Текст книги "Школа добродетели"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

– Не может быть, чтобы эти ведьмы из Сигарда все погубили. Или на тебя нашло временное помешательство, потому что Джесс поцеловал тебя и отправил куда-то по касательной, как ты сказала? Ну хорошо, это я могу себе представить: ты вдруг решила, что вроде как влюбилась в него. Ты ведь говорила, что всю жизнь вспоминала его, ревновала к Хлое и…

– Дело не в этом, я тебе уже сказала.

– Ты потрясена, это выбило тебя из колеи, но ты поправишься…

– Это никак не связано с Джессом или… вообще ни с чем не связано…

– Это невозможно, – заявил Гарри. – Нет таких вещей, которые ни с чем не связаны. Но я не могу поверить и не поверю, что ты можешь вообразить, будто влюблена в Стюарта. Что угодно, только не это.

Они сидели дома у Мидж, но не наверху, в «их» комнате, а в цветочной гостиной. Томас, слава богу, на весь день ушел в клинику. Они расположились друг против друга, разделенные несколькими футами пространства, и лица обоих были искажены ужасом нового знания, словно ураган отбросил их назад и сорвал все маски. Они поедали друг друга глазами, как безумцы, кусали губы, а время от времени их сотрясала дрожь. Мидж была без косметики, не считая пудры на кончике носа. Гарри надел темно-красный галстук-бабочку и черный кожаный пиджак, которые – как сказала ему как-то Мидж – придавали ему вид молодого сорвиголовы.

– Ты не можешь его любить, – продолжал Гарри. – Это чушь, я в это никогда не поверю. Что это за чушь? Ты что, хочешь лечь с ним в постель?

– Не знаю… наверное, да…

– Если не знаешь и «наверное», то ты не влюблена.

– Это не похоже на обычное чувство, когда хочешь заняться любовью…

– Желание заняться любовью – это не «обычное чувство». Во всяком случае, когда мы хотим заняться любовью.

– Он такой далекий, такой странный, и я не могу себе представить… я хочу быть с ним, прикасаться к нему, разговаривать с ним…

– Мидж, ты понимаешь, что несешь? Ты понимаешь, о ком ты говоришь и с кем? Это идиотская шутка. Я не верю, что ты хочешь сделать мне больно, но, судя по всему, так оно и есть.

– Ты должен понять, что я говорю серьезно, – сказала Мидж. – Что же делать, если тебе больно? Но ведь я говорю правду. Ты раньше утверждал, будто я боюсь смотреть правде в глаза и не люблю говорить прямо. Так вот, теперь я говорю прямо, и это подтверждает, что я серьезна. Только крайние обстоятельства могли заставить меня поступить вот так.

– Или нервный срыв. Я думаю, ты в буквальном смысле слова сошла с ума. Сложности нашей любви лишили тебя разума. Тебе нужно попросить у Урсулы какие-нибудь таблетки! Ты поправишься. Только постарайся за это время не свести с ума и меня. Ты изобрела именно то, что бьет по мне сильнее всего.

– Я ничего не изобретала.

– Ты подумай, кто он – тот, на ком ты, по твоим словам, зациклилась!

– А кто он? Ах, он твой сын, да.

– Так ты забыла? Ты думаешь, это не имеет значения?

– Да… но… я не воспринимаю его как чьего-то сына, он сам по себе.

– Ты что, слабоумная? Я-то существую, посмотри на меня, я здесь. Мы были счастливыми и абсолютно преданными друг другу любовниками в течение двух лет, мы собираемся пожениться…

– Я чувствую, что я переменилась.

– Мидж, ты хочешь, чтобы я тебя ударил? Это же целая жизнь. Мы любили друг друга, были верными, нежными, страстными. Мы не смотрели на это как на любовную интрижку. Правда?

– Да. Но что-то случилось…

– Я все же считаю, что дело в Джессе. История со Стюартом – побочное явление, это шок. Вот что это такое: шок. Я даже думал, что это пойдет тебе на пользу – встреча с Джессом, присутствие Эдварда и Стюарта; хотя хуже этого ничего и не придумаешь, но это могло подвигнуть тебя на признание Томасу. Если бы ты позволила мне сразу поговорить с Томасом! Если бы мне хватило мужества оставить тебя в той квартире, отправиться к Томасу и сказать ему все, не спрашивая твоего согласия! Я разрешал тебе управлять мною только потому, что люблю тебя. Боже милостивый, я был таким трусом! Это ты сделала меня трусом. Если бы я сказал Томасу тогда, у тебя не возникло бы это отношение к Стюарту.

