Текст книги "Неукротимая любовь"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
– Как вас зовут? – спросил маркиз.
– Фортуна, – ответила она, – Фортуна Гримвуд.
– Гримвуд? – изумился маркиз.
Ее прямой носик сморщился.
– Не очень красивое имя, правда?
– А почему вас назвали Фортуной? – спросил маркиз.
На щеках девушки появились две ямочки.
– Этот вопрос задают все, – ответила она. – Когда я появилась в доме Гилли, она как раз переводила «Вторую олинфскую речь» Демосфена. Вы ведь знаете, как она любила древних греков! Так вот, когда раздался стук в дверь, она как раз написала: «Фортуна исполнила все наши желания» – и поставила в этом месте восклицательный знак. После этого стало совершенно очевидно, что меня надо назвать Фортуной.
– И все-таки мне кажется, что вам надо рассказать все с самого начала, – заявил маркиз.
– Нет, я сделаю по-другому, – возразила Фортуна. – Я отдам вашей светлости письмо Гилли. Оно здесь, со мной.
Она открыла сумочку, висевшую у нее на талии, и вытащила оттуда письмо. Конверт от долгого пребывания в сумочке смялся, однако, когда маркиз вскрыл его, в нем оказалось шесть или семь листочков, исписанных мелким почерком.
– Вы знаете, что здесь написано? – спросил он.
– Это писала я, – ответила Фортуна.
– Вы?!
– Последние шесть месяцев своей болезни Гилли уже не могла писать, – объяснила девушка. – У нее отнялась рука. Доктор сказал, что у нее был удар. Она рассказывала мне, что я должна вам сообщить, и я все это записывала. Это заняло довольно много времени, поскольку она сильно уставала во время рассказа. Закончив, она произнесла: «После моих похорон сразу же отправляйся к маркизу Тейну в Лондон. Отвези ему это письмо, а уж его светлость знает, что надо делать». Вот я и приехала.
Маркиз взглянул на мелко исписанные листочки, которые он держал в руках.
– Вероятно, будет проще, – медленно проговорил он, – если вы сами расскажете мне, что здесь написано, а я прочитаю это письмо позже, когда у меня будет время.
– У меня есть для вас еще кое-что, – сказала Фортуна, – записка, которую я никогда не видела, поскольку Гилли написала ее несколько лет назад и хранила в запертом ящике стола. Вот она.
И она вытащила из сумочки еще один конверт, маленький и пожелтевший от времени, в котором, судя по его виду, лежал всего один листок. Фортуна протянула его маркизу, но он положил его, не раскрывая, на столик рядом со своим креслом.
– А теперь, – сказал он, – расскажите своими словами, что Гилли хотела мне сообщить.
– Тогда мне придется начать с самого начала, – произнесла своим нежным голосом Фортуна.
Она сложила руки на коленях и стала похожа на маленькую девочку, отвечающую хорошо выученный ею урок.
– Это произошло вечером 30 августа 1801 года, – начала она.
– Сколько вам лет? – перебил ее маркиз.
– Через четыре месяца, 27 августа, мне исполнится восемнадцать, – ответила она.
– Хорошо, – сказал он, – продолжайте.
– Гилли, как я уже вам говорила, сидела за письменным столом, когда раздался стук в дверь. Она открыла ее и увидела женщину, которая держала на руках ребенка. Гилли узнала в ней миссис Гримвуд, которая жила на ферме в двух милях от Литл-Уотерлеса, где жили мы.
«Добрый вечер, миссис Гримвуд, – сказала она. – Чем я могу вам помочь?»
«Я принесла вам это дитя, мисс, – ответила миссис Гримвуд. – Мы завтра уезжаем и не можем взять его с собой – оно все равно скоро помрет. Кроме того, оно мне не нужно».
«Не нужно?! – воскликнула Гилли. – Но почему? Ведь этот ребенок только что родился».
«Три дня назад», – мрачно произнесла миссис Гримвуд.
«Зачем же вы шли в такую даль? – с упреком спросила Гилли. – Это вредно для вашего здоровья. Идите домой и ложитесь в постель».
«Говорю вам, мы уезжаем, – сказала миссис Гримвуд. – Дитя не вынесет холода и морского плавания. Оно больное и наверняка к утру помрет».
