Текст книги "Перерождение (СИ)"

Автор книги: Артур Прост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 57 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Завершив все дела с ядами, Анна собиралась осмотреть деревья. Нужно было удостовериться в том, что новая формула ядов не причиняет им вреда. Промыв желтые перчатки от возможных остатков химикатов, Аня приступила к осмотру. Пожалуй, это было ее любимым занятием. Внимательное и чуткое созерцание любых изменений, которые претерпевали растения. Копошась среди деревьев, Аня увлекаясь часто спускалась к корням и рылась в почве у самых стволов. Ее дурманил запах влажной почвы. Ее глаза блестели каждый раз, когда она подносила горсть земли к лицу, чтобы внимательнее осмотреть. Аня подбирала сучки и веточки, свернувшиеся листочки и подолгу рассматривала их. Она медленно поворачивала веточку и всматривалась в жилки на коре, находила изъяны и ощупывала сучок пальцами. Для этого она всегда снимала перчатки и пальцами проводила по растениям. После обязательного благословения и благодарения их, Аня закапывал сучки и листочки в землю.

Анне нравилось подолгу сидеть у карликовой вишни, хотя она любила абсолютно все растения, а не только те, что росли под сенью прозрачного купола. Но именно вишня была единственной в своем роде. И росла она в самой глубине среди других деревьев. Немного неказиста, с узкой нераскидистой кроной. Места в оранжерее было мало и деревья не могли в полной мере раскинуть ветви крон. Особо свободолюбивые ветви Аня подвязывала и обрезала. Даже вишня, находящаяся на особом счету, не избежала этой участи.

– Приснилась бабочка, – Аня сидела на земле у серого ствола вишни. – Я с ней играла. Рук своих не видела, но чувствовала ее лапки на коже. Белая такая, красивая бабочка, – Анна описала пальцами в воздухе несколько кругов, изображая полет крылатого насекомого. – Хорошо, что здесь их нет. Они ведь только когда с крыльями красивые. А так, жрут листья и не давятся. Мне хватило и прошлогоднего прожорливого гостя. Но мне понравились ее крылья. Белые, большие. Я даже видела на их кончиках тонкие хрупкие волоски. И думала о ветре. Все время о нем думаю. Даже во сне вслушивалась: дует он сам или от ветрогенератов вокруг. Ненавижу, когда их включают. Земля дрожит, словно по ней стадо какое несется. Максим обещал помочь с посадкой семян возле домов. Каро сказал, что профессорша не стала возражать против моей идеи. По его словам, она даже не обратила на это внимание. Когда он рядом – никто ни на что не обращает внимание. Жалко его. Пошла... – Аня проводила взглядом Леру, идущую к лотку с бутылями и удобрениями. – Пихает удобрения сверх меры. Хоть не перебарщивает с лекарствами. Влюбленная дурочка. Макс даже не хотел на нее обращать внимание, а она страдает. Слюни разводит. У нее даже есть дерево, которое она называет Максиком. Но знаешь: я так бы хотела с тобой распрощаться. Сказать уже «прощай» и быть уверенной, что не увижу ни твоих веток, ни красной листвы. Пусть ты не цветешь, но ты для меня красивое. Но мне не жаль будет сказать тебе «прощай». Главное знаешь что? Главное – сказать «прощай», а не «до встречи». Сегодня опять заходила Соня. Что-то мне подсказывает, что она просто не дошла вчера до дома и решила вернуться. Бледный призрак, как и все мы. Как я хочу с тобой попрощаться. Может Кроберг со злости тогда прикажет все тут сжечь. Выпотрошить цветник. Они будут все тут обыскивать, вынюхивать и найдут... Они найдут то, что помогло нам. Сожгут тут все, изрубят. Но я не увижу этого. Сказать «прощай» – вот что главное. Как же я хочу со всеми вами распрощаться...

Анна смотрела сквозь листву деревьев, пытаясь вернуть ощущение реальности. Она вслушалась – возни Леры не было слышно. Наклонившись к земле, Аня решила разглядеть хотя бы ноги молодой влюбленной. Но ничего не увидела.

