Текст книги "Антология современной швейцарской драматургии"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

эпоха латентности

мы к этому еще вернемся

это не конец истории

хочу чтобы все менялось чтобы ничего не менялось

не имею призвания героя

я неотделим от Государства

после паузы продолжает

ОФИЦИАНТ. без банана бы

после паузы продолжает

ОФИЦИАНТ. впрочем

в сущности или просто так

я очень люблю богатых

бедный хочет стать богатым

тогда как богатому

ему-то

нечего желать и нечего терять

он ведом инстинктом

они бросают жен

они заводят шлюх

они платят чтобы им мочились на рожу

ВХОДИТ ПРОДАВЕЦ ЦВЕТОВ ИЛИ РУМЫН(КА) И НАСТОЙЧИВО СТАРАЕТСЯ ВСУЧИТЬ СВОЙ ТОВАР (НА ВКУС РЕЖИССЕРА)

ОФИЦИАНТ. нет спасибо

nein danke

не видишь я разговариваю

э-э

no no flowers

нет это ж с ума сойти

как

как сказать по шри-ланкийски

«не надо мне твоих дурацких цветов»?

nut nutk

одни сплошные к и г нет

nuk flowers nog э-э…

очень мило

ВМЕШИВАЮТСЯ ЖЕНЩИНЫ

ЖЕНЩИНЫ(По очереди.) говорит Франция

nuk nuk розы

рулюлюф niet

иди своей дорогой

цветы нет спасибо большое

бай-бай

ПРОДАВЕЦ ИЛИ РУМЫН(КА) УХОДИТ НЕСОЛОНО ХЛЕБАВШИ

ОФИЦИАНТ. так я говорил

ладно пусть будет Диснейленд

но без банана

вряд ли удастся вызвать улыбку Микки

тем лучше если богатые веселятся

я очень люблю богатых

сколько боссов трахают блондинок

на Восточном побережье

но пусть меня не заставляют

проявлять энтузиазм на каждое решение Государства

в оптическом прицеле банан и его праздник нон-стоп

в обойме фикция шума над регионами в тележурнале

я хочу при случае дебатов и

разотрите мне спину пива пожалуйста

МУЗЫКА УСИЛИВАЕТСЯ, ЧТО ОЗНАЧАЕТ ПАУЗУ-«ПЕРЕ-КУР» В КОНФЕРЕНЦИИ

(ЕСЛИ ЭТО ЕЩЕ В МОДЕ, МИНИМАЛИСТСКАЯ МУЗЫКА ТЕХНО)

АКТИВИСТКА, ОДЕТАЯ ТЕПЕРЬ В ВОЕННУЮ ФОРМУ И КАПЮШОН, ГОВОРИТ

АКТИВИСТКА. раз два раз два

войти в танец

последний раз слова

и будет драчка

здравствуйте

всем добрый день

«Я говорю мы, если ты не против. Протестовать – это говорить, что я не согласна. Сопротивляться – это взяться ликвидировать то, с чем я не согласна.

Те, кто с высоты своего политического положения клеймит здесь уличные бои и пожары, там молчаливо одобряют бомбы, сброшенные на Вьетнам, терроризм в Иране, пытки в Южной Африке.

Поскольку ясно, что протесты не меняют существующего положения вещей, следует возобновить дебаты о насилии и контрнасилии.

Контрнасилие содержит риск того же насилия:

зверства полиции определят зверства наших акций

военному терроризму государства мы ответим военизированным терроризмом

шутки кончились.

протест – это говорить, что я не согласна

сопротивление – это взяться ликвидировать то, с чем я не согласна».

Музыка еще усиливается

Люди должны становиться все безумнее, делая повторяющиеся движения работы

Активистка надевает капюшон и упражняется в стрельбе

Музыка умолкает

Ж2. все больше и больше

Мои каблучки как головокружение

Мои КАБЛУЧКИ

как СКОПИЩЕ БУНТАРЕЙ

потому что как бы то ни было

чего хотят

дети

так это всегда

больше фруктов в йогуртах

и только

эгоистично

стук моих шпилек

как ножей

что клацают остро И ДАЖЕ БЕСПОВОРОТНО по мостовой

как ножи

не дай бог застрять

в малейшей бороздке

в малейшей трещинке

в малейшей щелке

быть в этой игре

только лучшей

(в то время как)

люди в хитрых конторах

ХОР. работают

работают

на свою машину

на свою жену и даже

на человечество

И знаете

я

вижу сны

наяву

стоя

на острых каблучках я грежу

что мой стакан это стакан

что жизнь проходит

в скитаниях

Высоко на моих каблучках

головокружительно

сверху

я кладу на этот мир

я раздвигаю ноги

и пропускаю его

этот мир

раз он так спешит

ОФИЦИАНТ. напоминаю что мы закрываемся в воссьмь

ХОР(Официанту). «да ОНИ закрыли почтовые ящички»

Ж2. можно подумать

что у нас

свидание

Что кто-то

или что-то

ждет нашу Землю

с нами

натыканными на ней

КАК

засахаренные

груши

на большом

круглом торте

но что же это

хотят мне сказать

Как надо

держаться?

