Текст книги "Неукротимая любовь"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
– Вы что, запрещаете мне? – спросила она, держа книгу в руках.
– Категорически, – ответил он. – Дайте сюда книгу.
– Мне кажется, вы ведете себя как тиран, – возмутилась она.
– Это не подходящая книга для молодой девушки.
– Я уверена, что она не хуже многих других, которые я прочитала, – заявила Фортуна.
Маркиз поднял руки и снял ее с лестницы. Это было так неожиданно, что она тихонько ахнула.
– Разве вы имеете право диктовать, что я могу читать, а что нет, так же, как вы указываете мне, что надеть? – спросила она, делая вид, что сердится.
Он несколько мгновений держал ее в руках, прежде чем поставить на пол.
– Я имею право делать все, что хочу, – заявил маркиз.
В его глазах и голосе было что-то, что заставило ее вспыхнуть и смутиться, и в то же время она почувствовала такое возбуждение, какого еще никогда не испытывала.
Она взглянула на него, но только собралась что-то сказать, как дверь позади маркиза открылась.
– Леди Шарлотта Хедли, милорд.
Маркиз поставил Фортуну на пол. Она слегка отодвинулась от него, не выпуская из рук книгу.
Леди Шарлотта выглядела неотразимо в своей рубиново-красной амазонке с перьями того же цвета на шляпе. Маркиз подошел к ней:
– Шарлотта! Какой сюрприз!
– Я и рассчитывала стать сюрпризом.
Леди Шарлотта подала ему руку, которую он небрежно поднес к губам. Она окинула Фортуну ледяным, недобрым взглядом.
– Отошли эту девку прочь, – велела она. – Я хочу поговорить с тобой, Сильванус.
Маркиз застыл на месте, и на мгновение Фортуне почудилось, что он откажется выполнить этот приказ. Не дожидаясь его повеления, Фортуна повернулась и выбежала на террасу.
Она собиралась пройти в дом через другую дверь, но гордость или, быть может, гнев заставили ее остановиться.
– Я не позволю, чтобы со мной обращались как с прислугой, – сказала она себе.
Фортуна стояла, облокотившись на балюстраду, и глядела в сад. Из комнаты ее фигура была хорошо видна.
Леди Шарлотта проводила ее взглядом, а потом повернулась к маркизу. Ее темные глаза горели от гнева.
– Ты что, совсем рехнулся, Сильванус? – спросила она.
– Мне об этом ничего не известно, – ответил маркиз.
– Как же ты мог совершить такую глупость, пойти на такой безответственный шаг – привезти сюда, в замок, эту шлюшку, о которой судачит весь Лондон!
Маркиз ничего не ответил, и леди Шарлотта продолжила:
– Я еду на денек к его светлости, в Мерил-Парк. Услыхав, что ты уехал в Тейн, я решила повидать тебя, и тут вдруг узнаю, что ты отправился туда с девицей, которая жила у тебя на площади Беркли! Представляю себе радость людей, которые мне все это рассказывали!
Она повернулась к маркизу и возбужденно прошлась по комнате, словно это могло охладить ее гнев.
– Ты никогда раньше не поселял в своем доме девиц подобного сорта. Для Лондона такие выходки еще простительны, но для деревни – нет, Сильванус. Можешь себе представить, что о тебе скажут.
– И что же обо мне скажут? – спросил Сильванус.
– Что ты потерял всякое представление о приличиях и чести, – выпалила леди Шарлотта. – Проводи с этими девицами сколько хочешь времени, развлекай их где хочешь, но не пускай к себе в дом, в котором когда-нибудь поселится твоя жена.
– Но у меня нет жены, – возразил маркиз.
– Не прикидывайся дурачком, Сильванус, – предостерегающе заявила леди Шарлотта, – ты прекрасно знаешь, что я собираюсь выйти за тебя замуж и жить не только в твоем доме на площади Беркли, но и в замке. И я не хочу, чтобы здесь осталась память о пребывании созданий, замечать которых я считаю ниже своего достоинства.
– Зачем же тогда говорить о них? – спросил маркиз.
