Текст книги "Гора трех скелетов"

Автор книги: Артур Баневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Опять будем ночевать в лесу?

– Неужели тебе не понравилось?

– Ну отчего же! Под одним одеялом с тобой… Слушай, а ты что, любишь брюнеток?

Я удивленно покосился на нее:

– А что, нельзя? Почему?

– Потому что настоящие мужчины предпочитают блондинок! – победно заключила нечесаная кикимора.

– Некоторые блондинки, между прочим, – заметил я после небольшой паузы, – имеют доступ к ценной для нас информации, и некоторым мужчинам по этой причине приходится улыбаться им…

В зеркальце я видел, как сидевшая у меня за спиной брюнетка презрительно усмехнулась и принялась яростно расчесываться.

Я поехал медленней, но и это меня не спасло от ответного залпа.

– А зачем ты мне это говоришь? – вскричала Йованка.

И надо же было случиться такому: ехавший на небольшой скорости «малюх» угодил колесом в колдобину, машину качнуло, и моя собеседница прикусила язык. Дар речи вернулся к ней минут через пять.

– Ты фто, нарофно?! – мычала она, смаргивая слезы. – И воопфе… И вообще, ты ведешь расследование, нечего оправдываться передо мной. Я, например, тоже предпочитаю блондинов. Между прочим, Оля тоже светленькая…

– И я был блондином, правда очень давно, в детстве… Вон и Зульфикар Мехчич блондин, он нравится тебе?

Мы опять угодили в выбоину, но вряд ли этой причиной можно было объяснить последовавшее за моими словами молчание Йованки. Наконец послышался вздох, повеяло волнующим обоняние перегаром.

– Только, ради бога, не надо жалеть меня, – тихо сказала она. – Я не сахарная, я не боюсь, когда мне каплет за шиворот. Я, вообще, думаю…

Очередная дыра в асфальте так и не дала мне узнать, что думает Йованка. А метров через триста мы свернули на грунтовку, которая, взобравшись на холм, сгинула вдруг в траве, не по-осеннему густой и сочной. Я вылез из машины и осмотрелся.

Впереди, метрах в пятидесяти, среди белых глыб известняка вилась речка. Из-за облаков проглянуло солнце, сделавшее зелень под ногами неправдоподобной: каждая травинка, каждый листик и цветок были усыпаны бриллиантами, которые не нуждались в оправе. Я представил парочку таких капелек в ушах Йованки и с грустью подумал, что уже давно никому не дарил ничего…

– Ну и зачем мы здесь?

Сказать по правде, на нимфу, которая легко порхает над лужком, прыгая с травинки на травинку, моя работодательница походила мало. Ее сильные, но, как ни странно, стройные ноги, скорее должны были попирать поверженного противника. Во всяком случае, обувь Йованки была вполне пригодна для этого.

– Видишь гору, поросшую лесом? За ней Ежинова Гурка. Капрал Блажейский должен сейчас находиться там.

– Далековато, – покачала головой моя сильфида в армейских башмаках. – Дорога туда есть?

– Есть, но нас с тобой не пропустят. Тут напрямик километра три-четыре. Правда, когда я был здесь в последний раз, к разминированию еще и не приступали. У тебя хорошее зрение?

– Не жалуюсь.

– Вон там, за речкой…

– Такое белое в кустах? Да это же кости…

– Так точно. Только не кости в кустах, а кусты, которые на костях успели вырасти. Тут сербы перед атакой пустили коров на минное поле… Еще тогда, во время войны.

– Хочешь пойти тем же путем-? А твой Блажейский стоит такого риска? – Вопрос был, что называется, на засыпку.

– Ну, риск не такой уж большой, к тому же я минер.

– Надеюсь, хороший? А то ведь намучаешься тащить меня, если я опять наступлю на мину.

– А вот это отпадает. Я уже не в том возрасте, чтобы носить женщин на руках. Ты остаешься, кохана.

– Я иду с тобой, – спокойно возразила она.

О, я уже слишком хорошо знал, чем чревато ее спокойствие!

– Исключено, – не очень уверенно заявил я.

– Знаешь, есть две возможности. – Тон Йованки не предвещал ничего хорошего. – Либо ты не подрываешься, а значит, и я, идущая по твоим следам, остаюсь целой и невредимой. Либо ты все-таки взлетаешь на воздух, и тогда мое присутствие просто необходимо: кто еще придет тебе на помощь, перевяжет и вытащит на своих плечах с минного поля?

