Текст книги "Чудесный рог: Народные баллады"

Автор книги: авторов Коллектив

 
     Рыцарю Карлу неймется.
     Он спрашивает мать:
     «Как мне юную Кирстин
     из монастыря умчать?»
 
 
А розы и лилии благоухали.
 
 
     «Больным скажись и в гроб ложись,
     обряжен, как мертвец.
     Пусть никто не усомнится,
     что тебе пришел конец».
 
 
     Послушался рыцарь Карл.
     В постель улегся он.
     Был вечером болен, к утру с колоколен
     звучал погребальный звон.
 
 
     Пажи коней седлают,
     чтоб в монастырь поспеть.
     Покойного рыцаря Карла
     везут в монастырь – отпеть.
 
 
     Въезжает гроб, качаясь,
     на монастырский двор.
     Встречать его с почетом
     выходит сам приор.
 
 
     «Преставился рыцарь Карл молодой!»
     Пажи, пурпур надев,
     сегодня ночью над мертвым бдеть
     просят прекрасных дев.
 
 
     Услышала крошка Кирстин
     и спрашивает мать:
     «Могу я рыцарю Карлу
     последний долг отдать?»
 
 
     «Должна ты пурпур надеть
     и на кудри златой венец.
     Да в церкви, у гроба, глядеть надо
                                                             в оба!
     Ведь рыцарь Карл – хитрец».
 
 
     Три двери дева прошла насквозь.
     Огни восковых свечей
     у ней расплывались в печальных очах
     и слезы лились из очей.
 
 
     Вот села она к изголовью,
     раскрыв молитвослов.
     «Ты был моей любовью,
     когда был жив-здоров!»
 
 
     Стала она в изножье,
     льняной подняла покров.
     «Ты жизни мне был дороже,
     когда был жив-здоров!»
 
 
     Он ей шепнул чуть слышно:
     «Ты слез не лей обо мне!
     О маленькая Кирстин,
     я здесь по твоей вине!
 
 
     За стрельчатой оградой
     ждут кони в час ночной.
     Поскачешь ли, крошка Кирстин,
     из монастыря со мной?»
 
 
     Он выпрыгнул из гроба,
     откинув прочь покров.
     Он маленькую Кирстин
     схватил – и был таков.
 
 
     Монашки читали каноны
     и видели, как он воскрес:
     «Должно быть, ангел божий
     за девой слетел с небес!»
 
 
     Монашки читали каноны,
     и каждую мучил вопрос:
     «Почему этот ангел божий
     до сих пор меня не унес?»
 
 
А розы и лилии благоухали.
 

 
Дева прекрасная в рощу одна
Отправилась в день погожий,
И встретился рыцарь Магнус ей.
Он был молодец пригожий.
 
 
«Добрый день тебе на зеленом лугу.
Добрый день, молодец пригожий!
На траве расстели нам обоим плащ!
Из него мы сделаем ложе».
 
 
«Для тебя свой новый бархатный плащ,
Зеленый, слегка ворсистый,
Чтоб от мокрой травы разлезлись швы,
Я не брошу на луг росистый!
 
 
Я не брошу на землю свой
                                                   бархатный плащ
Он достался мне не в подарок.
Я в Стокгольме его купил.
Он мне стоил пятнадцать марок».
 
 
«Рыцарь Магнус, живет моя мать
Вблизи, за лесной опушкой.
Подожди, покуда я сбегаю к ней
За голубой подушкой.
 
 
Живет моя мать – рукой подать!
Подожди меня, Магнус, в лесу.
У нее голубых подушек – пять.
Я одну из них принесу».
 
 
Накинув на кудри ему капюшон,
Велела – а голос был вкрадчив! —
Часок подождать и ушла навсегда,
Тем самым его околпачив.
 
 
Из тонкого шелка был ее плащ,
Смеялась она задушевно
И, платья подол по траве волоча,
Ушла что твоя королевна!
 
