Текст книги "Гора трех скелетов"

Автор книги: Артур Баневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Я взял перочинный ножик и осторожно отделил от рамы обивку из серого полотна. Оно крепилось скобками, но в интересующем меня месте кто-то вынул их, а ткань приладил наново с помощью клея.

– Я чем-нибудь могу помочь? – Ее дыхание было прерывистым.

– Почему вы решили, что это бомба? – Я задал вопрос, просто чтобы не молчать. Ожидая ответа, я медленно вырезал кусок полотна вокруг гвоздика, назначение которого мне было совершенно непонятно.

– Ну как вам сказать… И потом, я уже говорила вам. – В ее голосе зазвучала нотка раздражения. – Там что-то щелкнуло. Как затвор, только потише.

– Ага. И это все?

– Ну, взрыва я, извините, не слышала, если это вас интересует.

Сомнений не было: она обиделась. Как всякая женщина, слова которой собеседник пропускает мимо ушей, как жужжание кухонной мухи. «Ничего, переживет, – подумал я, – вот спасу ей жизнь, тогда она заговорит по-другому…»

Под тканью я обнаружил странное приспособление, под которое была высверлена еще одна дырка величиной с монету. В нее-то и была впихнута «спусковая пробка», как я назвал это чудо конструкторской мысли. Обыкновенная винная пробка, которую всунули с большим трудом. Ее даже подрезали, поскольку она не лезла. Второй частью как бы «запала» был фитиль. Засунуть его в высверленное отверстие вместе с пробкой, понятное дело, не удалось, но попытка такая, судя по следам, была предпринята. В итоге фитиль прикрепили к пробке с помощью шпунтика. Я не стал выяснять, куда тянется эта пиратская хреновина, поскольку увидел кое-что посущественней: тонкую рыболовную леску, прикрепленную к диванной раме и терявшуюся в складках постели. Вот она-то и должна была привести в действие взрывное устройство, довольно-таки хитрое, в чем я и убедился, когда с осторожностью нейрохирурга перерезал леску и заглянул под одеяло. Мой диван был прямо-таки залит тем самым клеем, с чьей помощью был закреплен запал, при виде которого глаза мои медленно полезли на лоб. Это был приклеенный к дивану коробок спичек, к терке которого весьма хитроумным способом приладили то самое, чем по терке чиркают. Концы спичек – их было три – окунули в гипс, каковой и держал леску. Сюда же тянулся второй конец фитиля. И все это свинство было щедро посыпано порохом! Вот, пожалуй, и все о системе, которая, конечно же, могла бы насмерть перепугать кого-то и спалить жилище. Но не убить такого, как я, нет. Эту цель должны были выполнить тринадцать бутылок немецкого спирта, находившиеся там же, под одеялом. Любой нынешний следователь написал бы в отчете: «Несчастный случай на почве бытового пьянства». И следствие было бы прекращено. Я именно так и думал до тех пор, пока не пощупал свой пляжный матрас. Одна из его камер была… нет, не надута, а наполнена. Да еще так, что пластмассовую пробочку на надувном устройстве пришлось посадить на клей.

Звуки, которые сопровождали процесс вытаскивания матраса, были столь характерны, что черновласая колдунья насторожилась:

– Там бензин?

Удивительное дело, я чуть не забыл о ней. В какой-то момент сапер во мне взял верх над джентльменом. Сапер, а возможно, и трус… Впрочем, по-настоящему я испугался только потом, когда уложил свой любимый матрас около раковины с краном. Меня так и подмывало перенести его еще дальше, к окну. И выкинуть, выкинуть это говно к чертовой бабушке!..

– Вы курите? – спросил я, рухнув в кресло.

– Сигареты? Ну как вам сказать… – Она тотчас поправилась. – То есть сейчас не курю. А почему это вас интересует?

– Курильщики эту пакость видят чаще других. Знаете, такая вся из себя прозрачная. Та, что в одноразовых зажигалках…

Она вздрогнула:

– Вы хотите сказать… О господи!..

