Текст книги "Адмирал Нахимов"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

усомнится в торжестве над дерзкими замыслами неприятеля? Но

разрушить их при большой потере с нашей стороны не есть еще полное

торжество, а потому я считаю долгом напомнить всем начальникам

священную обязанность, на них лежащую, а именно: предварительно

озаботиться, чтобы при открытии огня с неприятельских батарей не

было ни одного лишнего человека не только в открытых местах и без

дела, но даже прислуга у орудий и число людей для неразлучных с

боем работ было бы ограничено крайней необходимостью. Заботли-

вый офицер, пользуясь обстоятельствами, всегда отыщет средства

сделать экономию в людях и тем уменьшить число подвергающихся

опасности. Любопытство, свойственное отваге, одушевляющей

гарнизон Севастополя, в особенности не должно быть допускаемо

начальниками. Пусть каждый будет уверен в результате боя и спокойно

останется на указанном ему месте, что особенно относится к гг.

офицерам. Я надеюсь, что гг. дистанционные и отдельные начальники войск

обратят полное внимание на этот предмет и разделят своих офицеров

на очереди, приказав свободным находиться под блиндажами и в

закрытых местах. При этом прошу внушить им, что жизнь каждого из

них принадлежит отечеству и что не удальство, а только истинная

храбрость приносит пользу ему и честь умеющему отличить ее в своих

поступках от первого. Пользуюсь этим случаем еще раз повторить

запрещение частой стрельбы. Кроме неверности, естественного

следствия торопливости, трата пороха и снарядов составляет такой важный

предмет, что никакая храбрость, никакая заслуга не должны

оправдывать офицера, допустившего ее. Заботливость об охранении города*

вверенного государем нашей чести, пусть будет ручательством

меткости и хладнокровия наших артиллеристов .

Начальник 4-го отделения оборонительной линии конт'р-адмирал

Истомин 2-й донес мне, что вчерашнего числа вскоре после сумерок,

только что наша ночная цепь успела занять свои места впереди

Камчатского редута, неприятель, обстреливавший передовые наши

ложементы, вдруг прекратил ружейный огонь и все действия своей

артиллерии обратил на редут. В то же время три неприятельские колонны

с рассыпанною впереди цепью бросились чрез интервалы наших

передовых ложементов и обхватили их с тыла.

Встретив их вначале сильным батальным огнем из ложементов,

полковник Свищевский атаковал их тремя ротами Волынского

пехотного полка и штыками отбросил к нашим ложементам. Пользуясь

расстройством и беспорядком неприятеля, храбрые якутцы,

удержавшиеся в ложементах, ударили на врагов с тыла. Поставленные между

двумя рядами штыков, зуавы только бегством могли найти спасение

за своими траншеями.

Неприятель, приняв отброшенные свои колонны, вновь открыл из

своей траншеи сильный ружейный огонь. Тогда храбрый полковник

Бялый вывел один из двух батальонов Якутского полка, занимавших

Камчатский редут, с тем, чтобы встретить неприятеля, если бы он

покусился на новое нападение.

С обоих флангов поведено было по две роты Томского егерского

полка в ротных колоннах. Только что неприятельские колонны вышли

Из траншей, чтобы снова броситься на наши ложементы, колонны

наши, заблаговременно приготовленные полковником Бялым, ринулись к

ним навстречу с барабанным боем. Неприятель, не ожидая этой атаки,

был вторично откинут штыками в свою траншею, куда ворвались

вместе с ним и наши удальцы. После кратковременного рукопашного

боя в неприятельской траншее полковник Бялый вывел свои войска и

построил их впереди ложементов. Затем перестрелка прекратилась и

в продолжение всей ночи более не возобновлялась.

Взятые нами пленные показали, что участвовало в деле 12 тысяч

войска с решительным намерением овладеть Камчатским редутом и

что будто бы им объявлено, что не прежде приступлено будет к

бомбардированию и атаке Севастополя, как по занятии наших новых

3 редутов. Судя по огромному протяжению, на котором производился

ружейный огонь, и по настойчивости в нападении, можно заключить,

что введенные неприятелем в бой войска были очень значительны.

