Текст книги "Невоенные рычаги внешней политики России. Региональные и глобальные механизмы"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
В этих условиях внешняя политика должна, как минимум, не препятствовать внутриэкономическому развитию государств и повышению благосостояния населения, а как максимум, создавать для этого внешние условия, стать одним из факторов внутриэкономического развития. Именно это и произошло. Официальные внешнеполитические концепции, стратегии и доктрины подавляющего большинства стран мира (а в ряде случаев и законодательные акты, регулирующие деятельность внешнеполитических ведомств) содержат положения о том, что главная (или одна из главных) целей внешней политики – создавать благоприятные внешние условия для устойчивого внутриэкономического развития. Так, в утвержденной Президентом РФ Д.А. Медведевым 12 июля 2008 г. Концепции внешней политики Российской Федерации второй важнейшей целью российской внешней политики провозглашено «создание благоприятных внешних условий для модернизации России, перевода ее экономики на инновационный путь развития, повышения уровня жизни населения, консолидации общества, укрепления основ конституционного строя, правового государства и демократических институтов, реализации прав и свобод человека и, как следствие, обеспечение конкурентоспособности страны в глобализирующемся мире» [25] . Иными словами, внутриэкономические задачи внешней политики по степени приоритетности идут сразу после обеспечения безопасности и территориальной целостности государства.
В-третьих, тенденцией, обусловившей зависимость внешней политики государства от его внутреннего экономического развития, стала глобализация. По мере того, как важнейшие отрасли и сферы мировой экономики стали приобретать действительно глобальный характер, национальные государства начали терять контроль над многими важнейшими для них экономическими процессами, определяющими развитие их собственных экономик. Внутреннее экономическое развитие государств стало все в большей степени определяться не столько внутренними ресурсами и внутриэкономической политикой, сколько воздействием внешней среды – процессов и тенденций, протекающих на глобальном уровне. Регулирование последних на национальном уровне становилось все менее возможным. В связи с этим существенно возрастает значимость внешней политики именно как инструмента воздействия государства на внешнюю среду. Будучи средством, способным повлиять на положение государства в мировой экономической системе, а также во взаимодействии с другими странами на транснациональные экономические процессы, внешняя политика становится одним из немногих действенных факторов внутриэкономического развития.
Изменения в 2000-е годы экономической конъюнктуры в лучшую для России сторону не замедлили сказаться на ее внешней политике, которая приобрела подчеркнуто самостоятельный, независимый от Запада (и даже в ряде случаев антизападный), жесткий, наступательный и даже ревизионистский характер. Стало заметным стремление Москвы отыграть по крайней мере часть позиций, потерянных ею в 1990-е годы. В частности, резко активизировалась политика России в регионе СНГ и в сфере европейской безопасности.
В настоящее время сложилась устойчивая традиция оценки и прогноза внешнеполитического поведения той или иной страны в зависимости от конъюнктурного состояния ее экономики. Недавним и наглядным примером применения данной методики может служить имевшее большой резонанс заявление в адрес России вице-президента США Дж. Байдена, сделанное в июле 2009 г. в интервью «Wall Street Journal». В нем американский вице-президент предположил, что уже в ближайшее время российская внешняя политика вновь смягчится и Москва будет вынуждена пойти на ряд внешнеполитических уступок, в том числе по важным для нее вопросам, ввиду очередного ухудшения ее экономического положения в связи с международным финансово-экономическим кризисом.
В принципе, в последние годы произошла своего рода «экономизация» понятия силы того или иного государства. Мощь страны, а также ее место в международной системе начала ставиться в зависимость от развитости и объема ее экономики порой в большей степени, чем от ее военных и дипломатических возможностей. Например, отказываясь признать Россию одним из усиливающихся полюсов многополярного мира наряду с Китаем и Индией, западные наблюдатели и политические деятели указывают прежде всего на российские экономические проблемы. Экономический фактор стал в последнее время одним из главных, определяющих природу мирового политического порядка. Так, подъем Китая и Индии носил в 1990-е и 2000-е годы прежде всего экономический характер, однако именно он сформировал общемировой консенсус о том, что период американской однополярности подошел к концу и ему на смену приходит новый международный политический порядок – многополярный.
