Текст книги "Чудесный рог: Народные баллады"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Чего так в Брауншвейге встревожен народ,
Кого провожают сегодня?
То Генрих Брауншвейгский уходит в поход
На выручку гроба господня.
Жену молодую обняв у ворот,
Он ей половину кольца отдает,
А сам, уходя на чужбину,
Другую берет половину.
 
 
Вот герцог по бурному морю плывет.
Беснуется черная бездна,
И рушатся мачты, и ветер ревет,
И помощи ждать бесполезно.
Корабль сиротливый наткнулся на риф.
Но вдруг в вышине появляется гриф:
«О боже, спаси мою душу!»
Он герцога вынес на сушу.
 
 
В гнездо, где алкал пропитанья птенец,
Влетел он с находкою странной,
Но Генрих Брауншвейгский был храбрый боец
И славился удалью бранной.
Спасенный от смерти по воле небес,
Он, грифа осилив, направился в лес
И в зарослях целыми днями
Кормился корой и корнями.
 
 
Однажды, бредя сквозь лесной бурелом,
Пытаясь разведать дорогу,
Увидел он схватку дракона со львом
И кинулся льву на подмогу.
Поверженный, рухнул дракон, захрипев,
И Генриху молвил израненный лев:
«Услуги твоей не забуду,
Навеки слугой твоим буду!»
 
 
А ночью явился к нему сатана:
«В Брауншвейге тебе побывать бы!
Там дома твоя молодая жена
Затеяла новую свадьбу!»
И горестно герцог промолвил в ответ:
«Ее ли винить? Миновало семь лет.
Дай мне повидаться с женою
И делай что хочешь со мною!»
 
 
И только он эти слова произнес,
Как черт себя ждать не заставил.
Он спящего герцога в город принес
И льва за ним следом доставил.
И Генрих воскликнул, разбуженный львом:
«Я гостем незваным являюсь в свой дом!
Должны мы поспеть на венчанье».
В ответ прозвучало рычанье.
 
 
Вот герцог вошел в переполненный зал,
Отвесив поклон неуклюже:
«Недурно б, сударыня, выпить бокал
За вашего первого мужа!»
И, глаз не сводя с дорогого лица,
Он бросил в вино половину кольца,
Хранимую им на чужбине,
И подал бокал герцогине.
 
 
Но что, побледнев, она вскрикнула вдруг —
Иль сделалось худо невесте?
«Вернулся мой Генрих! Мой верный супруг!
Навеки отныне мы вместе!»
И гости воскликнули все, как один:
«Вернулся возлюбленный наш господин!»
В старинном Брауншвейге едва ли
Такое веселье знавали.
 
 
Так герцог, что прозван был Генрихом Львом,
До старости герцогством правил.
А лев, находясь неотлучно при нем,
И в смерти его не оставил.
Не смог пережить он такую беду
И в тысяча сто сорок третьем году,
Теряя последние силы,
Почил у хозяйской могилы.
 

 
Слыхал я недавно поверье одно —
Рассказец про воду и про вино,
Как оба, друг с другом в ссоре,
Бранились, себе на горе.
 
 
Как-то сказало воде вино:
«Во все я страны завезено!
В любом кабачке и таверне
Пьют меня ежевечерне».
 
 
Вода говорит: «Замолчи, вино!
Со мной не сравнишься ты все равно!
Я мельницы в ход пускаю,
Плоты на себе таскаю».
 
 
Но отвечает воде вино:
«Едва лишь осушат в стакане дно,
И каждый мне благодарен,
Пастух или важный барин».
 
 
Вода говорит: «Не кичись, вино!
Хозяйственных дел у меня полно.
Стирают во мне, и для варки
Меня потребляют кухарки».
 
 
Но отвечает воде вино:
«Мне в битвах бойцам помогать дано!
Губами приложатся к фляге,
И хоть отбавляй отваги».
 
 
Вода говорит: «А скажи, вино,
Кто в банях людей услаждает умно?
Красавицам пылким желанны
Мои прохладные ванны».
 
