Текст книги "Одна душа, много воплощений"

Автор книги: Б. Уайсс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Саманта прониклась сочувствием. И это в буквальном смысле изменило ее навсегда.

Саманта была хрупкой девушкой, весившей меньше 45 килограммов. В то февральское утро она сидела в моем кабинете, ссутулив плечи и плотно сомкнув руки на животе, словно сдерживала боль. Одета она была просто: джинсы, свитер, кеды и гольфы, никаких украшений – даже часов. Сначала я принял ее за школьницу, но потом, задав ряд наводящих вопросов, и услышав на них едва внятные ответы, понял, что ей, на самом деле, уже девятнадцать, и что она на первом курсе университета. Родители отослали ее ко мне, потому что из-за плохих оценок ее постоянно мучила сильная тревога и депрессия.

– Я не могу спать, – сказала она едва слышно, так, что мне пришлось напрягать слух. Ее глаза на самом деле были красные от недосыпа.

– Можешь сказать, почему? – спросил я.

– Боюсь провалить экзамены.

– Сразу все?

– Нет. Только математику и химию.

– А почему бы тебе не выбрать другие предметы? – спросил я с недоумением. На самом деле, это был глупый вопрос. Ведь именно эти предметы ей надо было сдавать. Я даже заметил в ней раздражение.

– Они основные.

– Для медицинского факультета?

Я был обязан это знать, ибо и мне приходилось сосредотачиваться на них все свои студенческие годы.

– Да. Правда, школьный оценочный тест по математике я «сдала на ура».

– Значит, ты хочешь стать врачом? – Пусть это звучало банально, но мне нужно было найти точку входа, то есть, то, что могло бы поднять ее из состояния потерпевшей поражение молодой женщины, которая сейчас сидела передо мной.

Наконец, она подняла голову и наши глаза встретились.

– Не просто хочу – должна им стать.

– Но тебе не поступить в медицинский институт, если ты не сдашь математику и химию.

Она кивнула, продолжая смотреть на меня. Я распознал ее проблему, и именно этот факт дал ей надежду.

– Скажи, а в школе у тебя тоже были проблемы с математикой и естественными науками?

– Иногда, – ответила она. – Хотя, вообще, были, но тесты каким-то образом удавалось сдавать, – добавила она после непродолжительной паузы.

Тогда я поинтересовался, не слишком ли давят на нее родители.

– А мама с папой хотят, чтобы ты стала врачом?

– Они всегда хотят того, чего хочу я. Они у меня замечательные. Добрые, любящие, отзывчивые – не представляю себе лучших родителей. Они нанимали мне репетитора для подготовки к экзаменам, но толку особого от этого не было. Я просто смотрела на числа и формулы, а в голове ничего не откладывалось.

Она говорила с таким рвением, с такой страстью, что при первой же встрече я понял, какая все-таки удивительная эта девушка Саманта. Видно, что и родители не давили на нее: давление, скорее, было внутренним. Я был уверен, что ее чувство поражения не так уж глубоко в ней укоренилось, чтобы его не преодолеть.

– И теперь тебе кажется, что ты их разочаровываешь?

– К сожалению. И от этого я несчастна. Своего брата Шона я тоже разочаровываю. Ему одиннадцать лет. У него слабое сердце и ему нельзя волноваться. Но больше всего я разочаровываюсь в самой себе. Доктор Вайс, я захожу в аудиторию, чтобы сдать тест и сразу впадаю в панику, даже если вопросы совсем простые – начинаю дрожать, покрываюсь потом, и мне хочется сбежать. Однажды я на самом деле сбежала – просто выбежала из аудитории, вернулась в свою спальню, упала на кровать и разрыдалась.

– Что было потом?

– Я сказала, что заболела, и мне разрешили заново пройти тест. Они также разрешили мне пересдать экзамены в середине семестра, которые я провалила месяц назад. И я снова их провалила. Провал, провал и снова провал.