– Наверное, сидит у дверей, – вывод напросился сам. – Ждет не дождется того единственного, ради кого вообще приходит сюда. Единственное ее утешение. Но и мне надо выбираться отсюда. А то чувствую себя как дурманы. Они тоже любят сидеть подолгу на одном месте. Надо проверить семена на улице и новые раскидать. Может уже пробились несколько ростков. Было бы замечательно. Значит, весна уже не отступится, – Аня встала с земли, упираясь о ствол дерева. – Ну что же, молчаливый друг. До встречи. Пока еще «до встречи».

Анна взяла ящик с удобрениями, оставленный в проходе между посадками, и вышла к своему столу. В оранжерее было пусто. Кто-то дремал в импровизированной беседке, на другом конце цветника. Ее когда-то соорудил Максим. Три лавочки из пластмассовых панелей на камнях. Вокруг воткнутые в землю двухметровые палки, которые он выкрасил в зеленый цвет. Анна позаботилась, чтобы вьюны бережно свили вокруг всего этого пластмассового буйства зеленое гнездо. Вместе с другими садоводами она пересадила несколько растений к беседке. И, через три года, та полностью обросла, став излюбленным местом для сонных размышлений, которые ни к чему не могли привести. Однако, даже безысходные мысли всегда растворялись в этом зеленом уголке. Не было человека, кто бы ни приходил сюда и не дремал в убаюкивающей тишине. Она отличалась от ночной или обеденной тишины, которая, словно невидимый кисель, заполняла все пространство между домами. Нерушимая, нежная зеленая тишь скрашивала однообразность мыслей и заполняла разум. Что-то отходило на второй план. И на какое-то время становилось легко. Пустота переставала давить. И бесконечная петля существования здесь казалась не такой уж бесконечной прямой.

Аня вышла на улицу. Прохлада все еще напоминала о том, что где-то в лесу лежит мертвое тело зимы. Анна поправила пояс на талии, к которому были прикреплены четыре пластиковые коробочки. В них находились семена растений, несколько видов порошка, на случай если кто-то обратиться к ней, и лопатка. Отойдя от оранжереи на несколько метров, Аня обернулась вполоборота. Ей хотелось знать: пойдет ли за ней Лера. Но девушки и след простыл. Довольная ухмылка украсила лицо главного цветовода. Аня заправила волосы за уши и неспешно зашагала вдоль первого круга.

Она любила это время. Середина дня. И даже густая пелена облаков не могла помешать свету сочиться вниз, пробиваясь через пыльную дымку поступью теплеющих дней. Это давало повод кроткой радости, но Аня не показывала ее. Она не представляла себя в роли веселушки с распростертыми объятиями, приветствующей долгожданную весну. Здесь подобное проявление чувств под негласным запретом. Тихие страдания не должны тревожиться флюидами даже бледной радости.

Аня остановилась возле одного из домов. Внутри все спали. Она старалась быть очень тихой. Осторожно расстегнула пластмассовые застежки на боксах и сняла маленькую лопатку с крючка на поясе. Наклонившись к ступенькам у крыльца, он начала осматривать землю. В прошлом году она по всему первому кругу рассыпала семена подорожника-царька, выведенного селекционерами больше шестидесяти лет назад. Ей хотелось, чтобы его листья с желтоватыми кромками, напоминавшие коронки, лопухами раскинулись по всему кругу. Тогда его можно будет называть не первым, а зеленым. Сметая корочку льда и рыхля землю, Аня обнаружила мертвое, почти сгнившее, коричневое семечко. Оно больше походило на бесформенный комочек гнили, чем на семечко. Очищая его от грязи, Аня обнаружила, что оно было расколото надвое. Будто специально кто-то разрезал его пополам. Она держала в раскрытой ладони то, что когда-то было пухлым семечком, а сейчас лишь гнилой кусочек загубленной жизни – прерванная возможность на цветение. Не самое красивое растение – подорожник-царек. Но такое нужное в их забытой всеми жизни. Аня сделала углубление обратной стороной лопатки. Вернула на место сгнившее семечко. Его место быть в земле и стать частью круговорота, частью другой жизни. Достав из коробочки несколько семян, Аня посадила их рядом. Невольно ее мысли рванулись к Каро. Ее дыхание сдавлено вырвалось из груди, уступая место пустоте. Несколько глухих, но очень сильных ударов сердца. Анна смотрела на свежие семена и на то, что сгнило давным-давно. Справившись с эмоциями, она бережно накрыла их землей. Аня взяла небольшой кусочек льда из-под лестницы и, разломав его на несколько крошек, обсыпала место упокоения семян. После чего прошла к следующему дому.

