Текст книги "Школа добродетели"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)

– Я думаю, ты недостаточно беспокоишься об Эдварде, – сказала Мидж.

– Что проку от моего беспокойства? – отозвался Гарри. – Я мог бы расстраиваться от этого кошмара, но зачем? Это не поможет ни мне, ни ему. Наоборот. Вы все толпитесь вокруг него и долдоните: «Ах, какой ужас!» А нужно внушить ему, что это никакой не ужас, что это обычное дело, что такое случается со всеми. Нужно оставить его в покое, а не лезть со своим вниманием. Ему пора выйти из этого состояния, нарастить целительную кожу безразличия, забыть случившееся. Если хотя бы я все забуду, это пойдет ему на пользу. Так или иначе, теперь за него взялся Томас, и он будет любить Томаса. Может быть, уже любит. Томас не станет говорить, что он тут ни при чем, он заставит Эдварда испытывать чувство вины. Боже мой, меня тошнит от этой мысли.

– У Томаса романтическое отношение к смерти. Он хочет, чтобы люди смотрели фактам в лицо, даже если эти факты их убивают.

– Томас – вуайерист, он живет несчастьями других. Но Эдвард уцелеет. У него есть то, чего нет у нас, и он выздоровеет.

– И что же это?

– Молодость.

Мидж несколько мгновений взвешивала эту мысль. Слово было произнесено с неожиданной колючей горечью, которая все чаще проявлялась у ее любовника. Мидж вздохнула.

– А разве у нас ее нет? Да, пожалуй, нет.

– Не плачь по ней.

– Я не плачу. Просто хочу думать, что впереди у нас бесконечность.

– У нас впереди бесконечность, моя королева, моя Клеопатра. Кто живет настоящим, живет вечно.

– О, если бы!

– У нас золотое время, а не обычное невзрачное.

– Да, но мы окружены невзрачным временем.

Так оно и было на самом деле. Их большой обман, тянувшийся уже два года, походил на длинную математическую формулу, на мозаику из дней, часов и минут с меняющимися и неизменными узорами. Они словно превратились в астрологов и психиатров. Все были в безопасности: Мередит – в школе, Томас – в клинике, куда Мидж позвонила, чтобы удостовериться, а она и Гарри – в спальне дома в Фулеме. «В нашей спальне», как говорил Гарри.

– Мы ведем невозможный образ жизни, – сказала Мидж. – Но это доказывает, что невозможный образ жизни вести возможно!

– Невозможные ситуации возможны, но не обязательны.

– Не надо меня подкалывать. Жаль, что нам нельзя не прятаться здесь.

– И мне тоже.

– Дело не в том, что я боюсь, как бы Томас не узнал…

– Я полагаю, ты поймешь, если он узнает.

– Конечно.

Они посмотрели друг на друга. Никто из них не был ни в чем уверен. Томас способен на что угодно. Возможно, и Мидж тоже. Ложь так заразительна. Иногда Гарри спрашивал себя: а вдруг Томас уже давно знает, вдруг Мидж сразу ему все рассказала и эта связь прощена и санкционирована? Может быть, они договорились об этом. Но на самом деле Гарри так не считал.

– Извини, – произнес он. – Теперь, когда в моем доме живут два этих несчастных мальчика, находиться там нельзя. Они могут остаться навсегда. Я хочу купить для нас эту квартирку.

– Нет…

– Ты думаешь, это шаг. Ну да, это шаг. Но подумай, сколько шагов мы уже сделали.

– Это стоит кучу денег. К тому же любовное гнездышко…

– Ну да, это любовное гнездышко! А почему бы нам не завести его? К тому же я хочу готовить для тебя. То, что мы делаем, не просто небезопасно. Это очень дурной тон.

– О… дурной тон!

– Так или иначе, мы преступники, обагрившие себя кровью… Выпей виски.

– Спасибо. Не хочу.

– Ты же не хочешь, чтобы Томас догадался обо всем по твоим иудиным поцелуям!

– Прекрати! О, если бы, если бы, если бы…

– Если бы все было по-другому. Но все так, как есть. Ты должна не говорить «о, если бы», а проявить волю. Жаль, что ты не дождалась меня, а вышла за Томаса. Господи, ну почему ты не подождала!

– Жаль, что ты не заметил меня, когда умерла Хлоя.