Она разрыдалась. Я позволил ей выплакать всю свою боль, которая копилась в ней месяцами. Успокаивать ее было бесполезно. Наконец, слезы прекратились и, к моему удивлению, на ее лице появилась обнадеживающая улыбка.

– В голове моей путаница. Вся моя жизнь катится под откос. Вылечите меня.

Я знал, что нам необходимо найти источник ее проблемы. Возможно, этот источник находится в какой-то из прошлых жизней. Я решил провести с ней сеанс регрессии, но, прежде чем отправлять ее в прошлые жизни, мне хотелось задать ей ряд вопросов.

– А какие у тебя оценки по другим предметам?

– Одни пятерки. Я не тупая.

Нет, тупой я ее не считал.

– Тогда давай представим себе, хотя бы гипотетически, что ты не смогла сдать математику и химию, и тебе пришлось выбирать для себя другое будущее. Неужели это так ужасно?

– Это просто невозможно, – спокойно ответила она.

– Да неужели! Ведь ты такая молодая. Перед тобой открыто великое множество путей.

– Неужели вы не понимаете, – возразила она. – У меня только один путь.

Я не понимал ее.

– Почему?

– Потому что я видела свое будущее. Я видела его в своих снах.

Меня словно ударило током.

– Так, значит, ты его видела?

Даже если она разделяла мое изумление, она старалась не показывать виду.

– Да. Правда, ума не приложу, как оно осуществится, если я не могу сдать экзамены.

– А как ты узнала, что эти сны действительно о твоем будущем, и что увиденное тобою действительно произойдет?

– Потому что сны о будущем снились мне и раньше – и все они сбывались. – В ее голос снова вкралась печаль. – Только в этот раз сон не сбудется. Что-то мешает этому осуществиться.

– Мне приснилось, что моя подруга Диана разбилась на машине. Через две недели произошло то, что я видела во сне. В ее машину врезалась другая машина, когда она остановилась на перекрестке. Ужас! – вздрогнула она.

Она рассказала мне и о других вещих снах – о несчастном случае во время восхождения на гору и о преждевременном возвращении из поездки.

У многих людей бывают вещие сны и видения того, чему предстоит случиться. Прежде мне уже приходилось сталкиваться с этим несколько раз. Но многие из снов Саманты о ее будущем были более живыми, яркими и содержательными. Она видела не только сам случай, но и жизнь после этого случая во всех подробностях.

«Я на медицинском факультете одного известного университета. Там много других студентов. Июнь. День окончания университета. Нас рассаживают на сцене, и декан выдает нам дипломы. Там огромная аудитория, женщины в пышных цветастых платьях, видимо, этот университет находится в каком-то из южных штатов. Теплый ветерок развевает флаги. Мои родители сидят в первом ряду, и я вижу, как они радуются за меня, гордятся мною, и я горжусь собой. Декан называет мое имя и объявляет всем, что я окончила факультет с отличными оценками. Я направляюсь к кафедре, где стоит декан, и он вручает мне мой диплом, который свернут в свиток и перевязан лентой. Аудиторию охватывает оживление: радуются не только мои родители, но и все остальные. Другие студенты тоже рады, и я счастлива, что сумела прорваться. Я возвращаюсь на свое место, развязываю ленту и раскрываю диплом. Никогда не видела ничего красивее. Мое имя напечатано красным шрифтом, как на неоновом щите, и…»

Она снова залилась слезами: слезы текли как из водопроводного крана.

– Видимо, этому не суждено сбыться… Может быть, мне взять академический отпуск до того как я провалю экзамены, чтобы эти «двойки» не попали в мое личное дело? Или мне выйти замуж за врача?

– А может, ты не будешь принимать такие решения? Что, если нам удастся понять, откуда происходит эта проблема.

Мои слова слегка воодушевили ее. Теперь она сидела, сложив руки на животе, и снова кивала головой.

– А были другие сны? – спросил я ее.

