Текст книги "Антология современной швейцарской драматургии"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

ЭРИКА. Бояться. С какой стати. Жизнь здесь не кончается. И даже не начинается.

* * *

Из автобуса звучит скрипичная музыка.

ГЕРМАН. Кошмар, от этого пиликанья меня тошнит. Неужели я должен с ним мириться.

ЖАСМИН. Это была твоя идея.

ГЕРМАН. Небольшая уловка. Хотел избавиться от присутствия этой коровы. Когда она рядом, я думать не могу. От нее воняет, ты разве не почувствовала.

* * *

ЖАСМИН. Как называется место, куда вы едете.

ЭРИКА. Ченстохова.

ЖАСМИН. Мы там уже бывали.

Герман прислушивается к музыке.

ГЕРМАН. Мы уже бывали в Ченстохове.

ГЕРМАН. Не знаю, как другие, но я там не бывал. Польша мне ни о чем не говорит.

ЭРИКА. Мне нужен врач.

ЖАСМИН. Вам придется немножко потерпеть.

ГЕРМАН. Я ей уже сказал, но она не слушает.

ЖАСМИН. Мы едем одной компанией. Вы ставите нас всех в довольно неприятное положение.

* * *

ТОЛСТУХА (возвращается). Нравится, Герман.

ГЕРМАН. Что нравится, Герман.

ТОЛСТУХА. Скрипичная музыка.

ГЕРМАН. Что в ней может нравиться. От нее можно спятить. Я как будто на лесопилке. Даже деревья дрожат от страха. Но для тебя она в самый раз.

ТОЛСТУХА. И чем только я тебе не угодила.

ГЕРМАН. Ты мне не нравишься. Не нравится твое лицо. И как ты говоришь. Ты просто мелкая сошка.

ТОЛСТУХА. Ты мне не тыкай.

ГЕРМАН. Ха. Все еще впереди. Как скукожишься до тыквочки, стану говорить тебе «вы».

ТОЛСТУХА. Мне тебя жалко.

ГЕРМАН. Забудь про автобус, если тебе что-то не по вкусу.

ТОЛСТУХА. У меня билет, как и у всех остальных.

ГЕРМАН. У меня билет, как и у всех остальных. Если б ты могла слышать свой голос.

* * *

ЭРИКА. У меня и в мыслях этого не было. Я уже объясняла. Зачем мне садиться в автобус, который едет по другому маршруту. Захочет ли человек сесть в автобус, который нужен ему как телеге пятое колесо. Всю последнюю ночь я работала. До четырех утра убирала стаканы, вытирала столы, вытряхивала пепельницы. Надо же как-то зарабатывать на жизнь. Рюкзак был у меня с собой. И я поспешила на автовокзал. Какой-то тип глянул на меня как-то странно и что-то крикнул мне вслед. Слов я не разобрала и села в автобус. Кроме меня в нем никого не было. И никого за рулем. Я села в последний ряд. Все ведь так делают. Придет водитель и проверит билеты. Но никто не приходил. И я уснула.

ГЕРМАН. И кто же, спрашивается, виноват.

ЭРИКА. Теперь я была бы уже в Ченстохове.

ГЕРМАН. Что написано на моем автобусе.

ЭРИКА. Было еще темно.

ГЕРМАН. На каком-нибудь маршрутном автобусе написано Герман. Может, есть город, который так называется, или старинный замок, куда едут туристы.

ЭРИКА. Я хотела приехать в Ченстохову на автобусе для паломников.

ТОЛСТУХА. А почему для паломников.

ЭРИКА. Потому что я паломница.

ТОЛСТУХА. Паломница. Христианка.

ЭРИКА. Да.

ТОЛСТУХА. Ты об этом знал, Герман.

ГЕРМАН. Это не более чем трюк. Чтоб смягчить наши сердца. Чтоб мы не вышвырнули ее в лес и не посадили под елку.

ТОЛСТУХА. Однако. Это же. Это же прекрасно, что среди нас есть христианка, что она едет вместе с нами. Это же прекрасно, Герман, дубина ты стоеросовая, понимаешь, прекрасно. Нам это и нужно. И такая еще молоденькая. Это знамение, явленное именно нам. Давайте помолимся все вместе.

ЭРИКА. Я буду только рада. Но на ближайшей остановке я выйду.

ГЕРМАН. Хорошая идея. Только остановок больше не будет.

* * *

ГЕРМАН. Дорога будет идти через лес, сплошные деревья, а потом появится станция канатной дороги. И бензоколонка Антона.

ЭРИКА. А потом.

ГЕРМАН. Потом ты увидишь санаторий.