И она сунула в руки Гилли ребенка и убежала. Гилли с изумлением смотрела ей вслед. Она не стала догонять женщину, которая, как она решила, помешалась после родов.
Она решила оставить ребенка у себя на ночь, а утром поехать на ферму и вернуть его матери.
Развернув шаль, в которую была укутана я, она поразилась, какая я крошечная и хрупкая. Странно, что у Гримвудов родился такой ребенок! Гилли начала понимать, что может чувствовать мать, которая произвела на свет такое хилое дитя.
Фортуна помолчала, а потом заговорила очень медленно, словно подбирая слова:
– Все дети Гримвудов – а Гилли их хорошо знала, поскольку они ходили в деревенскую школу, – были сильными, крепкими и темноволосыми. Я же была совсем крошечной, и, хотя родилась совсем недавно, кожа у меня была очень белой, а волосики на голове – тоже белыми. Гилли всегда говорила, что поначалу думала, что я вообще альбинос.
Маркиз вздрогнул.
– Альбинос? – прошептал он чуть слышно.
– Так говорила Гилли, – сказала Фортуна. – Но, как вы видите, глаза у меня не розовые. Зато меня всегда дразнили из-за цвета моих волос.
– Продолжайте, – велел маркиз.
Он тихонько вздохнул, но на самом деле история Фортуны вызывала у него живейший интерес.
– На следующее утро Гилли попросила доктора отвезти ее на ферму Гримвудов. Она держала меня на руках, но, приехав, обнаружила, что Гримвудов там нет. Так что жена фермера не солгала, сказав, что они собираются уезжать. На ферме никого не было.
– Куда же они уехали? – спросил маркиз.
– Этого никто не знает. А когда Гилли спросила об этом управляющего поместьями герцога…
– Герцога?! – Голос маркиза прозвучал неестественно громко. – Какого герцога?
– Герцога Экрингтона, – ответила Фортуна. – Ферма Гримвудов стояла на их земле, хотя в те дни Литл-Уотерлес принадлежал отцу вашей светлости. Позже… после несчастья… наша деревня перешла во владение герцога. – Фортуна помолчала, а потом тихо добавила: – Когда Гилли узнала, что случилось, она очень рассердилась. Я никогда не видела ее такой злой.
Маркиз ничего не сказал, и Фортуна, запинаясь, произнесла:
– Вот тогда-то… она и рассказала мне… о письме, которое хранилось… в запертом ящике стола.
Маркиз взглянул на конверт, лежавший перед ним, но открывать его не стал. Фортуне почудилось, что в глазах его засветилась угроза. Опасаясь, что сказала что-то не то, она торопливо продолжала:
– Поместье герцога, Мерил-Парк, находится в пяти милях от нас, а управляющий живет в соседней деревне. Гилли отправилась к нему, но он ничего не знал о Гримвудах. Он сказал, что им, должно быть, предложили ферму получше.
Гилли оставила меня у себя и воспитала, обучив всему тому, чему она научила вас. Мне было очень хорошо с ней, но теперь она умерла.
В ее приятном голосе снова зазвучали слезы, и маркиз почувствовал облегчение, когда открылась дверь и дворецкий, сопровождаемый двумя лакеями, внес подносы с закусками.
– Я подумал, может быть, молодой леди захочется шоколаду, милорд, – произнес он.
– Большое вам спасибо, – отозвалась Фортуна. – Я и вправду предпочитаю шоколад всему другому.
Стол был накрыт рядом с ее стулом, и она поразилась числу блюд, предложенных ее выбору. Дворецкий налил в чашку шоколад, поставил графин с вином и бокал на столик, стоявший у кресла маркиза, и удалился.
Фортуна взглянула на своего собеседника и увидела, что он смотрит на нее со странным выражением на лице.
– Сколько, вы сказали, вам лет? – спросил он.
– Семнадцать лет, девять месяцев и три дня, – улыбнулась она.
– Значит, вы родились 27 августа 1801 года, – произнес маркиз.
В глазах Фортуны появилась тревога.
– Разве это имеет какое-то значение? – спросила она. – По пути сюда, трясясь в почтовом дилижансе, я надеялась, что вы поможете мне подыскать… какую-нибудь работу, если, конечно, я не слишком молода для этого.
– А что вы умеете? – спросил маркиз.