Соответственно делаются далеко идущие прогнозы о внешней политике и США, и новых незападных полюсов, а также о дальнейшей эволюции мировой политики в целом. Надо сказать, именно экономический подъем Китая, Индии и России наряду с экономическими проблемами в самих США, вылившимися в 2008 г. в общемировой кризис, сформировали преобладающее в России мнение о политическом ослаблении Америки, что в свою очередь, возможно, подтолкнуло Москву к проведению еще более наступательной и ревизионистской политики.
Таким образом, влияние экономики (мировой, внутренней, а также внешнеэкономических связей) на внешнюю и мировую политику является на сегодняшний день общепризнанным и вполне изученным предметом. Зависимость внешней политики от внутреннего состояния экономики и внешнеэкономических связей в ряде случаев постулируется на официальном уровне, экономизация внешней политики и мировой политики воспринимается как своего рода аксиома. Проблема, однако, возникает с признанием обратной связи – воздействия внешней и мировой политики на экономику и внешнеэкономические связи.
2.2. Влияние политики на внешнеэкономические связи
В отличие от внешней и мировой политики, где воздействие экономических факторов признано как в науке, так и на официальном уровне, традиционно считалось, что мировая экономика и внешнеэкономические связи развиваются в соответствии с собственными законами и правилами, имеющими соответственно экономический характер, и не испытывают серьезного воздействия смежных областей. Иными словами, преобладало мнение, что, оказывая влияние на политику, экономика (как мировая, так и внешнеэкономические связи) остается своего рода вещью в себе, живет своей собственной жизнью и, как правило, не подвергается «внешнему» воздействию со стороны политических факторов, по крайней мере воздействию, способному коренным образом изменить коммерческую логику развития внешнеэкономических связей и базовые законы экономики, определяющие развитие мировой экономики.
Исключения же из этого правила (СССР и коммунистические страны вообще, чьи внешнеэкономические связи развивались не рыночным способом, а путем централизованного государственного планирования, и осуществлялись исключительно государством) рассматривались как девиации, которые в очередной раз подтверждали общее правило и рыночную природу внешнеэкономических отношений. В качестве подтверждения этого тезиса указывалось на общую неэффективность административно-распределительных экономических систем, приведшую к распаду СССР и краху коммунистического блока в целом.
Причины доминирования рыночной логики и подходов, наработанных экономической наукой, в оценке мировой экономики и внешнеэкономических связей в большинстве своем упираются в изначально двойственную природу экономических отношений, коренным образом отличающую ее от отношений политических. Если во внешней и тем более мировой политике главными участниками с 1948 г. и по сей день выступают государства, участниками внешнеэкономических отношений являются как государства, так и частные компании и даже индивидуумы. При этом именно бизнес-игроки являются, как правило, конечными участниками международных экономических отношений и внешнеэкономических связей. Именно они, а не государство, в большинстве случаев производят товары, услуги и капитал, и они же по своим собственным каналам направляют их за рубеж. Государство в данном случае выступает регулятором и (в ряде случаев) как бы еще одной компанией, когда участниками внешнеэкономических отношений являются государственные корпорации и государственный капитал. Однако при этом последняя функция с точки зрения классической либеральной экономической школы – аномалия, проявления которой следует минимизировать.
Компании же (причем как частные, так и в идеале с государственным капиталом), по мнению представителей классических экономических концепций, руководствуются во внешнеэкономических связях не политическими соображениями, а теми же законами и принципами, что и на внутреннем рынке: рыночными коммерческими принципами, в соответствии с которыми главной целью внешнеэкономических отношений является извлечение прибыли конечными участниками данных отношений – компаниями и частными лицами. С точки зрения классической экономической науки внешнеэкономические отношения и мировая экономика не более чем трансграничное продолжение рыночных отношений на национальном уровне, своего рода расширение того же самого рынка, не изменяющее сути коммерческой логики поведения бизнес-игроков.
