Текст книги "Когда сбываются мечты"
Автор книги: Барбара Делински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
– О Броди, – прошептала я, и просьба приехать чуть не сорвалась у меня с губ. Я хотела, чтобы он еще раз поговорил со мной о детях, хотела, чтобы он обнял меня при этом. Я могла справиться с волнением и не собиралась потакать собственным эмоциям. Но Броди был моим лучшим другом, и я нуждалась в его поддержке. Несправедливо лишить меня еще и этого.
Тихо, с ласковым пониманием в голосе, которое чуть не довело меня до слез, Броди произнес:
– Я приеду к тебе завтра утром, когда уже будет светло, хорошо?
Мои мысли постоянно возвращались к Дину Дженовицу, и когда раздался еще один телефонный звонок этим вечером, я была уверена, что звонил именно он. Но я услышала Рону. Я напряглась при звуках ее голоса.
– Клер, почему ты не звонишь? Мама спрашивает о тебе непрерывно. Она хочет видеть только тебя, а я постоянно должна искать оправдания твоему молчанию. Неужели так трудно набрать номер?
– Я говорила с ней сегодня утром.
– Конни воображает, что с тобой произошло что-то ужасное. Ей очень плохо, Клер. И я не знаю, сколько она протянет.
Я смотрела на ночной океан и чувствовала, как погружаюсь во мрак.
– А что говорят врачи?
Рона фыркнула.
– Полдня я бегала в поисках хотя бы одного из них. Я полагаю, они меня избегают, и ты должна знать почему. Потому что они ничего не могут ответить. Когда я прижала их к стенке, они уткнули свои ручки в карту и напустили на себя глубокомысленный вид, как будто обдумывали новое лечение. Только вот никакого лечения нет и в помине. И мама прекрасно это знает. Она стала такой невыносимой, что с ней просто невозможно находиться рядом. Знаешь, что она хочет, чтобы написали в ее некрологе? Ты только представь! Она хочет, чтобы все помнили ее как домохозяйку.
Я измученно улыбнулась.
– Ты нужна мне здесь. Ты мне здесь очень нужна! Когда ты сможешь приехать?
– Я не знаю.
– Ну, а я не знаю, как долго я все это выдержу. Я же не могу прекратить навещать ее, Клер. Ты понимаешь.
– Ты выполняешь колоссальную работу.
– Я не в состоянии поддержать мать. Я пытаюсь, но у меня ничего не получается. Конни не хочет, чтобы с ней сидела я, она хочет видеть рядом тебя. Ты действительно нужна здесь.
– Я знаю, Рона. Но у меня нет ни одной свободной минутки. Я должна тебе сказать…
– Ой, у меня тут звонок на второй линии. Послушай, я жду очень важного звонка. Я перезвоню тебе завтра. Подумай, не можешь ли ты прилететь на уикенд. Я даже смогу встретить тебя в аэропорту. И позвони маме. Пожалуйста.
– Привет, мам, – пропела я. – Как ты?
– Умираю, – последовал невнятный ответ.
Это слово потрясло меня. Если она сдалась, я просто взбешусь. Она не имела права сдаваться, не имела, после всего того, что уже пережила.
– Мы все умираем, сразу после того как рождаемся. Как ты себя чувствуешь?
– Почему ты не звонишь? Боль просто невыносима, а твоя сестра ничего не может сделать. Что-то случилось?
– Нет. Почему ты спрашиваешь?
– У тебя какой-то странный голос.
Конни знала обо всех взлетах и падениях в моей жизни. Я хотела, чтобы она знала и о том, что происходило сейчас. Хотела, чтобы она заверила меня, что как бы плохо ни шли дела в суде, все закончится хорошо. Я жаждала услышать от нее, что я самая лучшая мать в мире.
Но она могла расстроиться и почувствовать себя еще хуже. Она и так слишком слаба. Я не могла допустить, чтобы Конни унесла с собой в могилу еще и эту боль или, что еще хуже, чтобы эта боль отняла у нее жизнь.
– У меня проблемы на работе, – ответила я. – Но ничего такого, что заслуживало бы времени и внимания.
