Текст книги "Чудесный рог: Народные баллады"

 
Мальбрук на войну едет,
Конь был его игрень.
Не знать, когда приедет —
Авось в троицын день.
 
 
День троицын проходит —
Мальбрука не видать,
Известье не приходит,
Нельзя о нем узнать.
 
 
Жена узнать хотела,
Идет на башню вверх;
Пажа вдали узнала,
Кой в грусть ее поверг.
 
 
Он в черном одеянье
На кляче подъезжал,
В великом отчаянье
Одежду разрывал.
 
 
Супруга вопрошала:
«Что нового привез?»
Сама вся трепетала,
Лия потоки слез.
 
 
«Скидайте юбку алу,
Не румяньте себя,—
Привез печаль немалу,
Оденьтесь так, как я.
 
 
Драгой ваш муж скончался,
Не видеть вам его;
Без помощи остался,
Лишился я всего.
 
 
Я видел погребенье,
Последний видел долг.
В каком, ах! изумленье
Его тогда был полк.
 
 
Тяжелу его шпагу
Полковник сам тащил.
Майор сапожну крагу,
За ними поп кадил.
 
 
Два первых капитана
Несли его шишак.
Другие два болвана
Маршировали так.
 
 
Четыре офицера
Штаны его несли,
Четыре гренадера
Коня его вели.
 
 
Гроб в яму опустили,
Все предались слезам.
Две ели посадили
Могилы по бокам.
 
 
На ветке одной ели
Соловушек свистал.
Попы же гимны пели,
А я, глядя, рыдал.
 
 
Могилу мы зарыли,
Пошли все по домам.
Как всё мы учинили —
Что ж делать больше там?
 
 
Тогда уж было поздно,
Не думали о сне,
Ложились, как возможно…»
                                                                   и проч.
 

В. А. Жуковский

 
Кольцо души-девицы
Я в море уронил;
С моим кольцом я счастье
Земное погубил.
 
 
Мне, дав его, сказала:
«Носи! не забывай!
Пока твое колечко,
Меня своей считай!»
 
 
Не в добрый час я невод
Стал в море полоскать;
Кольцо юркнуло в воду;
Искал… но где сыскать!..
 
 
С тех пор мы как чужие!
Приду к ней – не глядит!
С тех пор мое веселье
На дне морском лежит!
 
 
О ветер полуночный,
Проснися! будь мне друг!
Схвати со дна колечко
И выкати на луг.
 
 
Вчера ей жалко стало:
Нашла меня в слезах!
И что-то, как бывало,
Зажглось у ней в глазах!
 
 
Ко мне подсела с лаской,
Мне руку подала,
И что-то ей хотелось
Сказать, но не могла!
 
 
На что твоя мне ласка!
На что мне твой привет!
 
 
Любви, любви хочу я…
Любви-то мне и нет!
 
 
Ищи, кто хочет, в море
Богатых янтарей…
А мне мое колечко
С надеждою моей.
 

К. Н. Батюшков

 
Мы, други, летали по бурным морям,
От родины милой летали далеко!
На суше, на море мы бились жестоко;
И море и суша покорствуют нам!
О други! как сердце у смелых кипело,
Когда мы, содвинув стеной корабли,
Как птицы, неслися станицей веселой
Вкруг пажитей тучных Сиканской земли!..
А дева русская Гаральда презирает.
 
 
О други! я младость не праздно провел!
С сынами Дронтгеймавы помните сечу?
Как вихорь, пред вами я мчался навстречу
Под камни и тучи свистящие стрел.
Напрасно сдвигались народы; мечами
Напрасно о наши стучали щиты:
Как бледные класы под ливнем, упали
И всадник и пеший… владыка, и ты!..
А дева русская Гаральда презирает.
 
 
Нас было лишь трое на легком челне;
А море вздымалось, я помню, горами;
Ночь черная в полдень нависла с громами,
И Гела зияла в соленой волне.
Но волны напрасно, яряся, хлестали,
Я черпал их шлемом, работал веслом:
С Гаральдом, о други, вы страха не знали
И в мирную пристань влетели с челном!
А дева русская Гаральда презирает.
 
