Текст книги "Веселие Руси. XX век"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

II. Загул во всероссийском масштабе

Глава 4
Первая мировая и первач

В.Л. Телицын

Мобилизация по-русски

Наиболее устойчивая тяга соотечественников к спиртному как иллюзорному средству избавиться от тягостной действительности всегда обнаруживалась в кризисные времена, насыщенные войнами, бунтами и революциями; времена, характерные разрушением старого строя и не вполне осознанным устроением нового порядка.

Первая мировая война вырвала из обычного уклада жизни миллионы россиян, которые не на один год оказались вне привычной среды обитания, утратили связь с родиной, семьей, привычку к созидательному труду. Огромная часть наиболее активного населения превратилась в солдат. А что такое солдат? – спрашивал Достоевский. Солдат – «мужик порченый». Крестьянин становился воителем, который ценой своей жизни был обязан защищать родину и в этом случае ожидал от признательного отечества списания всех прошлых и нынешних грехов.

«На второй день Нового года, – записал в своем дневнике Михаил Пришвин, – брали ратников, стон, рев, вой были на улице, женщины качались и падали в снег, пьяные от слез. И вот, как он отстранил их и сел в сани, в этом движении и сказался будущий воин: отстранил и стал тем особенным существом, в какое превращается мужик на позициях»[228]228
  Пришвин М.М. Дневники. 1914–1917. М., 1991. С. 119.


[Закрыть].

Уже первые проводы мобилизованных летом 1914 года обернулись серьезными беспорядками, вызванные чрезмерным употреблением спиртных напитков. И ничего необычного в этом не было. Испокон веков проводы на военную службу сопровождались обильным возлиянием: пили за «защитников Отечества», «за родителей», «за счастливое возвращение домой», «на посошок» и проч. К мобилизационному пункту призывников доставляли уже в невменяемом состоянии. Все это «под копирку» повторилось и летом 1914-го, когда на запад уходили первые эшелоны с маршевыми ротами. А так как далеко не всем было суждено вернуться обратно, то новобранцы, стараясь не думать о недалеком будущем, заливали тоску безмерным количеством спиртного. Лавки, расположенные в радиусе двух-трех верст от призывного пункта резко увеличивали выручку, сбывая все – от дешевого вина до дорогостоящих сортов водки. Алкоголь не только придавал призывникам уверенность в своих силах, но и повышал их агрессивность, что отражалось на всплеске бунташных настроений, направленных не только против извечно ненавидимого начальства, но и против соседей, особенно тех, чьи мужья и сыновья по каким-либо причинам оставались пока дома.

Отчасти стихийные выступления объяснялись психологическими мотивами. Первой реакцией масс на войну были «разгул» и «пьяные погромы». Но, с другой стороны, вековая традиция отношения общества к рекрутам как к «пушечному мясу», как к скоту, идущему на убой, порождала обильно залитые спиртным проводы, воспоминания о которых еще долго жили в памяти мобилизованных[229]229
  Революционное движение в армии и на флоте в годы первой мировой войны. М., 1966; Канищев В.В. Русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Погромное движение в городах России в 1917–1918 гг. Тамбов, 1995; Канищев В.В., Мещеряков Ю.В. Анатомия одного мятежа. Тамбовское восстание 17–19 июня 1918 года. Тамбов, 1995; Телицын В. Феномен русского провинциального бунтарства: традиции, доктрины и утопии (первая четверть ХХ века) // Studia Slavica Finlandensia. T. XVII. Helsinki, 2000.


[Закрыть].

Как писал российский историк М.М. Карпович, война «застигла Россию в самое неудачное время, когда каждая частица ее энергии нужна была для внутреннего переустройства. Война оборвала ее политическое, экономическое и культурное развитие; возложив непосильное бремя на империю прежде, чем та успела встать на новый и более прочный фундамент»[230]230
  Цит. по: Пушкарев С.Г. Россия 1801–1917: власть и общество. М., 2001. С. 574. (См. также: О влиянии войны на некоторые стороны экономической жизни России. Пг., 1916.)


[Закрыть].