Как

с каким

лицом?

Ж1. я бы хотела протиснуться в брешь

как раньше

ведь наверняка была брешь

подходящий момент

я бы хотела

Ж3 ВДРУГ ОФИЦИАНТУ

Ж3. ДА я надела красивое платье

и что с того?

если на мне красивое платье это еще не значит что

я не могу высказаться об этом мире

И о чем я должна говорить

я вас спрашиваю

чтобы выглядеть в соответствии

с моим красивым платьем?

Если почтовые ЯЩИЧКИ желтые это еще не значит

что я должна надеть

УРОДЛИВОЕ желтое платьице

Нет в самом деле

Нет в самом деле

Это…

Ж1. это как это как мсье директор

в прошлый раз

пытался

мне

надеть (ногами)

осенние листья

на голову

Был порыв и

осенние листья

на макушке

Все впадают в какую-то апатию, вызванную алкоголем

Довольно долгая пауза

ОФИЦИАНТ. сделаем штуку?

ЖЕНЩИНЫ ВСТАЮТ И ВЫСТРАИВАЮТ ФИГУРУ ТИПА ПИРАМИДЫ, В ЦЕНТРЕ КОТОРОЙ ОФИЦИАНТ

ЭТО ДОЛЖНО ПОХОДИТЬ НА ЦИРКОВОЙ НОМЕР

ВСЕ. Будь мы атлетами

мы бы сдвинули с места

планету

а потом пощелкали

неотразимых орешков

крича

как клево прыгать и скакать

Ж1 ОСТАЛАСЬ НА СПИНЕ ОФИЦИАНТА И ОТ ДУШИ ПОГОНЯЕТ ЕГО, ЗАСТАВЛЯЯ СКАКАТЬ ГАЛОПОМ

Ж1. но-но-но мсье директор

но-но-но

довольно считать плитки

в сортирах

довольно

считать блескучие фаянсовые квадратики

в надежде что непоправимое

недалеко

я тоже убью

убью по наклонной плоскости

смотрите у меня мсье директор

но-но-но

но-но-но-но

смотрите у меня

Ж1 СПУСКАЕТСЯ С ПЛЕЧ ОФИЦИАНТА

Ж1. слушай

а

ты выдашь нам фразочку от Майнуф?

Ж2 поправляет

Ж2. Майнхоф

Ж3. ага ты нам тут речи толкала

борьба то борьба се борьба как ее там

Активистка молчит

ОФИЦИАНТ. ну ты чего такая квелая

АКТИВИСТКА МОЛЧИТ. ЖЕНЩИНЫ И ОФИЦИАНТ ПОБОЯМИ ПЫТАЮТСЯ ЗАСТАВИТЬ ЕЕ ГОВОРИТЬ

ЧЕРЕЗ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ – ЖЕСТОКОЕ ОБРАЩЕНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ШОКИРУЮЩИМ ДЛЯ ПУБЛИКИ – АКТИВИСТКА НАЧИНАЕТ ГОВОРИТЬ

ЭТО СЛОВА, КОТОРЫЕ УЛЬРИКА МАЙНХОФ НАПИСАЛА В ТЮРЬМЕ ШТАЙМХАЙН В ГЕРМАНИИ

АКТИВИСТКА. «чувствовать, как твоя голова взрывается

чувствовать, как твой спинной мозг от сжатия поднимается в голову

чувствовать, что твой мозг – высушенный плод

чувствовать себя постоянно, и неосознанно, и как будто наэлектризованно управляемой на расстоянии

чувствовать, что у тебя крадут твои ассоциации идей

чувствовать, как твоя душа сочится из тела, как будто ты больше не можешь…»

под конец все смеются, очень пьяные

ОФИЦИАНТ. ну спасибо

и пока

ты нас достала

ВСЕ СИЛОЙ УТАСКИВАЮТ АКТИВИСТКУ СО СЦЕНЫ

ЗАТЕМ ИХ ОДОЛЕВАЕТ СМЕХ. ОНИ УМИРАЮТ ОТ СМЕХА.

Ж1. уф не могу больше

Ж3. ага чувствовать там свою штучку да уж

ха-ха-ха «борьба то борьба се борьба порождает борьбу»

КОРОТКАЯ ПАУЗА. ВСЕ УСПОКАИВАЮТСЯ, И Ж3, РАСКАИВАЯСЬ, ГОВОРИТ

Ж3. ладно она права

Ж1 (С фатализмом.) мы как

кошки

которые

блюют

все наше тело

тошнит из глубины

от ЖЕЛУДКА до ГЛОТКИ

блюем на наш

красивый ковер

Ж2. нам врут

ОФИЦИАНТ. кто

Ж1. ЛЮДИ кто ж еще

Ж3. слишком быстро

плохи дела здесь плохи дела там

я не могу разорваться пива пожалуйста

Ж1 ВЗМАХИВАЕТ РУКАМИ, КАК ВЗЛЕТАЮЩАЯ ПТИЦА КРЫЛЬЯМИ, ПОСЛЕ ЧЕГО ДЕЛАЕТ НЕПРИСТОЙНЫЙ ЖЕСТ

КРИВИТЬ ДУШОЙ ОТ ВСЕЙ ДУШИ

ФИНАЛ

Ж1. раз с нами говорят

что-то должно измениться

Ж2. а что если сказать друг другу я тебя люблю??

