Текст книги "Приключения Кати"

Автор книги: Астрид Линдгрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

– Могу я подвезти вас куда-нибудь? – осведомился он.

С виду он был очень добрый и совершенно не опасный, но я на всякий случай ответила:

– Спасибо, нет!

– О, вам не стоит бояться, – сказал он. – Мама учила меня быть вежливым даже с незнакомыми дамами.

– А моя Тетушка учила меня другому, – ответила я.

– All right, — заметил принц, – you are a good girl^[53].

И приготовился отъехать.

– А вообще-то, – спросил он, собираясь тронуться в путь, – вы из какой страны?

Мой недавно приобретенный американский выговор был явно не столь совершенен, как я полагала.

– Из Швеции, – не без гордости ответила я.

– Вот как, значит, скандинавка, – одобрительно кивнул он. И в его голубых глазах внезапно зажглись огоньки. – Но тогда вы, вероятно, умеете готовить?

– Готовить?! – У меня мелькнула мысль о том самом «фальшивом зайце», который так основательно подгорел, когда я в последний раз испытывала свои кулинарные способности. Может, это и называется «готовить»? – Н-да, – неуверенно произнесла я.

– Разумеется, вы умеете готовить, – решил мой лысый друг. – Однажды у нас была девушка из Швеции, и какие чудесные котлетки она жарила!

И он поведал мне историю своих страданий. Оказывается, в этот самый вечер, сегодня, у него должен состояться обед на двенадцать персон. А повариха и горничная – обе покинули его дом сегодня утром. Весь день он пытался найти им замену. Но тщетно! Я была его единственной надеждой.

Бедняга! Позволить сгореть его обеду… Это была бы ужасно подлая расплата за ту великую службу, которую он мне сослужил. И я ему об этом сказала. Огоньки в его глазах снова потухли. И тут я кое о чем подумала.

– Тетушка, – сказала я. – Моя Тетушка очень вкусно готовит.

Он подпрыгнул от восторга.

– Где этот ангел в образе тетушки?! – воскликнул он. – И что она делает?

Я не решилась сказать, что этот маленький ангел сидит в отеле и вершит суд над Америкой.

– Отвезите меня к ней! – с еще большим воодушевлением воскликнул он.

– Охотно, – согласилась я. – Но на ваш собственный страх и риск!

Мы поехали в отель. Я попросила мистера Бейтса – такова была фамилия моего вновь приобретенного друга – подождать внизу в lobby^[54], пока я схожу наверх за Тетушкой.

Сидя, как обычно, за письменным столом, она гневно грызла ручку.

– Тетушка, – прямо, без обиняков сказала я, – там внизу сидит один лысый джентльмен, который хотел бы, чтобы ты приехала к нему и приготовила котлетки.

Тетушка была и остается женщиной, полной неожиданностей.

– Пожалуй, я могу это сделать, – мягко сказала она.

V

a! – заскрежетала зубами Тетушка, когда мы немного погодя сидели в машине мистера Бейтса. – Ха, я покажу им, что значит готовить! В этой стране нет ни единого человека, имеющего представление о кулинарном искусстве.

– Да, но подумай, какой у них яблочный пирог!^[55] – возразила я, готовая променять свое право первородства на такой пирог!

– С-с-с, – Тетушка зашипела, как кобра, – это ничего не значит! А как они обращаются с мясом!

Счастье, что мистер Бейтс, этот бедный милый человек, не понимал, о чем мы говорим. Он, такой довольный, сидел за рулем и, подобно лоцману, вел машину сквозь толпы людей, кишевшие на улицах послеполуденного Нью-Йорка, и был так счастлив, что решилась проблема его званого обеда. Теперь гости познакомятся со Swedish cooking^[56]. А маленькая Золушка накроет на стол. Все будет так хорошо и мистер Бейтс останется так доволен! Мистер Бейтс проговорился, что чуточку нервничает, и добавил: нас, мол, это не должно огорчать.

