Текст книги "Школа добродетели"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

Обед вышел до странности фальшивым. Эдвард явственно чувствовал, что стал здесь чужим, превратился в преступника. Илона молчала, избегая его взгляда. Беттина и матушка Мэй посматривали на него и по очереди подшучивали над ним, отпуская банальные замечания. Между шутками воцарялось молчание. Вина на столе не было. Эдварда поразило, что никто ни словом не обмолвился о вчерашнем вечере. Не прозвучало даже самых естественных слов вроде: «Ну и странное дело! Представить только – он решил, будто перед ним Хлоя!» Но они, конечно, именно этого и не хотели говорить. Эдвард, желая поддразнить их, как бы вскользь сказал Беттине:

– Так что, они уехали вчера без проблем?

– О да.

– И Стюарт с ними?

– Да.

– Машину трудно было вытянуть?

– Нет, она сразу поддалась.

– Стюарт тут не задержался, да?

– Не задержался.

– И как он вам показался?

– Боюсь, я его почти не видела.

Эдвард сдался. После обеда он поднялся к себе. Теперь у него появилось время подумать, и он стал размышлять об обстоятельствах отъезда брата. Он посмотрел, не оставил ли ему брат записку, потом прошел в комнату Стюарта и поискал там. Ничего. Эдвард сел на стул и уставился на изображенную Джессом катастрофу – на людей, сидевших на стульях. И вдруг как будто отравленная стрела пронзила его. В самом ли деле Джесс жив? Не лучше ли сходить и убедиться?

Эдвард бегом спустился вниз и вышел из дверей Западного Селдена. Он обошел Селден вокруг, потом через конюшенный двор добрался до двери Затрапезной. Он дернул ручку двери, ведущей в башню, – она оказалась не заперта. Оставив дверь широко открытой, он побежал вверх по спиральной лестнице. Тяжело дыша, он добрался до двери Джесса, легонько постучал и распахнул ее. Комната оказалась пуста. Как и ванная. Джесса не было.

– Но вы видели, как он уходил?

– Нет.

Эдвард обыскал башню, пробежал по остальной части дома. Он даже заглянул в Восточный Селден, открыл там все двери – тоже пусто. Он обежал вокруг дома. Потом он поднял крик и собрал трех женщин в Затрапезной.

Матушка Мэй и Беттина сидели на диване, бессознательно приняв одинаковые позы: они положили руки с раздвинутыми пальцами на колени. Их коричневые длинные рабочие платья ниспадали почти до пола. Илона стояла у очага. Она волновалась, переступала с ноги на ногу, трогала свое лицо, приглаживала волосы. Эдвард, снедаемый мучительной тревогой, ходил по комнате.

– Кто видел его последним?

– Наверное, я, – ответила матушка Мэй, глядя на Беттину. – Ты ведь туда не входила?

– Нет.

– И когда это было?

– Я не помню точно, – сказала матушка Мэй. – Довольно рано…

– И он спал?

– Да.

– Вы уверены?

– Нет. Он иногда притворяется спящим, чтобы не разговаривать.

– Что вы имеете в виду под «довольно рано»? Это было после того, как я ушел?

– Нет, раньше. Незадолго до завтрака.

– До завтрака? Но потом вы видели его?

– Нет.

– Значит, когда я спросил вас, как Джесс, а вы ответили, что он спит, вы видели его за час до этого?

– Да. Я решила его не беспокоить.

Эдвард закрыл глаза и застонал.

– И никто не заметил, как он спускался?

– Нет. Мы тебе уже говорили.

– А почему вы оставили дверь незапертой?

– Эдвард, – сказала матушка Мэй, – мы тебе объясняли: Джесс прекрасно гуляет сам, он часто уходит из дома. Вот и вчера вечером он спустился из башни. Ты же как-то раз столкнулся с ним у реки. Он в последнее время чувствует себя гораздо лучше, ты, наверное, сам заметил. Мы не всегда запираем его. Если бы двери были всегда заперты, он бы совсем обезумел. Обычно мы закрываем их на ключ по ночам, но и то не всегда. Случается, забываем. Это не так уж важно.

– Значит, обе двери были открыты.

– Да, судя по всему.

– И во время завтрака вы туда не поднимались?

– Нет.

– Почему?