В немалой степени доминированию «экономоцентризма» в оценке и анализе внешнеэкономических связей и мировой экономики в целом способствовало преобладание в общественных (в том числе экономических) науках западных стран либеральных англосаксонских подходов и традиций. В соответствии с ними государственное вмешательство в экономику как внутри страны, так и за ее пределами, должно быть минимальным и ограничиваться созданием предельно общих рамок и правил игры. Устанавливаемые государством правила игры, согласно данной традиции, должны являться в большей степени социальным, а не экономическим регулированием, нацеленным на предотвращение нарушения компаниями и бизнесменами общих законов общества. Собственно же экономическое регулирование, по мнению сторонников указанной традиции, участникам экономических отношений – бизнес-субъектам – следует осуществлять для себя самостоятельно. Именно этот подход, в частности, создал базу для формирования международного частного права – сосредоточения традиций и норм поведения, устанавливаемых частными игроками на международном уровне для самих себя. В соответствии с данной традицией, чем меньше государство вмешивается в экономику (как внутри страны, так и во внешнеэкономической сфере), тем лучше.
Наглядной иллюстрацией здесь может служить экономическая политика американских администраций (в первую очередь республиканских) вплоть до Франклина Д. Рузвельта, пересмотревшего базовые принципы отношений государства с обществом и частным сектором в Америке. Все же его республиканские предшественники (и Гардинг, и Куледж, и Гувер) придерживались политики максимального ограничения государственного вмешательства во внутриэкономические и внешнеэкономические дела, отдавая регулирование на откуп собственно экономическим субъектам. Президент Герберт Гувер, как известно, пытался даже распространить данный либеральный подход на участие США в мировых делах вообще, в том числе политического характера, назвав его «интернационализмом laissez-faire ». В соответствии с ним активное участие американского бизнеса в мировой экономике обеспечит международные стабильность и порядок в гораздо большей степени, чем «большие» межгосударственные политические соглашения и организации типа Лиги Наций [26] . Это в полной мере отражает традиционную для США (прежде всего республиканского истеблишмента) боязнь большого (в плане влияния на экономическую и общественную жизнь) правительства и государства как такового.
Следует отметить, что в следующие несколько десятилетий роль государства в экономиках развитых западных стран (в том числе и в США) усилилась, в целом окрепли позиции кейнсианской экономической традиции. Однако уже в 1980-е годы наступил новый этап государственного дерегулирования, связанный в первую очередь с деятельностью администрации Рональда Рейгана в США и правительства Маргарет Тэтчер в Великобритании. Вместе с тем тенденция нового сокращения государственного участия и регулирования распространилась далеко за пределы собственно территорий тэтчеризма и рейганомики, что, по сути, сформировало целую эпоху в истории мировой экономики – эпоху нового минимального вмешательства государства в ряде областей мировой экономики, эпоху, закончившуюся мировым финансово-экономическим кризисом 2008 г.
Позиции США в мировой экономике второй половины XX в. и динамизм англосаксонских экономик по сравнению с экономиками континентальных стран Западной Европы обеспечили распространение новой волны дерегулирования и сокращения государственного вмешательства на большинство стран мира. Наконец, в немалой степени укреплению веры в англосаксонский либерализм содействовало окончание холодной войны и крах коммунистических административно-плановых экономик именно в момент расцвета тэтчеризма и рейганомики – в конце 1980-х годов. Создавалось впечатление, что именно англо-американский либеральный вариант экономики, а не европейская социал-демократическая модель, одержал победу над коммунизмом. Кроме того, англо-американские традиции либерализации, сокращения государственного участия, приватизации и передачи максимальных полномочий собственно рыночным механизмам полностью соответствовали чаяниям реформаторов большинства посткоммунистических стран – как в Восточной Европе, так и на территории бывшего СССР (за исключением разве что республик Центральной Азии). Новые лидеры посткоммунистических государств видели главным инструментом трансформации своих экономик максимальную либерализацию и приватизацию, сокращение государственного регулирования до минимума или его полную ликвидацию и тем самым с большой охотой принимали «победившую» англосаксонскую идеологию.