О нет, мы вовсе и не думали огорчаться. Мы были так оживлены обе – Тетушка и я. Казалось, Тетушка перелетела через Атлантику только ради удовольствия приготовить котлетки, а все остальное, предпринятое нами в Америке, ничего не стоило. Вообще-то приготовить котлетки дома на улице Каптенсгатан было бы значительно дешевле, но мне не хотелось говорить об этом, чтобы не омрачать Тетушкиного счастья.

Сама же я радовалась тем социальным исследованиям, которые мне предстояло сделать в хижине Бейтса. После часа езды в автомобиле мы оказались у вышеупомянутой хижины, хотя назвать то, что предстало нашим глазам, хижиной было трудно. Это была роскошная вилла с огромным садом.

– Обрати внимание, – шепнула я Тетушке, когда мы въезжали в ворота. – Кажется, мы наткнулись на первый редкостный экземпляр пресловутого американского миллионера. Только настоящий big moneymaker^[57] имеет средства так жить.

– Фу, чепуха! Мало ли банков, где можно взять кредит, – прошептала мне в ответ Тетушка, только чтобы продемонстрировать: на нее, мол, это никакого впечатления не произвело. – Этих банков – пруд пруди!

Мистер Бейтс вкатил свой «кайзер» в гараж, где стояло еще два автомобиля, и торжественно провел нас по лестнице к белой роскошной вилле. Мы остановились на верхней ступеньке. Из дома доносились дикие истошные крики.

– Внимание, – сказала я себе, – теперь ты будешь изучать американскую семейную жизнь. Это, кажется, замечательно приятно.

– Моя жена чуточку нервна, – сказал мистер Бейтс.

Он был, несомненно, прав. По крайней мере если кричащее существо, лежащее на кушетке в гостиной, куда мы вошли, была миссис Бейтс. Рядом на полу валялась брошенная книга, название которой было написано большими черными буквами: «Проснись и живи!». Миссис Бэйтс явно этим и занималась. Но мне кажется, она несколько превратно поняла призыв книги. Не думаю, что писательница имела в виду такую сумасшедшую жизнь.

Неужели это и есть та Великая Американская Мать, о которой мы столько слышали?

Увидев нас, миссис Бейтс внезапно смолкла, поднялась с кушетки и, любезно улыбаясь, подошла к нам.

– Beg your pardon!^[58] — сказала она Тетушке. – У вас никогда не было желания громко покричать?

– Да, было, в двухлетнем возрасте, – пробормотала Тетушка. – И тогда меня шлепали.

Но произнесла она эти слова по-шведски, и миссис Бейтс сочла их выражением сочувствия.

– Не правда ли, – сказала она, – это приносит колоссальное облегчение? По крайней мере мне: иногда, если я не могу пойти и убить кого-нибудь, я должна дико кричать. Было бы гораздо хуже, если бы я совершила убийство! – с лучезарной улыбкой добавила она.

С ней нельзя было не согласиться. Мистер Бейтс ввернул между тем несколько слов, объяснив ей, почему мы явились сюда.

– Swedish cooking — разве это не marvellous?^[59]

О да, миссис Бейтс была такого же мнения. В величайшем восторге всплеснула она своими пухлыми детскими ручками. А она-то как раз собиралась позвонить в клуб и заказать там обед для гостей!

Нас с Тетушкой заставили осмотреть дом. Это был первый американский дом, виденный мною в жизни, и я была в страшном напряжении: в самом ли деле он окажется таким украшенным оборками cosy corner^[60], в котором имела обыкновение сиживать, ведя философские беседы, Мирна Лой?^[61]

Действительно, оборок, и мебельных ситцев, и рюшей, и всяких завитушек там было предостаточно, но дом показался мне уютным. Если жить там постоянно, то, возможно, впадешь в тоску и возжелаешь более строгой обстановки, – не знаю. Пожалуй, здесь местами всего было в избытке. Особенно в спальне, в светло-голубых и розовых тонах и со множеством оборок во всех углах она походила на бонбоньерку. Наверное, это подходящий фон для милых молодых женщин в кружевах, но для громадных, сильных, молчаливых лысых мужчин типа мистера Бейтса определенно не мешало кое-где поубавить метр-другой рюшей и оборок.

Но кровати, эти американские кровати, они и в самом деле достойны восхищения. Широкие, прекрасные… Разумеется, в колониальном стиле, так же как и большая часть мебели, которую я там видела. Америка так и не смогла забыть романтическую эпоху колонизации.