Ж3. да надо

немного

войти в суть вещей

что-то должно измениться

Ж1. да что-то должно измениться

Ж1 ОБРАЩАЕТСЯ К ОФИЦИАНТУ, А ОН К НЕЙ

Ж1. я тебя люблю

ОФИЦИАНТ. я тебя люблю

Ж2. нет вы двое

суть в том чтобы сказать это всему человечеству

согласны?

Ж1 И ОФИЦИАНТ ЗРИТЕЛЯМ

Ж1 и ОФИЦИАНТ. раз два три

ОФИЦИАНТ. я тебя люблю

Ж1. я тебя люблю

Ж2. я тебя люблю

Ж3. хорошо-то как

я тебя люблю люблю люблю мы вас любим я тебя люблю

пива пожалуйста я тебя люблю люблю

Все поют «я тебя люблю», как в Армии спасения

Потом Ж1 говорит

Ж1. а что если мы дойдем до точки

Джи или как ее там?

Ж3. ага пешком и на каблуках

это будет немного это

как бы

Компостельно

Ж2. так надо идти прямо сейчас

Ж3. постойте

Надо подкраситься

потому что предупреждаю

возможно будет телевиииииидение

женщины быстро подкрашиваются

Ж2 к Ж1. ты и так хороша

Ж2. никогда ведь не знаешь

Ж1. ладно

я

совсем чуть-чуть

не то подумают мол эта хочет обратить на себя внимание

ВСЕ. «да

да так надо

чтобы

БОЛЬШЕ ТАК ПРОДОЛЖАТЬСЯ НЕ МОЖЕТ»

УХОДЯТ

ВСЕ ПОЛУПЬЯНЫЕ. ОФИЦИАНТ ВДРУГ ВОЗВРАЩАЕТСЯ И ВЫХОДИТ К ЗРИТЕЛЯМ

ОФИЦИАНТ. я хотел

ПАУЗА

ОФИЦИАНТ. я хотел бы быть

цирковым

чтобы выразить вам

этот мир

сказать вам

онейроидно

сказать что все серьезно

но магический я

а вы мечтайте

а вы забудьте

что

Всему что провисло и сморщилось

нет места в этом мире

который спешит

Музыка или нет на вкус режиссера.

КОНЕЦ ЭТОЙ ВЕЧЕРИНКИ ДЛЯ ПЕРЕКОРМЛЕННЫХ ИНФОРМАЦИЕЙ ЛЮДЕЙ, РОЖДЕННЫХ МЕЖДУ 65-М И 75-М, КОТОРЫЕ СЧИТАЮТ, ЧТО ДЕЛА ПЛОХИ, НО НИКОГДА НЕ ОТКАЖУТСЯ ВЫПИТЬ ЕЩЕ ПИВА.

Лео Туор
«Джакумберт Нау»

© Limmat Verlag.

(Перевод с немецкого Э. Венгеровой).

__________________

* * *

1. Это Джакумберт

АЛЬБЕРТИНА. Приходит однажды к Джакумберту какой-то мужик и хватает его за грудки. «В чем дело? – спрашивает Джакумберт. – Выкладывай, не юли». А тот: «Взгляд у тебя потух, тело обмякло. Но ты держись».

МУЗЫКАНТ. Что за тип?

АЛЬБЕРТИНА. Мужик как мужик. Говорит, взгляд потух, тело обмякло. Но ты держись. Уходит однажды от Джакумберта женщина. Уходит. Ничего не говорит. Душа моя как разорванная паутина. Господи!

ДЖАКУМБЕРТ. Настоящим желаю подтвердить, что два агнца вышеназванного Владельца, из коих один – баран-вожак, пали 26 августа на Галиньере, в ущелье, наверху, справа, примерно на уровне маленькой долины, что окружает пастбище, напротив Крап Гриса. Они слишком высоко забрались по склону Фонна, а тут пошел снег. Они попытались спуститься, вместо того чтобы подниматься. Пастух ничего не смог поделать. Ничего я не смог поделать! Стоял и смотрел, как они издыхали. Подпись: Пастух.

АЛЬБЕРТИНА. Я его помню. Он был не то чтобы высок ростом и не то чтобы красив. Плечи узковаты, грудь безволосая. Одна нога короче другой, я его еще издали по походке узнавала. Он редко спешил. Может, из-за этой ноги, может, потому что он то и дело останавливался, хватал бинокль и осматривался. Руки у него были чуткие. Но на левой руке все пальцы отсечены, кроме большого. Одно мне в нем нравилось: его глаза. Глаза у него были красивые.