 
Весь день простоял, и другой простоял
На лугу молодец пригожий,
А девы прекрасной нет как нет,
Чтоб ему уготовить ложе.
 
 
В зеленом убранстве красуется лес,
А девы нет и в помине.
Магнус, она б не вернулась к тебе,
Хоть бы стоял ты поныне!
 
 
Еще с неделю высматривал он
Ее то справа, то слева.
Торчал как пень, и в троицын день
В церковь поехала дева.
 
 
При входе узнал он ее без труда:
«Зачем по собственной воле
Ты мне посулила вернуться туда —
И не вернулась боле?»
 
 
«Спасибо бархатному плащу
Скажи за такой подарок,—
Тому, что ты в Стокгольме купил,
Истратив пятнадцать марок.
 
 
Пусть ведают люди: ко мне вовек
Не подойдешь ты близко!
Зеленому бархатному плащу
За это кланяйся низко!
 
 
Честь я тебе оказала в лесу,
Полном предутренней влаги.
Рыцарь Магнус, принять эту честь
У тебя недостало отваги.
 
 
Рыцарем будь я, что деву в лесу
Встретил, – клянусь тебе свято! —
Свой плащ безоглядно швырнула б в росу,
Будь он даже из чистого злата!»
 

 
Свейдалем брошенный мяч угодил
Деве в грудь ненароком.
И сделалась эта дева бледна,
Стоя в окне высоком.
 
 
Юный Свейдаль идет за мячом,
Влетевшим в окно светлицы.
Но прежде, чем он вошел, печаль
Закралась в сердце девицы.
 
 
«Что толку тебе закидывать мяч
В светелку мою ненароком,
Если жаждет любви твоей
Дева в краю далеком?
 
 
Ты, юный Свейдаль, очей не сомкнешь,
Покой и сон позабудешь,
Доколе девы прекрасной своей
От мертвого сна не пробудишь».
 
 
Юный Свейдаль, закутавшись в мех,
Вошел и, став посредине
Светлицы, где ратный люд пировал,
Промолвил своей дружине:
 
 
«Вы кубки здесь наполняйте, друзья,
Обильным вином и медом,
Покуда съезжу к матушке я,
Что спит под могильным сводом».
 
 
Юный Свейдаль к родимой взывал
Голосом громоподобным,
Так, что в стене появилась щель
И трещина – в камне надгробном.
 
 
«Кто неистовым зовом своим
Тревожит меня безрассудно?
Или с миром в земле сырой
Нельзя мне спать беспробудно?»
 
 
«Матушка, юный Свейдаль, твой сын,
Не в силах избыть кручину.
Дай совет из подземных глубин
Своему горемычному сыну!
 
 
То, что страдает сердце мое
От мук любви безысходной,
Дело рук моей сводной сестры
И мачехи злоприродной.
 
 
К деве, живущей в чужом краю,
Влечет меня днем и ночью,
Хоть суженой прекрасной своей
Не видывал я воочью».
 
 
«Я дам тебе лихого коня.
Он проносится рысью
И лугом зеленым, и фьордом соленым,
И поднебесной высью.
 
 
Я дам тебе богатырский меч,
В драконьей крови закаленный.
Как факел, у всадника в темном лесу
Блещет клинок оголенный».
 
 
Юный Свейдаль вскочил в седло,
Пришпорил коня богатырь.
Насквозь проскакал он дремучий лес,
Осилил морскую ширь.
 
 
В ту пору берегом шел пастух,
Гнавший скотину в воду.
Юный Свейдаль, коня придержав,
Спросил человека с ходу:
 
 
«Услышь мое слово, добрый пастух!
Поведай мне без утайки,
Как имя владетеля этих стад
Или, быть может, хозяйки?»
 
 
«Повержена в беспробудный сон
Своей неизбывной любовью,
Одна прекрасная дева и есть
Хозяйка всему поголовью!
 