Анна огляделась. Все тихо. Голоса деревенских здесь не были слышны. Площадь перед лабораторией не была любимым местом прогулок. Занятий уже не было и можно было не переживать, что кто-то заметил ее вспыхнувшие эмоции. Аня остановилась у следующего дома. Разрыла рядом с угловой опорой, на которой стоял дом, ямку и насыпала в нее несколько семян. Открыв другую коробочку на поясе, она вытащила бумажный конвертик, из которого поверх насыпала белого порошка. Спрятав конверт в коробку, Аня засыпала ямку и направилась к следующему дому. Семена не проросли в большинстве мест. Там, где посадки не были тронуты, Аня делала новые и засыпала белый порошок. Медленная кропотливая работа, которая всегда отнимала много времени. Но спешить было некуда, и Аня медленно шла по улице, довольная тем, что ее работа скоро принесет плоды. Возле оного из домов на втором круге, она увидела крохотный белый росточек подорожника. Здесь она задержалась надолго. Аня рассматривала юный побег, не тревожа его и даже не прикасаясь. Такой хрупкий и нежный. Ему не были страшны недавние морозы и прощальный разгул зимы. Он все равно решил показаться раньше всех и заявить, что ему не страшно.

– И почему тебя не называют кротом? – за спиной раздался смешливый голос Максима.

Совсем недавно он состриг свои длинные локоны, оставив лишь пару миллиметров волос. От этого улыбка на его лице делала его похожим на самодовольного сорванца. Аня стояла на четвереньках у боковой опоры дома, наклонившись почти до земли. Ему даже показалось на миг, что его возлюбленная не услышала его, и он подошел ближе.

– Я победила эту землю, – довольная, она подняла голову и посмотрела на Макса.

Он не понял, о чем щебечет его благоверная.

– Стоит ему подрасти, и я возьму один из его побегов для селекции, и скоро Кроберг завопит при виде зеленого ковра на улицах, – не таясь проговорила она.

Максим наклонил голову и увидел в тени маленький, мало заметный, побег молодого растения.

– Поздравляю! Твоей упертости можно только позавидовать, – Макс протянул ей руку, предлагая подняться. – А он не рано проклюнулся? Погубят его морозы...

– Рано конечно, но я надеюсь, что хорошо провела отбор среди семян. И если он проклюнулся, то сумеет и выдержать.

– Такой маленький, но вселил в тебя надежду, – наигранно сурово проговорил Максим.

Но Аня сделала вид, что не заметила.

– Я надеюсь, что ты уже закончила?

– Смеешься? – Аня сурово взглянула на него. – Мне еще половина второй улицы. Если тебе нечем заняться, лучше пойди помозоль глаза Лере.

– Ты опять за свое? – Максим скорчил недовольное лицо.

Разговоры Ани о девушках, вешающихся на него, – единственное, что могло стереть с его лица улыбку.

– Тебе надо поддерживать репутацию, – поднимаясь на ноги, шепотом произнесла Анна.

Она поцеловала его в щеку и провела рукой по левой стороне лица, уделяя внимание широким гладким полосам, спускающимся вниз. Аня не раз ловила себя на мысли, что такой гладкой кожи она еще ни у кого не ощущала. Но, что ее пугало, так это то, что ей нравилось ощущать ее на Максиме.

– Мне очень идут рога, – прищурилась она, ожидая недовольной реакции мужа.

– Это гадко.

Аня поправила ремень, оторвавшись, наконец, от его лица.

– Гадко в первый раз; или твой уровень тестостерона начал падать? – с обидой в голосе произнесла Анна.

– А может мне еще Мари пригласить? Вот будет замечательно втроем-то: я, Лера и Мария.

– Делай все, чтобы камеры были прикованы к твоим похождениям, – безразлично ответила Аня и пошла дальше.

