Текст книги "Созданные для любви"
Автор книги: Барбара Делински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
–Только когда погода позволяет – бассейн не обогревается, так что иногда вода бывает оченьхолодной. – Он покосился через плечо на воду. – Ночью все по-другому, ощущения сильнее, что ли. Когда темно и ничего не видно, лучше слышишь и острее ощущаешь запахи.
Лиа чувствовала то же самое, когда сидела с закрытыми газами.
– Запахи и звуки как будто наполняют тебя. Джесс снова посмотрел на нее:
– Верно.
Теперь полотенце висело у него на руке, мокрые волосы были заглажены назад, плечи влажно поблескивали. Лиа подумала, что после бассейна ему, должно быть, прохладно. Она же в своем защищенном от ветра уголке совсем не чувствовала холода.
–А вы плаваете? – спросил Джесс.
–Умею плавать, но занимаюсь этим редко. Там, откуда я приехала, бассейны играют скорее декоративную роль. Жаль, правда?
–Не представляю, как это можно иметь бассейн и не пользоваться им.
–О, ими пользуются, но не для купания. Посидеть и поболтать с друзьями возле бассейна, покрасоваться на фоне воды – это пожалуйста, но чтобы намокнуть – нет, увольте. Мужчины еще могут нырнуть разок-другой, но женщины не рискуют испортить макияж.
Джесс коснулся пальцем ее щеки.
–Вы не пользуетесь косметикой.
На какое-то мгновение у Лиа перехватило дыхание, она в самом прямом смысле не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Усилием воли она заставила свои легкие снова работать.
–Это потому, что я уже хотела лечь спать. Я была у себя в комнате, но мне не спалось, вот я и спустилась сюда.
Джесс дотронулся до воротника ее ночной рубашки; тонкое белое кружево, которое выглядывало из-под пледа, словно светилось в темноте. Он натянул плед повыше и убрал руку.
Лиа казалось, что она умирает, настолько ее поразила нежность, скрывающаяся в этом большом сильном теле. Ее взгляд задержался на шее Джесса. Настоящий мужчина. Такой мужественный… мужчина до мозга костей.
–Никаких новостей о вашей матери? Известно, когда она приезжает?
О матери? Он спрашивает о ее матери.
– М-м… нет. Может, завтра. А может, и нет.
– Долго вы здесь пробудете?
Ноги Лиа ослабели, сейчас она не смогла бы даже встать, не говоря уже о том, чтобы войти в дом.
–Еще минут пятнадцать.
Джесс усмехнулся. Лиа пыталась разглядеть его улыбку, но было слишком темно.
–Я имел в виду – в Старз-Энд.
Ее вдруг охватило безудержное веселье. Лиа смеялась не потому, что смутилась из-за собственной ошибки, просто ей отчего-то вдруг стало так легко, что даже немного закружилась голова.
–Две недели.
Джесс кивнул. На какое-то мгновение Лиа далее в темноте почувствовала на себе его пристальный взгляд, он как будто согревал ее. Затем таким же плавным движением, каким он поднялся из бассейна, Джесс встал.
–Мне пора домой, завтра рано вставать.
Лиа посмотрела на него, Испытывая смутное разочарование.
– Во сколько? .
– В пять часов, хочу полить клумбы, до того как солнце начнет припекать. Спокойной ночи.
Он повернулся и пошел прочь. Лиа смотрела на него, пока он не растворился в темноте за бассейном, и даже после этого продолжала сидеть затаив дыхание. Вглядываясь в густую темноту, она пыталась разглядеть Джесса, но он скрылся из виду.
Лиа вздохнула и шепотом произнесла его имя. Подтянув ноги к груди, она обхватила руками колени, уткнулась носом в сгиб локтя и, улыбаясь, ждала, пока утихнет внутренняя дрожь.
Глава 7
Уэнделл Кумбс, шаркая ногами, пересек веранду универсама и уселся на левый край длинной деревянной скамьи. Он всегда садился на левый край – самый ближний к восточной части городка, где он жил. Западную часть городка представлял Кларенс Харт, его приятель семидесяти с чем-то лет от роду, который занимал правый конец скамьи.
