Текст книги "Обманутая"
Автор книги: Барбара Делински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)
– Ступай, – крепко обняв Лауру, повторил он. – Я буду через минуту. – Он отпустил ее, и Лаура, хотя и нерешительно, направилась вниз.
Кристиан поднял воротник своего пальто и сунул руки в карманы. Холмс смотрел на него пристально, чуть ли не выжидающе. Кристиан двинулся к нему навстречу. Чем ближе он подходил, тем явственнее проступал возраст Холмса. И хотя на вид ему нельзя было дать восьмидесяти, под глазами у него были мешки, а на лбу под копной великолепных седых волос виднелись глубокие морщины. Годы подчеркнули прямоугольность его массивной челюсти.
– Надо иметь дьявольское самообладание, чтобы явиться сюда после того, что вы причинили моей семье, – произнес Кристиан, когда они оказались лицом к лицу.
Холмс не шелохнулся.
– Я не причинял твоей семье никаких неприятностей, – произнес он хриплым от старости голосом.
– Вы усугубили их. Ваш прислужник не передавал вам, что я вас искал?
– Передавал.
– Приличный человек нашел бы возможность позвонить.
– Я не приличный человек. Никогда им не был и никогда не буду.
– А моя мать была приличной женщиной, – свирепо втянул в себя воздух Кристиан. – Теперь ее нет, и я не хочу, чтобы вы здесь стояли.
Никак не отреагировав на враждебность Кристиана, Холмс устремил взгляд на могилу Лидии.
– Она была прекрасной женщиной. Достойной женщиной.
– Настолько прекрасной и достойной, что вы сочли уместным порочить ее семью.
– Прекрасной женщиной, – повторил Холмс, словно не слыша Кристиана. Отстраненный вид, появившийся на его лице, старил его. Он также заставил Кристиана на мгновение умолкнуть.
– Вы знали мою мать? – неуверенно осведомился он.
– Я знал ее, – ответил Холмс, все еще погруженный в собственные мысли.
– Когда вы познакомились?
– Много лет назад.
– При каких обстоятельствах? – В животе у Кристиана забурчало.
– Ты сообразительный. – Холмс посмотрел ему прямо в глаза. – Попробуй догадайся.
Кристиан тяжело сглотнул. Он вдруг начал различать некоторые тонкие детали – качество волос, форму глаз, форму ушей, плотно прилегающих к голове, – то, на что можно было бы не обратить внимания, если бы он каждое утро не видел того же в зеркале. Другие могли бы этого не заметить, хотя, как понял Кристиан, Дагган О’Нил заметил. Он увидел что-то знакомое в Кристиане. Но даже и тогда Кристиан мог бы отнести физическое сходство за счет чистого совпадения, если бы не еще кое-какие подробности. Подходил возраст Гарри Холмса. Его репутация донжуана. Лидия говорила о нем: «Слишком самоуверен, слишком выставляет себя напоказ, слишком любит спорить. Он хотел сломать устои. Это пугало меня». Все это было легко приложимо к Гарри Холмсу.
– Вы? – недоверчиво спросил Кристиан. Гарри Холмс был легендой Гемпширского округа со времен детства Кристиана. Тогда его снимки нечасто печатались – Кристиан был уверен, что это делалось намеренно. Он был закулисным игроком. Его перо и имя было источником его власти. – Вы?
– Именно так, – Холмс с надменным видом вскинул подбородок.
На мгновение Кристиан снова ощутил себя ребенком, исключенным из игры, наказанным и одиноким. Потом он вспомнил себя подростком, когда смотрел на свое изменяющееся тело и гадал, чьи гены он в себе носит. Потом он вспомнил себя юношей, переживавшим одиночество праздников, дней рождения и выпускных экзаменов. Теперь он был профессионалом, который хотел, чтобы кто-нибудь гордился тем, что он построил прекрасный дом или сделал захватывающий дух снимок. И все это время рядом с ним мог быть Гарри Холмс.
– Вы негодяй.
– Я? – невинно переспросил Холмс. – Почему? Я просил ее выйти за меня замуж, но она отказалась.
– И поэтому вы ее бросили.
