Текст книги "Чудесный рог: Народные баллады"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Спеть хочу, христовы дети,
Песню новую я вам,
Как блистал в безбожном свете
Доктор Фауст, Иоганн;
Из Ангальта был он родом,
Тьму наук он одолел,
Горделиво споря с богом,
Совершил немало дел.
Сорок тысяч духов
Он заклятью подчинил,
С преисподней разлучил.
Средь покорных духов тех
Был ему милее всех
Мефистофелес. Тут и там —
Под стать ветрам —
Тот ни в чем не знал помех.
Денег он ему припас,
Много пирожков, конфет,
Много злата, серебра;
Еще в Страсбурге потом
В цель стрелял он преотменно
И, удаче веселясь,
Черта так он бил коленом,
Что тот охал каждый раз.
С почтой ехал ли в дорогу,
Духам не было покоя,
Сзади, спереди и сбоку
Путь мостили, камнем кроя;
В Регенсбурге на Дунае
В кегли ловко он играл,
Рыбу удил, забавляясь,
Сколько и где б ни пожелал.
Однажды в пятницу страстную
Гулял в Иерусалиме он,
Где Христос на крестном древе
Был нещадно пригвожден.
Дух промолвил: «Вот Христос,
Он умрет, людей спасая,
Видишь, честь ему какая,
Хоть спасенье он принес».
Дух проворный – тут и там —
Под стать ветрам —
Очутился вмиг в пути,
Чтоб три локтя полотна
Фаусту принести.
Не успел тот приказать,
Как вернулся бес,
Полотно ему принес
Быстрый Мефистофелес.
Португалию, город большой,
Тут велел он срисовать;
И потом – тут и там —
Под стать ветрам —
Рисовал край любой,
Так же точно,
Как Португалию, град пречестной.
«Слушай, мне теперь срисуй ты
Крест священный со Христом,
Все, как есть, смотри, срисуй ты,
Все, что видишь ты на нем,
Ты срисуй, смотри, и надпись
Вместе с именем святым».
Срисовать того не мог он,
Стал он Фауста просить
Преумильно: «Мольбы моей
Не отринь, готов я возвратить
Грамоту, что мне в залог принес.
Написать мне невозможно:
Господь Иисус Христос».
Убеждал его нечистый:
«Прихоть стоит ли того?
От затеи откажись ты
Ради спасенья своего».
Доктор Фауст, обратися,
Еще есть времени часок,
Бог воздаст тебе сторицей,
Милость вечную пошлет,
Доктор Фауст, обратися
Иль раскаешься потом.
«Знать я не желаю бога
И его небесный дом!»
В это самое мгновенье
С неба ангел послан был,
Так радостно для слуха
Запел он ангельские хвалы.
Покуда песнь его звучала,
Был доктор Фауст обращен,
Но как только замолчала,
Адский ужас увидел он.
Ослепил его нечистый,
Венерин образ срисовал,
Тут злые духи собралися —
И Фауста увели во ад.
 

 
Шла девушка, гуляя,
Шла, нежная, зарей,
Беспечно молодая,
В цветочный садик свой.
Рвала цветочки без числа.
Из серебра и злата
Венок себе плела.
 
 
Подкрался неприметно
Тут некто страшный к ней,
Его обличье бледно,
Весь наг он до костей,
Волос и плоти вовсе нет,
К костям присохли жилы,
Сквозь кожу зрим скелет.
 
 
Ужасен был сугубо
Его зловещий лик,
Усмешкой скаля зубы,
Шагнул он в тот же миг
К прекрасной девушке в цветах
Над нею, полумертвой,
Великий веял страх.
 
 
«Рядись, рядись, красотка,
Пойдешь плясать со мной!
Я на тебя надену
Веночек не простой,
Он не из цветиков сплетен,
Травой благоуханной
Не перетянут он.
 
 
Венок, что возложу я,
Зовется – смертный час;
Всечасно, торжествуя,
Венчаю смертных, вас;
Кто здесь однажды был рожден,
Венком моим украшен,
Со мною спляшет он.
 
 
В земле моей без счета
Прожорливых червей,
Они вкусят с охотой
От красоты твоей,
Тебе цветами станут вдруг,
Тебе заменят злато,
Алмазы и жемчуг.
 