– Нет, я уже была влюблена в Стюарта, только тебе не сказала. Я влюбилась в него в машине, когда он сидел за нами. Он заставил меня сделать это.

– Ты хочешь сказать, что он намеренно… Ты же сказала, что он не пытался…

– Нет, не пытался, ничего такого. Все дело было в его присутствии. Это словно какое-то излучение.

– Это уже мистика. Меня от тебя тошнит, как никогда еще не бывало. Ты губишь все у меня на глазах, всю нашу драгоценную, идеальную любовь. Ты заставляешь себя ненавидеть меня и заставляешь меня ненавидеть тебя. Это какой-то неживой механизм. Я тебя убить готов.

– Гарри, мне ужасно жаль. Ты ведь понимаешь, что я тоже в ужасе?

– А вот его я точно убью.

– Я стала смелой из-за него. Он заставил меня почувствовать, как все недостойно, отвратительно, непорядочно по отношению к Томасу. И по отношению к тебе.

– Ты хочешь сказать, что никогда не собиралась за меня замуж?

– Я не об этом.

– Ты пребываешь в мазохистском трансе. Томас умеет объяснять такие вещи. Ты два года чувствовала себя виноватой, а теперь, когда Стюарт узнал про нас, это чувство переросло в маниакальный приступ самоунижения. Хорошо, если тебе так нравится – упивайся виной, только не называй это любовью к Стюарту. Да, он это спровоцировал. Но объектом любви ему при этом становиться совершенно необязательно.

– Дело вот в чем, – сказал Мидж, уставшая и побледневшая от долгих попыток объясниться. – Он совсем другой, он обособленный и цельный, и он ни в чем не замешан. Я ничего не могла с собой поделать. Он вдруг стал откровением… нет, не его слова, не то, что он сказал или имел в виду… сам он. Словно он и есть истина.

– Как Иисус Христос. Меня сейчас вырвет. Неужели ты не видишь, что на самом деле он робкий, претенциозный, высокопарный, кичливый, ненормальный невротик?

– Я его люблю, – ответила Мидж.

– И больше не любишь меня?

– Гарри, я не знаю. Это другое, все изменилось. Меня словно отрезало от тебя. Ты должен был почувствовать это тогда, в квартире.

– Я и почувствовал, но думал, это временно. Я и сейчас думаю, что это временное. Иначе и быть не может. Мы испытывали и проверяли друг друга, мы заслужили друг друга… Или ты хочешь за него замуж?!

– Это не вопрос. Такого вопроса нет, я тебе говорила. Он отверг меня.

– И ты хочешь сказать, что не сошла с ума? Что ты собираешься делать с этой так называемой любовью? Любить безответно всю оставшуюся жизнь?

– Наверное, позднее он позволит мне работать с ним, помогать ему… в его служении людям.

– Мидж, ты говоришь глупости! Я не могу относиться к этому серьезно.

– Ты должен относиться ко мне серьезно, мы уже не те, что прежде…

– Тебя просто не узнать! Кто это говорит?

– Я рада, что говорю это. Я чувствую, что изменилась. Обрела уверенность, определенность. Могу говорить правду. Я всегда боялась говорить то, что думаю, избегала прямых вопросов, пряталась за полуправдами. И это бесконечное вранье укоренилось во мне, и я уже ни с кем не могла говорить по-настоящему, словно не владела языком правды. Я превратилась в марионетку, в нечто ненастоящее. Мы были ненастоящими, мне часто так казалось.

– А мне никогда так не казалось. Мы – сама реальность мира, а все остальное – пустая видимость. Мидж, мы любим друг друга, мы говорили это тысячу раз. Не искажай прошлого. Наша любовь вечная, она навсегда.

– Да, у меня было такое впечатление. Я и не предполагала, что все изменится так быстро. Теперь я испытала облегчение. Хотя при этом я ужасно несчастна.

– Но это все ложное, неужели ты не понимаешь! Это игра, это сон, это нечистый фантастичный сон. Стюарт – ничто, он видимость, труп, как сказал Джесс, он сама смерть. Ты сама сказала, что он отверг тебя. Если ты уйдешь от меня теперь, то будешь мертва до конца дней. Ты на коленях приползешь к Томасу. Станешь объектом насмешек и презрения. У тебя совсем нет гордости? Ты хочешь умереть?