Фортуна сделала легкий жест рукой.
– Гилли дала мне хорошее образование, – ответила она, – она научила меня всему тому, чему учила вашу светлость. Я думала, что, может быть, для меня найдется место гувернантки, но мне будет очень трудно, если моими подопечными окажутся девочки.
– Это еще почему? – удивился маркиз.
– Видите ли, Гилли всю жизнь воспитывала только мальчиков. Я хорошо знаю греческий и латынь, математику и даже геометрию. Я говорю по-французски и по-итальянски. Но я не умею играть на пианино, писать красками и не очень сильна в вышивании. Как вы думаете, это имеет какое-нибудь значение?
– Значение? – рассеянно повторил маркиз, думая о чем-то другом.
– Боюсь, что не имею понятия о многих вещах, которым учат девочек, – пояснила Фортуна.
Вместо ответа, маркиз встал.
– Альбинос! – произнес он тихо, будто разговаривая сам с собой.
Фортуна с беспокойством посмотрела на него.
– Вам не нравится цвет моих волос? – застенчиво спросила она.
– Цвет ваших волос? Да нет, нравится, – равнодушно произнес маркиз.
– Я так рада! – воскликнула Фортуна. – Мне очень хочется вам понравиться! Я много о вас думала и часто старалась представить себе, какой вы. И теперь, вспоминая, как вы вывернули из-за угла, чуть не сбив меня с ног, подумала, что так оно, наверное, и должно быть.
– Что вы хотите этим сказать? – резко спросил маркиз.
До сих пор никто не подвергал сомнению его умение править лошадьми. Фортуна взглянула на него загоревшимися глазами.
– Видите ли, – мягко произнесла она. – Гилли так часто рассказывала мне о вас, что я привыкла думать о вас, как об Аполлоне – боге Солнца, летящем по небу в своей колеснице. Про себя я всегда называла вас Аполлоном. Конечно, вы можете подумать, что это слишком дерзко с моей стороны, но я вас именно таким и представляла. – Она улыбнулась. – И вот вы появляетесь передо мной в колеснице – ну, скажем, в современной колеснице. Так что мое представление о вас оказалось верным – вы и вправду Аполлон, о встрече с которым я мечтала с самого раннего детства.
Звук ее голоса затих, но маркиз, похоже, вовсе не слушал ее. Неожиданно он воскликнул:
– Слава богу, вспомнил! Я знаю, кого вы мне напоминаете!
Он подошел к камину и дернул шнур звонка. Дверь тут же открылась.
– Пошлите экипаж в «Белый клуб», – велел он, – и попросите полковника Алистера Мерила оказать мне услугу как можно скорее приехать сюда.
– Слушаюсь, милорд.
– Теперь я знаю, кого вы мне напоминаете, – зачем-то повторил маркиз.
– Кого? – тихо спросила Фортуна.
Но маркиз, видимо, не расслышал ее вопроса. Он смотрел на ее волосы, и она заметила, что впервые после того, как она вошла сюда, на его лице не было выражения скуки и безразличия. Наоборот, он был как-то странно возбужден.
Глава 2
– Полковник Алистер Мерил, милорд, – объявил дворецкий.
В библиотеку торопливо вошел высокий мужчина в военной форме, но маркиз поднял руку.
– Подожди, – неожиданно скомандовал он.
Полковник, несколько озадаченный, застыл в дверях, а маркиз повернулся к Фортуне.
– Сделайте мне одолжение, погуляйте пока во дворе, – попросил он, – мне нужно обсудить одно очень важное дело.
Фортуна, сидевшая у камина, быстро встала. Она улыбнулась маркизу, сделала реверанс и, бросив незаметно взгляд на человека, смотревшего на нее с противоположного конца комнаты, вышла через стеклянные двери во двор.
В лучах заходящего солнца ее волосы вспыхнули золотом, создав впечатление воздушного ореола вокруг маленькой головки. Маркиз подошел к двери и закрыл ее. Потом он повернулся к полковнику и вопросительно посмотрел на него.
– Помилуй бог, Сильванус! – воскликнул Алистер Мерил, бросаясь к нему. – Эта девушка как две капли воды похожа на мою кузину! Что она делает в твоем доме – совсем одна?
– На твою кузину? – тихо переспросил маркиз.
