Текст книги "Призрак в Монте-Карло"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 9

Виолетта Федерстон беспокойно металась по гостиной. Это была очень красивая комната со стеклянными дверьми, выходившими на балкон, откуда открывался изумительный вид на море. С перил ниспадала глициния, а два древних вазона, которые Виолетта нашла в заброшенном саду какого-то дома, были увиты розовой геранью.

Современная вилла, обставленная мебелью, которую Виолетта привезла из Англии, была лишена помпезности, столь характерной для большинства особняков юга Франции. Виолетта всегда любила красивые вещи, подбирать которые ей помогали врожденное чутье и хорошо развитый вкус. Значительное состояние Эрика позволило ей дать волю своей страсти.

Но сегодня у Виолетты не было желания любоваться своими приобретениями. Ее невидящий взор перебегал от бюро в стиле «шератон» к небольшому диванчику «ноул», от «адамовской» консоли к окну. Все ее мысли были заняты одним-единственным человеком – Робертом Стенфордом! Скоро вечер, а он так и не зашел к ней. Она догадалась, что он решил в одиночестве покататься верхом, но это было совсем непохоже на их обычное времяпрепровождение, и она, охваченная внезапным страхом, стала вспоминать те моменты, когда замечала в поведении Роберта некоторую холодность по отношению к ней. И перед ней стала вырисовываться совершенно четкая картина.

Он приехал в Монте-Карло через несколько дней после нее, и тогда казалось, что он не может наглядеться на нее, что дни слишком коротки, чтобы успеть рассказать друг другу об охватившей их страсти. Но постепенно, так незаметно, что до настоящего момента она даже не замечала этого, в нем стали происходить какие-то странные перемены. Она не могла объяснить, когда все началось. Изменения были очень незначительны, поэтому она, так занятая тем, чтобы скрыть от него свои собственные чувства, не обратила на них внимание. Теперь между ними возник барьер, думала Виолетта, беспокойно шагая взад-вперед по толстому персидскому ковру, застилавшему комнату, и прижимая к груди руки. Барьер из тайн.

В чем же дело? Почему так получилось? Она не могла ответить на эти вопросы. Она знала, что Роберт изменился; что Роберт, чьи бурные, пламенные ласки сводили ее с ума, теперь был спокоен, его страстность улетучилась. Почему же она оказалась так слепа? Ей следовало бы постоянно быть начеку, чтобы сразу заметить первые признаки охлаждения. Зная, что никогда еще она не имела столько власти над ним, ей следовало бы проявлять особую осторожность.

Краем глаза она заметила свое отражение в старинном зеркале в золотой раме, которое висело на стене. С наморщенным лбом, со складкой между бровями, с опущенными уголками губ она выглядела старой. Она вызывающе вскинула голову – нет, с таким настроением мужчину не завоевать и не удержать при себе. Но в ее глазах оставалось испуганное выражение.

С тех пор как она обнаружила свою способность властвовать над мужчинами, Виолетта всегда первой разрывала любовную связь. Мужчины считали ее неотразимой. Именно она высасывала из них все соки, рядом с нею они теряли свою индивидуальность и, став для нее открытой книгой, надоедали ей. Ей никогда не приходилось бороться за мужчину и строить планы, как удержать его любовь после того, как она завлекла его в свои сети. Все получалось очень просто. Стоило ей улыбнуться – и он порабощен, стоило ей поманить его – и он радостно следовал за ней – иногда даже слишком радостно, чтобы ей приходилось приложить еще хоть какие-то усилия.

Но Роберт Стенфорд был другим. Она поняла это с первого мгновения, когда их представили друг другу на балу. Пригласив ее танцевать, он тихо спросил:

– Почему мы раньше не встретились?

Она посмотрела ему в глаза и ясно поняла, что он чувствовал в тот момент, какая буря эмоций скрывалась за этими словами, сказанными тихим, спокойным голосом. Она тоже спрашивала себя, как она могла так долго прожить без него, как она могла шутить и веселиться, когда его не было рядом. Когда зазвучала музыка и он обнял ее за талию, она поняла, что, отдавая себя в его руки, она дала согласие на нечто большее, чем простой вальс. И за время того танца, длившегося до рассвета, она твердо решила выйти за него замуж.