– Не надо придираться к словам, Сильванус, – сказала леди Шарлотта. – Ты прекрасно понимаешь, о чем идет речь. Мой отец мудро заметил: «Ни один джентльмен не гадит в своем собственном гнезде». А вот ты гадишь, Сильванус. Неужели ты не понимаешь, какие сплетни пойдут о тебе по всей округе?
– Могу себе представить, – с легкой усмешкой произнес маркиз.
– Зачем ты это сделал, – продолжала леди Шарлотта, – если, конечно, не задумал взбесить Экрингтонов. В Лондоне говорят, что твоя девка очень похожа на ее светлость. – Ее голос был полон яда. – Я не могу в это поверить, но если даже это так, значит, она – незаконная дочь, решившая извлечь выгоду из своего сходства с ее светлостью. Советую тебе, Сильванус, забыть ее, и как можно скорее.
– А если я не послушаюсь, что тогда? – спросил маркиз.
Услыхав эти слова, леди Шарлотта повернулась и протянула к нему руки.
– Не будем ссориться, Сильванус, – произнесла она совсем другим тоном. – Ты же знаешь, что я совсем не хочу этого. Я люблю тебя и, как уже говорила, мечтаю выйти за тебя замуж. – Она подняла к нему свое прекрасное лицо. – Девицы, с которыми ты развлекаешься, не имеют никакого значения ни для меня, – мягко сказала она, – ни для наших с тобой чувств. Но ты же должен понимать, что, привезя эту девку сюда, ты нарушил правила приличия. Не позволяй ей встать между мною и тобой.
– Если тебя так волнует моя репутация, – заметил маркиз, – то уверяю тебя, Шарлотта, она уже упала так низко, что дальше падать некуда.
– Какая чушь! – воскликнула леди Шарлотта. – Ты прекрасно знаешь, что богатому и влиятельному человеку все простится. Но не забывай, что ты переступил границы дозволенного, привезя сюда – именно сюда – девицу, которую вытащил из грязи.
– Я вижу, ты крепко заботишься о моих интересах, – ответил маркиз.
– И о своих тоже, – произнесла леди Шарлотта. – Прошу тебя, Сильванус, давай прекратим этот бессмысленный разговор. Надо найти решение, устраивающее нас обоих. Я мечтаю о том, чтобы наша свадьба состоялась летом – ты будешь таким красивым женихом!
– Ты мне льстишь, – сказал маркиз.
– Мне надо ехать, – с сожалением произнесла леди Шарлотта, – иначе я опоздаю на ужин в Мерил-Парке. Когда мы с тобой увидимся? Я вернусь в Лондон через пару дней.
– Значит, мне придется ждать вашу милость, – ответил маркиз, поклонившись.
В его тоне она уловила сарказм и с подозрением взглянула на него. Потом она направилась к двери, и маркиз последовал за ней.
Снаружи леди Шарлотту ждал экипаж, запряженный четверкой белых лошадей. На дверях его красовался герб, а верховые слуги были одеты в зелено-оранжевые ливреи. Это было красочное зрелище.
На ступенях замка леди Шарлотта на мгновение задержалась.
– Прошу тебя, Сильванус, – сказала она тихим голосом, чтобы слуги не могли ее услышать, – отошли отсюда эту девку. Ты хорошо знаешь, что поступил неразумно, привезя сюда свою любовницу, – если она и вправду твоя любовница.
Маркиз застыл на месте.
– Могу я поинтересоваться, что ты имеешь в виду?
– Это только лорд Уорчестер, который так сильно влюбился в нее, что ни о ком другом говорить не может, – резко произнесла леди Шарлотта, – заявляет всем и вся, что она чиста и неиспорченна и что она невинна. Но ведь перед тобой, Сильванус, не может устоять ни одна девушка!
С этими словами она сбежала по ступенькам и села в карету, не дожидаясь помощи маркиза. Лакей закрыл дверцу, кучер стегнул лошадей, и под стук копыт и позвякивание сбруи леди Шарлотта уехала. Маркиз, нахмурив брови, глядел ей вслед.
Он медленно вернулся в библиотеку. Фортуна не слышала, как он вошел.
Она вернулась в комнату и стояла у открытого окна, откинув назад голову. Ее силуэт выделялся на фоне неба.
Маркизу бросился в глаза красивый изгиб белой шеи, мягкие округлости груди и рисунок ее губ. Какое-то мгновение он стоял, глядя на нее, и в глазах его загорелся огонь.