 
Юный Свейдаль у ней из ума
Нейдет ни днем, ни ночью,
Хоть этого рыцаря дева сама
Не видывала воочью».
 
 
«Пастух мой добрый, где ее дом?
Меня не вводи в обман!
Если стану я здесь королем,
Я дам тебе рыцарский сан».
 
 
«Под липой, на взгорье, стоит ее дом,
Чей вход булатом окован.
Серым тесаным камнем кругом,
Как крепость, он облицован.
 
 
Он серым тесаным камнем одет.
Ни щели там, ни оконца.
Восемь лет моя госпожа
Не видела ясного солнца.
 
 
У двери заветной медведь и лев
Застыли, разинув зевы.
Но если ты – Свейдаль, войдешь без препон
В спальню прекрасной девы».
 
 
Свейдаль подъехал – и сами собой
Упали затворы с двери.
Покорно припали к его ногам
Вход охранявшие звери.
 
 
Покорно к ногам его лев и медведь
Прильнули, толкая друг дружку.
Липа склонила до самой земли
С листвой золоченой верхушку.
 
 
До самой земли склонилась она
Своей златолиственной сенью.
Дева очнулась от мертвого сна,
Чудесному рада спасенью.
 
 
Эта влюбленная дева была
Разбужена звоном шпор.
Она воскликнула: «Небу хвала!
Свободна я с этих пор».
 
 
Юный Свейдаль, смел и пригож,
Входит в спальный покой,
И крепко она обнимает его,
Дивясь красоте такой.
 
 
«Рыцарь Свейдаль, возлюбленный мой!
От муки спаслись мы оба.
Слава господу, с этого дня
Вместе быть нам до гроба!»
 

 
Вдоль вала с мечами танцует знать,—
   В пурпур одетые рыцари! —
В танцах являя осанку и стать,
К дамам будьте почтительны!
 
 
Юная Кирстен выходит на вал,—
   В пурпур одетые рыцари! —
Краса этой девы превыше похвал.
К дамам будьте почтительны!
 
 
Меч обнаженный подвесив сбоку,—
   В пурпур одетые рыцари! —
Пляшут, на удивленье оку.
К дамам будьте почтительны!
 
 
Но тяжкий клинок, покачнувшись, блеснул,
   В пурпур одетые рыцари! —
И деву по белой руке полоснул.
К дамам будьте почтительны!
 
 
Поскольку он пальцев поранил пять,
Ей золотом больше не шить и не ткать.
 
 
Поскольку он десять поранил пальцев,
Вовек ей не знать ни иголки, ни пяльцев.
 
 
Дева идет, пересилив боль,
К столу, за которым сидит король.
 
 
– Кирстен, дитя мое, что стряслось?
Твой плащ от крови промок насквозь!
 
 
– В горницу я отлучилась отсель —
Брату меньшому постлать постель.
 
 
Вхожу я – и что же? Мой младший брат
Оставил на ложе свой острый булат!
 
 
Пытаясь его поднять,
Я пальцев поранила пять.
 
 
Пытаясь его повесить,
Я пальцев поранила десять.
 
 
Золотом я не смогу вышивать,
Свои рукава не смогу шнуровать.
 
 
– А кто тебе станет, пока ты жива,
Шить золотом и шнуровать рукава?
 
 
– Золотом будет сестра вышивать,
А матушка – мне рукава шнуровать.
 
 
В шитье золотом с головы до ног,
Рыцарь стоял, опершись на клинок.
 
 
Деву погладил он по лицу
И молвил: – Пойдешь ли со мной к венцу?
 
 
Сестре моей – златом велю вышивать,
Служанкам – твои рукава шнуровать.
 
 
С тобой возвращаясь из-под венца,
Я сам поведу твоего жеребца.
 
 
Король воскликнул: – Опомнись, беспечный!
Как можно жениться на деве увечной?
 