– Эдвард, он больной человек. Он провел ночь очень неспокойно. Какое-то время я оставалась с ним и почти не спала. Я заглянула к нему рано утром и решила – пусть себе спит дальше. У него нет строго определенного времени для еды! Я собиралась посмотреть, как он, когда ты начал кричать на нас.

– Что с тобой случилось? – спросила Беттина. – Зачем ты устроил такой шум? Никуда он не денется. Почему ты в таком состоянии?

– Вы не считаете, что нужно заявить в полицию?

– В полицию? Ты с ума сошел?

– Вы же говорите, что он не в себе, – сказал Эдвард. – За ним нужно приглядывать.

– Мы уже не первый год приглядываем за ним, – ответила матушка Мэй.

– Может, он уехал в Лондон, – предположила вдруг Илона.

– Совершенно невероятно, – возразила матушка Мэй. – Да никуда он не денется, вернется. Эдвард, прекрати. Ты сам себя заводишь. Ступай отдохни. Я же сказала, тебе нужно полежать. Опять подскочит температура, если не будешь себя беречь. Забудь о Джессе на время. А когда вспомнишь – он уже будет тут. Он не заключенный. Было бы так, ты бы первый возмутился.

Беттина встала и сказала Эдварду:

– Я думаю, ты все еще не можешь прийти в себя после вчерашнего вечера.

– Да. Он расстроился.

– Он был доволен собой! – сказала матушка Мэй.

Она поднялась и вышла через дверь в направлении башни.

Беттина, смерив Эдварда любопытным взглядом, удалилась в мастерскую.

– Ты правда думаешь, что он уехал в Лондон?

Илона по-прежнему избегала его взгляда. Она пожала плечами, развела руками и устремилась в Атриум.

Эдвард направился во двор и снова стал ходить вокруг дома расширяющимися кругами. Он заходил в теплицы, гаражи, в кладовку, заглядывал в полусгнившие сараи, где лежали ржавые садовые инструменты и поломанные деревянные тачки. Он представлял себе, как находит Джесса в одном из сараев: отец будет сидеть там и лукаво улыбаться. Солнце грело все сильнее, и неумолчное пение птиц сплетало в воздухе почти ощутимую сеть. Тяжело дыша, Эдвард побежал через тополиную рощу к реке и вдоль берега до самого дощатого моста. Здесь он посмотрел в воду и попытался вспомнить, что видел. Образ в его памяти уже начал разлагаться, смешиваться с другими, стираться, как это происходит со снами. Единственным ясным впечатлением оставалось прикосновение к чему-то твердому – к перстню Джесса. Эдвард наклонился над водой и увидел собственное отражение. Может, именно это он и видел, а остальное – игра воображения? Он сунул руку в холодную бурую воду. Его ищущие пальцы прикоснулись к чему-то – к камню, чуть выступавшему на дне. Возможно, он и в тот раз наткнулся на него. Эдвард побрел вдоль берега вниз по течению, внимательно осматривая заросли камыша. Он обошел бальзаминовое поле, где завязывались глянцевитые бутоны лютиков, похожие на жесткие желтые камушки. Дошел до самых ив, перебрался на другой берег по каменному мостику и двинулся вверх по травянистому склону в направлении леса. Он оказался в тени деревьев, где лучи солнца высвечивали золото прошлогодних листьев. Птичий щебет здесь не смолкал и почти оглушал, так что вскоре Эдвард перестал его слышать. Он добрался до тропинки, похожей на лестницу из корней деревьев, и пошел вверх, ступая по похожим на крошечные жертвенные изображения божков коричневатым плодам дубов, ясеней и берез, потрескивавшим под ногами. Он замедлил шаг, когда впереди открылся просвет дромоса. Осторожно пройдя между двумя деревьями, Эдвард оказался в открытом пространстве, увидел то, что предполагал увидеть, и, как в прошлый раз, присел на колени в высокой траве на кромке поляны. Илона была уже здесь, на противоположной от него стороне поляны у пары огромных тисов. Она тоже искала Джесса. Некоторое время Илона стояла неподвижно, спиной к нему. Потом она развернулась и направилась к Лингамскому камню, села на его основание и обхватила голову руками. Эдвард не стал подходить туда. Сейчас он боялся заговаривать с ней. Некоторое время он наблюдал за девушкой, затем встал и пошел вниз по тропинке к мосту. Перейдя на другой берег, он принялся бродить по болоту, выкрикивая:

– Джесс! Джесс!