Победа американского экономического уклада в холодной войне и триумфальное распространение либеральной англосаксонской экономической традиции на посткоммунистические страны обеспечили их временное доминирование в мире в целом. В начале – середине 1990-х годов именно либеральное видение экономики (как внутренней, так и мировой) фактически стало универсальной догмой. Она определяла деятельность правительств большинства государств и международных экономических организаций, например МВФ и Всемирного банка. Практически универсальным рецептом этих институтов по преодолению кризисных явлений в экономике, возникавших в таких разных странах, как Мексика, Бразилия, Индонезия и Россия, были либерализация, дерегулирование и жесткая монетарная политика, нацеленная на сокращение инфляции, т.е. недопущение денежных вливаний в экономику со стороны государства через печатание новых денег.
Наконец, в огромной степени закреплению сугубо экономической трактовки развития мировой экономики и внешнеэкономических связей способствовал процесс и явление глобализации, расцвет которой пришелся именно на период преобладания либеральных англосаксонских экономических традиций и которая по времени совпала с распадом СССР, крушением мировой коммунистической системы и распространением англосаксонского варианта рыночной экономики на страны бывшего Востока. Данное совпадение придало глобализации явно либеральную идеологическую окраску, и данному процессу стали приписывать свойства, которыми он на самом деле не обладал.
Изначально и в действительности глобализация как процесс являлась (и является по сей день) объективным процессом интернационализации в глобальном масштабе, охватившим весь земной шар, процессом, отражавшим качественное увеличение числа транснациональных контактов и «сжимание» пространства и времени вследствие развития все более продвинутых средств коммуникации. Глобализация как явление заключалась в возникновении всеобщей взаимозависимости, что означало создание впервые в истории человечества действительно целостной (а значит, единой) международной системы. Это привело к революции в философском восприятии мира. Однако и как процесс, и как явление глобализация сама по себе не носила какой-либо идеологической направленности или преобразовательного характера. Глобализация вела к созданию целостной системы, но не имела никакого отношения к одно– или разнородности ее элементов. Целостность и однородность, в конце концов, качественно разные понятия.
Временное же совпадение с крахом коммунистической системы привело к тому, что глобализации стали приписывать определенные идеологические и оценочные черты. Глобализация (прежде всего с подачи США) стала преподноситься как процесс всеобщей унификации, усиления не только целостности, но и однородности международной системы. При этом именно однородность, создающаяся посредством распространения американской либеральной версии рыночной экономики и демократии, подавалась как главная черта глобализации. По большому счету, на глобализацию «списывали» те процессы, которые проходили в мире после распада коммунистического блока (выгодные США) и которые в полной мере соответствовали американской идеологии и пониманию хода истории. Именно поэтому глобализация (в данном искаженном понимании) стала фактически официальной внешнеполитической доктриной США в годы президентства Билла Клинтона. Политику Вашингтона по распространению демократии и либеральной рыночной экономики было одновременно предельно просто и выгодно объяснить глобализацией и выдать за объективный исторический процесс.
