Текст книги "Одна душа, много воплощений"

Автор книги: Б. Уайсс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Когда он ушел, я написал следующее: «Выйдя из гипноза, Джордж осознал, насколько важны для него эти послания, эти простые истины, объясняющие, почему мы здесь. Ведь у него в этой жизни совсем не было радости. На самом деле, есть игровые площадки. Не всё – одна работа и серьезные дела. ‘Быть хорошими людьми’ означает быть сострадательными и заботливыми на всех уровнях».

Придя на следующий сеанс, Джордж рассказал мне чудесный сон. Все сомнения по поводу регрессивной терапии теперь развеялись. Он был весел и энергичен. Все, что открылось ему, теперь приняло облик человекоподобного духовного существа, окутанного синим светом, увиденного им во время своей первой регрессии. Это существо, купавшееся в синем свете, советовало Джорджу больше любить себя, а также говорило, что всем людям на Земле нужно заботиться друг о друге, а не вредить друг другу. Джордж сообщил мне о данных ему указаниях, в подробности которых он, к сожалению, вникнуть не смог. Он знал, что эти указания, предназначенные для него самого, относятся к человечеству на всех уровнях. Вместо того чтобы набрасываться на людей с критикой, ему нужно было научиться общению, отдавать отчет своим мыслям и действиям. «Будьте более благородными, – говорил этот дух. – Не наносите ущерб другим».

Джордж поведал мне о существовании иерархии духов, сказав, что дух, посетивший его во сне, не обязательно находится на самом высоком ее уровне. Есть другие места и другие измерения более высоких уровней, которые не принадлежат Земле. Как бы то ни было, чтобы продвигаться дальше, нам необходимо усваивать уроки, которые преподают нам Учителя. Хотя эти послания, по сравнению с теми, что получала Кэтрин, отличались меньшей убедительностью и обоснованностью, я все равно был ими тронут. Это – еще один случай, когда пациент привел доктора к новому пониманию.

В следующей регрессии у Джорджа выявились другие связи. На сей раз, он был чернокожей невольницей, жившей в начале восемнадцатого века. Эту чернокожую женщину взял себе в жены очень жестокий человек. Ее мужем оказался тот, кто в нынешней жизни приходился Джорджу отцом. В той жизни муж ее жестоко избивал, так что перебил ноги, после чего она больше не смогла ходить.

В нынешней жизни отец Джорджа служил источником великой силы и поддержки, особенно в детстве, когда у Джорджа проявился артрит обеих коленей. Вместе с тем, отец Джорджа был авторитарным человеком, которого все боялись, и он также был подвержен вспышкам ярости, которые позднее повторились у Джорджа. Поэтому Джордж еще в детстве приучил себя успевать доводить все дела до конца, пока не вмешался отец, а также научился «постоять за себя», что, видимо, послужило компенсацией той жизни, где он был невольницей.

Независимость и сила служили критериями жизни Джорджа, покуда он не получил инфаркт. Даже выйдя из больницы, он все равно оставался таким же упертым, и продолжал руководствоваться теми же критериями. Урок, который предстояло Джорджу вынести из этой жизни, заключался в равновесии: ему нужно было научиться сочетать свою власть со способностью слушать других – не только давать другим советы, но и самому принимать к сведению то, что говорят другие.

Он на короткое время перенесся еще в одну жизнь, из которой он видел лишь мгновения. Он был человеком из каменного века, с волосатыми руками и ногами, одетым в шкуры животных. Но умер он очень молодым – от голода. Это еще одно объяснение его избыточного веса в нынешней жизни: люди, пережившие голод, как, например умершие во время холокоста, зачастую в следующем воплощении имеют избыточный вес, который нужен им как гарантия того, что они больше никогда не будут голодать.

