Текст книги "Приключения Печорина, героя из нашего времени (СИ)"

Автор книги: Августин Ангелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Потом, когда Иван убрал со стола, я опять остался один в своей комнате. А в голове снова закрутились вопросы. Кто же написал то угрожающее письмо? Особенно меня беспокоила фраза: «Если вас снова увидят в Петербурге – вам не жить». Значит, возвращаться в столицу опасно. А еще и непонятно, какого свойства было «происшествие в Царском Селе», упомянутое в письме Николая? И почему Печорин вообще оказался здесь, на Кавказе? Во всем этом, определенно, есть какая-то тайна. И дело не в дуэли с Грушницким. Ведь дуэль с ним состоялась уже в Кавказских горах, в трех километрах от Кисловодска. А результатом этого события, насколько я помнил, стало направление прапорщика Печорина в эту самую крепость под командование Максима Максимовича.

Меня же интересовало, что же произошло с Печориным еще раньше в Петербурге? Может, он был замешан в чем-то серьезном и противозаконном, а потому бежал из столицы? Что-то там я читал, помнится, про дуэль самого Лермонтова с сыном французского посла, из-за которой его списали из гвардии и отправили в Тенгинский полк. Но, возможно, что и у Печорина сходная ситуация?

С кем же там была у него дуэль в столице и из-за чего? Вроде бы он искал приключений. Но, я подозревал, что дело было не столько в его желании поехать на войну, а больше в сложившихся обстоятельствах, которые вынудили его к этому. Определенно, тут имелась какая-то загадка, которую мне предстояло разгадать. Некоторые подсказки мог дать текст книги Лермонтова о Печорине, который я перечитывал несколько раз. Вот только, ничего я не мог вспомнить толком по этому поводу, сколько не напрягал свой ушибленный мозг.

Впрочем, и мозг, по большому счету, тоже принадлежал прежнему Печорину. А мое собственное осталось лишь сознание, заселившееся в эту оболочку нежданно-негаданно. И, к сожалению, никаких следов воспоминаний от бывшего Печорина не осталось! Вот как теперь жить мне дальше без понимания причин событий? Дурацкая ситуация, конечно, получается.

То ли дело у других попаданцев, про которых я читал, и которым повезло гораздо больше, потому что там у них и память в теле сохраняется, и магические способности появляются. А у меня ничего этого нет! Хоть об стенку убейся! И я сказал сам себе: «Ну что ж, Григорий Александрович, похоже, нам с тобой предстоит тут разбираться не только с горцами, но и с твоим темным прошлым».

Глава 3

На другой день с утра я почувствовал себя настолько хорошо, что решил: хватит отлеживаться, пора приобщаться к новой службе! В теле уже не было слабости. Голова перестала кружиться. Да и шишка на затылке почти не болела. Компрессы, которые прописал мне фельдшер, все-таки помогли, и теперь я ощущал себя бодрым и полным сил.

Почувствовав, что выздоровел, я смог оценить в полной мере подарок судьбы. Я же сделался моложе себя прежнего на восемь лет. Ведь тут мне не 33 года, а только 25 лет, и вся жизнь еще впереди! Если не убьют, конечно. Впрочем, там, в прошлой моей жизни двадцать первого века, меня уже убили, потому и очутился здесь. Значит, смерти нет? Вернее, получается, что умирает лишь тело, а душа переселяется в кого-то еще? Хм, тогда и умирать, выходит, не так страшно! И понимание этого факта сразу прибавило мне храбрости.

Пока болел, я постепенно вживался в роль того самого Печорина, в образе которого мне предстояло жить дальше. Но, я чувствовал, что долго скрывать то, что ничерта не знаю об окружающем меня мире 1834 года, не смогу. Спалюсь обязательно на чем-нибудь! Я же не знал очень многих вещей, которые должен здесь обязательно знать человек моего возраста и положения.

Даже не представляю, кто тут в крепости мои друзья или, хотя бы, верные боевые товарищи, на которых можно рассчитывать в делах службы, помимо Максимыча? И в этом вопросе настораживало, что никто меня не проведал за время болезни, кроме денщика и штабс-капитана. Но, другие офицеры даже не зашли поинтересоваться, жив ли. Неужели я настолько непопулярен?

