Текст книги "Перерождение (СИ)"

Автор книги: Артур Прост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 57 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Вертолет приземлился за сто метров от оцепления из солдат. Кроберг, выйдя из вертолета, сразу посмотрела на ближайшие деревья. Зеленые кроны мирно дремали в утреннем жарко разливающемся солнце. Вирусологи побежали к автобусу, захватив портативные чемоданчики. «Оба водителя на месте», –  уточнил кто-то за спиной. Кроберг приказала всем рассредоточиться и найти источник «белой язвы». Девять ученых-вирусологов как желтые муравьи разбежались в разные стороны. Прежде всего, они осмотрели останки двух погибших врачей. Они находились в десяти метрах от автобуса, прикрытые изоляционной пленкой. Несколько вирусологов направилось к пострадавшим. Те сразу накинулись на них с криками и просьбами. Ученых стеной огородили военные. К автобусу направилась Кроберг, с собой она взяла Ростова. Пробираясь через ограждения шоссе, Кроберг видела разбитые окна автобуса. На их краях много крови. Подбежав ближе, она услышала детские стоны и плач. Войдя, в лежащий на боку автобус, ученые увидели детей: испачканных, покрытых кровью и осколками стекла. Некоторые лежали в неестественных позах друг на друге. Многие рыдали. Кто-то дергал за руку женщину, лежащую среди кресел. Кроберг и Ростов аккуратно пробирались через смятые и вывернутые кресла, осторожно ступая между лежащими бездыханными маленькими телами. Плачущие, стонущие дети смотрели на двух взрослых как на пришельцев. Кто-то начинал реветь еще больше, кто-то замолкал в еще большем страхе. Кроберг и Ростов останавливались возле каждого ребенка, живого и мертвого, осматривали руки и ноги. Тех, у кого не находились белые отметены Ростов выводил наружу и усаживал возле автобуса. По связи он позвал себе на помощь военных в масках, чтобы те перенесли детей в медицинский бокс, развернутый в периметре оцепления. Кроберг пробиралась вглубь автобуса. «Тише», – повторяла она вслух, пытаясь успокоить ревущих от боли и страха детей. Чем дальше она пробиралась, тем меньше становилось шансов на то, что она найдет того, кто является источником заражения. Но она чувствовала, что вирус здесь и что он спрятался от нее. Чутье не подвело ее. Она обнаружила ребенка, на вид семи лет, с небольшими белыми пятнами на ступнях. Он был еще жив. Кроберг позвала Ростова. Он был занят выжившими. Елена крикнула на него, напомнив, зачем они здесь и потребовала, чтобы он немедленно подошел к ней. Ростов подчинился. Зараженный ребенок находился под креслом, они осторожно извлекли его. Это был мальчик в зеленых шортах и синей рубашке-гавайке. Из ноги и руки сильно сочилась кровь. Ростов вытащил ребенка наружу. К этому времени к автобусу подбежали несколько вирусологов из команды Кроберг. Они готовили сохранную капсулу. Через пять минут Кроберг нашла еще двух детей: девочку и мальчика, у которых были белые отметены язвы. Девочка с рваными ранами на ногах и руках. Ее сиреневое платьице было сильно изорвано и пропитано кровью. Мальчику повезло меньше. Он был на грани смерти, с переломами рук и ног. Огромный кусок стекла вонзился в его хрупкое тельце чуть выше поясницы. Кроберг поняла, что у него задет позвоночник. Из длинной резаной раны на груди лилась черная кровь. Это был последний ребенок в автобусе. Кроберг присела рядом. Она медленно обхватывала его надломанное тело, стараясь не касаться большого осколка стекла, торчавшего у него в спине. Он всхлипнул и внезапно схватил ее за руку. Елена опешила и чуть не оступилась. Она посмотрела на его испачканное и изувеченное болью лицо. Его глаза были мутны от крови, но Кроберг видела его зеленые тускнеющие глаза. Мальчик смотрел на нее и сильнее сжимал пальцы.