– Он трансформировал себя, – сказала матушка Мэй. – Он и раньше принимал другие формы, чтобы обновить свои силы. Сейчас он в лесу, в трансе. Превратился во что-то маленькое и коричневое, окуклился и незаметно пульсирует новой жизнью. Может быть, ты наступил на него, шагая по тропинке.

– Не надо так шутить, – отозвался Эдвард.

– Он сделался невидимым, вошел в другое измерение, пребывает в трансе, преображается. Он знает силу трав. Он пошел в лес, как собака, чтобы найти и съесть траву, которая омолаживает и исцеляет.

– Джесс вполне мог отправиться в Лондон, – заметила Беттина. – Он уже делал так однажды, чтобы встретиться со своими дружками-художниками. Он мог поехать в наш старый дом в Челси, ведь иногда ему кажется, что он все еще там.

– Он уехал к той женщине, – сказала матушка Мэй. – К Хлое.

– К Хлое?

– Я говорю о той, другой Хлое – о твоей тетушке. Миссис Бентли.

– Вы шутите!

– Ты видел Джесса далеко не в лучшем состоянии, но порой он приходит в себя, а иногда становится настоящим маньяком. Он хитрый, он полжизни играет роль…

– Вы хотите сказать, он прикидывается беспомощным?

– Да. Он непредсказуем. Мы же тебе говорили, он ни с того ни с сего может отправиться куда-нибудь. Вот подожди, он появится и удивится, с чего это мы паникуем… Вернее, ты паникуешь, мы-то знаем, что к чему!

– Он скажет, что отсутствовал совсем недолго, – добавила Беттина. – У него иное ощущение времени.

– Но где он теперь? Не выпал же он из времени совсем. Значит, где-то он должен быть. Ночью под открытым небом можно замерзнуть.

– Последние ночи были очень теплые, – сказала матушка Мэй.

– И мы ничего не можем сделать?

– А что нам еще делать? Ты обыскал все вокруг, мы попросили лесовиков посмотреть…

– Можно было бы спросить людей из автобуса, – предложила Беттина.

– Я это уже сделал, – сказал Эдвард. – Остановил автобус на дороге и спросил водителя. Он ответил, что, если бы Джесс сел в его автобус, он услышал бы об этом на автовокзале. Конечно, Джесс мог просто проголосовать или пойти пешком в…

– Да прекрати ты! – воскликнула матушка Мэй. – Он скоро объявится. Все очень просто. Такое уже было раньше.

Эдвард, конечно, не говорил женщинам о своем видении. Это было слишком ужасно. Он чувствовал, что никому не сможет рассказать об этом, даже если Джесс вернется. А он по какой-то причине верил, что Джесс вернется. Иное было совершенно невыносимым. Но если Джесс и в самом деле был там – под водой? Вдруг он пошел к тому странному месту или уже возвращался оттуда и свалился в воду? Может быть, Эдвард увидел его, когда он еще не утонул, а только упал и его еще можно было спасти? Эдвард представил себе эту сцену, как он стоит в воде и держит тяжелую голову Джесса. Смог бы он вытащить его сам, услышал бы кто-нибудь его призыв о помощи? Что толку в этих мучительных вопросах? Случилось так, что он убедил себя, решил, что он видит нечто нереальное, ушел прочь. Правда, потом он вернулся и ничего не нашел. Но это ничего не доказывало. Тело Джесса или даже живого Джесса могло унести течение через мгновение после того, как Эдвард его видел. Но это совершенно невероятно. Вода не справится так легко с большим тяжелым телом, а Эдвард почти сразу же тщательно обследовал реку. Если бы он не был так навязчиво одержим Брауни, не жаждал встречи с ней! Неужели Джесс умер, потому что Эдвард спешил на свидание к девушке? Опять повторилась история с Марком. Если он позволит своим мыслям улететь в этом направлении, его настигнет безумие.

Эдвард больше не предлагал обратиться в полицию, и причина тому была вполне эгоистическая. Если сюда заявится полиция, ему придется помогать им и рассказать о том, что он видел. И о том, что он принял увиденное за игру воображения. Эдвард вообразил, какой тяжелый разговор за этим последует и как всплывет его жуткое прошлое – наркотики, смерть Марка и все остальное. Его непременно отвезут в участок и начнут допрашивать снова и снова. Закончится это больницей, психиатром, сумасшедшим домом и электрошоком.