– Ну ладно, хватит!

Гарри, уже одетый, но в расстегнутой на груди рубашке, нетерпеливо ходил по комнате со стаканом виски в руке, потом остановился у окна и принялся смотреть, как дождь умывает крыши и колпаки над дымовыми трубами. Мидж сидела на кровати и смотрела на него. На ней был пурпурно-красный шелковый халат с широченными рукавами – Гарри купил его специально для Мидж, чтобы она надевала его после занятий любовью. Он привозил халат на их свидания, а потом забирал с собой.

– Мы тогда не были готовы друг к другу, – сказала Мидж. – И все равно это могло случиться. Я не слишком ладила с Хлоей, она меня никогда не приглашала и не хотела видеть, я не жила в Лондоне. И все же мы с тобой буквально смотрели друг на друга. Конечно, вид у меня был никакой. Я тогда еще не создала себя. Тебя создали твой отец, твое детство, твоя школа, твое образование, твои деньги… мне же пришлось делать себя из ничего. Может быть, поэтому я так устала.

– Верно, – согласился Гарри, – ты была невидима. Какая-то младшая сестра из Кента. А когда Хлоя умерла, я был сам не свой. Бедная Хлоя, она, наверное, стала одним из последних людей в нашем мире, умерших от туберкулеза. Она была… такая красивая, такая хрупкая, с огромными глазами…

– А я – здоровая и толстая.

– Не завидуй!

– Это ревность. Она была твоей женой.

– А что тебе мешает стать моей женой?

– Когда она умерла, я занималась сотворением себя.

– И твои честолюбивые устремления не простирались дальше карьеры манекенщицы!

– Не язви. Ты не знаешь, какой долгий путь мне пришлось пройти. Хлоя и отец вечно говорили мне, что я бесталанна. Но когда я стала моделью, обо мне узнала вся Англия. А Хлою не знал никто.

– Мидж, прекрати!

– Я служила в офисе…

– А потом облачилась в свою красоту, как в платье. Кто первым сказал тебе, что ты красива?

– Джесс Бэлтрам.

– Но ты никогда с ним не встречалась! – воскликнул Гарри. – Ты говорила, что Хлоя как-то раз взяла тебя в Сигард и оставила в машине!

– Нет… я с ним встречалась… – сказала Мидж. – Я тебе об этом никогда не рассказывала. Может, и теперь не стоило. Некоторые воспоминания похожи на счастливые талисманы, о них никому нельзя рассказывать, иначе они потеряют силу.

– Расскажи, расскажи!

– Хлоя оставила меня в машине, как собачонку. Я в то время еще училась в школе. Она была натурщицей Джесса и всегда говорила, что она его ученица. Тогда это, наверное, только начиналось. Она сказала, что скоро вернется, но пропала на сто лет, и я пошла в дом. Очень странный дом.

– И ты познакомилась с Джессом?

– Хлоя сказала, что я могу остаться на ланч. Со мной вообще никто не говорил. Я сидела за длинным столом. Там были какие-то девушки и молодые мужчины – я решила, что они студенты, – и несколько детей. Я даже не поняла, кто из них миссис Бэлтрам. Все были красивые и нарядные.

– А Джесс?

– Он сидел во главе стола. У него был узкий нос, острый подбородок и копна темных волос, как петушиный гребень. Все громко говорили, на меня не обращали внимания, а я была испугана и чувствовала себя несчастной. Потом Джесс вдруг указал на меня ножом и спросил: «Кто эта девочка?» И все замолчали.

– Ну… а потом?

– Ну, кто-то ответил, что я сестра Хлои, и Джесс еще несколько мгновений смотрел на меня. Он не улыбнулся. Потом он опять принялся за еду, и болтовня возобновилась. А после ланча мы уехали.

– И больше ты его не видела? Ты с ним говорила?

– Нет. Больше не видела.

– Но ты сказала, что он назвал тебя красивой.

– Он этого не говорил, – уточнила Мидж, – но я знаю: он так подумал. Он увидел меня в истинном свете.

– Ты заставляешь меня ревновать, – сказал Гарри. – Тот взгляд Джесса, возможно, пробудил твою сексуальность. Вот почему ты считаешь его талисманом.

– Может быть.