Их разделяло расстояние в четыре фута, и ни один из ник никогда не пытался его сократить. Уэнделлу не нравился запах трубки, которую курил Кларенс, а Кларенсу не нравился запах кофе, который пил Уэнделл. На пустое место между ними никто не садился, разве что изредка плюхался какой-нибудь ни о чем не подозревающий ребенок. Эти четыре фута представляли собой канал, по которому городские сплетни перетекали с востока на запад и наоборот.
– Кларенс, – сказал Уэнделл вместо приветствия. Кларенс кивнул.
– Уэнделл.
– Хорошая погодка.
– Точно.
Уэнделл отхлебнул из чашки кофе и поморщился. Опять слишком сладкий. Что у них там было написано в меню? Если это не ванильный с чем-то кофе, значит, ореховый с чем-то еще. Мэйвис в своем ресторанчике никогда не подавала такую бурду. Печальный день – день, когда она закрыла свое заведение, теперь никто больше не умеет приготовить чашечку настоящего кофе, какой бывал встарь. А все неприятности от компьютеров, город ими просто наводнен. До чего дошло дело: на компьютерах проводят инвентаризацию, на компьютерах выставляют счета, и все эти новомодные сорта кофе тоже заказывают через компьютер. Никто больше ничего не делает по старинке, разве что художники, но и те хороши – еще одна головная боль.
Поставив чашку на колено, Уэнделл окинул взглядом Мэйн-стрит. На вид все в порядке, все как обычно, но он уже знал, что этому «на вид» и «как обычно» не стоит особенно доверять. Он сделал еще глоток кофе, снова поморщился, снова поставил чашку на колено и сказал, не глядя на Кларенса:
– Я слыхал, у нас гости.
– Точно.
Он нахмурился и повернулся к приятелю.
– Откуда ты знаешь?
– От Кэла, он вез их из Портленда.
– Сколько их?
– Он привез двоих, а должно быть трое.
–Третья уже здесь, – с облегчением сказал Уэнделл. Ему не нравилось, когда Кларенс знал больше него. – Она приехала позавчера вечером. Шефу пришлось показывать ей дорогу. – Он хмыкнул. – Видать, она глуповата.
Кларенс вытащил трубку.
– Кэл говорит, что они не хотели сюда ехать.
– Вот и хорошо, пусть убираются обратно.
– А еще он говорит, что они и друг дружку не больно жалуют.
Уэнделла это не удивило. В богатых семействах вечно все враждуют друг с другом. Не то чтобы он так уж плохо к ним относился, но ему бы не хотелось, чтобы по соседству, в Старз-Энд, разразилась гражданская война.
–Шеф сказал, что самой старшей сорок лет. Уж не знаю, правда ли это, может, ей на самом деле сорок три.
Кларенс стал разглядывать свою трубку.
–Шеф навел справки, – сказал Уэнделл. – Она адвокат из Чикаго. Недавно вела дело одного типа по имени Баретта.
Кларенс знал, о чем подумал Уэнделл, об этом же думал если не весь город, то по крайней мере те, кто успел вчера поговорить с шефом местной полиции. Не хватало еще, чтобы по Даунли шлялись всякие адвокаты.
–Кэл сказал, что у нее есть хахаль, вроде это он уговорил ее приехать сюда.
Кларенс открыл кисет и принялся набивать трубку табаком. В это время к магазину подошла Колли Далтон и стала подниматься по лестнице. Кларенс дотронулся пальцами до полей шляпы.
– Доброе утро, Колли.
– Доброе утро, Кларенс.
Уэнделл отвернулся и стал смотреть в другую сторону. Колли Далтон вышла замуж за предателя. Когда весь город ополчился против всяких сомнительных субъектов, Джордж Далтон начал сдавать приличные дома художникам. Художники – народ развратный, это всякий знает. Женщины живут с женщинами, мужчины живут с мужчинами, а если женщина живет с мужчиной, то они редко когда скрепляют свой союз как полагается, по законам Божьим и штата Мэн. Всякому ясно, художников надо было вышвырнуть из Даунли. Беда в том, что теперь их стало слишком много, даже больше, чем всех остальных, и у них куча денег. Уэнделл не раз думал о том, когда это кончится и кончится ли когда-то вообще. Из-за них в городе и так уже все переменилось.
