Текст книги "Адмирал Нахимов"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

фрегата, а вместо нас назначили бы начальников, англичан или

французов, таких, одним словом, которые говорят, пожалуй, хорошо по-

русски, но не жили никогда в России. Будь они и отличные моряки,

а все ничего не выходило бы у них на судах; не умели бы

действовать они на наших матросов, вооружили бы их против себя

бесплодной строгостию или распустили бы их так, что ни на что не было

бы похоже. Мы все были в корпусе; помните, как редко случалось,

чтобы иностранные учителя ладили с нами; это хитрая вещь,

причина ей в различии национальностей. Вот вся беда наша в том

заключается, что многие молодые люди получают вредное направление от

образования, понимаемого в ложном смысле. Это для нашей службы

чистая гибель. Конечно, прекрасно говорить на иностранных языках,

я против этого ни слова не возражаю и сам охотно занимался ими в

свое время, да зачем же прельщаться до такой степени всем чуждым,

чтобы своим пренебрегать. Некоторые так увлекаются ложным

образованием, что никогда русских журналов не читают и хвастают этим;

я это наверно знаю-с. Понятно, что господа эти до такой степени

отвыкают от всего русского, что глубоко презирают сближение со

своими соотечественниками-простолюдинами. А вы думаете, что

матрос не заметит этого? Заметит лучше, чем наш брат. Мы говорить

умеем лучше, чем замечать, а последнее уже их дело; а каково

пойдет служба, когда все подчиненные будут наверно знать, что

начальники их не любят и презирают их? Вот настоящая причина того,

что на многих судах ничего не выходит и что некоторые молодые

начальники одним только страхом хотят действовать. Могу вас

уверить, что так. Страх подчас хорошее дело, да согласитесь, что

ненатуральная вещь несколько лет работать напропалую ради страха.

Необходимо поощрение сочувствием; нужна любовь к своему делу-с,

тогда с нашим лихим народом можно такие дела делать, что просто

чудо. Удивляют меня многие молодые офицеры: от русских отстали,

к французам не пристали, на англичан также не похожи; своим

пренебрегают, чужому завидуют и своих выгод совершенно не

понимают. Это никуда не годится!

Павел Степанович вспыхнул; яркий румянец покрыл его лицо, и

он быстро начал мешать ложкой в супе.

Эта мысль, удивившая меня тогда еще больше той, которая ей

предшествовала, сменилась скоро другими впечатлениями и не долго

держалась в голове; в одно ухо вошла, а из другого вышла. Но

когда эхо Синопского боя долетело до этих самых ушей, когда весь

мир был поражен неслыханным в истории фактом – истреблением

крепости и значительной эскадры в несколько часов полдюжиной

парусных линейных кораблей, тогда возобновилась в уме моем

давно забытая мысль и отозвалась в сердце каким-то упреком.

В Нахимове могучая, породистая симпатия к русскому человеку

всякого сословия не порабощалась честолюбием; светлый ум его

не прельщался блеском мишурного образования, и горячее

сочувствие к своему народу сопровождало всю жизнь его и службу.

Неужели мы будем приписывать одной сухой науке успех победы,

зависевший от энергической деятельности множества людей?..

Потеря Нахимова была громовым ударом для всех защитников

Севастополя. Здесь не место касаться важных заслуг, оказанных

им флоту. Они слишком хорошо известны нашим морякам, которые

знают, что Нахимов, более чем кто-либо, содействовал выработке

типа русского моряка и развитию в Черноморском флоте того

геройского духа, который так блистательно выказался в войну 1854—

1856 годов. В этом отношении его справедливо называют Джерви-

сом русского флота.

Но мы коснемся несколько подробнее заслуг, оказанных

доблестным адмиралом при обороне Севастополя. Все, имевшие счастье

близко знать Павла Степановича, не могли не понять, какое величие

души, какой сильный характер таил он в себе под своим скромнылг

и простодушным наружным видом. Нахимов не имел никаких

личных интересов, он был чужд всякого эгоизма и честолюбия. Для

него его собственное «я» решительно не существовало. Все его

мысли и действия были направлены постоянно и исключительно на

общую пользу, на неутомимое служение отечеству. В этом

отношении его можно сравнить только с героями древности, так как онет

изображены Плутархом, потому что в действительной жизни едва ли

кому из знавших Павла Степановича удалось встретить другую

такую же высокую и светлую личность.

Нахимов ежедневно обходил оборонительную линию, презирая

все опасности. Своим присутствием и примером он возвышал дух

не только в моряках, благоговевших перед ним, но и в сухопутных

войсках, также скоро понявших, что такое Нахимов. Всегда

заботливый к сохранению жизни людей, адмирал не щадил только

самого себя. Так, например, во время всей осады он один только

всегда носил эполеты, делая это для того, чтобы передать

презрение к опасностям всем своим подчиненным. Никто лучше него не

знал духа русского простолюдина, – матроса и солдата, – не

любящего громких слов, потому он никогда не прибегал к красноречию,

но действовал на войска примером и строгим требованием от них

исполнения служебных обязанностей. Он всегда первый являлся на

самые опасные места, где наиболее нужны были присутствие и

распорядительность начальника. Опасаясь опоздать, он даже ложился

спать ночью, не раздеваясь, чтобы не терять ни одной минуты на

одевание. Что касается административной деятельности адмирала

во время обороны, то не было ни одной части, о которой не

заботился бы он более всех. Он сам всегда приходил к другим

начальникам, хотя бы и к младшим в чине, для того, чтобы узнать, нет

ли каких-либо затруднений, и предложить им свое содействие.