Остается неясным и какие конкретно у меня служебные обязанности? Вроде бы, что-то там Максимыч про разведку упоминал? Командую разведкой, что ли? Тогда это еще хуже, поскольку не помню ни пароли, ни явки, ни даже особенности местности. Еще требовалось выяснить, кто мои враги, помимо горских воинов, которые и без того понятно, что непременно убьют русского прапорщика, лишь только им представится такая возможность?

Но, хуже всего было другое. Я знал будущее! Я помнил, что нахожусь в начале промышленной эпохи паровых машин. Что в 1836 году начнется строительство первой железной дороги в России. И что в том же году Кольт откроет в Америке первую фабрику по массовому производству капсюльных револьверов. Что в 1837 году погибнет на дуэли Пушкин. Что в 1841-м убьют на дуэли Лермонтова. Что через двадцать лет начнется Крымская война, а потом отменят крепостное право. Но, смогу ли я изменить историю? Ведь я не историк, и многих подробностей не знаю. И, учитывая это, стоит ли вообще пытаться менять ход событий? Не будет ли от моих неуклюжих попыток лишь хуже для страны? Вот только, просто наблюдать за происходящим, закрыв глаза на недостатки окружающей меня действительности, я тоже не собирался.

Меня мучили сомнения. Если я попытаюсь предотвратить дуэль Пушкина, а потом и Лермонтова, – будет ли это правильно? Да и как я сумею? Я же здесь, на Кавказе, а они – в столицах. Лермонтов только через три года сюда служить прибудет. А я, можно сказать, что сослан в дальний гарнизон за проступки. Хотя и это, вроде бы, неофициально. Вот только, здесь, в этой реальности, неофициальное мнение благородного общества значит не меньше, а то и больше, чем мнение официальное! Потому не могу я вот так просто послать все подальше, выйти в отставку и отсюда уехать. Чтобы уйти со службы с достоинством, надо прежде совершить какой-нибудь подвиг. Получится ли у меня нечто подобное?

А если я попробую предотвратить Крымскую войну или разгромить десант коалиции европейцев на берега Крыма? Например, сделаю головокружительную военную карьеру, стану каким-нибудь генералом и постараюсь добиться заранее перевооружения русской армии, скажем, по американскому образцу на револьверное оружие, чтобы у всех офицеров в обязательном порядке имелись револьверы, а у солдат – револьверные винтовки? Но, это лишь призрачная перспектива, а пока кто я такой, чтобы менять историю?

Я всего лишь Григорий Печорин, который только и занимался пока в своей жизни тем, что разрушал чужие судьбы. Да и свою тоже. Пока лежал с ноющей головой, я нашел и прочитал его дневник. Там оказались разрозненные записи. К тому же, они имели больше философский характер и не были прямым хронологическим описанием событий. Но я все-таки кое-что понял о своем предшественнике в этом теле, которое мне досталось так неожиданно.

Разочарование и скука постоянно преследовали его. Впрочем, я знал еще из книги Лермонтова, что Печорин часто размышлял о бессмысленности своего существования, задавался вопросами о цели и смысле жизни. И эта внутренняя пустота, наполненная лишь эгоизмом и цинизмом, толкала его на поиски новых впечатлений и острых ощущений, будь то любовь, путешествия или опасные приключения. Печорин легко манипулировал окружающими ради удовлетворения собственных желаний и амбиций. Я помнил, как он вмешался в жизнь контрабандистов лишь ради праздного развлечения.

С одной стороны, Печорин был умен и образован, обладал остроумием и наблюдательностью, а также способностями к самоанализу своих чувств и мотивов. С другой стороны, эти же качества делали его холодным и бесчувственным циником. А все его отношения с женщинами – это была лишь игра, в которой Печорин манипулировал чувствами красоток, как, например, поступил он с княжной Мэри. Только лишь с Верой он переживал нечто более глубокое, но его внутренняя разрушительная сила не позволяла ему составить прочные отношения и с ней.