Кларенс закончил набивать трубку.
– Кэл говорит, у той дамочки, что из Сент-Луиса, какие-то неприятности с мужем.
– Эта нам тоже не нужна, – решил Уэнделл. Что художники, что городские дамочки, и те и другие забрали слишком большую свободу себе же во вред. – Если она рассчитывает играть в свои игры с мужчинами из Даунли, то напрасно, ничего у нее не выйдет. – Мимо магазина проехал на своем пикапе Хэкмур Уэйнрайт и свернул в сторону пристани, Уэнделл приветственно вскинул руку. – Если хотите знать мое мнение, больше всего неприятностей будет от самой младшей. Шеф говорил, что с виду она этакая беспомощная блондиночка.
Кларенс знал, что это такое, в свое время он здорово на этом попался. Конечно, его Джун была родом из Мэна, так что все еще не так страшно, однако его ждал сюрприз. Его блондиночка оказалась далеко не беспомощной. Все пятьдесят один год их брака ему приходилось торговаться с ней из-за каждой мелочи. Например, насчет того, чтобы сидеть на веранде перед универсамом. Она ему это позволила, но с условием, чтобы к полудню он возвращался домой вынести во двор выстиранное белье, которое она будет развешивать для просушки.
–Надо бы предостеречь Джесса, – заметил Уэнделл.
Кларенс не был уверен, будет ли от этого толк.
–Надо предупредить весь город, – продолжал Уэнделл. – Нам тут не нужны распутницы и наркоманки.
Кларенс подумал о наркотиках. Даже после того как у них поселились художники, в городе как-то обошлось без этой дряни.
– Думаешь, шеф знает про наркотики?
– Если что, он узнает, – пообещал Уэнделл.
– А их мамаша?
– Не знаю, употребляет ли она наркотики. Может, и балуется, раз она богатая, богачи – они все наркоманы.
Уэнделл а передернуло от мысли, что в Даунли заведется такая публика. Художники – те хотя бы работают, во всяком случае, на свой лад. А вот Вирджиния Сент-Клер вряд ли за свою жизнь проработала хотя бы день.
–Не знаю, зачем они купили Старз-Энд. Кого она собирается приглашать туда на вечеринки?
Кларенс зажал трубку между зубами и представил себе вечеринку в Старз-Энд – огни, музыку, смех. Дому этого явно недостает.
–А что говорит Эльмира?
Уэнделлу не хотелось вспоминать о жене. Он фыркнул.
–Эльмира говорит, что старая леди приехала сюда умирать, но что Эльмира знает? Не нравится мне все это. Плохо, что поместье купил чужак. – Кофе в его чашке немного остыл, и на этот раз он отхлебнул побольше, но не рассчитал и глоток получился слишком большим. Уэнделл чуть не поперхнулся. Снова поморщившись, он проворчал:
– Чертов кофе. – Он сплюнул. – А все эти дурацкие компьютеры, все беды от них.
Глава 8
Внутренние часы Кэролайн были настроены на чикагское время, поэтому она по привычке проснулась в шесть – в семь по местному времени. Спустившись вниз, она застала на кухне Лиа, та уже заварила чай. Кэролайн мысленно приготовилась к худшему, но чай оказался заварен неплохо, даже более чем неплохо, отлично, если быть честной.
– Что это за чай?
Лиа читала газету.
– Не знаю точно, может, «Дарджилинг», а может, «Эрл Грей», в буфете было несколько банок с разными сортами.
– Чай листовой? – Напиток имел изысканный аромат и насыщенный цвет. Кэролайн догадывалась, что из пакетиков такой заварки не получится, и Лиа этого не отрицала. – Ты меня поразила.
Сестра пожала плечами:
– Ну и что, я и готовить умею. Даже нам, светским женщинам, приходится иногда есть и пить.
– Это твои слова, не мои, – предупредила Кэролайн. – Я не способна вести остроумные беседы с утра, пока не выпью пару чашек чая. – Она с любопытством посмотрела на сестру: – Ты всегда так рано встаешь?
Лиа отложила газету.