– Когда я увижу тебя снова?
– Скоро, мам. Я вернусь так скоро, как только смогу.
– Доктора тебя слушают. Я чувствую себя лучше, когда ты здесь.
– Я постараюсь. Но, возможно, это удастся сделать только через несколько недель.
– Я скучаю по тебе.
– Я подумаю, что можно сделать. Я позвоню тебе еще сегодня. А ты пока отдохни. Я хочу, чтобы ты прекрасно себя чувствовала на День Благодарения. Хорошо?
Я очень не хотела брать трубку, когда телефон зазвонил снова в половине десятого вечера. Я чувствовала себя настолько опустошенной, как будто за день прожила три жизни, а мне еще надо было распаковать последнюю сумку и развесить по шкафам одежду, если я еще собиралась носить ее без капитального ремонта. Но вдруг это звонил Джонни, с ним я хотела поговорить. Или Кикит. Или Дин Дженовиц.
Звонил Дин. Я моментально почувствовала тревогу.
– Я понимаю, что нам надо встретиться, миссис Рафаэль. – Я слышала, как на другом конце провода шелестят страницами. – Вас устроит следующий понедельник, в два?
– Да, конечно, но я все же надеялась, что мы сможем поговорить раньше. – В моем голосе звучало вполне уместное отчаяние. Я полагала, что он уже привык иметь дело с отчаявшимися людьми.
Шелест страниц усилился, и послышалось неторопливое, задумчивое цоканье языком.
– Возможно, я смогу освободиться в пятницу в десять, но не думаю, что так будет лучше.
– Если я встречусь с вами в пятницу, мой муж сможет подъехать к вам в понедельник. Он уже звонил вам?
– Нет.
– А его адвокат?
– Нет. Поскольку понедельник у меня свободен, я буду ждать вас в понедельник. А вашему мужу я назначу встречу, когда он сам мне позвонит.
– Когда вы планируете поговорить с детьми?
– Когда я сочту, что получил уже достаточно информации от их родителей.
– И сколько времени займет общение с нами?
– Это зависит от многих вещей.
– Например?
– Дело по опеке отнимает много времени, миссис Рафаэль.
– Понимаю, – ответила я и замолчала, но только для того, чтобы перевести дыхание. – Только вот каждый день, проведенный вдали от детей, превращается в настоящий кошмар как для них, так и для меня.
– Они находятся со своим отцом. С ними ничего не случится.
Откуда Дин мог это знать? Откуда такая уверенность, что Дэнис не жестокий отец? Откуда он знал, какое эмоциональное потрясение переживали мои дети от неожиданного расставания их родителей? С чего он взял, что с ними ничего не случится? И меня не волновали его десять ученых степеней. Это не делало его экспертом, когда дело касалось моих детей!
– Так договорились, в понедельник в два? – спросил он.
– Да, доктор Дженовиц, я действительно очень переживаю за детей.
– Суд тоже переживает, именно поэтому их и оставили с отцом. Почему бы нам не поговорить об этом в понедельник? Вы знаете, где находится мой офис?
– Да.
– Хорошо. Тогда до встречи.
Я не обладала способностью предугадывать события. Я просто делала то, что должна была делать, переходя от решения одной задачи к решению другой. И если бы я сейчас находилась дома с детьми, я продолжала бы вести себя по-прежнему. Заботы о детях занимали все мое время, я просто не успевала размышлять.
Но сейчас меня окутывало одиночество. Мне не надо было хлопотать по дому, ухаживая за детьми и Дэнисом. Теперь я могла работать, сколько душе угодно, но не здесь и не сейчас. Теперь я находилась в своем доме, который считался моим по документам, в нем стояли мои вещи. Но пока я еще не чувствовала его своим. Ночью он выглядел совсем другим, темным, тихим, и в этой темной тишине я начала анализировать свой разговор с Дженовицем. Я гадала, не показалась ли ему слишком назойливой или, наоборот, сдержанной, вела ли себя достаточно скромно и разумно. Первое впечатление самое важное. И я очень мучилась, не сложилось ли у него обо мне негативное мнение.