Уверенным шагом, словно приняв какое-то решение, он двинулся к ней.
Он протянул к ней руку, но не успел дотронуться до нее, как она сказала:
– Когда вас не было, я думала о том, как красив замок и сколько труда вложила в него ваша мама.
Маркиз вдруг застыл на месте, и его рука безвольно опустилась.
– Можете считать меня бестактной, – продолжала Фортуна, – но мне почему-то кажется, что ее душа где-то рядом с вами, она любит вас и желает вам счастья, так же, как желала, когда была жива.
Наступило молчание. Затем маркиз резко повернулся и, подойдя к звонку, дернул за шнур.
– Мы уезжаем в Лондон, – объявил он, и его голое прозвучал так громко, что Фортуне даже почудилось, что стены библиотеки отозвались эхом.
– В Лондон! – воскликнула она.
– Да, в Лондон, – резко бросил маркиз. – Возьмите с собой накидку, остальные вещи прибудут позже. Я немедленно велю закладывать фаэтон.
– Но почему… почему мы уезжаем? – спросила Фортуна. – Нам здесь было так… хорошо.
– Хорошо? – спросил маркиз, и его голос прозвучал очень жестко. – Хорошо в этом скучном месте? Уверяю вас, Фортуна, я люблю веселье, люблю, чтобы меня окружали люди, люблю общество своих друзей и конечно же – гетер, которые, в отличие от вас, умеют меня развлечь.
Говоря это, он вышел из библиотеки и с шумом захлопнул за собой дверь. Фортуна окаменела. Глаза ее наполнились слезами, а в груди вспыхнула непреодолимая боль, и она поняла, что любит его.
Она любила его, как женщина любит мужчину, и он был для нее потерян.
Глава 8
На рассвете Фортуна встала с постели и, подойдя к окну, выглянула на площадь Беркли.
В лучах рассветного солнца на фоне неба выделялись силуэты крыш и кроны деревьев, под которыми еще лежали синие ночные тени. Фонари перед большими домами горели слабее или вообще были потушены.
Вчера она долго плакала, но все равно не смогла уснуть и всю ночь проворочалась в постели. Страдания ее усиливались от сознания того, что счастливые минуты, испытанные ею в последний день пребывания в замке, больше уже никогда не повторятся.
Какой же глупой она оказалась, не сумев понять, что влюбилась в маркиза с того самого момента, как впервые увидела его.
Она всегда в глубине души любила его. С тех самых пор, как она себя помнит, он являлся ей во сне и в мечтах, но это был не живой человек, а идеализированный Аполлон. Словом, тот маркиз, которого она себе представляла, был таким же мифом, как и бог, с которым она его отождествляла.
И вот она полюбила этого человека – жесткого и циничного, вспыльчивого, полного сарказма. Она любила его так сильно, что все ее тело содрогалось от мысли, что она его потеряла.
– Я люблю его! – громко шептала ока в темноте ночи.
Она с отчаянием думала, что не может предложить ему ничего, кроме своего сердца, которое было ему совсем не нужно.
Она скова и скова возвращалась к той минуте, когда он вернулся в библиотеку и заговорил с ней таким резким и грубым голосом, что ей показалось, будто он вонзил в нее кинжал.
Что она такого сделала? Что сказала?
Они были так счастливы в тот долгий волшебный день, когда ей удалось его рассмешить, и они стали друг другу ближе, чем когда-либо раньше.
– Я… тебя… люблю.
Повторяя снова и снова эти слова, она чувствовала, что ее голос прерывается от слез, и горько сожалела о том, что не поцеловала маркиза, когда он потребовал этого в качестве награды победителю.
Теперь она понимала, что больше всего на свете хочет почувствовать прикосновение его губ и ощутить, как его руки обнимают ее.
Она не могла себе представить ничего более чудесного, более волнующего, чем это, и снова и снова вспоминала тот разговор в библиотеке, когда он сказал: «Я имею право требовать все, что пожелаю». Она с живостью вспоминала, какое странное возбуждение охватило ее от этих слов, возбуждение, от которого стало трудно дышать – что-то затрепетало в ее груди и перехватило горло.