– Ты что, решил меня разыграть? – произнес полковник Мерил и вдруг замолчал. – Но ведь ни у кого из моих кузин нет волос такого цвета. Только у моей тети, которая… – Он снова замолчал и уставился на маркиза. – Кто она такая, черт возьми?
– А я-то думал, что это ты мне скажешь, кто она такая.
– Ничего не понимаю, – растерянно произнес полковник Мерил.
Он подошел к двери и стал смотреть на Фортуну, стоявшую у фонтана. Пока мужчины наблюдали за ней, во двор, прыгая, забежала одна из собак маркиза. Это был большой белый далматинец с черными пятнами, всегда сопровождавший маркиза во время его прогулок в парке.
В ту пору в свете было модно выезжать на прогулку в сопровождении далматинцев, но собаки, принадлежавшие маркизу, были самыми породистыми, красивыми и выносливыми в Англии.
Фортуна наклонилась погладить собаку, и, обрадовавшись ее ласке, далматинец запрыгал вокруг нее. Она рассмеялась, увидев, как он резвится, и сделалась вдруг такой хорошенькой, что у Алистера Мерила перехватило дыхание.
– Кто это, Сильванус? – повторил он свой вопрос. – Где ты ухитрился найти девушку с таким цветом волос?
В ответ маркиз протянул ему письмо мисс Гиллингхэм на шести страницах, с таким усердием написанное Фортуной.
– Прочти это, – кратко сказал он, и полковник послушно взял письмо и внимательно прочитал мелко исписанные листочки, время от времени бросая взгляд на Фортуну. Когда он добрался до конца, его лицо потемнело.
Он вскочил на ноги и крикнул, сотрясая своим голосом всю комнату:
– О Боже! Если она та, о ком я думаю, клянусь, что я своими собственными руками вытрясу из Старого Дьявола душу!
– И позволишь ему унести в могилу свою тайну? – спросил маркиз.
– Я понял из письма, что девочку подменили сразу же после ее рождения, – сказал Алистер Мерил, немного успокоившись. – Этот фермер, Гримвуд, жил на земле герцога в пяти милях от Мерил-Парк.
– И ты считаешь, что у Гримвудов на самом деле родился сын? – спросил маркиз. – А эта девушка во дворе…
– …Дочь моей тети, – закончил полковник Мерил. – Я в этом убежден.
– Я дам тебе еще одно доказательство, – произнес маркиз.
Он вытащил из небольшого конверта тоненький листок бумаги. Это было то самое письмо, которое Фортуна не читала.
– Это, – сказал маркиз, – страница из дневника моей старой гувернантки. Ее звали Гиллингхэм. Она воспитала Фортуну, которую, как ты только что узнал из письма, оставила ей жена фермера, миссис Гримвуд, уехавшая со всей своей семьей из владений твоего дяди.
– Здесь говорится, – произнес Алистер Мерил, глядя на письмо, которое он только что прочитал, – что Фортуна родилась 27 августа 1801 года. Ты помнишь, кто еще родился в этот день?
– Да, я это очень хорошо помню, – ответил маркиз. – Но послушай, о чем говорится в этой записке. – Он вставил в глаз монокль и, глядя в листок, сказал: – Эта страница помечена 20 сентября 1801 года. Вот что пишет мисс Гиллингхэм: «Дитя хорошо набирает вес на козьем молоке. Сначала я боялась, что девочка умрет, но теперь уверена, что она выживет. У нее выросли волосики странного белого цвета, а глазенки, темно-серые, словно туманы в Ирландии, опушены темными ресницами. За всю свою жизнь я встречала только одного человека, у которого волосы, глаза и ресницы были такого цвета».
Маркиз взглянул на полковника, который с огромным вниманием слушал его и хмурился.
– А вот что пишет моя старая гувернантка дальше, – произнес маркиз и прочитал:
«Сегодня я ходила к викарию, чтобы узнать, когда можно будет окрестить девочку. Я назову ее Фортуна. Я предложила окрестить ее в субботу, но викарий сообщил мне, что это невозможно – в этот день в Мерил-Парк состоится праздник. Крестьянам, живущим на землях герцога, и всем окрестным дворянам будет показан новорожденный сын и наследник его светлости.
– А когда же он родился?