Контр-адмирал Истомин свидетельствует о блистательном мужестве

полковника Бялого и всех гг. штаб– и обер-офицеров. Только

примерною неустрашимостию воинских чинов можно было столь

решительно отразить нападения многочисленного неприятеля, почему имею

честь покорнейше просить ваше высокопревосходительство о

дозволении войти с представлением о награждении наиболее отличившихся в

этом блистательном деле.

Потеря наша состоит из убитых:

Контр-адмирал Истомин убит неприятельским ядром на вновь

воздвигнутом Камчатском люнете. Хладнокровная обдуманность при

неутомимой деятельности и отеческом попечении, соединенная с

блистательной храбростью и благородным возвышенным характе?-

ром,—вот черты, отличавшие покойного. Вот новая жертва,

принесенная искуплению Севастополя. Качества эти, взлелеянные в нем

бессмертным нашим учителем адмиралом Лазаревым, доставили ему

особенное исключительное доверие и падшего героя Севастополя

вице-адмирала Корнилова. Духовная связь этих трех лиц дала нам

смелость, не ожидая вашего разрешения, действовать по

единодушному желанию всех нас, товарищей и подчиненных убитого адмирала:

обезглавленный прах его удостоен чести помещения в одном склепе с

ними.

Принимая живое, горячее участие во всем, касающемся

Черноморского флота, и зная лично Истомина, вы поверите скорби, удручающей

Севастополь с минуты его смерти, и разрешите согласием это

распоряжение,

Вице-адмирал Нахимов

Любезный друг Константин Иванович!1

Общий наш друг Владимир Иванович убит неприятельским

ядром; вы знали наши дружеские с ним отношения, и потому я йе

стану говорить о своих чувствах, о своей глубокой скорби при вести

об его смерти. Спешу вам только передать об общем участии, которое

возбз'дилось во всех потерею товарища и начальника, всеми

любимого. Оборона Севастополя потеряла в нем одного из своих главных

деятелей, воодушевленного постоянно благородною энергией и

геройскою решительностью; даже враги наши удивляются грозным

сооружениям Корнилова бастиона и всей четвертой дистанции, на которую

был избран покойный как на пост самый важный и вначале самый

слабый.

По единодушному желанию всех нас, бывших его сослуживцев, мы

погребли тело его в почетной и священной могиле для черноморских

моряков, в том склепе, где лежит прах незабвенного адмирала

Михаила Петровича и первая, вместе высокая, жертва защиты

Севастополя – покойный Владимир Алексеевич. Я берег это место для себя, но

решил уступить ему.

Извещая вас, любезный друг, об этом горестном для всех нас

событии, я надеюсь, что для вас будет отрадною мыслью знать наше

участие и любовь к покойному Владимиру Ивановичу, который жил

и умер завидною смертью героя. Три праха в склепе Владимирского

собора будут служить святынею для всех настоящих и будущих

моряков Черноморского флота.

Посылаю вам кусок георгиевской ленты, бывшей на шее у

покойного в день его смерти; самый же крест разбит на мелкие части.

Подробный отчет о его деньгах и вещах я не замедлю прислать вам.

Прощайте и не забывайте преданного и уважающего вас друга.

Нахимов

Эскадра судов Черноморского флота, расположенная в

Севастополе, состоит по сие время под моею командою. Вновь возложенные на

меня обязанности командира порта и временного военного

губернатора, требуя моего присутствия на берегу, отымают у меня возможность

выполнять первую согласно морского устава, поставляющего непре-

пленным правилом безотлучное пребывание адмирала на вверенной

ему эскадре, а потому, докладывая об этом вашему сиятельству, я

имею честь покорнейше просить разрешения спустить свой флаг,

поручив начальство над эскадрою г. контр-адмиралу Юхарину.