Я расположил его прошлые жизни в хронологическом порядке: человек из каменного века, монгольский воин, владелец постоялого двора в средневековой Германии, невольница с перебитыми ногами, убитый японец-гомосексуалист и, наконец, француз, погибший за свою страну. Разумеется, у него было много и других жизней, но он не перенесся в них во время наших сеансов и, возможно, не узнает о них никогда. Дух, являвшийся в ореоле синего света, сказал ему, что мы видим те прошлые жизни, которые важны для жизни настоящей.

«Обучение продолжается и по ту сторону» – говорил мне Джордж, и я был рад его позитивному настрою. «Ты развиваешь свои навыки, используешь свои таланты. Это не прекращается».

Гнев и насилие, физическая боль, жестокость, постоянная угроза смерти – все эти темы постоянно присутствовали во всех жизнях, и они же нашли свои параллели в жизни настоящей. Сопоставляя свои прежние воплощения, Джордж понял, насколько для него губителен его теперешний образ жизни: он слишком много пьет, ему необходимо контролировать свое кровяное давление, чтобы не получить второй инфаркт, его ярость также может обернуться для него инфарктом или инсультом.

На все это потребовалось почти два года регулярной терапии (с последующими периодическими сеансами), но когда он стал совмещать эти прозрения с другими терапевтическими средствами, которые я ему давал, например, с прослушиванием компакт-дисков с расслабляющей музыкой, я порадовался тому, что в нем, наконец, начались изменения. Он научился расслабляться даже без специальной медитации (метод, который я ему рекомендовал, но он отказался). Он сообщал мне, что ему стало легче общаться с людьми на работе, поскольку он научился их слушать и спокойно реагировать на их ошибки. Даже когда он злился, эти вспышки были не такими сильными, как прежде, и быстро проходили. Он научился время от времени расслабляться. Во время обеденного перерыва он ставил в офисе один из моих компакт-дисков и просил секретаршу позаботиться о том, чтобы его не беспокоили. Он снова начал играть в гольф и рыбачить, а также посещать бейсбольные матчи клуба «Флорида Марлинз».

Физическое здоровье Джорджа тоже наладилось. Его кровяное давление снизилось, улучшились функции сердца. Он выполнял упражнения, стал меньше пить спиртного, есть здоровую пищу, а также ладить со своей женой. Иногда я приглашал ее на наши сеансы, где она подтверждала его прогресс, выражая при этом такую же сердечную благодарность, как и он сам. То же самое было и с его детьми: он перестал быть для них диктатором, и постепенно становился хорошим отцом, другом и советчиком.

Одна перемена вела к следующей, и вскоре последовала целая череда изменений, которую мы называем синергетической петлей. Успех следовал за успехом.

«Я узрел проблески того, что находится по ту сторону, – говорил он мне. – Я видел себя в будущей жизни учителем, которого любят все дети. Это была очень счастливая жизнь. Я был очень доволен. Усвоенные мною навыки я воплотил в физической жизни здесь, на Земле. Кроме того, мне удалось мельком увидеть другой мир: сооружения из кристаллов, кругом свет, а люди – сами как лучи света».

Я был изумлен. Как я уже говорил, все это произошло еще до того, как я начал целенаправленно отправлять людей в будущее. Потом я подумал, что его видение могло быть либо метафорой, символом того, чего желала его сегодняшняя душа, либо не более чем сновидением, вызванным нашей работой с воспоминаниями прошлых жизней. Так или иначе, то, что он видел, было похоже на правду.

В конце нашего последнего сеанса я написал: «Он исцелил свое сердце, как духовное, так и физическое». Его кардиолог Барбара Трейси подтвердила эту физическую часть исцеления, и я знал, что теперь Джордж подает надежды. Жизнь для него, вдруг, обрела совершенно иной смысл. Духовность стала частью его психологической натуры. Для него теперь много значили его родные, друзья и сослуживцы. Много значило и удовольствие.