Я не всегда понимала, что он говорит или думает. Но его слова меня заводили. Да и всегда ли нужно все понимать? Звали его Джакумберт, и названия его пастбищ тоже начинались на Дж. Джакумберт пропал, и пастбища, которые назывались на ту же букву, исчезли.

Когда я видела его в последний раз, он только и успел крикнуть: «Увидимся в аду. Все красавицы там, внизу. Адью!»

Ты спрашиваешь меня, кто такой Джакумберт. Как тебе сказать? Джакумберт просто мужик с Галиньеры. Галиньера – горный лабиринт. Галиньера – там, где даже куры имеют пастуха.

Ты пройди когда-нибудь через перевал. Увидишь всю скудость почв и словес. Может, почувствуешь призрачную душу того человека из плоти, которого я называю Джакумберт.

А если почувствуешь, значит, ты и есть Джакумберт. Или Альбертина.

Джакумберт сдвигает шляпу на макушку. Равнина Джакумберта не интересует. Piano della Greina Она внизу. Джакумберт уходит все дальше и дальше. Упрямо прокладывает тропу все выше и выше. Упрямо, как и его скотина. Он сдвигает шляпу на затылок, колотит палкой по камням, втыкает ее в дерн между камнями. Он упрям, как его скотина.

Джакумберт слышит, как она шепчется, переговаривается, жует. Джакумберт прислушивается к Пастырю, к долине, к ее шелесту, журчанью, рокоту. Дух и долина никогда не умирают.

2. Джакумберт и его скотина

ДЖАКУМБЕРТ. Длина моей кошки – ровно 74,5 сантиметра. При этом на хвост приходится 24 сантиметра, на голову и туловище – 41 сантиметр и на самый длинный волос в усах – 9,5 сантиметра.

Кошка очень удивилась, когда в одно прекрасное утро я принялся ее измерять. Он потерлась о двухметровую палку и в конце концов согласилась на процедуру. Потом потянулась, зевнула, изогнулась, прыгнула через порог во двор, немного подождала, махнула хвостом, прищурилась, два раза почесала лапой за ухом (такая у нее привычка), умылась по-кошачьи и в миг пропала, и пропадала до поздней ночи, так что мне пришлось вставать и впускать хитрюгу. Уж если что втемяшится ей в голову, она нипочем не уступит.

Вот беда, кошка на глаза не показывается. С чего бы? Ведь она всегда являлась, хотя бы пожрать и поспать.

АЛЬБЕРТИНА. Ничего твоя кошка не скажет, Джакумберт. И пес твой ничего не скажет. Но когда-нибудь ты увидишь, что им было что сказать, только они не могут и должны молчать.

ДЖАКУМБЕРТ. Эй, кошка, где ты шлялась?

Кошка ничего не говорит, трется о мои ноги, лакает молоко с блюдца, чистит усы, свертывается клубком рядом с собакой. Кошка с собакой и собака с кошкой.

3. Свадебное платье

АЛЬБЕРТИНА. Он гордился своей дочкой, которую прижила от него одна замужняя. А еще больше гордился тем, что имел ребенка именно от нее, что плевать ему было на мораль и закон и что никто ничего не заметил. Так что он, во-первых, потешился в свое удовольствие, а во-вторых, позаботился о своей породе, чтоб не вымерла.

Я знаю, зачем он рассказал это мне: чтобы от меня все все-таки узнали.

ДЖАКУМБЕРТ. Нет ничего лучше, как ходить босиком. Хоть оно и опасно. Как говорится, на кривой елке ворон каркает. Недаром попы, пока могли, запрещали ходить босиком.

Босиком – по болоту любви, босиком – по мокрой траве пастбища, альпийского луга, по ночной росе, когда влага пузырится между пальцами ног.

Как говорится, на кривой елке и ворон охрипнет.

Попы свое прокаркали и охрипли. Баста.

АЛЬБЕРТИНА. Какой же ты дурак!

Джакумберт не пришел на мою свадьбу.

ДЖАКУМБЕРТ. По старинному обычаю и закону, пастуху место в Альпах…

АЛЬБЕРТИНА. …написал он моему жениху в ответ на приглашение. И мой жених сказал, что понимает и не обижается, и дело было улажено. (Джакумберту.) Где твоя скотина, Джакумберт? Понятия не имеешь. Потерял надзор. Позволяешь скотине делать, что хочет. Торчишь в своем курятнике, предаешься мрачным фантазиям.

Ты еще в своем уме?

Даже Господь Бог не слышит той бессмыслицы, которую ты вопишь вслед своей скотине, потому что там, наверху, никого нет, Джакумберт. Так что, хренов пастух, можешь вопить, сколько хочешь.

Твои друзья, один за другим, понаделали со своими подругами детей. Только ты становишься все более одиноким, Джакумберт.

ДЖАКУМБЕРТ. Да, все вы выходите замуж и больше со мной не здороваетесь. Торопитесь украдкой, по-быстрому, сделать покупки, не улыбнетесь мне, не подмигнете. Нехорошо. Нельзя так себя вести. Вы становитесь мамашами, батрачите на мужей. К вам прикоснуться боязно, даже под столом. Замужем все вы черствеете.

