Текст книги "С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001)"

Автор книги: Артуро Перес-Реверте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

ДО НИХ ПОЧТИ ДОШЛО

Поспешишь – людей насмешишь. Только сейчас квалифицированные специалисты подсчитали, что с начала нынешнего века до 2050 года население Испании сократится на восемь с лишним миллионов человек, и мы превратимся в самую старую нацию на земле: нам обеспечено почти полное отсутствие маленьких детишек и засилье дряхлых стариков. А теперь представьте себе, что с 1951 года, когда родился автор этих строк, население Марокко возросло втрое. Следовательно, еще через полвека наших соседей будет больше на 60 процентов. На столько же процентов увеличится их желание хоть иногда нормально питаться. Демографической картины, которая сложится к тому времени в нашей стране, я предпочел бы никогда не увидеть, хотя бы потому, что меня приводит в ужас перспектива дожить до столь преклонных лет. Не хотелось бы застать то время, когда некому будет ни работать, ни платить пенсию, здравоохранение превратится в форменный бардак, в музыкальных конкурсах по телевизору будут выступать одни старички, танцующие, как Джорджи Дэн, в домах престарелых не останется свободных мест, каждый третий будет ходить с простатитом последней стадии и зондом в мочевом пузыре, а на остановках станут говорить о ревматизме, артрозе, болезни Паркинсона и о том, какой же он сукин сын, этот мой отпрыск, даже навестить не заходит, тварь неблагодарная.

Проблема, как всегда, в том, что виновных к тому времени тоже не останется. Ни тех, кто готов на любую аферу, чтобы заполучить наши голоса, ни тех, кто пальцем не пошевелил для спасения нашего будущего. Кто отважится иметь детей в стране, где банки сосут кровь своих вкладчиков до последней капли, никому не нужные университеты каждый год выплевывают миллионы безработных без малейших перспектив, где для сбора овощей нужно подписывать контракт с эквадорскими адвокатами, а для того, чтобы починить кран, приходится вызывать польского инженера; где царит чудовищная безработица, но днем с огнем не сыщешь белого каменщика, где каждый хочет работать не больше трех дней в неделю и загребать огромные деньжищи, а лучше – пристроиться где-нибудь в профсоюзе.

В принципе, если Испания отправится в преисподнюю, я не слишком расстроюсь. Мы вполне это заслужили. Когда наши дети осознают, в каком состоянии им досталась страна, останется одно из двух: либо лить слезы и проклинать недальновидных родителей, либо взяться за ум и принимать меры. Чтобы исправить положение, им, скорее всего, придется на определенных основаниях, но без всяких ограничений, открыть страну для иммигрантов. Они не только нам не помешают. Они нас спасут. Нашим внукам придется волей-неволей принять всех этих африканцев, мавров, латиносов, украинцев, что тянутся в поисках счастья в это прогнившее, жестокое и ничтожное государство. Постепенно они смешаются с нашими внуками, и в Испании появятся полицейские-негры, клерки-мексиканцы, военные-мавры, как в других странах. Что-то мы потеряем, а в чем-то непременно выиграем. Но Испания, которая, что бы там не говорили фанатики, всегда была гостеприимной землей, получит новые силы, чтобы существовать и развиваться. Наши внуки сойдутся с африканцами и туарегами, правнучки будут синеглазыми мулатками с гибкими колумбийскими телами, такими, что английские туристы, вернувшись к себе в Манчестер, станут, как сумасшедшие, бросаться на своих Дженнифер, чтобы взять реванш. А все эти Эриберто, Эхибары, Феррусолы и прочие ревнители расовой чистоты по образцу деревни Астерикса, могут отправляться ко всем чертям. Нравится им или нет, но в один прекрасный день их Аиноа узнает, что беременна от своего жениха-перуанца, а Хайме Луис назовет свою внучку Монсеррат Мустафа Мбонго. А подавать им судно в доме престарелых уж точно будет араб. Вот ему пусть и рассказывают о методах лингвистического погружения. Посмотрим, станет ли он слушать.

НЕНАВИСТЬ ГУДАРИ

И чему тут, интересно, удивляться? В голове добропорядочных людей никак не укладывается что средний возраст современных гудари[36]36
  Радикально настроенный баскский националист.