Кроберг выбралась с ребенком на руках из автобуса. Передала его коллегам. Встал вопрос, как поместить мальчика в сохранную капсулу. Осколок стекла сильно мешал. Кроберг закричала, обвиняя подчиненных в полной некомпетентности. Она приказала немедленно, здесь и сейчас, обрезать стекло и поместить ребенка в капсулу. Елена подошла к двум другим детям. Они уже лежали в капсулах. Жизненные показатели были крайне низкими, но стабильно держались. Ругая коллег за медлительность, Кроберг посмотрела на третьего ребенка, которого вытащила сама. Все это время он смотрел на нее. Он был не в силах держать голову, она свисала с руки врача очень неудобно, но глазами мальчик следил за Еленой. Кроберг закрыла глаза. Ей стало дурно. Она сделала шаг в сторону и увидела, как двое солдат в масках несут портативный операционный бокс. Через несколько минут возле автобуса была раскрыта изолированная палатка, где врачи аккуратно скалывали стекло, чтобы мальчика можно было поместить в сохранную капсулу. Спустя пять минут ребенок потерял сознание. Кроберг все это время гладившая его по волосам, торопила врачей. Вскоре работа была сделана. Мальчика поместили в капсулу и троих детей погрузили в вертолет. Направляясь к нему, Кроберг подошла к главной военной палатке. Она сообщила о том, что у троих детей выявлены признаки заболевания «белой язвой». У остальных пострадавших внешних признаков заболевания нет. Однако всех их необходимо немедленно изолировать, поместить в закрытые костюмы и направить в спецрезервацию на обследование и выявление возможного заражения. Начальник оцепления отдал соответствующее распоряжение. После чего он сообщил, что в Екатеринодаре нет мобильных ветрогенераторов, способных создать воздушную стену. Кроберг посоветовала не волноваться и надеяться, что 15 погибших от «белой язвы» будут единственными, так как источник локализован и все пострадавшие находятся в зоне оцепления. Но уже через полминуты, бледнея, военный сообщил, что несколько детей были увезены вертолетом в Екатеринодар. Кроберг стиснула зубы. Ей хотелось поколотить начальника за то, что эту важную информацию ей не сообщили раньше. Но справившись с нахлынувшими эмоциями, Елена приказала пятерым, подчиненным ей вирусологам, отправляться в Екатеринодар для принятия мер по локализации возможного очага заражения. Сама же она вместе с остальными погрузилась в вертолет, который полетел обратно в БиоНИЦ.

Будучи на полпути в Петрополис, Кроберг узнала, что на борту медицинского вертолета, перевозившего раненых детей в Екатеринодар, обнаружили распавшееся тело одного из санитаров.  Детей определили в карантин госпиталя имени Торопова, как и всех, кто был на воздушном судне. Узнав об этом, Данилевский приказал Кроберг развернуть борт и направляться для локализации вируса в Екатеринодар. Но Кроберг убедила его в том, что отправленных ею вирусологов достаточно. И что их приоритетом сейчас являются дети-переносчики.

К двенадцати часам дня Екатеринодарский госпиталь был взят под карантин военными биозащиты. Из больницы никого не выпускали. Вокруг было поставлено оцепление. Специалисты брали пробы воздуха. Но монии было крайне сложно обнаружить. Осложнялось все тем, что в то время ученые не предполагали высокую патогенность этого вируса. И Смерть красноречивой свидетельницей заговорила первой. Через час после выставленного оцепления, в госпитале стали гибнуть люди. Они умирали так быстро и мучительно, что от ужаса и страха многие люди пытались вырваться из здания. Даже выпрыгивали из окон. Вирусологи трубили тревогу. Начинается эпидемия. О происходящем в госпитале сообщили на самый верх. Войска биозащиты приступили к полной изоляции больницы. Она подразумевала полное покрытие здания слоем изоляционной пленки. Пленкой она называлась для простоты, на самом деле это был химический гель, заполняющий все трещины, выемки, создавая внутри непроницаемую оболочку. Здание госпиталя запаивалось в прямом смысле слова. Находившимся внутри, запрещалось открывать окна и двери. Водопровод и канализацию перекрыли. Но никакой запрет не мог остановить безумия, которое охватывало людей, поддавшихся страху.