Первые сообщения о «пьяных беспорядках» потребовали применения самых решительных мер для предотвращения еще больших бесчинств. Фиксировались многочисленные случаи пьяных драк между призывниками и их родными, прибывающими из разных деревень, враждующих между собой: «Приходилось стрелять в воздух для построения пьяных резервистов», – вспоминал один из свидетелей[231]231
  Цит. по: Мак-Ки Артур. Сухой закон в годы Первой мировой войны: причины, концепция и последствия введения сухого закона в России. 1914–1917 гг. // Россия и Первая мировая война. (Материалы международного научного коллоквиума). СПб., 1999. С. 152; Оськин Д.Р. Записки солдата. М., 1929. С. 38.


[Закрыть].

Введение «сухого закона»

17 июля 1914 года последовало распоряжение о запрете продажи спиртного на время проведения мобилизации. Кроме того, цена ведра водки была повышена на два рубля, а крепость ее понижена до 37 градусов[232]232
  Курукин И.В., Никулина Е.А. Государево кабацкое дело. Очерки питейной традиции в России. Рукопись. С. 178.


[Закрыть]. Вино в северо-западных губерниях России вместо 46 копеек за бутылку стало стоить 64 копейки[233]233
  Дневник тотемского крестьянина А. А. Замараева. 1906–1922 годы / Публикацию подготовили В.В. Морозов и Н.И. Решетников. М., 1995. С. 88.


[Закрыть]. В восточных районах страны цены на алкогольные напитки выросли в два-три раза и стали «не по карману» большинству российских обывателей, которые оказались перед выбором: либо сокращать бюджет за счет покупки дорогих напитков, либо «переключиться» на суррогаты и «самопал».

На местах пошли дальше, решив складировать винные запасы в одном, хорошо охраняемом месте. При перевозке в такие места вино и спирт прятали, тщательно закрывая повозки брезентом – не дай Бог, жаждущая веселия людская масса учует, что здесь транспортируется. Зато охрана подобных караванов непременно пользовалась преимуществами своего положения и, согласно служебным донесениям, частенько прибывала к месту назначения пьяной. Однако в конце концов местная публика «просекала», в чем дело, и начинала возмущаться и требовать открытия винных лавок. В этой связи приводили в пример соседние уезды и губернии, в которых, по слухам, лавки открывались при проходе запасных. Ситуация накалялась, и от представителей властей требовались серьезные дипломатические усилия, чтобы предотвратить погромы. Из отчетов об «операциях по вывозу вина» также следовало, что по пути перевозки алкогольной продукции стражники иногда сбывали ее крестьянам местных деревень, а те, «в качестве жеста доброй воли», угощали своих добродетелей[234]234
  «…Не отпускать ни одной капли!..» // Родина. 1999. № 11. С. 73.


[Закрыть].

Несмотря на все усилия местных властей, мобилизованные находили спиртное, выплачивая за водку любые суммы, и прибывали в места сбора уже «навеселе». Все увещевания, предупреждения, что даже доставка мобилизованных к вокзалам, железнодорожным составам и вагонам может обернуться травмами и даже гибелью плохо координирующих свои действия защитников Родины, ни к чему не привели. Мобилизованные продолжали пить, даже уже сидя в теплушках. О последствиях сообщали местные власти: в начале августа 1914 года в Пермской губернии при погрузке и отправлении воинских составов пострадало пять человек, в Чите – шестеро, в Казани – пятеро, в Одессе – двое. В Пермской губернии вспыхивали беспорядки, когда полиция стремилась успокоить пьяных новобранцев и провести организованную отправку в места сбора. В ряде уездов Вятской губернии призывники, после того как им отказались продавать водку в станционных буфетах, разгромили здания железнодорожных станций и жестоко избили буфетчиков и железнодорожных служащих.

22 августа 1914 года последовал новый указ российского императора: «существующее воспрещение продажи спирта, вина и водочных изделий для местного потребления в империи продлить впредь до окончания военного времени»[235]235
  Вестник трезвости. 1914. № 236. С. 32; № 237. С. 6, 12.


[Закрыть].

Указ был направлен на то, чтобы ни у кого не возникало сомнений в серьезности намерения властей «блюсти» гражданскую нравственность, особенно в условиях чрезвычайного времени, когда каждый человек на счету. Появление подобного документа можно было только приветствовать, но зерна «трезвого образа жизни» упали на взрывоопасную почву. Введение подобных распоряжений, регламентирующих жизнь миллионов граждан, мало кого могло оставить равнодушным. Этот аспект, судя по всему, разработчики указа вообще не учли, и потому оказались в проигрыше.