– Прошло несколько лет. Теперь я врач. Я иду по больничному коридору, захожу то в одну палату, то в другую – совершаю обход больных. Мои пациенты – дети. Я – педиатр! Именно им я всегда хотела быть. Я люблю детей. Очевидно, я им тоже нравлюсь: все дети, даже самые маленькие и самые больные, лежащие под капельницами, рады видеть меня. Я невероятно рада тому, что знаю, как им помочь. Один маленький мальчик берет меня за руку. Я сижу возле него на кровати и жду, пока он заснет.

Эти сны могли быть чем угодно – фантазиями, вещими снами, снами о будущем, либо метафорами, ие имеющими никакого отношения к медицине. Но для Саманты они были, безусловно, реальными и, рассказав мне второй сон, она опечалилась еще больше: она ощущала барьер между будущим и настоящим – неприступную гору математики и химии, которая теперь стояла на ее пути. Она не видела способа как ее преодолеть.

Мы запланировали еще несколько дополнительных сеансов, потому что Саманте надо было определиться с тем, оставаться ей в университете или уходить в академический отпуск, пока ее не отчислили из-за провала экзаменов. Я знаю, что врачам полагается быть объективными, но меня с Самантой что-то роднило: видимо, она напоминала мне мою дочь Эми, которая также видела сны о своем счастливом будущем.

Через два дня Саманта снова пришла ко мне. Когда она глубоко погрузилась в гипнотический транс, я велел ей проделать путь к своему оптимальному будущему. Снова возникли образы, связанные с ее педиатрической практикой, безошибочность которых не оставляла никакого сомнения. На сей раз, подробностей было еще больше, начиная от зеленой отделки ее академической мантии, и заканчивая запахом антисептиков в больничных коридорах. «Это мое будущее» – уверенно настаивала она, когда я попросил ее исследовать альтернативы настоящей жизни. Несмотря на математику и химию, ее ничего не могло разубедить. Этот сеанс не избавил ее от чувства крушения надежд, но все-таки побудил ее остаться в университете и продолжать терапию. Теперь появилась реальная надежда на то, что сбудутся ее сны о будущем. Настойчивость и страх все равно присутствовали, но теперь она стала более терпеливой, и появилось настойчивое желание продолжать учиться. «Я буду продолжать» – постоянно говорила она.

И когда она верила в свой успех, верил в него и я.

На следующем сеансе я погрузил ее в гипноз и отправил в прошлую жизнь. «Я вижу мужчину, – говорила Саманта. – Он – не я, и в то лее время я. Он архитектор, проектирует здания для городской площади, а так лее царские дворцы. Он великолепно разбирается в пространственных соотношениях и геометрических рисунках. Сейчас ему дали особое задание и этот заказ для него самый важный из всех. Возведение этих замысловатых зданий требовало невероятно сложных расчетов, и он боялся, что не справится со своей задачей. Ответы так и не приходили к нему, точнее – ко мне! Он – хороший музыкант, играет для души но вечерам на флейте. Но сегодня и музыка ему не в тему. Он ломает голову, стараясь найти ответы, но так и не находит. Бедолага. Если он не справится, то…

Она остановилась на полуфразе. Хотя ее глаза оставались закрытыми, на лице явно прослеживалось недоумение. «Подождите минуту. Теперь я не в Греции, я – в Риме несколько столетий спустя. И это – другой мужчина. Инженер-строитель. И снова он – я и не я. Он проектирует здания, мосты, дороги, акведуки. Он знает состав и характеристики используемых материалов, знает, как сделать так, чтобы все его постройки стояли вечно. Он также замечательный математик. Его считают лучшим. И он – действительно лучший. Я так рада за него, готова расплакаться от радости».