– Дружище, она нашла другого и вышла за него замуж, – доверительно заметил Холмс. – Она ничуть не пострадала. Она создала себе стабильную жизнь, а это то, чего она хотела гораздо больше, чем меня.
– Она любила вас, – возразил Кристиан. – Она бы вышла за вас замуж тут же, если бы чувствовала, что вы можете хранить ей верность. Но вы уже в это время ухлестывали за другой. Она знала, что вы не бросите своих подружек, а смириться с этим она не могла.
– Нам всем приходится принимать решения в этой жизни, – пожал плечами Холмс. – Она приняла свое решение.
– И она жила с ним, несмотря на причиняемую ей боль.
– Какую боль? – легкая тень пробежала по лбу Холмса.
– Доставляемую мной. Моими отношениями с ней. Моими отношениями с Вильямом Фраем.
– Все это не имеет ко мне никакого отношения.
– Если вы действительно так считаете, – промолвил Кристиан, наслаждаясь собственной отповедью, – вы или дурак, или слепой эгоист, или вообще ничего не понимаете. Неужели вы думаете, что факт вашего отцовства не влиял на отношение ко мне в семье? Полагаете, что Билл Фрай мог относиться ко мне так же, как к собственному сыну? Уверены, что Лидии нравилось то, как он ко мне относится? Считаете, что могли быть с ней близки, когда вы запретили ей говорить правду о столь важной для меня вещи, как имя моего отца? Может, вы думали, что мне это будет не нужно? Вас не волновало, что я мог быть уязвлен тем, что мой родной отец никогда не проявлял ко мне никакого интереса?
– Я проявлял интерес. Я следил за твоей карьерой.
Но Кристиан был слишком разъярен, чтобы в чем-нибудь уступать Холмсу.
– Много от этого было пользы, если я ничего не знал об этом. А как насчет моей матери? Она овдовела почти тридцать лет назад. Последние пять лет она не выходила из дома из-за прогрессирующего артрита. Вам об этом было известно? Вы что-нибудь сделали, чтобы помочь ей?
– А ты? – огрызнулся Холмс.
– Нет, – ответил Кристиан, чувствуя, как сочится кровью его обнаженная душа. – И теперь я мучаюсь из-за этого. За последние несколько дней мне пришлось раскаяться в столь многом, что, боюсь, я буду жить с этим раскаянием до конца своих дней. Мне хочется надеяться, что по крайней мере это делает меня более человечным, хотя бы по сравнению с вами.
– Ты скор на суд, дружище.
– Яблоко от яблони недалеко падает.
На холм налетел порыв ветра, взъерошив волосы Холмса точно так же, как у Кристиана. Но никакой холод не мог остудить тот жар, который пылал у него внутри. В нем бурлила ярость, питаемая смятением и обидой, которые копились в течение многих лет.
– А зачем вы стали преследовать Джеффа? Вы ревнуете к тому, что он тоже сын Лидии? Вы до сих пор не простили ей ее замужества? До сих пор обижены на нее?
Холмс не ответил. Он наполовину вобрал в себя верхнюю губу, но взгляд его не изменился.
– Ваша газета распинает Джеффа со дня его исчезновения, – продолжил Кристиан.
– Мы никогда не печатали лжи.
– Но вы выдвигали слишком много предположений, а вам было прекрасно известно, что люди ухватятся за них и начнут распространять. Слухи – мощная штука. Стоит пустить слух, и он начинает разрастаться, как снежный ком. И если хотите знать, эти слухи причиняли значительную боль моей матери. Они причиняли боль Лауре и Дебре, но самый большой урон они нанесли Скотту. Неужели вы думаете, он был бы когда-нибудь обвинен в изнасиловании, не создай вы для этого соответствующих условий? Никогда. Он чертовски хороший парень. Он не заслужил этого, как не заслужила Дебра, чтобы дети смеялись за ее спиной в школе, как не заслужила Лаура упадка в своем бизнесе, как не заслужила Лидия сердечного приступа. Но если вас увлекает такое проявление власти, что ж, пользуйтесь ею. – Кристиан умолк, больше всего желая повернуться и уйти, но что-то продолжало удерживать его. – Зачем? Зачем вы это сделали?