Начало «сухого закона» предвещало мало хорошего. Тол – пы, в основном запасных солдат, продолжали упражняться в атаках на винные магазины и кабаки – пострадало примерно 230 питейных заведений в 35 губернских и уездных городах. Резервисты останавливали транспорты со спиртом и заставляли сопровождающих продавать водку толпе под страхом разграбления. Начальник полиции Донской докладывал, что приказал стрелять по толпе, чтобы «отрезвить рабочих». Только пермский губернатор обратился к вышестоящим инстанциям с просьбой разрешить продажу алкоголя хотя бы два часа в день во избежание «кровавых столкновений». Конечно, причиной этого взрыва беспорядков была не только жажда призывников. На сборных пунктах не хватало припасов и мест для ночлега войск, а также призывники волновались о будущем своих семей. Пьянство рассматривалось как опаснейшая угроза мобилизации и стабильности в стране, водка была неотделима от традиционного ритуала проводов в армию, как и в других странах[236]236
  Мак-Ки Артур. Указ. соч. С. 152. См. также: Фаресов А. И. Народ без водки (Путевые очерки). Пг., 1916; Беркевич А.В. Крестьянство и всеобщая мобилизация в июле 1914 // Исторические записки. 1947. № 23.


[Закрыть].

Ряд современных авторов считают, что запрет 1914 года по сути был мерой вынужденной и временной. Первоначально распоряжение о прекращении в России продажи алкоголя было дано лишь на время проведения мобилизации. Был учтен печальный опыт мобилизации 1905 года, когда запасные громили монополии и винные склады. Аналогичные временные запреты в той или иной форме были проведены практически во всех воюющих странах, однако Россия в этих антиалкогольных мероприятиях пошла, пожалуй, дальше многих. Правительство, очевидно, вспомнило заявление японских полководцев, что победу им обеспечил царствующий в России кабак.

Вряд ли русское правительство всерьез отнеслось к словам германского императора Вильгельма о массовом пьянстве и разврате в рядах русской армии и, уж тем более, к выводам японских полководцев о роли русских кабаков в качестве своеобразной «пятой колонны». Просто правительство стремилось учесть и ограничить всевозможные негативные факторы, в том числе и те, которые формировались национальными традициями[237]237
  См.: Первушин С.А. Массовый алкоголизм и борьба с ним. Казань, 1916; Канель В.Я. Алкоголизм и борьба с ним. М., 1914.


[Закрыть].

Правительству нужно было, кроме того, смягчить недовольство производителей винной продукции из-за сокращения производства и прибылей. О левых доходах винокуры, естественно, умалчивали. Компенсация от правительства винокурам к сентябрю 1917 года составила 42 млн рублей[238]238
  Бородин Д.Н. В защиту трезвости (по поводу домогательств пивоваров и виноделов). Петроград, 1915.


[Закрыть]. Необходимо было наладить хранение произведенного спирта, его учет при плановом распределении в первую очередь – на нужды оборонной промышленности, медицинских учреждений и армии.

«Уже произведенная продукция оставалась в целости на складах и периодически сбывалась по особым разрешениям Министерства финансов. Тысяча с лишним заводов была перепрофилирована на изготовление денатурата и других изделий для нужд армии и промышленности»,[239]239
  Курукин И.В., Никулина Е.А. Государево кабацкое дело. Очерки питейной традиции в России. Рукопись. С. 178.


[Закрыть] – так отмечают современные историки.

Итак, все вопросы, связанные с распределением этой твердой «жидкой валюты» – спирта – переходили к финансовому ведомству, на плечи которого легла трудная задача по распределению бюджетных средств в условиях глобального военного конфликта[240]240
  Никитский А. Милитаризм и алкоголизм (по поводу бюджета 1914 г.) // Современник. 1914. № 4.


[Закрыть]. Чиновникам Минфина были поручены вопросы, далекие от их компетенции, как, например, производство денатурата. Более или менее четкие указания были спущены на места. Согласно «требованию губернатора» и распоряжению управляющего акцизными сборами по Костромской губернии, акцизному надзирателю 1-го округа следовало позаботиться о скорейшем вывозе вина из казенных лавок округа на винные склады с тем, чтобы операция эта была закончена к 1 октября. Перевозка вина должна была производиться с возможной осторожностью под охраной продавцов или контролеров при участии, в опасных случаях, и чинов полиции. В городских лавках надо было оставлять запасы вина и спирта, достаточные для удовлетворения спроса на технические и, в особенности, на лечебные нужды[241]241
  «…Не отпускать ни одной капли!..» // Родина. 1999. № 11. С. 73.