Закончив распаковывать вещи, я попыталась хоть немного воспрянуть духом, вспоминая этот длинный вечер, но мысли о разговоре с Конни и с Роной не принесли мне утешения. Они всегда видели во мне опору, и я никогда против этого не возражала, но сейчас дело приняло иной оборот. Теперь я сама нуждалась в поддержке.
На свете существовал только один человек, который понимал меня, но я даже и мысли не допускала о том, чтобы быть рядом с ним.
Мне вдруг отчаянно захотелось хоть немного себя побаловать. Я приняла горячую ванну в своем новом доме, вытерлась большим банным полотенцем, завернулась в другое и откупорила бутылку чардонни, которую Синтия оставила на кухонном столике для меня. Бокалов для вина в доме не обнаружилось, но я не была привередливой и прекрасно обошлась пластиковой чашечкой.
Я поднялась на третий этаж своей башни, взбила подушки у изголовья своей новой плетеной постели и улеглась под новое одеяло.
Я начала мурлыкать себе под нос. Я напевала все подряд, что приходило в голову. Но вспоминались почему-то только грустные, задушевные песни, которые мы никогда не пели с Дэнисом. Потом я закрыла глаза, сделала еще глоток вина, зарылась поглубже в одеяло и запела высоким мягким голосом песню, слова которой шли из самой глубины моего сердца. Музыка всегда помогала мне успокоиться и воспрянуть духом.
Но не теперь. Я еще не допила вино и не успела закончить песню, как бурные эмоции и пронзительное чувство одиночества затопили меня настолько, что я заплакала, горько всхлипывая и вздыхая. Я измучилась настолько, что еще долго не могла заснуть. И уже совсем поздней ночью мягкий рокот прибоя наконец усыпил меня.
Глава девятая
Как я и ожидала, маяк очень понравился детям. Он очаровал даже Джонни, хотя мальчик не переставал беспокойно поглядывать на часы, когда время, выделенное нам Дэнисом, подходило к концу. Когда я пыталась узнать, что чувствовал мой мальчик, Джонни однозначно отвечал или молча пожимал плечами, а потом Кикит прерывала нас рассказами о себе. Мне безумно хотелось побыть с ним наедине, но Кикит не отходила от меня ни на шаг. Мы и так проводили вместе слишком мало времени, и я не могла попросить ее оставить нас.
Я завезла детей домой и умоляла Дэниса позволить мне забрать Джонни из школы на следующий день и дать нам хотя бы час, чтобы поговорить наедине. Но муж раздраженно напомнил мне о соблюдении расписания.
К четвергу Кармен подготовила прошение о самоотводе. И мы снова начали ждать звонка от секретаря Сильви.
А ремонтные работы в моем новом доме шли своим чередом. К выходным пол почистили, стены покрасили, окна помыли. Дети уже успели выбрать понравившуюся им мебель – Кикит захотела милый плетеный стульчик, Джонни один из деревянных стульев, которые мы продавали, – а также обстановку для своих спален. Все остальное я сделала сама – ковры, лампы, занавески, рамки для фотографий. Комнаты выглядели прелестно.
– И когда я смогу там спать? – спросила дочь, когда я сообщила ей об окончании ремонтных работ.
– Скоро, – ответила я в надежде, что уже в конце этой недели, в крайнем случае следующей, судебное решение отменят. Но если нам придется ждать, пока дело изучит куратор, все затянется до самого Дня Благодарения. Я даже мысли не допускала о том, что смогу проиграть.
В любом случае я хотела, чтобы дети считали маяк своим домом. Именно это послужило оправданием тому, что, занимаясь обустройством дома, я забросила все остальные свои дела.
«Викер Вайз» уже достаточно крепко стояла на ногах, чтобы пережить мое временное пренебрежение без особых потерь. Я отвечала только на самые срочные звонки и решала только самые неотложные проблемы. Когда наш основной производитель тканей, которые мы использовали для обивки мебели, обанкротился, мне пришлось выбрать другого изготовителя и заключить с ним договор. Когда выпуск продукции, которая пользовалась наибольшим спросом в наших магазинах в восточной части страны, прекратился, я нашла ей замену. Я всегда держала под рукой журнал «Мебель сегодня» и использовала любую свободную минутку, чтобы его полистать. Всю остальную работу я переложила на Броди.