– Уверен, ты тогда не была красавицей. Возможно, он увидел, что ты похожа на Хлою. Поэтому он тебя заметил.

– Тебе нравится думать, будто меня как бы не было, пока ты меня не разглядел!

– Конечно. Боже мой, я столько раз мысленно спорил с этим человеком! С меня хватит.

– Я бы хотела еще раз его увидеть. Я бы хотела еще раз увидеть Сигард.

– Вряд ли кого-то из нас туда пригласят. Говорю об этом с радостью, – заявил Гарри. – Я к этому дому никогда не приближаюсь и тебе запрещаю.

Мидж улыбнулась. Ей нравилось, когда Гарри утверждал свою власть над нею.

– Он уже старик, – продолжал Гарри. – Он поздно женился. До женитьбы у него были сотни девушек. И после, наверное, не меньше.

– Вовсе не старик, он все еще работает. Я читала о нем в журнале.

– Старик, старик. Что ж, он увидел больше меня. Он смотрел на тебя только из-за Хлои.

– Я тогда была не очень похожа на нее. Сейчас – гораздо больше. Он видел будущее. Он был выдающийся, властный и подавляющий мужчина. Каждый в той комнате чувствовал его силу. Мне он показался каким-то фантастическим.

– Ты хочешь сказать – сексуальным. Я испытываю неприязнь к властным и подавляющим мужчинам. Да, верно, я никогда не думал, что ты похожа на сестру. Но теперь ты действительно иногда очень напоминаешь ее.

– Знаю, я в твоей жизни – всего лишь ее тень, замена, второй сорт, – сказала Мидж, но он не поверил, что она всерьез.

– Не провоцируй меня! Ты на нее абсолютно не похожа, ты совершенно иная.

– Да, но, когда я была молодой, она была всем, а я – ничем.

– Ну хорошо. Зато теперь ты – все, а она – ничто. Ее больше нет ни в моем сердце, ни в моей жизни. Я не могу любить призрак, я люблю жизнь, а не смерть, плоть, а не прах. Господи боже, да я о Терезе думаю больше, чем о Хлое! Да будет земля ей пухом, она мертва, ее словно и не было никогда. Удовольствуйся этим и оставь ее в покое.

– Я так и делаю, правда, – ответила Мидж, запахивая свой шелковый халат.

Они замолчали. Оба боялись произнести какое-то лишнее слово, которое вдруг, пусть лишь на несколько мгновений (ведь времени у них так мало), разъединит их взгляды, суждения и возможные поступки. Они были здесь (Мидж в красном халате и Гарри в распахнутой рубашке, с порослью светлых волос, украшавшей его грудь) как король и королева, блистательные и величественные в ясном свете спальни, несмотря на дождливую погоду.

– Я хочу провести выходные с тобой, – сказал Гарри. – Непременно.

– Следующий шаг.

– Это нелепо: мы любим друг друга уже два года, но ни разу не провели вместе хотя бы пару дней и ночей подряд. Когда Томас отправится на конференцию в Женеву, мы найдем отель…

– Это слишком опасно.

– К черту опасности! Я жажду тебя, я измучен этим чувством, я хочу тебя навсегда… а пока я прошу о такой малости. Ты сводишь меня с ума! Плевать на опасность.

– Нет, не плевать, – возразила Мидж. – Ты согласился, что писем мы писать не должны. Ты предложил мне выдумать старых друзей, с которыми я вроде бы хожу обедать…

– Да, но так было вначале. Два года мы приходили в себя после большого взрыва, после первого потрясения. Наши отношения развивались, пока мы не поняли, что это навсегда…

– Сейчас это навсегда, но мы можем потерять друг друга…

– Мидж, дорогая, мы не можем потерять друг друга. Если все раскроется, я увезу тебя отсюда. Я никогда не позволю тебе вернуться назад к Томасу и оставить меня – никогда! Так что выброси эту мысль из головы!

– Не сердись, – проговорила Мидж, глядя на него со страдальческим выражением лица. – Мне труднее. Мы не можем решить проблему сами, не можем планировать что-то или действовать наобум. Все решит судьба и время. Найдется выход, мы получим знак…

– Хорошо, но до тех пор, пока мы не проиграли! Я бы поторопил судьбу и время.