[Закрыть].

Однако так и осталось неясным, кто и по какой методе определял «спрос» спирта (потребность в нем, как показало время, возрастала не то что с каждым месяцем, а с каждым днем). Отдельный уездный исправник самостоятельно определял размеры «стратегических резервов». Не везло тем, на чьей территории не было хотя бы плохоньких мощностей по производству спирта, но зато в большом выигрыше оказывались «спиртопроизводящие» уезды и губернии. Причем исправники создавали и теневые резервы, доходы от реализации которых шли, как правило, в их карманы и карманы их приближенных[242]242
  Никитский А. Милитаризм и алкоголизм…


[Закрыть].

Последствием передачи спиртного вопроса финансовому ведомству стало и распоряжение об «исключительном праве продажи спиртного для ресторанов первого разряда и аристократических клубов». Здесь, скорее всего, возобладало стремление не задеть тот круг лиц, к которому принадлежали правительственные чины, – ведь «перворазрядные рестораны и аристократические клубы» были сконцентрированы в столице (даже в Москве подобного рода заведения можно было пересчитать, что называется, «по пальцам»). Учитывались и другие факторы: узкий круг лиц – завсегдатаев ресторанов и клубов, падение платежеспособности населения, сокращение объемов продаваемого спиртного, рост цен и другое.

«Пить или не пить?»

В августе 1914 года правительство после долгих дебатов и размышлений пошло на разрешение продавать виноградное вино (не более 16 градусов), а в октябре – и пиво. Этим пытались ограничить потребление крепких и недоброкачественных спиртных напитков. Уже в конце осени – начале зимы 1914 года показатели объемов производства этих напитков поползли вверх, но через полгода кривая продаж «ушла» вниз. Причины падения популярности этих напитков крылись и в росте цен, и в падении качества, и в стремлении народа к более крепкому и, одновременно, более дешевому питью.

Особым распоряжением торговля спиртным допускалась и в районах боевых действий[243]243
  Вестник трезвости. 1915. № 238. С. 1; 1916. № 260–261. С. 9; Курукин И.В., Никулина Е.А. Указ. соч. С. 178.


[Закрыть]. Исходили из простого соображения: надо подавить страх солдата перед атакой и возможной смертью, повысить ему уровень адреналина в крови. Но государственная машина оказалась тихоходной, лакуны заполняли предприимчивые частные торговцы, торговавшие, благодаря полученным (за взятку) разрешениям или из-под полы. Цены, как правило, устанавливались произвольно, барышами делились с военным и гражданским начальством. Неповоротливая чиновничья машина оказывалась очень расторопной, если вставал вопрос о «живых» деньгах, тем более получаемых с такой быстротой и легкостью, с какой создавались «пьяные» деньги. Администрация не прилагала никаких усилий к получению прибыли – прибыль сама текла к ней, причем в карман, а не в казну, что не могло не радовать падких на левые доходы чиновников.

«Борьба» государства с алкоголем продолжалась с переменным успехом[244]244
  См.: Первушин С.А. Массовый алкоголизм и борьба с ним. Казань, 1916; Канель В.Я. Алкоголизм и борьба с ним. М., 1914.


[Закрыть]. Согласно положению Совета министров от 10 октября 1914 года, «волостным, гминным, станичным, сельским, хуторским, аульным или заменяющим их сходам и сборам, а в городах и посадах – городским или заменяющим их учреждениям» разрешалось «возбуждать, установленным порядком, выраженные в законно состоявшихся постановлениях и приговорах, ходатайства о воспрещении в состоящих в их ведении местностях, а также на расстоянии ста саженей от границ означенных местностей, продажи крепких напитков»[245]245
  Вестник трезвости. 1915. № 243. С. 1; Курукин И.В., Никулина Е.А. Указ. соч. С. 178–179.


[Закрыть].

Первыми на инициативу откликнулись Петроградская и Московская городские думы, добившись полного прекращения продажи «всяких спиртных напитков до окончания призыва новобранцев». К концу февраля 1915 года правом ходатайства о запрещении виноторговли использовались лишь 98 губернских и уездных земств и 346 городов, что составляло по России 22 % и 50 % соответственно[246]246
  Запорожченко В.Г., Гаплыков А.В. Указ. соч. С. 45.


[Закрыть].