В любом случае в 1990-е годы глобализация (вернее, та совокупность направляемых Западом и прежде всего США процессов, которые некорректно именовались глобализацией) приобрела четко выраженную идеологическую окраску и лучевой характер. Она представлялась процессом, зарождающимся в Америке и распространяющимся на весь остальной мир, способствуя его гомогенизации на западной основе. Данное восприятие было характерно не только в самих США, но и в большинстве других стран, в том числе в России. Дискуссия в основном велась между теми, кто приветствовал данное идеологическое и лучевое воздействие глобализации, и теми, кто его критиковал и противился. При этом правильность подобного восприятия сомнению подвергалась крайне редко [27] . Как бы то ни было, наиболее распространенное понимание глобализации серьезно способствовало закреплению в 1990-х годах именно либеральной англосаксонской традиции понимания природы внешнеэкономических связей и мировой экономики в целом. В соответствии с этой традицией главные факторы, обусловливающие развитие мировой экономики и внешнеэкономических связей, носят экономический и даже коммерческий характер, государственное же участие в них должно быть сведено к минимуму.
Следует отметить, что и объективные (а не вымышленные) процессы глобализации также способствовали закреплению именно этой либеральной трактовки внешнеэкономических связей и мировой экономики. Интернационализация на глобальном уровне, качественно возросшая интенсивность трансграничного взаимодействия, появление негосударственных игроков и возникновение глобальной перекрестной взаимозависимости – все это привело к значительному сокращению возможностей отдельных государств обеспечивать как собственную безопасность и экономическое процветание, так и международную безопасность и поступательное развитие мировой экономики. Иными словами, начали происходить процессы и явления, находящиеся как бы над государствами, за пределами их возможностей.
Параллельно буквально на глазах укреплялись позиции крупного бизнеса, особенно транснациональных корпораций (ТНК). В 1980–1990-х годах в моду вошло даже (надо сказать, весьма странное и методологически неверное) сравнение силы и способностей ТНК и отдельных государств по таким критериям, как объем доступных финансовых средств (годовой оборот и бюджет или размер ВВП), влияние на правительства других стран и т.д. Причем зачастую сравнение было не в пользу государств. На фоне ослабления государств и усиления ТНК складывалось впечатление, что государства повсеместно «отступают» и передают важнейшие функции управления мировой и даже национальной экономикой частному сектору. В связи с этим даже сформировалось одно из теоретических течений теорий глобального регулирования, в соответствии с которым глобальное управление осуществляется уже не столько государствами, сколько сложным конгломератом игроков, включающим и государства, и ТНК, и международные институты, и так называемое глобальное гражданское сообщество (международные неправительственные организации и проч.). При этом появлялись десятки книг и статей, посвященных анализу того, как негосударственные игроки в обход государств напрямую формируют глобальную повестку дня, выходят на уровень главных регулирующих международных институтов, вырабатывают выгодные для себя правила и нормы, особенно в сфере экономики, и т.д.
Поразительно, насколько объективные процессы сокращения индивидуальных способностей государств казались в 1990-е годы соответствующими и подтверждающими правильность базовых американских либеральных установок о «малом» государстве, государстве как «ночном стороже», его невмешательстве в общественную и экономическую сферы и т.п., соответственно придавая им еще большую силу и создавая впечатление их правильности в глазах остального человечества. Совмещение в тот период объективных процессов, связанных с глобализацией (начались процессы и явления, неподконтрольные отдельным государствам, а также снизились регулятивные возможности последних, особенно в отношении мировой экономики), и процессов, искусственно приписываемых глобализации (всеобщая унификация и либерализация), привели даже к появлению весьма популярной в 1990-е годы идеи о грядущем «отмирании» государств.
Указывалось, что в условиях глобализации как целостной единицы и перехода все большего числа процессов на глобальный уровень государства становятся иррелевантными и неспособными обеспечить даже свою базовую функцию – безопасность. Сокращение же индивидуальных способностей государств выставлялось как начало процесса отмирания. Все это, разумеется, вело к дальнейшему закреплению исключительно экономической и коммерческой трактовки внешнеэкономических связей и мировой экономики. Действительно, если государства слабеют, не в силах контролировать международные экономические процессы и тем более отмирают, их воздействие (в том числе и политическое) на внешнеэкономические процессы оказывается ничтожным.