«Прерывание» путешествия по одной жизни и переход в другую жизнь на первых сеансах регрессивной терапии – явление весьма распространенное, поэтому я не удивился тому, что Саманта неожиданно перескочила из греческой жизни в римскую. По сути, в этих прошлых жизнях не было ничего особенного – ни великих духовных озарений, ни трагедий, ни травм или катастроф, которые могли бы прояснить происхождение ее нынешней проблемы. Тем не менее, этот сеанс двойной регрессии оказался невероятно важен, потому что Саманта смогла соединиться на эмоциональном и внутреннем уровне с греческим архитектором и с римским инженером-строителем. Она переживала то, что переживали они. Ей было хорошо понятно чувство крушения надежд архитектора. Она также ликовала вместе с инженером, поскольку познала те же чувства в своих снах о будущем. В результате, она сочувствовала самой себе. Она знала, что была архитектором и инженером, и этого для нее было достаточно, чтобы избавиться от своего симптома. В некотором смысле, она уже обладала мощными математическими способностями и навыками в решении проблем, усвоенными в прошлом.

Я сразу увидел, что этот опыт регрессии помог ей по-новому воспринять себя. Она стала гораздо более уверенной в своих словах и поведении. Ее восприятие себя трансформировалось. Я предполагал, что это препятствие она скоро преодолеет, и на самом деле, этот сдвиг в ее сознании почти сразу же проявил себя в мгновенном восприятии понятий математики и химии, которые прежде от нее ускользали.

Благодаря постоянным занятиям с репетитором, уже за следующие тесты по математике и химии оценки Саманты стали лучше, и это добавило ей уверенности. Я продолжал наблюдать ее почти год, затем закончил терапию, убедившись в том, что она достигнет того, что было обещано ей во снах. В конце последнего года обучения в университете она снова пришла ко мне.

– Я это сделала! – воскликнула она.

Я знал, что она имеет в виду, но позволил ей пояснить свои слова:

– Что сделала?

– Поступила на медицинский факультет.

– Молодчина! – сказал я, искрение порадовавшись за нее. – И куда?

Она мне подмигнула и загадочно улыбнулась:

– Как видите, доктор Вайс, в моих снах о будущем не всегда всё правда. Этот университет не в южном штате. Я учусь в Корнелле.

Саманта, будущий врач, проявила сочувствие к тому, кем она была в прошлой жизни, и благодаря этому, смогла продвинуться к своему будущему. Макс, квалифицированный врач, проявлял в прошлом сочувствие к другим, и поэтому смог увидеть свое будущее и преобразовать настоящее.

Когда мы с Максом встретились первый раз, он, по правде сказать, показался мне несносным типом, и мы при первой же встрече начали переругиваться. Но я был не единственный, на кого он производил подобное впечатление. Он работал врачом в соседней больнице, и многие из его пациентов и коллег придерживались о нем такого же мнения. Ко мне на лечение его прислала одна из коллег, психолог Бетти Прайджер, решив, что пусть он лучше полечится у меня, нежели у нее. Она говорила, что весь персонал больницы буквально настаивает на том, чтобы Макс прошел терапию.

Едва успев войти ко мне в кабинет, он обрушился на меня как торнадо. «Мне здесь нечего делать! – кричал он, нервно расхаживая перед моим столом. – Это безмозглое начальство больницы решило меня утихомирить. Я бы их всех уволил. Они не дают мне работать!»

Максу было тридцать восемь лет. Высокий, широколицый, с взъерошенными волосы и налитыми кровью глазами, он в своих бежевых слаксах и гавайской рубашке больше походил на бармена, нежели на врача.

– Черт бы их побрал! – продолжал он. – Одна дежурная медсестра чего стоит – типичная тупая баба! Тут у меня больной с менингитом – славный малый, настоящий герой, и семья у него просто супер – ну зовет он эту медсестру (у него рвота), а она будто не слышит – сидит и болтает но телефону. Я уже ору на нее, чтоб повесила трубку, а она, видите ли, заявляет, что сын у нее заболел – и продолжает трепаться. Я ей снова повторяю, а она – ноль эмоций. И когда, наконец, она кладет трубку, – а я, заметьте, дал ей договорить – я уже просто не выдерживаю и кричу, что выбью все мозги из ее дурной башки.

– Когда это было?