Значит, почти 80 % всех земств и половина всех российских городских центров (через своих выборных) придерживалась иной позиции – разрешить продажу спиртного. Это не могло не печалить просвещенные слои общества, делавших выводы о неискоренимости дурных российских привычек и их пагубном влиянии на судьбы страны в столь тяжелое время. Гневные письма с подобного рода умозаключениями шли в либерально настроенную печать, и та откликалась подобными же сентенциями. Во многих городах сложилось настоящее противостояние исполнительной и представительной властей, которые обвиняли друг друга во всех грехах – от растления общества до предательства Родины. Успокаивало одно – до прямых физических столкновений дело не доходило.

«В некоторых регионах земства предприняли попытку оставить открытым только одно питейное заведение или крайне ограничить время ежедневной продажи спиртного. В течение нескольких месяцев калужский, уфимский и харьковский губернаторы сопротивлялись полному запрету на торговлю спиртным, а уфимский губернатор с жаром доказывал, что только легальная торговля вином и пивом предотвратит распространение опасных суррогатов. Хотя винная торговля пользовалась поддержкой в южных губерниях, где виноградарство играло заметную роль в экономике, и тут многие села и города высказались за ее запрещение»[247]247
  Мак-Ки Артур. Указ. соч. С. 154.


[Закрыть].

Отсутствие единства в подобных вопросах могло обернуться опасными последствиями и быть использовано радикальными партиями. Например, большевики умело критиковали любые распоряжения российского правительства: и те, которые ограничивали продажу спиртного, и те, которые фиксировали некоторые государственные «поблажки». Первые за то, что якобы «под предлогом борьбы с алкоголизмом громили легальные общественные структуры, разоблачающие антинародную политику царизма»; вторые – за то, что «правительство не отказывалось от желания отвлечь народ с помощью пьянства от классовой борьбы»[248]248
  См. например: Канель В.Я. Алкоголизм и борьба с ним. М., 1914; Первушин С.А. Массовый алкоголизм и борьба с ним. Казань, 1916.


[Закрыть].

Сопротивление введению в жизнь антиалкогольных распоряжений центральных властей и местных представительных структур оказывали все – от губернаторов до владельцев питейных заведений. Упор делали на русские традиции, а также на необходимость в тяжелое для общества время расслабиться, хотя бы на несколько часов уйти от реальности. Особо подчеркивались те потери, которые понесет бюджет в случае свертывания продаж спиртных напитков, а также все увеличивающиеся расходы на военные нужды и набирающий силы процесс инфляции (когда бюджетные «дыры» затыкались не весомыми российскими рублями, а «нажимом» на печатный станок на монетном дворе).

Первые плоды

И все же первые ограничительные меры дали свои результаты. Если в январе-июле 1914 года было продано 5 400 000 ведер, то в августе-декабре того же года всего 700 000 ведер спиртного[249]249
  Михайлов И.И. Государственные расходы и доходы России во время войны. Пг., 1917. С. 26; Курукин И.В., Никулина Е.А. Указ. соч. С. 179.


[Закрыть]. Даже если к этому количеству добавить спиртное, произведенное и проданное нелегально (по свидетельствам знающих людей, нелегальные объемы конкурировали с объемами легально реализуемой продукции), то количество ведер не поднимется выше 1,5 млн. Сокращение продаж заметно уменьшило финансовые поступления в бюджет, но, вместе с тем, сократило количество нетрезвых граждан на улицах российских городов, сел и деревень. Это считалось безусловно положительным фактом, особенно в среде околокадетской и около-октябристской публики.

Последнее не осталось без внимания со стороны столичных и провинциальных журналистов и дало повод для романтических проектов ряда депутатов Государственной думы. Проект закона «Об утверждении на вечные времена в Российском государстве трезвости» (его внесли крестьянские депутаты И.Т. Евсеев и П.М. Макогон) в 1915 году поступил на рассмотрение в IV Государственную думу, через год был принят, далее поступил для утверждения в Государственный совет, где и замер «под сукном»[250]250
  Воронов Д.Н. Алкоголь в современном быту. М.-Л., 1930. С. 37; Курукин И.В., Никулина Е.А. Указ. соч. С. 179.


[Закрыть]. Попытки историков 1920-х – 1930-х годов обнаружить хотя бы копию этого документа, не увенчались успехом. Скорее всего, документ был уничтожен в революционные дни 1917 года.