При этом имею честь присовокупить, что командование это и

следовало бы поручить старшему по мне г. вице-адмиралу Новосиль-

скому, но по незначительности настоящего состава эскадры и еще

более по важности с особенною честью занимаемого г. Новосильским

постаг я избрал свободного от занятия г. контр-адмирала Юхарина.

Вице-адмирал Нахимов

Резолюция Горчакова: «Разрешить. 13 марта».

Ваше высокопревосходительство, Екатерина Тимофеевна!

Священная для всякого русского могила нашего бессмертного

учителя приняла прах еще одного из любимейших его воспитанников.

Лучшая надежда, о которой я со дня смерти адмирала мечтал —

последнее место в склепе подле драгоценного мне гроба, я уступил

Владимиру Ивановичу Истомину! Нежная, отеческая привязанность к

нему покойного адмирала, дружба и доверенность Владимира

Алексеевича " и, наконец, поведение его, достойное нашего наставника и

руководителя, решили меня на эту жертву. Впрочем, надежда меня

не покидает принадлежать этой возвышенной, благородной семье;

друзья-сослуживцы в случае моей смерти, конечно, не откажутся

положить меня в могилу, которую расположение их найдет средство

сблизить с останками образователя нашего сословия. Вам известны

подробности смерти Владимира Ивановича, и потому я не буду

повторять их; твердость характера в самых тяжелых обстоятельствах,

святее исполнение долга и неусыпная заботливость о подчиненных

снискали ему общее уважение и непритворную скорбь о его смерти.

Свято выполнив завет, он оправдал доверие Михаила Петровича и

подтвердил новым фактом, как много потеряла Россия в

преждевременной кончине нашего общего благодетеля...3

С чувством глубочайшего почтения и искренней преданности имею

честь быть и пр.

Павел Нахимов

Милостивый государь Лазарь Маркович!

Доблестная военная жизнь ваша дает мне право говорить с вами

откровенно, несмотря на чувствительность предмета. Согласившись на

просьбу сына, вы послали его в Севастополь не для наград и

отдыха; движимые чувством святого долга, лежащим на каждом русском

и в особенности моряке, вы благословили его на подвиг, к которому

призывал его пример и внушение, полученные им с детства от отца!

своего; вы свято довершили свою обязанность, он с честью выполнил

свою. Почетное назначение – наблюдать за войсками,

расположенными в ложементах перед Камчатским люнетом – было возложено на

него как на офицера, каких не легко найти в Севастополе, и только

вследствие его желания. Каждую ночь осыпаемый градами пуль, он

ни на минуту не забывал важности своего поста и к утру с гордостью

мог указывать, что бдительность была не даром; с минуты его

назначения неприятель, принимаясь вести работы, не подвинулся ни на

вершок.

Несмотря на высокое самоотвержение свое, ни одна пуля его нг

задела, а всемогущему богу угодно было, чтобы случайная граната

была причиною его смерти – в один час ночи с 22 на 23-е число

он убит!!

В Севастополе, где весть о смерти почти уже не производит

впечатления, сын ваш был одним из немногих, на долю которого

досталось искреннее соболезнование всех моряков и всех знавших его; он

погребен в Ушаковой балке. Провожая его в могилу, я был

свидетелем непритворных слез и грусти окружающих.

Сообщая эту горестную весть, я прошу верить, что вместе с вами

и мы, товарищи его, разделяем ваши чувства.

Прекрасный офицер, редких душевных достоинств человек, он

был украшением и гордостью нашего общества; а смерть его мы

будем вспоминать как горькую жертву необходимости для искупления

Севастополя.

Оканчивая письмо, я осмеливаюсь просить вас доставить мне

случай хотя косвенным образом быть полезным его несчастной супруге

и его семейству. Великий князь генерал-адмирал в своей отеческой

заботливости не откажет моей просьбы почтить память и заслуги

одного из благороднейших и достойных защитников Севастополя.