Разумеется, он побывал в Железнодорожном коттедже – ведь Джесс мог отправиться и туда. Эдвард разбил камнем одно из окон и забрался внутрь. Он обыскал весь коттедж, даже чердак. Что он предполагал найти? Обшарил кровати, включая и двуспальную, на которой, если верить Элспет Макран, он был зачат; кровать, на которой (если бы он не убежал в тот жуткий день) они могли бы заняться любовью с Брауни. Но нет! Как он мог вообразить такое – она бы ни за что вот так вдруг не легла с ним в постель. Он убедил себя, что это невозможно. Ему нужно было хоть как-то утешить себя.

Со времени исчезновения Джесса прошло уже четыре дня. Даже погода теперь стояла необычная, солнечная и безветренная, а по ночам сияла золотисто-желтая луна. Перед появлением луны небеса мерцали звездной пылью, смутными кометами, падающими звездами. А когда луна восходила, птицы начинали свои концерты. Беттина сказала, что это не соловьи, а камышовки, они громко распевают в болоте. Перед рассветом ласточки разражались безумными песнями под самым окном Эдварда. Он решил уехать, оставить Сигард, вернуться в Лондон. Он даже собрал вещи, завернул набросок портрета Илоны в один носок, а ее цепочку – в другой. Но каждый день он откладывал отъезд, потому что думал: к вечеру Джесс вернется домой. Он стоял у окна своей спальни, как в первые дни своего пребывания здесь, и смотрел на подъездную дорожку – вот сейчас появится отец. «О отец… отец! – безмолвно стонал он по ночам, слушая сладкозвучные голоса птиц. – О мой обретенный и потерянный отец, вернись ко мне!» У него зрело желание вернуться в Лондон, хотя бы на время уехать из Сигарда. Ведь Джесс действительно мог отправиться в Лондон, и тогда он, Эдвард, найдет его там. Он вспоминал ответ Джесса на предложение поехать в Лондон показаться доктору: «Я за этим не поеду». Значит, он мог бы поехать не за этим,а с какими-то другими целями. Здесь Эдвард уже обыскал всю округу, а в Лондоне он предпримет какие-то другие действия – встретится с людьми, поговорит с кем-нибудь. Он почти скучал по Гарри, Стюарту и Томасу, он вспоминал «мистера и миссис Бентли» и задавался вопросом, что с ними случилось. Еще он спрашивал себя: а не мог ли Джесс отправиться в Лондон за «Хлоей»?

Было около десяти утра. За последние четыре дня повседневная жизнь Сигарда почти вошла в прежнее русло, словно все искали отдохновения в бытовой рутине. Вина больше не пили. В промежутках между поисками Джесса Эдвард мыл посуду, подметал полы, чистил овощи, таскал дрова, переносил с места на место тарелки и белье. Он даже молча помог Беттине снять источенные древесным червем старые гнилые полки во влажных нишах Перехода и заменить их на новые, сделанные ею. Вскоре он увидел, что Илона красит эти полки. Его почему-то изумляло, что жизнь продолжается. Но, с другой стороны, что еще они могли делать? Эдвард и Илона избегали друг друга. С двумя другими женщинами он спорил, но не с ней. Когда такие споры начинались, Илона уходила. Эдвард не искал ее, потому что не хотел слышать о том, чего она страшится. А еще ему было мучительно больно оттого, что он собирался оставить ее здесь; он не знал, как сказать ей об этом, но не мог сбежать, не поговорив с ней. Конечно, невозможно было взять ее с собой, как бы она этого ни хотела. Даже мысль о том, чтобы вернуться за ней, казалась теперь нереальной. «Но я должен сообщить ей, что уезжаю, – думал Эдвард. – Я не могу просто так улизнуть. К тому же она должна дать мне знать, когда вернется Джесс, ни на кого другого рассчитывать нельзя». Так значит, он все-таки уезжает?

Он вышел из кухни и направился наверх в свою комнату, захватив простыни, оставленные у прачечной, чтобы положить их в шкаф для проветривания на площадке. Он выглянул в окно и посмотрел, не идет ли Джесс, потом быстро снял ботинки и носки Джесса, к которым привык за последнее время, и его пуловер. Надел собственные вещи, а эти аккуратно сложил. Свои пожитки Эдвард засунул в маленький чемодан, прикрыв его плащом, после чего спустился вниз на поиски Илоны.