Депутаты Евсеев и Макогон поддались влиянию пишущей братии: на самом деле уменьшилось, вероятно, не количество пьяных, а количество мужчин в тылу. Количество пьющих женщин, стремящихся «утопить в вине» свое горе – гибель мужа или детей на фронте, недостаток самого необходимого для обеспечения семьи, – значительно увеличилось, но женщины предпочитали пить незаметно даже для соседей и не выказывали пьяную удаль перед публикой[251]251
  См.: Школа трезвенных работников в семье // В борьбе за трезвость. 1915. № 9-10.


[Закрыть].

Официальная статистика праздновала некоторые результаты наступления на пьянство, начавшегося во второй половине 1914 года: «Прекращение продажи спиртных напитков оказало самое лучшее влияние на производительность рабочих, их поведение и сокращение прогульного времени», – так говорили предприниматели и работодатели. По мнению правительственных чиновников, прогулы сократились на 23 %, а производительность труда в промышленности выросла в среднем на 5–7%[252]252
  Вопросы финансовой реформы в России. М., 1916. Т. 2. Вып. 1. С. 13, 48, 52; Курукин И.В., Никулина Е.А. Указ. соч. С. 179.


[Закрыть]. Показатели, конечно, мизерные, но, учитывая особенности времени – мировая война набирала обороты и требовала все больших жертв и укрепления дисциплины, – стоит отметить, что прогресс в борьбе с пьянством все-таки был[253]253
  Первушин С.А. Указ. соч. С. 123.


[Закрыть]. Однако никто не задумался о закреплении на отвоеванных рубежах и развитии успеха. Общественность упивалась даже самыми малыми достижениями, воспринимая их как нечто фантастическое и неправдоподобное. По поводу сокращения прогулов и роста производства писались многочисленные статьи, произносились доклады, составлялись приветственные адреса… Все, как и всегда, спустили в словесный поток.

В сентябре 1916 года Совет министров России запретил производство спирта на всех винокуренных заводах. И эта мера ударила в первую очередь по самому государству, правильнее сказать, по государственному карману. В 1916 году казенная монополия на водку принесла всего 51 млн рублей, чуть более 1,5 % бюджета[254]254
  Вестник трезвости. 1916. № 262–263. С. 30.


[Закрыть]. Убытки – колоссальные, бюджет страны, и без того обескровленный военными расходами, трещал по швам. Казалось, еще немного, и бюджетные прорехи придется покрывать иностранными кредитами, что вызвало бы обвал российского рубля, отставку российского правительства и падение престижа России среди союзников.

Но левое крыло представительных структур власти усматривало в сокращении пьяных денег определенный прогресс, настаивая на еще большем сокращении этой статьи дохода, не предлагая, однако, ничего взамен[255]255
  Никитский А. Милитаризм и алкоголизм.


[Закрыть]. Здесь уже «первую скрипку» играл пресловутый радикальный принцип: главное – достичь желаемого, а после – «хоть потоп». На эту особенность «левых» указывали умеренные периодические издания и представители правительственных кругов, прекрасно понимающие, во что может вылиться политическая упертость.

Позиция «левых» была усилена также общественным мнением, сложившимся в ряде передовых стран – союзников по антигерманскому блоку. В 1915 году Государственная дума получила от сената Соединенных Штатов Америки запрос – на официальном уровне – с просьбой поделиться опытом по проведению в жизнь «сухого закона». В конце того же года группа американских общественных деятелей посетила ряд приволжских городов, внимательно вслушиваясь в объяснения борцов за трезвость, конспектируя едва ли не каждое сказанное ими слово.

Но, что примечательно, реализуя свой вариант «сухого закона» на практике, американцы ничего не переносили на свою почву из опыта россиян. Однако даже их собственные технологии в этой сфере обернулись не общественной эволюцией, а вспышкой криминала, стремившегося наварить капитал на ставшем теневым бизнесе. Не совсем удачные результаты по введению в США «сухого закона» досконально изучался в России позже – в 20-е годы, когда советская власть сама рискнула запретить продажу спиртного, и тот факт, что Петроград-Ленинград не превратился в аналог заокеанского Чикаго, есть результат осторожного подхода к американскому опыту.

Другое дело, как реагировали на введение «сухого закона» различные слои населения, в первую очередь – в России.