Да, да, кое-что я об этом уже слышала, прогуливаясь с Яном вокруг мыса Блокхусудден.

И еще была кухня, которая кого угодно свела бы с ума от зависти. Вовсе не потому, что я хотя бы на секунду поверила, будто все американские кухни являют собой такое чудо техники, какое видишь в кино. Но эта, во всяком случае, представляла собой одно из чудес: с посудомоечной машиной, гигантским холодильником и всеми прочими электроприборами, которые только смог придумать маленький изобретательный мужской мозг, чтобы удержать женщину на кухне. Миссис Бейтс, конечно, не принадлежала к тем женщинам, которых можно представить себе на кухне, да еще кормящими детей. Тем не менее она очень гордилась своей кухней и, воодушевленная нашим восхищением, демонстрировала все тонкости. Даже Тетушка была покорена. Что не помешало ей, когда миссис Бейтс удалилась (чтобы привести себя в порядок перед обедом, а может, чтобы еще немного покричать, кто знает), тихо бормотать, роясь во всех ящиках и шкафах в поисках разной утвари:

– Никакого порядка!

Потому что теперь пришло время заняться нашей Swedish cooking. Но тут все обстояло не так уж плохо, ведь меню было составлено заранее: устричный суп, ростбиф и мороженое. Но шведские котлетки, нанизанные на палочки, гости все равно получат как закуску к напиткам, которые мистер Бейтс вовсю смешивал в баре.

– О Тетушка, как все получится, по-твоему? – жалобно спрашивала я. – Я ведь никогда прежде не накрывала стол к обеду! Как ты думаешь, ничего не случится, если я уроню кому-нибудь за накрахмаленный воротничок пару котлеток?!

– Ничего страшного, – отвечала Тетушка. – Мои котлетки всегда хороши, куда бы они ни попали!

Потом вниз по лестнице проплыла миссис Бейтс в декольтированном платье из серебряной парчи. Глубокий вырез подчеркивал крепкие плечи и руки. В дверь позвонили, и потом мне приходилось то и дело открывать двери и принимать гостей. Они потоком хлынули в гостиную, где мистер Бейтс набрасывался на них, угощая напитками и похлопывая при этом по спине с такой силой, что мог бы вытрясти все внутренности у несчастных гостей мужского пола, если бы они принадлежали к менее закаленной нации, чем американцы, издавна привычные к тяжелой жизни золотоискателей.

После первых тостов все выглядело так, словно «Калле Анка»^[62] вошел в гостиную, крякая и всерьез перебраниваясь с дюжиной сородичей. Здесь не было и речи о том, чтобы стоять вдоль стен, таращась друг на друга, как предписывает приятный обычай у нас дома. В основном то была вина или заслуга коктейлей – в данном случае, вероятно, и то и другое! Когда гости выпивают на голодный желудок три-четыре коктейля, настроение должно подпрыгнуть до потолка, откуда затем медленно и планомерно понижается по мере того, как пиршество продвигается к финалу и на стол уже ничего, кроме воды со льдом, не подают! Потом я рисовала на столе кривые, чтобы объяснить Тетушке разницу в настроениях гостей на американском и шведском обедах.

Вот так выглядела американская кривая:

А вот так шведская:

Американская кривая поднималась с каждой новой порцией спиртного, а затем до самого конца обеда медленно опускалась. Это значит, что равнодушные лица быстро становились довольными и медленно – снова скучными. Шведская же кривая начиналась с хмурых лиц, которые постепенно прояснялись, а к концу обеда просто сияли.

Тетушка сказала, что туда, куда вино входит, оттуда разум выходит, часто опрокидывая огромные возы. Она сказала, что, мол, надеется: я никогда не стану употреблять крепкие напитки и настроение на моих обедах, если я буду их давать, когда выйду замуж за этого молодого болвана архитектора, будет таким, как на этой кривой. Она нарисовала равномерную курсивную линию, а я намалевала скучающие физиономии в ее начале и конце.

– Тогда у меня будут совершенно первобытно веселые празднества, – скромно заметила я.