Оболочка, которой военные покрывали здание, могла быть просто разорвана створкой открывающегося окна. Как бы то ни было, но через пять часов усилий в соседнем квартале была зафиксирована смерть от «белой язвы». В городе началась паника. В западном округе было объявлено чрезвычайное положение. В срочном порядке в город вводились дополнительные войска биозащиты. К десяти часам вечера число жертв не поддавалось подсчетам. Никто не решался входить в зараженные районы, которых с каждым часом становилось все больше. Тела погибших ошметками и кусками лежали на улицах, распространяя вирус дальше. Улицы обрабатывались препаратами. В городе расставлялись распылители. Как могли и как умели биозащитники сдерживали невидимого врага. Несмотря на то, что чрезвычайное положение было объявлено лишь на западе Екатеринодара, люди готовились к массовому бегству. Многие покидали кварталы, граничащие с оцепленными районами города. Близилась ночь и страх овладевал городом, который уже не мог уснуть. Все ждали. Ждали, когда что-то произойдет.

К трем часам ночи, в режиме строжайшей секретности, по приказу федеральных властей Екатеринодар был полностью взят в кольцо блокады. Все передвижения скрывались от горожан и населения страны, чтобы не вызывать панику и массовое бегство. К городу были стянуты до двухсот тысяч военнослужащих, военная техника, переброшены все имеющиеся химические и биологические системы сдерживания. Лишь через час, когда город был полностью взят в кольцо, на его окраинах жители стали замечать странные передвижения. Смысла скрывать уже не было, и власти сообщили о том, что на севере города была зафиксирована смерть человека, предположительно от «белой язвы». В связи с этим Екатеринодар был объявлен зоной эпидемиологической опасности первой степени и взят в биоблокаду. Для города это стало приговором. Но власти успокаивали горожан, что предпринимают все усилия для сдерживания эпидемии. И это было так. Терять город с двухмиллионным населением было недопустимо. И самым страшным из вопросов был: что же будут делать власти, когда подует ветер? Сейчас в городе стояла безветренная жаркая погода, но сколько продлится эта милость природы, никто в городе не знал. Синоптики делали прогнозы о том, что спасительная духота продлится еще как минимум два дня. Но к городу подступает фронт дождя, который гонит холодный северный ветер.

На улицах погруженного в ночной сумрак города, разворачивались пункты биозащиты. Но все усилия вирусологов сводились на нет. Раздача личных приборов защиты, фильтрации воздуха не помогали. Люди гибли, и с каждым часом их становилось на тысячу больше. Солдаты сжигали погибших в больших кострищах, собирая останки по улицам. В этом им помогала часть горожан. Но были те, кто пытался прорвать блокаду города и уехать. Без кровопролития не обошлось. Дабы исключить любую возможность прорыва биоблокады, вокруг города было расставлено минное заграждение.

С рассветом Екатеринодар напоминал город мертвых из царства богини смерти. Костры продолжали гореть на улицах города. Бригады вирусологов и врачей входили в город лишь под усиленной охранной военных. Власти с ужасом ждали приближения дождевого фронта и бились в бесплодных попытках одолеть вирус. На специальном заседании было принято опасное решение: вмешаться в климатический процесс и изменить направление движения холодного фронта, чтобы он не достиг Екатеринодара. Часть ученых забила тревогу: нельзя вмешиваться в климат и тем более менять воздушные потоки. Последствия могли стать катастрофическими для сотен миллионов. Другие учены были менее категоричны: они признавали опасность затеи, но указывали на недопустимость распространения зараженного воздуха на юг.