Максим поднял взгляд к датчикам. Они едва светили тусклым зеленым светом. Соглядатаи и безразличные свидетели его похождений.

– Ты скоро на пятой появишься? – Макс пошел следом за Аней.

– Через полчаса, может час. Если обнаружу еще стойких зеленых удальцов, то точно не раньше, чем через час, – отмахиваясь от Максима, ответила Анна.

Макс остановился. Он знал, чего ждет от него любимая. Но этого ему больше всего не хотелось делать. Максим собрался с мыслями и нагнал Аню.

– Что ты думаешь о головешке?

– О ком?

– Ну, этот... тот, что полностью обгорел.

Аня недовольно посмотрела на Максима. Ей не хотелось отрываться от работы.

– Ничего не думаю. Не с ним я живу, а с тобой.

– Если бы что-то изменилось, Каро сказал бы? – сомневался Макс.

– А ты думаешь, что нет?

– Я, когда шел к тебе, увидел его идущим к воротам. Он был очень озабочен.

– Видимо, Мила была не в духе.

– А причем тут она? – Максим присел возле крыльца дома.

– Она звала его сегодня. До обеда это было.

– Странно. Она редко его зовет.

– Но зовет же, – Аня хмуро посмотрела на Макса.

Максим кивнул. Мила, действительно, изредка, но обращалась к Каро с различными просьбами, а то и вовсе приглашала зайти поболтать. Порой она делала это для того, чтобы позлить Комарова, ее соседа по дому.

– Ладно, я пойду, посмотрю на новенького.

– Иди к Лере, – отстраненно выдала Аня.

– Может и зайду, – отмахнулся Макс.

Он быстро скрылся в переулке между домами. Ему не хотелось мозолить глаза своей возлюбленной, равно как и углубляться в тему похождений налево. Аня была рада, что Макс ушел. Она любила делать обход своих зеленых владений в одиночестве. Тогда можно быть самой собой и не притворяться. Ведь даже ее постоянные напоминания Максиму о том, что необходимо встретиться с той или иной девушкой, вызывали неподдельную бурю негодования у Макса. Он не мог поверить в то, что его возлюбленная, названная жена, так просто подкладывает под него любую мало-мальски симпатичную девушку.

Аня шла мимо домов. Она закончила долгий осмотр своих посадок в ночных кругах Деревни. Ей не хотелось покидать того сонного спокойствия, которое царит в ночных районах. Они спят, когда все остальные медленно варятся в пресной жиже. Но дела звали неотложностью, и Аня направилась по переулку на третью улицу. Народу здесь было больше. Но, все же, не так шумно, как на других кругах, удаленных от ночных. Жизнь неспешно бурлила. Ее пузыри в липком, густом деревенском вареве, медленно лопались в огромном казане. До слуха доносились детские крики. Аня смотрела, как по переулкам бегает ребятня. Их вообще в резервации было много. Анна вспоминала, с каким особым рвением адепты соционики инспектировали школы и детские сады. В такие моменты в их глазах сверкали особые искры – с красным отблеском. Аня вслушивалась в детские возгласы. Кто-то явно с кем-то ругался. Осматривая очередную посадку, главный цветовод с удовлетворением обнаружила, что много семян так и остались не тронутыми. Это обнадеживало. Незаметно она подсыпала белый порошок в новые ямки и закапывала их, рыхля вокруг землю.

Крики усилились. Словно базар птичьей стаи, дети щебетали перебивая друг друга. Аня нырнула в переулок, следуя на звонкое чириканье взбудораженной ребятни. Через два дома от нее, на четвертой улице, стояла толпа из десяти детишек от восьми до двенадцати лет. У некоторых из них в руках была разрисованная бумага. Яркие краски заметно играли в тусклом дневном свете. Ребятня наперебой кричала на двоих мужчин, стоявших перед ним. Того что был среднего роста и с просвечивающей лысиной через волосы, Аня узнала сразу – Комаров. Второй, повыше, но постройнее, с лысиной синеватого цвета был мало ей знаком. Однако то, что он принадлежит к серебренникам, сомнений не было. Слишком очевидным был факт его яркой макушки головы. Подходя ближе, Анна услышала, о чем так яростно спорят дети с мужчинами.

