Текст книги "Локи Выдумавший обман (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
Глава сорок восьмая: Локи
После пролога
Я кое-как поднимаюсь сперва на колени, упираюсь ладонями в пол, балансируя на нетвердых конечностях, над которыми пытаюсь вернуть контроль. Как будто я – марионетка, которой только что отсекли все веревочки, и приходится срочным образом учиться двигаться самостоятельно.
Мне больно. Боль такая сильная, пронзительная и горячая. Не моя.
Совершенно точно не моя. Я привык к тому, что меня за двести лет, как только не пытали и чем только не убивали. А эта боль – она как будто в первый раз. Знаете, все равно, что порезанный палец: когда первый раз видишь кровь – это страшно и, кажется, от этого непременно умрешь. А потом просто относишься философски: наматываешь пластырь и живешь себе дальше.
С чувствами во мне – совсем другое. Они на грани, в той острой точке, когда понимаешь, что еще немного – и провалишься в самую агонию, и хочется, чтобы это случилось поскорее, потому что терпеть больше невозможно.
И когда догадка приходит в мою голову, я чувствую слабое прикосновение холодных пальцев к своему запястью.
– Локи…
Поворачиваюсь – и впервые в жизни, впервые за всю мою пустую и бессмысленно жизнь, мне хочется закрыть глаза и сказать: «Это – не правда».
Александра – эмпатка. И она чувствует не только мои эмоции, мою страсть и желание.
Она чувствует и мою боль тоже.
Настолько сильно, что та отпечатывается на ее теле каждой из моих ран, проступая на одежде бурыми пятнами.
– Я… не очень… хорошо себя чувствую… – шепчет Овечка стремительно синеющими губами. – Бинт бы… помог…
И улыбается, чтобы приободрить меня.
Моя маленькая храбрая Александра хочет, чтобы я не боялся ее потерять.
Я прижимаю ее к себе, прячу лицо в темных волосах.
– Все будет хорошо, Овечка…
Она кашляет и выдыхает:
– А еще… великий… обманщик…
Становится тихо-тихо. Так тихо, что слышу, чего больше нет в этой тишине: рваных и медленных ударов сердца.
В этой проклятой тишине больше нет моей Александры.
Когда я был совсем маленьким, какая-то из матерей рассказывала мне притчу о человеке, который хотел доказать Создателю, что его работа не так уж сложна, и не придумал ничего лучше, чем перетаскать горстями снег из пустыни в океан. Не знаю, что было у чудака в голове, но у него ничего не получилось, потому что идея была с самого начала обречена на провал. В детстве эта история – основанная на реальных событиях – казалась совершенно безумной. Но если бы кто-то сейчас предложил разменять жизнь моей Александры на то, что я потрачу бессмертие, наполняя Тихий океан песком из Сахары, я бы даже не стал торговаться.
Только никто не предлагает.
Она умерла из-за меня. Не потому, что фанатики поймали ее и устроили пытку. Как раз нет: никто ее не увидел и не услышал, и я знаю, в чем причина. Кулон У, который до сих пор на моей Овечке. Кулон богини Удачи, который помогает во всех начинаниях, личный флакон бесконечного везения. Везения во всем: в том, чтобы под рукой оказался полезный демон, который за пару часов переделает всю работу с базой, в том, что ее не выгнали с работы за прогулы. В том, что «проклятие» моего отца обходило ее стороной. В том, что она прошла мимо охраны, которая ни за что бы не пропустила ее в святая святых этого клоповника.
Но так получается, что убил ее все-таки я.
За стенами трухлявого создания слышны крики и возня. Воздух медленно наполняется запахом бензина – и по полу начинает ползти дым. Очень быстро подбирается к моим ногам, лижет Овечку за пальцы лежащей на досках ладони. Ревниво подтягиваю мою девочку выше, к себе на колени, и качаю, как ребенка, хоть она спит самым крепким сном в мире, и больше всего на свете мне хочется ее разбудить.
– Так и будешь тут сидеть? – слышу знакомый голос и даже не поднимаю голову.
– В кои-то веки ты – и не ерничаешь, – говорю с заметной иронией. Хорошо, что Александра лежит в моих руках, иначе я бы попытался его убить, даже зная, что это невозможно ни одному смертному и бессмертному существу на земле.