Он нашел ее в Атриуме – Илона накрывала стол к обеду. Она посмотрела на него и опустилась на стул. Он сел рядом.

– Я знаю, что ты собираешься сказать.

– Я уезжаю.

– Да.

– Прости меня, Илона.

– Что ж, прощай.

– Ты дашь мне знать о Джессе?

– Я не знаю, где ты живешь. Я ничего о тебе не знаю.

Эдвард написал свой адрес на клочке бумаги.

– Ты мне сообщишь, если… когда Джесс вернется?

– Да.

Последовало молчание. Илона сидела неподвижно, сцепив руки, уставившись в столешницу.

– Помни… – Он хотел сказать: «Что я люблю тебя», но сказал только: – Меня.

Илона произнесла:

– Ты уезжаешь. Значит, тебе все равно.

– Нет, не все равно. Я уезжаю только для того, чтобы найти его в Лондоне!

– Ты не вернешься.

– Конечно вернусь. Я вернусь, чтобы увидеть Джесса. Чтобы увидеть тебя.

– Может, меня здесь и не будет.

«О черт!» – подумал Эдвард. Он встал и воскликнул:

– Не говори глупостей! Конечно, мы еще встретимся. Черт побери, ты ведь моя сестра!

Он попытался взять ее за пальцы, но ухватил запястье, а потом повернулся и поспешил прочь. Вдруг что-то упало ему на руку, а когда он попытался сбросить это, вцепилось в рукав. Это оказалась ветка одного из растений – того самого, в горшок которого он вылил приворотное зелье Илоны. Освободившись, Эдвард пообещал:

– Я тебе напишу.

Дверь Перехода захлопнулась за ним.

Думая о бегстве, он неизменно воображал, как крадется на цыпочках ночью или в тумане, а сначала отправляется на разведку, чтобы ни с кем не столкнуться случайно. Теперь же ему было плевать на предосторожности. Эдвард взял свои вещи, бегом спустился по лестнице, вышел из дверей Селдена, пересек, не оглядываясь, лужайку и пошел по дороге. Он никого не встретил, никто его не окликнул. Выйдя на открытое пространство, он увидел, что небо перечерчено косяками перелетных гусей.

Как только он вышел на шоссе, появился грузовик, и Эдвард поднял руку. Скоро он сидел рядом с водителем и разговаривал о футболе.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

– Я никому не скажу, – пообещал Стюарт Мидж.

Он вернулся в свою прежнюю квартиру около реки, рядом с Фулем-Палас-роуд. Мидж появилась у него совершенно неожиданно.

Возвращение в Лондон оказалось тихим кошмаром. Как только буксир натянулся, машина выкатилась на дорогу. Мидж запрыгнула на переднее пассажирское сиденье. Гарри отстегнул трос и бросил в багажник. Ни он, ни Мидж ни слова не сказали Беттине. Стюарт поблагодарил ее и быстро забрался на заднее сиденье – он вполне допускал, что отец, прогревавший двигатель, может уехать и без него. Они, конечно, заблудились на проселочных дорогах. Гарри остановил машину, включил свет в салоне и молча принялся изучать карту. Стюарт, сидевший за его спиной, видел холодный бесстрастный профиль Мидж: она неподвижно смотрела вперед. Их трясло на ухабах, а Мидж с Гарри сидели настолько далеко друг от друга, насколько позволяло пространство машины. Выбравшись наконец на шоссе, Гарри взял постоянную скорость восемьдесят миль. В Лондоне он подъехал к дому Томаса, где Мидж вышла и принялась вытаскивать из багажника свой чемодан. Стюарт выскочил из машины, чтобы помочь ей. Когда Гарри отъехал, Мидж все еще искала свой ключ. В Блумсбери Стюарт последовал за отцом в холл. По пути они не произнесли ни слова. Гарри прошел в гостиную, включил весь свет, какой только можно, и достал бутылку виски. Не глядя на сына, он сказал:

– Тебе лучше найти какое-то другое жилье.

На следующий день Стюарт покинул дом.

Мидж, которая не спрашивала у него, собирается ли он кому что-то говорить, оглядела маленькую комнату.

– Это, значит, твоя монашеская келья? Ты здесь молишься?

– Что-то вроде.

– Ты счастлив?

– Я не знаю.

– Значит, ты не считаешь своим долгом говорить о нас Томасу?