Но во всяком случае, подумать только!.. Я смогла накрыть на стол без особых промахов.

Правда, я допустила одну оплошность, когда вошла с мороженым на подносе и увидела совершенно перепуганное лицо миссис Бейтс.

– Кофе! – прошептала она.

Кофе, оказывается, надо подавать перед десертом! Побежав на кухню, я уведомила об этом Тетушку. Она не ответила ни слова, но по выражению ее лица было видно, что она сочла Америку окончательно брошенной на произвол судьбы.

Социальные исследования… да, клянусь, я их проводила. Прямо над головами гостей! Могу заверить, что лучший наблюдательный пункт – у того, кто склоняется над объектом своего исследования с блюдом ростбифа. Это просто как на «Paramount»^[63]. Видишь все и слышишь все. Видишь, как едят люди. Например, не пользуются одновременно ножом и вилкой. Нет, сначала разрезают мясо, затем кладут нож на тарелку, берут в правую руку вилку и запихивают в себя еду, как дети. Какая удача – узнать все это, прежде чем тебя саму пригласили куда-нибудь на обед! Ты стала бы абсолютно social failure^[64], если бы ела так, как, считая себя хорошо воспитанной, приучилась есть с детства^[65]. И слышишь тоже все. Слышишь, о чем болтают гости. И это не просто шуточная выдумка: американцы, мол, болтают лишь о money-making^[66]. Фактически только это они и делают. По крайней мере мужчины. Дамы-то болтают и здесь о себе подобных, как у нас дома в Грёнчёпинге.

Где-то я прочитала, что несчастье Америки связано с неутомимостью ее женщин. Не знаю, так ли это! Но те женщины, что сидели за столом в доме мистера Бейтса, – богатые и праздные, – производили такое впечатление, будто нервы у них не совсем в порядке. Во всяком случае, если бы они вдруг начали дико кричать, я бы не выронила ростбиф от удивления.

Потом, когда гости разошлись, мы с Тетушкой пили кофе в кухне. Мистер и миссис Бейтс поблагодарили нас за великолепный труд и заплатили каждой по восемь долларов. И если даже у тебя есть брат в Чикаго, все равно восемь долларов – всегда восемь долларов.

– Не будете ли вы так любезны остаться еще на несколько дней? – спросила миссис Бейтс.

Пока ей не удастся найти новую повариху и горничную. Никакой грязной работы нам делать не придется. Этим занимается девушка-негритянка.

– Пожалуйста! – ответила Тетушка.

Миссис Бейтс так обрадовалась и так благодарила нас! И мистер Бейтс тоже. Потом они ушли к себе. Но по-видимому, миссис Бейтс вспомнила некоторые детали печального опыта с прежними поварихой и горничной, потому что, обернувшись в дверях, она шаловливо погрозила пальчиком и сказала:

– Please remember^[67]. Я не люблю, когда в доме ночуют посторонние мужчины.

– Еще этого не хватало! – пробормотала Тетушка. – О чем она думает?! В ее-то годы! Этакая старуха!

VI

сли у меня когда-нибудь будет дочь и это несчастное дитя не унаследует прекрасной внешности своей матери, стало быть, если моя дочь станет «серой кобылкой», я, нежно погладив ее по головке, скажу:

– Милое дитя, поблагодари Создателя за то, что не живешь в Америке!

Ведь к этому убеждению я пришла уже на начальной стадии своего пребывания в этой стране и абсолютно укрепилась в этом мнении, после того как познакомилась с ужасающим американским явлением, которое называется dating^[68]. То есть, хочу сказать, ужасающим для «серых кобылок»!