Это была любовь – теперь она это поняла.
Что такого сказала ему леди Шарлотта, от чего он пришел в ярость? Ведь все изменилось после ее визита.
Молодой человек, катавший Фортуну на лодке по озеру, ехавший рядом с ней на коне по парку, человек, с которым они так восхитительно беседовали за обедом, превратился в мужчину, который, казалось, ненавидел ее.
– Боже, что же мне делать? – спрашивала себя Фортуна, закрыв лицо руками…
Они ехали в Лондон в молчании; впрочем, ей было бы трудно говорить, даже если бы она и хотела, ибо маркиз гнал лошадей, как сумасшедший, и только его необыкновенное умение управлять экипажем не позволило им разбиться – а они несколько раз были на грани гибели.
Если бы Фортуна не была так поглощена своим горем, она бы почувствовала восторг от столь быстрой езды – никогда в жизни она еще не ездила с такой скоростью – в одном экипаже с человеком, который, казалось, только и думал о том, чтобы разбиться.
Но они уцелели и приехали на площадь Беркли за рекордно короткое время.
От лошадей шел пар, а Фортуна чувствовала себя разбитой и полностью измотанной не только от страха за свою жизнь, но и оттого, что не спала ночь. Во время езды ее все время бросало из стороны в сторону, и она должка была крепко держаться за козлы кучера, чтобы не вывалиться из фаэтона.
Забыв о приличиях, маркиз прошел в дверь впереди нее.
– Заложите мое лондонское ландо, – сказал он дворецкому. – Я уеду сразу же, как только переоденусь.
– Слушаюсь, милорд, – ответил слуга. – Будет ли ваша светлость ужинать дома?
– Нет, я поужинаю в другом месте, – ответил маркиз и, даже не взглянув на Фортуну, стал подниматься по лестнице в свою спальню.
Она стояла в холле, чувствуя себя брошенной.
– Вы желаете поужинать в столовой, мисс, или у себя? – спросил дворецкий.
– Благодарю вас, я не хочу есть, – ответила Фортуна, и в ее голосе зазвучали слезы.
Однако ей удалось взять себя в руки, и, пока миссис Денверс и заботливые горничные не ушли и не оставили ее одну, ока крепилась и не давала волю слезам.
Но стоило им только закрыть за собой дверь, как Фортуна зарылась лицом в подушку и разрыдалась так горько и так бурно, как она еще ни разу в жизни не рыдала.
Небо слегка посветлело, и она подумала, что еще вчера она верила, что сияние солнца в саду замка – это самая прекрасная вещь на свете. А теперь ей казалось, что свету никогда не победить тьмы.
Услыхав топот копыт на улице, ока выглянула в окно.
К дому подъехал экипаж. У Фортуны перехватило дыхание, когда она увидела, что из него вышел маркиз. Он нес в руке свою шляпу, и лучи восходящего солнца освещали его темные волосы, элегантный белый гофрированный шейный платок и блестящие лацканы фрака.
Маркиз был необыкновенно элегантен, и она подумала, что он всегда будет выделяться среди других мужчин.
– Я люблю его, – прошептала Фортуна. – Он самый красивый мужчина из всех, кого я видела, но даже если бы он был некрасивым или увечным, я все равно любила бы его. Я ничего не могу с собой поделать, хочет ли он этого или нет – я принадлежу ему.
Маркиз вошел в дом, экипаж уехал, а Фортуна вдруг поняла, что сейчас уже около четырех часов утра. Сердце ее упало.
Нечего было спрашивать, где он провел ночь, она и так это хорошо знала.
Был ли он у Одетты, которая умела развлечь его гораздо лучше, чем ока, или у какой-нибудь другой гетеры – еще более прекрасной и привлекательной, которая могла целовать маркиза и принимать его ответные поцелуи?
И Фортуна истязала себя, вспоминая, как Одетта поцеловала его на пирушке.
Эта стройная француженка была полна веселья; секрет ее привлекательности таился не в красоте лица, хотя оно было очень милым, а в том очаровании, которого не было в ней, и Фортуна это хорошо понимала.
А ведь у нее была возможность поцеловать маркиза, и она сама от нее отказалась! При этой мысли глаза ее вновь наполнились слезами.