– Пожалуй, мне все равно.

– Я никогда не думал, что увижу тебя в роли слабого, сентиментального, лживого и глупого шута. Это глупость! Интересно, что скажет Томас о твоей новой фантазии?

– А если бы Томас узнал, это сразу же убило бы нашу любовь.

– Значит, ты обманывала меня?

– Нет. Понимаешь, я обманывала себя. Я боялась ему говорить.

– Потому что думала, что если признаешься ему и он тебя простит, то ты поймешь, что в конечном счете любишь его. Верно? Я думал иначе. Томас понимал, что это раз и навсегда разорвет твои отношения с ним – они просто распадутся. Если бы он узнал, ты бы мгновенно стала моей. Черт, почему я использую прошедшее время? Когда он узнает, ты будешь моей.

– Почему же ты не сказал ему?

– Лучше не доводи меня до крайности! Ты сама мне запрещала!

– Думаю, ты боишься Томаса. Мы оба его боимся.

Гарри опустил голову к коленям. Он тяжело дышал, стоны вырывались из его груди. Потом, глядя на Мидж самым твердым взглядом, он произнес:

– Ну, теперь ты ему признаешься? Или это сделать мне? Пожалуй, лучше ты сама. Ты сумеешь объяснить ему насчет Стюарта, а для меня это тайна за семью печатями. Или ты скажешь ему только о Стюарте, но не о нас? Или наоборот?

– Теперь я должна сказать ему все.

– Боже мой! Может, ты не будешь ему говорить сейчас, а дашь нам время разобраться с другим? Тебе нужно прийти в себя. А когда мы снова будем вместе, мы и скажем ему.

– Давай не будем мешать все в одну кучу…

– Это самое забавное твое замечание.

– Ты боишься его.

– Факт остается фактом: мы понятия не имеем, как он это воспримет.

– Это все довольно оскорбительно. В конечном счете, ты его лучший друг…

– Тебе это только что пришло в голову, черт тебя возьми? Ты не единственная, кто испытывает чувство вины! Я слишком сильно люблю тебя, чтобы навязывать свои переживания, я глотаю их в одиночестве.

– Гарри, ты был добр со мной…

– Пожалуй, ты права, так что лучше поскорее покончить с этим, а потом уже собрать обломки кораблекрушения. Я вовсе не боюсь, что он со мной что-то сделает. Ну, превратит меня в жабу. Мне теперь ничего не страшно. Если я потеряю тебя, Мидж, мне конец, я пошел на дно. – Гарри увидел пустую лодку, плывущую саму по себе, медленно, но в то же время слишком быстро. – Ну что ж, когда ты ему скажешь? Сегодня вечером?

– Наверное, да.

– Ты не справишься. Я сам ему скажу.

– Нет.

– А если он захочет развестись? Ты хочешь, чтобы я подождал тебя?

– Нет, я не могу…

– Я, конечно, буду ждать. Когда буря уляжется, ты прибежишь ко мне. Когда ты скажешь Томасу, все будет уничтожено, кроме твоей связи со мной. Мы будем вместе, Мидж. Пойдем к нему вместе.

– Нет.

– Моя дорогая, моя родная, я тебя люблю, ты любишь меня. Ты не можешь уничтожить нашу любовь, мы целиком принадлежим друг другу до конца дней, мы единое целое. Мы испытывали нашу любовь, она настоящая, сильная, прекрасная. Теперь я начинаю понимать – Стюарт просто заменяет Томаса, вот почему ты так запуталась. Ты предвосхищаешь потрясение от разговора с Томасом, ты действуешь с опережением. Пойми, когда случится настоящее потрясение, оно будет не таким сильным. Ну, разве не так? Пожалуйста, прекрати сходить с ума, стань прежней Мидж. Посмотри, ведь это я, Гарри, твоя любовь, твой любимый. Не предавай меня, не убивай меня горем! Ты придешь в себя, это просто шок, временное помешательство, ты больна, ты не в себе, ты спишь на ходу. Проснись!

Гарри поднялся и сделал несколько шагов к Мидж. Он приподнял ее, резким движением смяв ее платье в плечах. Грубо встряхнул ее, потом толкнул назад. Послышался звук удара – она ударилась головой о спинку стула.