Что же касается участия Печорина в дуэли с Грушницким, то мне казалось, что и это была не столько попытка защитить свою честь, сколько способ что-то доказать самому себе. Однако, даже победа в этом деле с глупым убийством знакомого человека не принесла Печорину никакого удовлетворения, напротив, только неприятности и муки совести. И это он еще легко отделался. За дуэль могли и в рядовые разжаловать, а то и в Сибирь сослать…

Я уже понимал, что события из его жизни, отраженные в найденном дневнике, а, следовательно, теперь и из моей, остались в прошлом. Но, кое-что из того, что было описано в книге у Лермонтова, еще не свершилось. Никакой пока Бэлы и никакого пока Вулича Печорин, судя по всему, не встречал. Так что, они, похоже, еще встретятся на жизненном пути. Уже со мной, а не с прежним Печориным. Но, теперь у меня хотя бы появились шансы что-то исправить. Или сделать все еще хуже, как повезет.

Как бы там ни было, а с чего-то надо начинать. И, позвав денщика, я велел приготовить мне оружие для стрельбы и сопроводить меня за пределы крепости для практических упражнений. Я смотрел, как Иван ловко чистит мои пистолеты и заряжает их. Мне тоже очень хотелось попробовать. И, как оказалось, мои руки довольно ловко могли делать то же самое! В теле прежнего Печорина, как выяснилось, сохранилась хотя бы мышечная память. Следовательно, с нуля мне прокачивать навыки уже не придется. И это немного обнадеживало.

Вполне результативно постреляв из примитивных однозарядных пистолетов с кремневыми замками на склоне горы за пределами крепости, опробовав потом еще и кремневое ружье, и заметив, что навык владения здешним оружием достался мне от прежнего Печорина, практически, в полном объеме, я попросил денщика провести со мной тренировочный спарринг на шашках. Удивительно, но этот навык тоже сохранился. Во всяком случае, я мог довольно легко парировать удары Ивана и наносить свои. К счастью, шашки денщик принес специально затупленные, а то изрубил бы я парня случайно.

Потом, конечно, опробовал я и верховую езду. Прежнего любимого коня Печорина черкесы пристрелили, из-за чего я сюда и попал. Но, имелся у него, то есть, теперь у меня, запасной жеребец черной масти по кличке Абрек. И, когда я подошел к коню, он меня не испугался. Не взбрыкнул, а позволил забраться в седло. И я понял, что верхом ехать тоже вполне смогу. Печоринское тело хорошо обучено удерживаться на лошадиной спине. Проехав пару кругов вокруг крепости и любуясь, при этом, горными пейзажами, я почувствовал себя настоящим всадником.

Только мы с Ваней закончили упражнения с оружием и верховой ездой, вернувшись в крепость, как дорогу нам перебежал какой-то рядовой.

– Ваше благородие, вас комендант требует! – доложил солдат, вытянувшись.

– Сейчас? – удивился я.

– Так точно! Говорит, дело не терпит.

«Ну вот, начинается служебная лямка», – подумал я.

К моему счастью, должность коменданта крепости занимал сам Максимыч. А с ним вместе в штабном помещении цитадели оказались какие-то другие офицеры, с которыми я после своего попадания сюда еще не пересекался. Но, штабс-капитан представил их мне. Одним из них был поручик Семен Васильевич Никифоров, худой шатен с бледными впалыми щеками и с маленькими усиками, лет двадцати семи на вид. А другой поручик, Александр Петрович Друбницкий, оказался достаточно грузным брюнетом лет тридцати с бакенбардами и большими усами на красным мясистом лице. Они сидели за столом, покрытым географическими картами и бумагами, и хмуро разглядывали меня, когда я вошел.

– Ну что, Печорин, оживаешь? – проворчал Никифоров.

– Потихоньку, – кивнул я.

– Мозги, надеюсь, все еще на месте? – саркастически улыбнулся Друбницкий.

– Вроде бы, – я даже не знал, как реагировать на этот сарказм.

– То-то. А то тут Максим Максимыч говорит, будто вы ничего не помните, – встрял в разговор еще один офицер, совсем немного старше меня на вид, но тоже поручик, как и Друбницкий с Никифоровым.

Его представили мне, как Ипполита Илларионовича Зебурга. По происхождению был он остзейским немцем и должность занимал командира крепостной батареи, лицо его казалось излишне вытянутым, даже лошадиным, но умным.

Я напрягся, проговорив:

– Некоторые моменты выпали… но службу помню.