Она наскучила ему, а скука, сказала себе Фортуна, гораздо хуже ненависти, поскольку с ней нельзя бороться.
Ей вдруг стало очень холодно, и она улеглась в постель.
Но страдания ее были так сильны, что она не могла лежать; она снова встала и принялась ходить по комнате. Она постояла у окна, посидела в кресле, словом, все время двигалась, поскольку чувствовала, что если будет лежать, то задохнется от своего горя.
В девять часов ей был подан завтрак, и, когда миссис Денверс полчаса спустя зашла в комнату Фортуны, она вскрикнула от ужаса при виде ее лица.
– Что с вами, мисс? – спросила она. – Вы, часом, не заболели?
Фортуна отрицательно покачала головой.
– Нет, я здорова, – ответила она, но, увидев, что миссис Денверс не поверила ей, добавила: – У меня немного побаливает голова.
– И это меня ничуть не удивляет, – произнесла миссис Денверс ворчливым голосом, каким няньки разговаривают с провинившимися детьми, – примчались домой, как сумасшедшие, и отправились спать не поужинав. Удивительно еще, что у вас не болит все тело.
Фортуне очень хотелось сказать, что на самом деле у нее болит только сердце, но постыдилась выставлять напоказ свои чувства.
Сделав над собой усилие, она спросила небрежным тоном:
– Есть ли у его светлости какие-то особые планы на сегодня?
Миссис Денверс удивленно посмотрела на нее.
– Его светлость уже уехал из дома, – ответила она. – Разве он не говорил вам, что сегодня утром покидает Лондон?
– И куда же он отправился? – спросила Фортуна.
Миссис Денверс улыбнулась.
– Раз его светлость не сообщил вам, что уезжает, значит, он не хотел, чтобы вы об этом знали, – ответила она. – Но камердинер его светлости сказал мне, что сегодня утром в Уимблдоне состоятся кулачные бои, на которые собираются все джентльмены высшего света, чтобы поставить на бойцов, среди которых есть и человек его светлости.
Фортуна почувствовала, как у нее отлегло от сердца. Если маркиз едет посмотреть кулачные бои, значит, он не будет, по крайней мере, развлекаться с какой-нибудь прелестной гетерой.
– Надеюсь, человек его светлости одержит победу, – сказала она.
– Я так понимаю, что все ставят на его противника, – заявила миссис Денверс. – Но достаточно, мне не следует рассказывать вам такие вещи, мисс. Я думаю, мне не надо говорить, что все слуги в этом доме очень интересуются делами его светлости. Кроме того, во время кулачных боев проигрываются и выигрываются крупные суммы.
«Может быть, боец маркиза победит и к нему вернется хорошее настроение, – подумала Фортуна. – И тогда он сменит гнев на милость, и даже поужинает со мной».
– Мадам Иветт оставила записку – два ваших новых платья готовы к примерке, – сказала миссис Денвере, и Фортуна очнулась от своих мыслей. – Как вы желаете – пригласить мадам сюда или вы сами поедете к ней, если других дел у вас нет?
– Я сама поеду к мадам Иветт, – ответила Фортуна.
Все лучше, чем сидеть одной в пустом доме и ждать маркиза, в то же время опасаясь его приезда.
– Вы не можете поехать туда одна, – заявила миссис Денверс. – Если вы не против, я составлю вам компанию.
– Буду очень рада, – улыбнулась Фортуна. – День сегодня отличный, так что поедем в открытом ландо.
– Я велю, чтобы оно было готово через час, – сказала миссис Денверс, – и пошлю Мэри помочь вам одеться, мисс.
– Благодарю вас.
Фортуна была готова еще до того, как подали экипаж, и, спустившись вниз, она заглянула в библиотеку.
Она вспомнила, как маркиз сидел в своем любимом кресле справа от камина и как, вернувшись из Дворца удачи, он наклонился вперед и, взяв ее за подбородок, поднял к себе ее лицо.
И ее снова охватил трепет, как и в ту минуту, когда он дотронулся до нее.
Теперь-то она понимала, что ее чувства обострились под влиянием любви. Но тогда она не могла объяснить этого и приписывала все своей застенчивости.
Фортуна ощутила то же самое и в замке, когда, сидя у его ног, подумала, как хорошо было бы очутиться в его объятиях и крепко прижаться к нему.