Мидж приложила руку к затылку, глаза ее наполнились слезами.

– Если бы ты не взял его тогда с нами, – прошептала она, – я бы поехала с тобой в твою квартиру… Но теперь об этом поздно говорить.

Из коридора донесся какой-то шум. Гарри отодвинулся, а Мидж поднялась, поправляя платье и вытирая глаза. Потом кто-то постучал в дверь гостиной. Мидж подошла к двери, открыла ее, и в комнате появился лысый человек, в котором они не сразу узнали Уилли Брайтуолтона. По совету одного мудрого американца он перестал зачесывать волосы на плешь, коротко подстригся и теперь сверкал лысиной. К тому же он загорел и похудел.

– Уилли! – воскликнула Мидж. – С возвращением!

Уилли подошел и поцеловал ее в щеку, положил свой портфель на стол.

– Привет, Мидж, дорогая, надеюсь, ты не возражаешь. Я думал застать тебя одну, то есть я думал, ты так рано никого не принимаешь. Дверь была открыта, и я вошел. Привет, Гарри, я и к тебе собирался заглянуть. Очень удачно, что ты здесь. Я только вчера вернулся и так странно себя чувствую – на моих биологических часах полночь или что-то в этом роде. Я прямым рейсом из Сан-Франциско, всю ночь не спал, смотрел кино, глаз не сомкнул. Урсула хотела, чтобы я день провел в кровати, но мне не лежится и не сидится.

– Ты рад, что вернулся?

– И да и нет. В Калифорнии было великолепно. Джайлс провез меня по всему побережью, мы видели китов, больших серых китов, они совсем близко от берега. А еще мы посмотрели на тюленей и морских выдр, вам бы они понравились, и доехали до самой Мексики, видели Гранд-Каньон и пустыни. Там любят пустыни. Мы ненадолго встретились с Урсулой, она была на шикарной конференции в Сан-Диего, но там не задержалась. Она ненавидит Америку. А я должен сказать, что меня там все устраивает. Там человек чувствует себя свободнее. Возможно, потому что это чужой университет и меньше ответственности. Я читал лекции по Прусту и познакомился с несколькими прекрасными исследователями его творчества, преподавателями и студентами. У нас был марафон – мы читали Пруста для сбора пожертвований на нужды экологии. Очень забавно. Это называлось Прустофон…

– Ну и как Джайлс? – спросила Мидж.

– Превосходно! Это слово – часть моего английского образа, чтобы позабавить американцев. Все выходило так естественно. Он в отличной форме. Опубликовал статью, которая наделала много шума. Я из нее ни слова не понял!

– Думаешь, он там останется?

– Боюсь, останется. Я надеялся, он поедет в Оксфорд, но tout casse, tout lasse. Ну, Америка теперь не так уж далеко. Он подумывает купить дом с пальмами и бассейном. Там у всех есть бассейны, я много плавал…

– Ты хорошо выглядишь, – сказал Гарри.

– Кстати, о Прусте. Как дела у Эдварда?

– Не знаю, – ответил Гарри. – Он со мной не живет. Полагаю, он в порядке.

– Вот как… А Стюарт? Я сказал, чтобы Джайлс ему написал. Боже мой, я стал говорить сплошными американизмами. Так что же Стюарт, бросил свои безумные планы?

– Не думаю.

– Вот беда! У меня есть кое-что для него, Джайлс просил передать. И подарки для всех. Твой я принес. Мидж, дорогая, ты позволишь? Если бы я знал, что Гарри у тебя, я бы и для него принес.

Уилли стал открывать портфель, а Гарри сел рядом у стола. Он смотрел на Мидж, избегавшую его взгляда.

– Это просто конфетки. И бутылка бурбона для Томаса. Он, конечно, не большой любитель выпить, но ему дьявольски трудно найти подарок. Джайлс предлагал купить ему какой-нибудь жуткий американский галстук, но это, конечно, шутка. Вот пара забавных чулочков – там все девушки их носят, очень модно. Хорошенькие девушки, должен сказать, но для меня высоковатые. А вот блузочка и два платья; одна из преподавательских жен отвезла меня в магазин и сказала, что это dernier cri [62]62
  Последний писк моды (фр.).


