Текст книги "Школа добродетели"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)

Эдвард подобрал с пола несколько писем миссис Уилсден и швырнул их к ногам Стюарта.

Стюарт пробежал глазами одно письмо, потом другое.

– Бедняжка, как ей тяжело, как ужасно она страдает.

– Я знал, что ты так скажешь. А куда деть меня?

– Я хочу сказать, как ужасно страдать через ненависть. Но она придет в себя, увидит все в другом свете и будет страдать иначе. Хотя для тебя это неважно до тех пор, пока ты не желаешь ей дурного и не ненавидишь ее в ответ.

– Что ты имеешь в виду, почему неважно?

– Ну, это не дает тебе никакой информации о том, что происходит на самом деле. Ты должен думать об этом по-своему, независимо от нее. Она – не голос Бога, или правосудия, или чего-то еще в этом роде. Она не может прикоснуться к тебе или как-то тебе повредить. Она несчастный человек, неадекватно реагирующий на происходящее. Ты, конечно, связан с ней, тебе придется думать о ней, жалеть ее, помогать ей по возможности… вы соединены навсегда. Но это не значит, что она твой судья. Ты ведь не испытываешь к ней ненависти?

– Нет, конечно, но… – Ответ Стюарта сбил Эдварда с толку. Он чувствовал, что не удовлетворен этим ответом. – То, что она пишет… эти угрозы, эти проклятия…

– Она не может проклясть тебя, Эд. Такого рода силы не существует. Разрушительная сила целиком находится в твоем мозгу. Ты ведь не думаешь, что она придет к тебе с пистолетом?

– Нет, не думаю. Но ненависть способна убивать. Она заставляет меня ненавидеть себя самого. Я мог бы решить, что таково ее желание, и случайно попасть под автобус. Я мог бы стать своим собственным проклятием.

Стюарт нахмурился и посмотрел на него.

– Тебе не нужно жить одному. Это очередная блестящая идея Томаса, но он не всегда прав. Он смотрит на вещи драматически. А я не вижу тут ни драмы, ни загадки. Нет никаких загадок.

– Нет, есть. Моя загадка. Моя собственная.

– Возвращайся скорее домой или переезжай ко мне. Правда, я хочу съехать оттуда, но мы могли бы найти что-то на двоих. Страдание стало для тебя самоцелью. Хватит, вернись и отдохни, успокойся. Ты же все время заводишь себя, ты уже прошел все это…

– Нет, не прошел… пока еще… может быть, никогда…

Эдварду вдруг пришло в голову, что Стюарт не знает об исчезновении Джесса. Он подавил желание рассказать ему обо всем. Он хотел спросить Стюарта, не видел ли тот Джесса с Мидж, но такой вопрос показался бы безумным. Если бы Стюарт видел Джесса в Лондоне, он сам сказал бы об этом. Мидж, конечно, стала бы отрицать, что Джесс был с ней, но он мог находиться у нее тайно. Лучше Эдварду пойти к ней и выяснить это самому.

– Может быть, я все-таки схожу к Мидж, – сказал он.

– Хорошо. Это хоть как-то займет тебя.

– А ты-то чем занят, если уж об этом зашла речь? Ты уже решил, как распорядиться своей жизнью?

– Пока нет. Возможно, я пойду на курсы для учителей. Я мог бы получить грант.

– Будешь учить шестиклассников математике? Ты вернешься туда же, откуда начал!

– Нет, не так. Мне придется узнать много нового…

– Ты сумасшедший!

Раздался стук в дверь. Эдвард испуганно вздрогнул и сказал:

– Войдите.

На пороге появилась девушка. Это была Брауни.

Эдвард и Стюарт смотрели на нее. Эдвард едва сдержал радостный крик.

– Привет, – проговорил он. – Это мой брат, Стюарт Кьюно. Он как раз уходит. – Потом обернулся к Стюарту: – Это студентка… моя знакомая… Бетти… гм…

Брауни сделала шаг вперед. Стюарт протиснулся мимо нее. Они посмотрели друг на друга, Стюарт слегка поклонился и вышел. Звук его тяжелых шагов замер на лестнице.

Брауни и Эдвард стояли как вкопанные. Эдвард подавил желание броситься к ней, а теперь стоял и не знал, что сказать. Он сделал рукой неопределенный приглашающий жест и произнес:

– Как ты меня нашла?

– Я подумала, что ты можешь быть здесь.

«Почему это она так решила?» – спросил он себя.