– Аполлон!
Фортуна произнесла это имя вслух – интересно, почувствовал ли он там, в Уимблдоне, или где-нибудь в другом месте, как тянется она к нему и как страстно жаждет, чтобы он поскорее вернулся. Она верила, что в ее зове было столько духовной энергии, что он не мог его не почувствовать.
– Экипаж готов, мисс.
Голос дворецкого вывел ее из оцепенения. Пройдя через холл, Фортуна увидела, что миссис Денверс в черной накидке поверх шелкового платья и черной шляпке уже ждет ее.
Верх ландо был опущен, лошади махали хвостами, отгоняя мух, и трясли головами так, что звенела сбруя.
Фортуна уселась на подушки, а миссис Денверс устроилась напротив, спиной к кучеру.
– Какое удовольствие прокатиться днем, мисс, – сказала она. – Не часто мне выпадает возможность бросить домашние дела и выехать в город.
– Вы так хорошо ведете дом, – заметила Фортуна.
– Я часто думаю, что бы его светлость делал без меня, – ответила миссис Денверс без всякого хвастовства. – Конечно же джентльмен не должен забивать себе голову заботами о хозяйстве. Холостые мужчины полагаются на таких женщин, как я, – благодаря нам все катится как по маслу до тех пор, пока хозяин не женится.
– Вы думаете, что маркиз когда-нибудь женится? – спросила Фортуна.
– Разумеется, – резко ответила миссис Денверс. – Ему нужен наследник – да и какому джентльмену он не нужен! Кроме того, сейчас его положение сильно улучшилось по сравнению с тем, что было раньше.
– Вы имеете в виду тот год, когда он потерял все? – спросила Фортуна.
Миссис Денверс кивнула.
– Сначала я боялась, что его светлость закроет свои дома и всех нас распустит, – сказала она. – Он и вправду одно время грозился уехать за границу и клялся, что ноги его больше не будет в Англии, но, к счастью, это было во время войны и, даже если бы он и захотел, ему не так-то просто было бы уехать. В тот год он уволил половину слуг в замке и в доме на площади Беркли и часто задерживал нам выплату жалованья. Мы тогда очень боялись, что вообще ничего не получим.
Вспомнив то трудное время, миссис Денверс поджала губы.
– Но он выплатил нам все до последнего пенни, – продолжала она. – Его светлость начал выигрывать деньги за карточным столом, и вскоре все уволенные слуги вернулись назад. У нас снова появились лакеи и молодые горничные. Только вот маркиз стал совсем другим человеком.
– Это был для него ужасный удар, – тихо сказала Фортуна.
– Удар – это верное слово, мисс, – согласилась миссис Денверс. – И он сильно изменил маркиза. Но, как верно заметил мистер Клеменс, с тех пор как вы у нас появились, его светлость снова стал похож на самого себя.
Глаза Фортуны загорелись.
– Неужели это правда? – спросила она.
– Да, правда, мисс. Вам каким-то образом удалось сделать его светлость совсем другим человеком. Он стал смеяться – а мы уже много лет не видели его смеющимся.
– Спасибо… спасибо, что сказали мне об этом! – вскричала Фортуна.
Миссис Денверс улыбнулась:
– Надеюсь, вы не обидитесь на мои слова, но мне кажется, что этого-то и хотела от вас мисс Гиллингхэм. Она просто молилась на своего Сильвануса; он был для нее всем. Теперь я чувствую, что скоро у него все наладится, и в этом, мисс, ваша заслуга.
– Надеюсь, что так и будет, – вздохнула Фортуна, – но мне очень трудно. Понимаете, я такая невежественная, такая неискушенная, и другие дамы, с которыми знаком его светлость, гораздо красивее меня.
– Это неправда, мисс, – довольно резко ответила миссис Денверс. – Вы – совсем другая, и я верю, что его светлость со временем тоже поймет это, надо только немного подождать.
Фортуне показалось, что солнце засияло ярче, и тоска, охватившая ее ночью, немного рассеялась.
Глупо было так расстраиваться, подумала она и почувствовала, что настроение у нее повышается.