Разве легко быть молодой девушкой? Всегда и в любом месте земного шара, где бы ты ни жила? Воистину это трудно! Да и может ли быть иначе, если повсюду именно молодые люди, эти венцы творения, решают, станет ли жизнь юной девушки геенной огненной, или песнью торжествующей любви, или, быть может, лишь чуточку грустной. То, что тебе удалось пережить школьные танцы и балы ранней юности без больших шрамов в душе, принадлежит к вечным загадкам бытия. Подумать только, сидеть в бальном зале в напряженном ожидании, когда тот или иной прыщеватый юнец сжалится над тобой и, тяжело наступая на твои мозоли, некоторое время покружит тебя под звуки «One meat ball»^[69]. (До тех самых пор, пока не почувствуешь, что у тебя вообще ног не осталось, а только one meat ball, откуда должны расти ноги.) Понимал ли когда-нибудь этот прыщеватый юнец, каково быть целиком отданной на его произвол? Понимал ли он, что ты сидишь и старишься прямо пропорционально той быстроте, с которой он держит курс на супернахальную девицу за соседним столиком? Нет, конечно не понимал! Да и когда мужчины что-либо понимали! Дикая надежда, безумное отчаяние, тайный триумф и робкие мысли о самоубийстве… ах, какие только мысли и чувства не бурлили в чистой душе юной девушки в тот единственный танцевальный вечер. А то, что прыщеватые юнцы обладают такой властью над девушкой, во все времена почиталось безумством. Но это ничего не меняет.

И все же это еще идиллия по сравнению с тем, что приходится переживать американским девушкам! У американской девушки есть надежный барометр, по которому она может непосредственно определить степень своей популярности или ее недостаток у противоположного пола. Ей нужно лишь подсчитать число dates^[70], то есть как часто и сколько молодых людей назначают ей свидания, приглашая на танцы и прочие увеселения. Возможно, кто-то и возразит: «Но в Швеции, вероятно, то же самое». Нет, не совсем так! Если тебя никто не пригласит в субботу вечером, то тебе во всяком случае не грозит дурная слава.

Я как-то видела в американской юмористической газете такую картинку. Отец семейства стоит с телефонной трубкой в руке, рядом с ним – плачущая юная дочь, а мама упрекает мужа: «Как ты мог сказать, что вечером в субботу она сидит дома!»

Дела твои плохи, если этот вечер ничем не занят заранее. Совершенно ясно: единственное, что может сделать в подобной ситуации молодая девушка, – это быстренько решиться стать сестрой милосердия в приюте или благотворительном обществе при церковном приходе. Ты не очень популярна, если у тебя нет множества кавалеров на выбор и ты никого из них не отвергаешь.

Кроме того, во время этого date существует еще множество поводов для унижения. И существуют они и по сей день благодаря еще одному чисто американскому изобретению. Предположим, что тебе в поте лица удалось заставить какого-то парня пригласить тебя на какую-нибудь вечеринку или в дансинг. Ты порхаешь с ним в танце, ты счастлива и весела! Вы так думаете? Нет, девушке никогда не удается по-настоящему повеселиться! Потому что теперь ты ждешь, чтобы кто-то другой, внезапно похлопав твоего партнера по плечу, попросил уступить ему на некоторое время его очаровательную даму. А вдруг никто этого не сделает?! А вдруг твоему собственному кавалеру придется танцевать с тобой до бесконечности, пока ты не увидишь, что из глаз его начинает струиться ненависть?! Больший позор едва ли можно пережить! Стоять, как дама, которую на балу никто не приглашает на танец, и тщетно поджидать партнера – просто детская игра по сравнению с тем, что знаешь: ты висишь, словно жернов, на шее у парня, которому никак от тебя не избавиться. А вдобавок видишь, как другие очаровательные девицы все время порхают, словно бабочки, от одного кавалера к другому.

Во всяком случае, и у меня было date, и я порхала, словно бабочка!

Но быть может, лучше рассказать все с самого начала, с того самого момента, как мы с Тетушкой открыли наши небесно-голубые глаза в комнате кухарки и соответственно в комнате горничной семейства Бейтс. Это было на другой день после описанного выше обеда. Тетушка тут же бодрым галопом помчалась на кухню и принялась за дневные труды. Миссис Бейтс нужно было подать апельсиновый сок и кофе с тостами в постель, а мистеру Бейтсу – ветчину, яйца, овсяные хлопья и вафли в столовую. А после того как я накрыла на стол, мне следовало пропылесосить комнаты.