– Садись, пожалуйста.

«Мы за тысячу миль друг от друга, – думал он. – Вся та близость, легкость исчезли».

– Почему ты не сказал ему, кто я на самом деле?

– Потому что мне невыносимо думать, что кто-нибудь узнает о нашем знакомстве.

Мысль о том, что Стюарт мог об этом узнать, была ему нестерпима. Почему? Потому что Стюарт стал бы думать об этом, питать надежды, размышлять о будущем. Но этого не должен делать никто, даже Эдвард. Слишком многое поставлено на карту. Если он потеряет Брауни, если она уйдет, если она отвергнет или возненавидит его – это никого не касается. Эдвард бы не пережил, если бы кто-то узнал, что он потерял Брауни. Все, что касается ее и Джесса, должно быть тайной, скрытой от всех.

– Почему? – спросила Брауни. Она подошла к окну и выглянула на улицу, но открывать его не стала.

– Ты знаешь, что это за комната?

– Да.

– Ты уже была здесь?

– Нет.

Брауни отошла от окна и села на стул, освобожденный Стюартом. Свою сумочку она поставила на пол рядом. На ней была коричневатая клетчатая юбка и свободный шерстяной джемпер поверх полосатой рубашки. Она одернула юбку и натянула джемпер пониже. Эдвард снова опустился на кровать.

– Ах, Брауни, я так рад видеть тебя, мне так хотелось встретиться с тобой…

– Но почему ты хочешь скрыть это от других?

Эдвард чуть было не ответил: «На тот случай, если я потеряю тебя», – но эти слова были слишком самонадеянными. Как он может непотерять ее? Или иначе – как он может потерять то, чего у него никогда не было?

– Я не хочу, – сказал он. – То, что мы знаем друг друга, для меня драгоценно, и я не хочу, чтобы пошли какие-нибудь слухи.

– Да, я понимаю, – отозвалась она, немного подумав. – Так ты, значит, здесь живешь?

Эдварду пришла в голову кошмарная мысль: а вдруг она думает, будто он просто вернулся в свою старую комнату, словно это самой собой разумелось и ему все равно? Тщательно выбирая слова, он проговорил:

– Я решил, что не должен прятаться от этого. Что я должен… я не останусь здесь надолго… ровно настолько, чтобы…

Он сбился.

Брауни смотрела на него. Лицо у нее было тяжелое, вытянутое, усталое, губы тонкие, уголки рта опущены. Вокруг глаз собрались морщинки, кожа потеряла цвет, и казалось, будто Брауни недавно плакала. Волосы у нее были подстрижены короче, чем раньше, и неровно; возможно, она сама на скорую руку сделала это. Ее большое лицо с выступающим голым лбом выглядело обнаженным и уязвимым, напряженным, почти уродливым. У нее был вид умной взрослой женщины, никоим образом не связанной с кем-то вроде Эдварда. Холодные карие глаза Брауни вопросительно посмотрели на него, потом она безжалостно отвела взгляд.

Эдварда снова охватило болезненное ощущение бытия, жуткой ирреальности, о которой он говорил Стюарту.

«Она уйдет, – подумал он, – а мы толком ни о чем и не поговорим. Но теперь она уйдет навсегда».

– Брауни… пожалуйста, прошу тебя…

– Я понимаю. Извини. Я в каком-то шоковом состоянии.

– Прости меня. У видеть эту комнату… Ты должна была это сделать. Я не могу не взывать к тебе. Ах, если бы ты только знала, какими кошмарами забита моя голова! В ней полно пауков.

Брауни посмотрела на него мягко.

– Пауки – милые животные. От них нет никакого вреда.

– Мои пауки ядовитые.

– Я знаю. Это я ради красного словца. Потерпи. Моя мать продолжает тебе писать?

– Да.

– Так же, как прежде?

– Да.

«Боже мой, – подумал Эдвард, – она не должна видеть эти письма. Она может попросить показать их и увидит в них мой образ – кошмарный, черный».

Но писем нигде не было. Вероятно, их забрал Стюарт.

– Моя мать ужасно страдает, она не в своем уме.

– Я… да… извини… я бы хотел… ты живешь с ней?

– Нет, я остановилась у друзей. У Сары Плоумейн. В доме ее матери.

– Ах, Сара.