– Без него уж точно не обошлось, – согласился я. – Вам, кстати, не надоело сидеть на корточках? Пани может встать. Только кресло не толкните: вы меня оставите без крыши над головой. Терпеть не могу запах горелого…

И она наконец-то высвободила свою многострадальную грудь. И знаете, что эта красотка сделала в первую очередь? Она сунула нос в разинутую пасть дивана-убийцы! Ну что ж, любуйтесь на здоровье, мадам! Спичечному коробку, конечно же, далеко до американской взрывной электроники, но определенным ужасом от него веяло. Какой все-таки кайф – быть героем в глазах спасенной тобой дамы!..

– Ерунда какая-то, – фыркнула вдруг Черновласка.

– Что?… Что вы сказали? – Мои брови непроизвольно полезли на лоб. В ее голосе было удивление, недоумение, но никакой бабской истерики решительно не чувствовалось. Как и благодарности!.. О, змея! Еще одна ядовитая гадина!.. Черная мамба джунглей!..

– Ловко, с выдумкой! В трезвом состоянии и не разберешься… Неужели сработало бы?!

Не вставая на ноги, она отползла от дивана и вдруг, к полнейшему моему изумлению, легла на бок. Я вскочил с кресла.

– Что с вами?

Я придал ее телу вертикальное положение прежде, чем она успела ответить. И опять у меня возникли проблемы со зрением. Выдержать взгляд ее чертовых ведьмовских глазищ не было никакой физической возможности!

– Н-ничего… – Она захлопала ресницами. – Нет, правда ничего. Немножко свело мышцы.

Так уж получилось, что я как бы обнимал ее и мое правое предплечье касалось ее груди. Ну едва-едва касалось. И скорее не груди, а прикрывавшей некоторую часть ее ночной рубашки… И в конце концов, я скорее был пьян, чем трезв…

– А сердце? – Надо же было как-то оправдать свой порыв. Жертву инфаркта спасают, кажется, дыханием губы в губы. Или я что-то путаю?…

– Вас интересует, не занято ли оно? – (Ответить я не успел.) – Нет, не занято! – сказала она. – Можете не опасаться.

Спасенная поджала ногу и принялась массировать подошву. Она делала это достаточно осторожно и все же морщилась от боли.

Я покачал головой:

– Семь часов! Хорошенькое дело… Давайте-ка я…

– Нет!

Словно прочитав мои мысли, она вывернулась из объятий, пряча обнаженную часть левой ноги под рубашкой. Я был несколько удивлен, но не разочарован: скрывая от меня одну ногу, она обнажила другую, причем чуть ли не до колена!.. Ничего такого особенного, по правде сказать, но до такой степени рядом – только руку протяни… Но я не протянул ее почему-то. У алкоголя есть одно дерьмовое качество: он выветривается.

Я поднял вверх обе руки. Пусть знает, что я не собираюсь использовать их в военных целях.

– Спокойствие! Что будем делать дальше?

– Дальше? – Глаза ее легко затуманились. Судя по всему, невзорвавшаяся бомба все же вышибла у нее из головы кое-какие прежние мыслишки. Стресс миновал, и проза жизни взяла свое. Еще пару минут тому назад она была почти счастлива.

Увы, и это прошло.

– Пани, должно быть, не ужинала?

Взгляд ее устремился в сторону стола. В данный момент он исполнял функции кухонного. Растекшиеся по нему пиццы смотрелись не очень аппетитно.

– Ну… не скажу, что я так уж голодна… – Врала она как-то неубедительно.

– Вот и хорошо. Угощать мне вас в общем-то нечем. Вот разве что пицца…

Мой намек был ею понят. Черновласка покраснела.

– Извините, что так вышло. Но вы оставили сумку. Это ведь полуфабрикты, а холодильник у вас не работает. Я подумала, что вы скоро вернетесь и захотите поесть…

Я подошел к кухонному шкафчику и сделал вид, что ищу в нем что-то. Через некоторое время до нее дошло.

– Пожалуй, я приму душ. Можно? – Шаткие доски пола несколько раз скрипнули, и стало вдруг тихо. – Или я должна уйти?

Я поворачивался к ней медленно, как и подобало истинному джентльмену, который знал, что ему предстоит увидеть даму, неподобающим образом одетую.