Теперь Джордж был подготовлен к следующей стадии своей эволюции. Когда тело Джорджа умрет, а душа будет готова вернуться, я убежден, что его новая жизнь будет проходить на более высоком уровне. Почти не сомневаюсь в том, что она в отличие от других жизней будет преисполнена благородства. Если бы он вновь не попал в свои прежние жизни и не вынес бы оттуда уроки, то ему потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы достичь того состояния, в котором он теперь. Возможно, ему пришлось бы прожить еще несколько жизней в гневе и ярости, прежде чем узнать для себя истины, которые были показаны ему во время регрессий. Его лечение закончилось, и я больше не вижусь с ним как с пациентом. Если бы он захотел, то я воспользовался бы возможностью переместить его в будущее – не в лечебных целях, но ради того, чтобы посмотреть на его следующую жизнь, в которой не будет места насилию, а также на его другие будущие жизни.

Благодаря отказу от гнева и насилия, которые являлись для Джорджа основными проблемами, его настоящая жизнь теперь изменилась. Настоящие и прошлые жизни других пациентов также служат демонстрацией того, каких изменений можно достичь в десятке различных аспектов жизни и, если экстраполировать дальше – в сотнях других аспектов. Чаще всего человек усваивает за одну жизнь только один урок, но иногда он уделяет внимание и другим урокам. Учитывая цели данной книги, я подразделил эти уроки на отдельные дискретные области, хотя эти области зачастую пересекаются и эволюция в одной может привести к эволюции в других. Истории, которые вы сейчас прочтете, служат замечательными примерами того, как люди развиваются в направлении новых жизней, которые перенесут их на более высокие планы и, в конце концов, приведут к наивысшему плану всего сущего.

Глава 3

ВИКТОРИЯ, ЭВЕЛИН И МИШЕЛЬ: ЗДОРОВЬЕ

Моя миссия как врача и психиатра – лечить физические и душевные заболевания, иногда по отдельности, но чаще всего одновременно, поскольку ум влияет на здоровье тела, а тело – на здоровье ума. Я принимаю концепцию «духовного здоровья», но для меня душа здорова всегда. На самом деле, душа совершенна, и я не знаю, что люди имеют в виду, когда говорят об исцелении души. Видимо наша отдаленность от ощущения полноты души и заставляет нас думать, что душу надо исцелять.

Слабое здоровье зачастую делает из нас нарциссистов, а нарциссизм заглушает в нас способность к состраданию, сочувствию, управлению гневом, а также к терпению – словом, ко всем тем качествам, которые позволяют их обладателю подниматься по эволюционной лестнице навстречу бессмертию. Зачастую, когда мы больны, мы только и думаем о своей болезни, и у нас остается мало шансов на продвижение. Поэтому в данной главе я пишу как о физических болезнях и недугах, таки о нездоровых состояниях ума – фобиях, страхах, депрессии, тревожности, и о том, как их облегчать. Влияют ли на все это прошлые жизни. Несомненно. Неужели влияют и будущие жизни? Накапливаемые факты все больше и больше заставляют меня считать, что так оно и есть.

Сейчас я представлю вам двух своих замечательных пациенток – Викторию и Эвелин. У первой из них был рак, превращавший каждый ее день в сущий ад, а вторая, несмотря на свой внешний успех в этой жизни, никак не могла совладать с чувством тревоги, которое разрывало ее изнутри. Я лечил Викторию, перемещая ее в ее прошлые жизни, а Эвелин я помог, показав ей будущее.

К этому времени я уже успел привыкнуть к потрясающим откровениям, которые получали мои пациенты во время регрессии, но случай Виктории наполнил меня таким чувством чудесного, которое мне не так часто доводилось испытывать с тех пор, как двадцать четыре года назад я впервые повстречался с Кэтрин.