– У тебя все равно ничего не получилось бы, – бросает отец, присаживаясь на корточки. Смотрит на Овечку долгим взглядом, потом с горечью изучает месиво в моей груди. – Оставь ее, Локи, все кончено.
Так просто, да? «Оставь ее, Локи?» «Все кончено?»
Я смеюсь, как ненормальный. Слишком громко, но это все равно не глушит боль. Наоборот: сжимает глотку стальным обручем, давит до судорог в голосовых связках, и я все-таки ору. Не кричу, не вымаливаю прощение. Просто ору, потому что мне на хер не нужно это сраное бессмертие, если я буду в нем один.
– Локи…
– Пошел на хуй отсюда. Я не знаю, в чем был твой великий замысел, но ты забрал невинного светлого человека только потому, что хотел чему-то научить своего бестолкового сына. Кто-то должен уравновешивать этот твой сраный неидеальный мир, Создатель. Кто-то должен заплатить за твои игры со смертными. Думаю… – смотрю ему в глаза, но даже сейчас там нет ни капли сострадания, – жизнь твоего бессмертного сына – адекватная цена.
– Думаешь, я буду просто стоять и смотреть, как ты корчишь из себя влюбленного дурака? – недоумевает он.
– Думаешь, мне не плевать, что ты будешь делать?
Дым поднимается выше, и я просто не могу поднять Александру над молочно-белой завесой, которая поглощает ее с неумолимой быстротой.
– В одном ты точно ошибся, Создатель. – Я отвожу волосы с лицо моей Александры и поглаживаю ее щеку, проклиная себя за то, что не делал этого раньше каждую минуту, которую мог делать. – Я не корчу влюбленного дурака. Я и есть влюбленный дурак.
Дым ползет еще выше и путается между темными прядями моей Александры, как любовник. Ревниво стряхиваю белые хлопья с ее локонов, но это напрасная трата времени.
– Кто тебе сказал, что я ошибся, Локи?
Его слова словно активируют заклинание остановки времени. Воздух между нами кристаллизируется в мириады мелких льдинок. Дым замерзает у меня на пальцах.
Ненавижу эти его фокусы.
Ненавижу то, что чтобы я ни делал – он снова впереди.
А сейчас к этой ненависти прибавляется поганое чувство, что все это время не я играл с ним, а он играл со мной. И что я был просто гончей, которая бежала за кроликом его замысла, хоть думала, что поступает по своей воле.
– Надеюсь, Локи, теперь ты понимаешь?
– Ни хера я не понимаю, – вру я. Понимаю, сукин сын, теперь-то все отлично понимаю. – Ты привел ее сюда? На заклание?
– Это ты, а не я придумал назвать ее Овечкой. – На этот раз он не скрывает, что даже в таких мелочах облапошил меня, как желторотика, севшего играть в покер с «Акулой». – Скажи мне, сын, каково это – чувствовать себя обманутым и использованным? Чувствовать себя носовым платком, в который высморкались и бросили в урну?
Херовее не придумаешь, но у меня язык не повернется произнести это вслух.
Хотя, это же Создатель: он знает мои мысли до того, как их узнаю я сам.
– Каково это: быть обыгранным игроком, у которого невозможно выиграть?
– Если бы ты только знал, как меня затрахала твоя философская чушь, – отмахиваюсь от него.
«Просто уйди, Создатель. Я не стану ничего у тебя просить, только дай мне сгореть в тишине, а не под аккомпанемент твоего морализаторства. Поверь, хуже, чем сейчас, ты мне уже не сделаешь».
Он слышит мой внутренний монолог и медленно, красуясь, качает головой.
– Хочешь контрольный выстрел? – усмехаюсь я. Нет, правда, он и так вырвал у меня сердце. Что может быть хуже?
В памяти всплывает тот день, когда я водил Александру в музей.
Статуя, возле которой она стояла с полными глазами слез.
И наш с ней разговор.
«Что плохого в том, чтобы прожить одну жизнь с любимым человеком вместо сотен жизней одному?..»
«Ни одна не стоила того, чтобы прожить с ней одну единственную жизнь от начала и до конца?..»