– Но ведь время у нас хорошее. Прекрасное время, вечное настоящее, как ты сказал. Каждый раз мы расстаемся в уверенности, что встретимся снова, и с нетерпением ждем будущего… Я счастлива оттого, что жду будущего…

– Милая моя, не уходи от темы. Ты намеренно избегаешь ее.

– Даже если у нас совсем нет будущего, а лишь настоящее, когда мы живем тихо и никому не причиняем вреда…

– Замолчи!

– Я же не говорю, что так случится. Я о том, что ни к чему торопиться.

– Ты сказала, что, когда Мередит будет учиться в интернате, мы сможем встречаться чаще. Он уезжает осенью. И он почти взрослый. Разве это не знак?

– Он отправляется в интернат, – сказала Мидж, – а Томас думает о том, чтобы покинуть Лондон и жить за городом!

– И отказаться от пациентов, и расстаться со своей властью? Он этого никогда не сделает. И почему нас должны волновать его планы?! Мы созданы для счастья, а он – нет, он из другого племени. В нем говорит потомственный раввин с эдинбургским акцентом. Я раньше думал, что ты вышла за Томаса ради безопасности и положения в обществе А еще потому, что он пожилой. А еще потому, что тебе хотелось расквитаться с Хлоей. Теперь я вижу, что ты вышла за него ради его власти.

Мидж отмахнулась от его слов, но ничего не ответила. Теперь она успокоилась и смотрела на своего любовника большими нежными, любящими глазами.

– Мидж, любимая моя, мой ангел, я так тебя люблю. Я ни на секунду не забываю твои поцелуи, твои прикосновения, они держат меня, как сети. Я чуть не потерял сознание от желания во время этого ужина, а когда я сижу дома один и думаю о тебе, я готов рвать на себе волосы. Ты сказала «надо ждать», и мы ждали, а теперь мы должны подумать, как получить свое, как воздать должное нашей любви, соединиться по-настоящему и быть счастливыми… Ах, это счастье, Мидж, оно возможно, оно близко, нужно только протянуть руку.

Мидж отвернулась, и на ее лице промелькнуло выражение сдерживаемого раздражения. Гарри знал его и боялся. Она пальцами разгладила щеки и лоб, чтобы успокоиться.

– Мы когда-то решили, что, если Томас все узнает, нам придется расстаться.

– Ты сказала об этом только раз, на второй день, но даже тогда в это не верила!

– Ты говорил, что это бесценный договор, и, если мы сможем иметь то, что у нас есть сейчас, и принадлежать друг другу, это уже рай.

– Я лишь хотел убедить тебя, и ты это прекрасно понимаешь.

– Я просто думала, что тебе нравится таинственность. Ты когда-то сказал: замечательно одно то, что нам все сходит с рук.

– Не помню этих слов, но если я так сказал, то я говорил как вульгарный дурак. И я никогда так не думал. Зачем ты со мной споришь? Зачем вспоминаешь эти дурные и глупые возражения…

– Возможно, я хочу, чтобы ты их отверг. Хочу услышать от тебя, что все будет хорошо.

– Моя дорогая, все будет хорошо. Доверься мне, дай мне довести дело до конца. Ты все время говоришь об опасностях. Да, Томас может узнать о наших отношениях, поэтому мы должны быть готовы. Но теперь мы как раз вполне способны подготовиться. Пришло время набраться смелости и понять, что нам необходимо соединиться и быть вместе открыто. Потом мы оглянемся назад и увидим, что были безумцами, когда жили, как пара испуганных зверьков в норе! Ты знаешь, как мне это тяжело. Ты беспокоишься о Мередите, но с ним все будет в порядке. Он такой спокойный взрослый ребенок, и он любит меня. Я думаю, он любит меня больше, чем Томаса. Ты говорила, что я – его герой. Томас холоден как рыба, он, возможно, получит удовольствие, изображая себя жертвой! Он странный человек, таинственный и скрытный, и при таком чувстве собственной значимости чувство юмора у него явно отсутствует. К тому же он стареет, ты должна это чувствовать. Любовь старика выдохлась. Ты говоришь, что он ненавидит светскую жизнь, что хочет сидеть дома и читать книги, что он не разговаривает с тобой. Мы все время разговариваем, мы ладим друг с другом, мы существуем благодаря друг другу, мы делаем друг друга более живыми. А с ним ты никогда не ладила – только делала вид. Ты восхищалась им, почитала его. А он никогда не воспринимал тебя как реального человека, он никогда не знал тебя. Он высокомерен, он тобою руководит, он тебя жалеет…

– Я не вынесу скандала, – произнесла Мидж, сохранявшая отсутствующий вид во время речи Гарри.