Однако уже вскоре выяснилось, что подобные оценки оказались как минимум преувеличенными. Более подробный анализ внешнеэкономических связей показывает, что неэкономическая составляющая внешнеэкономических отношений оказывает на них весьма серьезное и в ряде случаев даже определяющее воздействие, что свидетельствует о неправильности устоявшихся «моноэкономических» трактовок внешнеэкономических связей и мировой экономики в целом. На деле существует достаточное количество примеров, демонстрирующих, что воздействие экономических и коммерческих факторов на внешнеэкономические и внешнеполитические отношения, а также на политику государства вообще, будучи, безусловно, ощутимым, вместе с тем нелинейно и весьма ограничено. Более того, многие факты доказывают, что подчас сами внешнеэкономические связи развиваются в соответствии с политической, а не коммерческой, логикой и интересами. Причем в последнее время удельный вес подобных примеров устойчиво возрастает.
Примером политической детерминированности внешнеэкономических связей были экономические отношения в рамках Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), связывавшего СССР с коммунистическими странами Центральной и Восточной Европы. Они развивались не столько потому, что это было экономически выгодно его участникам, сколько в силу политической целесообразности, необходимости придать дополнительную сплоченность советскому блоку. Не будет преувеличением утверждать, что подавляющая часть экономических отношений Советского Союза с коммунистическими странами и государствами третьего мира определялась политическими целями и задачами: укрепление внешнеполитических позиций Москвы в ее глобальном противостоянии с Вашингтоном посредством поддержки социалистической ориентации. Однако пример Советского Союза не является наиболее показательным, так как вся его экономическая, в том числе внешнеэкономическая, деятельность носила централизованно плановый административный характер и осуществлялась государством.
Примеры политической обусловленности внешнеэкономических связей существуют и в капиталистических странах, в том числе в политике «флагмана» либерализма и «рыночного фундаментализма» – США. Классическим примером здесь является «план Маршалла» – оказание Соединенными Штатами беспрецедентной по масштабам экономической помощи странам Западной и Центральной Европы во второй половине 1940-х годов. Непосредственной и быстрой коммерческой выгоды от нее ни США как государство, ни американские компании не получали. Экономическая выгода носила для США долгосрочный характер: они создали мощный рынок, способный поглотить значительные объемы американской продукции, привязали его к себе и тем самым на несколько десятилетий избавились от неизбежных до того кризисов перепроизводства, обеспечили стабильные темпы роста. Однако вряд ли в 1946 г., когда принималось решение по «плану Маршалла», эти соображения превалировали. Решающую роль сыграл политический фактор – необходимость с помощью данного плана предотвратить приход в странах Западной Европы к власти коммунистов (он был весьма вероятен, так как именно коммунисты играли ведущую роль в антинацистском сопротивлении в оккупированных Германией странах и были весьма популярны после войны) и усилить будущих союзников по холодной войне, которая становилась тогда все более неизбежной.
Более современным примером являются экономические отношения США с Израилем, имеющие также исключительно политическую обусловленность. Они не приносят Соединенным Штатам какой-либо ощутимой коммерческой выгоды. Напротив, поддержка Вашингтоном еврейского государства серьезно осложняет жизнь американским компаниям в тех странах, где у Штатов есть масштабные экономические интересы, – в мусульманских государствах Персидского залива. Антиамериканизм и исламистский фундаментализм мусульман – в значительной степени результат поддержки Соединенными Штатами Израиля. Тем не менее с ним продолжается торговля, предоставляются кредиты, оказывается помощь и т.д.
Следует подчеркнуть, что даже экономические отношения США со странами Персидского залива, помимо колоссальной коммерческой выгоды американским нефтяным компаниям, служат реализации политических интересов Америки, а именно: укрепление политического влияния США в Европе, которая является главным потребителем ближневосточной нефти, и среди других потребителей черного золота. Гарантом поставок нефти являются именно США, которые с помощью своих компаний не только сами ее добывают, но и держат в Персидском заливе внушительный военный флот.