[Закрыть], ты уж извини, пожалуйста, ее акцент…

– Ах, Уилли… Чудесные вещички! Платье замечательное, а это – идеальные цвета, а эта пушистая блузочка… Как мило с твоей стороны!

– Надеюсь, размер подойдет. Я рад, что тебе понравилось. Они тебе абсолютно к лицу, правда? А вот маленькое ожерелье, обычные стекляшки, но мне оно понравилось.

– Уилли, ты потратил кучу денег! Огромное спасибо.

– Ну, кажется, все. Рад, что тебе нравится. Кстати, какую воскресную газету вы выписываете? Не думаю, что вы видели вот эту, она довольно желтая. Приятель Урсулы оставил для нее, а она снова уехала, все время чему-то учится. Так вот, я посмотрел – вам обоим это должно быть интересно. Здесь статья об отце Эдварда. Тут его фото в молодости, точная копия Эдварда. У меня вообще-то не было времени прочесть, так что не выбрасывайте. И Урсула наверняка захочет посмотреть.

Уилли положил газету на стол, и Гарри взял ее.

– Мне скоро нужно уходить, – сказала Мидж. – Уилли, не пропадай! Мы должны встретиться, и ты расскажешь нам о своих приключениях.

– Приключений была целая куча, уж поверь. Меня ограбили!

– Не может быть!

– Ну, не то чтобы ограбили… Один тип с ножом потребовал мой бумажник. Я не стал спорить. А потом мы поехали в Гранд-Каньон…

– Уилли, ты должен уйти; я очень хочу все это услышать, но не могу отложить дела. – Мидж проводила гостя в прихожую. – Надеюсь, ты и для себя что-нибудь купил. Какой прекрасный плащ! Новый? Это что, верблюжья шерсть? Ну, пока. И спасибо тебе.

Дверь закрылась Мидж постояла несколько секунд, глубоко дыша, потом посмотрела на себя в зеркало, висевшее над большим сундуком в стиле Якова – туда гости клали пальто. Лицо у нее светилось матовым блеском, но никто бы не догадался, что это от высохших слез. Платье чуть разошлось на плече, но это было не очень заметно. Она вернулась в гостиную.

– Нам кранты, – сказал Гарри.

– Что ты хочешь сказать?

– Миссис Бэлтрам написала про нас.

– Написала про нас?

– Да. Она собирается опубликовать мемуары и рассказать все о любовной жизни Джесса. Здесь напечатали самый актуальный пассаж из воспоминаний, где действует Эдвард и мы.

– Но… я не понимаю… Что она пишет? Она называет имена?

– Считай, что называет. На-ка, прочитай.

«Я могу привести совсем свежий пример необычайной способности Джесса вызывать совпадения и силой воли притягивать к себе людей. Гениев окружает безумие, а великих людей – электрическое психологическое поле. Эдвард провел у нас уже некоторое время и в чистой естественной атмосфере нашего дома стал понемногу успокаиваться, но тут произошли два удивительных события. Появился его сводный брат Стюарт. Не могу сказать, что его привело к нам – то ли любопытство, то ли желание помочь. Он, впрочем, оказался довольно простым и добросердечным молодым человеком, но если он собирался помочь бедному Эдварду, то у него на это почти не было времени, потому что почти сразу вслед за его приездом произошло одно драматическое событие. В туманный вечер вдруг раздался стук в дверь и появилась пара – мужчина и женщина, представившиеся как мистер и миссис Бентли. Их машина завязла в болоте – случай довольно обычный, – и они попросили вытащить их, что мы, конечно, согласились сделать; нам часто приходится исполнять роль добрых самаритян. Приблизительно в это же время и произошло одно из вечерних явлений Джесса. Он внезапно вошел в зал, как король во славе, держа палку в руке, как скипетр, и обводя всех властным взглядом. Неожиданный крик: «Хлоя!» – и мой повелитель уже держит в объятиях женщину, оказавшуюся сестрой Хлои. Она бросилась на Джесса, как кошка. Сия героиня, как помнит читатель, уже появлялась на этих страницах в виде школьницы. Я описала, как она однажды приехала вместе с Хлоей и молча сидела за нашим столом, перепуганная столь необычной компанией, глядя на всех с раскрытым ртом. Джесс спросил, кто она такая, но ответа уже не слушал – она была простенькой девочкой. Впоследствии сходство с Хлоей стало более заметным, хотя и незначительным, но Джесс уловил его и перенес назад во времени. Сцена завершилась, когда выяснилось, что «мистер Бентли» на самом деле родственник Стюарта! Но мы не пали духом, вытащили машину из болота и отправили их восвояси вместе со Стюартом. Джесс, которому такое путешествие во времени ничуть не повредило, отправился спать и на следующее утро совершенно забыл об этом эпизоде».