– Кристиан, ты деловой человек. Ты должен знать ответ на этот вопрос.
– Вы делали это, чтобы создать популярность газете? – не веря своим ушам произнес Кристиан. – И вы могли быть таким жестоким, учитывая те отношения, которые когда-то связывали вас с моей матерыо?
– Бизнес есть бизнес.
– Надеюсь, это не так. Надеюсь, я никогда не совершу ничего подобного.
– По-моему, ты тоже не ангел, – криво усмехнулся Холмс. – Я следил за твоими похождениями, когда ты учился в школе. Ты и в этом был сыном своего отца. И во многом другом также. Посмотри фактам в лицо, Кристиан. Ты можешь осыпать меня какими угодно ругательствами, но ярость твоя вызвана лишь тем, что ты видишь во мне те же черты, которые критикуешь в себе. Яблочко от яблони недалеко падает.
Кристиан задумался над этим, глядя на человека, который был его отцом. Да, он свободно мыслил. Он был независим, непочтителен, иногда даже беспечен, и все это были свойства личности Гарри Холмса. Но никогда в своей жизни он не использовал власть, чтобы причинить кому-нибудь боль.
– В существенных вещах я не похож на вас, – произнес он спокойным голосом и расправил плечи. – И за это я должен благодарить собственную мать. Возможно, я унаследовал кое-какие ваши черты, но от нее я получил способность к состраданию. Она подарила мне умение любить.
– И к чему это тебя привело? – осведомился Холмс более резко, казалось напуганный убежденностью Кристиана. – У тебя было много женщин, но ты так никогда и не женился. Тебе сорок семь лет. Так и не удалось найти верную женщину, да?
– Я не просил у женщин верности себе, – еще спокойнее ответил Кристиан. – В отличие от вас, я не вступаю в брак и не развожусь для того, чтобы снова вступить в брак и снова развестись. Я с большим уважением отношусь к институту семьи. Возможно, это еще одна черта, которую я унаследовал от своей матери. Она любила вас, но она заключила сделку. Она сдержала свое слово и вышла замуж за другого. Она была верна ему, она сделала его счастливым, и сама была счастлива.
– Фрай был тряпкой, – фыркнул Холмс. – Она допустила ошибку, когда бросила меня.
– Она никогда так не считала.
– Я бы сделал ее в десять раз счастливее, чем он.
– И одновременно в десять раз более несчастной. Теперь, когда я познакомился с вами, я считаю, что она приняла верное решение.
Кристиан догадывался, что немногие могли позволить себе так разговаривать с Гарри Холмсом, и испытывал от этого удовлетворение: на лице Холмса была написана ярость, что доставляло ему бесконечное удовольствие. Однако уже в следующее мгновение старик предпринял попытку вернуть себе самообладание и произнес с расчетливым спокойствием:
– Все правильно, ты мой сын. Точно такой же бойкий на язык, точно такой же яростный.
– Дело не в ярости. Когда я думаю о том, кто вы такой и что вы сделали, я просто испытываю к вам сильнейшую антипатию. Но если вы считаете, что это может толкнуть меня на путь мести, как вас, вы ошибаетесь. Для этого мне придется слишком через многое переступить.
– В том числе и через нее? – Холмс кинул взгляд куда-то за плечо Кристиана.
Кристиан посмотрел туда, где стояла Лаура. У нее был такой замерзший, такой встревоженный вид, что он тут же подозвал ее. Когда она приблизилась, он обнял ее и прижал к себе.
– Познакомься с моим отцом, Лаура. Много лет назад Лидия бросила его. Я думаю, именно поэтому он преследует и травит нас.
– Джеффри Фрай настоящий преступник, – оправдывающимся тоном произнес Холмс. – Он заслуживает того, чтобы его заклеймили и выставили на всеобщее обозрение, что я и собираюсь делать в своих редакционных статьях.
– На вашем месте я не стал бы этого делать, – предостерег его Кристиан. – Моя мать мертва, может, вам не стоит забывать об этом?
– Да? А какое отношение ее смерть имеет к моей работе?