Виктория – известный физик, член Академии искусств и наук, живет на Манхэттене. Я познакомился с ней, когда она пришла ко мне перед началом пятидневного семинара, проводившемся в Институте Омега, лечебном и образовательном центре в Ринебеке, штат Нью-Йорк. Она рассказала мне, что уже шестнадцать лет страдает сильными болями в спине, вызванными раком, перед которым все многочисленные операции и сеансы химиотерапии и облучения оказались бессильны. Она передала мне свою историю болезни толщиной несколько дюймов. Эта боль никогда не проходила, денно и нощно мучая ее как воспаленный зуб. Чтобы хоть как-то облегчить боль и уснуть, Виктории приходилось принимать на ночь большие дозы препарата, являющегося аналогом морфина, но днем она испытывала такие мучения, что не могла сохранять ясность ума, чтобы продолжать работать. Хотя Виктории было чуть больше пятидесяти, она вся поседела от боли, и ей приходилось красить волосы в черный цвет.

Виктория утверждала, что за несколько дней до семинара она прекратила принимать лекарства, и теперь может сосредоточиться на моих лекциях. «Как я вытяну эти пять дней без лекарств? – спрашивала она меня. – Вдруг меня отсюда увезут на скорой помощи?»

«Делайте все, что в Ваших силах, – отвечал я ей. – 51 пойму, если Вам нужно будет уехать».

Она продержалась до самого конца, оставшись на все сеансы, а потом подошла ко мне, чтобы рассказать о полученном опыте. В ее опыте было столько важных моментов, что я попросил ее поделиться ими со всей группой. В течение недели она пережила несколько регрессий, и все из них относились к одной и той же жизни, которая проходила в Иерусалиме во времена Иисуса. В той жизни Виктория была бедным крестьянином, широкоплечим мужчиной с огромными руками, который, несмотря на свою физическую мощь, оставался чутким к духовному миру и души не чаял в животных и птицах. Вместе с женой и дочерью жили они в деревянном доме возле дороги, никому не докучая. Виктория узнала дочь: она и в нынешней жизни была ее дочерью. Однажды этот крестьянин увидел голубя со сломанным крылом и опустился на колени, чтобы помочь птице. В это время мимо проходили маршем римские солдаты из элитного подразделения дворцовой охраны. Один из солдат, разгневанный тем, что какой-то человек преграждает им путь, сильно ударил его по спине, сломав несколько позвонков. Другие солдаты убили жену и дочь и подожгли дом. С того момента он больше никому не верил. И его спина осталась покалеченной навсегда.

В полном отчаянии, сломленный физически и эмоционально, он поселился рядом с главным храмом в стенах Иерусалима, где и прожил в пристройке до конца своих дней, питаясь одними овощами, которые выращивал сам. Он не мог работать физически и передвигался при помощи прочной палки и своего единственного животного – осла. Люди считали его слабоумным, но он был просто старым калекой. Тут его внимание привлекли слухи о неком равви, обладавшем даром исцелять людей, и он отправился в дальний путь, чтобы услышать проповедь этого человека (это была Нагорная Проповедь) – не ради исцеления или утешения, но скорее из любопытства. Последователи равви ужаснулись при виде этого крестьянина и прогнали его прочь. Он спрятался за кустом, откуда мог видеть глаза Иеши^[1]. «Смотреть в них – все равно, что в бездонные пропасти, наполненные неиссякаемым состраданием» – говорила мне Виктория.

«Не уходи далеко» – сказал Иешуа крестьянину, и крестьянин повиновался ему весь день.

Эта встреча принесла крестьянину пусть не исцеление, но надежду. Затем, вдохновленный проповедью равви, в которой услышал «глас истины», он вернулся в свою пристройку.

Когда равви собрался возвращаться в Иерусалим, крестьянином овладело беспокойство. Он знал, что Иешуа находится в опасной ситуации, ибо до него дошли слухи о том, что задумали содеять с ним ненавистные римляне. Он пытался пробраться к равви и предупредить его, но было слишком поздно. Когда они встретились в следующий раз, Иешуа уже нес на себе тяжелый крест, на котором его должны были распять. Крестьянин знал, что равви мучила страшная жажда. Найдя в себе смелость, крестьянин прорвался к Иешуа, пытаясь передать кусок увлажненной материи, чтобы смочить ему рот, но Иешуа уже прошел мимо него. Крестьянином овладел ужас, но тут же он увидел, что Иешуа обернулся и посмотрел на него. Он видел, что, несмотря на невероятные телесные страдания, обезвоживание и усталость, глаза равви по-прежнему преисполнены безграничного сострадания. Хотя Иешуа ничего не произнес вслух, крестьянин понял телепатически переданные ему слова: «Все хорошо. Сему назначено быть». Иешуа побрел дальше, а крестьянин последовал за ним на Голгофу к месту распятия.