Я поворачивался долго, как можно дольше. Но она так и не воспользовалась предоставленным ей шансом. Гостья моя стояла в дверях все в той же ночной рубахе. Только сейчас я задал себе вопрос: «Минуточку, Малкош, а где ее платье?…»

– Понятия не имею, что должна сделать милая пани, – признался я, стараясь не думать о том, что помимо лица у женщин есть еще кое-какие части тела. Борцы с порнографией вряд ли догадываются, какое впечатление на мужчину может произвести девица в ночнухе, позаимствованной у своей бабушки. То есть в великоватой для нее. Не знаю, наверное, если бы она была раздета совсем, разговаривать с ней мне лично было бы много проще.

– Я хотела бы остаться, – тихо сказала Черновласка. – Догадываюсь, какое у вас мнение обо мне… – Пальцы ее мяли ткань почти символического одеяния. Очертания груди при этом то и дело вырисовывались. – Я вам все расскажу. Только это очень непростая история.

– И длинная?

– Это… это зависит… – Она заколебалась. – В некотором смысле очень даже короткая. Но в двух словах не объяснить… А вы ведь согласились работать на меня, правда? В качестве детектива… Я ведь за этим и пришла к вам.

– Я уже сказал, что берусь за ваше дело. Вопрос – смогу ли я помочь вам, но я уже пытаюсь: пани, кажется, это заметила… Можете возвращаться домой и спать спокойно. Детали обговорим за… – Я взглянул на часы. – То есть сегодня утром. Только не приходите к восьми…

Она прикусила губку и наморщила лоб. Жир на сковородке уже успел бы растопиться, а она все стояла, стройная и полуодетая, как балерина, и шевелила бровями и думала, думала, едва касаясь пола кончиками пальцев левой ноги.

– У меня мало денег, – тихо сказала наконец эта грация.

– Как-нибудь договоримся.

– Дело в том… Короче, я бы могла остаться на ночь. – Последняя фраза ей далась с трудом.

Я так и не понял – был или не был в ней знак вопроса.

– Ах вот как – на ночь… Вы хотите…

Она не дала мне договорить:

– Да, я хочу.

Лицо у нее было неподвижное, совершенно лишенное каких-либо видимых эмоций. Разве что над своей кровью Черновласка была все же не властна: предательский румянец пылал на щеках.

– То есть мы должны лечь в постель, – подытожил я. – Так сказать, доплата натурой.

– Извините, – прошептала она, глядя в пол, – если я обидела вас.

Я ненадолго задумался.

– Не за что, – сказал я Черновласке. – Просто я кое-чего не понимаю, а поэтому задаю вам вопросы. Частный детектив не адвокат и уж тем более не врач, но должны же мы что-то знать о своих клиентах. Это облегчает сотрудничество.

– Я понимаю. – Она посмотрела мне прямо в глаза. А потом улыбнулась, но как-то не слишком радостно. – Я сейчас не смогу найти ночлега. По-моему, это вполне приличный повод. А вы как думаете?

– Вам некуда пойти?

– Разве что на вокзал. Если пустят, конечно.

– Это уже похоже на шантаж. Крыть, холера, нечем.

– «Крыть»… Что крыть, чем? И при чем тут холера? – Она снова наморщила лоб, пытаясь понять эти польские идиомы. Нет, на шпиона она не тянула, но язык знала почти на «отлично». Она схватывала влет все услышанное. Даже когда лучше было бы не понять. – Ах вот вы о чем! – Улыбка не сходила с ее лица. – Кое-что пан обо мне уже знает. Я пру к цели, как танк: напролом и особо не церемонясь.

– И вам нужен именно я? Вы не ошиблись?… Кто конкретно вам нужен: сыскарь, телохранитель, киллер?…

Лицо ее стало серьезным.

– Еще не знаю, – сказала она. – Но одно могу сказать наверняка…

– Ну…

– Это должны быть вы.

Еще толком не рассвело, а мой знакомый воробей, живший на чердаке, уже вовсю чирикал. Пожалуй, впервые он исполнял для меня партию будильника, и это означало, что ночь – единственное время суток, приносившее мне реальный доход, бездарно растрачена. Я так и не заснул до утра. Я ворочался с боку на бок. И вовсе не на диване с Черновлаской, нет. Я лежал на полу, и хотя она была совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, радости особой от этого не было.