Речь шла о рисунках. Аня приметила пару листов в руках синелысого. Он крепко и небрежно держал их в кулаке. Улыбаясь, он нарочно демонстрировал презрение к детям. Ребятишки требовали вернуть им рисунки. Комаров распалился не на шутку. Он на полном серьезе отчитывал бесноватых, по его мнению, детей, за то, что они с криками носятся по округе, играя в бессмысленные игры. Чем дольше длилась нелепая перепалка, тем больше внимания она привлекала. Детей становилось больше. Кто-то просто наблюдал, кто-то присоединялся к молодецкой братии. Деревенские взрослые же стояли на верандах и молча наблюдали за звонким представлением.

Внезапно из толпы послышался громкий юношеский голос. Ребятня тут же стихла. Это был Костя Черенов. Ему было около шестнадцати, среднего роста, обычного телосложения, с невероятно глубоко посаженными глазами. Из-за этого казалось, что он всегда смотрит на всех исподлобья, а тень, всегда скрывавшая зрачки, таит на всех злобу. Для детей он был големом, уродцем и с ним почти никто не водился. Однако, когда возникали серьезные споры, откуда ни возьмись, появлялся Черный, так его звали ребята. Одетый в широкую футболку и штаны, он шагал босыми ногами по мерзлой земле. Ступни его, как и вся голень, были белыми и ороговевшими. Хотя издалека всегда казалось, что обут он в белые ботинки, это было не так. Жесткая и толстая кожа позволяли ему легко переносить холод.

Услышав голос своего третейского судьи, дети стушевались. Чью сторону он займет на этот раз, они не знали. И потому притихли, ожидая скорой развязки. Черный с легкостью провоцировал других на конфликт, пробуждая в них самые разные эмоции.

– Ты что тут забыл, червяк недокормленный? – Комаров был вне себя от того, что перепалка с детьми неожиданно стихла не по его воле.

Черный уставил свои маленькие, тонущие в тени глазниц, зрачки на Комара.

– Что ты зыркаешь на меня?

– Другого повода не нашел с детьми хреном померяться? – со злостью в голосе, но не громко, говорил Черный.

– Закрой пасть, недоросль, – встрял синелысый. – Или попадет также как и этим.

– Что, отшлепаете меня также как вы друг друга вчера?

Дети начинали хихикать. Впрочем, все, до кого долетели слова Черного, не скрывая улыбок, начали вспоминать как в доме Комарова вчера раздавались многозначительные крики.

– Пасть прикрой! – закричал Комаров. – Ты ни черта не знаешь!

– Может я не знаю, молод еще. Но вы-то, поди, уже все смогли друг о друге узнать. И куда бить и как долбить.

Округа заливалась неподдельным смехом. И больше всего смешила реакция Комарова на то, как он ведется на слова неоперившегося подростка.

– А теперь самоутверждаетесь с детьми. Два извращенца. Вас что, возбуждает детский крик? После этого хлестать друг друга приятнее? Так заводит, что ли?

Синелысый выронил рисунки и ринулся с кулаками на Черного. Разрезав толпу детей, он схватил подростка за грудки и начал трясти его.

– Малолетка, твой язык можно ведь и вырвать!

– Ну, попробуй. А потом всем расскажешь, как живется у ночных...

– Максимум меня посадят в карцер, – тряся парня как куклу, шипел синелысый. – И тебя со мной, как соучастника драки. Вот там и согреемся.

Зрачки Черного дрожали от напряжения. Он был немного напуган, но старался не выпускать уверенности из рук. Синелысый схватил парня за горло одной рукой и поднес к его лицу кулак.

– Ну что, где твоя удаль молодецкая?

Закричали дети. Внезапно они обрушились с кулаками на синелысого. Они пинали его по ногам, девочки щипали, дергали его за одежду. Синелысый опешил. Черный вырвался из его цепких рук и ухитрился оттолкнуть обидчика так, что тот грохнулся на землю. Дети рассыпались в стороны.

– Маленькие ублюдки, – шипел Комаров. – Староста на вас управу найдет.