– 27 августа, – ответил викарий.
Во время нашего разговора к нам подошла женщина, бывшая на сносях, и спросила, где можно найти миссис Тимс, повивальную бабку.
– Должен сообщить вам, что миссис Тимс, к сожалению, уехала из нашей деревни, – сказал ей викарий.
– К кому же мне обратиться за помощью? – спросила женщина. – Мне же скоро рожать.
– Попросите кого-нибудь из соседей, может быть, они вам помогут, – неуверенно произнес викарий.
– А почему уехала миссис Тимс? – поинтересовалась я. – Это была замечательная женщина, и все роженицы обращались к ней.
– Знаю, – ответил он. – Нам будет ее недоставать. Она уехала совершенно неожиданно, никому ничего не объяснив. Думаю, уж мне-то она могла сказать, куда едет.
– А когда она уехала? – спросила я.
– 28 августа, – ответил викарий. – Я запомнил число, поскольку обещал отвезти ее к жене фермера Баллера. Но когда заехал за миссис Тимс, ее не оказалось дома. Соседка сказала мне, что она уехала в большой спешке».
– Да, герцог обо всем позаботился, – мрачно произнес Алистер Мерил. – Гримвуды уехали, повитуха исчезла. Но он не мог предугадать, что миссис Гримвуд испугается, что девочка умрет, и отнесет ее к миссис Гиллингхэм.
– Здесь есть еще несколько строчек, – сказал маркиз.
– Читай скорее, – потребовал Алистер.
«Я все думаю, какой фермер – а Гримвуд был очень хорошим фермером – решится бросить свою ферму в разгар уборки урожая, когда сено еще не убрано? И почему миссис Гримвуд называла ребенка «оно» и говорила о нем с такой неприязнью? Хорошая мать никогда не откажется от своего ребенка, а миссис Гримвуд, насколько мне известно, была прекрасной матерью».
Маркиз сложил листок и спрятал его в конверт. Затем произнес:
– Мисс Гиллингхэм вырвала эту страницу из своего дневника, когда узнала, как подло герцог обманул моего отца. Она заклеила конверт и хранила его в запертом ящике.
– Почему же она тогда не приехала к тебе, – спросил Алистер Мерил, – и не показала тебе Фортуну?
– Я думал об этом, – ответил маркиз. – И мне кажется, что самое подходящее объяснение этому заключается в том, что в ту пору Фортуне было двенадцать лет. А мисс Гиллингхэм, всю жизнь воспитывавшая чужих детей, никогда не имела своих. Она, должно быть, очень привязалась к девочке, считая ее своей приемной дочерью.
– Мне кажется, что сама мысль о том, чтобы расстаться с Фортуной, была для нее невыносима. Но Гилли знала, что жить ей осталось недолго. Она ведь работала до тех пор, пока не почувствовала, что слишком стара и что у нее больше нет сил. Поэтому подготовила нужные бумаги, чтобы, когда она умрет, Фортуна приехала ко мне и я взял ее под свою опеку.
Алистер Мерил поднялся на ноги.
– Я покажу эту девушку моему дяде. Он не посмеет отрицать, что это его дочь.
– Ты что, и вправду на это надеешься? – спросил маркиз. – Значит, ты еще веришь в его порядочность. А я нет. Он от всего откажется.
– Но как же ему это удастся?! – воскликнул полковник. – Ведь редко встретишь семью с такой необычной внешностью – белые волосы и темные глаза.
– Напомни мне, как О'Киари приобрели такие черты, – попросил маркиз. – Я что-то слышал об этом, но забыл подробности.
– Это случилось после того, как флот Елизаветы разгромил испанскую Непобедимую армаду, – начал Алистер Мерил. – В конце битвы разразился сильный шторм, и несколько испанских галеонов были отнесены разбушевавшимся морем к южному побережью Ирландии. Один из кораблей был выброшен на землю, издавна принадлежавшую О'Киари.
– О'Киари составляли особый клан? – спросил маркиз.
– Они называли себя кингами, – поправил его Алистер, – что, по сути, то же самое, что и шотландский клан. Легенда гласит, что среди уцелевших моряков этого корабля был молодой идальго, которого почти в безнадежном состоянии выходила младшая дочь кинга. Из всех его детей только она оставалась незамужней, потому что была альбиносом и никто не хотел на ней жениться.