– Кэролайн, не могу же я каждый день спать до полудня! Между прочим, я не хожу каждый вечер на приемы. Кроме всего прочего, здесь потрясающий рассвет.
– Как, ты видела рассвет? – изумилась Кэролайн.
– Наши спальни выходят на восток, и я не стала задергивать занавески.
– А я, не задумываясь, задернула свои шторы. Привычка.
Лиа, казалось, немного оттаяла.
–Вчера я сделала то же самое и только позже поняла, чего себя лишила, поэтому решила не повторять одну и туже ошибку дважды. Зрелище такое, что дух захватывает. Сначала солнце поднимается из воды, потом освещает при брежные скалы, потом – цветы… Лиа мечтательно вздохнула.
Кэролайн задержала взгляд на вазе с ярко-синими цветами, которая стояла в центре стола.
– Это дельфиниум?
– Да, я срезала его во дворе. Пришлось срезать немного короче, чем мне нравится, в других комнатах стебли подлиннее, но мне очень хотелось поставить немного и сюда. Они уже скоро отцветут.
Кэролайн сделала еще глоток чая. Удивительное дело, чай не утратил аромата даже сейчас, когда было выпито полчашки. Она предположила, что отчасти дело в здешней атмосфере. Окна и стеклянные двери были открыты, соединяя комнату с внешним миром, и от этого воздух в комнате становился таким же бодрящим и ароматным, как чай, но вместе с тем в нем была разлита какая-то лень, праздность.
Ощущения, которые она здесь испытывала, не имели ничего общего с ее жизнью в Чикаго и, хотя детали отличались, чем-то напоминали то, что она чувствовала в доме Бена. При мысли о Бене Кэролайн стало одиноко.
– Я хочу сегодня утром пройтись по галереям в Даунли. А у тебя какие планы?
– Я собиралась почитать.
Кэролайн такой вариант вполне устраивал: никто не помешает ей идти тогда, когда ей вздумается, и в том темпе, который ее устраивает. Но Лиа выглядела такой маленькой, юной и почему-то хрупкой, что Кэролайн невольно вспомнилось, как давным-давно, когда ей было одиннадцать, а потом двенадцать, а Лиа пять, а потом шесть, она брала ее с собой поиграть. Позже, когда они подросли, разница в возрасте между ними стала ощутимее, и их дороги разошлись. Кэролайн училась, Лиа ходила на свидания, и они соперничали друг с другом за внимание Джинни.
Но сейчас у Кэролайн не было настроения с кем-либо соперничать, Старз-Энд дышал миром и покоем. И она совершенно искренне предложила:
–Хочешь пойти со мной?
Лиа улыбнулась, но покачала головой:
–Нет, спасибо, лучше я останусь.
Кэролайн не стала настаивать, налила себе вторую чашку чая, прочла первую страницу газеты. Это, конечно, не «Санди тайме», но новости узнать можно. Потом, допив чай, ушла к себе переодеваться, а когда вернулась, то застала внизу Анетт, которая говорила по телефону.
–Да, Девон, я все понимаю, Но раз у Томаса болит живот, ему не стоит кататься на качелях. – Она прикрыла трубку рукой и прошептала Кэролайн: – Возникла небольшая проблема. – Она снова заговорила в трубку: – Нет, Девон, кататься на лодке ему тоже не стоит, лучше оставаться на твердой земле. Почему бы вам не сходить, например, в Зал спортивной славы? – Анетт посмотрела на сестру. – Ты едешь в город? Отлично, замечательная мысль, Девон. Я уверена, ему понравится.
– Я возьму «вольво», – промолвила Кэролайн. – Гвен мне сказала, где лежат ключи.
– Подожди, я поеду с тобой! Девон, мне надо бежать, но я позвоню после ленча. Ни в коем случае не позволяй Томасу есть острое. Я готова поспорить, что живот у него разболелся из-за хот-догов с красным перцем, которые он ел вчера днем. Пусть поест что-нибудь пресное, мягкое, например, бананы или сырные тосты. Хорошо, дорогая?
Кэролайн остановилась у входной двери в ожидании Анетт.
– Удобно, наверное, когда муж – врач, его не испугают детские болячки.