Воспоминание о Саре было для Эдварда мучительным, нежелательным, а мысль о том, что Брауни дружит с ней и разговаривает, была абсолютно невыносима. Эдвард вспомнил увиденное мельком через окно: Сара стоит на коленях перед Брауни и утешает ее. Он хотел встать на колени, утешить ее и получить утешение. Но расстояние между ними казалось непреодолимым, а такая поза – невозможной.

– Понимаешь, – сказала Брауни, – моей матери, кажется, невыносимо даже смотреть на меня. Она ненавидит меня, потому что я жива, а Марк мертв… Она всегда больше любила его.

– О боже!

«Неужели это никогда не кончится? – подумал Эдвард. – Неужели я вечно буду пожинать плоды того, что случилось?»

– Она, конечно, преодолеет это. На самом деле она меня любит. Любовь победит, ненависть уйдет. Она и тебя перестанет ненавидеть. Пусть тебя не огорчает… эта ненависть.

Слово «огорчает» упало перед Эдвардом, как монетка. Слова для ответа не приходили ему в голову, он только тряс головой, медленно и глупо, словно безмолвно наблюдал за чем-то. Он чувствовал себя прокаженным, отчаяние сделало его неприкасаемым, отупило его. Брауни не могла дать ему жизни, которой он жаждал, на которую надеялся. Он чувствовал (как случается с людьми, неожиданно подвергшимися смертельной опасности), что должен немедленно сделать что-то, предпринять какие-то усилия для собственного спасения. Он боялся, что Брауни в любой момент может встать и попрощаться с ним, а он не сумеет ее остановить. По крайней мере, он должен поддерживать разговор, чтобы прижать ее разум, как целительную пиявку, к своему больному разуму.

– Мне бы хотелось сделать что-то для твоей матери, – сказал он. – Но что я могу? Может быть, сделать что-то втайне, чтобы она не узнала… Черт, это чушь какая-то, да? Я должен думать о том, как мне сделать что-нибудь для других.

Он на секунду вспомнил о Мидж.

– Ты учишься, читаешь книги? – спросила Брауни.

– Нет.

– Не пора ли? Ты ведь специализируешься во французском, да?

– Да… как и Марк…

– Возвращайся к работе. Это лучшее, что можно придумать.

– А ты что учила в Кембридже?

– Русский. Я пишу диссертацию по Лескову.

– Ты молодец, знаешь русский.

– Ты тоже можешь его выучить. Это нетрудно. Красивый язык.

После нескольких секунд молчания Брауни взяла свою сумочку.

– Знаешь, не беспокойся о моей матери…

Это было предисловием к ее уходу.

– Брауни, сядь рядом со мной. Подойди.

Она подошла и села рядом с ним на кровать. Они неловко пристроились рядом, нащупывая руки друг друга и заглядывая друг другу в глаза. Потом с неожиданной ловкостью Эдвард закинул свои длинные ноги на кровать и опрокинулся на спину, увлекая Брауни за собой. Сначала он страшно боялся, что она будет сопротивляться, но никакого сопротивления не было. Брауни выронила сумочку и неуклюже вытянулась рядом с ним. Они лежали лицом к лицу, грудь к груди, ее тяжелые туфли ударяли по его щиколоткам. Эдвард сел на мгновение, снял свои туфли, потом – ее. Брауни не двигалась, лишь ее теплые ноги помогли ему. Она наполовину зарылась лицом в тяжелое покрывало. Он лежал на спине, лаская ее волосы, затем положил руку ей на плечо. По расслабившемуся телу Эдварда прошла благодатная волна облегчения и бесконечно нежного желания, в котором было и утешение, и благоговение, и благодарность. Он прижал губы к ее щеке, не поцеловал, а просто прикоснулся. Ее щека была жаркой и влажной.

– Брауни, я тебя люблю.

– Эдвард… дорогой Эдвард… – приглушенным голосом произнесла она.

– Ты нужна мне, я тебя люблю, и я нужен тебе.

Она чуть оттолкнула его от себя и повернула голову, чтобы посмотреть на него. Их лица внезапно стали огромными, раскрасневшимися, странными, они изменились от чувств вперемешку с ее слезами.

– Да, мы нужны друг другу… но это из-за Марка.

– Мы связаны. Ты меня любишь. Скажи, что любишь.

– Да. Но все из-за Марка.

– Это чудо. Ты меня не ненавидишь, ты меня любишь.

– Да, но…

– Ты три раза сказала «но». Не убивай меня теперь, когда сказала, что любишь меня. Просто люби меня и подари мне жизнь. Моя дорогая, моя радость, моя Брауни, ты выйдешь за меня?