На следующем сеансе к Виктории вновь вернулись воспоминания о жизни, в которой она была крестьянином, жившим во времена Иисуса. В этот раз крестьянин стоял один под проливным дождем, оплакивая смерть Иешуа на кресте. Иешуа был единственным, кому он верил с тех пор, как была убита его семья. А теперь и равви умер. Вдруг крестьянин заметил в области макушки какое-то странное ощущение, которое Виктория описывала как «электричество». Этот электрический разряд прошел по позвоночнику сверху вниз и крестьянин понял, что его спина выпрямилась. Теперь он больше не был калекой– горбуном. Он снова стал здоровым и сильным.

«Смотрите, смотрите!» – закричала уже настоящая Виктория.

Она начала танцевать, вращая бедрами. Боль полностью покинула ее. Исцеление того крестьянина произошло без свидетелей. Но теперь, две тысячи лет спустя, все в зале наблюдали танцующей Викторией. Некоторые даже плакали. У меня самого на глаза навернулись слезы. Пересматривая истории болезни своих пациентов, я порой забываю о том чудесном, загадочном и трепетном чувстве, которое возникало у меня во время их регрессий, но на сей раз, это чувство было вызвано тем, что я видел наяву. То, что я видел, не было результатом гипнотического внушения. В случае Виктории, серьезные повреждения позвонков и потеря хрящевой ткани были зафиксированы магнитно-резонансной томографией и другими исследованиями, которые она мне передала вместе с историей болезни.

Помню, меня преследовала мысль: «Как эта женщина, будучи известным ученым-физиком, сможет совместить все, что с ней произошло, со своей жизнью?» Разумеется, для того чтобы ответить на этот сложный вопрос, требовалось время. Но пока я наблюдал за ней и сопереживал ее радость.

Но предстояло случиться чему-то еще более удивительному.

В книге The Only Love Is Real («Реальна только любовь») я вкратце описал собственные воспоминания о прошлой жизни. Я был молодым человеком из очень богатой семьи, жившей в Александрии около двух тысяч лет назад. Я любил путешествовать и странствовать по пустыням северного Египта и южной Иудеи, и часто набредал на пещеры, где жили ессеи и другие духовные группы того времени. Моя семья тогда оказывала им поддержку. Во время одного такого путешествия я встретил человека, который был несколько моложе меня. Этот человек был удивительно яркой личностью. Мы вместе путешествовали около месяца, останавливаясь на ночлег. Он впитывал в себя учения этих духовных общин гораздо быстрее, чем я. Хотя мы стали хорошими друзьями, в конце концов, каждый из нас пошел своим путем. Я тогда отправился в синагогу около Великих Пирамид.

В тот раз я не стал пересказывать всю эту историю до конца, поскольку она носила исключительно личный характер, и мне не хотелось, чтобы люди думали, что я написал ее ради саморекламы, что-то вроде «Доктор Вайс во времена Иисуса». Надеюсь, вы поймете, почему я это делаю сейчас: ведь сейчас эта история – не моя, а Виктории.

Я снова встретил своего попутчика в Иерусалиме, где часто бывал, поскольку моя семья занималась там торговлей. Хотя я был богат, я никак не ощущал себя в этом городе торговцем – скорее ученым. Я выделялся среди других своей безупречно подстриженной бородкой и экстравагантной «разноцветной одеждой». Я видел это тогда так же ясно, словно это было сейчас.