– А ты пойди и его отшлепай, может тогда он тебя выслушает, – язвил Черный.

Он увидел, что дети держат помятые листки, которые недавно были в руках у синеголового.

– Гаденыш, – синелысый встал на ноги и готов был ринуться на детей.

– Может хватит уже? – за спиной раздался голос Саты.

Комар с синеголовым обернулись.

– А что без подружки? – язвительно пылал Комаров.

– Так вот из-за чего это все, – хмыкнула Сата.

Она приметила стоявшую позади толпы Аню.

– Он своими жалкими рисунками разлагает этих маленьких выродков, – возмущался Комар.

– И чем же, интересно? Обилием желтого цвета?

– Они никого не уважают. Носятся туда-сюда, снуют как тараканы, кричат, смеются безумолку...

– Это дети, Комар, уймись. Дети иногда шалят.

– Здесь никто не шалит. Здесь положено жить тихо. А твоя подружка-гермафродит устраивает здесь парк развлечений.

– Видимо ты не очень в курсе, что значит слово «гермафродит», – подала свой голос Анна.

Она подошла ближе к детям.

– Еще одна змея выползла, – прошипел прихлебатель Комарова.

– Заткнулся бы, синяя башка, – Аня была невозмутима.

Она поправила свой пояс и с ухмылкой посмотрела на того, кто попытался противиться ей.

– Ты, наверное, запутался сейчас. Так я разъясню ситуацию: порошок, снимающий боль в твоей тыкве, делаю я. Может ты не на того гавкаешь сейчас?

– Бабы, – Комаров видел, как синелысый сел в лужу. – Одна выдающаяся правит резервацией, другие с цветочками возятся. Даже из мужика бабу слепили.

– Дети, идите, поиграйте где-нибудь, – Сата посмотрела на ребят, ставших невольными зрителями спектакля, устроенного Комаровым.

– Ты так жалок, Комар, – рассуждала Сата. – Что даже на подмогу позвал к себе своего лысого массажиста. Если у тебя претензии к Каро, то иди и разбирайся с Каро. Причем тут дети? Это всего лишь игра. Они играют. Не всем же жить в болоте.

– Болото? – фыркнул Комаров. – Да, это чертово болото! И мы все с вами в нем бултыхаемся. Куски говна на поверхности: не тонем, но и не плывем. И я здесь, потому что я такой. Я нужен здесь. И я живу в тишине! И желаю жить в тишине. Да, я желаю быть здесь! И ни вам, и ни этим маленьким засранцам не позволено нарушать мой покой. Пусть ваша воспитательница держит свой детсад возле себя и проблем не будет.

– Я тебя поняла, – Сата помотала головой.

– Только вот ты сейчас в нашей, красной, зоне, увалень, – добавила Аня.

– Может, разойдемся уже? – процедил сквозь зубы синелысый.

Анна прошла мимо них и, взяв под ручку Сату, зашагала вдоль улицы. Комаров быстрым шагом направился в противоположную сторону. Синелысый за ним. Проходя мимо Черного, он проговорил что-то шепотом. Черный огляделся, надеясь, что хоть кто-то еще услышал слова синеголового. Но на улице почти никого не осталось. Лишь вдалеке он увидел стоявшего человека с полностью сгоревшим лицом. Его черные пальцы выглядывали из-под рубахи. К нему подошли Сата и Анна.

– Наш новенький, – приветствовала Кира Сата.

– Ты почему босой? – глядя на его черные ступни, выглядывающие из-под штанов, удивилась Аня.

Кир посмотрел вниз.

– Я не чувствую. Забыл обуть, – он хотел улыбнуться, но жалость к себе захлестнула его.

– На шум слетаются, как мотыльки на огонь, – Сата взяла его под руку, и они втроем зашагали медленно вдоль улицы.

Глава 7. Ночные

Кир проснулся далеко за полночь. Он поднял голову и огляделся. Зеленая темень стояла в комнате. Каро и Таш мирно спали. Стоило Киру сделать еще движение и тусклые зеленые полоски засветились ярче. На них появились ярко-зеленые точки, следившие за каждым движением очнувшегося новичка. Но Кир не обращал на это внимание. Ему еще не было знакомо ощущение сдавленного существования, когда со всех сторон на тебя смотрят десятки камер, измеряющих параметры твоего поведения. Он был взаперти, но не еще не ощущал себя в клетке на лабораторном столе. Он потер глаза и встал с кровати.