– На прошлой неделе. Эта сучка накляузничала на меня. Догадываюсь, почему доктор Прайджер позвонила вам.

– А в котором часу все это вы ей высказывали? – непринужденно спросил я его.

– Было уже за полночь.

– И что вы делали в больнице в столь поздний час?

– Работал. Заботился о своих пациентах.

– Доктор Прайджер говорит, что вы часто опаздываете и что у вас всегда уставший вид. По ее словам, вы берете на себя обязанности ординатора и интерна.

– А что делать, если они привыкли думать задницей. Ведь кому как не вам знать об этом, – доверительно заявляет он мне, облокотившись на мой стол. – Я им до малейших подробностей говорю, что делать, а они вечно все перепутают. Оставить на них больных, значит отправить прямиком в могилу.

Когда я работал в госпитале «Гора Синай», почти все ординаторы и интерны отличались добросовестностью и компетентностью, всегда были готовы помочь и тянулись к знаниям. Познакомившись с ними, я понял, что могу доверять им в пределах их компетентности. Неужели в больнице, где работает Макс, дело обстоит иначе?

– Вы не устаете работать в таком режиме?

– Иногда устаю, – признался он. Наконец, он сел, и даже заметно расслабился, хотя продолжал шаркать по полу ногой. Затем в нем снова вспыхнуло беспокойство.

– Конечно, я устал. А кто бы не устал на моем месте? Если бы вы знали, с какой вопиющей некомпетентностью я сталкиваюсь каждый день, то у вас глаза бы на лоб полезли. Неточные дозировки. Ошибочные диагнозы, неправильные диеты, грубости, сплетни, грязь на полу, ошибки в занесении клинических данных… – Тут он заглох, словно мотор.

– Угроза здоровью пациентов? – продолжил я.

Но мотор снова завелся.

– Бьюсь об заклад, что они ставят под угрозу их здоровье! Иногда – он снова нагнулся ко мне и, понизил голос до шепота – пациенты умирают.

Да, некоторые больные умирают. Возможно, умрет и тот больной менингитом. Но очень немногие смерти можно отнести к неправильному лечению или некомпетентностью врачей. Люди умирают от рака, от вирусов, гибнут в ДТП…

– Это неизбежно, – сказал я.

– Но не в отношении моих пациентов.

Это было сказано настолько позитивно и с такой самоуверенностью, что я отпарировал:

– К сожалению, некоторые умирают – от рака, от инсульта, от старости.

И тут произошло нечто странное: его глаза наполнились слезами.

– Это правда. И каждый раз, когда это происходит, мне хочется убить себя. Я люблю своих пациентов, люблю каждого из них, и когда кто– то из них умирает, я умираю вместе с ним. Мое сердце разрывается на части.

– Но вы не должны так переживать, – начал я, но затем понял, что возражать ему и утешать его бесполезно.

– Вы знаете, на кого я больше всего злюсь? – рыдал он. – На самого себя.

Он продолжал в том же духе до конца сеанса. Оказалось, что он был буквально одержим заботой о своих пациентах и старался не упустить ни одной подробности, но при этом совершенно не заботился о других сторонах своей жизни. Я догадывался, что больные ценили его внимание, но потом все равно некоторым из них это надоедало, потому что они чувствовали его тревогу, вызванную одержимой заботой о них. К тому же, он выражал в отношении своих пациентов слишком много эмоций. Понятно, что такое внимание поначалу приветствовалось, но потом начинало раздражать.

Макс страдал вместе со своими больными. И если больные не выздоравливали, то его тревога в отношении их выливалась в отчаяние и угрызения совести. Он считал, что любой рецидив случается по его вине, и не мог себе простить, если кто-то умирал. Когда мы познакомились поближе, он сказал мне, что, когда его душевная боль становится невыносимой, он сам себе назначает антидепрессанты. Он начал ощущать боли в груди и, страшно перепугавшись, помчался к кардиологу. Он прошел кучу обследований, кардиолог никаких патологий не обнаружил, но боли все равно мучили его, порой доводя до бессилия. Не решаясь никому передать полномочия, особенно по телефону, Макс ездил в свою больницу гораздо чаще, чем нужно, «просто, чтобы убедиться, что там все в порядке», как он сам утверждал. В результате, у него оставалось мало времени на семью, и даже те часы, которые он проводил с семьей, были омрачены его перепадами настроения и внезапными вспышками раздражительности. Постепенно мне его становилось жаль.