– Будем надеяться, а то вы немного странно себя ведете, Григорий Александрович, – заметил Зебург. – Будто другим стали каким-то и некоторых из нас не узнаете. Меня, например.

– Последствия контузии. С каждым может случиться. Но уже потихоньку вспоминаю все. Так что не вижу повода обижаться, господа, – оправдывался я.

– Ладно, – кивнул комендант. – Дело вот какое. Сегодня к вечеру к нам в крепость прибудет важный обоз со стороны Тифлиса. И нам приказано встретить его, дать людям отдых, переменить лошадей и обеспечить безопасность этого обоза до следующего пункта.

Я кивнул, стараясь не показать вида, что чего-то не понимаю в делах крепостной службы.

А Максим Максимович продолжал:

– Вот потому я и вызвал вас, Печорин. Вы у нас хоть и недавно контуженный, но самый глазастый стрелок и самый ловкий в седле. Любовался я сегодня с крепостного вала вашими упражнениями. Вижу, что полностью уже выздоровели. Так что придется поручить этот обоз вашим заботам, Григорий Александрович, больше некому. Да и с горцами вы сладить сможете, ежели чего. Так что готовьтесь. Пойдете в сопровождение вместе с казаками.

– Слушаюсь, – кивнул я, уже переняв от своего денщика здешнюю манеру отвечать на приказы.

– И еще… – комендант понизил голос. – Грузинский князь Гиоргадзе, который едет с обозом, везет с собой кое-что важное, бумаги какие-то секретные. Так что отнеситесь со всей серьезностью.

– Постараюсь, – я снова кивнул.

Тогда Максимыч ткнул пальцем в карту, сказав:

– Вот здесь, в этой казачьей станице на левом фланге находится пункт назначения. Там стоит батальон пехоты, который обеспечит охрану князю на его пути дальше. Вы же должны будете подождать там обоз с боеприпасами, который должен прибыть в станицу в течение двух недель. По прибытии каравана, организуете его сопровождение обратно в нашу крепость.

Когда я вышел из штабного кабинета, в голове крутилась одна мысль: похоже, что еду туда, где находится тот самый фаталист Вулич… А, значит, события уже начали двигаться по сюжету, который я знал. И теперь мне предстояло решить: попытаться их изменить или стать их пассивным участником. Но, плыть по течению судьбы прежнего Печорина мне не слишком хотелось. Например, в Персию я твердо решил не ездить никогда, чтобы не умереть там по дороге. Что же касается Вулича, то как же переубедить такого убежденного фаталиста?

Ведь этот Вулич считает, что все в жизни предопределено за любого человека кем-то свыше. Богом, наверное. И это означает, что ничего изменить в своей судьбе нельзя. Как бы ни старался человек, а будет с ним то, что «предписано судьбой». И от этой предопределенности никуда не уйти. Вот только, значит ли это, что нужно играть собственной жизнью и создавать самому себе смертельно опасные ситуации?

Но, если следовать философии Вулича, то получается, что и историю изменить невозможно? И я подумал: «А вот я и проверю. Если не удастся этого Вулича спасти, значит, он прав. И тогда нечего мне тут выпендриваться. Все равно история не изменится по большому счету, как бы я ни прыгал. Но, если все-таки спасу его, значит, он не прав». С этим желанием использовать Вулича, как объект своего эксперимента по изменению здешней реальности, я и готовился отправиться в путь.

Глава 4

К вечеру обоз действительно прибыл. Небольшой отряд казаков сопровождал несколько повозок с припасами. А позади них шагом тащились вьючные и запасные лошади. В центре колонны, сразу за повозками, ехал на гнедом скакуне сам князь Георгий Гиоргадзе – статный мужчина лет тридцати пяти с гордым ястребиным профилем и густыми черными усами, облаченный в богатый черкесский костюм с серебряными газырями. Рядом с ним верхом следовали четверо его нукеров-дзмакацев – грузинских воинов с длинными кинжалами на боках и с ружьями в руках.

Богатая одежда и усиленная охрана еще издали сообщали одним своим видом о том, что едет человек весьма состоятельный. Этот князь явно не испытывал финансовых затруднений, как было с большинством грузинских князей в то время. Ведь многие из них происходили из обедневших семей, потерявших свои владения и былое богатство, продолжая носить гордый титул князя, скорее, номинально. Такие, обычно, ехали в Россию, чтобы просить там денег в обмен на лояльность. Но, Гиоргадзе совсем не выглядел подобным просителем.