Я видела его каждый день, когда заезжала в офис, обсуждала с ним планы и перспективы и отправлялась домой. В следующий понедельник Броди должен было уехать на Восточное побережье, именно поэтому мне пришлось вернуться к работе в офисе. Я убеждала себя, что это самый удобный вариант для нас обоих. Меньше соблазна.
Но мне его очень не хватало. Я переживала тяжелейший период в своей жизни, и Броди был единственным, кто мог мне помочь. Он знал, что такое право посещения детей. Знал, какие муки я испытывала в разлуке с ними.
Суд утверждал, что у нас роман. Романа не было, но наши отношения незаметно изменились. Возможно, сказывались последствия этого абсурдного предположения, или повлиял тот факт, что я разошлась с мужем и теоретически стала свободной, или же между нами всегда существовало взаимное влечение, которого я раньше просто не замечала. Я знала только, что наша дружба уже не была столь невинной, как до суда. Мимолетные взгляды, быстрые мысли, легкие невинные прикосновения… Когда я осознала это, то испугалась.
Броди прав: между нами возникло нечто новое. Но я никак не могла уловить, что именно.
Я бы не сказала, что редко думала о Броди. Я хотела позвонить ему в четверг вечером и пожаловаться, что в предстоящий Хэллоуин умру от тоски. Мне все же очень хотелось провести этот день с детьми.
Я собиралась позвонить Броди в пятницу вечером после разговора с матерью и сестрой – они повергли меня в глубокое уныние. Меня умоляли приехать в Кливленд, а я не могла объяснить, почему это невозможно. Они начали настаивать. Сначала я расстроилась, потом разозлилась, а потом, как всегда, почувствовала себя виноватой до глубины души.
Я хотела позвонить Броди в субботу вечером. После проведенного с детьми дня я чувствовала невыносимую грусть. После игры Джонни я повезла детей на ланч, потом мы отправились в кино, потом на маяк, где я долго сидела с ними на третьем этаже, любуясь на волны. Кикит забралась мне на колени. Но мне хотелось подарить тепло и ласку не только Кикит, но и Джонни. Я потянулась к нему, но он отпрянул.
– Поговори со мной, – попросила я Джонни.
И он говорил, но совсем не о том, что наболело. Если же я касалась развода, он молча мотал головой или пожимал плечами. И когда Кикит попросила меня спеть что-нибудь, Джонни предложил «Никто не одинок», я поняла, как болезненно мой мальчик переживает наш с Дэнисом разрыв.
«Никто не одинок» – это была самая популярная песня нашей группы. Мы пели ее вместе с Дэнисом перед романтичными и наивными пожилыми людьми – она объединяла их, направляла и словно вела за собой.
Я хотела поделиться всем этим с Броди, но не осмеливалась позвонить ему – я больше не доверяла себе.
В воскресенье утром Броди принял у меня все дела. Я проснулась ни свет ни заря с ощущением полной безнадежности происходящего, поехала в мастерскую и начала извлекать оставшиеся поломанные прутья из кресла-качалки, к реставрации которого приступила неделю назад. Меня уже начинали раздражать зияющие дыры, поэтому я работала быстро. Не прошло и часа, как появился Броди с завтраком в руках.
Я бросила ему краткое «привет», поинтересовалась, почему он оставил машину за домом, где ее не видно из окна, и продолжила работать. Я старалась убедить себя, что Броди приехал сюда по своим делам, попыталась даже напустить на себя сердитый или хотя бы равнодушный вид, но не смогла. А когда он вынул теплые бублики, вегетарианский сыр и копченую рыбу и аккуратно разложил все по пластиковым тарелочкам на свободном краю верстака, я растаяла окончательно и призналась себе, что безумно голодна.
Как я могла отказаться от теплых бубликов с кунжутом, моих любимых (ну Броди, ну хитрец), и черного кофе с цикорием, который тоже обожала! А когда мой замечательный друг произнес: «Это была мерзкая неделя, а ты еще не сказала мне ни слова о том, как она прошла, начинай, я слушаю», – я не могла промолчать.