– Ты стоишь, мой Бермудский треугольник, – говорю шепотом, и в моей разодранной груди пульсирует режущая, раскаленная боль. – Ты стоишь миллиона жизней.
Я ведь могу расколоть душу и…
– … и я верну ее взамен на эту жертву, Локи, – продолжает Создатель. – Но ты забыл, что у истории Нежности и Гнева нет конца. Почему?
– Потому что они стали смертными, а до возни смертных в Тени уже никому нет дела.
– Нет, Локи. Потому что можно вернуть жизнь, но нельзя вернуть человека, Локи.
– Можно, блядь, хотя бы сейчас без ребусов?
Отец смотрит мне в глаза и тихо, как будто ему надоело надо мной издеваться, говорит:
– Она будет Александрой, но она не будет той Александрой, которую знаешь ты. И в какой-то совсем другой ее жизни она, возможно, будет учиться в консерватории и жить на другом континенте, будет страдать от аллергии на арахисовое масло и жить в счастливой семье. И в ее жизни не будет тебя, Локи. Все, что произошло, останется только в твоих воспоминаниях. И ты проживешь с ними всю свою, может быть, очень короткую или очень длинную смертную жизнь.
Но она будет жива.
Я снимаю с шеи Овечки ошейник и отдаю отцу. Он молча сжимает его в кулаке и от адской вещи не остается и следа.
– Я никогда ни о чем тебя не просил, Создатель. Но если ты не полный засранец, то выполнишь мою просьбу.
Сглатываю, потому что жжение в груди становится просто невыносимым, но дело совсем не в том, что моя душа вот-вот лопнет надвое. Плевать на это. Я как полоумный трясся над своим бессмертием, а теперь не могу дождаться, как бы поскорее избавиться от этой ноши.
Я не знаю, смогу ли жить в том мире, где мой Бермудский треугольник будет улыбаться другому парню. Будет любить какого-то так же сильно, как любила меня.
Но одно знаю точно.
– На этот раз сделай ее счастливой.
Глава сорок девятая: Александра
Полгода спустя
– Сашенька, подъем! Опоздаеш. Стилист вот-вот придет!
Пытаюсь подтянуть одеяло еще выше, хоть и так зарылась в него с головой, и даже пятки торчать наружу. Но мама умеет быть настойчивой, особенно когда дело касается такого важного события в жизни ее уже совсем взрослой дочери, как свадьба.
– Хочешь выти замуж в пижаме? – Она немилосердно сдергивает покрывало и смотрит на меня наиграно строгим взглядом.
– Не такая уж плохая идея, – сонно бормочу я. – Особенно, когда пижама от «Виктории Сикрет».
– Александра Романова Вторая, ну-ка живо в душ, или, клянусь, я принесу душ в твою постель.
– Все равно я сплю в ней последний раз. – Показываю ей язык и все-таки вскакиваю на ноги.
На это матери возразить нечего, и она, прижимая одеяло к груди, с умилением смотрит, как я потягиваюсь и первым делом бегу к стойке, на которой висит мое тщательно отглаженное свадебное платье. Даже пальцем боюсь его тронуть – такое оно красивое. Ни одной принцессе из диснеевских мультиков не снился такой прекрасный наряд.
Поворачиваюсь и совершаю свой ежедневный утренний ритуал: беру со стола рамку с фотографией Димы, чмокаю его в губы и радуюсь, что принц у меня тоже самый лучший. Умный, красивый, обеспеченный. Влюбленный в меня без памяти.
Ставлю фото обратно, бегу в душ, но в дверях поворачиваюсь, чтобы еще раз посмотреть на мужчину своей мечты.
Только на этот раз это совсем другое лицо.
Снова. Опять. Каждый раз совершенно неожиданно, как будто сама жизнь не дает мне выработать защитные инстинкты.
Вместо моего белокурого голубоглазого Димы с милыми вихрами, на снимке сероглазый брюнет с острыми чертами лица, немного приподнятыми уголками глаз и хищной улыбкой. Такой… Невыносимо красивый, что сердце заходится, будто я могу умереть от одной только мысли о том, что могла бы почувствовать, поцелуй он меня.