– Никакого, если вы снова не начнете писать о моей семье. Если Джеффри когда-нибудь будет найден и предстанет перед судом, вы сможете опубликовать все известные факты. Но если что-либо в ваших публикациях будет хоть отдаленно напоминать клевету, вам придется ответить мне за это.
– Это угроза, дружище? – с самодовольным видом осведомился Холмс.
– Именно так, – заявил Кристиан. – Мне есть что рассказать о вас, дружище. Или вы оставите нас в покое, или истинная история вашей жизни разойдется по заголовкам всех благословенных изданий, до которых мне только удастся добраться. В основном благодаря вам исчезновение Джеффа получило широкое освещение. Смерть Лидии продолжает эту историю. А ее роман с вами может стать еще одним продолжением, если вы не поостережетесь.
– А чего мне бояться? Люди знают, кто я такой. Никто никогда не считал меня святым.
– Но никто не знает историю до конца, как ее знаю я. Вы были брошены, дружище. Хотите, чтобы все об этом узнали? Хотите, чтобы все знали о том, что вы не давали своему сыну ни цента, пока он рос, хотя сами преуспевали?
– Тебе нужны деньги?
– От вас? – переспросил Кристиан. – Никогда. Только попробуйте выдать мне чек, чтобы подкупить меня, и я разорву его у вас на глазах. Я хочу, чтобы вы уважали мою семью. Я хочу справедливости. Я хочу честной игры. Я хочу объективности. Вы гордитесь качеством «Сан»? Интересно, что станет с ее имиджем, если публика узнает о том, что в своих публикациях вы вымещали свои личные обиды? Вряд ли к ней повысится доверие, дружище.
– Тебе никто не поверит. У тебя даже нет доказательств, что я твой отец.
– Пока нет. Я уже нанял хорошего частного детектива. Ему будет не слишком сложно побеседовать с людьми, которые знали мою мать в юности.
– Ты думаешь, они вспомнят, что происходило сорок семь лет назад?
– Если это касается вас, то вспомнят.
– Никто ничего не видел, – вскинул подбородок Холмс. – Ты не сможешь ничего доказать.
– Возможно, – откликнулся Кристиан, наслаждаясь победой, – но я смогу поднять большой шум, который причинит много неприятностей пожилому человеку. И вряд ли вы будете выглядеть в хорошем свете, когда я займусь этим. Не забывайте, дружище, об одном существенном факте – моей матери нет. Она заключила с вами сделку и сдержала свое слово. Я с вами никаких сделок не заключал. Будь она жива, я бы не стал опрашивать ее друзей. Я бы не стал подвергать ее позору. Но ее нет. – И, круто повернувшись, он начал спускаться вниз вместе с Лаурой.
– Только тронь меня, – закричал ему вслед Холмс, – и ты окажешься таким же негодяем, каким считаешь меня.
– Только тронь мою семью, – откликнулся Кристиан, – и я отвечу огнем на огонь. Я твой сын, и я это сделаю. – В это мгновение он понял, что действительно способен на все. Вряд ли Лидия бы одобрила угрозу. Когда-то она любила этого человека. Но Кристиану нужно защищать свою семью, и именно это он намерен делать. Когда дело касалось Гарри Холмса, он чувствовал себя таким же безжалостным, каким был сам Гарри Холмс.
30
Обстоятельства смерти Лидии были изложены в очерках, опубликованных почти во всех газетах северо-востока. Тэк счел это мудрым шагом и сам многое сделал для их публикации. Он решил, что если что-нибудь и может заставить объявиться Джеффа, то именно смерть матери. Кроме этого, возобновив деятельность по делу, он получал возможность вернуться в Нортгемптон.