Я выложила ему все свое разочарование и всю боль. Да, моя душа познала и восторг от встреч с детьми, но его приходилось испытывать по расписанию. Я все никак не могла привыкнуть к этому пресловутому праву на посещение детей и нуждалась в помощи.
– У тебя с Джой это проходило так же тяжело?
Мы сидели на стульях за разделявшим нас верстаком. Броди небрежно вытянул ноги, а я закинула одну на другую. Он жевал уже третий бублик, и я, хоть убей, не могла понять, куда делись первые два.
– Тяжело, да, – ответил он, – но несколько иначе. Когда все произошло, моему браку исполнилось всего четыре года, а дочери только два. Это несравнимо с теми годами, которые ты провела с Дэнисом и детьми. Замужество и материнство стали, наверное, такой неотъемлемой частью твоей жизни, что потерю первого или второго ты переживаешь очень болезненно. – Броди замолчал, нахмурившись, а потом продолжал: – Что касается меня, я никогда не испытывал подобного. Мой брак оказался непрочным с самого начала. Мы надеялись, что рождение Джой сблизит нас, – он фыркнул. – Замечательно, правда? Господи, как же мы были глупы!
– Молоды.
– И это тоже. К тому же я постоянно пребывал в разъездах и командировках, потому что мы с Мери Энн гораздо лучше ладили, когда находились на расстоянии друг от друга и не дышали друг другу в затылок. Поэтому, когда наш брак развалился, я бы не сказал, что мне было необходимо видеть дочь каждый день.
Я познакомилась с Мери Энн, когда они с Броди только начинали встречаться. Мери Энн изучала юриспруденцию и делопроизводство. Мы с Дэнисом стали свидетелями на их свадьбе и встречались с ними несколько раз в год, когда они уже были женаты. Мы раньше всех заметили, что отношения между Броди и Мери Энн стали разлаживаться, поэтому их разрыв нас не удивил и не слишком расстроил. Мери Энн с гордостью считала себя интеллектуалкой. Она увлекалась изотерическими науками и окружила себя единомышленниками, которые к нам, простым смертным, не разбирающимся в таких высоких материях, относились с превосходством. Но я часто замечала, какую невыносимую скуку они испытывали в обществе друг друга. Мэри Энн занялась преподавательской деятельностью практически сразу же после рождения Джой и до сих пор не поменяла род своих занятий. Я не общалась с ней уже много лет.
И уже много лет я не говорила о ней с Броди. Поначалу упоминание о Мери Энн казалось мне нетактичным вторжением в личную жизнь Броди, а позднее и вовсе стало неуместным. Броди тоже избегал этой темы либо из тех же соображений, либо из теплых чувств к бывшей жене, которые заставляли его молчать. Но сейчас меня разобрало любопытство.
– Продолжай, – попросила я.
Броди сделал глоток кофе, – хотя содержимое его чашки, состоящее в основном из сливок и сахара, мало напоминало этот благородный напиток, и у меня в очередной раз проскользнула мысль, как он умудрялся сохранять такую стройную фигуру, – причмокнул губами, поставил чашку и сказал:
– Я был отвратительным отцом.
– Ты великолепный отец.
– Сейчас. Но не в момент разрыва. После развода суд назначил мне определенные дни для встреч с Джой, и я навещал ее. Не уверен, что стал бы делать это добровольно. А что касается дочери, она меня вообще боялась.
Я недоверчиво улыбнулась:
– Джой?
– Ей было всего два года, – проговорил он смущенно. – Пеленки, слюнявчики, косички – я вообще не знал, что мне с ней делать. Я столкнулся с этим впервые только после развода с Мери Энн. До этого подобными вопросами всегда занималась жена. Поэтому я сильно нервничал, когда забирал Джой, а она чувствовала это и изо всех сил цеплялась за мать, не желая ехать со мной, и бежала к Мери Энн со всех ног, когда я возвращал ее домой. Я чувствовал себя нежеланным гостем. Дочь не хотела находиться со мной. И я сказал себе: отлично, великолепно, я избавлю ее от своей персоны. И перестал их навещать, ожидая, что меня позовут обратно.