Наваждение какое-то.
Трясу головой, жмурюсь, опять смотрю на фото – и теперь там снова мой жених.
– Все хорошо? – взволнованно переспрашивает мама.
– Просто предсвадебный мандраж, – успокаиваю ее и, закрывшись в душе, наваливаюсь спиной на дверь.
Если бы я не училась в медицинском и не высмеивала всякую паранормальную чушь о переселении душ, я бы поверила, что вижу кого-то из своей прошлой жизни.
Вижу, кажется, с самого рождения.
За два часа мои волосы превращают в умопомрачительную прическу, на лицо накладывают макияж, и мама помогает затянуть корсет платья, которое сидит на мне точно по фигуре, потому что сшито на заказ у модного дизайнера. Я смотрю на себя в зеркало и чувствую неприятное волнение, которого точно не должно быть, потому что сегодня самый счастливый день в моей жизни, и в нем нет места всяким надуманным страхам.
Хотя это и не страх совсем. Скорее, паника. Да, точно, это просто паника, обычная предсвадебная паника, потому что хоть мы с Димой встречаемся уже два года, именно сегодня наши отношения перейдут на новый уровень.
– Ты у меня такая красавица, – шепчет мама в отражение в зеркале. Стоит у меня за спиной, поглаживает плечи и глотает слезы, как будто я иду на заклание, а не в ЗАГС. – Ты точно его любишь, солнышко мое?
– Конечно, люблю, – отвечаю быстро-быстро, потому что всем сердцем в это верю.
Мама кивает, отходит, а я пытаюсь представить рядом Диму. В строгом костюме, с его прекрасными светлыми глазами и заботой, которой она окружил меня со всех сторон. За моей спиной начинает материализоваться мужская фигура, и я счастливо улыбаюсь, предвкушая увидеть знакомую улыбку. Его улыбка всегда меня успокаивает.
Но… очевидно, это не Дима.
Он выше, крепче, и вместо строгого черного пиджака на нем модный синий костюм и щегольская рубашка персикового цвета. И то же лицо – красивое, острое, как отражение в лезвии ножа. И хитрая усмешка, от которой кровь приливает к щекам. Его рука обвивается вокруг моей талии, притягивает к себе, и я не могу сопротивляться, сама льну к нему, как вещь к своему хозяину. Незнакомец наклоняется – я чувствую его дыхание у себя на шее. Он не существует, лишь плод моего воображения, но я чувствую каждое прикосновение губ, каждый горячий поцелуй и зубы, прикусывающие мою артерию.
Собственное отражение беззвучно шепчет одними губами: «Ты кто? Я тебя знаю?»
– Ты что-то сказала, дорогая? – переспрашивает как будто из тумана голос матери.
Я вскидываюсь, моргаю, как будто только что проснулась – и отражение в зеркале снова показывает только меня. Я прикладываю к нему ладони, нажимаю, сейчас как никогда сильно и отчаянно веря, что в зазеркалье существует другой мир и другой мужчина, с которым – хоть я его и не знаю – мы тесно связаны.
– Ничего, мам. Просто мысли вслух. Нервничаю. Учусь говорить: «Да, согласна!»
Через полчаса машина уже возле подъезда. У нас современная свадьба: никаких старых обрядов и всего такого. Дима заходит в комнату, вручает мне круглый шарик букета из белых розочек и чмокает в щеку. Восторг в его глазах такой яркий, что мне хочется прикрыться рукой от такого обожания. Нет, ну о чем я только думала? Вот же он – мужчина, который будет любить меня всю жизнь, будет боготворить, холить и лелеять, носить на руках и обожать наших детей. А тот, другой – это просто моя слишком буйная фантазия. Я с детства всем рассказывала, что существует параллельный мир, где живут злые вампиры и милые демоны, и где никогда не светит солнце, а в центре столицы в высокой черной башне живет принц в заточении, и его сердце никому не принадлежит. Но я становилась старше, фантазии тускнели, и мне пришлось распрощаться с детством и своими фантазиями.
– Ты такая красивая, – шепчет Дима, порываясь снова меня поцеловать, но я легонько толкаю его в плечо. – Понял, извини, не буду портить макияж.