Я старалась изо всех сил, как вдруг услышала отчаянные гудки автомобиля. Я выглянула во французское окно^[71]. Маленький кремового цвета спортивный автомобильчик промчался по въездной дорожке и остановился у большого парадного крыльца. Кто-то выскочил оттуда. Выскочила оттуда Мисс Америка^[72], не иначе. Смеющаяся, с широко расставленными ногами в красном габардиновом одеянии, она отлично выглядела на фоне кремового автомобильчика! Секунду спустя это очаровательное создание с шумом и грохотом пронеслось по всему дому, громко призывая Daddy и Мот^[73]. Будучи сообразительной, я вычислила, что это, должно быть, ворвалась в дом юная мисс Марион Бейтс, которая, как уже просветила меня ее мамаша, пребывала в школе-интернате, но каждую субботу приезжала домой, чтобы провести weekend у родителей. Да, приехала не кто иная, как маленькая папочкина любимица, – это стало совершенно ясно, поскольку при виде ее он начал радостно горланить. Нас с Тетушкой позвали и представили мисс Бейтс: это, мол, туристы из Швеции, которые в ангельской своей доброте снизошли до того, чтобы задержаться под их крышей и выполнить некоторые мелкие работы.

Услышав рассказ о моей потерянной туфельке, мисс Бейтс громко и безудержно расхохоталась. Но в полдень, после разговора по телефону, она больше уже не смеялась. Нет, тут она превратилась в Электру^[74], чьи горестные крики огласили весь дом. Можно ли представить себе такое подлое невезение: Глория внезапно заболела! Я понятия не имела, кто такая Глория, но тоже подумала: «Как досадно, что она нездорова».

– Надо же ей было заболеть именно в субботу! – раздраженно сказала Марион.

Как раз когда Марион организовала такое очаровательное double date!^[75] Билл и Боб должны были заехать на своих машинах за Марион и Глорией, а затем вчетвером направиться в country club^[76] и там поужинать вместе с целой компанией молодежи из числа общих знакомых. А теперь все лопнет, и лопнет из-за чертовых миндалин Глории, которой надо было удалить гланды еще в детстве! И где в такой спешке подыщешь Бобу подходящую пару? Усердные телефонные переговоры во всех направлениях принесли удручающие результаты.

– А не позвонишь ли ты Филлис? – беспокойно предложила миссис Бейтс. – Она наверняка свободна.

Марион окинула мать негодующим взглядом.

– Позволь спросить, что дурного сделал тебе Боб? – сказала она. – И за что он должен быть наказан такой спутницей, как Филлис?

Миссис Бейтс вздохнула. За чаем вновь завязалась оживленная беседа, и я, накрывая на стол, не могла не услышать большую ее часть.

Внезапно Марион окинула меня взглядом.

– Какие танцы танцуют в Швеции? – спросила она.

По ее лицу можно было угадать, что она думает: «Наверное, водят хоровод, изображая народные обряды, а в виде исключения, когда начинается буйное веселье, – польку». Я попыталась объяснить ей, что не вижу особой разницы в танцевальных упражнениях по обе стороны Атлантики. В этот момент, именно в этот, сверхгромко заиграло радио. В Америке оно всегда играет сверхгромко, – это была танцевальная музыка. Марион подпрыгнула и обхватила меня за талию. Мы принялись танцевать, а миссис Бейтс безмолвно взирала на нас.

– Она танцует, как ангел, – заявила Марион и отпустила меня. – Милая Кати, поедем со мной вечером в клуб!

Так мы и сделали. Вот как меня пригласили на первое американское date. Правда, наряда для танцев у меня не было, и пришлось одолжить зеленое тюлевое платье Марион. А Тетушка, руководствуясь докладом Кинзи^[77], явно сочла наше мероприятие роковым.

Но я радовалась. Мы радовались вместе с Марион. Наконец появились Билл и Боб. Моим кавалером должен был стать Боб. И я с замиранием сердца наблюдала за ним, пытаясь выяснить, не явилось ли мое общество для него таким же жестоким испытанием, как общество бедняжки Филлис. Но такого впечатления у меня не создалось. С сияющей улыбкой он протянул мне мой corsage^[78]. Букетик из мелких бутончиков роз, приколотый к корсажу, на фоне зеленого тюля выглядел потрясающе очаровательно.