– Зачем вы пришли сюда? – воскликнула Элспет Макран. – Ей мало бед без вашей назойливости?

– Уходи, Стюарт. Придешь ко мне – побеседуем, – сказала Урсула Брайтуолтон.

– Извините. Я хотел поговорить с миссис Уилсден наедине, – ответил Стюарт. – Я могу прийти в другой раз.

Миссис Уилсден сидела за столом в затененной комнате, рядом с ней расположилась Элспет Макран. На столе стоял чайник. Когда Сара ввела Стюарта, Урсула уже встала.

– Ты почему его впустила? – спросила у дочери Элспет Макран.

– Я только что пришла, – сказала Сара. – Он сказал, что хочет увидеть миссис Уилсден. Я не знала, что вы все здесь.

– Ты идиотка! – заявила Элспет Макран. – И погаси свою сигарету.

– Он просто вошел вслед за мной…

– Я ухожу, – сказал Стюарт. – Наверное, мне лучше зайти завтра.

– Нет, вы не можете прийти завтра, – возразила миссис Уилсден. – Вы пришли что-то сказать – говорите. Останьтесь, – велела она Урсуле и Элспет.

– Конечно. Мы никуда не уходим, – согласилась Элспет.

– Ты пришел в качестве посланника? – спросила Урсула.

– Скажите ему, пусть сядет.

– Сядь, Стюарт.

Стюарт сел у двери рядом с лампой, единственным источником света в комнате. Шторы, за которыми догорало предзакатное небо, были задернуты. В том конце комнаты стоял стол. Урсула снова опустилась на стул напротив миссис Уилсден. Сара присела на корточки около камина. Лампа высвечивала светлые волосы Стюарта и чуть поблескивала в его прищуренных глазах. Он, смущаясь, разглядывал три фигуры за столом.

– Да, можете считать меня чем-то вроде посланника, – проговорил Стюарт. – Но никто не знает, что я пришел к вам, никто не просил меня об этом. Я просто подумал…

– Вы подумали, что возьмете и придете, – сказала Элспет.

– Да. Это связано с письмами.

– С какими письмами?

– Миссис Уилсден пишет письма Эдварду…

– Не могли бы вы обращаться ко мне? – напомнила миссис Уилсден.

– Извините… Меня, конечно же… беспокоит Эдвард.

– Бедный Эдвард! – произнесла Элспет.

– Я хотел сказать вам… миссис Уилсден… что мой брат…

– Он вам не брат, – вставила Элспет Макран.

– Что мой брат очень страдает. Его не отпускает ужасная боль, он очень несчастен, он чувствует себя таким виноватым…

– Мы рады об этом узнать! – сказала Элспет.

– Конечно, я не извиняю то, что случилось…

– Это не «случилось». Он сотворил это своими руками, – ответила миссис Уилсден.

– Я хотел вам сказать две вещи, – продолжал Стюарт.

– Стюарт, давай покороче, – посоветовала Урсула, – шевели мозгами.

– Во-первых, если вы хотите знать, что он глубоко сожалеет и ужасно страдает, то это так. А во-вторых… я хотел попросить вас… пожалуйста… не пишите ему… этих писем…

– Он показывал вам письма? – спросила миссис Уилсден.

– Понимаете, он показал мне несколько…

– Значит, он показывает их людям, чтобы его жалели! – сказала Элспет.

– Что вы пишете ему, Дженни? – задала вопрос Урсула.

– Он мне их только показал, – сказал Стюарт, – и он не искал никакой жалости. Он чувствует себя хуже некуда. Я подумал, что… сказано уже достаточно… и не могли бы вы… если бы вы написали ему… ну, например, что знаете, как он сожалеет. Он на грани.

– Вы хотите сказать, что он готов покончить с собой? – уточнила миссис Уилсден. – Пусть. С какой стати я буду его останавливать?

– Он не собирается кончать с собой, но он почти сошел с ума от горя.

– Что мне до его горя? У меня свое собственное…

– Он молод…

– Как и мой сын.

– Я знаю, – говорил Стюарт, – что вам очень трудно забыть о ненависти, но я чувствую, что вам следует попытаться… может быть… потому…

– Нет, это в самом деле невероятно! – вскричала Элспет. – Вы со мной согласны, Урсула? Этот щенок явился сюда читать проповеди Дженнифер!

– Продолжайте, – сказала миссис Уилсден.