– Это ужасный ответ. Отказ от великого, идеального счастья из страха перед скандалом! В наши дни все так делают, и никаких тебе скандалов. Мы должны жить согласно нашим эмоциям. Такая любовь, как наша, самодостаточна. Поверь в нее, отдайся на ее волю. Такая любовь – редкость, чудо на земле.

– Да, я знаю, мой дорогой.

– Тогда объясни, почему ты предпочитаешь подлинному фальшивое? Это лицемерие, поддержание приличий, дань традициям – так можно убить всю настоящую любовь, какая есть в мире. Наши отношения настоящие, цельные, реальные, а то, что нам противостоит, абстрактно и ложно. Мы должны слушать свое сердце. В этом истина всего нашего существования. Секс – вот настоящее, Мидж. Ты это признала, и мы это доказали.

– Да. Ты не веришь, что мы должны стараться быть хорошими, как считает Стюарт.

– Ты шутишь. То, чего хочет Стюарт, не просто фальшиво, но и бессмысленно. Это нелепый обман. Думать о нравственности с такой обстоятельностью невозможно. Жизнь – штука цельная, и ее нужно прожить во всей полноте, а абстракции, хорошие или плохие, – это фикции. Мы должны жить в своей собственной, конкретной и осмысленной истине, и она должна включать в себя наши страстные желания, то, что удовлетворяет нас и дает нам радость. Вот что такое хорошая жизнь, не все на это способны, не всем хватает мужества. Мы способны, и у нас есть мужество.

– Я, пожалуй, оденусь, – сказала Мидж.

Она посмотрела на часы, присела в поисках туфель, потом сбросила шелковый халат и нашла нижнюю юбку. Гарри застонал. Он осторожно поставил стакан с виски на комод, а она продолжила:

– Да, я знаю. Но я… ты говорил про сети, которые держат тебя. А то, в чем живу я, называется ложью. Куда ни протяну руку, натыкаюсь на сеть лжи.

– Ну, мне ты можешь этого не рассказывать! Ты знаешь, чего хочу я – открытости, правды и тебя, полностью и навсегда! Ты говоришь, что сейчас все замечательно. Но представь, каково оно будет без лжи. Я не желаю ждать и бояться, что о нашей связи станет известно. Я не хочу этого, мне это претит, ты заставляешь меня делать то, что противоречит моей природе. Я это ненавижу, я чувствую себя униженным и деморализованным, я хочу быть самим собой, хочу быть с тобой открыто, не таясь. А ты хочешь всего сразу – любить меня, наслаждаться со мной и мучить меня абстрактной нравственностью!

– Извини…

– А ведь ты сама как-то раз сказала: «Мой девиз: все позволено».

– Я помню. Может быть, я произнесла твой девиз, чтобы тебе было приятно.

– Ты ко мне несправедлива.

– Я знаю, у тебя есть твоя философия.

– Мидж, ты меня с ума сводишь! В чем дело? Ты сказала, что, когда ты со мной, Томас перестает существовать, а значит, тебе только и нужно, что все время быть со мной.

– Я видела дурной сон.

– Ты сказала, что это единственный настоящий, независимый, плодотворный выбор в твоей жизни. Так почему же не пойти до конца? Почему ты все время сопротивляешься? Ты знаешь, я тебя не оставлю, ты навсегда в моем сердце, что бы ты ни делала. Так неужели это все для того, чтобы досадить мне?

– Я видела человека на белом коне. Он с таким укором посмотрел на меня, будто хотел убить взглядом. Заглянул мне в глаза, а потом умчался. Мне и раньше снился этот сон.

– Спроси у мужа, что это значит. Может, это он был на коне. Он – причина всех наших бед!

– Прежде он тебе нравился, ты им восхищался.

– Так и есть. Думаешь, мне нравится обманывать и невольно проклинать его? У тебя дар говорить вещи, одновременно смешные и мучительные.

– Не могу понять, почему ты меня любишь.