В постель с ней я не лег. А мог бы, как вы догадываетесь. И она, возможно, не возражала бы. Только поди разбери, чем бы это было продиктовано: холодным расчетом или элементарным безденежьем. Была сказочная ночь, и рядом дышало удивительное создание, настоящего имени которого я не знал, но уже догадывался, что в жизни моей грядут перемены. Я лежал, думая о будущем, которого у меня, честно говоря, не предвиделось. Я думал о «крайслерах» на крышах, о семи сотнях, каковые следовало раздобыть к воскресенью, о зарплате за сентябрь, которой не будет. Я думал о том, почему у меня совершенно не болит голова с похмелья, хотя вчера я мешал пиво с водкой. Вставать мне решительно не хотелось. Повторюсь, это была сказочная ночь, и мне было грустно оттого, что она кончается… И вот тут они постучались.

В такую пору и таким категорическим образом доставать меня мог единственный человек на свете: Мария Элеонора Поплавская. Либо ей опять приспичило поплакаться у меня на груди, либо она хотела еще разок напомнить мне о неуплате. И вовсе не бешенство заставило меня направиться к дверям в дезабилье. Пани Поплавская была женщиной редкой деликатности, вот потому я и надеялся: отпугну ее своим видом.

В прихожей свет не горел. Ума не приложу, как я не увидел их тени сквозь матовое стекло входных дверей!..

– У меня приличный дом! – с утра пораньше возвысила свой голос пани Мария Элеонора. – Ни один мой жилец не имел проблем с полицией! Мы пришли…

– …поговорить с паном, – подхватил фразу комиссар Хыдзик.

Их было двое: пан комиссар в гражданском и какой-то недомерок при мундире.

– Это вы?! – деланно удивился я. – Но, простите, не рановато ли?… Вы что, обнаружили труп пана Куровского?

Комиссар Хыдзик задумчиво глянул на меня, буркнул что-то неразборчивое и, отодвинув сгоравшую от любопытства старушку, вошел в мою квартиру. Не знаю почему, но я не остановил его. Это была моя ошибка. Ни в прихожей, ни в моем кабинете комиссар не задержался: он пошел прямиком в спальню. Другое дело, что порога он не переступил. Трое моих ранних посетителей словно наткнулись на некую невидимую стену и, соответственно, друг на друга. Они столпились у входа в мою опочивальню, ошарашенные видом полураздетой Черновласки. Нечесаная, румяная, она стояла на моем одеяле, зевая во весь рот.

– Это кузина пана Малкоша. – Только скрип пани Поплавской позволил мне оценить, как тихо было мгновение назад. – Она еще не зарегистрировалась, потому что только вчера приехала.

– Кузина… хм-м… – Хмыканье Хыдзика было преисполнено скепсиса.

Лежавшее на полу одеяло говорило о многом, но вот о чем конкретно – было еще неясно. Либо ночевавшие здесь кузин и кузина, следуя старокраковским моральным нормам – и это при наличии широкого, как поле боя, дивана, – проявили чудеса целомудрия, либо, напротив, увлеклись друг другом до такой степени, что не заметили, как одеяло свалилось на пол, от которого, кстати, так и тянуло холодом.

– А я и не знал, что вы знакомы, – сказал я пани Поплавской.

– Но я ведь впустила пани в дом, – пробурчала моя домовладелица. – Ну а как еще она могла войти? Ключей-то у нее нет. – Печеным яблочком своего лица она улыбнулась комиссару. – Я ведь впускаю только жильцов дома.

– А также их кузин, – шевельнул усами пан Хыдзик. Он окинул взором диван, изучая степень помятости простыней, лежавших на нем, затем не торопясь обозрел всю спальню.

– Пан комиссар, это уж слишком, – укоризненно сказал я. – Моя кузина стесняется. Она, должно быть, хочет одеться… Или вернуться в постель! – Голос мой окреп. – Порядочные люди спят еще в это время…

Комиссар в очередной раз хмыкнул:

– Порядочные!.. Ну-ну…

Живчик в мундире, подойдя к окну, выглянул во двор. Он, должно быть, изучал путь моего возможного побега. Я встревожил его, потянувшись за своими брюками.

– Вы по какому, собственно, делу? – спросил я, теряя терпение.