Они подъехали к небольшому магазинчику мадам Иветт, расположенному на тихой улочке. Кучер остановил лошадей, и слуга спрыгнул с козел, чтобы открыть дверь.
Фортуна ступила на тротуар и собиралась уже войти в магазин, как вдруг дорогу ей преградил какой-то лакей.
– Прошу прощения, мисс Гримвуд, – тихо сказал он, – тут в карете вас ждет один джентльмен, который будет вам признателен, если вы согласитесь переговорить с ним.
– Джентльмен? – удивленно спросила Фортуна.
Она огляделась и увидела невдалеке закрытое ландо. В него была впряжена пара великолепных лошадей. Кучер был одет в синюю ливрею, точно такую же, какая была и на лакее, заговорившем с ней.
Со страхом она подумала, уж не Роджер ли Краули этот джентльмен, ведь она почти никого в Лондоне не знала.
– А как его зовут? – спросила она.
Слуга понизил голос:
– Его светлость герцог Экрингтон, – произнес он, – и он просил передать вам, мисс, что желает сообщить одну вещь, которая могла бы помочь его светлости маркизу Тейну.
Фортуна выслушала эти слова в изумлении, но потом подумала, что герцог, быть может, каким-то чудесным образом переменил свое отношение к маркизу.
– Его светлость вас не задержит, – настойчиво произнес лакей.
Фортуна взглянула на миссис Денверс, которая только что вышла из экипажа.
– Подождите меня, пожалуйста, – попросила она и двинулась вслед за лакеем к закрытому ландо.
Он распахнул перед ней дверь. Фортуна заглянула внутрь и увидела, что там кто-то сидит, но кто именно – она не поняла, так как было очень темно.
Неожиданно она почувствовала, что ее с такой силой втолкнули в карету, что у нее перехватило дыхание. Из темноты появились две сильных руки и усадили ее на заднее сиденье. Она вскрикнула от ужаса.
Когда кучер стегнул лошадей, мужская рука запрокинула ей голову, и она почувствовала, как в рот ей вставили горлышко бутылки.
Фортуна пыталась вырваться, она хотела закричать, но ей это не удалось. Из бутылки полилась густая тошнотворная жидкость, а поскольку ее голова была наклонена назад, то ей пришлось проглотить ее.
Фортуна была уже на грани обморока от ужаса, как вдруг бутылку убрали и ее рот освободился. Она пыталась вырваться из рук, но поняла, что ее напоили снотворным.
Ее вдруг охватила странная, ужасная сонливость, и она ощутила, как сначала ее ноги, а потом и руки перестали повиноваться.
Под конец, когда она безуспешно пыталась стряхнуть с себя черную пелену, обволакивающую ее, она с отчаянием вспомнила маркиза и почувствовала, что больше никогда его не увидит.
Понаблюдав, как его боец Джем Барт превращает в гору кровавого мяса бомбардира Херриса, и получив в результате этого крупную сумму, маркиз вернулся в Лондон. Настроение его немного улучшилось.
Он почувствовал, что смертельно устал, ибо сдал прошлой ночью всего два часа, и решил поужинать дома с Фортуной.
Вчера вечером он обошелся с ней очень жестоко, и теперь его мучили угрызения совести.
Он увидел страдание в ее глазах, когда она спускалась по лестнице в замке, чтобы сесть в фаэтон, и дьявол внутри его заставил его радоваться, что ей так же больно, как и ему самому.
Он подумал, как мужественно она вынесла бешеную скачку в Лондон, не проронив ни слезинки. Только сумасшедший мог так рисковать, и, возможно, только сумасшедший мог уцелеть в такой гонке.
Маркизу было стыдно, а поскольку это чувство посещало его очень редко, он решил извиниться перед Фортуной.
Интересно, что она делала прошлым вечером, когда он, переодевшись, уехал из дома все в том же мрачном настроении, которое заставило его прервать свое пребывание в замке и вернуться в Лондон.
Уходя из дома, маркиз не оглянулся на Фортуну, но он и так знал, что она стоит испуганная, потерянная и расстроенная – все потому, что он вел себя как свинья.
Он тихонько выругался, но не грубо и злобно, как ругался всегда, а мягко, словно его мучила какая-то затаенная боль, которая и заставила его выругаться, и словно он знал, что грубые слова на этот раз не принесут облегчения.