– Вам эти горькие обвинительные письма не приносят никакой пользы, – уговаривал Стюарт. – Я знаю, вам невозможно прийти в себя после случившегося…

– Стюарт… – произнесла Урсула.

– Но если бы вы попытались… сделать какой-то жест в сторону Эдварда, показать, что вы знаете, как он переживает свою вину, как ему стыдно… Какой-нибудь милосердный жест, что угодно, несколько строчек, записочку… Если вам это по силам, если вы напишете, что поможете ему полнее осознать произошедшее, увидеть все в истинном свете… вы тем самым поможете и себе избавиться от невыносимого отчаяния. Вы будете чувствовать себя по-новому. Извините, я не очень внятно выражаюсь.

– Вы, значит, хотите, чтобы я избавила его от чувства вины? Чтобы он больше не мучился и думал, что случившееся – лишь несущественная ошибка?

– Нет, я не это имею в виду. Он с этим никогда бы не согласился. Но безысходное разрушительное чувство вины или безграничной ненависти – это что-то вроде… бессмысленной дурной черноты… она уничтожает жизнь, которая должна… обновиться… жизнь людей, совершивших страшное преступление или страшно искалеченных.

– Это его чернота, – ответила миссис Уилсден. – Пусть он в ней утонет. Как вы могли прийти ко мне и сетовать, что ваш брат несчастен? Вы хотите, чтобы я помогла ему вообразить, будто все это сон?

– Я не против, пусть он будет несчастен, – сказал Стюарт. – Вернее, я против, но суть не в этом. Он будет всю жизнь чувствовать свою вину или, по крайней мере, свою ответственность. Он будет помнить случившееся всегда, каждый день. Я не хочу, чтобы ему что-то снилось, он и так погрузился в ужасный сон, где царят вина, страх и ненависть. Ваши письма усугубляют все, а я хочу, чтобы он проснулся и увидел жизнь в истинном свете. Если бы вы проявили хоть капельку доброты, это помогло бы Эдварду проснуться, это стало бы чем-то вроде электрошока. Он бы снова увидел мир, смог жить в нем и переделать себя. А сейчас он находится в мире фантазий.

– Вы отвратительный, самодовольный, глупый болтун, – заявила Элспет. – Мы наслышаны о вас. Вы делаете вид, что отказались от секса, и изображаете из себя святого. Неужели вы сами не понимаете, что вы мошенник? На самом деле вам доставляют удовольствие жестокость и власть. Жестокость – вот что вы делаете сейчас с нашим другом. Убирайтесь отсюда!

Стюарт не шелохнулся. Он смотрел на миссис Уилсден.

– Пожалуйста, простите меня за то, что я пришел и говорю вам все это.

– Вы переоцениваете мою способность лечить электрошоком убийц, – сказала миссис Уилсден. – Он продавал наркотики.

– Он никогда не продавал наркотики! – возразил Стюарт, хотя и не был в этом уверен.

– Я не хочу говорить с вами, – сказала миссис Уилсден. – Вы производите впечатление ужасного и отвратительного человека. Вы несете беду и боль, и я сочувствую людям, над которыми вы получите власть. Вы пришли сюда, чтобы шантажировать женщину. Так вот, вам это не удалось. Вы хотите, чтобы я простила этого мальчика, этого человека. Я не желаю прощать его.

– Я не понимаю почему, – сказал Стюарт.

– Он принес мне ужасное горе, уничтожил мою жизнь, мою радость. И он сделал это преднамеренно. Меня удивляет, что вам хватило наглости прийти сюда и мучить меня, произнося его имя. Вы не только наглец, вы жестокий садист, как сказала Элспет. А теперь, пожалуйста, покиньте мой дом.

– Извините, – отозвался Стюарт. – Я не хотел ничего плохого.

Он встал, зацепившись за лампу.

Сара вскочила с пола и включила в комнате верхний свет. На улице совсем стемнело. Стюарт увидел трех женщин, сидевших в ряд, как судьи: Элспет Макран в толстых очках на длинном носу, напоминавшем птичий клюв, изящная Урсула в наряде, похожем на униформу, с яркими внимательными глазами, и миссис Уилсден, которая выглядела моложе, чем две другие; у нее было изможденное лицо с высоким лбом и масса спутанных светло-каштановых волос.