– По делу Куровского, – небрежно бросил комиссар. – Я сяду? – Он явно намеревался сесть в кресло. В то самое…

– Пожалуйста, не здесь. В кабинете будет удобней…

Комиссар сделал вид, что не расслышал меня. Они оба сели: Хыдзик – куда и хотел, а моя так называемая «кузина» на краешек дивана. На ней, между прочим, были все те же белые носки. Я взглянул на ее лицо и с удовлетворением отметил, что, кроме румянца, ничего такого интересного для пана комиссара на нем не было. Черновласка держалась молодцом.

– Ну и что Куровский? – вздохнул я. – Подал на меня жалобу?

– Жалобу?! – Хыдзик вытащил пачку сигарет из кармана куртки. – А где вы видели его труп?

Не скажу, что я очень расстроился. Прежде всего я сделал вид, что не совсем понял его.

– Труп?! Какой труп?

– И он еще спрашивает, – осклабился пан комиссар. Он прикурил сигарету и пустил дым под потолок. – Тут не спрашивать, а молиться надо…

– Силы небесные! – Я всплеснул руками. – Он что… умер?

– Это вы сказали, Малкош! А почему вы так подумали?

Я объяснил ему:

– Да потому, что еще могу думать. Отёка головного мозга, пан комиссар, я пока еще не схлопотал.

– И вы подумали…

– И я подумал, что его нет в живых.

– Браво! С головой у вас действительно все в порядке. Он мертв.

Я дважды глубоко вздохнул.

– И что случилось? Несчастный случай? Самоубийство?

– Вам лучше знать.

– Ага. Понимаю…

– Естественно. Для того, кто ни о чем не имеет понятия, вы хорошо информированы, Малкош.

– Ну, кое-что я о нем знаю. Знаю, к примеру, чем он занимался. И это очень опасное занятие, пан комиссар…

– Что вы делали вчера в тринадцать часов десять минут? – спросил Хыдзик, ловко пустив колечко дыма.

Ответить я не успел.

– Марчин был со мной.

Мы с комиссаром устремили взоры на Черновласку. Хыдзик много потерял в эти мгновения. Он не увидел моих округлившихся от удивления глаз. Не увидел их и его помощничек, сунувший нос в шкаф.

– Вы уверены в этом? – грозно вопросил пан комиссар.

– У меня есть часы. Командирский хронометр, между прочим.

Лицо Хыдзика закаменело.

– А в четырнадцать ноль-ноль?

– То же самое, – не задумываясь, соврала она.

– Что «то же самое»?

– Он был со мной.

Для себя я с удовлетворением отметил, что эти ее заявления были более или менее правдивыми. В особенности первое. Что же касается второго, то ее со мной вроде бы не было. Ну не могла же она ходить за мною тайком по забегаловкам и кнайпам, мною вчера посещенным. После такой увлекательной прогулки любая потенциальная работодательница в ужасе отказалась бы от моих сомнительных услуг и помчалась искать другого детектива.

– Вы что, и в двенадцать часов были вместе? – шевельнул усищами пан Хыдзик.

– В двенадцать еще нет, – мотнула головой моя черноволосая защитница. Ответила она опять без тени сомнения на лице, ни на секунду не задумавшись.

Очень точно и по делу ответила, ибо усатый «мусор» явно огорчился. А вот меня кареглазая порадовала. Я боялся, что она по инерции подтвердит мое алиби и на двенадцать часов. Коварный Хыдзик только и ждал этого.

– Могу я взглянуть на ваши документы? – засопел он.

Нет, что ни говори, а вчерашнее упражнение в безумии, должно быть, уничтожило миллиона полтора моих серых клеточек. Только последнего идиота обрадовало бы алиби такой «кузины». Мне лично нравился ее акцент, но ведь он же был категорически чужой, не польский!

Все находившиеся в помещении мужчины устремили свои взоры на черноволосую красотку, грациозно пересекшую спальню и вынувшую сначала сумку из шкафа, а затем пудру и зеркальце из сумки. Махровое полотенце, которым она прикрывала плечи, осталось на диване, и каждый из пялившихся таил в душе надежду, что пани Мария Элеонора добьется своего, то бишь испепелит бесстыдницу взглядом. А поскольку на тех, кого подвергают сожжению, одежда горит в первую очередь, ожидания наши имели известную специфику.

– Пани полячка? – Хыдзик, которому надоело копание Черновласки в недрах сумочки, не выдержал первым.

– Ну разумеется, – мило улыбнулась она. – Вот мой паспорт.