 
И отвечает воде вино:
«С самим бургомистром дружу я давно!
Со мной он проводит все ночки
Там, в Бремене, в погребочке».
 
 
Вода говорит: «Погоди, вино!
А кто из насоса влетает в окно,
Когда ненасытное пламя
Уже завладело полами?»
 
 
И отвечает воде вино:
«А я с докторами во всем заодно!
Недаром у нас медицина
Лекарство разводит in vino».
 
 
Вода говорит: «Я не спорю, но
В кунсткамере я, не ты, вино,
Теку из русалочьих глазок,
На радость любителям сказок».
 
 
И отвечает воде вино:
«В дни коронаций заведено,
Чтоб я из фонтанов било
И людно на улицах было».
 
 
Вода говорит: «Посмотри, вино,
На море. Наполнено мной оно.
Больших кораблей караваны
Мои бороздят океаны!»
 
 
И отвечает воде вино:
«А я в винограде заключено.
Нежнейшие ручки, бывает,
В саду меня с веток срывают».
 
 
Вода говорит: «Но ответь, вино,
Кем все цветущее вспоено?
Без влаги сады бы увяли
И ты б появилось едва ли».
 
 
И так сказало вино тогда:
«Что ж, подчиняюсь тебе, вода,
Но только меня не трогай,
Иди-ка своей дорогой».
 
 
Вода говорит: «Берегись, мой друг!.
Но тут явился трактирщик вдруг
И для умноженья доходу
Смешал и вино и воду.
 

 
В пути заметил я трактир
И постучал в ворота:
«Я горемыка Швартенгальз.
Мне пить и есть охота!»
 
 
Хозяйка отворила дверь.
Я плащ и шляпу скинул,
Налил вина – да стал глазеть
И кружку опрокинул.
 
 
Она тут потчевать меня,
Что барина какого.
Да только денег не возьмешь
Из кошелька пустого.
 
 
Хозяйка сердится, бранит —
Чуть не оглох от крика.
Постель не стелит, гонит прочь:
«Иди в сарай поспи-ка!»
 
 
Что делать, братцы! Лег я спать
В сарае возле дома.
Эх, незавидная кровать —
Колючая солома.
 
 
Проснулся утром, – смех и грех,—
Дрожу, от стужи синий.
Вот так хоромы! – На стене
Засеребрился иней.
 
 
Ну что же, взял я в руки меч,
Пошел бродить по свету.
С пустым мешком пошел пешком,
Коль не дали карету.
 
 
А на дороге мне сынок
Купеческий попался,
И кошелек его тугой
По праву мне достался!
 

 
Еще недавно знаменит
Был грозный рыцарь Линденшмидт,
Когда у нас в округе
Он гарцевал на скакуне
В доспехах и в кольчуге.
 
 
Он слуг скликал не для добра:
«Друзья! Отважиться пора!
Не трусить – мой обычай.
Мы возвратимся в эту ночь
С отменною добычей».
 
 
Но славный баденский маркграф,
О черных замыслах узнав,
Велел забить тревогу,
И юный Каспар поспешил
Маркграфу на подмогу.
 
 
Вот мужичка встречает он:
«Надень монаший капюшон,
Прикинься капуцином.
Узнай, где бродит Линденшмидт,
И сразу напиши нам».
 
 
А мужичок тот был хитер,
Он – шмыг на постоялый двор,
Видать, увлекся ролью:
«Подайте хлеба и вина,
Иду я с богомолья».
 
 
Хозяин: «Тсс! Отец святой,
К нам нынче прибыл на постой
Сам Линденшмидт со свитой.
Три кубка кряду осушив,
Уснул он как убитый».
 
 
«Эге, – смекает «капуцин»,—
Ты мне попался, чертов сын!
Теперь погиб ты, леший».
И в замок Каспара тотчас
Он шлет гонца с депешей.
 
 
У Линденшмидта был сынок.
Зашел в конюшню паренек
Узнать, готовы ль кони,
И вдруг кричит: «Вставай, отец!
Мне слышен шум погони!»
 
 
Но грозный рыцарь Линденшмидт
Не просыпается – храпит.
Хмельной под стол свалился.
Напрасно сын зовет отца.
Сам Каспар в дом явился.
 