 
Вы, други, видали меня на коне?
Вы зрели, как рушил секирой твердыни,
Летая на бурном питомце пустыни
Сквозь пепел и вьюгу в пожарном огне?
Железом я ноги мои окрыляю,
И лань упреждаю по звонкому льду;
Я, хладную воду рукой рассекая,
Как лебедь отважный, по морю иду…
А дева русская Гаральда презирает.
 
 
Я в мирных родился полночи снегах;
Но рано отбросил доспехи ловитвы —
Лук грозный и лыжи – и в шумные битвы
Вас, други, с собою умчал на судах.
Не тщетно за славой летали далеко
От милой отчизны по диким морям;
Не тщетно мы бились мечами жестоко:
И море и суша покорствуют нам!
А дева русская Гаральда презирает.
 

П. А. Катенин

 
Хоть мне белый царь сули
         Питер и с Москвою
Да расстаться он вели
         С Пашей дорогою,—
                 Мой ответ:
                 Царь белый! нет;
                 Питер твой
                 Перед тобой;
А мне Питера с Москвой
         Сердце в Паше
                 Краше.
 

А. С. Пушкин

 
Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
«Ворон, где б нам отобедать?
Как бы нам о том проведать?»
 
 
Ворон ворону в ответ:
«Знаю, будет нам обед;
В чистом поле под ракитой
Богатырь лежит убитый.
 
 
Кем убит и отчего,
Знает сокол лишь его,
Да кобылка вороная,
Да хозяйка молодая».
 
 
Сокол в рощу улетел,
На кобылку недруг сел,
А хозяйка ждет милого,
Не убитого, живого.
 

 
Воротился ночью мельник…
– Жонка! что за сапоги?
– Ах ты, пьяница, бездельник
Где ты видишь сапоги?
Иль мутит тебя лукавый?
Это ведра. – Ведра? право? —
Вот уж сорок лет живу,
Ни во сне, ни наяву
Не видал до этих пор
Я на ведрах медных шпор.
 

Н. М. Языков

 
Мы бились мечами на чуждых полях,
Когда горделивый и смелый, как деды,
С дружиной героев искал я победы
И чести жить славой в грядущих веках.
Мы бились жестоко: враги перед нами,
Как нива пред бурей, ложилися в прах;
Мы грады и села губили огнями,
И скальды нас пели на чуждых полях.
 
 
Мы бились мечами в тот день роковой,
Когда, победивши морские пучины,
Мы вышли на берег Гензинской долины,
И, встречены грозной, нежданной войной,
Мы бились жестоко; как мы, удалые,
Враги к нам летели толпа за толпой;
Их кровью намокли поля боевые,
И мы победили в тот день роковой.
 
 
Мы бились мечами, полночи сыны,
Когда я, отважный потомок Одина,
Принес ему в жертву врага-исполина,
При громе оружий, при свете луны.
Мы бились жестоко: секирой стальною
Разил меня дикий питомец войны;
Но я разрубил ему шлем с головою,—
И мы победили, полночи сыны!
 
 
Мы бились мечами. На память сынам
Оставлю я броню и щит мой широкий,
И бранное знамя, и шлем мой высокий,
И меч мой, ужасный далеким странам.
Мы бились жестоко – и гордые нами
Потомки, отвагой подобные нам,
Развесят кольчуги с щитами, с мечами
В чертогах отцовских на память сынам.
 

К. К. Павлова

 
«Как грустно ты главу склонил,
                     Эдвард! Эдвард!
Как грустно ты главу склонил,
И как твой меч красён! – О»
«Я сокола мечом убил,
                     Матерь! матерь!
Я сокола мечом убил;
Такого нет, как он! – О!»
 
 
«Не сокол меч окровенил,
                     Эдвард! Эдвард!
Не сокол меч окровенил,
Не тем ты сокрушен. – О!»
«Коня я своего убил,
                     Матерь! матерь!
Коня я своего убил,
А верный конь был он! – О!»
 