 
Была б ты, верно, рада
Узнать, кто я таков?
Таиться мне не надо,
Назвать себя готов:
Жестокой Смертью прозван я,
В любом краю подлунном
Известна власть моя.
 
 
Коса – мое отличье,
И вестником потерь
Я предстаю и кличу,
Стучусь в любую дверь;
И коль пришла кому пора,
Будь поздний час иль ранний,—
Сбирайся со двора!»
 
 
Тут девушка в испуге,
Томясь, скорбя душой,
С мольбой простерла руки:
«Смерть, милый гость, постой,
С тобой попозже я пойду,
Мне, девушке несчастной,
Позволь пожить в саду!
 
 
Воздам тебе богато,
Рука отца щедра,
Получишь много злата
И всякого добра.
Оставь мне только жизнь мою —
Все, все, что я имела,
Тебе я отдаю!»
 
 
«Сокровищ не взыскуя,
К их блеску хладен я!
Но жизнь твою возьму я,
Красавица моя.
Пойдешь со мной в мой хоровод,
К нам тысячи сойдутся,
Чтоб верен был мой счет».
 
 
«О рыцарь-Смерть, немало
Есть верных слуг у нас.
Чтоб я беды не знала,
Умрут они тотчас,
Уступит их родитель мой,
За дочку он заплатит
Хоть всей своей казной».
 
 
«Отцу приспеет время,
Возьму его в свой срок.
Приду и к вашим слугам,
Коль час их недалек,
Но нынче срок – тебе одной,
О юная красотка,
Идем плясать со мной!»
 
 
«О, сжалься, – возопила,—
Над юностью моей,
Я б злого не свершила
Во весь остаток дней.
Меня тотчас не уводи,
Дай жизни хоть немного,
На время пощади!»
 
 
Ей Смерть в ответ: «Все тщетно.
Уйти – не властен сам,
На просьбы нет ответа
Ни женам, ни мужам.
Малюток увожу с собой,
Любой послушен зову,
Лишь стукну в дверь косой».
 
 
Ее увел он рано,
Пока была хрупка,
Ее повергла в травы
Жестокая рука,
Задел он сердце ей косой,
Красавица лежала,
Пронзенная тоской.
 
 
Лицом бесцветна стала,
Глаза как бы во мгле,
Привстала, вновь упала,
Забилась на земле,
Уж ей блаженства не знавать,
Вовек в траве зеленой
Ей цветиков не рвать.
 

 
Мир всем, Бок!
Дай бог, Блок!
Сколько сукна на шлафрок?
Семь локтей!
Когда сдашь работу?
Как нельзя скорей —
Под вечер в субботу
Сдам, ей-ей.
Как сказано, в срок
Пришел Блок.
 
 
Мир всем, Бок!
Дай бог, Блок!
Ну, где мой шлафрок?
Маловато
Сукна-то,
Семь локтей – какой же шлафрок?
Что ж выйдет, Бок?
Камзольчик, Блок!
Когда сдашь работу?
Как нельзя скорей —
Под вечер в субботу
Сдам, ей-ей.
Как сказано, в срок
Пришел Блок.
 
 
Мир всем, Бок!
Дай бог, Блок!
Ну, где камзольчик, Бок?
Да маловато
Сукна-то,
Семь локтей – ни камзол, ни шлафрок.
Что ж выйдет, Бок?
Штаны, Блок.
Когда сдашь работу?
Как нельзя скорей —
Под вечер в субботу
Сдам, ей-ей.
Как сказано, в срок
Пришел Блок.
 
 
Мир всем, Бок!
Дай бог, Блок!
Ну, где штаны, Бок?
А ведь сукна-то
Опять маловато,
Семь локтей – ни штаны, ни камзол,
                                                             ни шлафрок.
Что ж выйдет, Бок?
Да пара чулок.
Когда сдашь работу?
Как нельзя скорей —
Под вечер в субботу
Сдам, ей-ей.
Как сказано, в срок
Пришел Блок.
 