ЖАСМИН. Мы оставим ее у канатки. Завтра утром наверняка пойдет какой-нибудь автобус.

ГЕРМАН. Извини, но завтра утром никакой автобус наверняка не пойдет. Вспомни, какой сегодня день. Ну. По воскресеньям автобус проходит здесь только в полдень. Оставим ее лучше здесь.

ЭРИКА. В лесу. Где кругом ни души.

ГЕРМАН. Здесь хорошо, красиво. (Напевает вполголоса, вторя скрипкам.) Маленький трюк. Дай деревьям имена, и ты сможешь вести с ними разговор. Как и в других случаях с любыми неодушевленными предметами. И страха как не бывало. У моего автобуса имя такое же, как у меня. И я его не боюсь.

* * *

ТОЛСТУХА. Так поступать негоже. В нашей компании будет не хватать верующего человека. Это милое, нежное Божье дитя утешило бы господина Крамера. (Обращаясь к Эрике.) Среди нас один очень больной человек. Вы ничего не заметили. В пути он чуть не ушел от нас, потому что… этот водитель гонит автобус, как сущий дьявол.

ГЕРМАН. Как кто, как кто гонит автобус Герман.

ТОЛСТУХА. Ясно же сказала. Как сущий дьявол. У господина Крамера плохая печень, она отравляет его изнутри. Когда автобус входит в поворот слишком быстро или резко тормозит, эту больную печень бросает в бок или вперед, и тогда господин Крамер истошно кричит, и кричал он так уже не раз. Вы не слышали. Вы не могли этого не слышать. Это не обыкновенный крик, это не крик ужаса, нисколько не похож он и на крик обжегшего руку о сковородку. Это утробный крик. Кажется, что им заходится сама печень.

ЭРИКА. Мне жаль этого человека.

ТОЛСТУХА. От этого крика я теряю рассудок. Посмотрите, как я состарилась. Сколько бы лет вы мне дали. Не хочу вас смущать. Но я на десять лет моложе.

* * *

ТОЛСТУХА. Ты ведь не случайно села в наш автобус.

ЭРИКА. Случайно.

ТОЛСТУХА. Нет, это перст судьбы.

ЭРИКА. Вы верите в Бога.

ТОЛСТУХА. Эти грубияны не знают, что значит духовность, у них нет доступа к собственным сердцам, внутри себя они строят баррикады. Тронь струны в их груди, и ты не услышишь ничего, кроме хлоп-хлоп-хлоп, звука в них нет. Я пыталась достучаться до их сердец, но они глухи. Кривой сук не выпрямишь. Я на твоей стороне, детка. Царь наш небесный следит за своими овечками, ни одной не дает пастись в одиночку.

ЭРИКА. И почему я села в этот автобус.

ТОЛСТУХА. Ты что, не слышишь. Это перст судьбы.

ЭРИКА. У меня поручение. Быть в Ченстохове ровно в назначенный час, в День святой Софии. И день этот наступит завтра. Или уже наступил. Который час.

ТОЛСТУХА. Неважно. Сейчас ты здесь, у меня. Иди, куда ведет тебя твой Господь, так ведь гласит заповедь. Ты должна научиться не сходить с прямого пути, не противиться воле Господа.

ЭРИКА. По Его воле я и еду в Ченстохову.

ТОЛСТУХА. Почему же ты здесь, а не там.

ЭРИКА. Потому что села не в тот автобус.

ТОЛСТУХА. Ты упряма. Тебе не надо стремиться попасть в Ченстохову, ко мне ведет тебя Господь, ко мне.

ЭРИКА. Что мне здесь делать.

ТОЛСТУХА. Читать господину Крамеру Откровение. Что ты так смотришь. Ты же, полагаю, знаешь Откровение наизусть.

ЭРИКА. Конечно, знаю.

ТОЛСТУХА. Прекрасно, это же прекрасно. Таких страданий ты еще не видела. Страдания господина Крамера чисты, совершенно чисты. Ему кажется, что рот у него полон гноящихся зубов. Боли не дают ему уснуть, без сна он часто лежит целыми днями, пока не теряет сознания. Но я не знаю, зачитывается ли обморок как сон.

ЭРИКА. Зачитывается. Кем.

ТОЛСТУХА. Зачитывается всем телом.

ЭРИКА. Может, при этом он отдыхает.

ТОЛСТУХА. Нет, нет, при этом он не отдыхает. Придя в себя, вскоре снова стремится уснуть. Дрожит и цепляется за меня. Ногти впиваются мне в руку, оставляя кровавые следы в форме полумесяцев. Вот, посмотри.

ЭРИКА. Боли у него не могут быть постоянными.