В том человеке, которого описывал Броди, я пыталась узнать того, кого лично знала все эти годы.
– И когда все изменилось?
Он не ответил, продолжая молча жевать третий бублик.
– Броди?
– Когда родился Джонни.
Я не уловила связи.
– Не поняла.
Он доел бублик, отряхнул руку о джинсы, посмотрел мне в глаза и пояснил:
– Я почувствовал ревность. Вы выглядели такими счастливыми, когда возились с этим маленьким комочком. Я же в то время пребывал в ужасном настроении…
– Ты вел себя как обычно.
– Ты просто не замечала. Подержав на руках Джонни, я возвращался домой, чувствуя безумную тоску от того, что в моей жизни нет ничего подобного. И в тот момент осознал: нет есть.
– Но Джой тогда уже исполнилось семь лет.
– Да. Время пеленок и слюнявчиков прошло. Она могла уже самостоятельно помыться и заплести себе косички. И уже не боялась меня так сильно.
И тут меня осенило:
– И именно тогда ты отвез ее в Диснейленд?
– Мне хотелось сделать для нее что-то необычное, чтобы расположить к себе. Она ведь едва знала меня. И ты помнишь, как я вышел из положения? Сначала Диснейленд, потом Хёрши-парк, затем Большой Каньон и Йеллоустон. Мы гораздо проще находили общий язык, когда увлекались чем-то еще, помимо друг друга. Ей исполнилось девять, как Джонни сейчас, когда я наконец нашел в себе достаточно мужества, чтобы проводить с ней больше времени.
– Кто бы мог подумать, – протянула я. – С моими детьми ты прекрасно ладил с самого их рождения. Я даже помню, как ты пару раз менял им пеленки и даже купал их.
– С твоими детьми все происходило иначе. Тут от меня никто не ждал определенных поступков. Никто не просил меня что-то сделать. Никто не пытался меня использовать или манипулировать мной, как обычно делала Мери Энн. Знаешь, если бы я отгородился от твоих детей, я упустил бы в жизни что-то очень важное. Я очень дорожу Кикит и Джонни… Как и тобой.
Я поперхнулась. Мне потребовалась минута, чтобы перевести дух, и еще минута, чтобы вытереть подбородок. А затем я горестно проговорила:
– Ты не должен говорить мне подобных вещей!
Броди пожал плечами, но огонь в его глазах не погас.
Я отвела взгляд, взяла чашку с кофе и сделала пару маленьких глотков. Потом начала кончиком мизинца сгребать в кучку крошки от бублика. Я смотрела куда угодно – на упаковку вегетарианского сыра, на пластиковый ножик, на использованные пакетики из-под кофе, – но только не на Броди.
– Думаешь, Дэнис знает? – спросил он.
– Но ты ведь не делал ничего предосудительного.
– Я виноват в том, что произошло.
Я подняла на него глаза.
– Нет, ты тут ни при чем. Дэниса уже давно раздражал наш брак.
– А тебя?
Я все еще не смогла найти ответ на этот вопрос. И только начинала анализировать свои чувства и эмоции. Я размышляла вслух:
– Неосознанно. Я так сильно мечтала об идеальном браке, что цеплялась за любые положительные моменты и оправдывала негативные. Сейчас я начинаю думать, что мне уже давно надо было перестать обманывать саму себя. И более реалистично смотреть на вещи. На свете нет идеальных браков. И где она, та золотая середина? Когда в отношениях появляется больше плохого, чем хорошего? И когда наступает пора остановиться? Дэнис подошел к этому моменту раньше меня.
– Ясно, – проговорил Броди. Он приподнялся на стуле, сунул руку в задний карман джинсов и достал оттуда сложенный газетный лист.
Я развернула его и прочитала короткий заголовок: «Дэнис Рафаэль и Фиби Лау танцуют на праздновании, посвященном коллегии адвокатов, которое состоялось в пятницу вечером». Если судить по их улыбкам, запечатленным на фото, они прекрасно провели там время.