Он поехал с площади Беркли в «Белый клуб». Там спросил Алистера Мерила и, узнав, что в клубе его нет, отправился к нему домой, надеясь, что полковник уже вернулся из Мерил-Парка.
Слуга сообщил маркизу, что его хозяин еще не приехал, но должен появиться с минуты на минуту, так что маркиз попросил принести ему бутылку вина и, усевшись в кресло, принялся ждать Алистера.
Полковник вернулся в третьем часу утра и, войдя в свою маленькую гостиную, увидел маркиза, который, вытянув ноги, крепко спал в кресле, а рядом с ним стояла наполовину опустошенная бутылка кларета.
Несколько мгновений он смотрел на своего друга, пока, наконец, тот не зашевелился и не проснулся. Еще на войне он научился просыпаться сразу, полностью готовым к действиям.
– Поздненько же ты заявился! – воскликнул он, не дав полковнику заговорить.
– Это же можно сказать и о тебе, – с улыбкой ответил Алистер Мерил. – Я не ждал сегодня гостей.
– Где ты был? – спросил маркиз.
– Выслушивал неприятные истории о тебе из уст одной из твоих дам сердца, – ответил полковник.
– Очевидно, Шарлотты Хедли, – заявил маркиз.
– Так точно, – ответил Алистер Мерил. – Ты сильно огорчил ее милость – ты бы только слышал, как она возмущалась! А поскольку мне было очень интересно, я остался в Мерил-Парке на ужин. Но даже после этого я приехал бы гораздо раньше, если бы проклятая лошадь не потеряла подкову. Мне пришлось разбудить деревенского кузнеца. Он провозился довольно долго, а я, естественно, и не подозревал, что ты сидишь тут и ждешь меня, как мамаша, которая кудахчет над своими детьми.
– Пошел ты к черту со своими дурацкими шутками! – взорвался маркиз. – У меня для тебя есть потрясающая новость – кое-что поинтереснее болтовни ревнивой светской дамочки.
– Ты что-то узнал? – спросил полковник.
– Да, я узнал, куда уехали Гримвуды, – ответил маркиз.
– И куда же?
– Твой дядя когда-нибудь говорил об острове Мэн? – поинтересовался маркиз.
– Об острове Мэн, – медленно повторил полковник, – теперь я припоминаю, что много лет назад он выиграл большую часть этого острова в карты. Не помню имени того человека, которого он обыграл, но смутно припоминаю, какие ходили шутки, каким образом моему дяде удалось обставить его.
– Вот туда-то он и отправил Гримвудов, – сказал маркиз.
– И как же ты об этом узнал?
– Нет нужды об этом рассказывать, – сухо ответил маркиз. – Ты должен немедленно ехать на остров, Алистер, добиться письменного признания от Гримвудов, и, не мешкая, привезти его сюда.
– Сейчас же отправлюсь, – согласился полковник. – Но, стыдно признаться, мне нужны деньги на лошадей и, возможно, чтобы зафрахтовать судно, которое перевезет меня через пролив.
– На твоем письменном столе лежат двести фунтов банкнотами, – заявил маркиз, – и в придачу кошелек с соверенами. Если тебе понадобятся еще деньги, ты знаешь, что я всегда их дам.
– Мне ужасно неловко, что я вынужден просить тебя о ссуде, – сказал Алистер.
– Нам обоим сейчас туго, – отрывисто бросил маркиз. – Речь идет о том, потонем ли мы или выплывем, а с нами и Фортуна.
– Как же ты собираешься заставить его светлость признать, что эта девушка – его дочь? – с любопытством спросил полковник.
– Это мы решим после того, как ты привезешь признание Гримвудов, – резким тоном ответил маркиз.
– Я смотрю, ты не сомневаешься, что мне удастся его заполучить? – спросил Мерил.
– У нас нет причин полагать, что Гримвуды умерли, – заявил маркиз. – Один из них уж наверняка еще жив. Если тебе удастся заполучить их признание, подписанное Парсоном или еще кем-нибудь вроде него, тем лучше, хотя осмелюсь предположить, что это не так уж важно. Когда мы предъявим герцогу признание фермеров вместе с Фортуной, ему будет трудно отпереться.