 
«Здорово, рыцарь! Как спалось?
Прекрасный сон видал небось?
Сейчас поедешь в Баден:
Тебе там выстроен дворец
Из черных перекладин!»
 
 
«Нет, – отвечает Линденшмидт,—
Пускай наш спор судьба решит.
Хочу с тобою драться!..»
Но Каспар меч в него вонзил,
Чтоб он не смог подняться.
 
 
«Ну, что ж. Мне жизнь недорога.
Но вот мой сын и мой слуга
Стоят перед тобою.
За ними, Каспар, нет вины,
Их я склонил к разбою».
 
 
Но молвил Каспар: «Всех казнить
Куда игла – туда и нить!
Суд скор и беспощаден.
Три эшафота сколотил
Великий город Баден».
 
 
Свезли их в Баден всех троих
И поутру казнили их
В награду за злодейство.
Во рву, за городом, гниет
Разбойное семейство.
 

 
Едва засеребрится
Высокая луна,—
С утеса в Рейн глядится
Красавица одна.
 
 
То глянет вверх незряче,
То вновь посмотрит вниз
На парусник рыбачий…
Пловец, остерегись!
 
 
Краса ее заманит
Тебя в пучину вод,
Взгляд сладко одурманит,
Напев с ума сведет.
 
 
Не зря с тоской во взоре
Она глядит окрест…
Не верь прекрасной Лоре,
Беги от этих мест!
 
 
От песни и от взгляда
Спеши уплыть скорей,
Спастись от водопада
Златых ее кудрей.
 
 
Не одного сгубила
Русалка рыбака.
Черна в волнах могила.
Обманчива река.
 

 
Я знал двух детей королевских —
Печаль их была велика:
Они полюбили друг друга,
Но их разлучила река.
 
 
Вот бросился вплавь королевич
В глухую полночную тьму,
И свечку зажгла королевна,
Чтоб виден был берег ему.
 
 
Но злая старуха черница
Хотела разбить их сердца,
И свечку она загасила,
И ночь поглотила пловца.
 
 
Настало воскресное утро —
Кругом веселился народ.
И только одна королевна
Стояла в слезах у ворот.
 
 
«О матушка, сердце изныло,
Болит голова, как в чаду.
Ах, я бы на речку сходила —
Не бойтесь, я скоро приду».
 
 
«О дочка, любимая дочка,
Одна не ходи никуда.
Возьми-ка с собою сестрицу,
Не то приключится беда».
 
 
«Сестренка останется дома,—
С малюткой так много хлопот:
Поди, на зеленой поляне
Все розы она оборвет».
 
 
«О дочка, любимая дочка,
Одна не ходи никуда.
Возьми с собой младшего брата,
Не то приключится беда».
 
 
«Пусть братец останется дома,—
С малюткой так много хлопот:
Поди, на зеленой опушке
Он ласточек всех перебьет».
 
 
Ушла во дворец королева,
А девушка в страшной тоске,
Роняя горючие слезы,
Направилась прямо к реке.
 
 
Вдоль берега долго бродила,
Печалясь – не высказать как.
И вдруг возле хижины ветхой
Ей встретился старый рыбак.
 
 
Свое золотое колечко
Ему протянула она.
«Возьми! Но дружка дорогого
Достань мне с глубокого дна!»
 
 
Свою золотую корону
Ему протянула она.
«Возьми! Но дружка дорогого
Достань мне с глубокого дна!»
 
 
Раскинул рыбак свои сети
И вот на прибрежный песок
Уже бездыханное тело
С немалым трудом приволок.
 
 
И девушка мертвого друга,
Рыдая, целует в лицо:
«Ах, высохли б эти слезинки,
Когда б ты сказал хоть словцо»
 
 
Она его в плащ завернула.
«Невесту свою приголубь!» —
И молча с крутого обрыва
В холодную бросилась глубь…
 
 
…Как колокол стонет соборный!
Печальный разносится звон.
Плывут похоронные песни,
Звучит погребальный канон…
 

 
В древнем царстве подводном жил-был водяной,
Но манила его земля:
Он задумал сделать своей женой
         Лилофею, дочь короля.
 