С тех пор мысли Виолетты были заняты только тем, что они с Робертом любят друг друга. Сначала она не знала, что он богат и занимает высокое положение в обществе. Ей ничего не было известно ни о его семье, ни о принадлежащем ему знаменитом старинном особняке, ни о его знакомых и друзьях. Естественно, она слышала о Шевроне, так как он являлся такой же неотъемлемой частью Англии, как Виндзорский замок, но она никогда не задумывалась над тем, кому принадлежит Шеврон, она представить не могла, какую роль он сыграет в ее жизни.

Много позже, когда они с Робертом уже были вместе, ее часто охватывало страстное желание сделать его своим пленником навечно, однако она понимала, что единственным препятствием на пути к достижению ее цели является Шеврон. Роберт так много рассказывал о своем доме, что она ясно поняла: это не столько родовое поместье, сколько часть его самого. Ей предстояло сразиться с Шевроном, за которым стояло то, чего она никогда не смогла бы дать Роберту: респектабельность, престиж, уважение людей его круга, восхищение его вассалов и – самое важное – детей.

Уже с самого начала Виолетта поняла, насколько трудна задача, которую она поставила перед собой, но она никогда не страдала недостатком отваги – своего рода духовного мужества, которое дает возможность смеяться над сплетнями и презирать моральный кодекс ограниченного условностями бомонда. Но чем больше она узнавала Роберта, тем яснее понимала, как много для него значат традиции. В юности она восстала против напыщенной помпезности, отличавшей дом ее отца в Линкольншире. Но у Роберта не было ни малейшего желания восставать или отдаляться от всего, что олицетворял Шеврон.

Его дом так и стоял у нее перед глазами, так как она сама выросла в такой же атмосфере. Арендаторы, из поколения в поколение служившие Большому дому, слуги, чья жизнь в течение многих веков была связана с одной и той же семьей и чьи должности переходили от деда к отцу, а потом – к сыну. Расположенная в парке церковь, которая существовала на пожертвования владельца поместья и в которой была огромная резная скамья, поставленная в стороне специально для хозяина.

В поместье были и ферма, которая снабжала всех домочадцев молоком; и сады и огороды, откуда поступали свежие фрукты и овощи; и прачечная, где начинали работать молоденькие девушки; и конюшни; и плотницкие мастерские; и контора – все это образовывало отдельный мир, государство в государстве, где все были объединены одним интересом, одной целью: служение Большому дому.

Стоило только подобным частям, ничего не значившим, если рассматривать их по отдельности, объединиться, как они превращались в грозную силу. Большой дом был тем самым общественным центром, где устраивались приемы и воскресные чаепития, на которые съезжались все соседи, а также ежегодные балы, на которые приглашалось все графство. Для подобных огромных поместий были характерны свои наречия и свои обычаи. И везде велись одни и те же разговоры, думала Виолетта. И обязательно случались стычки между смотрителем лесов и фермером, обезумевшим от того, что лиса потаскала его кур; происходили жаркие споры по поводу перспектив охоты в будущем сезоне и наилучших способов разведения фазанов. И обязательно находились пессимисты, предсказывавшие плохой урожай, и оптимисты, надеявшиеся, что из новорожденного жеребенка вырастет отличный гунтер и что из щенков последнего помета получатся хорошие охотничьи собаки. И обязательно все дискуссии заканчивались тем, что присутствующие сходились в едином мнении: страна катится в пропасть.

Как же хорошо Виолетта все это представляла! Как она ненавидела такую жизнь, как она была счастлива, когда сбежала оттуда! Но Роберт любит это. Она пришла к такому выводу, услышав, с какой нежностью он рассказывал о своем доме, и увидев, как загорались его глаза. Да, Шеврон был ее соперником, причем более опасным, чем любая женщина. Шеврон требовал, чтобы Роберт отдал ему свое будущее. Хватит ли у нее сил противостоять ему? До настоящего момента у Виолетты не возникало никаких сомнений в своей победе. Теперь же уверенности у нее поубавилось.