Киру казалось, что его покрывает толстый слой пыли, который мешает дышать.  Ему хотелось на свежий воздух. Его тянуло наружу. Но перед этим он заскочил в ванную комнату. Стараясь не смотреть в зеркало, сразу встал под холодный душ. Кир даже не заметил этого. Нервные окончания все еще слабо ощущали изменения температуры. Кожа на спине стала заметно светлее и тверже. Хоть монии и обновляли клетки хозяина, оказывая таким образом регенерационный эффект, настоящим чудом для Кира стала сохранная капсула, в которую его поместили сразу после выхода из-под купола пепла. Гениальное изобретение, позволившее сократить смертность в несколько раз.

Но Киру не было это известно. Он не думал о том, благодаря чему и кому остался жив. Его тянуло на улицу. Закончив смывать с себя мнимую пыль, забивающую поры обожженной кожи, он быстро нацепил бледно синего цвета штаны и широкую футболку со своей биркой и вышел на улицу. На этот раз он был внимательнее и обулся в серые ботинки, оставленные у двери. Холодный воздух тут же накинулся на дерзнувшего храбреца. Но Кир и не думал дрожать от холода: он не чувствовал вонзающихся ледяных гвоздей сопротивляющейся зимы. Спустившись с крыльца, он пошел в сторону главной улицы.

Дома спали, как и их хозяева. Из окон лилось зеленое сияние. Киру чем-то даже нравилась эта зеленая тишина. В ночном мраке дома больше походили на заснувших чудищ, неслышно смотрящих сновидения. Ночь плотной завесой висела над Деревней. Но слух Кира уловил слабые нотки разговоров. Они доносились со стороны главной площади Деревни. Интерес тут же повысил свой градус и Кир шагал уже быстрее. Кто может не спать в такую темную ночь?

Стоило ему выйти на главную улицу и посмотреть в сторону площади, как власть ночи тут же померкла перед бодростью и живыми разговорами жителей, прогуливавшихся по улицам первого и второго кругов. Кир сразу же вспомнил о том, что ему говорили вчера. В Деревне два режима дня и сейчас был яркий день для тех, кто жил ночью. Сделав для себя это неожиданное открытие, Киру захотелось во что бы то ни стало побывать среди тех, кто ночью не спит, и поболтать с ними.

Фонари на домах освещали первую и вторую улицу холодным синеватым светом. Среди живущих ночью было очень мало детей, но даже редкие их голосочки звенящими колокольчиками прорезали глушь мрака. Кир медленно приближался ко второй улице. Кто-то неспешно пересекал главную дорогу, держась за руки. По усталой и шаркающей походке можно было догадаться, что это пожилая пара. В голове у Кира сразу пронеслась мысль: «Неужели они здесь так долго?». Но он отринул этот вопрос. Он был слишком тяжел, чтобы отвечать на него сейчас.

– Здравствуйте! – он произнес издалека пожилой паре, переходившей главную улицу.

Пара остановилась. Они не сразу заметили под фонарной мачтой на главной дороге черного человека.

– Простите, – Кир сделал несколько осторожных шагов, не желая пугать стариков.

– Ты, видимо, Кир? – спросил хриплым голосом мужчина.

– Иди сюда, не бойся, – женщина помахала рукой. Ее голос был немногим громче.

Кир улыбнулся. Старики явно были из видавших эту жизнь со множества сторон. Он решительно и быстро зашагал прямо к ним.

– Откуда вы знаете мое... имя? – немного замявшись на последнем слове, спросил Кир. Подойдя совсем близко, он увидел, что эта пара была не так уж стара. На вид им было не больше сорока. Но их лица были сильно изрезаны непонятными морщинами. Длинные линии шли от уровня глаз и ушей вдоль шеи, по горлу и дальше под воротник.

– Ты-то сам нас не испугайся, – хихикнув, прокряхтел мужчина.