На этот раз он даже для видимости не стал снимать комнату в гостинице – его ждала постель Дафны, и он не собирался ни минуты тратить впустую. До этого она провела с ним выходные в Бостоне, но этого было мало. Все время находясь рядом с ней, он только и думал, что о предстоящем расставании. Когда он оставался один, то размышлял о том, чем она занята и с кем она. Он также постоянно возвращался к ее разговору с Лаурой, почти каждое слово которого он слышал, стоя наверху на лестнице. Кое-что в нем пугало его. Дафна сказала, что любит его, но тем не менее отказывалась уехать из Нортгемптона. Она говорила о боли и одиночестве, о том, что карьера – это еще не все, и, однако, отказывалась выйти за него замуж. Она говорила о незаконченных делах, и он хотел знать, что она имела в виду. Он звонил ей каждый вечер, но убеждался в искренности ее чувств, лишь когда они были вместе. Агенты ФБР наводнили дом Лауры, дом Лидии и кладбище. Тэк вместе с Дафной были на похоронах, чтобы она оглядывала толпу прощающихся на случай, если среди них окажется Джефф. За несколько недель до этого полицейский художник набросал несколько эскизов того, как мог измениться Джефф за это время. Все Тэк держал в памяти. Но он не заметил ни одного человека, чья внешность хотя бы отдаленно напоминала один из них.
Засада продолжалась еще в течение двух дней после похорон. Затем ФБР отозвало своих людей, заявив, что состав преступления не соответствует расходам. Тэк был в ярости. Он хотел, чтобы Джефф был найден. Дафна держалась за это дело, и он хотел, чтобы оно было разрешено.
После небольшого разговора на повышенных тонах ему удалось убедить своего босса, что он должен остаться в Нортгемптоне до конца недели. В течение этого времени, когда он не был с Дафной, он ходил огромными кругами от дома Лауры к дому Лидии и на кладбище. Частный детектив Кристиана занимался тем же, но Тэка это не смущало. Детектив был его другом, нанятым по его рекомендации, и хотя между ними существовало соперничество, оно имело здоровый характер. Тэку было наплевать, кто застукает Джеффа, главное, чтобы он был пойман. Когда они вдвоем занимались обходами – а иногда и втроем, если к ним присоединялся Деннис Мельроуз, – шансы на успех увеличивались.
Джефф не появлялся. К полудню воскресенья Тэк решил, что в следующей своей жизни станет психологом.
Обычные человеческие навыки ни к чему его не приводили, и он был повергнут в отчаяние. В понедельник утром его ждали в Бостоне. Ему не только было нечего предъявить в качестве отчета за время, проведенное в Нортгемптоне, он опять стоял перед необходимостью прощаться с Дафной. Он не знал, на сколько еще его хватит. С каждым разом это становилось все труднее и труднее, учитывая то, как росла его любовь. Он обожал ее. Он считал ее сексапильной и умной, и был уверен в том, что она тоже обожает его. Он хотел жениться на ней. К чертям пятерых детей. Если она родит одного или двух, он уже будет счастлив. Он даже готов был стать кормилицей и няней, если она этого захочет. Если она откажется переезжать в Бостон, он готов был сменить работу. Он сможет использовать свой диплом и опыт работы в Службе внутренних доходов, чтобы брать работу на дом. Он был готов стать образцовым семьянином, демонстрируя скромность власть имущих. Его в дрожь бросало при мысли о степени собственной самоотверженности – путь от супермена к домоседу.
Он думал об этом ранним воскресным вечером, то просыпаясь, то засыпая после занятий любовью с Дафной, когда зазвонил телефон. Слишком пресыщенный, чтобы шевелиться, он даже не открыл глаз, когда Дафна взяла трубку.
– Алло, – тихим голосом спросила Дафна, полагая, что Тэк спит. Он не стал ее разубеждать в этом, чтобы просто слушать ее спокойный ласкающий голос, но в следующее мгновение он почувствовал, как у нее перехватило дыхание, а затем она произнесла еще тише:
– Не вешай трубку, сейчас я перейду в кабинет.
Он приоткрыл один глаз и увидел, как она, схватив свой халат, бесшумно вышла из комнаты. Ощущая неловкость, он сел. Он не понимал, откуда это прерывистое дыхание, если звонок был деловой, чем вызвана тревога в ее голосе и зачем ей потребовалось спускаться вниз.
Он посмотрел на телефон, прислушался к шагам Дафны, спускавшейся по лестнице, а затем пересекавшей коридор. Как только она сняла трубку в кабинете, он поднес к уху трубку, лежавшую на кровати и прикрыл рукой микрофон.
– Ты здесь? – все так же тихо спросила она.
– Я здесь, – откликнулся низкий мужской голос. – Я прочел обо всем в газете в понедельник, я хотел позвонить раньше, но не знал… не был уверен… не мог. Как она умерла, Даф?