Ожидая на это вашего уведомления, я с искренним почтением и

непритворною грустью имею честь быть всегда готовый к услугам.

Павел Нахимов

По словесному приказанию его светлости главнокомандовавшего в

Крыму генерал-адъютанта князя Меншикова в принадлежащей

Черноморскому управлению лесной Мекензиевой даче производилась и

теперь продолжается вырубка леса для дров действующей армии и

для выделки туров и фашин для укреплений г. Севастополя, —

тринадцать участков из сорока двух уже очищены.

Не имея письменного разрешения, я почтительнейше испрашиваю

предписания вашего сиятельства по этому предмету и вместе с тем

осмеливаюсь просить распоряжения о соблюдении войсками,

употребляемыми для вырубки лесов, указаний смотрителя дачи относительно

порядка участков1.

Вице-адмирал Нахимов

Вице-адмирал Нахимов в числе храбрых защитников Севастополя;

о заслугах его не нужно упоминать. Ваше императорское высочества

изволите ценить в полной мере подвиги сего героя* коего имя будет

украшением наших морских летописей. Контр-адмиралу Метлину,

столь отличному по уму, способностям и деятельности, мы главнейше

обязаны и снабжением Севастополя и приведением Николаева в

оборонительное состояние; он, так сказать, создал средства обороны

столь важного для России Николаевского морского заведения.

Осмеливаюсь просить ваше императорское высочество об исхода-

тайствовании у государя императора всемилостивейшего производства

сих достойных воинов по представляемому наградному списку в

следующие чины: это повышение откроет им пространнейшее поприще

к новым заслугам престолу и отечеству.

Генерал-адъютант князь Горчаков

Контора над Севастопольским портом от 6 числа сего месяца

доносит, что со дня вторжения неприятеля в Крым порт согласно

предписанию начальства постоянно заготовлял мешки для обороны города,

употребляя для этого вначале парусину клетневую, потом паруса с

судов, парусину новую, холст подкладочный и равендук, и что в

настоящее время материалы израсходованы все, осталось только по одному

комплекту парусов на кораблях, фрегатах и пароходах да новой

парусины до 50 тысяч аршин, как то: тик, и другое без особой крайности

порт полагает не расходовать по своей ценности. Между тем, просит,

чтобы были доставлены материалы на мешки в самом скором

времени; ибо оных только остается на один день, а в день расходится их от

7 до 10 т[ыс] мешков.

Как же на отпущенную парусину и прочий материал на пошитье

мешков ни я, ни предместник мой не имели от начальства разрешения,

то об этом считаю обязанностию представить вашему

высокопревосходительству на благоусмотрение1.

Вице-адмирал Нахимов

При крайней поспешности, с которою воздвигались укрепления

Севастополя предместником моим вице-адмиралом Станюковичем, а

потом и мною, согласно словесному разрешению г.

главнокомандующего было дозволяемо отпускать на шитье мешков, которых по

настоящее время сделано 499 429, необходимых материалов, как то:

сперва парусина старая, потом парусина с судов, парусина новая,

подкладочный холст, равендук и пр., как изволите усмотреть из

прилагаемой ведомости.

Не имея на это письменного разрешения, я почтительнейше прошу

ваше сиятельство снабдить предписанием и о расходовании

упомянутых материалов.

Вице-адмирал Нахимов

Резолюция Горчакова: «Просить адмирала Нахимова отделить те

материалы, которые отпущены до 9 марта, и затем представить две

ведомости: одну – отпущенным до 9 марта, другую – после сего

времени».

Помета: «Сообщено Нахимову 12 апреля № 912».

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5978, л. 9. Подлинник.