Три часа, а Роберт так и не появился! Что могло задержать его? Она вспомнила, как по утрам он приходил к ней в сад и звал ее, еще нежащуюся в постели. Она не привыкла вставать рано, так как обычно очень сильно уставала после их развлечений, которые часто продолжались почти до самого утра, и любила поспать до полудня. Роберт поддразнивал ее, называя ленивой, но она была слишком уверена в себе и даже мысли не допускала, что он может подумать, будто тут играет роль ее возраст.

Однако на самом деле все обстояло именно так: она старела, и многое стало утомлять ее. Когда ей было столько, сколько Роберту, она могла без отдыха танцевать всю ночь напролет и выезжать на прогулку в Гайд-парк в десять утра. Но теперь после ночных развлечений она приходила в себя только к полудню. Однако зачем ему об этом знать? Она прилагала все усилия, чтобы делать именно то, что он хотел, никогда не забывая дразнить его своей непредсказуемостью, своей неуловимостью – пообещать что-то и тут же отказаться.

Они всегда обедали вместе, хотя это было вовсе не обязательно, так как Виолетта была достаточно умна, чтобы не допустить обыденности в их отношениях. Когда приближалось время обеда, Роберт обычно говорил:

– Если у тебя не назначено других свиданий, надеюсь, ты окажешь мне честь и пообедаешь со мной.

А она с улыбкой отвечала:

– Так и быть, один раз ради тебя я отложу все свидания.

Их совместные обеды проходили очень весело и интересно. Они ходили в маленькие ресторанчики около порта, в большие фешенебельные рестораны в отелях Ниццы, устраивали пикники в горах, откуда им открывался изумительный вид на лежащий внизу Лазурный берег.

Они смеялись и были счастливы – счастливы, подумала Виолетта, пока на безоблачном небосклоне не появилось крохотное облачко, бросившее тень на солнце, светившее их счастью. Роберт стал более задумчивым, его смех звучал все реже. Но Виолетта считала, что такое состояние Роберта было хорошим признаком. Она вообразила, что он размышляет над вопросом, который она так страстно хотела от него услышать. Маловероятно, чтобы он сделал женщине предложение, предварительно не обдумав столь важный шаг, поэтому, решила она, он и стал серьезным.

Сейчас она понимала, что ошиблась. Однако он казался таким преданным, таким влюбленным, что она принимала за истину не только то, что он говорил ей, но и то, во что ей всем сердцем хотелось верить.

Внезапно она услышала звяканье колокольчика. Наконец! Она бросила взгляд в зеркало и увидела, что испуганное выражение, затаившееся в глазах, исчезло. И что это она выдумала! Глупости! Наверняка есть веская причина, почему он не пришел раньше, и сейчас он ей все объяснит. Она должна быть весела, мила, вся сиять от счастья. Унылая, постоянно ноющая женщина не представляет для мужчины никакого интереса.

Она поправила выбившуюся прядь, оглядела себя в зеркале и встала у двери на балкон. Он не должен догадаться, что она волновалась, с нетерпением ожидая его прихода. Ей следует вести себя как ни в чем не бывало, как будто она даже не обратила внимания на его отсутствие в обычные часы.

Она услышала, как открылась дверь комнаты, но не повернула головы. Дверь закрылась, но Виолетта продолжала смотреть на море, прекрасно сознавая, что она – в зеленом платье со сверкающими на солнце, красиво уложенными каштановыми волосами – представляет собой изумительную картину. Послышался сдержанный кашель.

– Здравствуй, Виолетта! – раздался голос.

Она резко обернулась, на ее лице было написано крайнее изумление.

– Эрик! Что ты здесь делаешь?

Слова вырвались у нее сами собой, настолько она была ошарашена. На его лице появилась виноватая улыбка.

– Прости, что испугал тебя, старушка. Я приехал из Ниццы.

– Из Ниццы? Послушай, Эрик, твое появление просто ошеломило меня, ты свалился как снег на голову.

– Так уж получилось, – согласился Эрик Федерстон, – но мне надо было поговорить с тобой.

Виолетта сообразила, что он продолжает стоять возле двери.