– Я – Эльза, а это – Павел, мы муж и жена, – представилась она.

– Гражданские, – тут же уточнил мужчина, расплывшись в ехидной улыбочке.

– А имя твое знают, наверное, все в Деревне, – Эльза вернулась к вопросу Кира. – К нам уже год никого не привозили. Так что, как только торжественная процессия провезла тебя по главной дороге, все уже знали, что у нас пополнение. А дальше дело за малым: болтливые санитары тут же разнесли весть о том, что ты – Кир с провалами в памяти.

– Мы пойдем, ты не против? – прохрипел Павел.

– Я не хотел помешать, – Кир вжался в себя.

– Нет! Что ты, – Эльза протянула руку к Киру, – Павел имеет в виду, что нам тяжело стоять, и мы бы продолжили ходьбу.

– Да, и нам очень интересно поболтать с первым новеньким за последний год, – Павел говорил надрывисто, его слова сложно было различить. Но, как мог, он попытался реабилитироваться.

Пара пошла прежним курсом. Кир стоял, не решаясь следовать за ними. Он посмотрел на медлительных Эльзу и Павла, как они держатся друг за друга. И заметил, что на них нет белых отметин-язв. Единственным человеком, у кого он не увидел отметины, была Сата. Любопытство придало ему ускорение. Несколько шагов и он поравнялся с ними.

– Прости моего благоверного. Видишь ли, ему очень сложно говорить и иногда он говорит не совсем то, что на уме.

– Вот оно что. Ничего страшного, я все понимаю, – Кир непроизвольно улыбнулся, но тут же убрал яркую ниточку с лица, дабы не показаться нетактичным.

Около минуты они шли молча. На пути им встречались другие ночные жители. Их взгляды сразу приковывались к Киру. Такое резкое повышение внимания к нему смущало его, и он старался ни на кого не смотреть.

– Смотри, старый, сколько внимания, – Эльза посмотрела на сжимающегося Кира.

– Контраст большой, – ерничал Павел.

– Ты действительно ничего не помнишь, дружок? – голос Эльзы был спокойным.

– Ничего, – Кир продолжал прятать глаза.

– Да прекрати ты залезать в панцирь, – улыбалась Эльза. – У тебя его нет. Ты всего лишь новенький, это не на много отличает тебя от них. Расправь плечи и шагай по улице, как будто она твоя, – Эльза попыталась приободрить молодого спутника.

– Вы правы, я как ребенок в гостях, – Кир усмехнулся.

– Это пройдет, – поддержал Павел. – Мы все здесь со странностями.

– Много зараженных?.. – перефразировал Кир.

– Много странностей, – настоял Павел.

– Например?

– Ну, например, я чувствую твой волнообразный пульс, – Эльза вдохнула глубоко морозный воздух. Зеленые полосы наблюдения неожиданно стали немного ярче. – А такой пульс говорит о том, что тебе начали восстанавливать память. Я чувствовала подобное и не раз.

– Вам тоже восстанавливали память?

– Нет, глупенький, – Эльза улыбнулась, – я чувствовала такой же пульс и не только от тебя.

Кир прищурившись, поглядел на Эльзу.

– Как понять «чувствовали»?

– Она может чувствовать пульс на расстоянии, – прокряхтел Павел.

– Ничего, скоро ты узнаешь и не только об этих странностях, – Эльза взяла Кира под руку. – Моя язва оказала влияние на мои органы чувств. Слава Богу, не на все. Но я чувствую колебание жидкостей, их течение, давление.

– Но как?! – поражался Кир. Он смотрел на Эльзу и не мог понять, то ли она шутит, то ли таким странным образом издевается над ним.

– Ох, прошу, перестань волноваться, – она прижалась на пару секунд к его боку и погладила по руке. Киру вдруг ощутил, насколько мягкой и рыхлой была кожа на ее пальцах.

– Все такое умеют?

– Нет. Болезнь влияет на каждого индивидуально и предсказать, что кто-то станет более чувствителен, скажем, к свету, невозможно, – Эльза посмотрела на мужа. – Как ноги?

Они остановились. Павел несколько раз поочередно согнул одну затем другую ногу.

– Расходились вроде, – заключил он.