 
Он из красного золота выстроил мост
И, невесте богатства суля,
Вызывал на свиданье при блеске звезд
         Лилофею, дочь короля.
 
 
Он коснулся белой ее руки,
Красоту королевны хваля,
И пошла за ним следом на дно реки
         Лилофея, дочь короля.
 
 
И тогда схватил ее водяной
(Словно горло стянула петля):
«Не уйдешь ты отсюда! Ты будешь со мной,
         Лилофея, дочь короля».
 
 
Миновало много ночей и дней,
В светлой горнице из хрусталя
Семерых родила ему сыновей
         Лилофея, дочь короля.
 
 
Но однажды приснился ей странный сон —
Поле, небо, крик журавля…
И услышала тихий церковный звон
         Лилофея, дочь короля.
 
 
«Отпусти, отпусти меня, водяной!
Погляди: о пощаде моля,
В униженье и в горе стоит пред тобой
         Лилофея, дочь короля».
 
 
Но угрюмый супруг отвечает ей,
Плавниками в воде шевеля:
«Кто же вскормит моих семерых сыновей,
         Лилофея, дочь короля?»
 
 
«Ах, не бойся, супруг, я вернусь назад,
Хоть мила и прекрасна земля.
Разве может покинуть невинных чад
         Лилофея, дочь короля?»
 
 
И она восстала со дна реки
И в весенние вышла поля.
«Здравствуй, – в ноги ей кланялись стебельки,—
         Лилофея, дочь короля».
 
 
И вошла она тихо в господень храм,
Небеса о прощенье моля.
«Здравствуй, – люди склонились к ее ногам,—
         Лилофея, дочь короля».
 
 
Прибежала мать, прибежал отец:
«Ты пришла, нашу скорбь исцеля,
Так пойдем же скорее в родной дворец,
         Лилофея, дочь короля».
 
 
Все светилось, сияло вблизи и вдали,
Пело небо и пела земля,
Когда слуги в родительский дом привели
         Лилофею, дочь короля.
 
 
Гости ели и пили всю ночь напролет,
Сердце сладким вином веселя:
Возвратилась домой из безжалостных вод
         Лилофея, дочь короля.
 
 
Вдруг в окно кто-то яблоко бросил на стол.
То, внезапно сойдя с корабля,
Ищет, требует, кличет незримый посол
         Лилофею, дочь короля.
 
 
«Пусть в огне это яблоко нынче сгорит!» —
Приговор свой исполнить веля,
Оробевшей служанке, смеясь, говорит
         Лилофея, дочь короля.
 
 
Но невидимый кто-то ответствует ей:
«В светлой горнице из хрусталя
Семерых ты оставила мне сыновей,
         Лилофея, дочь короля».
 
 
«Ты троих заберешь, я возьму четверых,
Пусть им родиной будет земля»,—
Так она сыновей поделила своих,
         Лилофея, дочь короля.
 
 
«Я троих заберу и троих я отдам.
Но, сокровище честно деля,
Мы седьмого должны разрубить пополам,
         Лилофея, дочь короля.
 
 
Все поделим: и ноги и руки его.
Ты возьмешь половину и я.
Что ж молчишь? Неужель ты боишься кого,
         Лилофея, дочь короля?»
 
 
«Иль ты думал, мне сердце из камня дано?..
Ах, прощайте, цветы и поля!
Чем дитя погубить, лучше канет на дно
         Лилофея, дочь короля».
 

 
Однажды, к местам направляясь святым,
С котомкой по городу шел пилигрим
И жалобно пел, становясь у порога:
«Подайте, подайте, коль верите в бога!»
 
 
Вот глянула некая дама в окно:
«Дружок, отказать в твоей просьбе грешно,
Да муж мой, что держит меня в мышеловке,
Уехал и запер шкафы и кладовки.
 
 
Но ты не горюй – заходи поскорей.
На мягкой постели в каморке моей
Найдешь подаянье особого рода,
Которым меня наделила природа».
 