 
– В танце деву не смог уберечь я.
Мой меч – причина ее увечья.
 
 
Повинен я – и никто иной!
Она мне станет любимой женой.
 
 
Она отдала ему верность и честь,—
   В пурпур одетые рыцари! —
На свадьбу народу стеклось – не счесть.
К дамам будьте почтительны!
 

 
Рыцарь Олуф на севере жил.
К невесте он шлет гонца —
Сказать, что весла уже сложил
И вскорости ждет конца.
 
 
– Когда получишь ты эту весть,
Не вздумай, Кирстен, ни пить, ни есть.
 
 
Скачи к постели моей во весь дух,
Пока не успел прокричать петух.
 
 
К приемной матери входит в дом
Юная Кирстен в плаще голубом:
 
 
– На смертном одре навестить жениха —
Не будет ли в этом стыда иль греха?
 
 
– Не будет оно ни грешно, ни зазорно,
Только ты, Кирстен, скачи проворно,
 
 
Чтоб навестить своего жениха,
Пока не раздастся крик петуха.
 
 
Коня, резвее других и послушней,
Выбрала Кирстен в отцовой конюшне.
 
 
Живой рукой оседлав скакуна,
На нем без дороги пустилась она.
 
 
Через дубраву четыре мили
Пронесся конь и домчался в мыле.
 
 
У въезда в поместье, одета в меха,
Стояла фру Меттелиль, мать жениха.
 
 
– Что рыцарь Олуф, жених мой прекрасный?
– Его терзает недуг опасный!
 
 
С той самой поры, как он занемог,
С детьми его вместе сбилась я с ног!
 
 
Юная Кирстен входит в дом.
К ней руки Олуф простер с трудом:
 
 
– О Кирстен, должна ты сделать мне честь —
На голубую подушку присесть!
 
 
– Не утомил меня тягостный путь.
От скачки я не устала ничуть.
 
 
Сейчас дорога мне минута любая,
А не подушка твоя голубая.
 
 
Рыцарь Олуф сказал пажу:
– Ларец принеси, где я злато держу!
 
 
Рыцарь Олуф отпер ларец
И дал ей пять золотых колец.
 
 
Из красного злата была отлита
На каждом перстне оленей чета.
 
 
Да три кольца золотых, что были
Обвиты гирляндами роз и лилий.
 
 
Ее одарил он застежкой нагрудной
Червонного злата, с отделкой чудной.
 
 
В руках горела она как жар!
Но мать рассердил этот щедрый дар.
 
 
– Сын мой, – сказала фру Меттелиль гневно,—
Судьба малюток твоих плачевна.
 
 
Зачем расточаешь ты наше добро?
Червонное золото – не серебро!
 
 
– Есть у детей моих замки и башни.
Есть лесные угодья и пашни.
 
 
Но больше не ступит сюда нога
Той, что мне, как жизнь, дорога!
 
 
Рыцарь Олуф последний раз
Кирстен в очи взглянул и угас.
 
 
В слезах невеста ехала вспять,
А злато – бог с ним! – позабыла взять.
 

 
         Из Хальда их прибыло сто сорок семь.
         У стен Браттингсборга вскоре
         Они свои шелковые шатры
         Раскинули на просторе.
 
 
Где удальцы проскакали, гремела под ними земля.
 
 
         Исунг, датский король, на рать
         Смотрит с высокой башни:
         «Припала охота им жизнью играть
         Как нельзя бесшабашней!
 
 
         По свету поездил ты, Снаренсвенд!
         Не знаешь ли, Сивурд, пришельцев?
         Откуда эти златые щиты?
         Как звать их отважных владельцев?»
 
 
         «На первом щите ослепительный лев
         Красуется гривой косматой.
         А сверху – царственный Дидриказнак:
         Корона червонного злата.
 
 
         Клещами и молотом щит второй
         Украсил сын кузнеца.
         Видрик в плен врага не берет,
         А рубится до конца.
 