– Проходи, садись, – сказала она и направилась к дивану.

«Он хорошо выглядит», – подумала Виолетта, наблюдая за ним. Эрик Федерстон никогда не претендовал на то, чтобы называться красавцем, однако весь его облик служил доказательством того, что он – истинный английский джентльмен. Он был ростом около шести футов, несколько полноват, но в нем чувствовались спокойная уверенность и надежность, что заставляло незнакомых людей и животных доверять ему. Хотя ему было около пятидесяти, седина почти не тронула его волос. У него была крепкая подтянутая фигура человека, который много времени проводит на свежем воздухе.

– А что ты делал в Ницце? – спросила Виолетта, когда они сели на диван. – Мне казалось, что ты ненавидишь юг Франции.

– Ты права, мне здесь не нравится, – ответил Эрик, – но умер дядя Гарольд. Он умер три недели назад.

– Не может быть! – воскликнула Виолетта. – Наверное, я пропустила некролог в «Таймсе». Я всегда забываю читать этот раздел. Итак, он наконец умер. Мы думали, он доживет до ста лет.

– Он умер через два дня после того, как ему исполнился девяносто один, – сказал Эрик. – Не могу сказать, что я очень огорчен – старик прожил долгую жизнь.

– Огорчен! – усмехнулась Виолетта. – Он был таким противным, таким мелочным, что, думаю, никому и в голову не придет делать вид, будто он охвачен глубокой скорбью. Но какое отношение его смерть имеет к твоему появлению здесь?

– Дело в том, что он назвал меня своим наследником, – извиняющимся тоном проговорил Эрик.

– Своим наследником? – переспросила Виолетта. – О, Эрик, я так рада.

– Мне пришлось приехать, чтобы проконтролировать продажу его дома в Ницце, – объяснил Эрик. – У меня нет никакого желания оставлять этот дом себе – так сложно иметь дело с иностранными поверенными при оформлении дома во владение.

– Эрик, значит, у тебя теперь есть Медуэй-парк!

– Да! Мне он всегда нравился, но я даже предположить не мог, что когда-нибудь стану его хозяином.

– Я так за тебя рада, – сказала Виолетта. – Несмотря на отвратительный характер дяди Гарольда, тебе всегда нравилось приезжать туда. И даже несмотря на то, что во все времена года, даже летом, в доме было холодно как в леднике. Ради Бога, Эрик, проведи туда отопление и оборудуй еще пару ванных комнат.

– Я так и собираюсь, – согласился Эрик. – В следующем году там будет хорошая охота.

– Охота? – не сразу сообразив, удивилась Виолетта. – Ах, да, куропатки! И утиная охота будет великолепной, не правда ли? Тебе очень понравится быть сквайром! Ты наверняка станешь толстым и напыщенным.

– Я не стану толстым, – запротестовал Эрик. – В поместье очень много работы. Все в полном запустении, старик не тратил деньги даже на ограду и егерей. Там многое нужно сделать.

– Ну, уж эта работа тебе по душе, – засмеялась Виолетта.

Она вспомнила огромный особняк в Норфолке с пятью тысячами акров охотничьих угодий и подумала, что исполнилась заветная мечта Эрика, который именно таким образом представлял себе рай на земле. Он терпеть не мог Лондон и их пятиэтажный особняк на Парк-Лейн, который ей так нравился. Он ненавидел балы, концерты и театры, которые она считала неотъемлемой частью своего существования. Он весь год жил ради того момента, когда он сможет уехать из города и насладиться охотой и рыбалкой.

Охота и рыбалка были единственными темами разговора, которые представляли для него интерес, и все попытки заставить его говорить о других вещах терпели неудачу. Да, Эрик будет счастлив в Норфолке. «Дом очень красив, – подумала Виолетта, – он будет просто прекрасен, если на него потратить деньги. Надо заново обставить кабинет. Новые шторы и ковры полностью изменят его облик, нужно обязательно везде развесить картины, расставить всякие безделушки. Еще мне придется…»

Виолетта заставила себя остановиться. И что это она начала строить всякие планы, если дорога в Медуэй для нее закрыта! Она навсегда рассталась с Эриком – именно так она и сказала ему, когда покидала их дом в Лондоне. Но никакая женщина не сможет удержаться от того, чтобы помечтать, как она будет переделывать и обустраивать такой прекрасный особняк, как Медуэй-парк.