– Ну ясно. А дезинфицировать мои боевые раны ты будешь своими горючими слезами…

– Не волнуйся, если у тебя оторвет что-нибудь жизненно важное, плакать я не буду. Пусть плачет долговязая цапля.

Я возвысил голос:

– Ты останешься здесь!

– Слушай, ты, начальник сраный! – взорвалась черноволосая ведьма. – Ну пошевели ты своей единственной мозговой извилиной. Ты думаешь, я ищу смерти? Да у меня есть Оля, и если она станет сиротой…

– Я военный сапер, – твердым как сталь голосом отрезал я. – Я не подорвусь, не дождешься! А ты подождешь меня здесь.

– И опять же глупо! И что, по-твоему, я сделаю, когда услышу, как бухнет? Воскликну «Ой!», полюбуюсь полетом твоей оторванной правой ноги, а потом сяду в машину и уеду, так ты себе это представляешь?… – Лицо у Йованки покраснело, она уже почти кричала. – Да я же побегу спасать тебя, кретина, причем самой короткой дорогой! И кто мне предлагает такой вариант? Тот, кто по долгу службы должен беречь меня как зеницу ока! В жопе я видала такую вашу заботу обо мне, пан детектив!

На всякий случай я отступил на шаг. Нет, она и впрямь была сумасшедшая. Чокнутая. Закатить истерику только потому, что ее не берут на минное поле, могла только она, Йованка Бигосяк. Другой такой на свете попросту не было.

Я смягчил тон:

– Мне нужно поговорить с Блажейским.

– А разве я против? Я тебе суточных не плачу, поступай как знаешь. Но почему ты молчишь, почему ты не делишься со мной своими планами?

Сбавила в тоне и она.

– Ну, планы – это слишком громко сказано. Кое-какие соображения.

Я подошел к машине. Аптечка лежала в багажнике рядом с наполовину опорожненной бутылкой «люксусовой».

– Я должна идти по твоим следам?

– Не по следам, а след в след. Слышала? И в четырех шагах за мной. Там везде трава, смотри в оба… Слушай, ты хоть знаешь, что ты ненормальная?

Йованка загадочно улыбнулась.

Я подобрал лежавший в траве ивовый прут.

– Это щуп, – пояснил я. – Мин может и не быть, но куда пойдем с тобой завтра, их полно… Без миноискателя на Печинаце делать нечего. Блажейский служил в моем взводе, он сапер. На блокпосту в Ежиновой Гурке миноискатель должен быть, это большой блокпост, к тому же он на самой границе с мусульманами, там везде минные поля.

– Мы идем через минное поле, чтобы позаимствовать снаряжение, с помощью которого ходят по минным полям?

– Согласен, попахивает идиотизмом, – вздохнул я. – Армейским идиотизмом. Я сам малость отвык от него. Но именно так мы и поступим, и знаешь почему?… Потому, что так надо.

– Не я, вы все чокнутые, – подумав, сказала Йованка, на чем, собственно, и закончилась наша непродолжительная дискуссия.

Я шел медленно, прощупывая прутом подозрительные кочки и не оглядываясь, вполголоса читая неотступно следовавшей за мной Йованке, а если честно признаться, и самому себе, лекцию по минному делу:

– Безопасней всего открытые места и пригорки. Как правило, мины ставят там, где можно скрыться от вражеского обстрела. Бойся воронок и окопчиков, никогда не лезь в кусты: в них легче всего скрыть растяжку… Одна осколочная мина может положить взвод. Стоит одному олуху задуматься о бабе и задеть ногой маленький, совершенно безобидный с виду проводок или рыболовную лесочку… и все! И нет ребят, нет больше классного сапера капитана Войска польского Малкоша, холера ясна!..

Я остановился у кучи коровьих костей, лежавших в глубокой воронке. Оглянувшись, я увидел, как Йованка замерла, наступив на мой след в точном соответствии с полученной инструкцией. Выглядела она довольно забавно, но было в общем-то не до смеха.

– Это не от снаряда, – тихо сказал я. – Кто-то закопал здесь противотанковую мину с взрывателем от обычной пехотной. Или мин было две и большая сдетонировала от малой. Корова не танк, она не должна была подорваться…

– То есть опасаться нужно не только проволочек?

Я отер пот тыльной стороной ладони.

– Тут у вас всего нужно опасаться… Если что, возвращайся по старым следам.