Мидж положила газету.

– Но может быть, никто не обратит внимания… Ведь она не называет наших имен.

– Без сомнений, внимание на это обратят. Историю будут передавать из уста в уста. Все прочтут газетенку. Какая-то добрая душа уже подбросила ее Урсуле! Это называется «Гарем Джесса Бэлтрама». Джесс внезапно стал знаменитым. А вместе с ним и мы.

– Гарри, я не понимаю… Мы не выписываем эту газету, Томас ее не увидит… К тому же здесь просто сказано о каком-то родственнике Стюарта…

– У Стюарта, кроме меня, нет никаких родственников, которые были бы знакомы с тобой. Или ты хочешь, чтобы мы выдумали кого-нибудь? Боже мой, ну почему это все должно было случиться именно так? Это ужасно, об этом начнут говорить на всех обедах, писать в каждой газетенке. Последствия ясны как божий день. Нам больше не нужно спорить о том, кто расскажет Томасу. Ему расскажет весь свет.

В этот момент раздался тихий звук ключа, отпирающего замок парадной двери, а затем шаги в коридоре. Томас вошел в гостиную и закрыл дверь. При виде Гарри он остановился, снова открыл дверь и отступил в сторону. Гарри вышел из гостиной и покинул дом.

Томас подошел к столу, увидел раскрытую газету и бросил сверху номер воскресной газеты и еще один – ежедневной.

– Я полагаю, «мистер Бентли» – это Гарри? – спросил он.

– Да.

– У тебя с ним роман?

– Да.

– Ты отправилась туда, чтобы предъявить себя и своего любовника Джессу?

– Нет, это произошло случайно.

– И долго ли длится ваша связь?

– Два года.

– Два года?

– Да.

Мидж подошла к окну, распахнула дверь на балкон и села рядом. Томас последовал за ней.

– Мередит знает?

– Да. Он видел меня и Гарри здесь. Он понял, что мы занимались любовью.

– Ты хочешь сказать, что вы занимались любовью в этом доме?

– Да. В свободной комнате. Мы встречались в доме Гарри, пока туда не переехал Стюарт.

– Ты влюблена в Гарри?

Мидж помедлила.

– Гм… была… да.

– Что значит «была»? Ты хочешь развестись и выйти за него?

– Нет.

– Почему?

– Я не хочу выходить за него, – сказала Мидж.

Она тихонько заплакала, сдерживая себя и отворачиваясь.

– Он тебе нужен в качестве любовника, но не мужа? Он хочет, чтобы ты развелась?

– Да.

– Ты говоришь, что не хочешь развода. Но если, как следует из твоих слов, ты любишь его, а не меня, какой в этом смысл? Пожалуйста, скажи, чего ты хочешь.

– Если ты хочешь развода…

– Ты полагаешь, я должен принять вашу связь, случайно ставшую достоянием публики? Если у кого-то еще были сомнения, один известный колумнист уже назвал имена. Ты хочешь остаться моей женой и его любовницей, так, что ли?

– Нет. Наши отношения с Гарри закончены. Они закончились еще до того, как я узнала об этой статье. Я собиралась все тебе рассказать. Я надеюсь, ты мне веришь.

– Нет, не верю. Я думаю, ты просто защищаешься, придя в себя после потрясения, поскольку тебя вывели на чистую воду. Когда, ты говоришь, закончились ваши отношения?

– Кажется, несколько дней назад.

– Ты поняла, что не можешь скрывать их дальше, и решила сказать, что они закончились. Чтобы помочь себе пережить трудные времена, а потом начать сначала. Ох, не случайно тебе «кажется», что ваша связь закончилась несколько дней назад! Прошу тебя, будь честной и говори правду.

– Это произошло из-за Стюарта.

– Из-за Стюарта? Конечно, ведь он был там. И Эдвард. И Мередит знал. Ты не боялась, что Мередит скажет мне?

– Я попросила его не делать этого.