[Закрыть] – двадцать лет, и большинство их – неграмотные фанатики. Не может быть, повторяют обыватели. Детьми манипулируют, их сбили с толку. Это преподносится как величайшее открытие, чудовищный, непонятно откуда взявшийся феномен. Президент Ибарретсе, влиятельнейший политик Страны Басков, между прочим, громко жалуется на молодежь, которая совсем отбилась от рук и не хочет вести себя нормально, даже если ее об этом смиренно просят. Анагасти старательно соблюдает нейтралитет, с тех пор как его почтенную матушку обчистили в автобусе. Арсалус громко сетует, что «бензиновые подростки» превращаются в подростков с пистолетами, в дистанционно управляемых подростков и почему-то досаждают не испанским оккупантам, а родной Национальной партии басков и ему лично. Я не устаю спрашивать себя, готов ли хоть понимает ли хоть один человек в этой стране проходимцев и простаков, в которой я имел несчастье родиться, понимает ли хоть один человек значение слов «ответственность» и «совесть».

Ни для кого не секрет, что фоторобот баскского сепаратиста нового поколения изображает очень молодого человека, фанатика, воспитанного в ненависти и склонного к насилию, обладателя нулевого культурного уровня и весьма слабого интеллекта. Истории преступников, о которых говорят по телевизору, подтверждают такую закономерность. Странно, что никто не обращает внимания на очевидный факт: год рождения этих ребят, как правило, совпадает с началом правления НПБ и превращения Страны Басков в одну из самых развитых и самостоятельных автономий в Европе. Вторая – Каталония. Здесь больше нет злокозненных испанских централистов, угнетающих молодежь, исчезла невыносимая атмосфера притеснения, вынуждавшая юношей вставать на борьбу за свободу многострадальной родины. В последние годы БНП получила возможность угнетать молодежь, как ей вздумается. Это она составляет учебные планы, издает книги и подкармливает целую свору националистов всех мастей. Удивительно, что наши политики продолжают глядеть на молодых экстремистов, как на чудо морское. Откуда они только берутся?!

Впрочем, дело не только в них. В последнее время в толпе фарисеев иногда звучат здравые суждения. Вот-вот воспрянут ото сна сторонники испанизма или испанобаскизма, левые или правые, неважно. Посмотрите на эту ужасную БНП, повторяют они. Как можно терпеть такое?! Но разве они сами не молчали все эти двадцать лет? Разве они не позволяли Асьеру, Эдурне и Микелю творить, что им вздумается? Позволяли, поскольку отчаянно боялись прослыть душителями свободы. И потерять собственную власть. Никто и не пикнул, когда пятнадцать лет назад, еще при социалистах, стали выходить книги об испанском гнете и расовой теории. После образовательной реформы Соланы и Маравалля молодое поколение стали учить как бог на душу положит. Все продолжали хранить гробовое молчание, когда усвоившие новые истины детишки стали браться за оружие. Правые, потому что хотели замаскировать свою правизну. Социалисты – сами понимаете. Левые, если можно назвать их таковыми, до сих пор не желают признавать своей тяжелейшей исторической ошибки: это они взяли себе в союзники отъявленных националистов самого низкого пошиба, позабыв об интернационализме и солидарности, о том, что марксистам негоже водить компанию с шовинистами, и о том, как легко местные царьки становятся добычей темных и фанатичных церковников. Только прошу вас, не трудитесь обзывать меня антиклерикальной скотиной. Я все это неоднократно слышал. Вспомните лучше монсеньора Сетьена, епископа Сольсоны или болвана-епископа Хероны, призывающих добрых христиан не говорить по-испански и голосовать за националистов. Не могу не процитировать еще раз того священника – то ли из Унамуно, то ли из Барохи: «Избегайте испанского! Это язык демонов и либералов!» Пора заканчивать с этой демагогией. Виновны мы все. А в особенности – мошенники, трусы и дураки.