В случае несогласия между ними он всегда являлся примирителем,

стараясь направить всех и каждого единственно на служение общему

делу. Раненые офицеры и нижние чины не только находили в нем

опору и покровительство, но всегда могли рассчитывать на помощь

из его собственного небогатого кармана.

Вот слабый очерк того, чем был Нахимов для Севастополя. Со

смертью его все защитники Севастополя, от генерала до солдата,

почувствовали, что не стало человека, при котором падение

Севастополя было почти немыслимо.

П. С. Нахимов был тип моряка-воина, личность вполне идеаль-

ная, а потому и трудно доступная пониманию, в особенности в

нашем русском обществе, совершенно чуждом всего, что касается

моря. С самых молодых лет, служа для товарищей и подчиненных

образцом правды, чести, строгого исполнения долга и выслеживаг

ния пользы дела, он всю жизнь отдал своему призванию. Доброе,

пылкое сердце; светлый, пытливый ум; необыкновенная скромность

в заявлении своих заслуг. Он умел говорить с матросом по душе,

называя каждого из них при объяснении друг, и был

действительным для них другом. Преданность и любовь к нему матросов не

знали границ. Всякий, кто был на севастопольских бастионах, помнит

необыкновенный энтузиазм людей при ежедневных появлениях ад-

мирала на батареях: истомленные до-нельзя матросы, а с ними и

солдаты воскресали при виде своего любимца и с новой силой

готовы были творить и творили чудеса. Это лучшая черта к

характеристике Нахимова и лучшая оценка его нравственных достоинств.

Матрос простодушен, но умел ценить этого человека и любить его

по его качествам. Нам, воспитанным в другой среде, не всегда

выпадает талант понять матроса или солдата и овладеть им; надо

иметь много личных достоинств, чтобы уметь найти в такой полноте

это дорогое чувство преданности подчиненных. Это секрет, которым

владели немногие только избранники и который составляет душу

войны.

Я служил под флагом П. С. Нахимова на корабле «Ягудиил»

три месяца юнкером, делая первую кампанию, и командовал его

гичкой. Всегда на грот-марсе или возле адмирала я постоянно, весь

день, бывал на палубе, как и адмирал, и никогда не видел, чтоб

сн вышел из себя, кричал, топал и т. п.; всегда справедливый,

ровный, спокойный, но быстрый в своих движениях, он краснел только,

когда сердился, и в то время заметно сдерживал себя и говорил

медленнее. В продолжение этих трех месяцев, замечая от всех, в

кают-компании и наверху, беспредельное уважение к слову

адмирала и необыкновенную преданность к нему матросов, я, конечно,

не мог найти границ своего удивления к его достоинствам; каждое

его слово, сказанное мне лично, глубоко ложилось в мою душу и

вспоминается теперь, хотя с тех пор прошло 20 лет. Впоследствии,

во время осады, случай опять толкнул меня близко к адмиралу, и,

состоя в его штабе, я имел возможность поверить свои первые о нем

впечатления; я остался верен своему взгляду и навсегда сохраню

благоговейное воспоминание о нем, как о разумном, ласковом

начальнике и необыкновенно симпатичном человеке.

П. С. Нахимов был большого роста, несколько сутуловатый

и не тучный; всегда опрятный, он отличался свежестью своих

воротничков, называвшихся у черноморцев «лиселями»; наружная

чистота, любимая им во всем, соответствовала его высоким

нравственным качествам; скуластое, живое лицо выражало всегда

состояние духа, а мягкие голубые глаза светились добром и смыслом;

характер энергический и вполне понятный морякам; человек

высоких талантов и притом хорошо образованный и много читавший.

П. С. Нахимов пользовался большим доверием М. П. Лазарева,

с которым он познакомился в молодых летах и под командою

которого служил в кругосветном плавании на фрегате «Крейсер» и в на-

варинскую кампанию на корабле «Азов». За Наваринское

сражение он получил георгиевский крест и чин капитан-лейтенанта.

Потом, командуя в Балтийском море фрегатом «Паллада», он считался

замечательным командиром. Старики наши до сих пор

рассказывают необыкновенный случай, наделавший в свое время много шума:

как молодой капитан «Паллады», плавая в эскадре адмирала

Беллинсгаузена, поднял своему адмиралу сигнал: «Флот идет к

опасности» и в то же.время поворотил, не ожидая приказаний; пока

адмирал поверил свое место и сделал ' сигнал флоту поворотить, ко-

рабль «Арсис» был уже на камнях *. Лазарев вызвал Нахимова

б Черное море как старого друга и надежного помощника и

поставил его образцом для черноморцев.

Вице-адмирал В. А. Корнилов был человек иного склада.

Живой, пылкий, горячий, с блестящими талантами, он, с увлечением

принимаясь за всякую деятельность, работал до истощения и был

разностороннее Нахимова, зато не был так глубок в морском деле.

При своих замечательных административных способностях он был

хороший, опытный моряк и достойный адмирал, но далек был от той

типичности, которая выработалась в Нахимове при исключительном

морском направлении последняго. Нахимов охотно подчинялся

первенству Корнилова в последнее время в ежедневной деятельности

по устройству флота и защиты Севастополя, подчинялся столько же

по своей прямодушной скромности, как и по сознанию высоких

достоинств и полезных действий Корнилова. С своей стороны,

Корнилов умел понимать эту уступчивость Нахимова и, ценя в нем, по

справедливости, редкие морские дарования, сознавал

неподражаемость Нахимова во всем, что касается моря и боевой жизни на нем,

и уступал ему на этом поле. Вот причина редкого согласия и

честного единодушия, ознаменовавшего совокупную деятельность сопер-

ничествовавших в славе адмиралов и доставившего нашей истории

блестящие страницы Синопа и Севастополя.

«С.-Петербургские ведомости», 1868, 26 января.