Ой, как веселилась в тот вечер забывшая свой служебный долг «горничная»! Уже в тот момент, когда мы въехали на автомобилях на площадку для парковки и я увидела, как ярко светятся окна клуба, и услышала звуки музыки, вырывавшиеся наружу, когда открывалась дверь, – уже тогда я почувствовала, что этот вечер станет одним из тех, которые невозможно забыть даже на крайней стадии склероза и старческого маразма.

Надо уметь отличать один клуб от другого. Но этот был один из элегантнейших. Нам достался столик совсем рядом с барьером, окружавшим танцевальную площадку. В ту самую минуту, когда я уселась за столик, я решила повеселиться от души. Что и делала.

Если хочешь стать по-настоящему желанным dating-partner^[79] и чтобы свидание удалось, не надо молчать. Существующий порядок, когда дамы во время танца беспрерывно меняют кавалеров, предъявляет высокие требования к способности девушек быстро находить новые темы для разговора. Разумеется, можно было бы воспользоваться рецептом Фальстафа-Факира^[80] – постоянно менять темы бальных бесед: кружась в вальсе, надо начать с разговора о погоде в нынешнем году, затем, после первого круга, перейти к разговору о погоде в прошлом году, потом – о погоде в позапрошлом, наконец – о погоде в позапозапрошлом, и так до бесконечности. Но настоящей веселой line^[81] в американском смысле этого слова определенно бы не получилось. Line — это веселая мирная болтовня, которую ведешь во время танца.

И вот что мне хочется сказать. Я вовсе не висела, как жернов, на шее Боба! О нет, я порхала, как бабочка. Потому что все до единого кавалеры хотели знать, что я думаю об Америке. И представьте себе, сколько шуток можно было извлечь, рассказывая о маленькой стране, откуда я родом! О дорогая моя родина, никогда не была ты мне так близка, так удивительно близка, как тогда! Когда я, кружась по всему залу в объятиях этих длинноногих, смеющихся, отменно танцующих американцев с их первобытным юмором, защищала тебя от них, саркастично и пламенно пресекая все попытки подчеркнуть преимущества огромной Америки перед маленькой Швецией…

– А бибоп?^[82] – спросил Боб. – Слышала ли ты когда-нибудь в Швеции о бибопе?

– Если тебе надо узнать о бибопе, – ответила я, – приезжай в Швецию. И спроси об этом первую встречную старуху семидесяти-восьмидесяти лет, любую… Вся эта компашка – фанатки бибопа! Ты спросил, знаем ли мы что-нибудь о бибопе? В Швеции? Должна тебе сказать, там – настоящий культурный центр бибопа.

Боб нежно прижал меня к себе, и мы молча продолжали танцевать.

– У тебя, вероятно, есть в Швеции boy-friend?^[83] – немного погодя спросил он.

– Да, – ответила я. – Да, есть!

– Sorry!^[84] — сказал Боб.

– О, ему можно дать отставку, – беззаботно заявила я.

Ведь в этот миг Ян был так далеко от меня!

Он был так далеко! А Боб, можно сказать, в высшей степени рядом. Билл и Марион, естественно, тоже! Мы, все четверо, пришли к согласию, что наше double date получилось очень удачным, мы хорошо провели время. Я охотно подтвердила это, хотя сравнивать мне было не с чем.

Стояла весна. Когда Боб повез меня домой, на небе виднелось несколько мелких звездочек. Он медленно вел машину, повторяя все время, пока мы не остановились у ворот сада, как замечательно, что мы встретились. У Боба был такой красивый голос. Свежая зелень листвы благоухала. Повсюду царило волшебное и сладостное настроение.

Но у меня есть одна маленькая привычка. Если я сижу в машине с молодым человеком и он пытается сказать мне, что я – самая милая из всех, кого он до сих пор встречал, то я обычно, сладко улыбаясь, голосом, трепещущим от сознания его правоты, произношу:

– Is that so?

Но – и тут тоже действует моя маленькая привычка – я не в силах произнести это, если вижу в этот миг Тетушку со свисающими косами, выглядывающую из окна комнаты прислуги: точь-в-точь старый индейский вождь, наблюдающий за прерией в надежде снять с кого-нибудь скальп. Назовите меня трусихой или как вам будет угодно – не могу, и все тут!