– Боже мой! Вся моя жизнь зависит от твоей любви. Я люблю тебя с такой нежностью и глубиной, будто мы счастливо женаты сто лет.

– Вот и хорошо.

– Мидж!

– Я знаю, мой дорогой. Но я не могу слышать, как ты без конца повторяешь это. Прости мое… Прости меня. Тебе пора домой. Смотри, дождь перестал. Когда ты уйдешь, я поплачу, потом наведу порядок в комнате, потом накрашу ногти, обложусь косметикой и сделаю себе новое лицо. Дай мне твою руку, бедную обожженную руку. Я тебе не сделаю больно.

– Да что там моя бедная обожженная рука… Когда я ухожу от тебя – вот где настоящая боль. Целуй меня, целуй. Как мало в этом мире поцелуев. Накорми меня ими, или я умру от любви.

– Как ты прекрасен, мой милый зверь, моя любовь… Гарри во славе!

– Кричи: «Господь за Гарри, Англию и святого Георга!» [29]29
  Шекспир У.Генрих V. Акт III, сцена 1.


[Закрыть]

– Ну ладно. Не знаю, смогу ли я помочь Эдварду. Очень хотелось бы.

– Оставь его в покое. У него и так неприятностей по горло, не хватает еще влюбиться в тебя!

«Господи, ну почему мы должны так страдать?» – думал Гарри.

Он шел по улице, высоко держа свою красивую светловолосую голову. От него веяло такой спокойной уверенностью и достоинством, что люди оборачивались ему вслед. Он был похож на посла.

«Почему мы не можем быть счастливы, как того заслуживаем, когда счастье так близко – рукой подать? Я беззаветно люблю ее, она беззаветно любит меня, но я пребываю в аду, и она пребывает в аду. Почему все должно быть так? Она сильная, и это безумная сила, когда она обращает ее против меня. Почему я должен играть эту роль, ненавистную мне: сидеть за столом у Томаса и отводить взгляд от его жены?»

Когда Гарри спорил с Мидж, он прекрасно осознавал, что с преднамеренным и дальновидным коварством принижает Томаса. Томас, мол, стар и холоден, вечно мрачен, скучен. Гарри ястребиным глазом ловил малейшие признаки недовольства Мидж мужем, ее неприязнь к нему; Томас был причиной ее бед и препятствием на пути к счастью. Он оторвет Мидж от Томаса, ловко и терпеливо распутает узелки, привязывающие ее к чуждому миру, изобретет для нее прошлое, где Томаса не существует. Чтобы она могла порвать с мужем, ей потребуется презрение, даже ненависть к нему. По меньшей мере, эти чувства будут полезны. К этой ужасной истине Гарри пытался относиться спокойно. «Значит, я способен на жестокость, – думал он, – даже на предательство». Как часто бывало, он стал размышлять над тем, что сделал бы Томас, если бы узнал… Точнее, поправил он себя, что сделает Томас, когда узнает? Томас немного с приветом. Кто он? Свирепый примитивный шотландец с кинжалом? Еврей-мазохист? Свирепый, мстительный, злокозненный еврей? С Мидж Гарри всегда представлял себе Томаса как слабого, доброго человека, готового смиренно, может быть, даже с облегчением принять fait accompli [30]30
  Свершившийся факт (фр.).


[Закрыть]. Мидж побаивалась мужа. Они никогда не говорили об этом, и Гарри тщательно скрывал, что сам побаивается Томаса. Непредсказуемый, опасный человек, которого – что было хуже всего – Гарри любил и которым восхищался. Иногда он думал, что это часть его наказания, что он должен смириться с такой несообразностью и воздерживаться от похвал в адрес Томаса в разговорах со своей возлюбленной. Так он двигался, словно танцор, между заверениями в том, что их тайная жизнь должна продолжаться, и предвкушением неизбежной счастливой развязки, освобождения в блаженстве и истине; между успокаивающими Мидж словами о радостях настоящего и соблазном, подстреканием, подталкиванием ее в объятия будущего. Когда он наконец раскроет карты и умчит Мидж на тройке? Когда же настанет этот миг и он вынудить ее стать его женой, прибегнув к угрозе (если все остальное не даст результатов) бросить ее? Пока еще рано. Но давление необходимо поддерживать. Совместные выходные. Любовное гнездышко. Шаг за шагом, и каждый шаг неизбежен.