Может, как раз сейчас твой жених надевает тебе на палец кольцо, и вы повторяете за пастором слова обета, который никогда не сможете исполнить.

Вы для меня мертвы, а я для вас. В замужестве любовь кончается. Влюбились, вышли замуж, пиши пропало.

МУЗЫКАНТ. Кстати, о попах, Джакумберт. Пастор просил тебе передать, что был наверху, исполнил свои обряды и передает тебе привет. И полицейский тоже там был и взял твои анкетные данные…

ДЖАКУМБЕРТ. …и тра-ля-тля и тру-ля-ля и передает тебе привет.

МУЗЫКАНТ. Точно.

ДЖАКУМБЕРТ. Это не в счет. Если пастор желает благословить скотину, ему положено прийти ко мне в горы, а не вещать свои благословления, все чохом, с парковки в долине. А полицейский, кретин этакий, пусть поцелует меня знаешь куда? Если поп такой нежный, что не может подняться в Альпы и сделать свою работу, как положено по совести, то уж лучше я сам благословлю свою скотину, а заодно и Альпы. К черту этого пастора и этого полицейского. И вообще, все, кто на букву п, – симулянты. Ленивый пастор, полицейский, лысые политики. Да еще пунтеглий, этот мерзкий ветер, смертельный для овец. Он снова и снова косит мои стада только потому, что пастор не дает себе труда пристойно, как положено, благословить мои Альпы.

АЛЬБЕРТИНА. Сбавь обороты.

ДЖАКУМБЕРТ. А все-таки интересно, почему благословение не волнует скотину. Ничуть. Овцы продолжают пастись, блеять и роптать. Ведь они доверяют Джакумберту, а я делаю, что могу, и без благословения святой церкви.

4. Благословение Альп

ДЖАКУМБЕРТ.

 
Путник, ты поднялся в Альпы,
Вспомни тех, кто здесь подолгу
Служит, не сходя в долину.
Тех, кто пост не оставляет
Ни в хорошую погоду,
Ни в ненастье, ни в жару,
Кто под снегом замерзает,
Кто под градом коченеет,
Спит без женщин, согреваясь
Лишь глотком хорошим шнапса
И затяжкою бриссаго.
Вспомни, путник, и об овцах,
Зажимающих хвосты
Между задними ногами.
Аминь.
 

АЛЬБЕРТИНА (читает бульварную газету «Блик»), Роман с продолжением: И вот ему исполнилось 37. Джакумберт Нау испытал все страдания жизни. Лишь одно страдание еще не коснулось его: Смерть. Он видел столько смертей и беспомощно стоял и смотрел…

Альбертина не согласна с этой историей. Исправляя газетный текст, она одновременно читает его вслух.

И вот ему исполнилось 37. Джакумберт Нау испытал все радости жизни. Он ест и пьет, любит и живет без благословений и таинств и собирается так же умереть. Все, чего ему еще хочется, – это обнять черную женщину. Из-за цвета ее кожи и запаха.

ДЖАКУМБЕРТ. Черт бы побрал вашу общину. С ее хозяевами и скотиной и прочей дрянью. Я целый час перегонял овец через ручей. Одну за другой. Под проливным дождем. Мостки? Какой там! Завышенное требование, ясное дело.

Передразнивает старосту общины.

Община бедная. На мостки денег нет. Гляди в оба, Джакумберт, чтобы твои овцы не утонули.

Три часа под этим проклятым дождем, орешь, чертыхаешься, а кругом только блеянье и лай:

Бее-бее!! Пошли, пошли, пошли! Ну ты, чмо козлиное, пошел, кому говорят! Чтоб тебя! Гони его сюда, пес! И тех гони, черт! Гони их сюда, сюда!

Ну давай же, упрямый козел, утонуть хочешь? Ко мне, пес. Да иди же ты, наконец.

АЛЬБЕРТИНА. Джакумберт толкает их, пинает, колотит, пока не переправит через ручей все стадо. А под конец ему еще приходиться играть с ягнятами в святого Христофорчика. И снова он проклинает общинный совет и старосту, желая им отправиться к главному рогачу, в самую глубокую преисподнюю.

5. Пизарро с культей

ДЖАКУМБЕРТ. Любовь – как лето. Только начнется, как уже кончается. Потому что соков не хватает. Потому что слишком кратко и без тепла и довольно влажно.

АЛЬБЕРТИНА. Но ты каждый год тоскуешь по лету, ждешь его. Потом оно наступает, а ты вдруг оказываешься внутри и не знаешь, что с ним делать, не знаешь, как это лето понимать. Вот я и спрашиваю тебя: что делать мужику вроде тебя с самим собой, если не хвататься своей культей за член, пока тот не восстанет против зловредных небес?

ДЖАКУМБЕРТ. Пришла бы ты в гости, я бы не хватался.

АЛЬБЕРТИНА. Я приду к тебе в гости.

ДЖАКУМБЕРТ. Пока не увижу тебя, не поверю.