– У нее был сердечный приступ. Ее нашел Кристиан, но было уже слишком поздно.
– Она сразу умерла?
– Нет, но она не приходила в сознание. Она не страдала, Джефф. Она умерла во сне.
Тэк закрыл глаза.
Джефф молчал так долго, что Дафна спросила:
– Ты все еще здесь?
– Да. – Дыхание у него было прерывистым. – Я так понял, что ее похоронили рядом с моим отцом.
– Да. Священник произнес прекрасное надгробное слово, и служба была очень красивой.
– Не сомневаюсь. У Лауры талант все устраивать.
– Лаура ничего не устраивала. Всем занимался Кристиан.
– Какая ирония судьбы, – задохнулся Джефф.
– Он как Богом послан не только для Лауры, но и для Скотта и Дебры. Им нужен был кто-то. Возвращайся, Джефф. Ты должен вернуться.
– Я им не нужен.
– Возвращайся, – с мольбой в голосе произнесла она.
– Ты прекрасно знаешь, что я не могу. Мы уже обсуждали это.
– Но такая неопределенность несправедлива. Мы должны продолжать жить. А сейчас мы не можем этого делать. Всему этому должен быть положен конец. Ты должен вернуться.
– Только для того, чтобы попасть в тюрьму? Это будет хуже для моей семьи, чем неведение.
– Я буду защищать тебя, – возразила она. Тэк ощутил, с каким отчаянием звучит ее голос. – Я смогу вытащить тебя со штрафом и условным сроком.
– Нет, не сможешь, – ответил Джефф, и Тэк согласно кивнул. – Против меня слишком много улик.
– Но у тебя нет преступного прошлого.
– Я не могу вернуться.
– Джефф…
– С Деброй и Скоттом все в порядке?
Дафна помолчала, и Тэк услышал, как она пытается справиться со своим судорожным дыханием.
– Да, с ними все прекрасно, но ты обязан объяснить им. Ты обязан объяснить Лауре. Ты обязан объясниться со мной. Ты должен вернуться.
– Я не могу.
– Пожалуйста, Джефф.
– До свидания, Даф.
– Джефф, не вешай трубку, о, пожалуйста, Джефф.
Но еще до того, как раздались короткие гудки, Тэк уже знал, что связь оборвана. Он тоже повесил трубку и долго сидел на краю кровати, сжав в руках простыни и опустив голову. Дафна не возвращалась. Он предположил, что она на кухне приводит себя в чувство после звонка или, возможно, готовит кофе, чтобы принести ему, словно ничего не случилось.
И вдруг его обуяло бешенство. Он вскочил, оделся и начал метаться между спальней и ванной, швыряя в сумку собственные вещи. Когда все было собрано, он спустился на кухню.
Дафна стояла у стойки, обеими руками сжимая дымящуюся чашку и смотрела в окно. Услышав его шаги, она оглянулась и улыбнулась ему.
– Тэк, я как раз собиралась подняться. – Но его мрачный вид тут же стер улыбку с ее лица. – Что-нибудь случилось?
– Я уезжаю домой.
– Но ты же собирался остаться поужинать.
– Я передумал. Я уезжаю прямо сейчас.
– Почему? – спросила она.
Он был в таком бешенстве, что вначале не мог даже ответить.
– Тэк, – она смущенно посмотрела на него. – Что случилось?
– Я был первоклассным идиотом.
Она смотрела на него еще с минуту, а потом обхватила себя руками.
– Ты слышал мой разговор, – тихим голосом промолвила она.
– Все до последнего слова. Я снял трубку. И давно он тебе звонит?
– С Нового года. – Она еще крепче обхватила себя. – Он не часто звонит. За все это время раза три или четыре.
– И ты ничего не говорила мне.
– В этом не было смысла. Он все равно не говорил мне, где он. Он не говорил мне, чем занимается. Он просто хотел с кем-нибудь связаться.
– Почему с тобой? Почему не с Лаурой?
– Он боится Лауру. Он не хочет вступать с ней в споры.
– Ты говорила ей о его звонках?