– Нет, но…

– Что «но»?

– Я думаю, вы сами должны ему сказать.

– Ты думаешь, я должна прекратить встречаться с твоим отцом?

– Я этого не знаю. Я говорю о лжи.

– Ах, о лжи…

– Она влияет на других людей.

– На кого, например?

– На Мередита.

– Что ты имеешь в виду?

– Он мне сказал, что у вас роман, но не сказал с кем. И еще сказал, что вы просили его не говорить Томасу.

– Я его не просила. – Помолчав, Мидж добавила: – Впрочем, наверное, просила. Я приложила палец к губам. Вот так.

Она подняла палец.

– Это плохо сказывается на Мередите. Ребенок получит ужасную душевную травму. Вы втянули его в это.

– Ты думаешь, я его развращаю?

– Это одна из причин, почему вы должны все открыть Томасу, а не лгать и не прятаться. Независимо от того, что вы с моим отцом решили делать дальше.

– Ты все это ненавидишь. Ты ненавидишь меня за то, что я втянула твоего отца в историю.

– Нет, просто мне такое не нравится.

– Ты завидуешь людям, способным вести нормальную жизнь, любить и получать удовольствия.

– Я так не думаю. Мне не нравится видеть моего отца в подобной роли.

– Ты ему об этом сказал?

– Нет. Мы вообще не говорили об этом.

– Но он попросил тебя уехать из дома. Значит, в качестве мачехи я тебя не очень устраиваю.

– Никогда об этом не думал, – ответил Стюарт. – То есть никогда не думал о вас в этом качестве.

– Ты не думаешь, что я выйду замуж за твоего отца? А почему нет?

– Если выйдете, я увижу вас в этом новом свете. Извините, я не хочу говорить об этом. Это обман.

– Ты полагаешь, что Томас не знает.

– Он явно ничего не знал. А теперь знает?

– Нет.

– Но вы ему скажете.

– Только если ты нас вынудишь.

– Я вас ни к чему не вынуждаю.

– О нет, вынуждаешь – ты оказываешь на нас давление. Всей своей силой. Словно какие-то лучи.

– Почему вы пришли ко мне?

– Я не могла не прийти.

– Мой отец вас просил?

– Нет. Он не знает. Еще один обман.

– Но он вам рассказал, где меня найти?

– Нет. Адрес я узнала в твоем колледже.

– Так почему вы пришли?

– Потому что ты был там. Потому что ты видел нас. Потому что ты ехал с нами в машине. Потому что ты знаешь. Ты мне являешься в кошмарах.

– Извините. Наверное, мне не нужно было ехать с вами в машине. Но я лишь хотел убраться оттуда.

– Тебя напугал Джесс. Он показал на тебя тростью и назвал трупом. Вот ты и убежал.

– Я чувствовал, что от меня там никакой пользы. Возможно, только вред.

– Я понимаю, что он имел в виду. Ты сидел на заднем сиденье и смотрел на нас, и это было так, словно с нами едет не человеческое существо. Ты сел в машину, чтобы нас наказать, засвидетельствовать наше грехопадение.

– Вряд ли.

– А то ты не знаешь. Я думаю, в тебе есть какая-то жестокость. Ты отрицаешь все. Как смерть. Что ты ответил Мередиту?

– Когда он говорил мне о вас? Сказал, что это невозможно.

– Почему невозможно?

– Я не думал, что вы способны на такое. Или что вы способны вовлечь в это невинное дитя.

– Ты полагаешь, что я развращаю Мередита. А я думаю, это делаешь ты. Тебе нужны эмоциональные отношения с ним, ты хочешь, чтобы он был в твоей власти, и ты облачаешь это в одежды нравственности, словно ты сам – учитель или пример высокой морали. Но ты ничего не знаешь о детях. И о себе. Ты не знаешь, что люди – сложные и таинственные существа. Ты тупой инструмент, ты жесток, гордыня сделала тебя жестоким. Твои отношения с Мередитом закончатся ужасной, мучительной драмой. Я советую тебе перестать встречаться с ним… Или ты слишком влюблен?

– Я не влюблен, – сказал Стюарт.

– А если я попрошу тебя немедленно прекратить ваши встречи?

– Надеюсь, вы не сделаете этого.

– А если я… ладно, оставим… Ты так себя настроил. Тебе надо вернуться в реальный мир.