...Очень много выбыло у нас из строя хороших офицеров, и мы

так равнодушно слышим о том, что такого-то ранило, а такой-то

контужен, что и представить себе нельзя, Да и не мудрено! Всякий из

нас давно сроднился с мыслью, что должен отдать свою душу за эту

осаду. От души желал бы, чтоб наш Павел Степанович остался жив и

невредим, потому что никто не был столько под пулями и бомбами,

сколько он; где только самый большой огонь, то он туда и лезет,

поэтому можно твердо верить, что кому суждено остаться живым, то

тот останется. Решительно нужно удивляться смелости и

хладнокровию этого человека: даже не мигнет глазом, если бомба разорвется у

него под носом. Он теперь сделан командиром Севастопольского

порта, – это значит, самое старшее лицо у нас, флотских. Мы это

назначение приняли с восторгом, потому что предшественника его никто не

любил, да и не за что было любить, потому что он, кроме гадостей,

ничего не делал. Дежурным штаб-офицером у Нахимова Воеводский,

а старшим адъютантом штаба Леонид Ухтомский; одним словом, —

смоленское управление2; не доставало бы меня туда еще чиновником

особых поручений или чем-нибудь в роде этого...

Геройская защита Севастополя, в которой семья моряков

принимает такое славное участие, была поводом к беспримерной милости

монарха ко мне, как старшему в ней. Высочайшим приказом от 27-го

числа минувшего марта я произведен в адмиралы. Завидная участь

иметь под своим начальством подчиненных, украшающих начальника

своими доблестями, выпала на меня.

Я надеюсь, что гг. адмиралы, капитаны и офицеры дозволят мне

здесь выразить искренность моей признательности сознанием, что,

геройски отстаивая драгоценный для государя и России Севастополь,

они доставили мне милость незаслуженную.

Матросы! Мне ли говорить вам о ваших подвигах на защиту

родного вам Севастополя и флота? Я с юных лет был постоянным

свидетелем ваших трудов и готовности умереть по первому приказанию; мы

сдружились давно; я горжусь вами с детства. Отстоим Севастополь,

и, если богу и императору будет* угодно, вы доставите мне случай

носить мой флаг на грот-брам-стеньге с тою же честью, с какою я носил

его благодаря вам и под другими клотиками; вы оправдаете доверие

и заботы о вас государя и генерал-адмирала и убедите врагов

православия, что на баст-ионах Севастополя мы не забыли морского дела, а

только укрепили одушевление и дисциплину, всегда украшавшие

черноморских моряков.

Прошу всех частных начальников приказ сей прочесть при

собрании своих команд.

Исправляющий должность командира

Севастопольского порта адмирал Нахимов

...Мы на-днях были обрадованы за нашего Павла Степановича

Нахимова: он за бомбардировку и вообще за защиту Севастополя

произведен в адмиралы. Нет ни одного черноморца, который бы в

душе не отдал справедливость нашему благородному и неустрашимому

Павлу Степановичу; теперь же тем более, потому что он один остался

из наших, который нас всех знает, и мы знаем его. Корнилова и

Истомина нет, и от этих трех наших начальников, которых любил

флот, остался только один Нахимов. По случаю своего производства

Павел Степанович отдал такой великолепный приказ, что я

принужден его тебе написать как образец благородства этого человека. Вот

приказ в подлиннике1:

...Каков приказ! Все он отдает нам, а себе не приписывает ничего.

Зато же и все мы давно ему желали этой награды, потому что Павлу

Степановичу мало всех наград за его теперешнюю храбрость и

деятельность. Все молят бога, чтоб он остался живым и невредимым.

Наши матросы чрезвычайно как любят его, и действительно он

сроднился с ними, потому что постоянно был в море. Одно только беда, что

он нисколько не бережет себя и ходит открыто по бастионам, хотя

его и просят все этого не делать, но он не слушает никого, а

суворовская пословица справедлива: что пуля дура; в самом деле, как-нибудь

может задеть его, а в его лета всякая рана, хоть и легкая для другого,

для него сделается трудною.