Министерство науки санкционировало использование экспериментальных спутников и системы астероидной защиты на орбитальной станции Сокол-2. В воздух были подняты 172 самолета с реагентами. По плану предполагалось создание условий для возникновения встречного циклона, который бы столкнулся с холодным фронтом, идущим на Екатеринодар, и изменил его траекторию. Спутниковая астероидная защита должна была нагреть поверхность земли, а самолеты распылить реагенты, создав концентрацию заряженных частиц воздуха. Все замерли в ожидании.

На третий день проведения операции по вмешательству в климатический процесс стало ясно, что оно возымело действие, но не то, на которое рассчитывали. Воздушные потоки обходили Екатеринодар вокруг и закручивались над городом душащей воронкой из тяжелых дождевых облаков. Эксперимент был признан частично удавшимся. На пятый день, на город обрушился прямой ливень. Он поливал дома и улицы с неистовой аномальной силой. Огромные массы облаков затягивало измененными воздушными потоками в огромную воронку над Екатеринодаром. Они, словно огромные канаты пропитанные водой, скручивались и изливали ее на город. Ливень продолжался шесть дней. Он затопил город до третьего этажа и окрестности. Жители не смогли прорвать блокаду, чтобы вырваться из города, но это легко сделала дождевая вода, смывшая ее.

Все время, пока шел дождь, вирусологи фиксировали снижение смертности от болезни. Вирус каким-то образом выпустил город из своих объятий. И вскоре, смерти от «белой язвы» прекратились. Через неделю Екатеринодар напоминал котел остывшего бульона с плавающими останками тел и грудой мусора. Вирус отступил. Медленно отступала и вода. Город подсчитывал убитых и ущерб. 25 июля навсегда вошло в память людей как начало великой трагедии, когда в одночасье из жизни ушли 45 тысяч человек. Начались большие и громкие расследования. Общество интересовалось, откуда взялась непонятная болезнь и куда она пропала. Самой жуткой версией излечения называлось применение в Екатеринодаре «вирусной вырубки» населения города. Однако федеральные власти назвали эти предположения дикими и отвергли все предположения в применении холерианы в зараженном городе.

Кроберг посмотрела в сторону Мамонтова. На ее лице скользнула брезгливая ухмылка: как он может вот так всегда засыпать? Ей не нравился его стиль работы, но она доверяла ему. Елена посмотрела на разложенные отчеты и данные анализов. Она размышляла: не случись трагедии в Екатеринодаре, получила бы она возможность исследования Каро теми методами, которыми воспользовалась? Кроберг откинулась на спинку кресла. Когда она увидела семилетнего Каро, она сразу поняла, что это ее чудо. Он хватался за жизнь, держась за ее руку. Он желал видеть ее, когда искал ее глазами. Он спорил с жизнью, хотя она сломала его как хрупкую спичку. Он почти не чувствовал боли – это Елена поняла еще в автобусе, когда взяла его на руки. Ей показалось это важным. «Уникальный мальчик», – подумала она тогда. «Он должен жить», – тогда Елена и не предполагала, на что была готова, чтобы исполнить эти слова.