«Я хочу вылечить всех своих больных» – категорически заявлял Макс, но даже когда больным становилось лучше, они радовались этому гораздо больше, чем он сам. На самом деле, Макс был не из числа тех врачей, которые ощущают свое всемогущество и ожидают от каждого больного полного выздоровления. Каждый раз, когда больному становилось хуже, он чувствовал все меньше уверенным в себе, все меньше достойным статуса «врача». Его пустые угрозы и словесные нападки, его ярость – за всем этим скрывался один-единственный факт: он боялся.

Физические и психологические симптомы Макса были опасны, даже представляли угрозу для жизни. После тщательного исследования с обеих сторон, мы пришли к выводу, что причины этого беспокойства возникли не в этой жизни, и даже не в детстве. Я рассказал ему о терапии погружения в прошлые жизни, а также заметил, что тут не важно, являются ли увиденные символы реальностью или могут быть истолкованы как метафора, исцеление все равно будет происходить, и что многим моим пациентам стало лучше.

– Хотите попробовать? – спросил я.

– Почему бы и нет! Вдруг я узнаю, что когда– то был палачом.

Конечно, вряд ли такое могло быть, но я не стал с ним спорить.

– А потом хотите заглянуть в будущее?

Он просиял.

– Конечно. Оно должно быть лучше, чем настоящее.

Зачастую «левополушарным» пациентам с логическим складом ума, таким как врачи и юристы, прогрессия дается легче, чем регрессия. Но они, как правило, все равно относят это к воображению. Тем не менее, моя практика показывает, что здесь задействовано далеко не только воображение.

Макс быстро расслабился и погрузился на глубинный уровень – туда, где он мог найти долгожданную передышку от своей повседневной жизни. Потребовалось немного времени, чтобы перед ним возник четкий образ. Он увидел себя в недалеком будущем – в великолепном амфитеатре в окружении учеников. Он – учитель многих целителей.

– Эта работа приносит мне удовлетворение, – признался он мне. – Большинство из них – более опытные врачи, по сравнению со мной, но я способен выходить за пределы тела – на уровень эмоций. Я рассказываю им о том, как сознание отделяется от тела, объясняю механизмы духовного исцеления. Видите ли, сознание проходит определенные стадии. Сначала оно парит над физическим телом, пересматривая эмоциональную жизнь и готовясь идти выше. Затем оно так же покидает и эмоциональное тело, постепенно становясь все легче и легче. На этой стадии я называю его «ментальным телом». Когда оно, наконец, отделяется от этой сферы и обретает способность настраивать свою естественную вибрацию на эти сферы, оно может выйти к еще более высоким состояниям.

Макс находился в состоянии глубокого гипноза и, казалось бы, не осознавал моего присутствия, но когда он повернул ко мне голову, я увидел его необычайно серьезное выражение лица, словно он учил и меня заодно со своими учениками из будущего.

– Поняв, как эти четыре стадии взаимодействуют между собой, мы можем находить, анализировать и применять ключи к исцелению тела на физическом плане. Это – моя область исследования, которая изменит медицину навсегда. Я назвал свой курс «Многомерное исцеление всех энергетических тел».