АЛЬБЕРТИНА. Раз говорю, что приду – значит, приду!

ДЖАКУМБЕРТ. Разве это не значит, что те, кто живет в Альпах, имеют свою особую веру? Вера делает человека блаженным, а смерть – окоченелым. И еще: не верю я, что человек добр. Знаю, что я дурной. И ты тоже знаешь, что ты дурная.

АЛЬБЕРТИНА. Вот как? Спасибо, что сказал.

Послушай, пастор покончил с собой.

ДЖАКУМБЕРТ. Так и вижу, как он вешается на своем шарфе, этот поп, которого я проклял. Орган! Tutti!

Белки его глаз стекают на иудину бороду, как сперма. Вижу, как большие пасторские башмаки, тихо раскачиваясь над полом, указывают вниз.

Вот ты и висишь, проклятый поп! И думаю, что вижу перед собой всю блевотину, которую изверг Бог. Музыка! Туш!

Ты зачем принесла мне «Блик»? Разве я читатель «Блика»? Пусть его читает, кто хочет. Думаешь, мне интересны голые бабы на бумаге? Не то чтобы очень. Мне нужно тело в руках, тело в постели.

АЛЬБЕРТИНА. А когда ты получишь то, чего хочешь, уйдешь своей дорогой. Скотина ты, скотина, как Пизарро и его сатанинское отродье. Вахлак ты, Джакумберт.

ДЖАКУМБЕРТ. Но не читатель «Блика».

6. Лето длиной в два дня

Джакумберт пишет письмо.

ДЖАКУМБЕРТ. Грейна, 17 июня две тысячи десятого, девять часов вечера. Дорогая Альбертина, тебе не нужно приходить в Агрену, это будет нехорошо. Расположение звезд неблагоприятно, и луна полная. А в полнолуние я больше люблю молодых женщин. Потому что они такие же бесстыдные, как я, и с ухмылкой ожидают смерти здесь, наверху, на Фуоркла Рамоза, где у травы цвет ржавчины и лето длится два дня, а любовь – одно мгновение.

Пока. Джакумберт.

АЛЬБЕРТИНА (Джакумберту). Ну что ты принюхиваешься? Ты же не барометр. Нет у тебя больше чутья на погоду. Ступай в свою хижину, ложись спать и оставь погоду в покое! Погода, она снаружи, на воздухе.

ДЖАКУМБЕРТ. Силы небесные! Пахнет снегом. Где этот хозяин, будь он трижды проклят? Я чую, снег пойдет. Где скотина? И хозяева куда-то делись. Чертовы лентяи.

Через три часа воды впятеро прибудет. Все тропы – как белые ручьи. Стадо застряло между рукавами реки.

Хоть бы снег пошел, тогда вода уйдет. Хоть бы снег пошел! Но тогда овцы поднимутся наверх раньше, и я не успею их догнать. А если много снега, что тогда? Крутой склон. Под снегом ничего не видать. Белые воды. Черная ночь. Неспокойное стадо. Ах, до чего боязно идти по белой воде.

АЛЬБЕРТИНА. Он боится утонуть ради хозяев.

ДЖАКУМБЕРТ. Хороший пастух не рискует жизнью ради стада. Пусть бы хозяева больше заботились о своей скотине. А нынче крестьянину не до скотины. Крестьянин угодил под колеса. Производит и производит то, чего и так больше чем достаточно. Он нутром чует, что никому не нужен, он чувствует, что разбогател. Вот почему добрый пастырь не рискует жизнью ради своего стада.

АЛЬБЕРТИНА. В чем дело, Джакумберт? У тебя больше нет мяса. Без мяса ты ничто. Ты не можешь жить на фруктах и овощах, тебе подавай мясо. Твои предки происходят от волков, тебе мясо подавай. Ты никогда не ешь досыта, тебе нужно мясо.

Глаза выпучены, морда сухая. Жужжат жирные мухи. Ворон ждет. Час настал. Овца ластится к Джакумберту. Хочет, чтобы он ее погладил. Кладет голову на плоский камень, словно хочет сказать: кончай. Час настал.

Топор снова и снова грохает по черепу. По спине дождем стекает пот.

Из ноздрей хлещет кровь, заливая белую морду. Джакумберт вздыхает, берет нож и взрезает глотку. Кровь пенится, глаз лопается, тело дергается и дрожит. Джакумберт переворачивает животное на спину, взрезает брюхо, нащупывает теплые потроха, давится своей блевотиной, берет себя в руки, роется где-то глубоко в теле овцы, вытаскивает осклизлые кишки, берет себя в руки, старательно выскребывает обе лопатки и кусок спины. Наваливает камни на то, что осталось для червей. Промокший насквозь, он скользит вниз по склону со своим красным топором. Как сейчас вижу перед собой эту картину: пастух, мокрый от пота и крови.

Сколько овец ты забил этим летом?

ДЖАКУМБЕРТ. Эта овца заболела. Что было делать?

АЛЬБЕРТИНА. Если так пойдет дальше, у тебя к отправке ничего не останется. Что ты там делаешь?