В БиоНИЦ были готовы к прибытию важных пациентов. Кроберг очень подробно инструктировала наземные службы о состоянии больных. Когда вертолет коснулся посадочной площадки исследовательского центра, Кроберг почувствовала, как внутри у нее все вибрирует от волнения. Она уже знала, что ей предстоит сражаться и противником ей назначена весомая фигура профессора Данилевского. Елена сжала кулаки, посмотрела на сохранные капсулы, внутри которых за жизнь цеплялись трое детей, и вышла навстречу спешащим санитарам. Через каких-то пятнадцать минут капсулы развезли по трем операционным. Шестой операционный этаж брался под карантин. Лифты останавливались только после введения кода доступа. Двери на этаж блокировались. Все участники операций облачились в желтые защитные костюмы. Профессор Данилевский оперировал девочку, его коллега – профессор Сармонт оперировал мальчика, которого извлекли первым. Кроберг вызвалась оперировать спасенного третьим. На детей сразу завели ДНК досье, каждому ребенку был присвоен условный номер. Девочка – «объект один», мальчик Сармонта – «объект два», и мальчик, над которым нависла Кроберг – «объект номер три». Согласно правилам приоритета, каждому присвоили степень выживаемости. У «объекта три» был самый низкий показатель выживаемости. Из троих он пострадал больше. Многочисленные переломы рук и ног, невосстановимая травма позвоночника. Все это усугублялось травмами внутренних органов и большой кровопотерей. Данилевский поначалу запретил Кроберг заниматься третьим ребенком, так как спасать его не имеет смысла, тогда как у первого и второго объектов шансов на выживание были высоки. И Данилевский настаивал, чтобы она ассистировала ему. Но перед глазами Кроберг стояли зеленые глаза, замутненные кровью. Он – особенный, и она знала это. Внутреннее чутье подсказывало ей, что этот ребенок не просто так цепляется за жизнь. Он другой. И отчего-то смерть медлила с подписанием акта о принятии новой души.

Кроберг собрала свою команду. Она звонила им находясь еще в вертолете. И все они прибыли в БиоНИЦ. Когда же они увидели, в каком состоянии находится ребенок, у многих появился ученый скепсис. Но Кроберг не желала видеть этого у них на лицах. Она властно хлестнула словом и приказала выложиться на все сто процентов. Этот ребенок представлялся важным объектом для изучения. Прежде всего, потому, что он выжил. И скоро уверенность Кроберг передалась всем остальным. Особенно когда стало ясно, что организм потерял почти четыре литра крови. Для Елены это был козырь в убеждении. Сначала нужно было убрать основную угрозу жизни.

С кровотечением и травмами органов разобрались быстро. Осколок стекла, перерезавший позвоночник, извлекли. Над ребенком работало восемь хирургов. Одновременно ему переливали кровь, но организм отторгал ее, как и пришиваемые обратно руки и ноги. Начавшееся заражение сводило на нет любые попытки залатать тело. Кроберг злилась. Она пинала ногой металлические столики и кричала. Практически все действия врачей организм мальчика отторгал. Но он оставался жив. Система жизнеобеспечения три раза фиксировала остановку сердца. И каждый раз врачи запускали его снова.

Оперируя поврежденные органы, хирурги заметили обширное поражение «белой язвой». Бело-кровяные жилы, словно нити, пронизывали все его ткани и входили даже в костную структуру. Кроберг тогда сделала предположение, что они не могут соединить кости по причине их мутации. Взяв на анализ костную ткань, врачи быстро пришли к выводу, что она совершенно им непонятна. Каким-то образом сломанные конечности стали невосприимчивы к сращиванию. Кровяные сосуды, нервные окончания выглядят так словно это чужие руки. Хирурги не знали, как сшивать их и чем дольше они медлили, тем сильнее становилось различие конечностей. Кроберг приняла решение сшивать руки и ноги как есть. Притягивать нервные окончания, сращивать сосуды как получится. По предположению Кроберг организм мальчика подобен организму ящерицы, которая сама обрубает себе хвост и его уже не присоединить.