Томас стоял рядом с ней, одной рукой касаясь стены; он помолчал несколько мгновений, потом произнес:

– Ты испоганила все. Ноя хочу понять. Эдвард и Стюарт помалкивали. Мередит тоже… Но ты наверняка понимала, что не можешь вечно полагаться на их молчание. Отсюда перемена тактики. Ты хочешь спасти ваши отношения, сделав вид, будто они порваны?

– Нет-нет… это Стюарт… он сказал, что я должна признаться тебе. Сам он не стал бы говорить. Он сказал, я должна сделать это сама.

– Но что это меняет? Слушай, я не могу поверить, что связь, продлившаяся два года при весьма неудобных обстоятельствах, вдруг ни с того ни с сего оборвалась. Такой обман требует немалых мыслительных и энергетических затрат. И целеустремленности. Судя по всему, это занимало большую часть твоей жизни, было основной твоей заботой. Ты, видимо, чувствовала себя женой Гарри. При чем тут Стюарт?

– Потому что благодаря ему я прозрела. Я почувствовала себя другой. Я полюбила Стюарта. Я и сейчас люблю его.

Томас внимательно посмотрел на нее. Он отошел от стены, снял очки, вытащил платок, потом снова засунул его в карман и водрузил очки на нос.

– Что это значит? Что это может значить? Ты ему сказала?

– Да. Я люблю его. Я ходила к нему. Я хочу быть с ним. Хочу работать с ним. Хочу изменить свою жизнь.

– Значит, теперь ты не хочешь жить с Гарри, а хочешь жить со Стюартом?

– Да, но… я должна еще встретиться со Стюартом, я должна…

– И ты сказала об этом Гарри?

– Да.

– Ты хочешь, чтобы Стюарт стал твоим любовником? И что об этом думает Стюарт?

– Он отверг меня. Но позже я, возможно, буду помогать ему в его работе. Я хочу измениться, я хочу выполнять свой долг…

– Долг… Ах, моя дорогая Мидж. Как бы там ни было, ты хочешь оставить меня и Мередита?

– Нет, не Мередита.

– Но меня?

– Только потому, что теперь ты не захочешь жить со мной.

– Ты полагаешь, я буду просить тебя остаться? Я не стану этого делать. Это было бы несправедливо по отношению к тебе. Ты сама должна решить, что тебе делать. Ты вполне способна жить счастливо без меня. Эту историю со Стюартом я просто не понимаю. Вряд ли это преднамеренный обман, но какой-то психологический трюк. Тебе стало лете теперь, когда я все знаю?

– Стало.

– Что и требовалось доказать. Значит, это нервная реакция. Ты пережила потрясение оттого, что Стюарт узнал о твоих похождениях и осмелился тебя судить. Чтобы спастись, ты хочешь обнять своего палача. Стюарт стал препятствием на твоем пути: только что все было хорошо, и вот – на тебе. Ты переболеешь Стюартом и прибежишь назад к Гарри. Он тебя утешит. Разве не так все будет… моя дорогая… жена?

– Нет. Вряд ли. Боже, как ты холоден! Ты никогда не ведешь себя естественно.

Мидж подняла голову, чуть приоткрыв рот. Она уже не плакала.

– А ты бы хотела, чтобы я кричал, бил посуду? Я только что, и часа не прошло, узнал о том, что у тебя не первый год есть любовник. Что моя счастливая жизнь, оказывается, была заблуждением. Я не выплескиваю свои страдания в форме гнева.

– Похоже, тебя это не так уж сильно волнует.

– Как же не волнует – это повредит моей практике! Кто придет со своими бедами к человеку, не сумевшему понять даже свою жену? Как, по-твоему, я себя чувствую, будучи выставленным на всеобщее посмешище? Столь сомнительная слава меняет людей, а это только самое начало. Скоро начнут названивать журналисты, фотографы соберутся у дверей. Для тебя все будет как в старые времена, но на этот раз тебе не понравится.

– Ты холодный и рассудительный, ты все взвешиваешь, а теперь даже говоришь об этом несерьезно. Тебя ничто не волнует.