ТОЛСТУХА. В том-то и дело, что они не проходят, и это хорошо. Без болей у него начинается приступ ужасного страха, он плачет и хнычет, как ребенок. Смотреть на это неприятно, поверь мне. С болями он чувствует себя лучше.

ЭРИКА. А почему он плачет.

ТОЛСТУХА. Он не хочет умирать, этот милейший человек. Он верит, что в один прекрасный день снова станет здоровым. У него душа ребенка.

ЭРИКА. Взгляните, моя рука, она совсем.

ТОЛСТУХА. Ты поедешь вместе с нами в санаторий. Комнаты там очень симпатичные, простые, облицованные белой плиткой, никакой роскоши, кроме раковины и холодной воды. Мы положим господина Крамера на кровать и будем следить, чтобы он не извивался, как кочерга. У него дурная привычка сворачиваться, испытывая боль, в позу зародыша, но делать это ему запрещено. Он должен лежать на спине, все остальные позы лишены достоинства. Да. Ты будешь сидеть у стены и читать Откровение, один стих за другим, а я буду бодрствовать возле постели. Красивая картина, она послужит ему утешением.

ЭРИКА. Я охотно почитаю господину Крамеру Библию, если это послужит ему утешением.

ТОЛСТУХА. Ты не просто девушка, ты ангелочек, золотце мое.

ЭРИКА. Только вот в санаторий я не поеду.

ТОЛСТУХА. Ну нет, ты поедешь вместе с нами.

ЭРИКА. Я почитаю ему из Евангелия прямо сейчас, прямо сейчас.

ТОЛСТУХА. Евангелие тут не годится, читать нужно Откровение, он хочет слышать о драконе и чашах гнева, вылитых на землю, о звере с семью головами и десятью рогами. Этот мощный, великий, страшный текст.

ЭРИКА. Больные нуждаются в утешении, и Евангелие дарит его во многих местах.

ТОЛСТУХА. Уж не собираешься ли ты рассказывать мне, в чем нуждается господин Крамер.

ЭРИКА. Он хочет быть уверен, что Бог милостив, хочет услышать весть любви, а не гнева и страха.

* * *

ТОЛСТУХА. Тихо. Слышишь.

ЭРИКА. Что.

ТОЛСТУХА. Тихо. Ты услышишь, если замрешь. Это очень. Очень тихое сопение, едва слышимое, но так начинается крик. Уникальный звук, похожий на шелест. Воздух вытекает из легких без всякого давления, вяло-вяло. Еще чуть-чуть, и он закричит.

ЭРИКА. Я буду читать Откровение. Если вы поговорите с Германом. Он должен отвезти меня в ближайший город. Мне надо выбраться отсюда. Он должен. Скажите ему об этом.

ТОЛСТУХА. Ты пытаешься предложить мне сделку. Уж не собираешься ли ты торговать своим духовным даром.

ЭРИКА. А если мне надо попасть в Ченстохову. И отправиться туда немедленно.

ТОЛСТУХА. Поистине, всему есть предел. Дальше ехать некуда. (Уходит.)

* * *

ТОЛСТУХА. Эту я не хочу видеть в нашем автобусе. Вот эту. Она порочна и лжива. Не хочу.

ГЕРМАН. И ты права. Не так ли. Сама-то заходи и усаживайся. Все будет так, как надо. И я позабочусь об этом. Оставим пташку у Антона. У Антона на заправке.

ТОЛСТУХА. Я не подпущу эту тварь к господину Крамеру.

ГЕРМАН. Да тут всего восемь километров.

ТОЛСТУХА. И восьми не будет. Кто оплатил эту поездку.

ГЕРМАН. Твоя озлобленность понятна. То, что здесь творится, чистейшее свинство. Залезть по-воровски. И еще строит из себя жертву. Оставим ее у Антона.

ТОЛСТУХА. И пешком может топать. Ноги-то у нее целы. Я с ней в один автобус не сяду.

ГЕРМАН (бьет Толстуху по лицу). Правильно. Ты права. Умница ты моя разумница. Но здесь от тебя ничего не зависит. Ничего. Я мог бы выколупнуть твои глаза из глазниц и узлом завязать твой язык, если б захотел. Я водитель. Командую я. И в этом вся прелесть. По местам. Ее мы оставим у Антона. (Эрике.) Тебе везет. Ты будешь у Антона. Красивый мужчина. Он о тебе позаботится.

* * *

Карл выходит из автобуса.

ГЕРМАН. Заходим. Едем дальше. По местам. (Уходит с Жасмин и Толстухой.)

ЭРИКА. Карл. Это ты. Карл.

КАРЛ. Мы знакомы.