Почти одновременно запищали несколько приборов. Аппаратура зафиксировала потерю биологической активности органов. У мальчика отказывали почки и поврежденная печень. Иммунная система была на нуле. Крови не хватало для переноса кислорода: организм задыхался и умирал от удушья. Одновременно с этим приборы фиксировали странную активность мозга. Сделать томографию сейчас не представлялось возможным, что невероятно бесило Кроберг. Санитары по ее приказу фиксировали любые изменения, записывали на карты памяти. После шести часов операции врачи вдруг заметили, что белых роговых выступлений на коже стало в несколько раз больше. Тело ребенка заметно побелело. Анализы крови показывали резкое возрастание АТ-цитов и увеличение текучести крови. Объем легких уменьшился в полтора раза, часть их отмирала на глазах врачей. На десятый час Кроберг решила сделать перерыв. Она чувствовала чей-то сверлящий взгляд. Подняв глаза, Елена увидела, что сверху за ее действиями следит Данилевский и другие. Они были в защитных костюмах. Кроберг отвела взгляд. Ассистенты зашивали мальчика. Кроберг с коллегами стояла в метре от операционного стола. Они рассуждали о том, что можно предпринять для его спасения. Кто-то говорил о том, что через десять часов он все равно умрет, так как органы у него отказывают один за другим. Другие желали посмотреть насколько живучий организм у ребенка. Пока все были погружены в обсуждения, ассистенты закончили с развернутыми анализами. Выяснилось, что в тканях «объекта три» содержится огромное количество клеток чистой монии. Судя по составу и способу их организации, они присутствуют в них с рождения. После того как об этом объявили, ученые начали спорить, что чистая мония не вызывает эпидемии, попав в воздух. Данилевский предположил, что у каждого из детей свой тип монии. По имеющимся сейчас данным, монии детей имеют ряд схожих параметров, но и некоторые отличия. В частности, у девочки монии имею более разветвленную сеть распространения. Они как корневая система сплетаются в мелкие нити по всему телу. Похожая ситуация у «объекта два». Его отличием было локализация нитей. У «объекта три» вообще не было нитей лишь огромное количество чистых моний.

Кроберг посмотрела наверх и спросила: «Как ваши?». Данилевский с довольным видом ответил, что девочка и мальчик успешно прооперированны. Кровопотери у них были небольшими. Органы почти не повреждены. «Идеальные перспективные пациенты», – закончил Данилевский. Кроберг поняла к чему клонит ее шеф. «Объект три» подтверждал свой приоритет по выживаемости. Но Елена настаивала на том, что его нужно спасти. Она указывала на его живучесть, на странную костную структуру, на строение клеток и непонятную возможность жить с одним литром крови. Но Данилевский был неумолим. Он признавал необычность мальчика, впрочем, как и двух других детей. Но одновременно с необычностью никто не знает, как спасти ему жизнь. Монии слишком мало изучены и то, что они видят на операционном столе никому не понятно. «То, что непонятно нужно исследовать мертвым», – закончил Данилевский и направился к выходу. Костюм начинал душить его, что делало его раздражительным.

Кроберг была повержена. Она стояла над маленьким телом и видела, как сильно и часто бьется его маленькое сердце. Елена помотала головой. Всем было ясно – она не будет его отключать. Пусть Данилевскому наплевать, но это ее ребенок и она решит когда его отключить! Она убедила коллег в том, что если они не могут обеспечить мальчику операционное лечение, то хотя бы дадут ему шанс выкарабкаться самому. Если ему дано прожить еще десять часов пока не откажут все его органы – пусть будет так. Мальчика оставили в операционной. Кроберг организовала дежурство. Сама она заходила к своему маленькому пациенту каждые полчаса. Она гладила его по голове. Вместе с медсестрами обтирала его тело от крови, одновременно слушая сообщения об эпидемии в Екатеринодаре. И сердце ее сжималось больше от того, что перед ней лежит удивительное чудо, которое медленно, как свеча, угасает. Кроберг с особой скрупулезностью исследовала структуру свернувшихся кровеносных телец. Тщательный анализ показал необычную деформацию красных кровяных клеток. Кроберг клонила голову над столом. Она всем своим естеством желала спасти мальчика, но ей не хватало знаний сделать это. Она чувствовала себя как ребенок перед конструктором, который видит впервые: непонятные детали или уже известные, но почему-то выполняющие иную функцию нежели всегда. Кроберг стукнула по столу, испугав дежуривших медсестер. Через пару минут из коридора донесся шум. Елена велела узнать, что там происходит. Вернувшаяся медсестра взволнованно сообщила, что прооперированным мальчику и девочке стало хуже – их везут в операционные. На лице Кроберг появилась мучительная улыбка. Она решила посмотреть на тех детей, который Данилевский считал лучшими.