– В том-то и беда, – вздохнула Анетт. – По сравнению с тем, что ему приходится видеть, боль в животе кажется мелочью. Я так и знала, что стоит мне уехать, как кто-нибудь заболеет.
– Анетт, у мальчика всего лишь заболел живот, тебе не обязательно мчаться домой.
–Может быть, – не очень уверенно согласилась Анетт.
Дорога до Даунли изобиловала поворотами, Кэролайн приходилось вести машину очень аккуратно.
–Не хотела бы я ехать по такой дорожке дождливой ночью, да еще после пары банок пива.
Она подумала о незадачливых водителях, которых ей не раз приходилось защищать в суде. Как правило, это бывали состоятельные чикагцы, имеющие проблемы с властями; они пытались притупить тревогу выпивкой, а в результате только усугубляли свое положение.
–Помнишь, как мы болели ветрянкой? – спросила вдруг Анетт.
Ветрянка? С чего бы Анетт об этом вспомнила? Кэролайн бросила на сестру недоуменный взгляд:
– Конечно, помню, мне тогда было девять лет.
– Мне было шесть, а Лиа – три. Мать решила, что будет удобнее, если мы переболеем все сразу, поэтому она повезла нас навестить больного мальчика, который ходил с Лиа в одну детсадовскую группу, и в течение трех недель мы все покрылись пятнами. И что же Джинни?
– Джинни была в своем репертуаре – занималась собственными делами, словно ничего не произошло.
– Она купила нам раскраски – три совершенно одинаковые раскраски для троих детей разного возраста с разными интересами. Помню, как она сидела в кресле, которое всегда стояло в углу ее спальни, и обнимала Лиа.
– Тебя она тоже обнимала, – вставила Кэролайн.
– Нет, не меня, только Лиа.
Однако Кэролайн помнила это очень отчетливо, так же как помнила свою обиду.
–Она обнимала Лиа и тебя, я помню. Когда я отказалась взять раскраску, она достала с нижной полки номер «Нэшнл джиографик» и дала мне. Сказала, что мне будет интересно его посмотреть. Мне действительно было интересно, но хотела-то я другого.
Анетт повернулась к сестре:
–Нам всем нужна была она сама, но, как всегда, ее внужный момент не было. А если даже она была с нами, то не всей душой. Мать делала все правильно: могла подойти поправить одеяло, погладить по головке или потрепать по щечке, посидеть рядом – совсем немного, сказать то, что полагается в таких случаях, но я никогда не чувствовала, что она по-настоящему переживает из-за моей болезни. Она относилась к моей болезни пренебрежительно, говорила; «Не ты первая болеешь ветрянкой и не ты последняя». Ничто не казалось ей экстраординарным, события шли размеренной чередой и… все было бежевым.
Кэролайн понимала, что Анетт имеет в виду. Джинни не любила ничего яркого – красного, лилового или оранжевого, лишь изредка среди одежды, например, могло попасться что-нибудь серовато-коричневое или цвета слоновой кости, в крайнем случае – розовое или светло-зеленое, но нормой считался спокойный нейтральный бежевый.
– Я хотела, чтобы она мне посочувствовала, – продолжала Анетт, – может, даже немножко всплакнула, чтобы у нее тоже что-нибудь зачесалось, потому что чесалось у меня.
– Джинни никогда не проявляла эмоций.
– Она их никогда не испытывала. Казалось, она составила для себя список вещей, которые полагается делать матерям, и делала все из этого списка только потому, что так положено, потому что этого от нее ждали, а потом вычеркивала соответствующую строчку: дело сделано, обязанность выполнена. Она никогда не выходила за рамки чувства долга и, уж конечно, никогда не ставила себя на наше место. Я же все время это делаю, я все переживаю вместе со своими детьми. Значит, по-твоему, если я беспокоюсь из-за самочувствия Томаса, это неправильно?
Кэролайн так не считала, по ее мнению, Анетт совершенно точно оценила Джинни как мать, даже если она сама несколько перегибает палку в другую сторону.
– Твое участие достойно восхищения, но это еще не повод сломя голову мчаться домой. О Томасе могут позаботиться и другие, он знает, что ты о нем думаешь и переживаешь за него, ведь так было всегда. Он не сомневается, что, если бы не эта история с новым домом Джинни, ты была бы с ним и сейчас.