 
         На третьем щите блистающий змей.
         Он в кольца златые свит.
         Премудрый Местер Хильдебранд
         Сей знак поместил на щит.
 
 
          ЯрлаХорнбуга отпрыск – юнец,
         В битвах не закаленный,
         Носит Хумлунгер четвертый щит,
         С липой ярко-зеленой.
 
 
         На пятом щите – одичалый волк,
         Блистающий на пустополье.
         Знак этот выбрал Железный Ульв.
         Чуждо ему сердоболье.
 
 
         Как жар, горит на щите шестом
         Отливающий золотом гриф.
         Хеллед Хаген с этим щитом
         Бьется, покуда жив.
 
 
         Виола украсила щит седьмой.
         Она – веселья источник.
         Так мыслит Фальквур-музыкант,
         Бражник и полуночник.
 
 
         На восьмом щите – человек и слон.
         Сей знак выбрал Тетлев Датский.
         Недюжинной силой славится он,
         Мечом владеет он хватски.
 
 
         Бурым орлом девятый щит
         Украсил воитель юный.
         Духом тверд господин Роденгорд,
         Отменно знающий руны.
 
 
         Две белых стрелы на десятом щите
         Сияют крестообразно:
         Виттинг Херфредсон выбрал знак
         С именем сообразно.
 
 
         Блещет одиннадцатый щит,
         Отмечен пламенем ярым.
         Его по земле господней мчит
         Бранд Видфардлинг пожаром.
 
 
         Двенадцатый щит брат Альсинг, монах,
         Украсил златой булавой.
         За Альсингом, стоя в стременах,
         Несутся воители в бой».
 
 
         «Мой Сивурд! Найдется тебе по плечу
         У Дидрика в стане витязь.
         За земли свои, за своих королей
         Один на один поборитесь!»
 
 
         К шатрам подъехал Снаренсвенд:
         «Кто удаль, силу, проворство
         Желает выказать в честном бою
         И рад вступить в ратоборство?
 
 
         Кто лучше всех владеет конем,
         Чей конь не знает заминки,
         Пусть выедет в чистое поле на нем,
         Себя испытать в поединке!»
 
 
         Бросили кости на тавлею.
         Надо ж им так раскатиться!
         Выпал Хумлунгеру жребий худой:
         С богатырем схватиться.
 
 
         Он у Видрика просит коня:
         «Тебе не грозит наклад!
         За Скемминга может моя родня
         Назначить любой заклад».
 
 
         «Не расквитаться твоей родне,—
         Зря не давай поруки! —
         Если испортит Скемминга мне
         Сивурд, храбрец близорукий!»
 
 
         «Есть у меня меньшая сестра —
         Для женщин других зерцало,
         Дабы добродетели образец
         Любая из них созерцала».
 
 
         «Восемь замков дай мне в залог,—
         Если что с конем приключится,—
         И твою меньшую сестру, чтоб мог
         Я с ней тотчас обручиться».
 
 
         «Восемь замков моих за коня
         Дам я тебе в поруку.
         Восемь замков бери у меня
         И младшей сестры моей руку!»
 
 
         Весело прыгнул Хумлунгер в седло,
         И Скемминг помчал седока.
         Чудно показалось коню, что ему
         Шпоры уперлись в бока.
 
 
         Как солнце, сиял Хумлунгеров щит!
         «Спаси меня милость господня!
         Не дай горемычному молодцу
         С коня свалиться сегодня!»
 
 
         Как равный с равным, сшиблись они.
         У витязей с первой встречи
         Лопнули щитовые ремни,
         Щиты отнесло далече.
 
 
         «Ты ладно скроен и крепко сшит.
         По нутру мне твоя удалость.
         Ступай, молодец, разыщи свой щит,
         А я подожду тебя малость».
 