Объекты «один» и «два» находились в одной операционной. Ими занимались Данилевский и Сармонт со своими командами. Кроберг стояла наверху и с другими учеными наблюдала через купол за другой борьбой, за другие жизни. Елена спрашивала у коллег про кровь девочки и мальчика. Кроберг передали копии анализов: они были похожи. У всех троих одинаковое сходство по составу крови. Кроберг, чувствуя, что вот-вот нащупает нить, попросила показать ей строение клеток крови объектов «один» и «два». Тем временем, внизу, Данилевский расписывался в собственном бессилии. Нервные системы девочки и мальчика умирали. Те органы, что были успешно прооперированы несколько часов назад, переставали работать. Центральная нервная система, словно за неуплату, отключалась. Кроберг принесли результаты строения кровяных клеток. В этот момент ее словно прострелило молнией. Она нажала на кнопку связи с операционной и произнесла: «Хватит их убивать!». Данилевский, не понимая ее, посмотрел наверх. Но Кроберг уже не было. Через минуту она вошла в операционную. На ее лице висела маска победителя. Данилевский прищурился. Кроберг поделилась своей догадкой:

– Организмы этих детей, несмотря на некоторые отличия в строении моний работают по одному принципу, не считаете?

– Что ты имеешь в виду? – интересовался Сармонт.

– Тот факт, что мы никак не можем удачно прооперировать тело «объекта три», говорит нам о том, что оно работает по-другому. Его организм отличается от нашего принципом своей работы. И мы не знаем как его собрать заново...

– И что?! – не выдержал Данилевский.

– А то, что если мы не знаем как работает организм «объекта три», мы понятия не имеем как работают и эти, – Кроберг указала на мальчика и девочку. – Вы перелили им кровь, собрали поврежденные органы, сшили сосуды, а верно ли вы поступили?

– Ты намекаешь на то, что мы совершили ошибку, зашив их? – не понимал Сармонт.

– Вы не изучили их. Мы понятия не имеем, как их лечить и своим вмешательством вы убили их, – Кроберг кивнула в сторону приборов сигнализирующих об отказе органов.

Данилевский выругался. Он облокотился на стол и провел рукой по лицевой маске.

– Ты так страстно веришь в свои слова...

– Я не верю, я знаю. И если вы отключите свои эмоции и поразмыслите, то поймете, что я права.

– В твоих словах есть логика... – Данилевский не желал сдаваться.

– О какой логике идет речь? Вы хотите сказать, что мы не знаем как зашивать ткани и сращивать конечности? – Сармонт вспылил.

– Много ли вы прооперировали больных «белой язвой»? – Кроберг сжимала кулаки.

– Мы заражали мониями десятки спортсменов и не тебе тыкать мне о непонимании принципов «белой язвы».

– Именно мне, – Кроберг улыбалась змеиной улыбкой.

– Хватит, – прервал Данилевский, предвидя во что может вылиться перепалка. – Заражать мониями и быть модифицированным ими как эти дети не одно и тоже.

– Отдайте мне их, – твердо произнесла Кроберг.

– Что? – Данилевский решил, что он не так понял эти слова. Но в мыслях он уже начал разгадывать их истинный смысл.

– Мой объект борется за жизнь, так, как ваши не борются, – Кроберг походила на львицу. Она четко выговаривала каждое слово. Она скалилась будто не человек, но зверь, готовящийся кинуться на врага.

– Твой ребенок труп уже давным-давно. Эти дети не умирают! – парировал Сармонт.