Сара выпустила его из комнаты, и Стюарт вышел в коридор, где остановился в смущении. Сара широко распахнула дверь на улицу, и тут оказалось, что вечер выдался на удивление светлый. Стюарт проковылял по ступенькам и ступил на тротуар. Несколько мгновений спустя он осознал, что рядом с ним бежит кто-то, похожий на маленького оборванца. Это была Сара – в джинсах, с коротко подстриженными волосами. Ее маленькое цыганское лицо землистого цвета сердито смотрело на Стюарта. Она ухватила его за рукав, и Стюарт остановился.

– Как ты мог прийти и мучить эту несчастную женщину!

– Извини, – сказал Стюарт. – Я хотел, чтобы она прекратила писать эти письма. Они не приносят добра ни ей, ни Эдварду.

– Боже мой, ты просто глупец! Слушай, передай Эдварду, чтобы он не морочил голову Брауни Уилсден. Он встречался с ней. Что у него на уме? Я ничего не сказала миссис Уиледен. Если она узнает, она этого не переживет. Как ты можешь быть таким бесчувственным? Как он может быть такой скотиной? Он только повредит Брауни. Она ужасно несчастлива, мать настроена против нее, а он все совсем испортит, он ее с ума сведет. А от меня ему скажи…

– Да?

Стюарт серьезно глядел на нее сверху вниз.

– Бог с ним. Я рада, что он чувствует себя виноватым из-за Марка. Но как насчет меня? Почему он не чувствует вины из-за меня? Мне тоже есть что вспомнить о том вечере. Он ушел, я ему написала, а он не ответил. Он преступник, черт бы его подрал! Скажи ему, что я всю жизнь буду его ненавидеть. Скажи ему, пусть не попадается мне на глаза! Никто никогда не обращался со мной по-человечески. С детства – сплошная пустыня и одиночество, мне нигде нет места, я всюду чужая, я как будто не существую, я всем безразлична! Люди ведут себя как хищники, им на всех наплевать. Я раньше хотела познакомиться с тобой, потому что ты отличался от других, говорил что-то особенное. Я и к Эдварду подъехала из-за тебя. Но ты ужасный! Ты грубый и самодовольный, от тебя будет одно зло, и вот что я тебе скажу: женщины всегда будут питать к тебе отвращение. Они издалека поймут, кто ты такой, и возненавидят тебя. Скажи Эдварду, чтобы он прекратил вмешиваться… Господи, я знаю, ты думаешь, будто я ревную…

– Нет, – ответил Стюарт.

– Если миссис Уилсден узнает, что он видится с Брауни, это ее убьет. Неужели он не может сделать хоть что-то хорошее? А ты какого вероисповедания?

– Вообще-то никакого, – сказал Стюарт.

– Человек либо имеет вероисповедание, либо нет. Ты ни во что не веришь. Это значит, что ты веришь в себя. У тебя есть шрамы на теле?

– Нет…

– Ты мне приснился. Но это было раньше, когда я думала, что ты хороший человек или что-то в этом роде. Ну и жулик! Прощай навсегда. Скажи Эдварду… а, ничего не говори… пошел он в задницу!

Сара отпустила рукав Стюарта, который сжимала так, словно была подвешена на нем, и заспешила прочь. Ее маленькие ступни, торчащие из узких джинсов, были голые и грязные. Они дошла до дома и исчезла внутри. Стюарт услышал, как захлопнулась дверь, и двинулся дальше.

Несколько минут спустя рядом с ним притормозил автомобиль. Машина остановилась, чуть обогнав его, Урсула выглянула из нее и открыла пассажирскую дверь.

Стюарт сел в машину.

– Отвезти тебя домой к Гарри?

– Нет, я теперь там не живу.

– А где?

– Слушайте, не надо подвозить меня…

– Где?

Он назвал адрес, и они поехали.

– Как Эдвард?

– Плохо.

– Как я поняла из слов Элспет, он объявился в ее коттедже. И он жил в доме Бэлтрамов. Туда его, конечно, отправил Томас. Представляю, как это ему помогло. Говорят, старик умирает там, потому что ему не оказывают медицинскую помощь.

Стюарт ничего не ответил. Он не хотел рассказывать Урсуле о своем визите в Сигард. Эта поездка до сих пор вызывала у него чувство неловкости, почти стыда.

– Я встречусь с Эдвардом и снова посажу его на таблетки. Он наверняка их или потерял, или забросил куда подальше. Я полагаю, он-то живет у Гарри?

– Нет, – сказал Стюарт, – он на своем старом месте, в своей старой комнате, где все и случилось.