Его описание было настолько понятным и настолько подтверждало видение других пациентов, что вызвало во мне глубокий резонанс, поскольку я был с ним согласен на все сто процентов. Его область исследования полностью совпадала с моей. «Это изменит медицину навсегда» – говорил он. Я и сам был в этом убежден, хотя обычно не высказывал эту мысль вслух. Из наших ранних сеансов я узнал, что Макс никогда не читал ни книг направления Нью-Эйдж, ни духовных текстов, поскольку считал все это бесполезным занятием, а, стало быть, не мог почерпнуть эти знания из ранее прочитанного. Он получил стандартное религиозное воспитание в рамках методистской церкви, но оно никоим образом не затрагивало темы и понятия, которые он объяснял своим ученикам в будущем. Его никогда не интересовали метафизические вопросы. Возможно, в этой жизни он даже никогда не использовал такие фразы как «духовное исцеление» и «ментальное тело».

– И что все это значило? – спросил Макс, когда я вернул его в настоящее. Этот опыт вызвал у него скорее удивление, нежели благоговейный трепет.

– Кто знает… – ответил я ему. Затем я сказал ему, что, учитывая его настоящую профессию, в схеме «врач – учитель – целитель» я не вижу ничего странного, и что хотя я не специалист, в его наблюдениях я все равно вижу сходство с определенными метафизическими концепциями, о которых мне доводилось слышать.

Как бы то ни было, моя мысль на этом не остановилась. Я считаю, что все, что он испытывал, было не фантазией, но элементами сознания, создававшими архетип того, кем он желал быть в своей следующей жизни. То, что он видел, дополняло присмертные переживания других людей, но он пошел гораздо дальше, откуда смог говорить о человеческом сознании и видеть, как оно устремляется к Единому.

– А сейчас я хочу отправиться назад, – заявил он на следующем сеансе, все еще испытывая восторг от своего путешествия.

– В прошлые жизни?

– Понятно, что меня ждет великое будущее. Но мне интересно, каково могло быть прошлое?

Я напомнил ему, что он может контролировать весь процесс и в любой момент может остановиться, чтобы усвоить полученный опыт или даже по желанию перейти в другую жизнь.

Макс снова легко вошел в состояние транса, и я повел его в прошлое. Учитывая его мужской шовинизм, я очень удивился, узнав, что тогда он был женщиной.

– Я красивая молодая женщина, и муж мой – достойный человек. Какой же это век? Видимо двенадцатый или тринадцатый. Я живу в небольшой общине в Европе – в Восточной Европе. На протяжении своей жизни я много болела и, может быть, поэтому решила стать целительницей, хотя самой большой радостью для меня являются мои домашние животные и растения. Во время беременности я перенесла скарлатину, и поэтому потеряла ребенка. Я не могла снова забеременеть, и это обстоятельство очень печалило меня и моего мужа.

Когда люди заболевали, они обращались ко мне, потому что знали, что, если я прикоснусь к ним или начну лечить их своими травами и растениями, им станет лучше. Иногда мне самой это казалось чудом. Некоторые люди принимали меня и были благодарны мне и моему мужу, но большинство из них, как мне кажется, побаивались меня. Одни думали, что я ведьма и обладаю сверхъестественными способностями. Другие считали меня странной или сумасшедшей, но я таковой не была. Поэтому я предпочитала общаться не с ними, а с моими животными и растениями.

Один мужчина из соседней деревни каждый раз гонит меня прочь и говорит соседским детишкам, чтобы они не приближались ко мне. Но теперь он нуждается в моей помощи, и просит, чтобы меня позвали. Его жена родила мертвую девочку: ее дочь умерла точно так же как моя. Теперь у этой женщины жар, она бредит. Я спешу вместе с ним в его дом. Его жена очень больна. Она тяжело дышит и вся горит. Я кладу свои руки ей на живот – над маткой, и чувствую, как из моих рук исходит знакомая мне энергия – больной передается разряд целительной силы. Чтобы снять жар, я даю ей настойки из трав. Но это не помогает – не помогает!

Тогда в моем кабинете Макс очень разволновался. Его дыхание участилось, и по выражению его лица было видно, как он страдает. Он находился в состоянии транса, которое, на самом деле, ни для кого опасности не представляет, но я видел как, вспоминая те давно ушедшие времена, он сопереживает той молодой женщине и самому себе.