Комиссар положил дымящуюся сигарету на краешек раковины и принялся внимательно изучать протянутый ему документ.

– Йованка Бигосяк. – Комиссар читал фамилию громко, с явным расчетом на эффект. – По-вашему, это польское имя?!

– А кто в Польше пользуется польскими именами? – пожала плечами черноволосая. – Много пан знает Земовитов, Бренчиславов, Милан?…

«Нет, не на меня, на нее нужно надевать наручники», – подумал я. Моя «кузина» явно пришлась не по душе пану Хыдзику. И ничего удивительного в этом не было. Стоило только разок заглянуть в глаза этой ведьме.

– Предупреждаю, – мрачно заявил пан комиссар, – если пани будет врать, я арестую ее за попытку помешать расследованию.

– Да никому я не пытаюсь помешать, – улыбнулась пани Йованка Бигосяк. – Марчин был здесь в тринадцать десять. И это могут подтвердить другие.

Комиссар не смог скрыть своего разочарования.

– Есть еще свидетели?

Я с трудом оторвал взгляд от оставленного им на раковине окурка. Улыбка, появившаяся на моем лице, была несколько запоздалой. Я с трудом собрался с мыслями:

– А?… Ну да, конечно. – (Подняв брови, он посмотрел сначала на меня, потом туда, куда я смотрел только что.) – Просто вылетело из головы… Пани Поплавская тоже меня видела. Пани помнит…

– На часы я не смотрела, – отрезала старая кикимора.

– Ну и мой шеф тоже был здесь… Мы немного с ним поспорили. Он подтвердит. Только не говорите ему, что это из-за моего алиби: у него тотчасже обнаружатся провалы в памяти. А мне придется бегать по магазинам…

– Вы что-то покупали? – Настроение у комиссара окончательно испортилось.

– Пиццу и лук, – сказал я. – А на стройке пану комиссару скажут, когда я уехал. Там, конечно, бомба взорвись – ни черта не заметят, но, как я уехал, помнят. Голову даю на отсечение! Так вот, накиньте время на дорогу, на магазины – и у вас, пан комиссар, как раз и будет мое алиби на тринадцать десять…

Мне казалось, я доконал его. Плохо же я знал комиссара Хыдзика.

– А зачем вы положили здесь этот матрас? – Он подошел к раковине и взял свой чертов окурок. Затягиваясь, Хыдзик смотрел на меня странным взглядом. Так умеют смотреть только настоящие полицейские. И так красиво курить. Хотелось бы надеяться, что то, чем они себя травят, по крайней мере качественно набито и горящий табак оттуда не высыпается. Стоял он как раз над матрасом, одна из камер которого была кое-чем наполнена…

– Э-э… М-м-м-ме… – произнес я.

– Марчин вчера немножко выпил, – услышал я голос моей кузины Йованки. Мягкий и мелодичный, как плеск спасательного круга. – Он проверял, нет ли в матрасе дырок. – Она рассмеялась. – Только не спрашивайте меня, как он это делал, я в этом, честное слово, ничего не понимаю.

Ну не ведьма ли?! Разве что дети малые не знали, как это делается с автомобильными и велосипедными камерами. Но только не с надувными матрасами. И не в такой говенной раковине. Не в такой тесной берлоге!..

– Вы собирались спать на нем, пан Малкош? – вкрадчиво поинтересовался комиссар Хыдзик.

И прежде чем я успел кивнуть головой, она опять встряла:

– Мы с ним вчера чуточку поругались. Марчин обиделся, ну и захотел лечь отдельно…

Тут уж комиссар своего шанса не проморгал. Она поднесла ему этот шанс на блюдечке с голубой каемочкой, отчего я впал в легкую панику.

– Ну а до того, как поругались, что между вами было? – Глаза его блестели, усы встопорщились. Так бы и врезал по косточкам. Сначала ему, потом ей. Этой дуре за то, чтобы не распускала язык, а ему, чтобы не стряхивал пепел куда не следует!..

– До этого мы лежали на диване, – мило улыбнулась Йованка, на щеках которой цвел нежный румянец. А вот у пани Марии Элеоноры щеки были густо-бурячного цвета.

Комиссар Хыдзик иронически усмехнулся:

– Пани всегда спит в одной постели со своими кузенами? В таком возрасте, знаете ли… – Он хмыкнул и расправил усы.