 
         Как только сшиблись воители вновь,
         Хумлунгеру не мирволя,
         Ткнул его крепко Сивурд мечом
         И отбросил далёко в поле.
 
 
         «К земле пригвоздил я тебя, молодец!
         Твой конь стал моей добычей.
         Ты кто и откуда? Узнать бы не худо!
         Таков богатырский обычай!»
 
 
         «Отец мой – биртингсландский ярл —
         Как Хорнбуг известен в народе.
         А я Хумлунгером юным зовусь
         В застолье и в походе».
 
 
         «Хорнбуг мне добрый друг и зять.
         Ты – милой сестры моей чадо!
         Скемминга можешь обратно взять:
         Чужого коня мне не надо!
 
 
         Ремень отрежь от щита моего.
         К дубу ремнем сыромятным
         Меня прикрути и скажи: «Одолел
         Я Сивурда в споре ратном!»
 
 
         Хумлунгер к шатрам, в ожиданье похвал,
         Пришел и сложил свой меч:
         «К дубу прикручен старый бахвал
         За свою хвастливую речь!»
 
 
         «Полно, юный Хумлунгер, врать!
         Не будь его доброй воли,
         Не то что ты, а целая рать
         Не связала бы Сивурда в поле!»
 
 
         В дубраву поехал на сером коне
         Видрик без дальних слов:
         «Проведать нынче охота мне,
         Как Сивурд жив-здоров?»
 
 
         В дубраве Сивурд прикручен был
         К матерому дубу ремнями.
         Издали Видрика он углядел
         И выдернул дуб с корнями.
 
 
         «Видрика связанным ждать – не след!
         Этот шутить не любит!
         Мечом своим добрым хватит по ребрам
         И наискось их перерубит!»
 
 
         Королева из верхних покоев глядит,
         Как пыль вздымается клубом:
         «Нам рыцарской славы привез из дубравы
         Сивурд с вырванным дубом!»
 
 
         Королева из верхних покоев глядит,
         Дивясь богатырской мощи:
         «Диковинный цветик нынче сорвал
         Наш Сивурд, гуляя в роще!»
 
 
         Могучие витязи на лугу
         Танцуют под музыки звуки.
         Пускается, с дубом за поясом, в пляс
         Сивурд, храбрец близорукий.
 
 
Где удальцы проскакали, гремела под ними земля
 

 
Восемь братьев Дидрик имел,
Богатой Вероной правил,
И каждый по дюжине сыновей
У трона его поставил.
 
 
Было по дюжине сыновей
У его пятерых сестер.
Тринадцатый сын родился у меньшой,
Как братья, удал и востер.
 
 
Когда из Вероны вышла рать
Во всей богатырской мощи,
Шлемы торчали – не стану врать! —
Превыше буковой рощи.
 
 
«Целый свет мы с мечом прошли,
Всюду рубились хватски,
Но Данией правит король, говорят,
По имени Хольгер Датский.
 
 
В Ютландии Северной он живет.
Ни пред каким супостатом
Этот король не склонял головы,
Венчанной червонным златом».
 
 
Булатной палицей Свертинг потряс.
Ратный взыграл в нем дух.
«Хольгера люди – ничто против нас.
Их сотню раздавим, как мух!»
 
 
«Ты Хольгера войско не ставишь
                                                             ни в грош,
Свертинг, чернявый малый?
Я слышал, народ у него хорош:
Отважный, лихой, удалый!»
 
 
Верзила Бермер сказал: «Король
Хольгер Датский отвагу
Выкажет, если дождется нас
И не задаст он тягу!»
 
 
Двинулись восемь тысяч коней,
Что в Данию с грохотом адским
Везли из Вероны незваных гостей —
Свидеться с Хольгером Датским.
 
 
Король королю посылает гонца,
С противника требуя дани:
«Если откажется Хольгер платить,
Пусть выйдет на поле брани».
 