«Увы, – говорил Макс, все еще оставаясь в трансе, – слишком поздно. Инфекция разрушила защиту организма этой несчастной женщины. Она умирает, даже, несмотря на то, что моя энергия продолжает вливаться в нее. Уже никому ее не спасти. Это величайшее поражение в моей жизни».

Волнение Макса усиливалось. «Муж этой женщины в ярости! Он заливает свое горе вином: потеря ребенка, а следом и жены лишает его рассудка. ‘Ты убила ее! Ты дьявол! Ты ведьма!’ – кричит он и, внезапно, застав меня врасплох, хватает нож и вонзает его мне в грудь. Я в шоке, и не могу в это поверить. Я чувствую резкую боль в груди, словно нож достиг моего сердца!»

Макс скорчился от боли, но довольно быстро расслабился. «Теперь я парю над своим телом и вижу его лежащим в этом доме на полу. Оно неподвижно. Вижу в небе золотой свет – целительный свет, который касается меня».

Я вернул Макса в настоящее. Ему так много всего пришлось пережить за этот сеанс. Он отнюдь не обрадован пережитым, но и не особо огорчен. Размышляя над теми событиями, которые случились с ним несколько столетий назад, он был задумчив и серьезен. Он знал, что это была его жизнь, и он тогда был той целительницей. Мы обсуждали, какие чувства он испытывал тогда, и какие испытывает сейчас: тогда он испытывал физическую боль, тревогу, а также сочувствие к той умирающей матери, а теперь он сочувствует той молодой целительнице. Этот опыт был скорее эмоциональный, нежели опыт исследователя сознания, коим Максу предстояло стать в будущем. Но я отметил, что этот исследователь дал ему ключ, отворяющий ту прошлую жизнь. Теперь Макс может руководствоваться опытом той прошлой жизни в жизни настоящей, особенно сочувствием, которое он испытал как к той матери, так и к целительнице.

В последующие недели домочадцы Макса, а также его коллеги, пациенты и я сам, стали замечать в нем изменения. Боль в груди прошла, поскольку он узнал ее основную причину. Его убили в прошлой жизни из-за того, что ему не удалось вылечить больную, и точно так же ему хотелось «убить себя», когда ему не удавалось вылечить кого-то в этой жизни. Но он понял, что смерть некоторых больных – не его вина. Он осознал, что может наилучшим образом использовать свое знание и врачебный опыт, но не всегда может контролировать исход. Большинству пациентов становится лучше, но некоторым – нет, по многим причинам, над которыми он не властен. Его тревога по поводу своих пациентов постепенно утихала и, наконец, совсем исчезла. Гнев тоже исчез. Он более не предъявлял невыполнимых требований себе и персоналу больницы. Он обзавелся друзьями среди коллег и сблизился со своей семьей. Кроме того, он больше не испытывал чувства вины, угрызений совести и депрессии, которые омрачали его жизнь до путешествий в прошлое и будущее.

Макс до сих пор поддерживает со мной контакт. Как он сам утверждает, после терапии ему удалось «отточить» свои врачебные навыки. На нашей последней беседе он признался, что, когда рядом никого из персонала нет, он воздействует руками на тот участок тела пациента, который нуждается в лечении, и ощущает знакомый ему с тех давних пор поток энергии.

Способность сочувственно воспринимать прошлые и будущие версии себя освободила Макса и Саманту от тирании страхов сегодняшнего дня. Для них и для всех нас сочувствие – ключ к прощению. Когда мы на глубинном эмоциональном уровне отождествляемся с нашими ранними версиями, даже с нашими прошлыми воплощениями, мы учимся принимать во внимание обстоятельства, приведшие нас к нашим нынешним симптомам и негативным суждениям. Когда мы понимаем наши негативные импульсы и можем видеть, откуда они как таковые произошли, то можем избавляться от них. И когда мы это делаем, наша самооценка повышается, и мы начинаем относиться к себе более благосклонно.