 
Вошли они в спальню – и дверь на засов,
Вдвоем до шести пролежали часов.
Вот шепчет она: «Подымайся с постели!
Ты слышишь? На улице пташки запели».
 
 
И только ворота открыл пилигрим,
Как видит: хозяин стоит перед ним.
«Господь да пошлет тебе вечное благо!» —
Крестясь на ходу, произносит бродяга.
 
 
«Эй, женка! Поклясться могу головой —
Ты хлеба дала ему из кладовой!»
«Да нет, пустячком я его наградила,
Которым мамаша меня наделила».
 
 
«Ну что ж. Так учил нас господь поступать.
Но в дом посторонних опасно пускать.
Свои подаянья, невинная крошка,
Ты впредь на шесте подавай им в окошко».
 
 
«Супруг! Разговор мне не нравится твой.
Ведь это ж – блаженный, ведь это ж – святой.
И небо, раскрыв золотые ворота,
Воздаст нам сторицей за наши щедроты!»
 

 
Однажды с охоты граф Фалькенштейн
Скакал по лесам и полянам.
И вдруг на дороге увидел он
Девчонку в платке домотканом.
 
 
«Куда ты, красавица, держишь путь?
Не скучно ль ходить в одиночку?
Поедем! Ты в замке со мной проведешь
Хмельную, веселую ночку!»
 
 
«Чего вы пристали? Да кто вы такой?
Все хлопоты ваши напрасны».
«Так знай же, я – сам господин Фалькенштейн!
Теперь ты, надеюсь, согласна?»
 
 
«А коли взаправду вы граф Фалькенштейн,—
Ему отвечает девица,—
Велите отдать моего жениха.
Он в крепости вашей томится!»
 
 
«Нет, я не отдам твоего жениха,
Ему ты не станешь женою.
Твой бедный соколик в поместье моем
Сгниет за тюремной стеною!»
 
 
«Ах, если он заживо в башне гниет,—
Бедняжка в слезах отвечает,—
Я буду стоять у тюремной стены,
И, может, ему полегчает».
 
 
Тоскует она у тюремной стены,
Звучит ее голос так жутко:
«О милый мой, коли не выйдешь ко мне,
Наверно, лишусь я рассудка».
 
 
Все ходит и ходит вкруг башни она,
Свою изливая кручину:
«Пусть ночь пройдет, пусть год пройдет,
Но милого я не покину!»
 
 
«Когда б мне дали острый меч,
Когда б я нож достала,
С тобою, граф фон Фалькенштейн,
Я насмерть бы драться стала!»
 
 
«Нет, вызов я твой все равно не приму,
Я с женщиной драться не буду!
А ну-ка, бери своего жениха,
И прочь убирайтесь отсюда!»
 
 
«За что ж ты, рыцарь, гонишь нас?
Ведь мы небось не воры!
Но то, что нам принадлежит,
Берем без разговора!»
 

 
Там, за рекой, в долине,
Умолкли жернова,
Не свищут птицы ныне
И не растет трава.
 
 
Там все черно и голо,
Все немо и мертво.
Ах, там я заколола
Малютку своего.
 
 
Река бежит, не спросит
О горести моей
И кровь его уносит
Куда-то в даль морей.
 
 
Вознесшись к звездным хорам,
Где Млечный Путь пролег,
Глядит на мать с укором
Мой бедный ангелок.
 
 
Мы с ним рыдаем вместе
Какую ночь подряд…
К утру на людном месте
Помост соорудят.
 
 
Но в час неумолимый
Умру, того кляня,
Кто звал меня любимой
И обманул меня.
 
 
Пусть на исходе ночи
Я лягу под топор,
Но ворон вырвет очи
Тебе за мой позор!
 

 
Так Жизнь сказала:
«Мир этот – мой,
С весельем, песнями, кутерьмой.
Я – солнце в небе, я – свет дневной»
Так Жизнь сказала:
«Мир этот – мой!»
 
 
Так Смерть сказала:
«Мир этот – мой.
Я все окутаю вечной тьмой.
Умолкнут песни в ночи немой».
Так Смерть сказала:
«Мир этот – мой!»
 