 
Мир всем, Бок!
Дай бог, Блок!
Ну, где чулки, Бок?
Да все маловато
Сукна-то,
Семь локтей – ни чулки, ни штаны,
                                     ни камзол, ни шлафрок.
Что ж выйдет, Бок?
Перчатки, Блок.
Когда сдашь работу?
Как нельзя скорей —
Под вечер в субботу
Сдам, ей-ей.
Как сказано, в срок
Пришел Блок.
 
 
Мир всем, Бок!
Дай бог, Блок!
Ну, где перчатки, Бок?
А сукна-то
Опять маловато,
Семь локтей – ни перчатки, ни чулки,
           ни штаны, ни камзол, ни шлафрок.
Что ж выйдет, Бок?
Напальник, Блок.
Когда сдашь работу?
Как нельзя скорей —
Под вечер в субботу
Сдам, ей-ей.
Как сказано, в срок
Пришел Блок.
 
 
Мир всем, Бок!
Дай бог, Блок!
Ну, где напальник, Бок?
А ведь сукна-то
Опять маловато,
Семь локтей – ни напальник, ни перчатки, ни чулки,
           ни штаны, ни камзол, ни шлафрок.
Что ж выйдет, Бок?
Прикинешь четверть, Блок,—
Выйдет поясок.
Когда сдашь работу?
Как нельзя скорей —
Под вечер в субботу
Сдам, ей-ей.
Как сказано, в срок
Пришел Блок.
 
 
Мир всем, Бок!
Дай бог, Блок!
Ну, где мой поясок?
Сукно все порвалось,
За восемь недель истрепалось.
 
 
Тут в лавку Блок бежит,
Сукна прикупить спешит.
И, сам не скончайся Блок,
Его бы прикончил Бок.
 

 
Раз в кабачок жена пошла.
     У, лежебок!
А муженька с собой не взяла.
     Ха-ха-ха!
В дому довольно дела.
     У, лежебок!
Телят пасти велела.
     Ха-ха-ха!
Ты так-то, муж, добро охранял?
     У, лежебок!
Все сливки с молока слизал.
     Ха-ха-ха!
За ремесло такое —
     У, лежебок! —
Получишь палок вдвое.
     Ха-ха-ха!
Муж – в подворотню и на двор.
     У, лежебок!
Повел с соседом разговор.
     Ха-ха-ха!
Соседушка, мой милый!
     У, лежебок!
Жена меня побила.
     Ха-ха-ха!
Бывало то же и со мной.
     У, лежебок!
Ну, видно, поплетусь домой.
     Ха-ха-ха!
 

 
Зажглися в небе звезды,
Высоко месяц встал,
Мертвец к луке припал:
 
 
«Впусти меня, подружка,
Окно скорей открой,
Недолго мне быть с тобой.
 
 
Петух пропел двукратно,
Рассвет вещает он,
В дорогу я снаряжен.
 
 
Длинна моя дорога:
Две сотни миль позади —
И столько же впереди.
 
 
Не медли, дорогая,
В седло ко мне садись,
Мы б вихрем понеслись!
 
 
Там, в Венгрии далекой,
Есть домик у меня,
Там отпущу коня.
 
 
На свежей луговине
Построен домик мой,
Приют для нас с тобой.
 
 
Не мучь меня, не медли,
Садись ко мне, дружок,
Поскачем на восток!
 
 
Нам звездочки мерцают,
Высоко месяц встал».
Мертвец к луке припал!
 
 
«Куда меня зовешь ты?
Что вздумал, бог с тобой,
Еще и в час лихой?
 
 
С тобой не поскачу я,
Кровать твоя узка,
Дорога далека.
 
 
Один ты нынче ляжешь,
Мой милый, навсегда!
До Страшного суда».
 

 
Кто к госпоже во двор
Летит во весь опор?
Коня он осадил,
Учтиво стан склонил.
 
 
Приветны взоры жен,
Вновь юноша склонен;
Несет он рог резной
В оправе золотой.
 
 
Горит без счету в ней
Прекраснейших камней,
Рубин, жемчуг, алмаз —
Пленительны для глаз.
 
 
Слоновой кости рог —
Громадней быть не мог,
Прекрасней быть не мог,
В придачу – перстенек.
 