– Да, я знаю.
– Любовь к матери – самое прочное чувство из всех. Можно любить мать, даже если по-человечески она тебе не нравится. Работая в округе, я достаточно насмотрелась на несчастных, забитых детей, которым надо было бежать от своих матерей куда глаза глядят, но они не убегали. Они оставались с матерями.
– Думаю, любовь не единственная причина.
– Не единственная, но самая сильная. В детстве ты еще не можешь дать название своему чувству; став подростком, начинаешь против него бунтовать, а позже, когда наконец уходишь из родительского дома, думаешь, что перерос его. Но это не так. Можно делать вид, будто любовь к матери – это всего лишь слова, но когда после долгой разлуки встречаешь мать, то вдруг замечаешь, что у нее прибавилось морщин, на руках выступили старческие пигментные пятна. И тебя это волнует. Потом ты получаешь письмо, где она пишет, что ей исполняется семьдесят, и ты понимаешь, что больше не можешь притворяться. Все-таки ты что-то чувствуешь, и это «что-то» живет в тебе, как страх.
Анетт тихо продолжила мысль сестры:
–Поэтому ты берешь билеты, которые она прислала, и используешь их по назначению, хотя тебе совершенно не хочется этого делать.
Кэролайн благодарно улыбнулась сестре, радуясь, что хотя бы в этом вопросе они настроены на одну волну. Затем впереди показался городок, и она снова посвятила все внимание дороге.
Вдоль главной улицы городка выстроились магазины, торгующие продуктами, лекарствами, книгами, скобяными изделиями, почтовыми марками. Анетт пожелала купить сувениры детям, и Кэролайн высадила ее возле универмага, а сама поехала дальше. Свернув за угол, она оказалась на набережной. Здесь, между рыбацкими домиками и магазинчиками снастей, расположились картинные галереи, одновременно служившие художникам мастерскими. Кэролайн насчитала их четыре, хотя старый рыбак, у которого она спросила дорогу, уверял, что дальше есть еще.
Выбрав одну наугад, Кэролайн толкнула покоробившуюся деревянную дверь, шагнула вперед и чуть не упала: пол оказался на два дюйма ниже уровня порога.
–Смотрите под ноги, – запоздало предупредил мужской голос.
Если бы дело происходило в Чикаго, Кэролайн поинтересовалась бы, почему на двери не висит табличка с предостережением, и предупредила, что в случае травмы пострадавший может привлечь хозяев к суду. Но дело было в Даунли, в более чистом и невинном мире, поэтому она промолчала и просто огляделась.
Экспозицию галереи составляли картины, развешанные по грубо обструганным дощатым стенам, причем под каждой картиной на полу стояло еще несколько других, просто прислоненных к стене. Кэролайн увидела пейзажи, морские виды и натюрморты. Все работы поражали колоритом.
– Ищете что-нибудь интересное? – спросил тот же голос.
– Может быть. Я пойму, когда увижу.
Возможно, она уже нашла то, что искала. Ее взгляд выделил одно из полотен, висевших на стене, и все время возвращался к нему. Это было выполненное в довольно свободной манере изображение цветочного луга, причем краски цветов повторяли цвета моря. Она уже представляла, как этот пейзаж будет смотреться на стене в холле у Джинни.
– Вы у нас проездом?
– Не совсем так, я приехала на две недели, – ответила Кэролайн, все еще глядя на картину. Повернувшись, она увидела перед собой бородатого мужчину лет пятидесяти, в синих джинсах и заляпанной красками футболке.
Кэролайн протянула ему руку.
–Кэролайн Сент-Клер, моя мать – новая владелица Старз-Энд.
Художник пожал ей руку, но после некоторой заминки. По-видимому, он не привык здороваться за руку, особенно с женщинами. Однако в его глазах читалось любопытство.
–Джек Айви. Так вы дочь новой хозяйки? Кэролайн кивнула:
–Да. Я приехала вчера.
–Ваша мать тоже приехала?
–Нет, мы ждем ее завтра или послезавтра.
–Правду говорят, что она собирается жить здесь постоянно?