...Два дня сряду приходилось мне быть на печальных

церемониях; в первый – была панихида на могиле Истомина, по случаю сорока

дней со времени его смерти, а вчера был на похоронах одного из

своих товарищей, а именно, лейтенанта Бутакова, двоюродного брата

Гр. Ив. Бутакова; его ранило в правую ногу штуцерною пулей и, к

несчастью, слишком высоко, так что ему пришлось отрезать ногу, а

подобные раны чрезвычайно редко когда залечиваются. Пребравый и

превеселый был товарищ; он был прислан сюда из Балтийского флота

для практики и служил на нашем корабле, а потом был вместе с нами

в батальоне, откуда его взяли на батарею на другую дистанцию

несколько месяцев назад. Похороны были очень приличны; все

свободные от службы офицеры присутствовали, Павел Степанович нес гроб

до пристани, откуда мы повезли его на другую сторону бухты на

гребных судах. Приятно было видеть, что на похоронах простого

лейтенанта присутствует адмирал и не ради того, чтоб выставить себя,

а напротив, из участия к своей семье моряков. Я уверен, что никому

так не горько при виде убитого или раненого флотского офицера, как

Павлу Степановичу, который душою привязан ко всем нам...

...«Я вступил в город на третий день бомбардировки; представьте

себе, ка(гда услышал опять свист ядер, то стал гораздо покойнее, и мне

мой отпуск показался совершенным сном, потому что я увидел те же

лица и тот же Севастополь, какой я оставил несколько недель. Сперва

расскажу вам, как приняли меня мои начальники. Во-первых, я прямо

на перекладной явился к князю Горчакову, который, спросивши,

какими судьбами я прислан сюда, и узнавши, что я был уволен в отпуск

князем Меншиковым, велел мне обратно явиться в свой экипаж, От

него я отправился к начальнику штаба генерал-майору Семякину,

который долгое время со мной разговаривал и очень удивился моему

скорому возвращению; наконец, проговорив со мной около часа, он

отпустил меня, и, вышедши за дверь*, я слышал, как он хвалил меня

другому генералу. Уже поздно вечером я отправился к нашему

любимцу– Нахимову; он в это время находился у полковника Тотле-

бена, и я принужден был прождать его несколько часов в другой

комнате; наконец, когда он вышел, я к нему явился, и он вскрикнул от

радости. Первое, что он сказал, так это было: «Вы воротились из

отпуска, г. Лесли, очень рад, теперь хорошие офицеры мне нужны, и я

сделаю распоряжение, чтоб вас назначили на хорошую батарею».

Потом обратился к Тотлебену и сказал: «Каков молодец! Был в

отпуску и так скоро воротился назад, бравый офицер!» Потом он при

гласил меня ужинать к себе, и мы проболтали с ним до полуночи.

Смеясь, он сказал мне, что я опоздал всего только три дня, т. е, не

поспел к первому дню бомбардировки. Конечно, я ответил, что если

бы от меня зависело, то я бы непременно поспел во-время, но что

причиной этому дурная погода и лошади. Нахимов теперь сделан

командиром Севастопольского порта и главное лицо между флотскими

в Севастополе. Потом он меня отпустил, и я пошел на корабль спать.

На другой день я явился к своему экипажному командиру, и он гоже

обрадовался и удивился, что я приехал. Из всех этих приемов я

заключил, что все думали, что я воспользуюсь своим поручением и

пробуду дома несколько месяцев. Но вы знаете меня, чт1э я довольно

исправен по службе и опять также я фаталист и твердо верую в то, что

все, что ни делается, то к лучшему...

...Потеря наша гораздо меньше, нежели в первую бомбардировку;

много спасают теперь траверсы и блиндажи. Я могу вам верно сказать

потери флотских чинов за первые два дня, т. е. за 28 и 29-е числа, а

именно: в первый день 172 человека, а во второй – 190 человек.