 
«Твой конь уже был стар и хил,
                     Эдвард! Эдвард!
Твой конь уже был стар и хил,
О чем бы так тужить? – О!»
«Отца я своего убил,
                     Матерь! матерь!
Отца я своего убил:
Мне горько, горько жить! – О»
 
 
«И чем теперь, скажи же мне,
                     Эдвард! Эдвард!
И чем теперь, скажи же мне,
Искупишь грех ты свой? – О!»
«Скитаться буду по земле,
                     Матерь! матерь!
Скитаться буду по земле,
Покину край родной! – О!»
 
 
«И кем же будет сохранен,
                     Эдвард! Эдвард!
И кем же будет сохранен
Здесь твой богатый дом? – О!»
«Опустевай и рушись он,
                     Матерь! матерь!
Опустевай и рушись он!
Уж не бывать мне в нем. – О!»
 
 
«И с кем же ты оставишь тут,
                     Эдвард! Эдвард!
И с кем же ты оставишь тут
Жену, детей своих? – О!»
«Пусть по миру они пойдут,
                     Матерь! матерь!
Пусть по миру они пойдут;
Навек покину их. – О!»
 
 
«А мне, в замену всех утрат,
                     Эдвард! Эдвард!
А мне, в замену всех утрат,
Что даст любовь твоя? – О!»
«Проклятие тебе и ад,
                     Матерь! матерь!
Проклятие тебе и ад!
Тебя послушал я! – О!»
 

М. Ю. Лермонтов

 
Из ворот выезжают три витязя в ряд,
                                                                 увы!
Из окна три красотки вослед им глядят:
                                                                 прости!
Напрасно в боях они льют свою кровь,
                                                                 увы!
Разлука пришла – и девичья любовь
                                                                 прости!
Уж три витязя новых в ворота спешат,
                                                                 увы!
И красотки печали своей говорят:
                                                                 прости!
 

А. К. Толстой

 
«Чьей кровию меч ты свой так обагрил,
                       Эдвард, Эдвард?
Чьей кровию меч ты свой так обагрил?
Зачем ты глядишь так сурово?»
«То сокола я, рассердяся, убил,
                     Мать моя, мать,
То сокола я, рассердяся, убил,
И негде добыть мне другого!»
 
 
«У сокола кровь так красна не бежит,
                     Эдвард, Эдвард!
У сокола кровь так красна не бежит,
Твой меч окровавлен краснее!»
«Мой конь красно-бурый был мною убит,
                     Мать моя, мать!
Мой конь красно-бурый был мною убит,
Тоскую по добром коне я!»
 
 
«Конь стар у тебя, эта кровь не его,
                     Эдвард, Эдвард!
Конь стар у тебя, эта кровь не его,
Не то в твоем сумрачном взоре!»
«Отца я сейчас заколол моего,
                     Мать моя, мать!
Отца я сейчас заколол моего,
И лютое жжет меня горе!»
 
 
«А грех чем тяжелый искупишь ты свой,
                     Эдвард, Эдвард?
А грех чем тяжелый искупишь ты свой?
Чем сымешь ты с совести ношу?»
«Я сяду в ладью непогодой морской,
                     Мать моя, мать!
Я сяду в ладью непогодой морской
И ветру все парусы брошу!»
 
 
«А с башней что будет и с домом твоим,
                     Эдвард, Эдвард?
А с башней что будет и с домом твоим,
Ладья когда в море отчалит?»
«Пусть ветер и буря гуляют по ним,
                     Мать моя, мать!
Пусть ветер и буря гуляют по ним,
Доколе их в прах не повалят!»
 
 
«Что ж будет с твоими с детьми и с женой,
                     Эдвард, Эдвард?
Что ж будет с твоими с детьми и с женой
В их горькой, беспомощной доле?»
«Пусть по миру ходят за хлебом с сумой,
                     Мать моя, мать!
Пусть по миру ходят за хлебом с сумой,
Я с ними не свижуся боле!»
 
 
«А матери что ты оставишь своей,
                     Эдвард, Эдвард?
А матери что ты оставишь своей,
Тебя что у груди качала?»
«Проклятье тебе до скончания дней,
                     Мать моя, мать!
Проклятье тебе до скончания дней,
Тебе, что мне грех нашептала!»
 