МАЙОР ЛАБАХОС

Пару дней назад его имя попалось мне в репортаже о попытке взорвать испанскую военную базу в Эль-Аайюне в 1975 году, когда марокканцы заняли Сахару. Один испанский офицер тогда струсил и начал пресмыкаться перед штабом генерала Длими, редкостного сукина сына, к слову сказать. Другой офицер, командир местных сил, проник на базу, обезвредил бомбу, захватил террориста и навсегда отучил его от участия в диверсиях. Командира звали Фернандо Лабахос, он отдал Африке и Легиону всю жизнь и был по-настоящему крутым. Худой, загорелый, черноусый, весь в шрамах. Не такой, как крутые парни с ближайшей дискотеки, а по-настоящему крутой. А еще он был моим другом. В исторической вещице под названием «Тень орла» я изобразил его под именем честного капитана Гарсиа из 326-го линейного пехотного полка. Я посвятил книжку ему и одному туарегу, который сражался под его началом, пока не примкнул к Полисарио и не погиб под Уад-Ашрамом: капралу Белали ад-Мараби. Теперь и Фернандо Лабахоса уже нет на свете. И хотя к концу жизни на его обшлаге красовались три полковничьи звездочки, для меня он навсегда остался майором Лабахосом. Таким я его узнал, таким я его запомнил.

За долгие годы нашей дружбы случилось много такого, о чем я ни за что не стал бы рассказывать, даже теперь, когда майору Лабахосу уже все равно. Скажу лишь, что он был из тех крепких и отважных людей, о которых пишут в исторических трудах и которым ставят памятники на городских площадях. Они входят в военные советы, ввязываются в одну драку за другой, а потом их расстреливают и бросают в каком-нибудь рву. Майор Лабахос был непростым человеком. Его печень превратилась в пыль из-за привычки поглощать любую выпивку, включая небезопасные химические соединения. Очень многие подчиненные терпеть майора не могли, но уважали его все как один. Я уважал его и любил в том числе и за то, что майор приютил меня в казарме, когда я приехал в Сахару двадцатитрехлетним корреспондентом и совершенным молокососом, оказал мне немало услуг, за которые я, надеюсь, сумел расплатиться, когда ему пришлось рисковать карьерой и шкурой, и в особенности потому, что в ту ночь, когда марокканцы атаковали Тах на северной границе, и генерал-губернатор Гомес де Саласар, проявив хваленую испанскую твердость, запретил помогать туарегам, чтобы не раздражать Рабат, Фернандо Лабахос не подчинился приказу и пошел в контратаку. Он прихватил меня с собой в своем «лендровере», чтобы я выступил как свидетель, если дело обернется против нас. Я никогда не забуду эти семьдесят пять километров по ночной пустыне в окружении испанских солдат и туарегов в тюрбанах, среди облаков пыли. Генерал истерически орал по радио, приказывая колонне возвращаться, на что Фернандо Лабахос лаконично отвечал: «Никаких изменений», пока не вышел из себя и не выключил чертово радио. По возвращении его каким-то чудом не отдали под трибунал. Возможно, потому, что у майора нашелся свидетель – молодой репортер.

Как я уже сказал, майор недавно умер. Умер полковником – стать генералом ему не позволили. Капрал Белали тоже мертв. Он был одним из двенадцати туарегов, которых осадили в Тахе в ту ночь. Нет в живых полковника Лопеса Уэрты, сержанта кочевников Регулеса и других героев моих воспоминаний. Отважный юноша Серхио Саморано, репортер Мигель Хиль Морено, партизан Кибреаб, хорват Грюбер – вы не поверите, скольких друзей мне пришлось похоронить. Ничего не поделаешь. Приходится нести ношу, от которой нельзя отказаться. Просто потому, что она – часть твоей жизни. Иногда, рассматривая фотографии, распивая очередную бутылку или отдавшись внезапным воспоминаниям, ловишь себя на том, что разговариваешь с мертвыми. Наверное, это ностальгия. Мы – это наши воспоминания. Как говорил тореро Луис Мигель Домингин, кто-то непременно остается в живых, чтобы рассказать людям правду. Приходит день, и ты начинаешь вспоминать, о том, что было с тобой или с другими. Хотя со дня смерти майора Лабахоса прошло пятнадцать лет, его тень посещает меня чаще других. Не знаю, упоминал ли я его хоть раз на этих страницах. И все же, когда я увидел его имя в журнале, мне стало грустно. Словно кто-то похитил то, что может принадлежать мне одному.

В последний раз мы виделись на свадьбе дочери майора. Свадьбу устроили в Мадриде, и я пришел на банкет. Майор Лабахос надел парадную форму со всеми орденами. Он бросил молодых и гостей и пил со мной в ближайшем баре, пока нас не начали искать. Я же сказал, мы были друзьями.