Кэролайн собиралась кивнуть, но передумала. Ее настолько поразила новость о переезде матери, что об остальном она просто не задумалась, например, о том, сколько времени Джинни собирается здесь проводить.
– Возможно. Честно говоря, я сама точно не знаю. Не исключено, что на зиму ей захочется уехать туда, где потеплее. – Кэролайн указала на пейзаж, который привлек ее внимание. – Ваша работа?
– Моя.
– Здесь все картины ваши?
– Нет, не все, сюда приезжает много художников. Я беру на комиссию лучшие работы.
– А кто их покупает? Наверное, в основном туристы?
Художник усмехнулся:
–Если бы я рассчитывал только на туристов, я бы с голоду умер. Нет, есть ребята, которые берут мои картины и продают их в других местах. Они мне неплохо платят.
Кэролайн легко могла себе это представить. Впрочем, Джек Айви не производил впечатления человека, жадного до денег. Скорее он показался ей одним из тех, кто уютнее всего чувствует себя в простой одежде, в окружении привычных, старых, пусть даже сломанных вещей. Картина, над которой он, по-видимому, работал в настоящее время, стояла на старом мольберте. Кэролайн заметила стол – обычную дверь, положенную на козлы, – и швейную машинку, вполне возможно, купленную случайно. В студии не было никаких излишеств, даже, как ни странно, не было ламп. По-видимому, рабочий день художника совпадал со световым, и вряд ли плата за аренду этого помещения была высокой.
– Что за человек ваша мать? – спросил Джек Айви.
Кэролайн повернулась, даже, пожалуй, слишком резко.
–Я не имел в виду ничего оскорбительного, – быстро сказал художник. – Мне просто любопытно. В наши края не часто переселяются новые люди неизвестно откуда. Большинство из тех, кто переезжает, или родились здесь и возвращаются, пожив в другом месте, или перебираются сюда к родным.
Такая точка зрения объясняла любопытство хозяина студии, однако для Кэролайн она не стала поводом открывать душу первому встречному. И пусть у них с матерью мало общего, она не собиралась порочить ее в глазах посторонних. Поэтому Кэролайн просто сказала:
– Она приятный человек.
– Красивая?
В Кэролайн проснулась феминистка.
– Разве это имеет значение?
– А вы, оказывается, ершистая, – сказал художник. – Нет, это не важно, я спросил просто из любопытства.
Что ж, Джек Айви любопытен, но Кэролайн – жительница большого города, более того, она сделала успешную карьеру в той сфере, в которой скрытые мотивы – обычное дело, а мания преследования – чуть ли не норма жизни. Грустно, что недоверие не покидает ее и здесь, в маленьком городке, где жизнь проще и чище.
– Да, она красивая. – Кэролайн вздохнула и перевела взгляд на картину. – Это местный вид?
– Это кусочки из разных местных видов. В основном я так и работаю. Сидеть на месте и просто копировать то, что вижу, – это не для меня. Я стремлюсь придать пейзажу собственный стиль.
– Понятно, – кивнула Кэролайн, – вы вбираете все в себя, пережевываете и выплевываете обратно на холст, говоря словами одного моего знакомого. Он тоже художник.
– Это он верно подметил. Где он живет?
– К северу от Чикаго.
– Вы тоже там живете?
– Нет, я живу в самом городе.
–А ваша мать? Я слышал, она из Филадельфии.
– Так и есть.
– И еще говорят, она овдовела. Когда умер ее муж?
Кэролайн снова насторожилась. Она не привыкла отвечать на личные вопросы, однако любопытство художника казалось вполне безобидным, да и сведения, которыми он интересовался, не были тайной.
– Он умер три года назад.
– Он был вашим отцом?
Кэролайн не сразу поняла, к чему клонит Джек Айви.
–Да.
Художник присвистнул:
– Выходит, они все это время жили вместе!
– Ну, я не такая уж древняя старуха, – протянула Кэролайн, всматриваясь в его лицо. – Почему-то считается, что местные жители замкнуты и немногословны. Любопытство – ваша личная особенность, или молва ошибается?