А. Н. Плещеев

 
Пред замком шумная толпа
Цыган поет, играет…
Хозяйка замка вниз сошла
И песням их внимает…
 
 
«Пойдем, – сказал ей Джони Фа,
Красавица, со мною,
И мужу не сыскать тебя,
Ручаюсь головою!..»
 
 
И обнял правою рукой
Красавицу он смело,
Кольцо на палец Джони Фа
Она свое надела.
 
 
«Прощайте все – родные, муж!
Судьба моя такая!
Скорее плащ мне, чтоб идти
С цыганами могла я.
 
 
В постели пышной ночи я
Здесь с мужем проводила;
Теперь в лесу зеленом спать
Я буду рядом с милым!»
 
 
Вернулся лорд, и в тот же миг
Спросил он, где супруга.
«Она с цыганами ушла»,—
Ответила прислуга.
 
 
«Седлать коней! Недалеко
Еще они отсюда.
Пока я не найду ее,
Ни пить, ни есть не буду!»
 
 
И сорок всадников лихих
В погоню поскакали;
Но все они до одного
В лесу зеленом пали!
 

П. И. Вейнберг

 
         «Зигмунд, милый Зигмунд, вот ты кончил чем:
Молодую Гретхен погубил совсем!
 
 
         Зигмунд, милый Зигмунд, мой конец идет:
Выведена буду скоро из ворот —
 
 
         Из ворот тюремных на зеленый луг:
Там любви работу ты увидишь, друг!
 
 
         Ах, палач мой милый, кончи поскорей:
Тороплюсь я очень к дочери моей!
 
 
         Зигмунд, милый Зигмунд, дай мне руку: я
Все тебе простила – бог тебе судья!»
 
 
         Быстро скачет всадник, флагом машет он:
«Не казните Гретхен: я везу пардон!»
 
 
         «Всадник, милый всадник, поздно – умерла.
Доброй ночи, Гретхен! К богу ты ушла!»
 

 
Шла девица молодая с парнями плясать,
Раскрасавица такая, что не описать;
Шла – и что же на дороге встретила она?
Видит: яблонь молодая в зелень убрана.
 
 
«Здравствуй, яблонь, бог на помочь! Объясни мне ты,
Отчего твои так ярко зелены листы?»
«Здравствуй, бог тебе на помочь, девица-душа!
Объясни мне – отчего ты чудно хороша?»
 
 
«Отчего так хороша я, это без труда
Объясню тебе сейчас же: ем я завсегда
Белый хлеб, а запиваю свеженьким винцом —
Оттого-то я так чудно хороша лицом».
 
 
«Ну, коли от белых хлебов с свеженьким винцом
Ты, душа моя, так чудно хороша лицом,
То прохладною росою умываюсь я —
И от этого-то зелень так ярка моя».
 
 
«Тише, яблонь молодая, тише говори
И вокруг себя почаще пристально смотри:
У меня есть двое братьев – гордых молодцов,
На тебя у них готова пара топоров».
 
 
«Что ж! пускай меня зимою рубят, а весна
Как настанет – я ведь снова буду зелена;
Если ж девушка веночек с головы своей
Потеряет – он уж больше не вернется к ней».
 

 
Раз пошла я прогуляться,
Прогуляться в лес густой,
И нашла я в нем колодезь,
Полный свежею водой.
 
 
Я уселась у колодца,
Молчалива и грустна…
Надо мной порхала птичка,
Пела песенку она.
 
 
«Мне б узнать хотелось, птичка,
Правда ль то, что слышу я,
Будто мой желанный умер?
Правда, пташечка моя?
 
 
И, коль мой желанный умер,
Мне хотелось бы узнать,
Долго ль, долго ли я буду
По желанном горевать?»
 
 
«Горевать ты по желанном
Перестанешь лишь тогда,
Как до капли до последней
В море высохнет вода».
 
 
Но никак, никак не может
В море высохнуть вода:
Значит, горе-гореванье
Не исчезнет никогда!
 

 
Под горой, среди долины, липочка стояла —
Широка была в вершине и суха с начала.
 
 
Милый с милой обнялися и сидят под ней —
От любви они забыли о беде своей.
 