Мы садимся в разные машины: Дима с шафером и отцом, я – со своей подружкой и матерью.
Смотрю в окно и пытаюсь представить, какой будет наша первая брачная ночь, потому что, хоть мы с Димой уже два года в паре, он уважает мое желание оставить хоть что-то традиционным. Например – мой первый раз уже в статусе жены. Почему-то это кажется совсем не смешным и не древним, а правильным. И надо мной вполне можно смеяться по этому поводу – мне, в общем, все равно.
– Ты такая счастливая, Сашка, – повизгивает от радости Оля, моя подруга со школьной семьи.
Она у меня правая рука, левая нога, одно из полушарий и все такое. У кого-то подружки – голос здравомыслия, а у меня – визг безрассудства. Когда я рассказала ей о мужчине из снов, рассчитывая услышать трезвые доводы в пользу, почему у меня протекает крыша, она раздобыла где-то программу создания лиц, и мы потратили пару часов, пытаясь создать портрет по моим воспоминаниям. В итоге сделали штук десять, и каждый не был похож на предыдущий. Потом еще с месяц просто вместе разыскивали снимки в социальных сетях, хоть за это время можно было с большим успехом отыскать иглу в стогу сена. В общем, все дошло до абсурда: я смирилась, а Оля еще какое-то время пыталась отыскать моего несуществующего «принца из снов», как сама же его и назвала.
– Сегодня опять снился? – шепотом спрашивает она.
– Хуже, сегодня целоваться лез, – так же шепотом отвечаю я и притрагиваюсь пальцами к шее в том месте, где призрак оставил невидимую печать поцелуя. – Просто блажь какая-то.
– Вот зря ты со мной к колдунье не пошла, – корит подруга. – Может, вызвали бы дух твоего красавчика…
– Откуда ты знаешь, то он красавчик? – фыркаю я.
Машина притормаживает на светофоре, и я выглядываю в окно. Кафе с названием «Пончик», детский магазин, на котором нарисована огромная пустышка, ювелирный магазин, возле витрины которого стоит высокий мужчина в модной персиковой рубашке и синих брюках. Темные волосы, широкие плечи, стройное тело породистого жеребца.
Я уже видела эти брюки и эту же рубашку!
Открываю дверцу и практически выскакиваю на дорогу.
– Александра! – кричит мама. – Ты куда? Да что случилось?!
На светофоре загорается красный – и машины, как по команде, начинают сигналить. Из окна черного внедорожника высовывается темноволосый мужчина и кричит:
– Иди за меня замуж, красотка!
Я не обращаю внимания, пытаюсь лавировать в потоке машин. Почему им так трудно подождать всего минуту?! Подбираю юбки, но все равно путаюсь в ногах и чуть не падаю, вовремя хватаясь за капот спортивного автомобиля, и блондинка за рулем крутит пальцем у виска.
А когда я, наконец, как лягушка по листьям кувшинок, перебираюсь на противоположную сторону, то возле витрины уже никого нет. Осматриваюсь по сторонам, стараясь не реагировать на крик матери. Воздух пахнет холодной свежестью и морской солью. Должно быть, я похожа на собаку, пытающуюся взять след. С одной стороны, тротуар уходит по прямой – и там никого нет. С другой – поворот всего в десятке шагов. Сбрасываю туфли и босиком бегу туда, на ходу чуть не сшибая пожилого мужчину. Извиняюсь, подбираю с земли его трость и снова бегу, окрыленная мыслью, что там, за углом, я, наконец, разгадаю эту загадку.
Но за углом никого. Просто пустой тротуар. Совершенно пустой, как будто жизнь нарочно вычистила улицу от случайных прохожих.
– Ты совсем сдурела? – орет где-то совсем рядом Оля.
– Он был там! – кричу я, сжимая виски ладонями.
– Да кто был-то?
– Тот мужчина из моих снов. У витрины ювелирного магазина.
– Там никого не было, Сашка, – хлопает глазами подруга. – Я же смотрела за тобой, когда ты, как угорелая вылетела из машины. Никого не было. Я бы точно заметила.
– Александра, что происходит?! – Крик матери скорее испуганный, чем раздраженный.