ЭРИКА. Но, Карл, это же я, Эрика.

КАРЛ. Ага. И тут у меня должен зазвенеть звоночек.

ЭРИКА. Ты же это не всерьез.

КАРЛ. Да нет, конечно. Добрый вечер, Эрика. Ты изменилась. Выросла. Настоящая женщина. (Отходит в сторону и мочится на обочину.) Странно. Можно быть в безвыходном положении, но отлить все равно приятно. Спору нет, телесность обременительна, но лично мне она только в радость.

ЭРИКА. Я в совершенно безвыходном положении.

КАРЛ. Надеюсь, это в самом деле так, Эрика. Твое положение гармонирует и с этой темнотой, и с этой высотой. Жутковато. К счастью, мы можем вернуться в автобус.

Водитель сигналит. Карл запахивает куртку.

ЭРИКА. В этот автобус я больше не сяду.

КАРЛ. Прощай, Эрика. Можешь передать кое-что своей маме. Скажи ей, что тогда я. Как бы это назвать. При ближайшем рассмотрении это было. (Его голос тонет в сигнале автобуса.)

ЭРИКА. Последние слова я не поняла.

КАРЛ. Ничего страшного. Это не имеет значения. Спокойной ночи.

Эрика продолжает говорить, но сигнал автобуса заглушает ее голос.

Что ты сказала?

Эрика что-то говорит, но сигнал автобуса заглушает ее голос. Карл качает головой.

ЭРИКА(кричит). Помоги мне, Карл, прошу тебя, помоги!

* * *

КАРЛ. Я узнал тебя, когда Герман выволакивал тебя за волосы из автобуса. Не по лицу, лица я не видел, да по лицу тебя и не узнать.

ЭРИКА. Что ты имеешь в виду.

КАРЛ. И я подумал: если это та Эрика, которую ты знаешь, то она наверняка села не в тот автобус.

ЭРИКА. Карл, пожалуйста, посмотри на мою руку.

КАРЛ. И если она села не в тот автобус, то Герман отведет ее сейчас за ближайшую елку, чтоб свернуть ей шею.

ЭРИКА. Герман сломал мне руку, Карл, поломал пальцы.

КАРЛ. Помоги ей, подумал я. Ты же ее любишь. Ты же не хочешь, чтобы этот человек что-нибудь с ней сделал. В конце концов, ты какое-то время был ей почти отцом.

Из-за Эрики ты дольше оставался с ее матерью, чем тебе хотелось.

ЭРИКА. Этого я не знала.

КАРЛ. А я никому об этом и не говорил. Потому что я слишком труслив. Я вообще очень труслив. Трусость у меня в характере, и если я уберу ее оттуда, то моя личность рухнет как карточный домик. Твоя мамашка мне давно опротивела. Для меня она была слишком стара. Поначалу это меня привлекало. Она старилась неплохо, в самом деле неплохо.

ЭРИКА. Я не хочу об этом слышать.

КАРЛ. Ее золотой возраст был бы серым, если б рядом не расцветала ты. Ты не отказывала себе ни в чем. Однажды ты так нажралась, что заблевала весь туалет в три часа утра. Тебе было по фигу. Я все вытер той же ночью, стараясь не шуметь и торопясь, чтобы твоя мать ничего не заметила. Хотел разделить с тобой тайну. А тебе было по фигу. Ты только посмеялась, когда я решил, что тебе будет стыдно перед твоей матерью. Ты и стыд. Замечательно.

ЭРИКА. Я не хотела тебя обидеть.

КАРЛ. Не извиняйся. Тебе это не идет. Я любил ощущать весь груз отцовской ответственности. В мужчину это вселяет бодрость. Я мог быть с тобой строгим, не опасаясь, что это принесет какую-то пользу. Я действительно волновался за тебя. Прекрасно. У тебя не было того, что называют ответственным обращением с наркотиками.

ЭРИКА. С этим я давно распрощалась.

КАРЛ. У тебя ничего нет с собой. Крамер мог бы кое-что употребить. Я заплачу, если уж на то пошло. Слышать его мне больше невмоготу. А ты ядреная. Упитанная. Немножко скучноватая. В своем наряде. По правде говоря, даже очень скучная. Я имею в виду, в сравнении с той Эрикой, которую я когда-то знал.

ЭРИКА. Я изменилась.

КАРЛ. Стала другим человеком.

ЭРИКА. Вообще человеком. Почему ты молчал, вот сейчас, в автобусе.