 
Откликнулся Видрик Верландсен,
Что слова зря не скажет:
«Кто в землю датскую к нам войдет,
Тот в землю датскую ляжет!»
 
 
Два войска на черной равнине сошлись
Для богатырской сечи.
И скорбным ристалищем стало тогда
Место кровавой встречи.
 
 
Витязи Хольгера бились три дня,
Исполнены доблестей бранных.
Несметное множество там полегло
Воителей чужестранных.
 
 
Верзила Бермер сказал королю:
«До сотни нас недобрать!
Как мы Хольгера победим,
Когда оскудела рать?»
 
 
Славный Дидрик утратил спесь
И взор обратил к небосклону:
«Нечего ждать нам спасенья здесь!
Надо бежать в Верону».
 
 
Дидрик пустился, не чуя ног,
Через холмы и овраги.
Свертинг-бахвал за ним поспевал,
Забыв о былой отваге.
 
 
Юный витязь, Железный Ульв,
Стоял на крутом косогоре:
«Сулился Дидрик датчан одолеть
Себе самому на горе!»
 
 
Была восьмитысячной эта рать.
И надо ж случиться урону:
Вспять воротилось лишь тридцать пять
Из Дании в Верону.
 
 
Кровь, по разрытой равнине бурля,
Стекала с холмов и бугров.
Дымилась испариной красной земля,
И солнечный шар был багров.
 

 
От королевы богемской наказ
Был фрекен Дагмар, невесте:
«С приездом в Данию, дочь моя,
Тебе прибавится чести.
 
 
С приездом в Данию, дочь моя,
Тебя полюбит премного
Крестьянство, если не станешь ты
С пахарей брать налога.
 
 
У датского короля, бога ради,
Проси свой первый дар:
Пусть выйдет на волю твой милый дядя,
Епископ Вальдемар».
 
 
Проворно шелк разостлали
Поверх родной земли
И фрекен Дагмар на берег
Не мешкая повели.
 
 
На золоченой рее взвился
Шелковый парус чудно.
В Данию по соленым волнам
Два месяца плыло судно.
 
 
Якорь зарылся в белый песок.
Фрекен Дагмар снесли с корабля.
У ней впервые за долгий срок
Была под ногами земля.
 
 
Опираясь на белую руку
Датского короля,
Впервые на датскую землю
Ступила она с корабля.
 
 
И, путь устлав ей шелком,
С почетом повели
Фрекен Дагмар в замок,
Видневшийся вдали.
 
 
Там королю-супругу
Молвила чуть свет
Дагмар, выполняя
Матери завет:
 
 
«Король, всевышнего ради,
Прошу я первый дар:
Пусть выйдет на волю мой дядя,
Епископ Вальдемар!
 
 
И дар второй, от сердца
Прошу я, видит бог:
С узников снять оковы,
С пахарей снять налог».
 
 
«Молчи, молчи! Аттингборга ключи,
Королева, ты просишь в дар,
Чтоб тебя вдовой сделал дядя твой,
Епископ Вальдемар!»
 
 
Корону златую слагает она:
«Здесь нечего делать мне,
Коль скоро слово мое ни во что
Не ставится в датской стране!»
 
 
«Позвать мне рыцаря Странге!
Пусть он и юный Кнуд
Темницу в Аттингборге
Пленнику отомкнут!»
 
 
Был шагу ступить не в силах
Епископ, выйдя на свет.
«Вечностью в этой башне
Показались мне восемь лет!»
 
 
Вынув гребень златой из ларца,
Она ему кудри густые
Чесала и слезы лила без конца
На их завитки золотые.
 
 
«Слез, королева Дагмар, не лей!
Можешь ты сдать спокойно:
Если только я буду жив,
Отмстить сумею достойно!»
 
 
«Молчи, епископ Вальдемар!
Слушать не стану я дольше.
Если ты вновь попадешь в Аттингборг,
Я тебе не заступница больше!»