В те времена жил некий странствующий равви, умевший вдохновлять огромные толпы людей, чем представлял угрозу для Понтия Пилата, который затем вынес ему смертный приговор. Я слился с толпой, собравшейся посмотреть на этого равви, который следовал на собственную казнь и, заглянув в его глаза, понял, что это и был мой друг, но спасать его теперь уже было слишком поздно. Все, что я мог делать, это смотреть ему вслед, хотя позднее у меня появилась возможность помогать деньгами некоторым из его последователей и его семье.

Эти воспоминания нахлынули на меня как раз в тот момент, когда Виктория, вернувшись в настоящее, стала радостно делиться с присутствующими своими откровениями. Я краем уха услышал, как она сказала:

– Я вас там видела.

– Где? – спросил я ее.

– В Иерусалиме. Когда Иисус нес свой крест. Тогда вы были важной персоной.

Тут меня охватила дрожь, которая прошла вверх по позвоночнику, воспламеняя его словно бикфордов шнур.

– Но как вы узнали, что это был я?

– По выражению ваших глаз. То же самое выражение глаз я и сейчас вижу.

– Во что я был одет?

– На вас было очень элегантное одеяние песочного цвета с яркой бордовой окантовкой. Вы не принадлежали ни к властям, ни к людям Пилата, но, глядя на вашу одежду, которую тогда мало кто мог себе позволить, и на вашу аккуратно подстриженную бородку, я поняла, что вы были богаты. Конечно, это были вы, Брайан! Я в этом не сомневаюсь.

Мы недоуменно уставились друг на друга.

Разумеется, тут психиатр мог бы сказать: «Все это – проекции ума. Ты – известный врач, проводишь семинары в Институте Омега. Ее боль прошла, поэтому вполне естественно, что она верит в то, что видела тебя во время регрессии». Что, правда, то, правда. Но, ведь, она точно описала мою внешность, одежду и бороду, а также всю обстановку и ситуацию, в которой я видел себя во время своей регрессии много лет назад. Лишь трое друзей полностью слышали от меня историю той моей регрессии, и Виктория никак не могла знать, как я выглядел и во что был одет.

Здесь происходило нечто замечательное, чему я не мог дать объяснение. Это выходило за рамки всего того, что было связано со здоровьем и исцелением, и относилось к сфере чего-то запредельного. «Сему назначено быть», сказал ей Иисус, исцелявший людей. Я чувствую, что это очень важные слова, но пока не берусь их истолковывать.

На следующий вечер после окончания конференции Виктория позвонила мне, все так же потрясенная тем, что ей открылось. У нас обоих, как у ученых, были все основания считать ее видение Иисуса правдой. По некой, пока не понятной нам обоим причине, нас вынесло за пределы нашей науки, поместив в две точки, в которых нам было суждено встретиться ради того, чтобы она могла исцелиться. То, что она видела меня в Иерусалиме, было не случайностью и не фантазией: это означало, что спустя тысячи лет, мне предстоит стать средством ее исцеления.

Я попросил ее поддерживать со мной контакт, и мы регулярно беседовали. Она до сих пор не испытывает боли при ходьбе и даже может танцевать. Когда она в очередной раз пришла к своему парикмахеру, он удивился тому, что на ее волосах краска так хорошо держится, но затем понял, что ее полосы снова стали расти черными: им вернулся естественный цвет. Как она утверждала, ее врач буквально отказывался верить, что она теперь может ходить и танцевать без боли. В октябре позвонил ее фармацевт, обеспокоенный тем, что она не обновила свой рецепт па обезболивающие препараты. «Мне они больше не нужны. Со мной все в порядке» – сказала она ему и даже расплакалась, сама себе не веря.

Эвелин работала в фирме, занимавшейся вопросами слияния компаний и приобретения прав в результате покупки акций. Когда дело касалось крупных компаний, в которых крутятся миллионы долларов, то оплата услуг, оказываемых фирмой, где работала Эвелин, также выражалась в семизначных цифрах. Поэтому Эвелин имела хороший ежемесячный заработок, который в конце года обычно удваивался или утраивался за счет премиальных, выплачиваемых за внесение вклада в развитие нового бизнеса.