– Страх Господень! Блудница вавилонская! – пробормотала пани Поплавская.

– Ну уж не до такой степени я испорчена! – возразила Йованка с непосредственностью законченной идиотки, сующей голову в пасть льву.

– А до какой? – Глаза комиссара сияли.

Йованка многозначительно глянула на пани Поплавскую. Хыдзик ее намек понял и после троекратно повторенной глубокой благодарности за содействие чуть ли не волоком вытащил бедную старушку на лестницу. Вернулся он тяжело дыша.

– Пана Малкоша я тоже должен попросить выйти?

Она пожала плечами:

– А зачем, собственно? Он знает, по какому поводу я пришла…

Этот хам не дал ей договорить:

– И по какому же поводу она к вам пришла, пан Малкош?

Никогда в жизни не был я участником перекрестного допроса. Комиссар явно хотел подловить нас на деталях и неточностях. Должно быть, в молодости, когда он учился на полицейского и одновременно заканчивал начальную школу, кто-то вбил ему в башку, что подозреваемых надо допрашивать по отдельности. Это желание читалось на его морде невооруженным глазом.

Йованка открыла рот:

– Но ведь это же так есте…

Пан комиссар опять перебил ее:

– Я вас спрашиваю, Малкош.

Нужно было что-то сказать. И немедля. Его подозрения рухнули под тяжестью моего алиби. Но подозрительность полицейского – чувство особое. Одна моя ошибка – и пан Хыдзик снова возведет меня в ранг подозреваемого номер один. Хотя бы по причине отсутствия других подозреваемых. Если бы Йованка вдруг подумала, что Хыдзик меня загнал в угол, и опять заговорила бы… Честно говоря, я уже и подумать боялся, что вышло бы в этом случае!

– А что, по-вашему, можно делать на собственном диване с такой вот женщиной в ночной рубашке?

– Вы собирались заниматься сексом? – Глаза комиссара Хыдзика стали похожи на две канцелярские печати.

Я пожал плечами:

– Естественно.

Йованка, на которую он глянул исподлобья, торопливо кивнула головой.

– С кузиной? – криво ухмыльнулся Хыдзик.

Я в свою очередь широко улыбнулся: инициатива была за нами.

– Ну вы же понимаете, комиссар! Эта сказочка про кузину была для пани Поплавской. Вы знаете, какие они, эти старые девы…

Хыдзик затянулся дымом так, что глаза у него заслезились.

– А в том, что Малкош был здесь в четырнадцать часов, пани Бигосяк уверена?

Снова пахнуло тюремной камерой. Комиссар Хыдзик, похоже, сменил тактику перекрестного допроса. Мое алиби на тринадцать часов десять минут его как бы уже не интересовало, а вот что касается четырнадцати… Я украдкой взглянул на Йованку. Взгляды наши на мгновение встретились. Ни страха, ни растерянности в ее глазах не было.

– Я уже, кажется, говорила вам, – сказала моя бывшая кузина с легкой обидой в голосе. – Марчин вернулся с работы в час с минутами. Сначала он поговорил на лестнице со своим шефом, а потом мы остались одни. Он сбегал в магазин, и после этого мы стали заниматься любовью. Надеюсь, подробности пана комиссара не интересуют?

Комиссар Хыдзик раздраженно отмахнулся. Это означало одно из двух: либо вранье моей сообщницы показалось ему убедительным, либо ни эта моя сообщница, ни все прочие существа женского пола Хыдзика уже на самом деле не интересовали.

– Детали тут несущественны, – хмуро сказал он, направляясь опять к раковине. – Хотелось бы знать только одно: а зачем вы это делаете? – Он глянул на наши удивленные лица и уточнил вопрос: – Зачем вы спите друг с другом?

Сначала у меня возникло острое желание спросить в свою очередь этого идиота, все ли в порядке у него с простатой? Потом я передумал и решил мягко поинтересоваться его сексуальной ориентацией. На эту мысль меня навела шустрая задница его сотрудника, заглянувшего под мой диван. К счастью, озвучить свои мысли я не успел. Я просто лишился дара речи, когда увидел, как комиссар Хыдзик собирается стряхнуть пепел на мой матрас. И опять Йованка вмешалась.