КАРЛ. Я не молчал. Во мне звучал крик души. Встань с твоего мягкого кресла, возьми хама за грудки, Эрике опять нужна твоя помощь. Я делал все, чтобы этот крик вырвался наружу. Не получилось. После чего я мог лишь открывать, закрывать и вновь открывать пепельницу в подлокотнике. И прислушиваться к хрипу Крамера. При каждом вдохе и выдохе думал, это его последний. Но за ним следовал еще один. И о нем я думал, что это последний. Так на кухне капает кран, и ты слушаешь его капёль до рассвета. Я знал, что он тебя убьет. И все же не вышел из автобуса.

ЭРИКА. Но в конце-то концов вышел.

КАРЛ. Потому что надо было отлить. А не ради тебя.

* * *

КАРЛ. Рука-то болит.

ЭРИКА. Немножко. И выглядит забавно, не находишь.

КАРЛ. Боль еще появится. Позже.

ЭРИКА. Ты мне поможешь.

КАРЛ. Не хотелось бы.

ЭРИКА. Это был бы хороший повод проявить мужество.

КАРЛ. Ты меня неправильно поняла. Сейчас не время заботы о других или любви к ближнему. Это относится и к нашей ситуации. Мне нравится быть трусливым. (Водитель продолжает сигналить.) Спокойной ночи.

ЭРИКА. Карл.

КАРЛ. Почему бы тебе просто не сбежать.

ЭРИКА. Не могу.

КАРЛ. Сбежать можно всегда. Поверь мне. Я в этом деле поднаторел.

ЭРИКА. От Бога я сбежать не могу.

КАРЛ. От Бога.

ЭРИКА. Сбежать не могу.

КАРЛ. Не вздумай сказать.

ЭРИКА. Сказать что.

КАРЛ. Что ты.

ЭРИКА. Да.

КАРЛ. Как это называется.

ЭРИКА. Принять веру. Я обрела Бога. Или Бог обрел меня.

КАРЛ. Не верю. Они заманили тебя в свои сети. Тебя, Эрика, заманить невозможно.

Водитель дает долгий сигнал.

ЭРИКА. Я хочу все объяснить Герману. Господь поручил мне отправиться в Ченстохову, к Черной Мадонне, в День святой Софии.

КАРЛ. И потом.

ЭРИКА. Больше я ничего не знаю.

КАРЛ. Что тебе там делать.

ЭРИКА. Не знаю.

КАРЛ. И как Он тебе это поручил.

ЭРИКА. Появился ангел, громко и внятно возвестил мне об этом. Господь сказал: иди в Ченстохову, к Черной Мадонне, в День святой Софии, иначе быть большой беде.

КАРЛ. Ангел.

ЭРИКА. Ангел.

КАРЛ. С крыльями.

ЭРИКА. Я не всматривалась. Я испугалась. Его голос был подобен.

КАРЛ. Погоди. Попробую отгадать. Его голос был подобен грому.

ЭРИКА. Подобен шепоту. Да, шепоту, такому нежному, такому ласковому. Что он проникал сквозь все поры в моей коже, сквозь глаза, зубы, сквозь мою задницу, голос был во мне, Карл, во мне.

КАРЛ. Был ли он хотя бы белым, твой ангел.

ЭРИКА. Он не имел цвета.

КАРЛ. Не имел цвета.

ЭРИКА. Нет, не имел.

КАРЛ. Все в мире имеет какой-нибудь цвет.

ЭРИКА. Но не этот ангел.

* * *

КАРЛ. Ты попалась в их сети, Эрика, в сети коварных искусителей.

ЭРИКА. Помоги мне. Я все объясню водителю.

КАРЛ. Что вдруг появился бесцветный ангел и шепотком убедил тебя поехать в День святой Софии в Ченстохову, но тебе не повезло, ты села не в тот автобус, и из-за этого на нас теперь направлен гнев Божий. Такую сказку ты хочешь рассказать Герману.

ЭРИКА. Он думает, что я еду в Польшу за наркотиками.

КАРЛ. Сметливый парень, наш Герман.

ЭРИКА. Лучше молчи. О том, что было, хочу я сказать.

КАРЛ. А что мне за это будет.

ЭРИКА. Помолчи ради себя самого.

КАРЛ. Он свернет тебе шею, Эрика.

ЭРИКА. Он меня поймет. На этой заправке я застряну, и только Бог знает, когда выберусь оттуда.

КАРЛ. Милая моя Эрика. Герман человек плохой. Только за рулем сидит как агнец, кроткий, снисходительный. Водитель он замечательный. В его автобусе тебе уютнее и спокойнее, чем на коленях у матери, но когда он из него выходит. То становится плохим. До мозга костей.

ЭРИКА. Нет людей плохих до мозга костей.

КАРЛ (быстро достает кошелек). Вот, возьми. И немедленно исчезни.