Это была стройная привлекательная женщина лет тридцати пяти, с черными, коротко стрижеными волосами – почти клише молодой женщины, занимающей руководящую должность. Ее одежда отражала ее успех: костюм и сумочка от Шанель, шарфик от Эрме, туфли от Гуччи, наручные часы от Ролекс, а также бриллиантовое ожерелье. Однако когда я заглянул в ее глаза, – что было нелегко, поскольку всякий раз, когда она ловила на себе мой взгляд, она тотчас отворачивалась, – я увидел в них печаль. В ее глазах не было блеска – блестели бриллианты на шее.

«Мне нужна помощь» – произнесла она в тот момент, когда мы обменивались рукопожатиями.

Пока она у меня сидела, я видел, как она нервно заламывает пальцы сложенных на коленях ладоней. Я увидел, что она склонна выражать свои мысли простыми повествовательными предложениями, произнося их неестественно громким голосом.

– Я несчастлива.

Далее последовало молчание.

– Последнее время… я утратила свою веселость.

Эта фраза показалась мне уж слишком формальной. Но затем я вспомнил, что это цитата из «Гамлета». Иногда пациенты, чтобы не использовать свои слова, говорят чужими цитатами. Это своего рода защита, способ маскировки чувств. Я ждал, когда она продолжит. Действительно тут пришлось некоторое время подождать.

– Я так любила свою работу. Теперь я ее ненавижу. Я так любила своего мужа. Теперь мы развелись. Когда мне приходится с ним встречаться, я не могу на него смотреть.

– И когда произошла эта перемена? – поинтересовался я.

– Вместе с взрывами террористов-смертников.

Этот совершенно неожиданный ответ заставил меня задуматься. Иногда резкие перепады между радостью и подавленностью часто бывают спровоцированы такими факторами как смерть родителя (позднее я узнал, что отец Эвелин умер, когда она была еще ребенком), потеря работы или продолжительная болезнь (здоровье Эвелин было превосходным). Но вряд ли к разряду таких распространенных факторов можно отнести теракт, разумеется, если теракт напрямую не коснулся самого человека.

– Бедные евреи. Бедные евреи, – начала она плакать. – Эти чертовы арабы! – добавила она, переводя дыхание и утирая слезы.

Употребление такого, казалось бы, нехарактерного для нее ругательного слова служило указанием на то, что в ее душе кипела ярость.

– Значит вы – еврейка? – спросил я.

– Всем сердцем и душой.

– А ваши родители так же ревностно отстаивали свои убеждения, как и вы?

– Нет. Они не были слишком религиозными. Да и я тоже. Их не особо интересовала судьба Израиля. Но для меня эта страна много значит. Арабы собираются ее уничтожить.

– А как на это смотрит ваш муж?

– Он утверждает, что он – еврей. Хотя ему тоже нет никакого дела до Израиля. Это одна из причин, почему я его ненавижу.

Она враждебно уставилась на меня, возможно, потому что, несмотря на все ее страстные речи, я оставался спокоен.

– Послушайте! Ведь я потеряла всякий интерес – и к еде, и к сексу, и к любви, и к работе. Я так расстроена, так недовольна. Я не могу спать. Я знаю, что мне нужна психотерапия, а у вас прекрасная репутация. Помогите мне.

– Таким образом, вы сможете понять, откуда происходят ваши тревога и гнев?

– Я хочу вернуть себе счастье, – говорила она, качая головой. – Я хожу в кино, делаю покупки, ложусь спать. И при всем этом думаю о том, как я ненавижу арабов. Я ненавижу ООН. Я знаю, что они делают много хорошего, но среди них полно антисемитов. Каждый их голос направлен против Израиля. Конечно, я понимаю, что я слишком остро на все это реагирую, и знаю, что у меня есть другие дела. Но эти проклятые арабы… Как я могу думать о чем-то другом, если они смеют убивать еврейских детей?