– Я ведь проститутка, – сказала она удивительно по делу и вовремя. Сказала и очаровательно улыбнулась.

Вот на этот раз она добилась своего. Мы с Хыдзиком попросту растерялись от услышанного. В особенности комиссар, который в замешательстве начал вдруг гасить сигарету о край эмалированной раковины. Искры из окурка так и посыпались…

– Что вы сказали? – вопросил он, глядя почему-то не на нее, а на меня.

Повторить свое шокирующее признание Йованка не успела. На этот раз я оказался проворней.

Комиссар Хыдзик чудом не завалился на пол, только отменная реакция спасла его. Слава богу, пистолет из-под мышки выхватить он не успел. А когда запоздало схватился за свою «беретту», стало ясно, что посягать на его жизнь я не собираюсь. К тому же стрелять ему пришлось бы мне в спину. Упав на колени, чтобы стряхнуть этот его чертов окурок с матраса, я по инерции оказался под раковиной. Так и въехал под нее.

– Ты что, спятил?! – вскрикнул комиссар не свойственным ему тонким голосом. – Не двигаться! Я кому сказал?!

Тлеющий окурок выскользнул у меня из пальцев и покатился по матрасу на пол.

– Вы чуть не прожгли мой пляжный матрас, – пробормотал я.

Боком, не отрывая от меня взгляда, он отошел подальше. Извинений от Хыдзика я, разумеется, не ждал, хватило и того, что он не застрелил меня.

– Я мог бы расценить это как нападение, – мрачно констатировал комиссар.

– Да что вы от нас хотите, в конце концов? – опередила меня Йованка. – Что, собственно, случилось? Имеем же мы право знать…

Я обратил внимание на то, как свободно владеет она такой грамматической формой польского языка, как множественное число. Хыдзик тоже заметил это.

– А ну начистоту: ваша связь, она ведь не только половая? Только без вранья! Что и как давно связывает вас?

– Траханье за деньги, – с холодной иронией в голосе ответила моя неведомо откуда взявшаяся подельница. – Ну как всякую проститутку с клиентом. Должна разочаровать вас, пан комиссар: это первая наша встреча. Вполне возможно, и последняя. – Она окинула мою спальню красноречивым взглядом. – Судя по всему, бриллиантов у Марчина нет. Я тоже на мели. В этот раз мы с ним за бесплатно, по-родственному, как кузен с кузиной. Но я трудолюбивая, пан комиссар, на хлеб с маслом я себе всегда заработаю… Ты не обиделся, дорогой?

– С чего бы это? – буркнул я.

– То есть вы хотите сказать, что вас решительно ничто не связывает, – подытожил комиссар. – И у вас нет никаких причин покрывать пана Малкоша?

– Он милый, душка! – Она послала мне воздушный поцелуй. – Женщинам с ним не скучно, пан комиссар. Впрочем, догадываюсь, что вас интересует не это. – (Комиссар пошевелил усами.) – Короче, оговаривать его я не стану. Да и незачем это делать: есть ведь другие свидетели…

Хыдзик мрачно взглянул на нее, повернулся и вышел, не попрощавшись.

За продуктами в тот день я ходил дольше, чем обычно. А потом еще зашел на автостоянку. Бомбы под своим драндулетом я не обнаружил. Да я и не ожидал ее найти. Просто нужно было собраться с мыслями, а сделать это дома не было никакой возможности.

За последние двадцать восемь часов я был чуть не убит ломом, обвинен в членовредительстве и вандализме, посидел в тюремной камере, был выгнан с работы, едва не взлетел на воздух вместе со своим жилищем, стал подозреваемым в убийстве. Удары судьбы я воспринимал как боксер в состоянии грогги, уже фактически не ощущая их, с кривой улыбкой блаженства отскакивая от канатов навстречу новым.

А вот перспектива новой встречи лицом к лицу с Йованкой Бигосяк просто пугала меня. Глупо, конечно, но я ее, кажется, боялся. На данном этапе нашего знакомства не было еще оснований ставить черноволосую красавицу в один ряд с моими врагами: ночными громилами, Хрусляком, Хыдзиком, Харвардом. Да и каких-то нехороших предчувствий у меня в общем-то не было. Впрочем, какие могут быть чувства у потрясенного серией сокрушительных ударов?