 
Так Жизнь сказала:
«Мир этот – мой!
Хоть из гранита гробницы строй,
Не похоронишь любви святой».
Так Жизнь сказала:
«Мир этот – мой!»
 
 
Так Смерть сказала:
«Мир этот – мой!
Иду с войною я и чумой.
В могилу ляжет весь род людской».
Так Смерть сказала:
«Мир этот – мой!»
 
 
Так Жизнь сказала:
«Мир этот – мой!
Распашет кладбища плуг стальной,
Взойдет колосьями перегной».
Так Жизнь сказала:
«Мир этот – мой!»
 

 
Я песню новую свою
Готов начать без страха.
А ну, споемте про швею
И черного монаха.
 
 
Явился к повару монах:
«Давай скорей обедать!
Что в четырех торчать стенах?
Хочу швею проведать!»
 
 
Вот он поел да побежал,
Плененный белой шейкой.
Всю ночь в постели пролежал
С красоткой белошвейкой.
 
 
Меж тем колокола гудят,
Зовут монахов к мессе:
«Эх, что сказал бы мой аббат,
Когда б узнал, что здесь я?»
 
 
Он пред аббатом предстает,
Потупив долу очи.
«Мой сын, изволь-ка дать отчет,
Где был ты этой ночью?»
 
 
И говорит ему чернец:
«Я спал с моею милкой
И пил вино, святой отец,
Бутылку за бутылкой!..»
 
 
Весь день томительно гудят
Колоколов удары.
Монахи шепчут: «Бедный брат,
Побойся божьей кары!»
 
 
И говорит чернец: «Друзья,
Погибнуть мне на месте,
Но мне милей моя швея,
Чем все монахи вместе!»
 
 
Кто эту песенку сложил,
Ходил когда-то в рясе,
В монастыре монахом жил,
Да смылся восвояси.
 

 
Под утро, в понедельник,
Портняжка вышел в сад.
Навстречу – черт: «Бездельник,
Пойдем со мною в ад!
Теперь мы спасены!
Сошьешь ты нам штаны,
Сошьешь нам одежонку,
Во славу сатаны!»
 
 
И со своим аршином
Портняжка прибыл в ад.
Давай лупить по спинам
Чертей и чертенят.
И черти смущены:
«Мы просим сшить штаны,
Но только без примерки,
Во славу сатаны!»
 
 
Портной аршин отставил
И ножницы достал.
И вот, согласно правил,
Хвосты пооткромсал.
«Нам ножницы страшны!
Изволь-ка шить штаны,
Оставь хвосты в покое,
Во славу сатаны!»
 
 
С чертями трудно сладить.
Портной согрел утюг
И стал проворно гладить
Зады заместо брюк.
«Ай-ай! Ужель должны
Нас доконать штаны?
Не надо нас утюжить,
Во славу сатаны!»
 
 
Затем он вынул нитку,
Чертей за шкуру – хвать!
И пуговицы начал
Им к брюху пришивать.
И визг и плач слышны:
«Проклятые штаны!
Он спятил! Он рехнулся,
Во славу сатаны!»
 
 
Портной достал иголку
И, не жалея сил,
Своим клиентам ноздри
Как следует зашил.
«Мы гибнем без вины!
Кто выдумал штаны?
За что такая пытка,
Во славу сатаны?!»
 
 
На стену лезут черти —
Шитье всему виной.
«Замучил нас до смерти
Бессовестный портной!
Не слезем со стены!
Не будем шить штаны,
Иначе мы подохнем,
Во славу сатаны!»
 
 
Тут сатана явился:
«Ты, парень, кто таков?
Как ты чертей решился
Оставить без хвостов?
Коль так – нам не нужны
Злосчастные штаны.
Проваливай из ада,
Во славу сатаны!»
 
 
«Ходите с голым задом!» —
Сказал чертям портной
И, распрощавшись с адом,
Отправился домой.
Дожив до седины,
Он людям шьет штаны,
Живет и не боится
Чертей и сатаны!
 