 
Сияет серебром,
И сто звоночков в нем,
Из золота литых,—
То дар глубин морских.
 
 
Дар феи то морской —
Владычице земной,
Прекрасной, мудрой – ей,
Кто светлых фей светлей.
 
 
Тут юноша сказал:
«Чтоб рог мой зазвучал —
Лишь пальчиком нажмите,
Лишь пальчиком нажмите —
 
 
И все звоночки вдруг
Сольются в сладкий звук,
Что ни одна струна,
Певунья ни одна,
 
 
Ни птички в облаках,
Ни девушки в морях —
Никто б не пробудил!»
Тут всадник в горы взмыл.
 
 
У госпожи в руках
Тот рог, что пел в веках;
Лишь пальчик приложила —
О, сладостная сила!
 

 
К Анхен из Тарау посватался я,
В ней все именье, вся радость моя.
 
 
Анхен из Тарау душой мне верна,
В счастье и в горе мой спутник она.
 
 
Анхен из Тарау, ты – царство мое,
Плоть моя, сердце, душа, бытие!
 
 
Пусть нас все бури обнимут тесней,
Будем стоять неразлучно мы с ней.
 
 
Скорби, недуги, гоненья, беда —
Крепче нас свяжут в любви навсегда.
 
 
Стройная пальма тем боле стройна,
Чем долгосрочней под градом она,
 
 
Так же любовь в нас чудесно растят
Крестные муки, страданья и ад.
 
 
Нам разорвут ли объятья любви,
Ты хоть в бессолнечных землях ж и в и —
 
 
Путь я найду чрез леса, океан,
Чрез лед, железо, чрез вражеский стан.
 
 
Анхен из Тарау, ты – солнце мое,
С твоим сливаю свое бытие!
 

 
Стояла я на высокой горе
Да глядела в глубокий, глубокий Рейн,
Вдруг вижу – скользит там лодка,
Пируют рыцари в ней.
 
 
Тут самый молоденький из них,
Он поднял свой римский бокал,
Манит меня бокалом:
«Иль даром наливал?»
 
 
«Зачем меня зовешь ты,
Что потчуешь вином?
Отец в монастырь меня отдает,
Мне богу служить суждено».
 
 
Тут снится в ночной да в полуночный час
Рыцарю тяжкий сон,
Будто подружка ушла в монастырь,
Он с милой навек разлучен.
 
 
«Слуга, седлай нам двух коней,
На душе, в голове – тяжело.
Осушал я без счета свой римский бокал,
И лодку волной понесло.
 
 
Мне снилось, монахиню видел я,
Бокал ей протягивал свой,
Она не хотела идти в монастырь,
Туманились глазки слезой.
 
 
Ну вот, ну вот, стой здесь у ворот,
Подружку зови сюда!»
Сама игуменья к ним идет:
«Пусть выйдет подружка сюда».
 
 
«Здесь нет никакой подружки
И некому выйти к вам».
«И если нет здесь подружки —
Обитель огню предам».
 
 
Подружка в одежде белой
Тут встала на пути:
«Мне волосы обстригли,
Во веки веков – прости!»
 
 
Он пред обителью упал,
Глядел он в глубокий, глубокий дол,
Тут разбил он римский свой бокал,
Разбил и сердце свое.
 

 
Подмастерья, не робей!
Наши в Гамбурге, ей-ей,
Мастеров нагрели;
Роммодедом и фальдрида,
Мастеров нагрели.
 
 
В две недели взяв расчет,
Удирайте без забот,
Странствуйте по свету;
Роммодедом и фальдрида,
Странствуйте по свету!
 
 
Да чтоб всюду вы кричали:
Мастера у нас украли
Денежки из кассы;
Роммодедом и фальдрида,
Денежки из кассы!
 
 
Всем, кто крутит языком,
Шею набок мы свернем,
Станут молчаливы;
Роммодедом и фальдрида,
Станут молчаливы!
 
 
Пришли к Альтону подмастерья —
Знай, пируют без похмелья
На кошту хозяйском;
Роммодедом и фальдрида,
На кошту хозяйском.
 