Эрика не трогается с места.

Убирайся. Прочь отсюда. Говорю я. (Нагибается, хватает голыш, бросает и не попадает.)

ЭРИКА. Я хочу поговорить с Германом. Иди и скажи ему об этом.

Карл нагибается, чтобы взять камень побольше. Бросает и не попадает.

Перестань, Карл. Это ничего не даст.

Карл набирает одну горсть камней за другой, бросает раз за разом и не попадает.

А теперь уходи.

КАРЛ. Он свернет тебе шею, как сломал руку. Но я пойду и позову его, а потом посмотрю, как он обхватит тебя за шею, чтобы свернуть ее. Уходит.

* * *

ГЕРМАН (появляется, держа Карла за воротник). Кого мы тут видим перед собой. Мы видим перед собой посредника. А нужен ли нам посредник. Может, началась война. Или перед нами, как же называют таких типов, да, интриган. Может, тут кто-то плетет интриги. Почему ты не пришла сразу ко мне. Зачем тебе понадобился этот субъект. Откуда он взялся. Я его знаю. Играет ли этот шут гороховый, этот фигляр, этот рыльник копченый здесь какую-нибудь роль.

КАРЛ. Я знаю эту девушку. Ее зовут Эрика.

ГЕРМАН. Я тоже знаю Эрику. И даже очень хорошо. Я знаю, кто она. Набожная девушка, и ей нужно срочно в Ченстохову, иначе мир просто рухнет. Ясно. Но попасть в Ченстохову у девушки не получается. По разным причинам. Хотя она и набожна, но мозги у нее слегка набекрень. Так вот. Я тоже знаю Эрику. Какого же хрена ты решил тут выпендриваться.

ЭРИКА. Отпустите его. Я просила Карла поговорить с вами.

ГЕРМАН. С вами. Почему с вами. Или у меня физиономия начальника. Никто не говорит мне «вы». Для каждого, кто садится в мой автобус, я Герман, просто Герман. Что написано на моем автобусе. Что написано на моем автобусе.

ЭРИКА. Герман.

ГЕРМАН. Герман. Я – Герман. А ты.

ЭРИКА. Меня зовут Эрика.

ГЕРМАН. Рад познакомиться. Добрый вечер, Эрика. Я Герман, водитель. А это мой автобус. Если у тебя есть проблемы, приходи сразу ко мне. Посредник нам не нужен. Пошел прочь. Прочь.

Карл скрывается в автобусе.

Поговорим без посредника. Как человек с человеком. Идет.

ЭРИКА. Идет.

ГЕРМАН. На равных. Согласна.

ЭРИКА. Согласна.

ГЕРМАН. Я никому не делаю больно. Запомни это. В чем проблема. Не мнись, говори. Я не кусаюсь.

ЭРИКА. Я не могу снова сесть в ваш автобус.

ГЕРМАН. Эге. Что-то новенькое. Еще пять минут тому назад ты хотела, кровь из носу, сесть в мой автобус. Или я ошибаюсь.

ЭРИКА. На этой заправке я застряну.

ГЕРМАН. Ну и что. Антон чудесный парень. Ты замужем.

ЭРИКА. Да нет, я.

ГЕРМАН. И не обручена.

Эрика качает головой.

Антон человек деликатный, настоящий джентльмен, кстати, и выпить не дурак. Сама увидишь. Дело, конечно, сугубо личное, но тут может что-нибудь склеиться. Ты ведь тоже не прочь пропустить стаканчик. А в компании это куда приятнее.

ЭРИКА. Помилуйте, о чем вы. К утру мне нужно быть в Ченстохове.

ГЕРМАН. Знаю. А зачем.

ЭРИКА. Меня там ждут.

ГЕРМАН. Вон оно что. И кто же.

ЭРИКА. Господь, Бог наш.

ГЕРМАН. И потому ты так взволнована.

ЭРИКА. Я должна быть там. Должна.

ГЕРМАН. А если точно, то когда.

ЭРИКА. В День святой Софии я должна стоять перед монастырем Ясна Гура.

ГЕРМАН. А если не получится.

ЭРИКА. Тогда случится несчастье.

ГЕРМАН. Несчастье. А вот этого ты не заслужила.

ЭРИКА. Разверните автобус. Отвезите меня в ближайший город.

ГЕРМАН. С радостью сделал бы это, с радостью. Только у меня своя проблема, Эрика, пойми меня. Я ведь тоже по-своему верующий. А верую я вот в это. В мое брюхо, в мое нутро. А мое нутро говорит мне, что ты человек нехороший. Ты приносишь несчастье. Принимаешь наркотики, встаешь на обочину, выглядишь честной и дельной, в действительности же ты порочна. У меня на таких наметанный глаз. Лично мне ты хлопот не доставляешь. Хоть ты и закралась в мой автобус, но я не злопамятен. Только, к сожалению, ты лжешь. Таковы факты.