А я…
Я просто снимаю фату вместе со шпильками и вкладываю ей в руки. И пячусь, чтобы не угодить в объятия.
– Скажи Диме, что он очень хороший, – прошу ее в ответ на непонимающий взгляд. – Правда, хороший. Но я, кажется, принадлежу кому-то другому.
Глава пятидесятая: Александра
Прохожие косятся на меня, как на ненормальную, потому что на улице уже стемнело, а я брожу по парку босая и в свадебном платье без малейшей мысли, куда идти и что делать. Небо уже темно-синее, как бархат, сверкает ярким серебром звезд, и я развлекаюсь тем, что черчу между ними прямую своего пути. Возможно, где-то там спрятана разгадка ребуса, который приведет меня к волшебной дверце, за которой я найду выдуманную волшебную страну из своих детских фантазий. Даже если она наполнена не единорогами и феями, а кровожадными тварями и развратными порождениями порочной крови.
Никогда за свои двадцать лет не делала ничего глупее, чем сегодняшний побег. Но домой возвращаться совсем не хочется. Не потому, что стыдно или боюсь осуждения родителей. Просто мне вдруг кажется, что это – совсем не то место, где я должна быть.
Спокойно, Александра, ты же медик, ты знаешь, что у любого «внезапного озарения» есть медицинское обоснования, записанное в классификацию психических заболеваний. И раз я пока способна осознавать, что у меня большие проблемы, то можно надеяться, что в ближайшее время смирительная рубашка не станет моей повседневной одеждой. Если, конечно, та милая пожилая женщина, которая идет за мной следом, прямо сейчас не звонит людям в белых халатах.
Но, похоже, домой все-таки придется вернуться, потому что у меня нет ни копейки денег, а в метро бесплатно меня точно не пустят.
Сворачиваю на малолюдную улицу и стараюсь не смотреть по сторонам, чтобы не натыкаться на осуждающие и насмешливые взгляды. Кто стал сегодня звездой ютуба – тот я. Причем, судя по количеству снимающих, я попала в объектив во всяких-разных ракурсах. Что ж, буду вести свой канал из сумасшедшего дома, стану, возможно, первым официально чокнутым блогером.
На пешеходном переходе меня пытается кадрить долговязый парень: травит идиотские подкаты в духе тех, не нужен ли моей маме зять. Я подбираю юбки, выразительно кручусь вокруг своей оси и спрашиваю:
– Мой прошлый парень, который подкатывал так же, теперь сидит в печали позора, потому что у него есть теща, но нет жены. Хочешь стать вторым?
Он кривится, но закрывает рот и, пока мы ждем «зеленый», старательно делает вид, что меня не существует.
Перехожу на другую сторону – и передо мной снова тот самый ювелирный магазин!
Заколдована петля, бег по кругу – я готова оправдать это чем угодно, только бы принести каплю фатализма в совершенно обыденную вещь. Мало ли, как меня сюда занесло, в конце концов, именно отсюда до моего дома почти рукой подать, хоть я ни разу за всю свою жизнь не ходила по этой стороне улицы.
Останавливаюсь у витрины, разглядывая элитные украшения. Интересно, что он мог здесь рассматривать? Даже если никакого «его» не существует, я буду продолжать верить в переселение душ. Я же теперь официально сумасшедшая и мне можно верить во все, что угодно.
На бархатной подушке лежит красивое ожерелье и пара сережек. Еще – браслет с изумрудами. И красивое кольцо с бриллиантом. Может быть, у него есть девушка, и он подыскивал ей достойный подарок к предложению руки и сердца?
«Вообще-то я собирался сделать тебе предложение… Ну, знаешь: одно колено, маленькая коробочка, красивое кольцо…»
Отчетливо слышу эти слова в своей голове: мягкий насмешливый голос, самоуверенность в каждой гласной, ни намека на то, что он допускает хотя бы намек на отказ.
В темной витрине за моей спиной возникает уже знакомое лицо, но на этот раз без улыбки. Напряженный серый взгляд, нахмуренные брови и голос, чуть не тонущий в шуме пролетевшей мимо полицейской машины:
– Невеста потеряла жениха?