У Дэниса была великолепная улыбка, которая заставляла бы любую женщину чувствовать себя королевой. Когда-то он и мне улыбался так же, как Фиби.
Я вертела газетную вырезку в руках, разглядывая фотографию.
Почему же я не удивляюсь? Я испытывала скорее не удивление, а боль. Сильную боль.
– Это из колонки Хилари. Фотография может означать что угодно.
Я снова сложила газету, и это немного приглушило боль.
– Думаю, между ними существуют какие-то отношения. Я хочу сказать, серьезные отношения. Когда я шутливо намекнула ему на это, он даже не пытался отрицать.
– И после этого он обвиняет тебя?
– Он сказал, что после разрыва все иначе.
– Ну, тут он прав, – многозначительно заметил Броди, снова вернув наш разговор к тому, с чего он начинался.
Я смотрела на его родное лицо – теплые карие глаза за тонкой оправой очков, веснушки на носу, заметные только при ярком дневном свете, мужественную линию подбородка, пухлую нижнюю губу. Я никогда не касалась его лица так, как это сделала бы любовница – ни пальцами, ни губами. Но ведь на свете существовало множество вариантов любви.
Я любила Дэниса, потому что он был моим мужем и являлся неотъемлемой частью брака. В Броди же я любила личность.
Я уважала Броди, нуждалась в его обществе, полагалась на его мнение. Испытывала ли я к нему более сильные чувства, чем к Дэнису? Казалась ли я ему более привлекательной, чем Дэнису?
И почему я не замечала всего этого раньше?
– Мне нужно время, Броди. Если я совершу что-либо, даже отдаленно напоминающее дурной поступок, я потеряю детей.
– Но ты ведь понимаешь, что тут действует двойной стандарт, не правда ли?
Я махнула рукой.
– Как будто это новость?! Каждая женщина знает об этом.
Выйдя из-за стола, я подошла к креслу, над которым работала, и снова начала разглядывать сложенную газетную вырезку – фотографию моего мужа и его любовницы, его предполагаемой любовницы. Я еще не была готова признать это как свершившийся факт, не была готова понять, что Дэнис бросил меня так быстро. Я не могла смириться с тем, что меня променяли на молодую и смазливую девчонку. Всего лишь фотография. Точно такая же, как и та, на которой обнимались мы с Броди.
Двойной стандарт. Несправедливо.
Я сунула фотографию Дэниса и Фиби в карман.
– Итак, что нам остается делать? Если мы хотим преуспеть в этой системе, нам нужно к ней приспособиться. И я пытаюсь это делать, Броди. Пытаюсь.
Он встал и подошел ко мне.
– И, возможно, ты тратишь на это гораздо больше сил, чем следовало бы.
Я не была уверена, что поняла его правильно. Я только чувствовала: чем ближе он подходил ко мне, тем сильнее все напрягалось внутри меня.
Броди остановился на расстоянии вытянутой руки, засунув пальцы в задние карманы джинсов.
– Не надо жертвовать нашей дружбой. Не дай Дэнису насладиться своей победой. Хорошо, нам нельзя быть вместе, именно быть вместе, но разве мы не можем проводить время друг с другом?
Он дотронулся до моей щеки. Его пальцы нежно провели по моему подбородку, скользнули по волосам. Потрясающие, завораживающие, фантастические ощущения! Я больше не могла этого выносить и потянулась к его ладони.
– Ты никогда не задумывалась, что бы мы почувствовали, если бы поцеловались? – спросил Броди хриплым голосом.
– Нет.
– А если бы занялись любовью?
– Нет. Я не могу, Броди. Я не могу сейчас.
– Когда-нибудь?
– Возможно. Не знаю. Еще две недели назад я полагала, что Дэнис единственный мужчина в моей жизни, с которым я сплю.
– Но вы не виделись с ним почти месяц. А сколько времени прошло с тех пор, как вы в последний раз занимались любовью?
Я крепко сжала губы и покачала головой, показывая, что мне неприятен этот разговор. Я не была готова говорить с ним о таких вещах.
– Хорошо, – сказал Броди, как будто услышав мои мысли, – но сможешь ли ты испытывать ко мне подобные чувства?