– Думаю, это следует сделать вам. Ваш роман с моим отцом – это что-то вроде сна. Вы можете превратить его в реальность, если расскажете обо всем мужу. Тогда, возможно, вы сумеете понять, что делать дальше.

– Ты ничего не знаешь. Ты ничего не чувствуешь. Полюбить – значит вдохнуть в себя новую жизнь. А ты, кажется, выбрал смерть.

– Я думаю, вам следует вдохнуть в себя жизнь, осознав, как сильно вы любите Томаса и Мередита.

– Для чего ты поехал в Сигард? Это что-то вроде заговора? Ты все испортил своим появлением, своим существованием, тем, что ты – это ты. Кто ты вообще такой? Чем ты занят, все время валяешься в постели? Делаешь вид, что собираешься совершить что-то великое, но ты и пальцем о палец не ударил. Ты просто испуганный невежественный мальчишка, боящийся реальной жизни. Так отправляйся в монастырь и укройся там!

Мидж, сидевшая на кровати Стюарта, поднялась и собралась уходить. Плащ она не снимала. Она даже шляпу не сняла и только теперь о ней вспомнила: сняла и снова надела.

Стюарт на протяжении всего разговора стоял. Теперь он отодвинулся и повернулся спиной к двери.

– Погодите. Скажите мне правду, зачем вы приходили. Не могу поверить, что вам так нужно было высказать мне все это… и выставить себя передо мной в таком свете…

– Ах, какие замечательные слова! Ты понимаешь, что постоянно обижаешь других людей? Я пришла, потому что… ах, ты причинил столько боли мне и Гарри. Вряд ли он когда-нибудь сможет тебя простить.

– Вы хотите сказать, это потому что я поехал с вами в машине?

– Потому что ты оказался в Сигарде и увидел нас в том положении.

– Когда вы выдавали себя за мистера и миссис Бентли?

– Ну конечно, ты все-все запомнил. Не упустил ни малейшей детали.

– Это просто совпадение.

– Я тебе не верю. Я пришла к тебе, потому что думала: может быть, если я посмотрю на тебя и скажу тебе, сколько вреда ты нам причинил… сколько боли принес, я смогу забыть об этом, избавиться от моих ночных кошмаров. Но я вижу, ты не понимаешь. Ты стал персонажем из страшного сна, жутким призраком. Я хотела увидеть, какой ты на самом деле – ленивый, глупый, неуклюжий дурак…

Стюарт отошел в сторону и открыл дверь.

– Мне жаль, – пробормотал он. – Очень жаль. Я все понимаю. Пожалуйста, я не хочу, чтобы у вас были кошмары по ночам.

Мидж прошла мимо него, и ее каблучки застучали по лестнице.

Стюарт сел на кровать. Он и в самом деле понимал, и ему было тяжело. Ему была ненавистна мысль о том, что для кого-нибудь он может стать призраком из кошмара. Его очень расстроили слова Мидж о Мередите. Он попытался отвлечься от мыслей о проблемах отца и о Мидж в роли мачехи. Стюарт потер руками лицо и решил, что ему нужно побриться.

Он переселился сюда несколько дней назад и уже успел почувствовать, насколько был защищен у отца, в доме своего детства. Будучи студентом, Стюарт жил в разных местах, включая и эту самую комнату, где обосновался теперь. Но тогда все было иначе, тогда у него была простая обычная цель. Потом все согласились, что это хорошая идея – жить независимо на студенческое пособие, не дома, но все же рядом. Теперь, хотя он и не предполагал, что изгнан навсегда, обстоятельства вынужденного бегства тревожили его. Стюарт испытывал особое чувство одиночества; может быть, это была часть процесса взросления, еще не пройденного им, как считали разные люди. Томас предупреждал Стюарта, что его поймут неправильно. Сейчас Стюарт осознал, как его воодушевляло и поддерживало собственное решение и сколько еще предстояло решить. Он вспомнил письмо Джайлса Брайтуолтона, его умное насмешливое лицо. Сможет Стюарт когда-нибудь объяснить все Джайлсу?