Равным образом в первую очередь политические факторы определяют экономическую политику США на постсоветском пространстве, ориентированную на создание в этом регионе инфраструктуры, прежде всего энергетической, которая бы скрепляла страны СНГ между собой и одновременно со внешними игроками и в которой не участвовала бы Россия. Цель такой политики заключается в экономическом стимулировании политического отдаления государств бывшего СССР от России и их сближения с подконтрольными США внешними силами (будь то Турция, страны НАТО и ЕС). Примерами подобной политики служат нефтепровод Баку – Тбилиси – Джейхан, являющийся всецело американским внешнеполитическим проектом [28] , а также поддержка Вашингтоном проектов газопроводов, идущих в обход России. США одновременно стимулируют центробежные тенденции на постсоветском пространстве и укрепляют свою роль защитника безопасности Европы, в том числе энергетической. Евросоюзу посылается сигнал, что без участия США и их диалога со странами Закавказья и Средней Азии он не сможет реализовать задачи собственной энергетической политики в данном регионе.
Немало примеров политической обусловленности внешнеэкономических отношений существует и в действиях современной России. К ним относятся усилия Москвы по выстраиванию Таможенного союза в рамках России, Белоруссии и Казахстана и особенно в целом ее внешнеэкономическая политика в отношении Белоруссии. Данная политика проводится не столько в интересах российских компаний (в белорусском случае она чаще всего противоположна интересам российских коммерческих субъектов), сколько во имя политической цели реинтеграции хотя бы части бывшего СССР вокруг России. Длительное время экономическая политика России в отношении Украины в такой значимой сфере, как энергетика, также осуществлялась не в интересах конкретной российской газовой компании («Газпром»), а ради политической цели укрепления Киева в орбите российского политического влияния. Отказ в 2006 г. от данной стратегии и переход в энергетических отношениях с Украиной к коммерческим принципам и по сей день подвергается в России серьезной и небезосновательной критике.
Существует также значительное число примеров, показывающих ограниченность воздействия экономических факторов на внешнюю политику. Далеко не всегда развитость и масштабность торгово-экономических отношений между государствами определяет дальнейший характер их взаимодействия. Как отмечалось выше, для анализа и прогноза отношений между странами, между которыми существуют развитые торгово-экономические связи, играющие важную роль в их экономиках, была создана концепция комплексной взаимозависимости. Однако следует признать, что она показывает лишь частичную и весьма ограниченную картину отношений между экономическими и политическими факторами. Демонстрируя влияние экономики на политику, эта концепция не учитывает обратного воздействия – политики на экономику, которое, как показывает практика, велико даже в тех случаях, когда между странами существует тесное экономическое сплетение, которое, казалось бы, очень трудно разорвать.
Хрестоматийным примером невозможности дать правильный прогноз отношений между странами на основе исключительно экономических факторов является книга знаменитого английского публициста и пацифиста, лауреата Нобелевской премии мира (1933) Нормана Энджелла «Великая иллюзия» (1910) [29] . В ней за четыре года до Первой мировой войны автор указывал на крайнюю нежелательность и даже невозможность с точки зрения здравого смысла войны между Великобританией и Германией ввиду существовавшей между ними экономической взаимозависимости (которая на начало XX в. действительно была весьма масштабной). Великой иллюзией Энджелл назвал бытовавшее тогда мнение о способности победителя экономически обогатиться за счет проигравшего. Опять-таки с учетом экономической взаимозависимости между потенциальными противниками он указывал, что колоссальный экономический удар будет нанесен непременно по обеим сторонам. Несмотря на то что, по сути, теоретические утверждения автора о негативных экономических последствиях войны как для побежденных, так и для победителей были правильными, перекрестная экономическая взаимозависимость между европейскими империями начала XX в., в том числе между Германией и Великобританией, не смогла предотвратить Первую мировую войну.