ЭВТАНАЗИЯ ДЛЯ ВСЕХ

Теперь, когда голландцы разрешили эвтаназию, Ян Шалекамп, мой вольнодумный переводчик, осевший на Майорке и только что издавший великолепную книгу эссе «Нет времени на смерть» с рисунком своей жены Мюриель на обложке, сможет вернуться на давно покинутую родину, оформить документы и отойти с миром. Если, конечно, постоянное общение с немцами совсем его доконает. Состариться в Испании страшно, а голландцу, который живет здесь, да еще в окружении немцев – когда вермахт занял Нидерланды, герцог Альба показался тамошним жителям филантропом – просто невыносимо.

Не так давно мы с Яном обсуждали принятый в Голландии закон, и он объяснил мне, что после двадцати лет размышлений и споров было решено, что эвтаназия будет применяться лишь к безнадежным больным, испытывающим невыносимые страдания, по их собственной воле и только в том случае, если больной четко и неоднократно выразил желание расстаться с жизнью. Чтобы избежать злоупотреблений. А я ответил: дружище, если бы ты знал, как я рад! Возможно, когда ты переведешь «Солнце над Бредой», мне дадут двойное гражданство. Иногда самое важное – иметь запасной выход. В один прекрасный день мне может понадобиться меч Катона или Сократова чаша с цикутой, а еще рука, которая сотрет пот с моего лба и проверит мой пульс. Когда самурай совершал сеппуку, за спиной у него стоял верный друг. А с нашими политиками, крошечными пенсиями и десятью миллионами дряхлых стариков, которых у нас будет через несколько лет, эвтаназия очень пригодилась бы.

Но Ян, который отчего-то предпочел нашу страну Голландии, но все же остался цивилизованным и практичным человеком, ответил мне:

– Выше нос, брат, я уверен, в конце концов и здесь все образуется. Смотри, объединенные левые уже внесли в парламент проект закона.

Я отхлебнул пива, посмотрел на него и покачал головой:

– Дружище, я знаю, ты с юных лет был коммунистом и даже кинулся защищать штаб-квартиру партии в Амстердаме, когда русские танки вошли в Венгрию, но партии, которые здесь называются левыми, не имеют ничего общего с левым движением, как ты его понимаешь. Посмотри на наших социалистов, посмотри на левый блок, на этого Мадрасо, который сделал бы честь цирку Прайса. В Испании все выходит не по-людски. Когда местные политики предлагают какое-нибудь благое начинание, оно моментально открывает простор для отвратительных афер. Демагоги и подлецы всегда остаются в выигрыше.

А кроме того, друг мой, у здесь не Голландия и даже не Норвегия. У нас, несомненно, примут самый прогрессивный и демократичный закон об эвтаназии в мире. Эвтаназия для всех, в обязательном порядке, включая иммигрантов и осужденных. А чего еще ждать от страны, в которой разрешено убивать преступников при попытке к бегству? Я готов поставить нищенскую пенсию, которая причитается мне через несколько лет, если, конечно, она мне и вправду полагается, что не пройдет и трех дней, как все без исключения провинциальные власти и даже частные лица начнут использовать закон об эвтаназии для собственной выгоды. У большинства семей появится новый повод для ежедневных стычек: ну же, папа, тебе давно пора отдохнуть. Бедная мамочка заждалась тебя на небесах. А прикованные к инвалидным коляскам и унизанные катетерами старички будут умолять: погодите, я не хочу, я еще не готов! Это все родственнички, это они, сукины дети, подсунули мне документы на подпись. В социальных службах появятся длинные списки безнадежных раковых больных, жаждущих избавиться от страданий. Пока настанет твой черед, ты успеешь выброситься с шестого этажа. Перед глазами встает чудесная картина: первый день пасхальных или летних каникул. Набитая тюками и чемоданами машина останавливается напротив Дворца эвтаназии и мамаша говорит детишкам: «Посидите спокойно пять минут, съешьте по бутерброду, а мы с папой сходим усыпим дедушку».