– Альбиносом? – еле слышно повторил маркиз. – Именно эта деталь и запала мне в душу, когда я в детстве слышал эту историю.
– Они поженились, – продолжал Алистер Мерил. – И с тех пор каждые пятьдесят или сто лет в семье О'Киари, которые являются прямыми наследниками кингов, рождается ребенок со странными, почти совершенно белыми волосами и темными глазами, что придает ему какую-то странную, необъяснимую красоту. – Алистер Мерил улыбнулся. – Мой отец, любивший рассказывать эту историю, всегда говорил, что белоголовые О'Киари подобны белому единорогу. Все мечтают его увидеть, но никому это не удается. Тем не менее мы знаем целых двух таких О'Киари: первая – моя тетушка Эрина, которая, как мне кажется, поразила весь Лондон, впервые появившись при сент-джеймсском дворе, и вторая – ее дочь.
– Ты в этом уверен? – спросил маркиз.
– Ее светлости теперь около шестидесяти, – ответил полковник Мерил, – но девушка, стоящая во дворе, вылитая тетушка в ее молодые годы. В Мерил-Парк ты найдешь с полдюжины картин, написанных знаменитыми художниками, которые подтвердят мои слова.
– Герцог будет все отрицать, – спокойно произнес маркиз.
– Будь он проклят! Пусть его душа сгорит в аду! – в неожиданной ярости закричал Алистер. – Ведь я считался наследником Экрингтона и получал пособие от опекунов, что позволяло мне жить припеваючи и вести образ жизни, приличествующий будущему герцогу. Я имел три тысячи фунтов в год, пока семнадцать лет назад мне не сообщили, что я больше не могу претендовать ни на титул, ни на земли. Когда я вспоминаю о том, как мне приходилось экономить на всем, как я боялся встречаться со своими кредиторами, а временами даже прятался от них, то мне хочется подвергнуть герцога самым страшным пыткам и мучить его до тех пор, пока он не станет молить о пощаде.
– Не волнуйся, он еще будет просить нас о пощаде, – сказал маркиз. Эти слова прозвучали как клятва.
– Но как ты этого добьешься? – спросил его друг. – Ты же сам сказал, что он будет все отрицать, что заявит, будто бы девушка – незаконнорожденная или вообще из другой ветви семейства О'Киари.
– У меня есть план, – жестко произнес маркиз.
– Какой? – спросил Алистер Мерил. – Откровенно говоря, Сильванус, я боюсь дьявольской изощренности ума моего дяди, его способности сокрушать своих противников, какими бы сильными они ни были. Если мы не продумаем все до мелочей, он сумеет выскользнуть из наших рук. Он нас перехитрит, да еще посмеется нам прямо в лицо!
Последние слова полковник почти прокричал. Затем он подошел к стеклянной двери и стал смотреть на Фортуну, гулявшую во дворе.
– Я готов поклясться чем угодно, что эта девушка – дочь моей тетушки, – сказал он уже более спокойно. – Я уверен в этом, даже если бы не читал письма твоей гувернантки и страницы из ее дневника.
– А что за женщина твоя тетя? – поинтересовался маркиз. – Последний раз я видел ее семь лет назад и всегда считал ее хорошим человеком, добрым и мягким. Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаешься, – ответил Алистер Мерил. – Я всегда любил тетю Эрину, а вот дядю презирал и ненавидел. Конечно, он полностью подчинил ее своей воле, но мне трудно поверить, чтобы она позволила ему забрать ее родное дитя и заменить его ребенком какого-то простолюдина.
– Полагаю, что у нее просто не было выбора, – сказал маркиз. – Герцог, должно быть, подготовил все заранее. В поместье одновременно с Фортуной родилось, по-видимому, еще несколько малышей. Герцогиня, скорее всего, узнала о том, что повитухи подменили ребенка, когда уже ничего нельзя было сделать.
– Это невероятно! – прошептал Алистер Мерил.
– А потом, – продолжал маркиз, – она, наверное, требовала вернуть ей дитя, но было уже поздно. И ты, мой дорогой Алистер, должен будешь найти Гримвудов.
– Как? И где? С чего мне начать? – взволнованно спросил полковник.