– Может быть, я и идиот и, возможно, далекий от идеала муж, но я очень любил тебя и продолжаю любить. Однако теперь ты не можешь ждать, что я открою перед тобой сердце – в этот момент, в этих обстоятельствах. Я застаю тебя с Гарри, он убегает, ему нечего сказать, ты не предлагаешь никаких извинений, да их и быть не может. Передо мной непреложный факт твоей страстной любви к другому мужчине и твое хладнокровное желание скрыть этот факт от меня. Я должен защищаться, и я немедленно начинаю защищаться. Я не позволю тебе и Гарри искалечить мою жизнь. Я глубоко оскорблен. Мое представление о тебе, мои мысли о тебе были самые высокие…

– Ты принимал меня как должное.

– Конечно. Я абсолютно доверял тебе. Мой дом, мой брак – единственное, в чем я был полностью уверен. Моя любовь к тебе была отдохновением. И вот я узнаю, что ты систематически лгала мне, внимательно следила за моим расписанием, чтобы я не помешал тебе, устраивалась так, чтобы оставаться со своим любовником, желала его, думала о нем. Даже когда ты говорила со мной, ты была с ним.

– Нет, я не чувствовала ничего подобного.

– Ты хочешь сказать, что не воспринимала свои поступки как ложь? Тебе казалось, что в его присутствии я словно ухожу в небытие, а значит, повредить мне невозможно! Ты отвергала мое существование, смотрела на него сквозь меня. Ты извиняла себя тем, что твое чувство к нему было живым и настоящим, а ко мне – старым и высохшим.

– Я была влюблена.

– О да, если любовь, то можно все.

– Прости… я не думала, что все так.

– Я не хочу говорить об этом, – заключил Томас. – Скандал ни тебе, ни мне не поможет. Я не хочу устраивать сцены, чтобы потакать твоим эмоциям. Тебе лучше побыть одной и разобраться в себе. Я не буду мешать. Соберу вещи и уеду в Куиттерн. Реши, чего ты хочешь, и дай мне знать.

Я не стану давить на тебя и помогу реализовать тот план, который ты составишь. Ты свободна принимать любые решения. Кроме одного. Если мы расстанемся – или когда мы расстанемся. – Мередит останется со мной.

– Мы придем к цивилизованному соглашению, – сказала Мидж, и у нее снова потекли слезы. – Но пожалуйста, не уходи пока… ты не понял…

– К цивилизованному! Ну, от цивилизации мы далеко ушли! Ах, как жаль, что это Гарри.

– Томас, пожалуйста, не сердись…

– Ты называешь это «сердиться»? Я желаю тебе всех благ. Я желаю тебе счастья.

Томас вышел из комнаты. Мидж посидела немного, всхлипывая. Несколько минут спустя с лестницы донеслись быстрые шаги Томаса, хлопнула входная дверь. Мидж сползла на пол рядом со стулом и отдалась рыданиям.

Брауни пока не ответила Эдварду «да». Но и «нет» она тоже не сказала. Любовью они не занимались. Это было невозможно на кровати, где в наркотической эйфории лежал счастливый Марк, прежде чем встать и улететь в окно. Они сидели и говорили о Марке. Хотя ни Брауни, ни Эдвард не упоминали об этом, его присутствие в комнате тихо убивало ту радость, какую они могли бы получить друг от друга, но в то же время порождало их странное, двусмысленное взаимное тяготение.

– Это из-за Марка.

– Да, – согласился Эдвард, – но не только из-за него.

– Может быть, в том-то и есть глубокий смысл того, что происходит между нами.

– Ну, если смысл достаточно глубокий… это неплохо, правда?

– Будет плохо, если мы станем заменой Марка друг для друга, вычеркнув его самого.

– Но мы не сможем его вычеркнуть.

– Не сможем. Значит, он всегда будет стоять между нами.

– А что бы он сам нам сказал?

– На такой вопрос нет ответа.

Этот диалог, логика которого ускользала от них, пугал обоих, и они прекратили его. Они заговорили о Марке проще: Эдвард вспоминал колледж, Брауни – детство.

Они собирались увидеться снова, но не хотели встречаться в этой комнате. В дом миссис Уилсден идти было нельзя, как и в дом Элспет Макран, а привести Брауни к себе Эдвард не мог. Они оба предпочитали не афишировать их болезненные, необходимые, исключительные отношения. Не стоило выставлять эти отношения на всеобщее обозрение, пока они сами во всем не разберутся. Они были тайными бездомными любовниками, но эта бездомность и бесприютность стали частью их связи, их договором, особенностью, делавшей их отношения условными и невинными.