Возможно, ему придется выслушать и упреки Эдварда. Не подвел ли он Эдварда, когда (как сказала Мидж) испугался и убежал? Должен ли он был остаться с Эдвардом и с этими женщинами? Стюарт покинул Сигард, потому что атмосфера дома навевала на него ужас. У него возникло ощущение, что он дышит воздухом лжи и скоро пропитается им, как тамошние обитатели, а теперь и Эдвард. Он сказал Мидж, что от него там нет никакой пользы. Но не было ли это лишь интуитивным впечатлением, основанным на его спутанных и слишком эмоциональных реакциях? Что касается Мидж, то не наговорил ли он ей слишком много – хотя и так мало – вещей, которых не следовало говорить? Он пришел к выводу, что не в силах ничего сделать для Мидж и задушевный разговор с нею невозможен.

Стюарт сидел прямо на своем стуле, чуть раздвинув ноги и сложив руки. Он еще не решил, идти ли ему на подготовительные курсы для будущей работы. Он договорился о встрече с консультантом по выбору карьеры. Важно не ошибиться (если такое возможно) и начать с правильной позиции. Сэкономленных от учебного гранта денег хватит на какое-то время. Надо быть терпеливым; он дождется знака, видения. Что ж, он был очень терпелив – это нетрудно – и не чувствовал себя виноватым из-за этого ожидания. Мидж спросила, чем он занят целыми днями. Он сидел и думал. Он сидел и не думал. Он гулял. Он хорошо спал по ночам. Теперь он начал думать о Мередите. Он заставил Мередита раствориться. Мышцы его лица расслабились, мозг постепенно освободился от мыслей и заполнился тихой абсолютной темнотой.

Мидж спешила вперед, оглядываясь через плечо в поисках такси, потом шагнула на мостовую. Он боялась снова упасть и была уверена, что упадет. Ее коленка еще болела. Сюда она приехала на такси, но теперь на этих убогих улочках не видела ни одного. Даже автобусную остановку она не могла найти. Спрашивать дорогу у прохожих не хотелось, потому что лицо ее было заплакано. Собирался дождь.

Мидж не видела Гарри со дня их молчаливого возвращения из Сигарда, и это терзало ее. Она позвонила ему из дома, как только решила, что он уже доехал. Когда Гарри взял трубку, голос у него был довольно пьяный; он сообщил, что Стюарт дома, и посоветовал ложиться в постель. Мидж позвонила на следующее утро, но на звонок никто не ответил. Потом неожиданно рано вернулся Томас. Он сказал, что решил устроить небольшой отдых и хочет поехать в Куиттерн. Мидж написала Гарри из Куиттерна. Письмо далось ей нелегко. Мидж нечасто писала письма и не могла или не решалась понять, почему подбирает слова с таким трудом. Послание получилось туманным и несвязным, хотя она знала, что Гарри ненавидит подобные вещи. Она всегда сетовала, что никогда в жизни не писала настоящих любовных писем. Она начала осознавать, какое воздействие произвела на Гарри встреча со Стюартом, его ужасное присутствие. «Теперь Гарри станет давить на меня, – думала она, – ускорять ход событий, а я еще не готова. Он даже может, не предупредив меня, рассказать обо всем Томасу. Он может явиться к Томасу». Эти мысли вызывали у Мидж желание остаться в Куиттерне. Написанное письмо оказалось не так-то просто отослать. Наконец ей удалось отправиться «на прогулку в лес», откуда она побежала к далекому почтовому ящику. Мередит видел, как она пишет письмо, и вызвался отправить его.

В Лондон Мидж вернулась вчера вечером и, как только Томас ушел в клинику, позвонила Гарри. Трубку снял Эдвард, который сразу спросил у нее: «А Джесс не с вами?» Он сказал, что Гарри ушел рано утром «к издателю, или юристу, или еще кому-то». Еще Эдвард сообщил ей, что Стюарт не живет дома, а нового адреса брата он не знает. Мысль о визите к Стюарту, с недавнего времени смутно присутствовавшая в сознании, кристаллизовалась, когда Мидж поняла, что это утро у нее ничем не занято. Возникшая потребность «сделать с этим что-нибудь» не давала ей покоя. Она не могла усидеть дома. Ее отчаянные слова, объяснявшие Стюарту, для чего ей потребовалось увидеть его, были вполне искренними. Конечно, Мидж хотела увериться, что он не проболтался. Она думала: «Одно его слово уничтожит нас». Но гораздо важнее было избавиться от навязчивого образа, потому что Стюарт в отвратительной роли соглядатая и судьи вошел в ее плоть. Она должна была победить его, выразить свое презрение к тому, что он думает, сделать это презрение действенным и реальным.