Он улыбнулся:
–Не так уж и ошибается. Мы в Даунли действительно не любим болтать лишнее, но, как я уже сказал, здесь все очень удивились, когда ваша мать купила Старз-Энд.
Кэролайн вспомнила разговор с таксистом.
– Мою мать будут считать чудаковатой особой и держаться от нее на расстоянии?
– Не обязательно, это зависит от нее. Мы народ незлобивый, просто осторожный. – Он усмехнулся: – И любопытный.
Его усмешка была настолько бесхитростной, что Кэролайн поняла, что не может на него злиться. А может, причина была в том, что в студии Джека Айви ее окружал знакомый запах красок, напоминавший о Бене, и от этого она чувствовала себя непринужденно. Кэролайн задержалась еще на некоторое время и осмотрела все до единой картины. Одну она купила – ту, которая с самого начала привлекла ее внимание.
В следующей галерее были выставлены работы трех художниц. Две из них, когда Кэролайн вошла, работали за мольбертами, третья присоединилась к ним позже и приняла участие в разговоре. Джой – так ее звали – была родом из Невады, и ей хотелось узнать абсолютно все о новой хозяйке поместья Старз-Энд. Кэролайн это позабавило; ловко уклоняясь от вопросов, она рассказала ей лишь немногим больше, чем Джеку Айви.
То же самое повторилось и в третьей галерее – меньшего размера, чем две предыдущие, расположенной в боковой улочке, ведущей к пристани. Здесь в основном были выставлены портреты, созданные владельцами галереи – художниками-супругами.
–Мы получаем заказы по почте, – объяснили художники, – заказчик присылает свою фотографию, и мы пишем по ней портрет.
О себе они больше ничего не рассказали, зато, как и другие, пожелали узнать как можно больше о Джинни.
Кэролайн начала чувствовать себя в некотором роде знаменитостью. Однако при этом она старалась давать как можно меньше конкретной информации. В конце концов, это не ее дело, пусть Джинни сама решает, что рассказывать, а что – нет.
Заметив в переулке несколько магазинчиков местных ремесленников, Анетт свернула с главной улицы, зашла в первый – и была поражена. Ей еще не приходилось видеть такое великолепие: пледы, вышитые подушки, настенные панно, коврики – все эти вещи были здесь, одна изысканнее другой. Мастера, сотворившие эти шедевры, были рады рассказать все о своей работе – пока Анетт не представилась. Тогда они сами засыпали ее вопросами.
– Почему ваша мать решила купить Старз-Энд? – спросил один.
– Кто будет жить с ней в доме? – полюбопытствовал другой.
–Какая она? – поинтересовался третий.
Если на первые два вопроса Анетт ответила коротко и сразу, то над третьим ей пришлось задуматься. Она не собралась говорить посторонним людям что-то дурное о Джинни.
– Моя мать – светская женщина, она наверняка будет часто заходить в ваши магазины. Ей нравится встречаться и беседовать с людьми.
– Она чувствует себя одинокой после смерти мужа?
– Конечно, ей его не хватает, но у нее много друзей, есть кому ее утешить.
– Друзья будут приезжать к ней в поместье?
– Не сомневаюсь, что они побывают у нее в гостях, – ответила Анетт, как она надеялась, уверенным тоном. Джинни будет легче установить хорошие отношения с местными жителями, если они посчитают, что ее приезд пойдет на пользу их бизнесу. Впрочем, делая покупки, Анетт думала не столько о процветании художников, сколько об общей комнате в доме Джинни. Выбрав плед, выполненный в разных оттенках синего и бирюзового, она взяла покупку с собой и перешла в следующий магазин. Здесь были выставлены изделия из глины, и посмотреть было на что. Анетт так ошеломили яркие краски скульптур, что она-отмахнулась от всех вопросов о себе и заговорила о том, что ее поразило.
– Наверное, в здешнем воздухе присутствует нечто особенное, поэтому у вас и получаются такие необыкновенные вещи. В изделиях местных мастеров есть что-то дикое, необузданное. Я вижу здесь краски моря и цветов, которые растут в парке моей матери, только еще более яркие.
– В этом нет ничего удивительного, – сказали ей в ответ. – Старз-Энд – особое место, в некотором роде волшебное.