 
Прогуляли две недельки —
Как вернуть нам в кассу деньги,
Как беду поправить?
Роммодедом и фальдрида,
Как беду поправить?
 
 
Подмастерья тут решили
Обсудить беду в трактире —
Там мертвецки пили;
Роммодедом и фальдрида,
Там мертвецки пили.
 
 
Вдруг – снаружи заперт дом,
Барабаны гремят кругом,
Город бьет тревогу;
Роммодедом и фальдрида,
Город бьет тревогу.
 
 
За дверьми военный стан,
Тридцать тысяч горожан,
Да еще солдаты;
Роммодедом и фальдрида,
Да еще солдаты.
 
 
Столяры – те сдаться рады,
Сами вышли из засады —
Ну, чего вам надо?
Роммодедом и фальдрида,
Ну, чего вам надо?
 
 
Справедливости одной!
Из-за вас в беде большой
Будет город Гамбург,
Роммодедом и фальдрида,
Будет город Гамбург.
 
 
Трубочисты – те востры:
Не робейте, столяры,
Не сдадимся в драке!
Роммодедом и фальдрида,
Не сдадимся в драке.
 
 
Отпустили столяров,
Тут раздался трубный зов,
Тут рожки запели;
Роммодедом и фальдрида,
Тут рожки запели.
 
 
Всяк ремесленник был рад,
Все кричали тут: виват!
Слава нашим братьям!
Роммодедом и фальдрида,
Слава нашим братьям!
 
 
Песню спел – и с глаз долой!
Мастерам пора домой,
Продавать именье;
Роммодедом и фальдрида,
Продавать именье.
 
 
Кем пропета песня эта?
Пареньками песня спета,
Что странствуют по свету;
Роммодедом и фальдрида,
Странствуют по свету.
 

 
И как только пастух через мост погнал,
                 Почему?
На мосту он рыцаря повстречал:
       Гоп-гоп-гоп-на мосту повстречал.
Поспешает рыцарь шапочку снять,
                 Почему?
Доброго дня пастуху пожелать:
       Гоп-гоп-гоп-пастуху пожелать.
Ах, рыцарь, голову накрой,
                 Почему?
Бедняк-пастух перед тобой:
       Гоп-гоп-гоп-пастух перед тобой.
Бедняк пастух передо мной,
                 Почему?
Коль плащ тот мне куплен моим отцом:
       Гоп-гоп-гоп-мне куплен отцом?
Тебе что за дело, рваный барон,
                 Почему?
Коль плащ тот мне куплен моим отцом:
       Гоп-гоп-гоп-мне куплен отцом?
Тут рыцарь суров и гневен стал,
                 Почему?
Пастуха он забросил в глубокий подвал:
       Гоп-гоп-гоп-в глубокий подвал.
Лишь мать пастуха узнала о том,
                 Почему?
Поутру спешит она к рыцарю в дом:
       Гоп-гоп-гоп-едет к рыцарю в дом.
Ах, рыцарь, сына верни ты нам,
                 Почему?
Тебе я бочку золота дам:
       Гоп-гоп-гоп-бочку золота дам.
Мне бочка золота – не расход,
                 Почему?
Пусть в дальних полях пастух живет:
       Гоп-гоп-гоп-в полях живет.
И как только отец узнал о том,
                 Почему?
Поутру спешит он к рыцарю в дом:
       Гоп-гоп-гоп-едет к рыцарю в дом.
Ах, рыцарь, сына верни ты нам,
                 Почему?
Тебе две бочки золота дам:
       Гоп-гоп-гоп-две бочки дам.
Две бочки золота мне – не расход,
                 Почему?
Пусть в дальних полях пастух живет:
       Гоп-гоп-гоп-в полях живет.
И как только подружка узнала о том,
                 Почему?
Поутру спешит она к рыцарю в дом:
       Гоп-гоп-гоп-едет к рыцарю в дом.
Ах, рыцарь, верни ты милого нам,
                 Почему?
Алмазный венок тебе я дам:
       Гоп-гоп-гоп-венок я дам.
Алмазный венок – немалый расход,
                 Почему?
Пусть милый в полях с тобой живет:
       Гоп-гоп-гоп-с тобой живет.
 