– Я очень рада за тебя, – еще раз повторила Виолетта, делая ударение на слове «тебя».

– Я еще кое о чем хотел поговорить с тобой, – сказал Эрик, бросая на нее робкий взгляд.

Странное выражение, появившееся на его лице, заставило ее затаить дыхание. «Он хочет жениться», – подумала Виолетта, и, к ее огромному удивлению, эта мысль огорчила ее. «Но ведь нет никаких причин, которые помешали бы Эрику еще раз жениться», – сказала себе Виолетта. Она твердо заверила его, что, если ему понадобится свобода, она не будет возражать и даст ему возможность оформить развод официально.

– Незачем без особой надобности устраивать скандал, – сказала она Эрику, когда уходила с Парк-Лейн. – Я не собираюсь сейчас выходить замуж, и я предлагаю, чтобы мы сохраняли наш прежний статус, пока у меня не появится такое желание. Конечно, пойдут сплетни, но разве нас должно волновать то, что скажут люди?

Тогда Эрик согласился с ней, как всегда во всем соглашался. Для нее развод был связан только с ее желанием. Сейчас же, как видно, обстоятельства изменились.

– В чем дело? – спросила Виолетта, удивленная тем, что ее голос звучит твердо.

– В Олвине, – ответил Эрик.

– В твоем брате? – переспросила она.

– Да, – подтвердил он. – Он уехал на большое сафари в Африку, а теперь сообщил мне, что не собирается возвращаться в Англию. И все из-за его чертовой жены. Ты помнишь Веру? Они никогда не были хорошей парой.

– Естественно, я помню Веру, – сказала Виолетта. – Я всегда считала ее глупой и недалекой. И что же такого она натворила, что могло так расстроить Олвина?

– Она сбежала с каким-то актером, – объяснил Эрик – Отвратительным длинноволосым типом, который декламирует Шекспира. Он самый настоящий отщепенец, но Вера ничего не желала слушать, и Олвин развелся с ней.

– Мне кажется, это лучшее, что он мог сделать, – заметила Виолетта.

– Я так и думал, что ты это скажешь, – проговорил Эрик – Но, как ни печально, у них остались дети.

– Я забыла о них, – призналась она. – Их, кажется, трое?

– Двое, – поправил Эрик. – Мальчику семь, а девочке пять. Я собираюсь взять их на воспитание.

– Что сделать? – не веря своим ушам, переспросила Виолетта.

– Взять их на воспитание, – повторил Эрик. – Они будут жить со мной. Олвин назначил меня их официальным опекуном.

– Эрик, что ты будешь делать с двумя детьми? – воскликнула Виолетта.

– Между прочим, я очень рад, что они будут со мной жить, – ответил Эрик с беспечным видом, скрывавшим его смущение. – Я научу мальчика ездить верхом – он очень отважный паренек. Не удивлюсь, если окажется, что он умеет хорошо держаться в седле. Потом научу его стрелять. Девочка очень миленькая и почти копия моей матери. В один прекрасный день она может стать настоящей красавицей.

В его тоне слышалась гордость, и Виолетта смотрела на него с удивлением.

Внезапно она поднялась и, подойдя к двери на балкон, встала спиной к Эрику. Именно этого он всегда хотел и об этом мечтал в течение всех лет их совместной жизни: о доме, в котором слышны детские голоса. Он никогда ни единым словом не упрекнул ее, ничем не проявил своего разочарования, когда узнал, что она не может родить ему ребенка. Доктора вынесли свой приговор: у нее никогда не будет детей.

Тогда Виолетта восприняла новость совершенно спокойно. Дети не интересовали ее; теперь же она поняла, какое значение для Эрика имело заключение врачей, каким горьким оказалось для него это известие.