Я попыталась рассмеяться. Мой смех прозвучал истерически.
– А как я могу сдержать их?
Он усмехнулся и, обхватив меня руками, крепко прижал к себе, прежде чем я успела оттолкнуть его. К тому же я и не хотела этого. В объятиях Броди я чувствовала себя в безопасности. И мечтала остаться там навсегда, но Броди поцеловал меня в лоб и отпустил.
Продолжая улыбаться, он пошел по направлению к выходу с поднятым кверху указательным пальцем, как бы призывая меня молчать, хоть я и не пыталась шуметь. Он ушел так же тихо, как и появился.
Я ругала его, убирая остатки нашего завтрака со стола, но рассердиться у меня не получалось. Много времени прошло с тех пор, как я чувствовала себя привлекательной. Броди вновь пробудил во мне это чувство. Потрясающее, великолепное чувство!
Кармен оказалась права. Дин Дженовиц был безумно старомоден. Я полагала, что последние тридцать лет он провел в одном и том же офисе за одним и тем же столом. Сев однажды в кресло, он слился со всей обстановкой своего кабинета – немного старый, немного несовременный, немного замкнутый.
Дин потянулся за трубкой, вытряхнул в пепельницу ее содержимое и снова набил табаком. Он зажег огонь и сказал в нерешительности:
– У вас нет аллергии?
– Нет, нет. Не волнуйтесь, – я не любила табачный дым, как и любой другой. Но сейчас это казалось такой мелочью по сравнению с тем кошмаром, в который превратилась моя жизнь без детей. Я не хотела рисковать и производить на Дина плохое впечатление, по крайней мере не теперь, когда на карту поставлено так много.
Дин зажег трубку, выпустил в воздух густую белую струю дыма и уселся обратно в кресло.
– Как вы?
Не совсем уверенная, что и как я должна сказать, я осмелилась только на тихое:
– Со мной все в порядке. Конечно, трясет немного. Все это для меня полная неожиданность.
– Да, судебные решения не всегда приятны. Но ведь вы же, наверное, и до суда подозревали, что у вас в семье не все гладко?
– Нет. Муж отправил меня в поездку, даже не намекнув на то, чем он собирается заниматься во время моего отсутствия.
– Отправил вас? Но если я правильно понял, это вы были инициатором отъезда? Разве вы не совершали эту поездку в интересах вашего же бизнеса?
– Я имела в виду, – поправилась я, – что он находился с нами во время сборов, поцеловал детей, поцеловал меня, стоял на крыльце и махал нам в след. И вел себя очень дружелюбно. Я даже и представить себе не могла, какие ужасные планы он вынашивал в своей голове.
– А я думаю, что он ничего и не планировал. По крайней мере не в тот момент. Поначалу Дэнис относился к вам с сочувствием, принимая во внимание болезнь вашей матери. Но потом последовала путаница с прилетом детей и с пропавшим лекарством вашей дочери. А учитывая те неприятности, которые случались в вашем браке ранее, он увидел во всем этом некую закономерность и был вынужден что-то делать, чтобы изменить наконец создавшуюся ситуацию.
Итак, Дин уже прочитал показания Дэниса. Интересно, успел ли он ознакомиться также и с моими.
– Думаю, Дэнис спланировал все заранее, – проговорила я тихо.
– У вас есть доказательства?
– Телефонные счета. Дэнис начал звонить своему адвокату еще в прошлом январе.
Дженовиц нахмурился, сунул трубку в рот и порылся в бумагах, которые лежали перед ним на столе.
– Но об этом ничего не сказано в ваших показаниях.
– Я обнаружила счета только вчера вечером. И никак не могла понять, каким образом Дэнис умудряется оставаться спокойным, когда в нашей жизни творится такой кошмар. Я даже не представляла, что наш брак доживает последние дни, а муж воспринимает это совершенно невозмутимо. Единственное разумное объяснение подобного поведения – то, что он успел привыкнуть к такому развитию событий. Я уверена в этом.
– Но, как я понимаю, Дэнис уже не раз заговаривал с вами о разводе.