 
Глядит королева из окна,
Следит за юношей она,
Вот подан знак —
Прийти без промедленья.
 
 
Явился юноша тайком.
«Прекрасной госпоже во всем
Покорствуя,
Жду робко повеленья».
 
 
Ему владычица в ответ:
«Ты присягал мне с юных лет
На жизнь и смерть,—
Будь верен обещанью.
 
 
Свое желанье слей с моим,
Друг другу радость подарим —
Не будь глухим
К заветному признанью».
 
 
Он в тех словах прозреть не мог
Сближенья страстного залог,
Покорно он
Ее предался воле.
 
 
Его душа раскрыта ей,
Приди – и телом моим владей,
Душой своей
Уж не владел он боле.
 
 
Когда ж в покое рассвело,
Она нахмурила чело:
«От твоего
Я насладилась тела.
 
 
Ступай, не мешкай, клонит сон».
В свои одежды впрыгнул он,
Ведь он не знал,
Что смерть ему приспела.
 
 
Его рука в ее руке,
И вот стоит он на доске,
Вдруг дернут шнур —
Доска под ним упала.
 
 
Обхвачен яростной водой,
Погиб избранник молодой,
А женщина
Коварно хохотала.
 
 
Нет от нее путей иных,
Так заманила восьмерых,
И каждого
Губила, обнимая.
 
 
Девятый вслед за ними пал,
Но, видно, счет был ей все мал,
Десятому
Готова участь злая.
 
 
То был ученейший из всех,
Ее он понял тайный грех,
Он знал, – его
Минует наважденье.
 
 
Он сквозь волшебное стекло
В ней разглядел добро и зло,
Сдружился с ней,
Готовя тайно мщенье.
 
 
Он сердце ее зажал в ладонь,
Он в сердце ей вдохнул огонь,
Владычицу
Влечет к нему желанье.
 
 
Тогда изрек он приговор:
«Девятерых прозрел мой взор.
О женщина,
Я слышу предвещанье.
 
 
Вода клокочет подо мной,
Твоя постель – кораблик злой,
Нырнет на дно —
И к девяти сойду я.
 
 
Ты лживый парус подняла,
Меня десятым нарекла,
Убийца ты —
Убьешь меня, целуя!»
 
 
Та речь владычицу гневит,
Она связать его велит:
«Пажи мои!
Столкнуть его с вершины!»
 
 
Спокойный взор его суров,
Ему не страшен шум валов;
Вот поднят он
Над пропастью пучины.
 
 
Вдруг все веревки сбросил он
И прыгнул, ветром унесен,
И вдаль поплыл,
Беспечно в бездне рея.
 
 
Несясь, как оперенный дрот,
Он рассекает гребни вод.
«Моя любовь —
Ценой за жизнь злодея!»
 
 
Желанья дрогнули в ответ,
И каждый вскинул арбалет,
Но стрелы – в птиц
Обращены над морем.
 
 
Над ним порхают средь валов.
Вновь королевы слышен зов:
«Еще с тобой
Мы волшебством поспорим!»
 
 
«Владычица! – он крикнул ей,—
Вам девять мстят рукой моей,
И девять стрел
Вселил я в птиц заклятых.
 
 
Уходит в лес тропа моя,
Там птицеловом стану я —
И петь о вас
Я обучу пернатых».
 
 
Тут к лесу мчится он, крылат,
Ему дивятся стар и млад,
Владычица
Поникла, бледнолица.
 
 
В шатер зеленый входит он,
Пичужек стаей окружен.
На зов ловца
Летит любая птица.
 
 
Тут взмыл он в воздух голубой,
И вкруг него – пернатый рой,
К зубцам бойниц
Взлетел он, быстр и весел.
 
 
«Владычица девятерых
Любила – и убила их»,—
На каждый клюв
Он грамотку привесил.
 
 
Кружатся птицы над страной,
Руками ловит их любой,
Так весть стыда
Всю землю облетела.
 
 
Одна пичужка – всех пестрей,
Для королевы – радость в ней,
Зовет – а та
К ней на голову села.
 
 
Записочку коварно ей
Бросает в ямку меж грудей,
Тут свой позор
Читает королева.
 