ЭРИКА. Я не лгу.

ГЕРМАН. Ложь пристала к тебе, как зараза. Сама ты этого не замечаешь, думаешь, твоя ложь равносильна правде. И потому, в сущности, ты невинна.

* * *

ГЕРМАН. Возьмем дело с наркотиками. Ты утверждаешь, что наркотиков не принимаешь.

ЭРИКА. Так оно и есть, не принимаю.

ГЕРМАН. Я тебя видел. Из автобусного парка просматривается вся привокзальная площадь. И там я видел тебя частенько. Верно.

ЭРИКА. Возможно.

ГЕРМАН. Да или нет.

ЭРИКА. Иногда я заговариваю там с людьми.

ГЕРМАН. За деньги, не так ли. Или гуляешь с кем ни попадя.

ЭРИКА. Я хочу приобщать несчастных к Евангелию. Чтоб они снова могли улыбаться.

ГЕРМАН. Значит, наркотиков не принимаешь.

ЭРИКА. Нет.

ГЕРМАН. И никогда не принимала.

ЭРИКА. Послушайте.

ГЕРМАН. И никогда не принимала.

ЭРИКА. Вас это не касается.

ГЕРМАН. Вот теперь все ясно. Ложь на лжи сидит и ложью погоняет. А правда тебе глаза колет.

* * *

КРАМЕР (кричит из автобуса). ГЕРМАН. ГЕРМАН. РАСКАЛЕННЫЙ ПРОВОД РЕЖЕТ МОЙ МОЗГ ТОЛСТЫМИ ЛОМТЯМИ. МОИ НОГИ В ВЕДРЕ С КИСЛОТОЙ, Я ЧУВСТВУЮ КАЖДУЮ КОСТОЧКУ, это НЕХОРОШО. ЭТО НЕ ХОРОШО. КТО-ТО ПРОТАСКИВАЕТ МНЕ ПЕЧЕНЬ СКВОЗЬ ЗУБЫ. ВОДИТЕЛЬ МОЙ, КАК ТЫ МНЕ МИЛ, МОЙ ВОДИТЕЛЬ. Я ЦЕЛИКОМ ПОЛАГАЮСЬ НА ТЕБЯ. С КАЖДЫМ СВОИМ УДАРОМ МОЕ СЕРДЦЕ ЖАЖДЕТ ТВОЕЙ БЛИЗОСТИ. Я ИЗВОЖУ СЕБЯ ТОСКОЙ ПО ТЕБЕ. КОГДА ЖЕ, ВОДИТЕЛЬ МОЙ, МЫ СНОВА ТРОНЕМСЯ В ПУТЬ.

ГЕРМАН. СИЮ ЖЕ СЕКУНДУ, ГОСПОДИН КРАМЕР, СИЮ ЖЕ СЕКУНДУ.

КРАМЕР. ЭТО ПРЕКРАСНО, ПРЕКРАСНО.

ГЕРМАН. Господин Крамер был владельцем магазина мужского готового платья в центре города, выглядел всегда элегантно, накрахмаленная сорочка, туфли из кожи барашка, брюки из тонкой шерсти, гладко выбрит. В юности был чемпионом страны по плаванию. В общем, был ладно скроен и крепко сшит. А теперь. Теперь потеет собственной мочой, потому как все органы разъедены. Никакой надежды, Эрика, никакой.

ЭРИКА. Надежда есть всегда.

ГЕРМАН. Ты так считаешь. И как же ее обрести.

ЭРИКА. Слушая весть любви.

ГЕРМАН. Весть любви. Я о ней что-нибудь знаю.

ЭРИКА. Нам надо завидовать господину Крамеру. Господь испытывает его, подвергает проверке. Если он впустит Христа в свое сердце, то обязательно возликует.

ГЕРМАН. Возликует.

ЭРИКА. Тысячи мощных потоков крови пройдут сквозь его голову и смоют все клоаки мерзости. И он возликует, как жаворонок в весеннем небе.

ГЕРМАН. И это сработает.

ЭРИКА. Человек подобен губке.

ГЕРМАН. Да или нет.

ЭРИКА. Сработает.

ГЕРМАН. А если я тоже захочу.

ЭРИКА. Чего.

ГЕРМАН. Если я тоже захочу ликовать, как жаворонок весной.

ЭРИКА. Открой свое сердце Богу, и тогда для тебя не будет ничего невозможного.