ДЖАКУМБЕРТ. Уши. Отрезаю ей уши. Для хозяина.

АЛЬБЕРТИНА. А теперь ты плачешь.

Джакумберт Нау семь раз поднимался в Альпы и проводил там лето с перерывом на две недели.

ДЖАКУМБЕРТ. Альбертина, гляди, они встали. Стоят одна за другой в утреннем тумане. Погляди. Похоже на белый шнур.

Одна, две, три, четыре, одна идет быстрее. Сколько их.

АЛЬБЕРТИНА. А ты стоишь и смотришь, любуешься и любуешься. Так и простоишь до Страшного суда.

7. Любовная тоска с газовой плитой

ДЖАКУМБЕРТ. 14 августа из стада ушел большой баран, ушел в чащу, да там и остался. Я рассердился, говорю псу: «Пригони его». Не вышло. Делать нечего. Я сам спустился вниз, в кустарник, и попытался загнать барана назад, в стадо. Не вышло. Отзовись, думаю, ты же себе все рога обломаешь. Но упрямый баран так и не вернулся. А почему? Среди сотен овец ему понадобилась одна. Та, которую он не заполучил. Вот он и психанул. Из-за какой-то глупой овцы!

АЛЬБЕРТИНА. А ты? Ты же делаешь в точности то же самое. Торчишь там, наверху, прячешься от людей и потихоньку сходишь с ума из-за какой-то бабы.

ДЖАКУМБЕРТ. Вот еще!

АЛЬБЕРТИНА. Я помню. В третий или в четвертый раз, когда он заглянул в пивную на кружку пива, я ему сказала: «Джакумберт Нау, у меня нашлась бы для тебя плитка, маленькая практичная плитка. Когда остаешься с овцами наверху, около Трутг да Гамуч или на Фуортге, или где там еще, на ней можно сварить немного кофе или немного супу…»

ДЖАКУМБЕРТ. Брось.

АЛЬБЕРТИНА. У меня нашлась бы для тебя газовая плитка, если хочешь. Вот и все.

ДЖАКУМБЕРТ. Ты – Альбертина, верно?

АЛЬБЕРТИНА. На ней можно согреть семь-восемь литров воды, ее надолго хватит – там, наверху. Она совсем легкая, и если хочешь…

ДЖАКУМБЕРТ. Ладно. Если ты Альбертина, я возьму плитку.

АЛЬБЕРТИНА. Тогда он впервые посмотрел мне в глаза. А это дорогого стоит. Я уже говорила? Он скорее посмотрит в глаза зверям, чем людям. Так-то вот.

ДЖАКУМБЕРТ (пишет второе письмо). На Грейне, в хижине. 23 августа две тысячи десятого года, около восьми часов утра.

Дорогая Альбертина,

дождь все льет и льет. Иногда я еще вспоминаю о тебе, особенно в дождь. Почему мы не любили друг друга на Грейне, когда шел дождь? Если еще раз в дождь ты придешь на Грейну, будем мы тогда любить друг друга?

Скобки открываются. Мокрый как пес. Скобки закрываются.

АЛЬБЕРТИНА. Он цепляется за скалы. (Джакумберту.) Ты уже не помнишь своих троп. Они вдруг стали тебе чужими. Боль подкралась и схватила его, глаза туманятся от боли. Раненая душа пожирает Джакумберта. Побелевшими пальцами он цепляется за камни. Уцепиться хоть за что-то, пусть за камни. Господи! Его душа – разорванная паутина.

8. Альбертина, ведьма и святая

ДЖАКУМБЕРТ. Иногда от Альбертины пахло шафраном, и ноги у нее были невероятно длинные, и становились все длиннее и длиннее, когда она обвивалась вокруг меня. Когда она шептала мне на ухо, язык журчал, как журчит долина. У нее в языке было колечко, пирсинг. Белая, почти прозрачная кожа горчила. А ее испарения цвета ржавчины сетью опутывали мое тело. Она лежала, распростертая на грязной простыне, и желтая солома на ее коже была клейкой и щекотной. Но Альбертина не ощущала соломы, она ощущала только то, что хотела, и громко всасывала наш запах смешанного пота, словно морщила нос.

Потом наступает утро. Овцы просыпаются одна за другой и выстраиваются в бесконечную очередь. Идут, идут, идут, идут.

Больше всего Альбертина любила белые платья. Надо же, белые, здесь, наверху, в Альпах.

Кто она, Альбертина? Ведьма? Святая? Шлюха? Не понимаю я ее. Она – целый лабиринт вроде Галиньеры. Бездорожье, путаница, чащоба. Кто ты такая, Альбертина?

АЛЬБЕРТИНА. Я туман, Джакумберт. А твое дело дрянь.

Ты знаешь, кто ты? Ты еще на тропе? Ничего-то ты не знаешь. Нынче действуют другие законы, чем у тебя в мозгах. Нынче действуют мои законы. Ты не видишь даже своих башмаков. Больше всего тебе хотелось бы погрузиться в меня, спрятаться в моем таинственном чреве. Надеешься найти во мне все, что заставит тебя очухаться.