– Труп не борется со смертью 18 часов подряд, – грозно возразила Кроберг. – Вот результаты анализов их крови и строения клеток. Они идентичны. Их мутация одинаковая. Мне нужны их органы, кровь и руки для пересадки, чтобы мой ребенок жил.

Данилевский смотрел на нее и не понимал: то ли она сошла сума от того, что не могла спасти мальчика, то ли действительно верит в то что говорит.

– Вскоре центральная нервная система превратит их в овощи, – настаивала Кроберг, – без нервных импульсов монии умрут. Для исследований они будут нам не нужны. Но у нас еще есть другой ребенок. Ты лучше меня знаешь, что сейчас творится в Екатеринодаре. Нам нельзя потерять его. Признай свою ошибку: мой ребенок имеет шансы на выживание выше.

Сармонт смотрел на Данилевского. На лице их шефа было смятение. Тень брезгливости и отвращения была на нем.

– Они тоже имеют шансы на жизнь, но ты хочешь их отобрать, – Данилевский использовал последний аргумент, но он сам не верил в него. – Ты хочешь разрезать их на кусочки. Ты понимаешь, о чем ты говоришь? Ты уговариваешь меня убить их в угоду твоей одержимости «белой язвой».

– Не надо вешать на меня свои грехи. Детей убили вы – поставив на них цифру один и два. Их убила ваша поспешность и самолюбие. Тому ребенку нужны детали, которые есть только у них. А нам нужен объект для исследований. Моя цель – дать ему жизнь, – Кроберг сделала шаг вперед. Данилевский не сопротивлялся. Елена посмотрела наверх, где стояли члены ее команды. Кивком головы она скомандовала: «Вниз!». Санитары и врачи бегом ворвались в операционную.

Уходя из операционной, Данилевский бросил последний взгляд на Кроберг. Он не верил тому, что видел, не мог поверить, что молча согласился с ее планом. Но Елена не заметила этого, она командовала людьми, напоминая им о том, как именно нужно сделать разрезы, чтобы руки и ноги подошли для ее мальчика. Она взяла у медсестры данные о состоянии органов. Данилевский направлялся к себе в кабинет, когда Кроберг отдала приказ об извлечении органов. У девочки она взяла легкие, почки и руки; у мальчика желудок, печень и ноги.

Кроберг открыла глаза. Перед ней стоял Мамонтов. Он тряс ее за плечо, улыбаясь тому, что великая и стойкая профессорша уснула-таки по дороге. Мамонтова это сильно позабавило, учитывая все то количество раз, когда Елена выговаривала ему за его спячку.

– Мы прибыли, соня, – Мамонтов расплывался в ехидной улыбке.

Кроберг поморгала несколько раз. Яркий свет слепил ее. Она не могла поверить, что заснула. Но лицо Мамонтова было красноречивее любых сомнений. Елена встала из кресла. Санитары с медсестрами крутились возле сохранной капсулы. Рядом с ними находился Мельев. Он стоял у приборной панели капсулы и что-то вводил. Кроберг сжалась, по телу пробежала дрожь. В трейлере стало холоднее. Она посмотрела на Мамонтова.

– Мы в министерских доках, – ответил на немой вопрос начальник охраны, – сейчас уже въезжаем.

Кроберг кивнула. Она подошла к шкафу и вытащила теплое пальто. Трейлер дернулся с места. Елена только заметила, что Мамонтов был уже в теплой синей куртке. В руках у него находился небольшой кейс. Скоро трейлер стал сбавлять ход. Он приближался к ангарам. Кроберг проследовала к сохранной капсуле. Медсестры сообщили о состоянии Каро: все было в порядке, дорогу он перенес хорошо. Встретив взгляд Кроберг, Мельев уже понял, что от него тоже ждут рапорта.

– Всплесков излучения не было. Симбионт по-прежнему в гармоничной коме.

Кроберг провела рукой по прозрачному куполу у изголовья и прошла к заднему выходу. Следом за ней, тяжелыми шагами прошел Мамонтов.