Мы попробовали традиционную терапию – исследовали ее детство в нынешней жизни, но, поняв, что ее тревога и гнев произрастают не оттуда, она согласилась на регрессивную терапию.

– Отправляйтесь в то время и место, где впервые проявился ваш гнев, – скомандовал я, погружая ее в глубокое состояние гипноза, и сказал, чтобы она собирала по дороге всю информацию, в каком бы месте и времени ни очутилась.

«Вторая мировая война, – заговорила она низким мужским голосом. В ней сразу почувствовалась военная выправка, а на лице появилось выражение недоверия. – Я нацистский офицер-эсэсовец. У меня хорошая работа – я командую погрузкой евреев в фургоны для скота, их повезут в Дахау. Там этих евреев ждет смерть. Если кто– нибудь из них попытается бежать, то я буду стрелять в него. Мне не нравится это делать. Хотя мне совершенно не жалко, когда эти паразиты умирают. Просто мне жаль тратить на них пули. Пули дорогие. Нам сказали, чтобы мы берегли боеприпасы».

Ее хладнокровная декламация никак не вязалась с периодически прорывающимся ужасом в голосе и легкой дрожью тела. Должно быть, как немец, она ничего не чувствовала по отношению к тем людям, которых убивала, а как Эвелин, содрогалась в ужасе от этих воспоминаний.

Я обнаружил, что самый верный способ переродиться среди сообщества людей, определяемого религией, расой, национальностью или культурой – это ненавидеть этих людей в прошлой жизни, иметь против них предубеждения или совершать над ними акты насилия. Поэтому я совершенно не удивился, что Эвелин была нацистом. Ее пылкое стремление защищать Израиль в этой жизни – своего рода компенсация за антисемитизм в той жизни, когда она была немцем. Но эта компенсация стала чрезмерной. Ненависть, которую она питала к евреям, теперь перешла в такую же ненависть к арабам. Не удивительно, что она испытывала тревогу, горечь и подавленность. Не слишком-то она продвинулась в своем путешествии к исцелению.

Эвелин перешла к другой части своей немецкой жизни. Она вспомнила, как погибла в ожесточенном бою, когда армия союзников вошла в Польшу. Пересматривая после той смерти свою жизнь, она испытывала угрызения совести и огромную вину. Но ей все равно необходимо было теперь вернуться, для подтверждения усвоения того урока и возмещения ущерба тем людям, которым она причинила страдания в той жизни в Германии.

Все мы – души, и каждый – часть Единого. Будь мы немцы или евреи, христиане или арабы, все мы, в конечном счете, одинаковы. Но, по всей видимости, Эвелин не усвоила этот урок. Ее ненависть не исчезла.

– Я хочу попробовать провести с вами эксперимент, – сказал я ей, вернув ее в настоящее. – Вы не возражаете? – И она охотно согласилась.

Перестав тревожно перебирать пальцами, она устроилась поудобнее, и стала смотреть на меня в ожидании.

– Я считаю, что своими действиями в нынешней жизни мы способны повлиять на наши жизни грядущие, – сказал я. – Своим гневом в отношении арабов вы уже сейчас оказываете влияние на свою будущую жизнь, точно так же, как оказывали влияние на другую жизнь своей ненавистью к евреям. Сейчас я хочу переместить вас в вашу возможную следующую жизнь, – в ту жизнь, которая вас ожидает, если вы не измените свои взгляды, и останетесь той же Эвелин, которой были тогда, когда пришли ко мне за помощью.

Я погрузил ее в глубокое гипнотическое состояние и направил в будущую жизнь, которая явно имела связь с жизнью немецкого солдата и с ее настоящим предубеждением против арабов. Ее глаза оставались закрытыми, но было очевидно, что все, что они сейчас видят, вполне реалистично.