ГЕРМАН. И земной юдоли придет конец.

ЭРИКА. Ну конечно, придет.

ГЕРМАН (кричит). Жасмин. Жасмин. Выйди-ка ненадолго. (Эрике.) Даю тебе десять минут. Если сделаешь так, что господин Крамер возликует, то я повезу тебя в Ченстохову. Тут же заведу мотор. Если не сделаешь, я тебя урою.

ЭРИКА. Господин Крамер должен встать на колени, склонить голову на грудь и покаяться в своих грехах. Сердце его станет еще одним приютом Господа, и он возликует.

Жасмин выходит из автобуса.

ГЕРМАН. Девушка знает трюк, которым она заставит господина Крамера ликовать. И нас всех тоже.

ЖАСМИН. Я не хочу ликовать.

ГЕРМАН. Жасмин, давай начистоту. Мы же страдаем. Мы – горемыки, это ж очевидно. Взгляни на нас. Как мы тут стоим. Ты. И я. Живется нам плохо, Жасмин, ты должна это признать. Когда ты последний раз улыбалась.

ЖАСМИН. Вот только что улыбалась.

ГЕРМАН. Да, когда я укладывал чемоданы в багажник и защемил палец. Ты улыбнулась из злорадства. Я видел, как трудно было твоему лицу улыбнуться. Твои мышцы, Жасмин, разучились улыбаться, а у глаз тусклый взгляд. Меня не проведешь.

ЖАСМИН. Герман.

ГЕРМАН. Не обманывай меня, Жасмин. (Эрике.) Говори, начинай свой трюк.

ЭРИКА. Никакого трюка нет.

ГЕРМАН. Ты меня бесишь.

ЭРИКА. Это не трюк. Вы должны впустить Иисуса Христа в ваши сердца.

ГЕРМАН. Сказать такое нетрудно. Или я.

ЖАСМИН. Герман. Это же чушь. Такое не сработает.

ГЕРМАН. Почему же она утверждает обратное. Ей же от этого никакого прибытка. А потому пусть сейчас же докажет, что трюк сработает. Не сработает, я из нее самой дух вышибу.

ЖАСМИН. Они промыли ей мозги. Сектанты вынимают у тебя мозги и вкладывают другие.

ГЕРМАН. Как. Медицина способна и на такое. Не знал.

ЖАСМИН. Им и резать не надо. Достаточно слов. Она не в себе.

ЭРИКА. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь.

ГЕРМАН. О чем она. Скажи-ка еще раз.

ЖАСМИН. Фразы, заученные фразы.

ГЕРМАН. Помолчи. Хочу услышать это еще раз.

ЖАСМИН. Это ничего не даст.

ГЕРМАН. Тихо.

ЖАСМИН. Герман. Давайте, наконец, поедем дальше.

ГЕРМАН. Если ты тут же не закроешь свое хлебало, то я заткну его вот этой елкой, Жасмин. Закрыла. Вот и хорошо. Теперь ты. Повтори, что сказала с минуту назад.

ЭРИКА. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь.

ГЕРМАН. Это что. Анекдот. Звучит почти как современный анекдот.

ЭРИКА. Это не анекдот. Скорее образ. И правда.

ГЕРМАН. Мне нравится. Люблю анекдоты наших дней. Без изюминки. Еще такие же знаешь.

ЭРИКА. Сколько угодно.

ГЕРМАН. Я сам люблю пошутить, но вот поймет ли господин Крамер твои анекдоты, в этом я не уверен. Что с тобой.

ЭРИКА. Рука болит.

ГЕРМАН. Бог испытывает тебя.

* * *

ГЕРМАН. Расскажи еще один.

ЭРИКА. В доме Отца Моего обителей много.

ГЕРМАН. Ну а дальше.

ЭРИКА. Ничего дальше.

ГЕРМАН. В доме отца моего.

ЭРИКА. Обителей много.

ГЕРМАН. Вообще не смешно. Давай следующий.

ЭРИКА. Нет, не могу. Из-за руки. Вот теперь. Боль уже поднялась до локтя.

ГЕРМАН. Пустяки. Потерпишь. Давай еще один.

ЭРИКА. Не могу. Ну да ладно, потерплю. Бог явился Аврааму и сказал: Возьми сына твоего единственного Исаака, которого ты любишь, и принеси его в жертву на одной из гор, о которой Я скажу тебе. Авраам встал рано утром… (Потеряв сознание, Эрика падает на землю и лежит без движения.)

ГЕРМАН. Это что. Тоже из анекдота.

Из автобуса выходят Карл и Толстуха. Они приближаются к Эрике, но не наклоняются к ней.

Темнеет.