– И это тоже идея Томаса? Просто вижу его фирменную этикетку.

– Кажется, да. Гарри мне сказал только, что Эдвард переехал, когда я к нему заглянул.

– Ты поссорился с Гарри?

– Нет.

– Все очень странно себя ведут в последнее время. Я единственный здравый человек. Я была на конференции в Калифорнии, так мне казалось, что там все сумасшедшие. Но стоит мне на минуту оставить вас без присмотра… Ты-то как? Джайлс тебе пишет? Уилли просил его написать тебе.

– Да, он прислал замечательное письмо.

– На которое ты не ответил. Но я спросила, как ты?

– В порядке…

– Позволь-ка мне дать тебе совет, мою юный Стюарт. Не жди, не сиди сложа руки, думая о добре и о том, как бы тебе получше его сотворить. Ты просто возьми да сотвори. Пойди волонтером к несчастным, к больным. Я тебе могу дать адреса. Сейчас у меня нет ни минуты, но ты ведь мне позвонишь?

– Да. Спасибо, Урсула. Боюсь, я сегодня все испортил.

– Ты определенно веришь в шоковую терапию.

– Я сожалею…

– Не надо сожалеть. Это даже оригинально, если кто понимает. Вокруг нее все на цыпочках ходили, такая перемена может пойти ей на пользу. Никто не знает, что делать с таким горем. Человеческий мозг – большая загадка. Только люди вроде Томаса делают вид, будто понимают его, и уж можешь мне поверить, они опасны для других. То, что Томас еще никого не убил, – чистая случайность. Он идет на поводу у фантазий Эдварда! И это называется «терапия». То же самое и с этим старым психом Блиннетом. Чужие сны очаровывают Томаса, он утратил ощущение реальности. Но я вижу, как он теряет свою хватку, теряет уверенность, а это жизненно важно. Такие люди могут функционировать, только если они ни капли не сомневаются и мнят себя богами. Ты можешь дать мне адрес Эдварда?

Урсула высадила Стюарта у его жилища, и он постоял немного на улице, размышляя, не зайти ли в кафе, где он иногда ужинал. Прогулка ему бы не помешала. Он чувствовал себя расстроенным, усталым и голодным. Но все же он решил, что лучше остаться дома и приготовить что-нибудь на газовой горелке. Там ему никто не помешает. Он был рад повидать Урсулу, хотя и не испытывал никакого желания поговорить с ней начистоту, на что она намекала. Он стал подниматься по лестнице, радуясь возможности остаться в одиночестве. Но неприятности еще не закончились.

Дверь в его комнату оказалась открыта. Он вошел и в сумеречном вечернем свете увидел кого-то посредине комнаты. Мужчина, нет, мальчик. Это был Мередит.

– Слушай, я жду тебя сто лет.

– Извини, меня не было…

– Конечно не было, я заметил! Я был у твоего отца. Он не очень-то обрадовался моему приходу. Дал мне твой адрес и захлопнул дверь.

– Я рад, что ты пришел. Я мог бы угостить тебя ужином, но… Что случилось?

– Когда?

– Ты зачем пришел? Просто повидаться со мной? Надеюсь, ничего плохого не случилось.

– Конечно, я пришел не просто повидаться. У нас ведь с тобой так не принято, да? Мы не заходим друг к другу – мы назначаем встречи. Мы не встречаемся дома – мы встречаемся в таинственных общественных местах, благородных заведениях вроде Британского музея или Национальной галереи.

– Кока-колы хочешь?

– Нет. Я не в состоянии.

Стюарт сел на кровать. Мередит стоял у окна.

– Ну и почему же ты не в состоянии? Расскажи мне.

– Это связано с тобой.

– Мне очень жаль это слышать…

– И моей матерью. Ты знаешь, я тебе говорил про ее роман, а ты ответил, что это невозможно. Так вот, это не невозможно, и роман у нее с твоим отцом. Ты знал?

– Да.

– Значит, ты мне солгал.

– Тогда я еще не знал, – ответил Стюарт. – Мне стало известно позднее. А твой отец в курсе?

– Не думаю. Он живет в собственном мире. Они с мистером Блиннетом сидят вместе на облаке и играют на арфе. Но дело не в этом, не в твоем отце. Дело в тебе.

– Это каким же образом?

– Моя мать расстроена из-за тебя, а я не понимаю, как это может быть. Скажи мне.