ВЕСЕННЯЯ КОЛЛЕКЦИЯ

Наконец установилась теплая погода, и девушки прогуливаются по улицам в весенних нарядах, красивые и гордые, уверенные, что никогда не состарятся. Террасы кафе и баров превращаются в дозорные башни. Вы знаете мою типично средиземноморскую страсть к наблюдению за суетливой толпой из-за столика уличного кафе. Трудно придумать более удобный наблюдательный пункт. Ты, как разбойник в засаде, прячешься за книгой или газетой и время от времени оглядываешься по сторонам. Перед тобой во плоти проходят все без исключения свойства человеческой натуры: тщеславие, молодость, увядание, любовь, нищета, одиночество, безумие. Помешивая ложечкой кофе, ты можешь в один миг преисполниться презрения ко всему человеческому роду. Но случается, чье-то лицо, жест или голос нежданно вызывает твое сочувствие. Это жизнь. Иногда я думаю, каково приходится тем, кого никто, ни человек ни книга, не научили наблюдать.

Как-то в Малаге я забрел на улицу Лариос и, по обыкновению поприветствовав знакомых официантов из кафе «Сентраль», уселся за столик на террасе. «Сентраль» – одно из самых уютных мест во всей Малаге. Здесь обожают бывать пожилые пары и окрестные жители целыми семьями. Не обходится, конечно, без обвешанных фотокамерами туристов в шортах и сандалиях – что поделать, курортный сезон. Обычно они с недоверием изучают меню и в конце концов заказывают пиццу. Чтобы проявить любезность, кое-кто из них даже пытается обратиться к официантам по-итальянски. Работникам «Сентраля» тоже нужно на что-то жить. Приходится терпеть туристов, даже если их присутствие разрушает очарование старого кафе. Клиент всегда прав. А те, кто не любит туристов, могут отправиться в Алжир. Там наверняка есть немало колоритных кафе с летними террасами.

Итак, я устроился за столиком, поглядывая на обрюзгших туристов, поглощенных чтением меню. И тут началось. Я много лет коллекционирую персонажей, которые проходят мимо моих столиков в летних кафе, выпрашивая подаяния. Такие типажи встречаются повсюду. Их немало в Картахене и Валенсии, но первоклассный материал попадается только в Андалусии. Севилья, Кадис, Малага… Иногда приходится делать пометки на салфетках или полях газет чтобы не позабыть ненароком какой-нибудь экземпляр. Затаившись за столиком, словно сербский снайпер со своей винтовкой, я за пятнадцать минут сумел пополнить свою весеннюю коллекцию замечательными экземплярами. Я подглядывал за ними, прикрываясь газетой «Сур», превращенной в каталог новых поступлений. Сначала появился заурядный нищий, рядовой армии попрошаек. Двадцать дуро. Потом цыганка с недовольной физиономией, пришедшая в ярость оттого, что турист в майке с «Парком Юрского периода» не пожелал узнать свое лучезарное будущее. Неуклюжую молоденькую румынку в юбке до полу я почти упустил из виду – пришлось доказывать чистильщику обуви, что мои туфли и так сияют. Ее сменила другая цыганка, настоящая красотка. Она продавала гвозди́ки. Среди столиков бродил безнадежный сумасшедший. Он внимательно разглядывал посетителей и время от времени принимался мрачно бормотать что-то себе под нос, будто сгибаясь под грузом неразрешимых проблем. От сумасшедшего меня отвлек тощий цыган в джинсах и майке, с расческой в заднем кармане брюк. Он с надрывом распевал «Бандолеро-бандолейро» под звуки гитары, на которой не хватало одной струны. Еще двадцать дуро. Тут пришла третья цыганка. Она просила на молоко для своих детишек. Сумасшедший уселся на пороге и принялся рассказывать о своей жизни семье туристов. Папа, мама и трое белокурых малышей были настолько шокированы, что не смели поднять глаз от своих гамбургеров. «Он совершенно безобиден», – сжалился над ними официант, но туристы не поверили. Самым лучшим экземпляром оказался смуглый и небритый субъект, который передвигался от одного столика к другому, закатывая штанину почти до бедра и демонстрируя абсолютно здоровую ногу. Правда, чудовищно грязную. Но такую здоровую, что любо-дорого поглядеть. И люди ему подавали. Я сам пожертвовал последние двадцать дуро. Подлинное искусство нуждается в поощрении.