– Мне казалось, что я сам должен рассказать тебе обо всем, – проговорил Эрик. – Мне не хотелось бы, чтобы ты услышала эту новость от посторонних. Поэтому я и заехал. А теперь я пойду.

Он встал, и Виолетта, повернувшись к нему, подумала, что в присутствии этого человека вся обстановка комнаты кажется самой обыкновенной мишурой.

– Я рада, что ты будешь жить с детьми, – тихо проговорила Виолетта.

Казалось, ее слова принесли ему облегчение.

– Мне приятно слышать это от тебя, – ответил он. – Я боялся, что ты будешь сердиться.

– Сердиться? Нет, естественно, – сказала Виолетта. – Да и разве это имело бы какое-то значение для тебя?

Эрик отвел глаза.

– Мне не хотелось делать то, что тебе не понравилось бы, – ответил он. – Я знаю, что ты не любишь жить за городом, но если тебе захочется приехать в Медуэй… добро пожаловать.

– Эрик, что ты пытаешься мне сказать? – спросила Виолетта, дотрагиваясь до его руки. – Что ты примешь меня после всего, что было?

Эрик расправил плечи.

– Что значит «принять тебя»? – сказал он. – Ведь ты и так моя жена, не правда ли?

– Эрик! – Виолетта чуть не плакала. – Не будь таким. Тебя так легко обмануть.

Мгновение Эрик колебался, но потом взял ее руку в свою.

– Виолетта, я никогда не умел складно выражать свои чувства, – проговорил он, – но я всегда любил тебя и сейчас люблю. Ты слишком рано вышла замуж – теперь я это понимаю. Мне следовало бы дать тебе время повзрослеть, но ты была так красива, и мне казалось, что я тебе немного нравлюсь.

– Ты… действительно нравился мне, – с горячностью ответила Виолетта.

– Ну, а теперь ты наверстываешь упущенное: тебе следовало бы пройти через это в восемнадцать лет, – глухим голосом продолжал Эрик. – Вот как я смотрю на все. Если такая жизнь тебе когда-нибудь наскучит или ты устанешь, тебя всегда будет ждать комната в Медуэй-парк. Я не буду тебе особо докучать своим обществом – у меня там слишком много работы.

По щекам Виолетты текли слезы. Она сжала руку мужа.

– Эрик, глупый ты мой, – прошептала она. – Ты так добр, ты заставил меня плакать.

– Я не хотел, прости, – стал оправдываться Эрик.

– Я не забуду твоих слов, – продолжала Виолетта. – Я подумаю. И если в один прекрасный день я появлюсь в Медуэй-парк – не удивляйся. У меня такое чувство, что ты окажешься очень милым человеком, с которым можно будет спокойно ждать, когда придет старость.

Она пожалела о своих словах, когда увидела, как загорелись его глаза.

– Ты серьезно? – с надеждой в голосе спросил он.

В ответ Виолетта покачала головой и, высвободив руку, вытерла слезы.

– Забудь об этом, Эрик, прошу тебя, – сказала она. – Просто меня тронули твое великодушие и доброта. Я буду откровенна. Я влюблена.

Огонь в его глазах померк. Внезапно он стал выглядеть намного старше своих лет.

– Роберт Стенфорд? – спросил он.

Виолетта кивнула.

– Естественно, все об этом только и говорят, – объяснил свою осведомленность Эрик. – Как бы там ни было, Роберт хороший молодой человек. Его отец – мой друг.

Его слова очень четко обозначили разницу в возрасте между Виолеттой и Робертом.

– Я люблю его! – с вызовом проговорила Виолетта.

– Он просил тебя выйти за него замуж?

Виолетта была поражена его вопросом.

– Еще нет! – ответила она. – Но попросит.

– Я, черт побери, надеюсь на это, – сурово проговорил Эрик.

– О, Эрик, – слабо засмеялась Виолетта, и он почувствовал, что она вот-вот снова расплачется, – не сердись на Роберта за то, что он еще не сделал предложения твоей жене.

– Почему? – спросил Эрик. – Ведь именно из-за него все вокруг сплетничают о тебе, не так ли? Он поехал сюда вслед за тобой, его мать в слезах, флаги на башнях Шеврона чуть ли не приспущены, как будто в семье траур.