– Нет. Это доставило бы ей еще большую боль.
– По крайней мере, она бы знала, что он жив. Наверняка она даже этого не знает.
– Какая разница? Он не вернется.
Тэк слышал, как Джефф неоднократно повторил это. Но больше всего его волновало другое.
– Почему он звонит тебе?
– Потому, что я друг. Он доверяет мне. Он знает, что я не донесу на него.
Она могла бы добавить, что являлась адвокатом Джеффа, а профессиональная тайна, существующая между адвокатом и клиентом, давала Джеффу необходимую уверенность. Это было бы простейшим доводом, который Тэк не мог бы оспорить. Но она не привела его. И это взбесило его еще больше.
– Откуда он знает? Откуда он знает, что не скажешь Лауре? Она твоя подруга с детства. Она твоя лучшая подруга.
– Он знает, потому что мы с ним разговаривали перед тем, как он исчез.
Сердце у Тэка застучало, как паровой молот.
– Ты знала о том, что он собирается исчезнуть?
– Нет.
– Ты знала, что он обкрадывает нас?
– Нет. Об этом мне ничего не было известно. Я находилась в таком же неведении, как и Лаура. Но я знала, что ему плохо. Он рассказывал мне об этом.
– Что он еще делал? – напряженно спросил Тэк. Все его тело напружинилось, мышцы сжались в комок.
– Что ты имеешь в виду?
– Он занимался с тобой любовью?
Дафна сглотнула, и голова ее закачалась взад и вперед, но совершенно не с той определенностью, которую хотел видеть Тэк.
– Тэк…
– Забудь, – протянул он руку, – забудь о том, что я сказал. – Но затем он сжал кулак и с силой опустил его на дверной косяк. Физическая боль несколько отрезвила. – Черт побери, Даф, ну почему? Почему ты не могла быть честной со мной? Почему ты не могла рассказать мне о Джеффе?
Дафна прижала пальцы к губам. В глазах ее стояли слезы.
Тэк хотел закрыть глаза, чтобы не видеть их, но не мог.
– Черт побери, я люблю тебя. Почему это должно быть таким мучительным? Я хочу заполнить пустоту одиночества. Неужели ты не понимаешь этого? – Он взъерошил волосы так, что они встали дыбом. – Господи, я не верю этому. Ты и Джефф. Но я должен был предчувствовать это. – Все разрозненные куски картинки вдруг соединились. – Ты утверждала, что это не было браком на троих, но всякий раз, когда ты говорила о Джеффе, в твоем голосе звучала нежность, а временами ты была осведомлена о нем больше, чем Лаура. Ты не хотела, чтобы к делу подключался частный детектив. – Он фыркнул: – А я то считал, что это из-за того, что на тебя производит неприятное впечатление моя работа. Ошибочка, Джонс. Огромная вышла ошибочка. Она считала, что ты настолько плохо работаешь, что тебе никогда не удастся пронюхать, что это она.
– Нет! Все вовсе не…
Но он оборвал ее, испытывая необходимость что-то говорить, все выплеснуть.
– Теперь все становится понятно – ужас на твоем лице, когда я сообщил тебе, что у него была любовная связь, а потом шок, когда я заявил, что знаю с кем. Моя свидетельница повторяла, что у женщины были роскошные волосы, роскошные волосы, так, Господи, они же у тебя. И точно такого же цвета, как у Ди Энн Кирхэм. – Он умолк, пытаясь справиться с охватившими его чувствами, но это было невозможно. Его голос дрожал.
– Ты любишь его?
Она покачала головой.
– Тогда чем он тебя привлекает?
– Он несчастный человек, – удалось ей выговорить срывающимся голосом. – У меня болит за него душа.