– Я думаю, она расстроена, потому что я узнал о ее романе с моим отцом. Совершенно случайно.

– Но что ты ей сделал? Ты ее как будто заколдовал!

– Что она тебе сказала?

– Ну, всякое разное… Что все это твоя вина. Она говорила так, будто ты ее соблазнял! Я ничего не понял.

– Но… почему она вдруг заговорила с тобой?

– Это я начал. Наверное, зря. Но меня это так сильно задело, из головы не выходило, просто невыносимо. Наверное, я хотел услышать от нее, что ничего такого нет, хотя оно и есть. Это какой-то ад, и он никуда не делся. Ты был прав, все невозможно, и только невозможное возможно. Мне и присниться не могло, чтобы она… невероятно… и так ужасно. Меня как отрезало от нее… и от моего отца, потому что он не знает…

– И что ты ей сказал?

– Сказал, что знаю, что это ужасно. И почувствовал, что сделал что-то страшное для своей матери. Она была такая несчастная и какая-то… раздавленная… я очень себя ругаю. Потом она стала говорить как безумная… я испугался до смерти, что она спятила… а потом она велела мне больше не встречаться с тобой.

– Так и сказала?

– Да, но это еще ничего. Она это и раньше так говорила, а я отвечал: «Не говори глупостей», и она брала свои слова назад. Но тут она сказала, словно это все твоя вина, что ты подчинил ее себе. Ты ее никак не сглазил или что-нибудь?

– Нет, – ответил Стюарт. – Мередит, пожалуйста, успокойся. Я всего лишь посоветовал твоей матери все рассказать мужу и прекратить отношения с моим…

– В том-то все и дело! Но она ведь влюблена в него, да? Или в тебя. Я уже не знаю. Может, вы оба на нее глаз положили.

– Мередит, прекрати. Ты прекрасно знаешь, что я бы никогда…

– Откуда я знаю? На самом деле я ничего о тебе не знаю. Иногда мне кажется, что ты даже не существуешь, как существуют другие люди. Ты особенный парень. Ты двусмысленный, ты неоднозначный, как кто-то сказал. Моя мать говорит, что ты немного сумасшедший, она так раньше говорила. Вообще-то все так говорят. Она предостерегала меня от дружбы с тобой. Она сказала, что это плохо кончится. Она сказала, что ты выработал во мне зависимость от тебя, что ты отвадил меня от других людей, что ты хочешь повелевать мной. Я теперь стал старше и понимаю кое-что. Я тебя больше не должен видеть, я не хочу тебя видеть. Ты испытываешь ко мне чувства…

– Замолчи! – велел Стюарт. – Ты сам не веришь в эту чушь. Я не сделал твоей матери ничего дурного. Я сказал ей то, что думаю. Она спросила, что я думаю, и я сказал.

– Она приходила к тебе.

– Да. Я бы ничего никому не рассказал. И у меня, конечно, нет ни малейших намерений говорить твоему отцу. Просто я надеюсь и верю, что обман скоро закончится. И я не питаю к тебе никаких особых чувств, я тебя просто люблю. Ты уже достаточно вырос, чтобы понимать такую терминологию. Мередит, здесь нет ничего дурного. Не позволяй другим людям…

– Она думает, что ты на меня глаз положил. Я знаю о таких вещах.

– Мередит, ты говоришь жуткие глупости. Мы свободные личности, а не истории болезней. Мы знакомы сто лет и всегда доверяли друг другу, ты знаешь, что я не…

– Я не хочу тебя, все пошло наперекосяк, стало кошмаром. И в этом ты виноват.

– Я очень сочувствую твоей матери.

– Она приходила к тебе. Я тебя ненавижу…

– Прекрати истерику и не кричи!

– Ты привязал меня к себе, ты хотел контролировать меня!

– Я, может быть, хотел влиять на тебя, но…

– Я больше не хочу тебя видеть. Никогда!

– Мередит, погоди…

Слезы ручьями полились из глаз Мередита, и он бросился к двери. Стюарт попытался остановить его, ухватил за талию, потом за фалды плаща, но тот вырвался и выскользнул из комнаты. Стюарт побежал по лестнице на улицу, но быстроногий мальчишка уже исчез в сгущающейся вечерней мгле. Стюарт побежал за ним, но скоро сдался. Он медленно вернулся к дому, поднялся по лестнице к себе в комнату и закрыл дверь. Потом он сел на пол, прислонившись спиной к кровати, и стал смотреть, как комната погружается в темноту.