Максим Максимович обнялся с князем, как со старым знакомым, потом представил меня. И князь кивнул мне с холодной вежливостью. Его карие глаза оценивающе скользнули по моей фигуре, будто пытаясь понять, можно ли доверять этому молодому русскому офицеру. Потом комендант крепости выставил угощение, усадил гостей за длинный стол и начал произносить тосты, как это положено на Кавказе. Его первый тост был за здоровье государя Николая Павловича. А Гиоргадзе поднял ответный тост за дружбу между грузинами и русскими, потому что и те, и другие – христиане, обороняющие Кавказ от мусульман. Говорил он по-русски весьма неплохо. Лишь легкий акцент выдавал в нем уроженца Грузии.

Когда уже хорошо подвыпили и закусили, солдаты, прислуживавшие гостям, начали убирать со стола, чтобы переменить блюда и подать чай, потому все на какое-то время вышли из-за стола, чтобы размять ноги. Я стоял и смотрел на то, как закатное солнце скрывалось вдали за горами, окрашивая вершины гор багрянцем, когда грузинский князь неожиданно подошел ко мне и заговорил.

– Так это вы будете нас сопровождать? – спросил он со своим легким акцентом, видимо, Максимыч уже сказал ему.

– Так точно, ваше сиятельство. До казачьей станицы на левом фланге, – ответил я.

А он проговорил:

– Хорошо. Тогда будьте готовы начать движение с рассветом. Мне нужно быть на месте как можно скорее.

Я кивнул и пошел к казарме, чтобы отдать приказ казакам начинать готовиться к походу с вечера. Судя по карте, путь предстоял нам неблизкий. А маршрут пролегал по опасным ущельям, где горцы легко могли устроить засады. К тому же, я совершенно не знал эту горную местность, но вида не показывал, полагаясь на то, что все остальные уж точно хорошо знают маршрут, а потому не заблудимся.

Денщик разбудил меня перед рассветом. Он тоже ехал вместе со мной. Максимыч выдал нам все необходимое: коней, продовольствие и боеприпасы. На рассвете, когда мы выезжали из крепости, день выдался пасмурный, и в горных седловинах стелился плотный туман, создавая естественную маскировку для выдвижения каравана. Дорога, правда, плохо просматривалась, но, мы никуда пока сворачивать и не собирались, следуя точно вдоль дорожной колеи, проложенной груженными телегами, потому просто неторопливо ехали, мерно покачиваясь в седлах, отчего мне очень хотелось спать.

Первые пару часов ехали молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Я старался не привлекать к себе лишнего внимания, но, в то же время, наблюдал за людьми вокруг. Князь Гиоргадзе, казалось, вообще не желал ни с кем общаться. Он то и дело настороженно поглядывал на горы, окружающие нас, будто ожидая чего-то. Или кого-то. Наверное, опасался засады горцев.

Казаки, судя по всему, относились ко мне с уважением. Во всяком случае, все приказы мои выполнялись ими четко, и никто из них не пытался перечить. Видимо, прежний Печорин успел зарекомендовать себя, как умелый командир. Но что-то в их взглядах все-таки настораживало. Было ощущение, что они ждут от меня какого-то знакомого им поведения, а я веду себя не совсем так, как ожидается.

«Надо быть осторожнее. Одно неловкое слово, и кто-то может заподозрить, что со мной что-то неладно», – подумал я. И тут до меня дошло, что казаки, на самом деле, ждут, когда же я вышлю вперед разведку и сам возглавлю ее! Пришлось так и сделать. Взяв нескольких казаков, я поскакал вперед. К счастью, туман еще долго сопровождал нас, скрывая наш обоз. Но, потом, когда туман начал развеиваться, а мы уже проезжали перевал, обнаружилось, что впереди дорога перегорожена камнями.