Я видел это в рапорте у Нахимова. Это еще слава богу, потому что

неприятель выпускает страшное количество бомб и ядер. Первые две

ночи неумолкаемо бросали бомбы, и не было ни одной минуты, чтобы

в воздухе не рвалось несколько бомб, но теперь у них, кажется, запас

поистощился, потому что сегодня пальба слабее, но все-таки довольно

сильная. Кажется, офицеров флотских выбыло из строя до 10

человек, и все хорошие офицеры. Все думают, что бомбардировка

продолжится еще несколько дней и потом будет штурм, дай-то бог нам силы

отбить их. Войска идет к нам довольно, но поспеют ли они к штурму.

Впрочем, по моим расчетам, 2 полка должны быть в Севастополе

через 3 дня; авось до этих пор не будет штурма. Наши матросы,

несмотря на ежедневную убыль, нисколько не унывают духом. Когда

открылась бомбардировка, -to с двух редутов, на которых было жарче

всего, матросы просили офицера, который был прислан Нахимовым,

узнать, как там идут дела, поздравить Павла Степановича с открытием

канонады. Мне этот случай передал сам Нахимов. У нас здесь

говорят, что на-днях должен приехать Наполеон и что вследствие того и

открылась бомбардировка, чтобы несколько приготовиться к штурму»...

.

...Бывали дни, что на некоторых бастионах прислуга менялась

несколько раз, но не от усталости, а от' того, что перебивало всех.

Кажется, скоро начнут уже хулить нас, черноморцев', и будут говорить,

что худо делаем и худо деремся; тогда как у нас три четверти

офицеров и матросов уже выбыло из строя и в запасе уже никого нет.

Это всегда так бывает, сперва хвалят, а потом перестают да, кроме

того, стараются отыскивать дурные стороны. Ну, да бог с ними! Мы

чисты перед собой, и лучшее мнение для нас – это наших же

товарищей и наших начальников, т. е. моряков, а не других. Один Павел

Степанович может вполне оценить наши труды, и его отзывы о нас

и внимание, какое он оказывает нам, конечно, дороже всех мнений и

отзывов других»...

«...Видя, как выбывает каждый день из нашего флота,

подумаешь о его возобновлении и, рассуждая хладнокровно, увидишь, что

это не так-то легко сделать, тогда как, кроме Павла Степановича,

никого не осталось, да и тот, если будет продолжаться осада еще

несколько месяцев, навряд ли останется цел и невредим, потому что

нисколько не бережет себя и суется туда, где самый большой огонь»...

Исправляющий должность военного губернатора города

Севастополя и командира Севастопольского порта адмирал Нахимов

ходатайствует о распространении на гражданских чиновников, как состоящих

во всех управлениях и присутственных местах города Севастополя,

так и в Морском ведомстве при Севастопольском порте, высочайшей

милости, дарованной войскам, составляющим гарнизон города

Севастополя, относительно зачета им каждого месяца пребывания их в

Севастополе за год службы, по всем правам и преимуществам.

Ходатайство адмирала Нахимова имею счастье представить на

благоусмотрение вашего императорского высочества.

Генерал-адъютант князь Горчаков

Возведение новых траншейных батарей на весьма близком

расстоянии от нашей оборонительной линии вынуждает меня напомнить

необходимые предосторожности, исполнение которых я возлагаю на

особенную заботливость всех гг. частных начальников. В близком бою

первый выстрел решает половину дела, а потому внимательное

наблюдение при свете за открытием неприятельских амбразур послужит

ручательством, что мы не будем предупреждены ими. Сосредоточив

огонь преимущественно на ближайшие батареи, мы быстрым и метким

действием артиллерии должны сбить их и тогда уже действовать

по отдаленным с тем же хладнокровием и умеренностью, которые

в последнюю бомбардировку заслужили удивление даже

неприятелей; согласно разрешению г. командующего гарнизоном я

утверждаю для такого рода действий по 60 выстрелов на орудие,

рекомендуя гг. частным начальникам в случае нового бомбардирования

руководствоваться этим положением двое суток, по истечении котюрых

последующие обстоятельства укажут необходимые изменения в этом

распоряжении.