 
«Дорогая, нам расстаться надо в ночку эту:
Мне семь лет еще придется странствовать по свету».
 
 
«Если ты семь лет по свету должен ездить – я
Не возьму себе другого в милые друзья».
 
 
Семь годов прошло. «Наверно, – думает девица,—
Мой желанный издалека скоро возвратится».
 
 
И пошла она поутру в темненький лесок:
Ждет-пождет, когда приедет дорогой дружок.
 
 
Ждет-пождет она милова в лесе молчаливом…
Вот прекрасный рыцарь скачет на коне ретивом.
 
 
«Здравствуй, милая девица. Бог тебя храни!
Отчего сидишь одна ты здесь в лесной тени?
 
 
Мать ли сердится, отец ли прогоняет дочку?
Молодец ли добрый тайно держит путь к лесочку?»
 
 
«Мать не сердится, не гонит из дому отец,
И ко мне не ходит тайно добрый молодец.
 
 
Год седьмой с одной неделей нынче утром минул
С той минуты, как сердечный друг меня покинул».
 
 
«Нынче городом я ехал, и – не утаю —
Там справлял твой друг сердечный свадебку свою.
 
 
Ну, чего же пожелаешь доброго такого
Ты ему за то, что милой не сдержал он слова?»
 
 
«Я ему желаю столько, столько лучших дней,
Сколько есть на этой липе листьев и ветвей.
 
 
Я ему желаю столько светлого покоя,
Сколько звездочек имеет небо голубое.
 
 
Я ему желаю столько счастья на веку,
Сколько в море-океане есть на дне песку».
 
 
Что, услышав эти речи, с пальца он снимает?
Снял колечко золотое – и его кидает
 
 
На колени к ней. Мутится у нее в глазах:
Стала плакать так, что перстень утонул в слезах.
 
 
Что тут вынул из кармана он с улыбкой нежной?
Из кармана он платочек вынул белоснежный.
 
 
«Вытри глазки дорогие, вытри поскорей:
Ты с минуты этой будешь навсегда моей.
 
 
Это было только проба: вздумал испытать я —
Не начнешь ли ты за это посылать проклятья.
 
 
Если б ты меня прокляла хоть единый раз,
Я тотчас же и навеки скрылся бы из глаз».
 

 
Три государя задумали дело:
Много ландскнехтов собрали – и смело
               Двинулись вместе в Ландсталь,
Двинулись вместе для сечи кровавой.
Франца помянемте славою, славой!
 
 
Франц находился в ту пору в Ландстале.
Три государя пред крепостью стали,
               Начали в крепость стрелять.
Шлет увещанье пфальцграф – покориться.
Франц начинает сердиться, сердиться.
 
 
Здесь нападение, там – оборона.
В пятницу утром в стене бастиона
               Сделали первый пролом.
Франц это видит и шепчет, унылый:
«Господи боже, помилуй, помилуй!»
 
 
Три государя недаром стояли,
Целили метко и метко попали:
               Пулею Франц поражен.
Кровь благородная льется рекою…
Вечной он чтится хвалою, хвалою!
 
 
Вот как попали в него: приказанье
Дал он – ворота открыть и посланье
               Трем государям послал:
Просит он их за свою лишь дружину,
Близко предвидя кончину, кончину.
 
 
Въехали три государя в ворота;
С ними и конный народ, и пехота.
                Францу приходят они.
С ними он речи ведет незлобиво…
В песне моей все правдиво, правдиво!
 
 
По окончании их разговора
Муж благороднейший кончился скоро.
               Господи, призри его!
Лучшего воина мы не видали.
Много он вынес печали, печали!
 
 
Был для ландскнехтов он истинным другом,
Каждого он награждал по заслугам:
               Будем же славить его!
Память о нем сохранилась меж нами
И не исчезнет с веками, с веками!
 
 
Три государя поход продолжают.
Вот к Драхенфельсу они подступают —
               Крепость до камня сожгли.
Господи! Франца утешь ты в печали!
Все его земли пропали, пропали!
 