– Что это еще за старая сова? – недовольно спросил Боб.

– Моя Тетушка, – ответила я. – Моя Тетушка из Швеции.

– Ага, – сказал Боб, – одна из тех самых фанаток бибопа?

– You said it, ту boy!!^[85] Одна из тех самых фанаток бибопа.

Я выскочила из машины и протянула ему руку на прощание.

– Спасибо за вечер! – сказала я. – See you later, Bob!^[86]

Под заградительным огнем Тетушкиных глаз я медленно поднималась по лестнице.

Это было мое первое американское date.

VII

етушка, – елейным голоском сказала я, – ты помнишь, какой очаровашкой я была в детстве?

Тетушка в ответ что-то буркнула.

– О Тетушка, каким было бы мое детство без тебя? Кто стал бы целовать и ласкать меня, укладывать по вечерам в постель, если бы не ты? Ты взяла к себе несчастную сиротку, ты дарила ей и любовь, и касторку (сколько нужно), и это исключительно твоя заслуга, что сегодня мы видим ответственную, зрелую, стройную и уверенную в себе молодую даму – истинное украшение своего пола.

Тетушка в ответ что-то буркнула.

– О Тетушка, моя благодарность…

– Хватит, – отрезала Тетушка. – Выкладывай, что тебе надо!

Она занималась тем, что укладывала наши пожитки в большую дорожную сумку. Сидя на краю ее кровати, я наблюдала за происходящим. Настал час покинуть дом Бейтсов. На следующий день ожидали новую повариху и горничную.

Целую неделю семейство Бейтсов наслаждалось Тетушкой, Swedish cooking и моим феноменальным искусством накрывать на стол. Все это время миссис Бейтс не орала, как безумная, а по вечерам мистер Бейтс, вернувшись домой из конторы, водил нас по всему саду, позволяя восхищаться цветочными клумбами. Марион Бейтс, обняв меня на прощание и выразив надежду, что мы еще встретимся, вернулась в свой колледж.

А Боб! Да, Боб! С ним я встречалась довольно часто. И у меня было огромное желание встречаться с ним еще чаще. Ведь это был единственный шанс провести кое-какие социальные исследования и как нельзя более интенсивно смешиваться с народом. Я сказала о своем желании Тетушке. При этом у Тетушки появились морщинки вокруг губ, и она сказала, что не может понять, почему мои социальные исследования всегда концентрируются вокруг юных болванов с привлекательной внешностью. Уж Тетушка-то и мистер Кинзи знали том, что скрывается за этой приятной внешностью.

– Никакого сомнения, это волки в овечьей шкуре, – говорила Тетушка.

Мне нужно было сделать ей весьма деликатное предложение, и поэтому, присев на край кровати, я пыталась смягчить Тетушку трогательными воспоминаниями о моем детстве.

Боб был коммерсантом. Как раз на днях он собирался отправиться в деловую поездку на автомобиле. И хотел, чтобы мы с Тетушкой сопровождали его. Он абсолютно не настаивал на поездке Тетушки с нами, нет, такого условия он не ставил вовсе. Напротив, это сделала я.

Боб считал, что мне надо немного осмотреться и за пределами Нью-Йорка. Исключительно по этой причине он и хотел, чтобы я ехала с ним. По крайней мере он так говорил.

По большому счету меня даже можно пожалеть. Я слишком легко влюбляюсь. Я влюбляюсь вновь и вновь, хотя от всей души желаю, чтобы меня осенила великая, чистая, опустошающая страсть, в огне которой сгорели бы все мои мелкие мечтания. Я годами ждала этой великой страсти. Но она все не приходила. Сегодня я думаю, что Ян – самый замечательный на свете, а назавтра рассуждаю сама с собой: не больше ли мужского обаяния у постового полицейского, стоящего на углу? Я и сама не знаю, кто из них лучше. А теперь история снова повторяется с Бобом. Я фактически уже немного влюбилась в него. Говоря словами Тетушки, «в этом вопросе, естественно, существует одно сплошное сомнение».