Иди на запах, пусти пса вперед.

Во втором рождении я хотела бы быть мужчиной.

ДЖАКУМБЕРТ. Во втором рождении я хотел бы быть псом.

Короткая пауза.

МУЗЫКАНТ. Странно.

9. Мунг

ДЖАКУМБЕРТ. Мунг, убирайся в свою яму и молчи! Ну что ты вечно брюзжишь и огрызаешься? Деревенских не интересует, что ты вытворяешь здесь, наверху. И что твоя подстилка имеет ширину всего метр шестьдесят. Плевать они хотели на то, продержится ли снег до конца лета, а насчет мостков и не заикайся. Двигай в обход, дурень, ты же умеешь бегать. Самый длинный путь, который способно проделать деревенское начальство, – это крестный ход со святым Модестом.

Мостки? Зачем? Двигай в обход, олух!

Разве Джакумберт – Мунг?

В моих Альпах нет настоящей хижины, нет ничего. Вертолет доставляет сюда Джакумберта со всеми пожитками. Пилот качает головой. Слишком круто. Где тут приземлиться? Фуражка съехала на затылок, солнечные очки ищут место посадки. Ничего. Наконец вертолет с воем зависает в полуметре от земли, и Джакумберт может очень-очень осторожно высадиться. Прощай, вертолет.

Мунг находит ровную площадку, вытаскивает мокрую солому на солнце, вкатывает в старую конуру газовые баллоны, затягивает дырявые окна куском пластика, оборудует свою пещеру, выгребает из-под кровати мусор, скопившийся за тридцать лет. Член церковного совета Кнорриг считает так: «Эта хижина там, наверху, не так уж и плоха. Я двадцать лет не поднимался в горы, но это наверняка вполне пристойная альпийская хижина. Она и раньше была пристойной». Так что Джакумберт изображает Мунга, играет сурка для тех, кто не знает, что такое Мунг. Он моется как Мунг, причесывает волосы как Мунг – и спит с… Не ваше дело – с кем он спит. И пес играет Мунга, как и Джакумберт, и скотина пасется на крутых склонах, все выше и выше.

А Мунг глядит, как овцы идут и идут, и жрут, и испражняются, и блеют, и поднимаются вверх и (перевалив через Фуортгу) движутся на Трутг да Кавалис. Словно длинный шнур тянется к утесу Штейнеманн, обвивает его и (перевалив через Фил-Лиунг) спускается ниже в поисках новых, еще более прекрасных пастбищ.

«Идите к черту!» – кричит Мунг, и они идут, щиплют траву, жуют, испражняются, блеют, брюзжат. Как члены церковного совета.

10. Осень

АЛЬБЕРТИНА. Джакумберт, ты задремал? Кемаришь, сидя за столом, Джакумберт?

И впрямь, что тебе делать в постели? Постель твоя в этой чертовой хижине слишком коротка. Ты живешь хуже своего пса, который давно уже спит. Разве что иногда моргает одним глазом, чтобы поглядеть, не погасил ли ты лампу.

И вот на Джакумберта навалилась осень. Он не любил осень. Говорил, что она пестрая, как джокер на карте таро. И что осенью бурные ручьи становятся похожими на жалкие сточные желоба. Он не понимал этого и не желал понимать.

Снизу доносится громкий крик. Джакумберт вскакивает со своей соломы. Крестьянка машет платком.

КРЕСТЬЯНКА. Эй, Джакумберт! Завтра спуск! Когда спустишься, я угощу тебя колбасками. Любишь колбаски? Ясное дело, любишь.

АЛЬБЕРТИНА. Из-за этого он ненавидел осень. Потому что трусил. Боялся снова спускаться в долину.

Альбертина поет панк-польку.

 
Раз-два-три-четыре-пять,
Как же овцам не скакать?
Их ведь нужно ублажить,
Их ведь нужно подоить,
Овцам стало жутко,
Что трава пожухла.
Вот они бодаются,
Дерутся-упираются.
Вылезай наружу,
Чтоб не стало хуже,
Вымя, брат, опорожняй,
Дойку, брат, не прозевай.
А хозяйке невтерпеж,
Ты чего тут, старый, ждешь?
Как она ему постыла!
Все ему давно немило.
Раз-два-три-четыре-пять,
На овец всем наплевать.
 

Джакумберт проклял землю, и земля его в каком-то смысле прокляла. Но когда он топал по горам там, наверху, или лежал в мокрой яме, он ведь сам был землей. Его душа была потеряна для неба и для ада. Роскошь ада была создана не для Джакумберта. И когда он осознал это, он издох, как зверь. Некоторое время его тело еще бродило по крутым склонам, но взгляд его потух.

Джакумберт был мужиком. А мужская порода сама себя разрушает. Он предпочел издохнуть на тропе, как зверь, только для того, чтобы потомство его не забыло.

Его тело все еще бродит по Мунтанере. Еще скрипит гранит под гвоздями его подошв. Еще скрежещут зубы. Джакумберт никогда не был жесток.