 
Кончу я лучше: пожалуй, случится
Жизнью еще и другим поплатиться!
               Больше я петь не хочу:
Вдруг не понравиться может иному!
Скоро уйдем мы из дому, из дому!
 
 
Тот, кем вся песенка наша пропета,
Сам был ландскнехтом – и песенка эта
               Им сложена без прикрас:
Дело ландстальское видел он лично;
Знает его он отлично, отлично!
 

 
Пред домом отца моего
Зеленая липа растет,
На липе сидит соловей
И звонкую песню поет.
 
 
«Ах, выучи петь и меня,
Соловушко! Ножку твою
И рученьку золотом я,
Кольцом золотым окую».
 
 
«К чему это золото мне,
Кольцо золотое к чему?
Я птичка лесная: отдать
Себя не хочу никому!»
 

 
Нынче ночью мне приснился
Сон томительный такой:
У меня в саду разросся
Розмарина куст большой.
 
 
Сад был кладбище: могила —
Грядка, полная цветов;
Много падало с деревьев
Свежих листьев и плодов.
 
 
В золотой бокал сбирала
Я душистые цветки;
Вдруг из рук моих он выпал
И разбился весь в куски.
 
 
Потекли оттуда капли
Алой крови и жемчуг…
Что бы значил сон тяжелый?
Ты не умер, милый друг?
 

Федор Сологуб

 
Кто знает, сколько скуки
В искусстве палача!
Не брать бы вовсе в руки
Тяжелого меча.
 
 
И я учился в школе
В стенах монастыря,
От мудрости и боли
Томительно горя.
 
 
Но путь науки строгой
Я в юности отверг,
И вольною дорогой
Пришел я в Нюренберг.
 
 
На площади казнили;
У чьих-то смуглых плеч
В багряно-мглистой пыли
Сверкнул широкий меч.
 
 
Меня прельстила алость
Казнящего меча
И томная усталость
Седого палача.
 
 
Пришел к нему, учился
Владеть его мечом,
И в дочь его влюбился,
И стал я палачом.
 
 
Народною боязнью
Лишенный вольных встреч,
Один пред каждой казнью
Точу мой темный меч.
 
 
Один взойду на помост
Росистым утром я,
Пока спокоен дома
Строгий судия.
 
 
Свяжу веревкой руки
У жертвы палача.
О, сколько тусклой скуки
В сверкании меча!
 
 
Удар меча обрушу,
И хрустнут позвонки,
И кто-то бросит душу
В размах моей руки.
 
 
И хлынет ток багряный,
И, тяжкий труп влача,
Возникнет кто-то рдяный
И темный у меча.
 
 
Не опуская взора,
Пойду неспешно прочь
От скучного позора
В мою дневную ночь.
 
 
Сурово хмуря брови,
В окошко постучу,
И дома жажда крови
Приникнет к палачу.
 
 
Мой сын покорно ляжет
На узкую скамью,
Опять веревка свяжет
Тоску мою.
 
 
Стенания и слезы,—
Палач – везде палач.
О, скучный плеск березы!
О, скучный детский плач!
 
 
Кто знает, сколько скуки
В искусстве палача!
Не брать бы вовсе в руки
Тяжелого меча!
 

Максим Горький

 
Мы рубились мечами в пятьдесят одной битве.
Много пролито нами алой крови врагов!
Мы на крыльях служили скоттам, бриттам обедню,
Много мы положили в землю храбрых людей.
И в чертоги Одина мы проводили
В битвах с людом Эринахрабро павших норманн.
Облеченные славой и с богатой добычей,
От потехи кровавой мчимся мы отдыхать.
Крики боли, проклятья – позади нас остались.
Ждут нас женщин объятия, ждут нас песни любви.
Битвы, трупы, руины – позади нас остались.
И – морей властелины – мы рабы впереди.
Славой воинов горды, женщин ей мы оделим,
И родные фиорды будут храбрых венчать.
Дни пройдут, и норманны, молодые орлята,
Снова ринутся в битвы на Зеленый Эрин.
Мы живем только в битвах, мы хотим только славы,
Чтоб в Валгалес Одином было весело нам.
Мы рубились мечами в пятьдесят одной битве,
Много пролито нами алой крови врагов!