– Мы еще вернемся к этому вопросу, – ответил маркиз. – А пока я начну осуществлять свой план. Из того, что ты рассказал мне о своей тете, я понял, что она ничем не отличается от других матерей. А какая же мать не встревожится, узнав, что ее дочь находится, скажем так, в руках безнравственного распутника?
Несколько мгновений Алистер Мерил молчал, тупо уставившись на маркиза, а потом воскликнул:
– Ты хочешь сказать…
– Что Фортуна будет жить у меня, – договорил маркиз.
Полковник открыл было рот, чтобы выразить свое несогласие.
– Думаешь… – робко начал он.
– Иного выхода у меня нет, – твердо заявил маркиз. – А ты будешь рассказывать всем подряд об этом странном и прекрасном создании, которое так сильно похоже на твою тетю. Тебе придется также посетить Мерил-Парк и увидеться с семьей дяди. Придумай для этого какой-нибудь предлог. В Лондоне же ты будешь говорить всем о девушке по фамилии Гримвуд, поразившей свет своей наружностью – цветом волос и глазами, точно такими же, как у О'Киари. Ее светлости герцогине Экрингтон придется прислушаться к этим сплетням, ибо отмахнуться от них ей не удастся.
Полковник встал и принялся расхаживать по длинной комнате.
– Я понял, чего ты хочешь добиться, – сказал он, – но не уверен, выйдет ли из этого какой-нибудь толк.
– Я убежден, что это наш единственный шанс, – произнес маркиз. – У каждого человека есть ахиллесова пята. У Старого Дьявола это Эрина О'Киари – герцогиня Экрингтон.
– Но как же тебе удастся заставить весь Лондон говорить об этой простой, неискушенной девочке, выросшей в деревне? – спросил Алистер Мерил.
– На этот счет у меня тоже есть кое-какие идеи, – ответил маркиз. – Я прошу тебя, Алистер, только об одном – сыграй свою роль как следует. Ведь для тебя на карту поставлено столько же, сколько и для меня.
– Даже больше, – возразил полковник. – Если твой план провалится, я попаду в долговую тюрьму и вряд ли сумею продержаться в полку до конца года.
– Тогда будем надеяться, что наш план осуществится, – сказал маркиз. – Теперь к делу. Сначала надо приодеть Фортуну, а потом я устрою прием.
– Неужели ты думаешь, что приличные люди придут сюда, чтобы встретиться с девушкой, которую они сочтут твоей содержанкой? – воскликнул полковник.
– Не надо считать меня дураком, – ответил маркиз. – Я и хочу, чтобы они думали именно так. Хватит говорить об этой девице как о девушке, впервые выходящей в свет. Она бы стала ею, если бы ее родной отец захотел, чтобы она заняла в свете полагающееся ей по праву место. Но он, заметь, не я – решил иначе. Так что не сомневаюсь, что мужская половина высшего света примет мое приглашение.
Лицо полковника приняло озабоченное выражение.
– Но ведь она еще такая молоденькая, – сказал он.
Он увидел, как Фортуна бросила далматинцу палку, – движение ее руки было полно невыразимой грации, а волосы, подхваченные вечерним ветром, закрыли щеки.
– Мисс Гримвуд надеется найти место гувернантки, – пренебрежительным тоном произнес маркиз. – Можно представить себе, какая судьба ждет гувернантку с ее внешностью в мире, полном таких мужчин, как Краули!
– Краули?! – удивленно воскликнул Алистер Мерил.
– Он так сильно напугал ее на площади Беркли, что она чуть было не попала под колеса моего экипажа, когда я ехал домой, – произнес маркиз.
– Слава богу, ей удалось убежать от него! – воскликнул полковник. – Более гнусного развратника я еще не встречал! Мне говорили, что он подбирает на улицах молоденьких, невинных девушек, а других ему поставляет содержательница одного публичного дома.
– Я повторяю, есть ли у Фортуны шансы остаться чистой в мире, где царят такие негодяи? – спросил маркиз.
– Ты прав, – согласился Алистер Мерил. – И все-таки мне ее жаль.
Но маркиз уже не слушал его; он подошел к стеклянной двери, ведущей во двор, и открыл ее.
– Идите в дом, Фортуна, – позвал он. Она повернулась к нему, и лицо ее осветилось радостью.