 
Случилось, что как-то в единый час
         Скончались два кровных брата.
Кто в жизни был беден – в раю сейчас,
         В аду страдает богатый.
 
 
Богатого душит нещадный зной,
         Он ввысь устремляет взгляды,
Туда, где блаженствует брат родной
         Среди небесной прохлады.
 
 
«Ах, брат мой любимый, мой добрый брат,
         Хотя бы глоток однажды
Из светлого рая прислал мне в ад,—
         Ведь я изнемог от жажды».
 
 
«Ах, брат мой несчастный, твой скорбный зов
         Едва ли услышат в небе:
Ты хлебом кормил свиней и псов,
         А людям отказывал в хлебе».
 
 
«Любимый, единственный, добрый брат,
         Замолви словцо за брата:
В своем прегрешенье не я виноват —
         Богатство мое виновато!
 
 
Мне легче держать на своих плечах
         Все сущие в мире горы,
Чем жариться вечно в адских печах
         С нетленным клеймом позора.
 
 
И если б по крошке от этих гор
         Раз в год уносили птицы,
Я знал бы – изменится приговор
         И в будущем мне простится».
 
 
«Аминь, аминь! И здесь и там
         Господь всемогущий правит.
Молись – господь поможет нам
         И в горе не оставит».
 

 
В деревню мельник под хмельком
Без денег шел, да с кошельком.
           Но денежки найдутся.
 
 
Вот завернул он в лес густой —
Навстречу три злодея: «Стой!»
           И три ножа сверкнули.
 
 
«Здорово, мельник! Нам нужна
Твоя брюхатая жена.
           Мы хорошо заплатим!
 
 
Чего ты струсил? Не дрожи!
Вот – триста талеров держи
           И убирайся с богом!»
 
 
«Как! Моего ребенка мать
За триста талеров отдать?!
           Нет, мне жена дороже!»
 
 
«Бери шестьсот – и по рукам!
Ее ты в лес отправишь к нам
           Не позже чем сегодня!»
 
 
«Да вы в уме ль? – воскликнул муж.
Мне за вдовство столь жалкий куш?!
           Здесь тысячами пахнет!»
 
 
Хохочут изверги: «Разбой!
На девятьсот – и черт с тобой!
           Но шевелись живее!»
 
 
Бедняга муж потер чело:
«Ну, девятьсот – куда ни шло.
           Что ж! Сделка состоялась».
 
 
Домой вернулся он… Жена
Ждет у ворот как смерть бледна:
           «Откуда ты так поздно?»
 
 
«Жена! Я из лесу иду.
Там твой отец попал в беду.
           Беги к нему на помощь!»
 
 
И лишь она вступила в лес,
Как ей спешат наперерез
           Разбойники с ножами.
 
 
«Красотка, здравствуй! В добрый час!
Твой муженек три шкуры с нас
           Содрал за эту встречу!»
 
 
И принялись ее топтать,
По лесу за косы таскать.
           «Сейчас помрешь, красотка!»
 
 
«О боже! Не снесу я мук!
Ах, проклят будь злодей супруг
           На том и этом свете!
 
 
Когда бы мой услышал крик
Мой брат-охотник, в тот же миг
     Он вас убил бы, звери!»
 
 
И тут, сестры заслышав зов,
Явился брат из-за кустов
           И уложил злодеев.
 
 
«Сестрица, не о чем тужить.
Пойдем со мной! Ты будешь жить
           В родном отцовском доме!..»
 
 
Прошло три долгих дня. И вот
Охотник мельника зовет:
           «Зайди-ка, мельник, в гости!..
 
 
Ну, зять, здорово! Как живешь?
Что ж без жены ко мне идешь?
           Сестрица не больна ли?»
 
 
«Ох, шурин, горе у меня.
Твою сестру третьева дня
           На кладбище снесли мы.
 
 
Душа бедняжки – в небесах…»
Но тут с младенцем на руках
           К ним мельничиха вышла.
 
 
«Ах, мельник-изменник, мошенник и вор!
Жену заманил ты к разбойникам в бор —
           Так сам отправляйся на плаху!»