«Сухая» деревня

Замечено, что широкие исследования, проведенные по всей стране в первые два года запрета (анкетными опросами были охвачены огромные районы страны: Пензенская, Полтавская, Екатеринославская, Нижегородская, Костромская, Харьковская, Московская и ряд других губерний), зафиксировали целый ряд интересных зависимостей. Так оказалось, что деревня, населению которой пришлось перейти практически к полному воздержанию от потребления спиртного, в целом легче переносит запрет, чем город. Даже домашние животные повеселели[256]256
  Такала И.Р. Указ. соч. С. 170; Курукин И.В., Никулина Е.А. Указ. соч. С. 180.


[Закрыть].

В деревне неожиданно обнаружился спрос на тракторы, селекционное зерно и скот. Увеличились объемы продаваемых удобрений, сельскохозяйственного инвентаря, агрономической литературы, выросло число создаваемых кооперативных обществ. Поскольку в условиях войны товарный спрос не мог быть в полной мере обеспечен, так как большая часть предприятий перешла на производство вооружения и обслуживание армии, то увеличились вклады в сберегательные кассы. С августа 1914 по апрель 1915 года деревенские вклады выросли на 261, 7 млн рублей, тогда как за тот же период прошлого года – только на 6, 5 млн.

Постепенно менялся образ жизни: по данным анкет, расходы на свадьбы и праздники перестали быть столь разорительными, сократившись в десять-пятнадцать раз только за счет спиртного. Повсеместно отмечалось снижение хулиганства, улучшение семейных отношений, пробуждение тяги к знаниям, особенно прикладным, усилился интерес к общественным делам. Старшие возрастные группы труднее переносили запрет, процент пьющих здесь всегда был выше, чем среди молодежи. И особенно неохотно мирились с ним пролетарские слои деревни – поденщики, батраки[257]257
  Такала И.Р. Указ. соч. С. 170.


[Закрыть].

Конечно, картина несколько романтизирована. Если пьяных на деревенской улице стало меньше, то это определялось скорее уменьшением количества мужского населения[258]258
  Маевский Е. Непобежденное пьянство // Современник. 1915. № 2.


[Закрыть]. В деревнях оставалась либо молодежь, еще не пристрастившаяся (хотя тайком и пробовавшая) к самогонке, либо древние старики, которым хватало и одной рюмки, после которой они отправлялись скорее на печь, чем на улицу.

Важно другое: в деревнях легко отказывались от ежедневной пьянки, но компенсировали «недостачу» в праздники, а их на Руси и тогда было великое множество – от церковных до светско-государственных. Вот тогда-то и запивали «по-черному», причем пили все, от мала до велика. Деревня погружалась в пьяный мрак, теряя человеческий облик, пропивая последнюю рубашку и последние сапоги.

Недостаток казенного вина восполнялся спиртным собственного изготовления, благо, что традиции в этом деле не умирали. По ходу дела вспоминали многочисленные, забытые рецепты гонки спиртного из всего, что попадало под руку. Существовал «промысел»: рецепты переписывали от руки, складывая исписанные листы в настоящие «амбарные книги», которые шли нарасхват на рынках крупных сел и деревень.

При росте инфляции и обесценивании рубля спирт, водка и самогон становились мерилом ценности произведенной продукции или выполненных работ. Существовали таксы – роспись в литрах – на забой скота, вспашку, уборку, привоз дров, ремонт и прочее. Были существенные различия в выплатах фабричным спиртом, самогоном или так называемой «бормотухой» – самодельным вином из овощей, фруктов и ягод, которые в большом количестве, без приложения человеческих усилий, росли на огородах: яблоки, груши, сливы, крыжовник, смородина, рябина, черемуха и прочее.

Шел процесс приспособления к обстоятельствам времени, а это означало, что общественные слои искали выход, дающий возможность оставаться законопослушным гражданином и, в то же время, удовлетворять потребность в привычной наркотизации души и тела[259]259
  Сум Н. Новое бытовое явление // Современный мир. 1915. № 5.


[Закрыть].

Зарисовки «с натуры»

А.И. Чернецов, участник Первой мировой войны, находившийся после госпиталя «на поправке здоровья» в своем родовом имении в Орловской губернии, писал в дневнике:

«12 декабря 1916 года.