– Настолько, что ты готова принести в жертву свою дружбу с Лаурой, свою карьеру и отношения со мной? Господи, я не могу смириться с этим. – Он начал было поворачиваться, но уже в следующее мгновение опять стоял к ней лицом, нисколько не заботясь о том, чтобы скрыть свои чувства. – Я сидел наверху с телефонной трубкой в руке, слушал то, что ты говорила, и окончательно разрешал головоломку. Я чувствовал себя обманутым, обиженным, преданным и глупым, и я знал, что все это сделала со мной ты. – Он снова запустил пальцы в шевелюру. – И я сказал себе, что больше не хочу копаться в этом дерьме. Я не обязан смиряться с этим. Поэтому я сложил свои вещи и спустился сказать тебе, что все кончено, что я уезжаю отсюда навсегда. А потом стоило мне взглянуть на тебя, как внутри у меня все снова начало таять. И это после всего случившегося! – Он был омерзителен сам себе, но это его не волновало. – И так было с самого начала. Вероятно, так будет всегда. Я хочу провести остаток своих дней с тобой, Даф, хочу этого настолько сильно, что на самом деле готов был все бросить в Бостоне и переехать сюда. Но теперь я этого не сделаю. Я не хочу жить с тобой здесь, с постоянным присутствием призрака Джеффа Фрая.
И он снова повернулся, чтобы уйти, но остановился, взявшись рукой за косяк и устремив взгляд на пол.
– Теперь я возвращаюсь в Бостон, – произнес он низким и уже более спокойным, чем прежде, голосом. – Я не хочу, чтобы ты ни звонила, ни приезжала, пока не примешь окончательного решения. Или он, или я. Ты можешь оставаться здесь и ждать его звонков и готовиться защищать его, когда он вернется, или ты можешь все это бросить, переехать в Бостон и выйти за меня замуж. Ты должна выбрать.
– Я не люблю его, – воскликнула Дафна. – Между нами никогда не было никакой любви.
Он не поднимал на нее глаз, боясь, что если посмотрит, то утратит всякую решимость.
– Для документов я забуду о том, что он звонил тебе сегодня. Я забуду о том, что он звонил тебе раньше. Об этом никто никогда не узнает. Это служебное преступление с моей стороны, но я готов совершить его, потому что люблю тебя. – И, оттолкнувшись от косяка, он схватил сумку и пальто, быстро сбежал по ступеням и чуть ли не бегом бросился через газон к своей машине. Он дал задний ход по аллее, выехал на улицу и мчался, не останавливаясь, пока не оказался в своей квартире в Кембридже, когда уже было поздно брать свои слова обратно.
«Ты обязан объяснить им».
Джефф долго и мучительно размышлял над словами Дафны. Эта мысль не впервые приходила ему в голову. С того самого дня, как он уехал из Нортгемптона, он знал, что поступил несправедливо. Но жизнь всегда несправедлива. Люди зачастую попадают в обстоятельства, которых не хотят и которыми не могут управлять. Он вырвался из тисков своих обстоятельств, использовав единственный доступный ему способ. Он сожалел, что его бегство было не столь лицеприятным, сколь бы хотелось.
«Ты обязан объяснить им».
В течение многих недель он думал, как это сделать. Он подумывал о том, чтобы написать письма, но их невозможно было отправить так, чтобы не обнаружить себя, а этого он не мог допустить. Ему нравилась та маленькая ниша, которую он себе обустроил. Дом его стал вполне обитаемым, горожане приняли его, и чем дальше прогрессировала болезнь папы, тем большее участие он принимал в делах столовой. К тому же еще была Глори. Глори нуждалась в нем. Они не были любовниками. Но когда-нибудь они могли ими стать, а пока она была слишком невинна для этого. Когда папа заболел, она стала нуждаться в ком-то, кто стал бы заботиться о ней. И Джефф был рад, что этим человеком оказался он. Никто от него никогда не зависел так, как зависела она. Это стало для него ответственностью и одновременно необходимостью.
«Ты обязан объяснить им».
Смерть мамы его потрясла, возможно сильнее, чем что-либо иное со дня его отъезда. Она была привязана к нему, как ни к кому другому. И если иногда эта привязанность выражалась не совсем так, как ему хотелось, в любом случае она всегда желала ему добра. Однако ему приходило в голову, что ее смерть развязывала один из запутанных узлов. И во время бессонных ночей он думал о том, как много узлов ему еще предстоит развязать. Над его головой всегда будет нависать угроза наказания, но с этим он готов был жить. Что было непереносимо, так это осознание того, что его дети будут постоянно страдать из-за совершенного им. Дафна была права. Этому нужно положить конец.