Виолетта опять рассмеялась.

– Перестань, Эрик, перестань! Ты очень привлекательный мужчина, ты так добр ко мне, но ты не должен принимать участия в моих любовных делах – это… это неприлично.

– Кто это тебе сказал? – возмутился Эрик. – Ведь должен же кто-то следить за тобой! Ведь ты, черт возьми, моя жена, так?

– Мне трудно объяснить тебе, – проговорила Виолетта. – Все так сложно. Теперь уходи, а то с минуты на минуту может прийти Роберт, и мне не хотелось бы, чтобы ты в таком состоянии встречался ним.

– Напротив, мне есть что сказать ему, – запротестовал Эрик.

– Ты не можешь этого сделать, не можешь, – ответила Виолетта. – Ты не должен насильно заставлять его жениться. Кроме того, я не хочу, чтобы он сейчас делал мне предложение.

– Что это значит? – удивился Эрик. – Послушай, Виолетта, ты минуту назад сказала, что любишь его. Если это так, ему – чтоб мне провалиться на этом месте – придется жениться на тебе. Если же ты не любишь его – тогда другое дело.

– Я не уверена в своих чувствах! Я еще не решила, – поспешно проговорила Виолетта, обеспокоенная гневным выражением на его лице и побелевшими костяшками пальцев. – Возвращайся в Ниццу, Эрик, прошу тебя. Я напишу тебе в Медуэй-парк, а потом, может, и сама приеду.

– Ты обещаешь? – настойчиво спросил он.

– Да, обещаю, – ответила она. – Прощай, Эрик.

Виолетта подняла к нему лицо, и он поцеловал ее в щеку. Проводив его до двери, она наблюдала, как он спускается по ступеням, ведущим к дороге. У ворот его ждал экипаж. Когда лошади тронулись, он обернулся и помахал шляпой. Она тоже помахала в ответ.

Возвратившись в дом, Виолетта поднялась в спальню, чтобы подправить грим, но, подойдя к туалетному столику, она села – и очень долго неподвижно сидела, устремив взгляд на свое отражение.

Внезапно она услышала шаги за окном. Выглянув, она увидела Роберта. Ее сердце забилось от радости. Она забыла обо всем, что волновало ее; противоречивые чувства, обуревавшие ее после ухода Эрика, улеглись; угнетенное состояние, в котором она пребывала с самого утра, мгновенно исчезло.

Роберт здесь – и только это имеет значение. Она выбежала из спальни, спустилась вниз и открыла ему дверь.

– Роберт, что с тобой случилось? – выдохнула она, забыв притвориться равнодушной.

– Прости, что опоздал, Виолетта, – небрежно проговорил он. – Я ездил в Рокбрюн, там пообедал и вернулся после двух.

– Я боялась, что с тобой что-то случилось, – сказала Виолетта.

– Я же говорил тебе, чтобы ты никогда обо мне не беспокоилась, – ответил Роберт.

Он вошел в небольшой квадратный холл и закрыл за собой дверь. Виолетта направилась в гостиную. Он последовал за ней, но, к ее удивлению, не обнял ее, как бывало, когда они оставались вдвоем. Вместо этого он подошел к двери на балкон и устремил свой взгляд на море.

Она наблюдала за ним, сознавая, что, несмотря на улыбку при встрече, его глаза оставались серьезными.

– Что-то произошло? – наконец спросила она.

Он повернулся и пожал плечами.

– Да нет, в общем-то.

– И все-таки что-то случилось, – настаивала Виолетта.

– Ничего такого, на что стоило бы обращать внимание, – несколько раздраженно ответил он. – Я получил от матери письмо. Она пишет, что умер Хатауэй, старый егерь. Я знал его с детства. Он более пятидесяти лет жил в Шевроне, нам будет его не хватать.

– Естественно, – едва слышно проговорила Виолетта.

– Он обычно брал меня на охоту, – продолжал Роберт. – Я помню, как он внимательно следил, чтобы я правильно нес ружье, как он проверял, разряжено ли оно, прежде чем разрешал мне перепрыгнуть канаву или перелезть через ограду. Тогда я злился, а сейчас, став старше, понимаю, как правильно он поступал.