Мое сердце нервно заколотилось, а в голове завертелись тревожные мысли: «Что это? Последствия камнепада, или уловка горцев, чтобы замедлить наше движение и напасть на караван из засады?» Отослав одного из казаков назад с распоряжением обозу остановиться, я приказал двоим казакам остаться на дороге, охраняя наших лошадей, прячась за поворотом и не приближаясь пока к упавшим камням, а остальным дал указание спешиться и вместе со мной осмотреть ближайшие скалы, которые слишком близко примыкали к дороге в этом месте, буквально нависая над ней с одной стороны, в то время, как с другой стороны от дороги находился высокий обрыв.

Чтобы взойти наверх, нашей группе пришлось сделать приличный крюк и потратить немало усилий, карабкаясь по крутой козьей тропке. Но, интуиция меня не подвела. На скальной площадке над дорогой в том месте, где на ней находилось препятствие, притаились трое стрелков. К счастью, они заметили нас слишком поздно, когда мы тихо подобрались к ним с тыла.

В короткой перестрелке я убил одного, а казаки застрелили еще двоих. У нас потерь не было, поскольку сработал эффект внезапности. Горное эхо раскатисто отвечало на каждый выстрел. И я опасался, что сюда сбегутся другие горцы.

Но, этого не произошло. И казаки, забрав трофеи с трупов, показали мне отличные кинжалы и три английские винтовки. Однозарядные и с кремневыми замками, конечно, но с удлиненными стволами, словно бы сделанными на заказ. Такая винтовка стреляет прицельно на многие сотни метров. Необычное оружие оказалось у этих горных снайперов.

Расправившись с врагами, казаки внимательно осмотрели все расщелины вокруг скальной площадки. Но, не найдя больше ничего подозрительного, они спустились вместе со мной обратно и столкнули валуны, лежащие поперек узкой дороги, в пропасть. После этого обоз благополучно продолжил движение. И других опасностей нам не встретилось до самого вечера.

Когда стемнело, мы сделали привал на подходящей горной площадке, укрытой от ветра с трех сторон скалами. Уже в сумерках развели костры и расставили караулы. Я сидел у огня, проверяя свои пистолеты, когда ко мне подошел командир казаков, усатый вахмистр по фамилии Калмыков.

– Ваше благородие, а правда, что вы в прошлый раз с десятком горцев в одиночку справились?

Я замер, подумав: «Ну, что за бред? Но, раз уж казачий унтер-офицер так говорит, значит, Печорин действительно прославился чем-то подобным?»

– Было дело, – ответил я уклончиво.

– Ну, тогда нам с вами точно бояться нечего! – засмеялся Калмыков.

Я лишь усмехнулся в ответ, но внутри напрягся, подумав: «Похоже, что прежний Печорин был не просто циничным манипулятором, но и отчаянным рубакой. Теперь понятно, почему Максимыч доверил именно мне организовать сопровождение каравана. Но, смогу ли я соответствовать ожиданиям окружающих?»

Вдруг из темноты раздался голос князя:

– Господин Печорин, можно присесть к вашему костру? Не помешаю?

Я подвинулся на бревне, на котором сидел, разглядывая одну из трофейных винтовок. И князь занял место рядом, протянув руки к огню, чтобы согреться. А, надо сказать, хоть и было самое начало осени, но в горах уже сделалось довольно зябко. Особенно по ночам.

– Мне кажется, что на кого-то из нас сегодня охотились, ваше сиятельство. И, скорее всего, на вас, – сказал я князю весьма цинично. – Вот, полюбуйтесь, какие винтовки у этих горцев.

Гиоргадзе взял у меня из рук трофей, покрутил в руках длинный ствол в свете костра и так, и сяк, потом проговорил:

– Это винтовка Бейкера, английская пехотная образца 1800 года. У нее нарезной ствол с семью правосторонними спиральными нарезами. И к ней предусмотрен съемный штык-тесак. Обычно, у этих винтовок прицельная дальность до трех сотен шагов. Но, именно у этой ствол сделан длиннее обычного на треть. Потому и стрелять она может прицельно намного дальше.

Отметив про себя, что этот грузин неплохо разбирается в оружии, я сказал:

– Вот потому я и пришел к выводу, что эти горцы охотились на вас. Ради меня специальное оружие применять вряд ли станут. Не того полета я птица. Жаль, что мы всех этих охотников на людей пристрелили и ни одного не взяли живьем. Теперь и допросить некого.

– Вы знаете, зачем я еду? – неожиданно спросил Гиоргадзе.