– Я надеялась, что вы скоро позовете меня, – сказала она. – На улице становится прохладно, хотя игра с вашей собакой и согревает меня.
– Я хочу познакомить вас с полковником Мерилом, – произнес маркиз, когда она вошла в библиотеку и он закрыл за ней дверь. – Алистер, это – Фортуна Гримвуд, о которой мы только что говорили.
Фортуна вложила свою маленькую ручку в руку Алистера и сделала реверанс. Полковник, казалось, потерял дар речи, а девушка сказала маркизу:
– Не хочу показаться навязчивой, милорд, но уже поздно, а я оставила свои вещи – их вообще-то не так уж много – в гостинице на Пикадилли. Мне надо их забрать и найти себе приют на ночь.
– Я пошлю за ними, – заявил маркиз. – А вы останетесь здесь.
Озабоченное выражение на лице Фортуны сменилось радостью.
– Я могу остаться здесь! – воскликнула она. – Пользоваться вашим гостеприимством и быть… с вами.
Последние слова она произнесла застенчиво, но ей не удалось скрыть радость, которая засияла в ее глазах и улыбке. Алистер Мерил глядел на нее с изумлением.
– Надеюсь, вам понравится в моем доме, – официальным тоном произнес маркиз. – А теперь надо подумать, как одеть вас помоднее. Уверен, что этого хотела бы и Гилли.
– Не сомневаюсь, что она обрадовалась бы, узнав, что вы об этом подумали, – сказала Фортуна.
Тут она замолчала, а потом с тревогой тихо спросила:
– А вы уверены, что у вас хватит на это денег?
Маркиз понял, что она до сих пор считает его бедняком.
– Уверяю вас, – произнес он своим глубоким голосом, – все, что вам будет нужно, не нанесет никакого ущерба моему банковскому счету.
– Значит, я не сильно вас разорю! – вскричала Фортуна. – Мне бы так не хотелось, чтобы вам было стыдно за меня. Ведь не могу же я предстать перед вашими друзьями в таком старомодном платье, правда?
– Вы и так хороши, – произнес Алистер Мерил прежде, чем маркиз успел открыть рот. Она улыбнулась ему, и он увидел на ее щеках ямочки.
– Спасибо, – произнесла Фортуна, – но я знаю, что мое платье безнадежно устарело. К тому же оно сильно запачкалось, когда я упала на мостовую.
– Фортуне конечно же нужны платья, мантильи, бальные наряды, шляпки и все такое прочее, – сказал маркиз. – Где все это достать, Алистер?
– Все светские дамы одеваются у мадам Бертен, но…
Полковник замолчал, глаза мужчин встретились. Они слишком хорошо знали мадам Бертен. Она вытянет из Фортуны все до мельчайших подробностей, как бы строго они ни наказывали девушке молчать.
Мадам Бертен всегда была в курсе всех лондонских событий, поскольку ее клиентки в примерочных сообщали друг другу последние городские сплетни и делились подробностями скандалов.
И даже если Фортуна во время примерки не раскроет рта, ее невинность и неискушенность сразу бросятся в глаза, как только она переступит порог ателье.
– Я знаю, кто тебе нужен! – воскликнул Алистер Мерил. – Ты помнишь Иветт?
– Иветт? – переспросил маркиз.
– Пять или шесть лет назад эта милая крошка танцевала в балете, – напомнил полковник.
– Ну конечно же помню! – вскричал маркиз. – Но потом я потерял ее из виду.
– Как и все мы, – сказал Алистер Мерил. – Она вышла замуж за какого-то сквайра и уехала с ним на север Англии. Но он вскоре умер, а она вернулась в Лондон и открыла здесь модное ателье. Конечно же не на Бонд-стрит – для этого она еще недостаточно знаменита, – но на углу Ганноверской площади. Могу поклясться, что она тебя не разочарует, – заверил Алистер Мерил. – И ты можешь ей доверять. Кстати, я увижу ее сегодня вечером. Могу ли я привести ее сюда?
– Конечно, – ответил маркиз. – Буду рад снова увидеть ее. А ты, Алистер, попроси Иветт подобрать для Фортуны на завтра какой-нибудь наряд. Она тут у нас затоскует, если ей целый день придется просидеть дома одной. Кроме того, я жажду показать Фортуне Лондон.