Сглатываю, потому что у моего безумия появился новый симптом – слуховые галлюцинации, и, не думая, отвечаю:
– Нет, кажется, нашла.
Поворачиваюсь, наплевав на стертые в кровь стопы.
– Привет, Овечка, – без намека на улыбку говорит мужчина.
– Овечка… – повторяю вслед за его губами. – Я тебя знаю.
Это не вопрос – это правда, с которой я, кажется, родилась на свет. Это что-то такое, что всегда было со мной: как кров, как воздух в легких, как закон жизни, который заложен в биение сердца.
– Надеюсь, что знаешь, – соглашается он. Пробует улыбнуться, но вместо улыбки получается какая-то гримаса боли, как будто у него вдруг оголился зубной нерв. – Откуда у тебя это?
Протягивает руку, но в последний момент одергивает ладонь, как будто боится случайно тронуть меня даже кончиками пальцев. Слежу за его взглядом и сжимаю в кулаке кулон в форме большой буквы «У» на цепочке. Мама настаивала, чтобы я сняла эту безделушку, а вместо него надела подходящие случаю украшения. Я отказалась.
– Нашла в песочнице, – чувствую, что глупость в моей улыбке просто зашкаливает, но ничего не могу с собой поделать. – Была совсем маленькая и просто откопала лопаткой. С тех пор никогда не снимаю. Это… – передергиваю плечами, – просто безделушка. Бижутерия. Но почему-то не темнеет и ни один камешек не отвалился, хоть я в нем и в ванну, и на море.
– Прямо волшебство, – все-таки выкраивает улыбку мужчина.
И между нами снова висит долгая неловкая пауза.
Я знаю его имя. Знаю, что когда он злится, его глаза становятся такими темно-серыми, какими бывает только смертельный ураган, а когда он доволен, то издает такие звуки, будто он – енот, и его кормят шоколадными рисовыми шариками. Знаю, что у него огромное сердце, которое он прячет за семью замками, и что я любила его, люблю и всегда буду любить.
Мне бы только вспомнить его имя. Не знаю, почему, но уверена – я должна сделать это без подсказок.
– Может быть… – Он кивает на противоположную сторону улицы. – Могу отвезти тебя, куда скажешь.
Я осматриваю несколько припаркованных около магазина машин и уверенным шагом иду к черной, спортивной. Еще не вижу номер, но знаю, что там есть восьмерка и двойка. Мужчина молча идет за мной, наблюдает, как я безошибочно угадываю его машину. Помогает сесть и, пока я нервно тереблю на коленях испачканное свадебное платье, убирает крышу. Простреливает взглядом, явно наслаждаясь произведенным эффектом.
– Куда едем? – спрашивает еще раз, потому что я продолжаю молчать, и потому что меня основательно трясет.
Ответ уже есть в моей голове, но он настолько безумный, что я боюсь произнести его вслух и просто стучу пятками по полу, все больше набирая темп.
– Овечка? – еще раз напоминает о своем существовании.
Поднимаю голову. У него такой взгляд… Точь-в-точь как моих снах. У человека не бывает таких глаз. Как будто там, за зрачками, прячется демонический туман. Такой взгляд невозможно придумать, его можно увидеть – и запомнить на всю жизнь.
Мужчина чуть подается вперед, темные волосы падают на лоб, пряча взгляд в острых тенях. Такой красивый, что у меня сердце заходится сумасшедшим ритмом, и хочется сжать его в ладонях, как испуганную птицу.
– Куда едем, Александра? – снова интересуется он, даже не пытаясь скрыть свой сосредоточенный на моих губах взгляд.
– Ты знаешь мое имя, – продолжаю шептать я.
Нормальные девушки в таких случаях вспоминают о маньяках и преследователях, быстро выбрасывают блажь из головы и убегают за тридевять земель. Желательно попутно громко зовя на помощь. А я – ненормальная девушка, потому что от осознания того, что он знает, как меня зовут, на глаза наворачиваются слезы. И в груди болит так сильно, словно с души слетает цементная скорлупа, и под каждым сколом кровоточат оголенные нервы.
– Поехали к тебе, – говорю твердо и уверенно, ни на секунду не сомневаясь, что наша встреча – только первое из многих открытий, которые меня сегодня ждут.