Роберт смолк и опять взглянул на море.

– Мне очень жаль, – сказала Виолетта.

Казалось, он не слышит ее.

– Что ты сказала? – повернувшись, спросил он.

– Я сказала, что мне очень жаль.

– Да, конечно, Шеврон будет уже не тот без Хатауэя. Жаль, что меня не было на похоронах, но я все равно не успел бы. Его, наверное, еще вчера похоронили.

– Да, конечно, – тихо проговорила Виолетта.

Шеврон, опять Шеврон! Он и сюда добрался, околдовал Роберта, крепко держит его в своих объятиях, оттягивает от нее, и она не может оторвать от Роберта его щупальца.

Она, должно быть, всхлипнула, так как Роберт повернулся и подошел к ней.

– Прости меня, – сказал он. – Я не должен был давать волю чувствам. Хочешь поехать на прогулку? Или пойдем в Казино?

Она подумала, что ей гораздо тяжелее слышать его вежливый тон, чем упреки. Действительно, уж лучше бы он набросился на нее за то, что она утащила его в Монте-Карло, когда он мог бы оставаться в Шевроне, чем так разговаривал с ней. Но она понимала, что сейчас не время устраивать сцены, не время для взаимных упреков.

– Давай поедем в Казино, – сказала она. – У меня такое чувство, что я сегодня выиграю. Вчера ночью мне приснились семь птиц с длинными хвостами. Наверное, фазаны. – Она пожалела о своих словах, так как упоминание о фазанах лишний раз напомнило Роберту о Хатауэе, и поспешно продолжила: – Семь – счастливое число, поэтому я буду играть по-крупному. Ты достаточно богат?

– Достаточно, – ответил Роберт в той вежливой манере, которая приводила ее в бешенство.

– Пойду переоденусь, – сказала Виолетта. – Я быстро. Мы можем пригласить кого-нибудь из наших знакомых поужинать с нами. Ты видел сегодня Артура?

Роберт покачал головой.

– Нет, я сегодня никого не видел, – ответил он, – кроме мадемуазель Фантом. Она гуляла по берегу в сопровождении своей горничной. К ней пристал бродячий пес, и она играла с ним.

Виолетта поняла, что Роберт пытается отвлечься от мыслей о Шевроне и сменить тему разговора.

– Этот маленький Призрак довольно красив, – заметила она. – Она опять была в сером?

– Естественно! А разве она когда-либо была в чем-то другом?

– Интересно, она в трауре или это ловкий ход, чтобы привлечь к себе внимание?

– Если бы она была в трауре, тогда бы ее тетка одевалась в черное, – быстро ответил Роберт, как будто он уже давно размышлял над этим вопросом.

– Да, наверное.

– Я не верю этой женщине.

– Кому? Тетке?

– Да, в ней есть нечто порочное. Кроме того, она запугала свою племянницу.

– Откуда ты знаешь? – удивленно спросила Виолетта.

– Я… я догадался, – ответил Роберт, но голос его звучал неубедительно, и Виолетта в изумлении посмотрела на него.

– А ты разговаривал с этой девушкой? – спросила она.

Она не смогла бы объяснить, почему задала этот вопрос. Просто было нечто странное в том, как Роберт рассказывал о мадемуазель Фантом. Ответил он не сразу.

– Нет, я не разговаривал с ней, – тихо проговорил он.

К своему удивлению, Виолетта испытала облегчение. Это чувство было для нее настолько необычным, что она даже не сразу определила, что испытывает.

– Если мы собрались в Казино, то пора идти, – сказала она. – Мне нужно всего пять минут.

Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. После ее ухода сэр Роберт опять подошел к окну. «Почему, – спрашивал он себя, – он не рассказал правду о своей встрече с Мистраль?» Потом он сообразил, что им двигало подсознательное желание защитить их знакомство от острых языков, даже от Виолетты. Стоит ему сказать, что они с Мистраль встречались, как Виолетта засыплет его кучей вопросов – весь Монте-Карло интересуется Мистраль и ее теткой.