 
Записку страшную потом
Рвет на кусочки алым ртом,
Дрожит, полна
Отчаянья и гнева.
 
 
Когда же всем был явлен стыд,
Ей сам искусник предстоит:
«Меня зовут
Альбертус, королева.
 
 
Альберт Великий пред тобой,
Я чтим повсюду, как святой,
Моей рукой
За все тебе отмстится.
 
 
Десятый я – кто всех мудрей,
Кто избежал твоих сетей».
Кричит она:
«О, лучше б не родиться!»
 
 
«О, лучше б не родиться мне!» —
Кричит она, как бы во сне,
Отчаянье
Ей душу тайно гложет.
 
 
Перед Альбертусом тогда
Поникла с трепетом стыда,
Тот обещал —
Смиренье ей поможет.
 
 
Тоски, раскаянья полна,
Одежды раздрала она
И облеклась
В покров келейно-серый.
 
 
Альбертус, выслушав ее,
Соизволенье дал свое —
Грех искупить
Раскаяньем и верой.
 
 
К ее теснейшей из темниц
Слетались с пеньем девять птиц,
Осьмнадцать лет
Их, плача, прокормила.
 
 
Когда ж вся мука излилась,
Те птицы, в ангелов вселясь,
Прияли дух,
А плоть взяла могила.
 

 
Улитка встретилась трем портным,
Ого, улитка встретилась трем портным,
Медведицей примнилась им,
                 Ого, ого, ого!
 
 
Немало они тут всполошились,
Ого, немало они тут всполошились,
Они от улитки за тын схоронились,
                 Ого, ого, ого!
 
 
Промолвил один: «Ты первый иди»,
Ого, промолвил один: «Ты первый иди»
Промолвил другой: «Ты иди впереди»,
                 Ого, ого, ого!
 
 
И третий не отстал от них,
Ого, и третий не отстал от них:
«Она сожрет нас всех троих»,
                 Ого, ого, ого!
 
 
Тут рядышком пошли все трое,
Ого, тут рядышком пошли все трое,
Да взяли с собой ружье большое,
                 Ого, ого, ого!
 
 
И, снаряжаясь в смертный бой,
Ого, снаряжаясь в смертный бой,
Порядком трусил каждый портной,
                 Ого, ого, ого!
 
 
А когда на приступ они пошли,
Ого, когда на приступ они пошли,
Такую речь меж собой повели,
                 Ого, ого, ого!
 
 
Хотя б он вылез, чертов зверь,
Ого, хотя б он вылез, чертов зверь,
Его не возьмет и пуля теперь,
                 Ого, ого, ого!
 
 
Улитка высунула рог,
Ого, улитка высунула рог,—
Троих портных проняла тут дрожь,
                 Ого, ого, ого!
 
 
Она отомкнула свое жилье,
Ого, она отомкнула свое жилье,—
Портные бросили ружье,
                 Ого, ого, ого!
 
 
Улитка выползла из жилья,
Ого, улитка выползла из жилья,—
Портные зарылись в кучу тряпья,
                 Ого, ого, ого!
 

 
Про птичек про медвяных
Я песенку спою,
Что на цветных полянах
Сбирают дань свою.
Они в пирах веселых
Кружатся день-деньской.
Я вам спою о пчелах
Над ширью луговой.
 
 
Зима томит в оковах
Народец нежный дев,
Пока снегов суровых
Минуют дрожь и гнев.
Когда ж вернутся птицы,
Когда весной пахнет,—
Сберутся медуницы
В цветочный свой поход.
 
 
Они летят с гуденьем,
Их жало – словно меч,
Но пеньем и круженьем
Не мнят беды навлечь.
Цветочным тем набегом
Все буйство исчерпав,
Они стремятся к негам
Дерев и тихих трав.
 
 
Из замка воскового
Пергамент золотой
От взора скрыт людского;
Художников порой
Пленяет он невольно:
Все кельи – как одна,
Растет многоугольно
Медовая страна.
 
 
Они живут в покое,
Корыстность им чужда,
Ткут братство трудовое
В жару и в холода;
Они в полях находят
Цветочный росный сок
И радостно возводят
Свой сахарный домок.