Читал весь вечер пришедшие из Москвы газеты. Газеты трехлетней давности, но более читать нечего, поэтому прохожу все «от корки до корки». Менее всех мне нравятся «Русские Ведомости»: слишком много «соплей» (как говаривал мой денщик Иван Силаев). Пишут о «просветлении» мозгов в деревне после ограничения продаж спиртного… Наивные, кто из вас бывал в русском селе, кто выезжал за московские заставы? Кто? Розенберг? Пешехонов? И прочие?

Вспоминаю, как дня два назад наведались к нам крестьяне из ближайших деревень, из Опарино, Сказино и Репьево. Пьяные настолько, что еле-еле шевелили языками. Наглые, самоуверенные, ничего не боящиеся – ни Бога, ни царя! Требовали передать им в пользование наш старый парк, якобы для «подкрепления» своего хозяйства.

Я категорически отказал, они настаивали, кто-то даже угрожал, стращая меня «красным петухом».

Я, в ответ:

– Не надо пугать, понятно!

И, не сказав больше ни слова, повернулся и ушел в дом.

На ночь зарядил все оружие, забаррикадировался в одной из комнат, предварительно приказав заколотить окна на первом этаже.

Всю ночь не спал, прислушивался к каждому шороху, но все прошло, славу Богу, тихо.

Ждал нежданных гостей и на следующую ночь, но они так и не появились…

15 декабря 1916 года.

Рискнул сам проехать в деревню Опарино, захватив два заряженных револьвера. У одного из домов заметил «старого приятеля», который требовал от меня леса. Внимательно он следил за мной, пока мои санки не скрылись из виду.

Все обошлось, домой вернулся без проблем.

В деревнях – никакого порядка. Везде пьяные морды, везде можно купить самогон, от самого дешевого до самого дорогого. Для того чтобы раздобыть деньги на выпивку, продают все, даже крыши собственных домов. Думаю, что и лес мой хотели пустить на самогонку. Еще год-два назад можно было спокойно пройтись по улицам деревень ночью, поскольку о хулиганстве даже намеков не было. Сейчас все резко изменилось: могут запросто раздеть, побить и даже заколоть. И все это – посередь белого дня.

16 декабря 1916 года.

Вчера ночью, оказывается, сожгли моих соседей Шингалевых. Всех – самого Ивана Ивановича, его жену Елизавету Андреевну, детей, 16-летнюю Софию, 12-летнюю Елену и 10летнего Николая, – жестоко убили – закололи вилами, а тела бросили в горящий дом. Трупы успели вытащить верные слуги, но… все они были уже мертвы. Парк вырубили (за ночь!) почти полностью, забили всех коров и лошадей, разбили все, что не смогли унести. Как рассказывали свидетели, все нападавшие были пьяны, и даже там – на пожарище – пили захваченный с собой самогон. Трое из нападавших замерзли, товарищи о них забыли.

18 декабря 1916 года.

В имение Шингалевых прибыла рота солдат из самого Орла (еще десятка полтора казаков и полицейских). Произведены аресты, кажется, пятерых, еще десять человек выпороли прямо там же, в деревне – нагайками.

Крестьяне близлежащих сел притихли, боятся расправы. Даже не видно ни одного пьяного. (Самогон начала изымать прибывающая полиция. После прихода солдат полиция вновь осмелела, уже не прячется по углам.)

20 декабря 1916 года.

Все вернулось «на круги своя». Вновь пьяные крестьяне, вновь везде витает сивушный запах, вновь «делегации» из близлежащих деревень с требованием «поделиться» добром, вновь бессонные ночи в ожидании незваных гостей.

22 декабря 1916 года.

Вчера, поехавши в уезд, столкнулся на дороге с группой пьяных крестьян (при двух подводах), они едва держались на ногах, меня проводили недобрым взглядом. Вернувшись домой, узнал, что кто-то все же устроил рубку в нашем саду: срублены пять прекрасных сосен, причем две из них брошены. Скорее всего, это дело рук встреченных крестьян.

24 декабря 1916 года.

Вновь запылали соседские имения, новые жертвы (впрочем, с обеих сторон, со стороны грабителей – в результате пьянки и суровой морозной погоды).

Решил: оставаться в имении небезопасно, надо уезжать в Москву. Там, быть может, дождусь вызова в полк…

3 января 1917 года.

Давно ничего не записывал, слишком много новостей, но лишь на одной остановлюсь – гибель Гришки Распутина, этого исчадия ада, российского несчастия и проклятия… Подробности его гибели неизвестны (тело нашли в воде). Быть может, будучи в Москве, смогу узнать больше.