Близкий бой – единственное средство к решительной победе

на море – даст такой же результат на берегу и вознаградит

бдительность, опытность и искусство доблестных моряков-артиллеристов.

Адмирал Нахимов.

...Павел Степанович Нахимов продолжает разъезжать по

батареям, нисколько не стараясь отклонить от себя опасности от пуль,

которые кругом него постоянно летают, как пчелы какие-нибудь. Матросы

удивительно любят его: например, вчера он разъезжал по батареям,

и когда проходил с одного фаса на другой, только и слышно было:

«Наконец-то наш адмирал пришел на нас поглядеть, ведь когда

пройдет, словно царь, так и душе легче!» Я думаю для Павла Степановича

ничего не может быть приятнее, как слышать подобные отзывы и

любовь своих подчиненных, и, конечно, он может гордиться ими. Мы,

как уже привыкшие к неожиданностям, ждем и теперь, что вот-вот

опять откроется бомбардировка...

Лесные запасы Севастопольского порта, как известно вашему

сиятельству, совершенно истощены, а между тем нужды в лесе

продолжаются и постоянно возрастают; настоящее бомбардирование

вероятно еще более увеличит их, а потому я считаю обязанностью доложить,

что источником к удовлетворению этой надобности могут служить

рангоутные деревья и рангоуты мелких и затопленных судов, но

большая ценность этих деревьев, простирающаяся при некоторых

размерах от 100 до 500 рублей серебром за штуку, требует

обсуждения степени важности инженерных работ, для которых будет

употребляться такой высокой цены лес, испрашивая разрешения на

отпуск его и не имея надлежащих познаний по инженерной части, я

вынужденным нашелся обратить внимание ваше на изложенное выше

обстоятельство, дабы столь решительная мера не была бы

принесена в жертву для предметов несоответственной важности.

Адмирал Нахимов

Каждую секунду ожидать штурма, видеть, как войска стягиваются

и наполняют неприятельские траншеи, как туристы, желая

любоваться кровавой драмой, собираются толпой в английскую, ближайшую к

люнету, батарею – признаюсь, положение было самое не завидное для

того, кто должен был защищать редут; 125 человек команды и

надежда на помощь божию – вот были данные, на которых я полагал

защиту люнета.

Но вдруг невидимо господь послал люнету Павла Степановича,

который не задумался в эти критические минуты навестить тех,

которым совет его был необходим. Адмиралу сопутствовал адъютант его

лейтенант Фельдгаузен 2. В коротких словах передал я адмиралу

положение своего люнета и неизбежность штурма. Но все-таки он

приказал показать повреждения в артиллерии. Едва лишь прошло

пятнадцатое орудие, как доклад вахтенного офицера мичмана Харламова

о наступлении неприятеля заставил меня просить адмирала удалиться

и прислать подкрепления. Но, не внемля просьбе людей, адмирал,

обнажая кортик, вскочил на банкет. Просьбу я повторил во второй

раз и уверял его, что бесполезно его пребывание, но что можно

будет сделать для защиты редута, будет исполнено. Удивило немало

меня, однако, то, что адмирал в первый раз послушал убеждений. Не

раз случалось говорить ему при посещении люнета, когда он, взойдя

на банкет, довольно долго стоял открытым до половины груди.

Обыкновенно в ответ его словами были: «Сойдите сами, если хотите!»

Неприятель из Килен-балки ударил во фланг батареи Воронова,

начал обходить нас с горжи. Люнет мой открыл с левого фаса

картечный огонь, в верности оного невозможно ручаться: орудия стреляли

с подошвы амбразур, некоторые били без дульной части.

С приближением неприятеля батареи союзников сделали по люнету

общий залп и последний совершенно разрушили. Меня ранило в это

время камнем в правый висок, но я был еще в состоянии постоять за

себя. Штуцерная пуля прострелила мне ногу насквозь, лишив меня

возможности долее сопротивляться. Майор Щепетников сбит с горжи

и отступает. Пришлось и мне, наконец, сказать: «Заклепывай пушки!