– Мне сказали только, что везете важные бумаги, – осторожно проговорил я.

– Да. Но не только. – Он помолчал, затем поведал нечто интересное: – Меня ждут в той станице. Там будет один мой старый знакомый серб по фамилии Вулич. Хочу с ним повидаться.

Мое сердце екнуло.

– Я слышал это имя, но уже не помню, где именно. Возможно, когда был в Пятигорске, – соврал я.

А князь сказал:

– Он очень храбрый офицер, вроде вас. И тоже способен на такие поступки, как тот, что вы совершили сегодня, вовремя обнаружив засаду на дороге. При этом, Вулич весьма своеобразный человек. Он все время играет со смертью и называет себя фаталистом. Он очень несчастен в личной жизни. Все из-за женщин… И я хочу с ним повидаться, чтобы постараться переубедить его в очередной раз.

– Зачем же вам это нужно? – спросил я.

Князь посмотрел на меня долгим взглядом, затем усмехнулся:

– А вы не такой, каким я вас представлял, расспросив офицеров в вашей крепости. Они говорят, вам нет дела до чужих судеб. А вы сейчас заинтересовались и спрашиваете.

Я не знал, что ответить. Но Гиоргадзе, кажется, и не ждал ответа.

– Вулич – хороший человек, но он почему-то верит, что судьбу не изменить. Я хочу доказать ему, что он ошибается.

«Какая ирония! Ведь я и сам хотел того же», – подумал я, желая расспросить о Вуличе побольше. Но, князь неожиданно встал и отошел к тому костру, где расположились его люди, разговаривая друг с другом по-грузински.

На рассвете, когда мы уже собирались трогаться в путь, один из дозорных, которых я отправил в разные стороны ради разведки, вернулся с тревожной вестью:

– Ваше благородие! Впереди, за поворотом дороги свежие следы возле ручья на суглинке. Конные. Много. Десятка два.

– Горцы? – спросил я.

– Не наши, точно. Наши не таились бы.

Я сжал кулаки, подумав: «Они уже знают, что мы здесь. Наверняка, слышали выстрелы, потом нашли своих, тех троих, которых мы застрелили. Вот и пустились в погоню. Но, как они тогда оказались впереди нас? Знают тайные тропы, сокращающие путь? Или же это вторая засада, подготовленная заранее на нашем пути?»

Ответов я не находил, но быстро отдал приказы казакам:

– Приготовиться к бою! Повозки – в кольцо! Разведчикам следовать за мной по моей команде. Остальным держать оборону здесь, на скальной площадке.

Подойдя к князю и подозвав вахмистра Калмыкова, я развернул перед ними карту, которой снабдил меня Максимыч еще в крепости.

– Я сейчас проведу разведку. И, если впереди засада, то, как только услышите выстрелы, то оставьте здесь небольшой заслон при повозках, а сами отступите, сверните с дороги и прорывайтесь вон тем ущельем, которое уходит к северо-западу, – показал я на карте, проинструктировав их.

Калмыков мрачно кивнул:

– Ущелье узкое, зато выберемся через него на равнину. А на равнине свои. Там нас горцы уже не достанут.

Я взглянул на князя, проговорив:

– Ваши нукеры, надеюсь, хорошо стреляют? Дайте им трофейные английские винтовки. Пусть прикрывают.

– Да. Но если дело дойдет до ближнего боя, то эти длинные винтовки перезаряжать дольше, – возразил князь.

– Вполне возможно, что и дойдет, – сказал я. – Потому пусть ваши люди тоже приготовятся к стрельбе.

Переговорив с князем, я отдал приказ своим разведчикам. И мы поскакали вперед, готовые к схватке. А в моей голове крутились мысли: «Если сейчас начнется перестрелка и меня подстрелят, значит, я уже меняю ход событий. Потому что у Лермонтова Печорин не сопровождал никакого князя с секретными бумагами и не попадал в засаду на пути к Вуличу. Во всяком случае, в книге про это ни слова не сказано. Но, если меня сейчас убьют, то и книги этой точно уже не получится у Лермонтова в прежнем виде».

Разумеется, я собирался дать бой противнику, выкрикнув:

– Казаки, вперед!

И мы понеслись навстречу своей судьбе.