Делая следующий шаг, я постарался примять траву как можно сильнее, но она была крепкая, пружинистая. У речки я оглянулся и увидел, как Йованка бережно распрямляет поломанный мной цветок. А еще я увидел, что старых следов, в сущности, нет: мокрая от дождя трава быстро сохла под солнцем.

– Блажейский служил тут в одно время с твоим Ромеком, – присев на камень, сказал я. – Потом у него кончился контракт, он уехал в Польшу, а через год снова попал в Боснию. Может, он вспомнит что-нибудь. В казарме перед сном каких только сказок не рассказывают… Он неплохой парень, Блажейский. Был неплохим, когда я знал его…

Ручеек был нешироким, но другой берег оказался топким, прыгать в грязь я не рискнул. Выручил камень посреди течения. Он даже не шевельнулся, когда я ступил на него. Я протянул руку Йованке.

– Сама справлюсь, – отмахнулась она.

Никаких задних мыслей у меня не было, да и быть не могло. Я просто хотел подстраховать свою подопечную. Она сама поскользнулась на проклятом камне, неловко всплеснула руками и начала падать на меня. Если б я не был сапером, я бы расставил ноги пошире и принял в свои объятия подарок судьбы. Короче, я остался стоять, где стоял, а поскольку стоял полуобернувшись, совместное наше падение оказалось неизбежным. Мы рухнули в осоку и грязь, причем я упал на спину, а Йованка всем своим весом на меня. Будь на ее месте худенькая Дорота Ковалек, я бы, вне всякого сомнения, удержал ее. Но случилось то, что случилось, и, слава богу, что свидетелей случившегося, кроме нас двоих, не было…

На какое-то мгновение я потерял сознание, а когда оно вернулось ко мне, я увидел ее глаза над собой. Они были близко, я разглядел тонюсенькие, как паутинки, морщинки, разбегающиеся на виски. Ее полуоткрытые губы оказались рядом с моими, к ним даже не нужно было тянуться. Я чувствовал тепло ее щеки, ее тела под рубашкой, слышал, как стучит ее сердце вразнобой с моим. А потом она уткнулась носом в мою небритую щеку и выдохнула:

– О господи!..

Она лежала на мне, обнимала меня. Ее волосы щекотали мое лицо. Она дышала мне в ухо, такая тяжелая, теплая, своя… Одним словом, я коснулся губами ее губ и вспомнил вдруг детство, школу, соседку по парте, с которой мы оказались вдвоем в сарае…

– Йованка, – пробормотал я. И вдруг забыл о том, что хотел сказать дальше, а хотел я извиниться по дурости своей и, слава богу, не изви…

– Ты поцеловал меня, Малкош, – шепнула она.

Дыхание у нее было горячее, а груди, лежавшие на моей груди, мягкие, тяжелые и очень теплые. Мы лежали в холодной грязи, рядом с ледяной горной речкой, и одна ладонь моя была на ее голом бедре, на которое летели обжигающие кожу брызги…

Йованка пошевелилась. Что-то холодное коснулось моей шеи рядом с ухом. Это был ее нос. Она ткнулась носом в мою сонную артерию. На ответный нежный поцелуй это никак не походило…

– Мы промокнем вконец. – Я с трудом выдавил из себя слова.

Нос, ползавший по моей шее в поисках тепла, замер. Губы ее легко коснулись моей ключицы, плеча, подбородка, щеки…

– Ну так давай разденемся, – промурлыкала она.

– Здесь, сейчас?!. – У меня голова пошла кругом. – Ты с ума сошла…

Йованка еще разок поцеловала меня и, вздохнув, начала подниматься. Сначала она, опершись на мое плечо, встала на колени, потом поднялась на ноги… Я едва успел ухватить ее за левую щиколотку.

– Не двигайся, Христа ради!

Наконец-то я смог перевести дух.

Как ни странно, моя фланелевая рубаха оказалась почти сухой: я упал на большую кочку, поросшую осокой. А ее ковбойку с короткими рукавами нужно было выжимать и сушить. Я встал на ноги и расстегнул пуговицы на рубахе.

– Давай поменяемся, простудишься.

– Ничего мне не будет, – тихо возразила Йованка. – Я уже тебе говорила, я не сахарная. – Она смотрела куда-то в сторону.

– Ну-ка давай без разговоров! – Я снял рубаху и протянул Йованке. – Когда вернемся, надо будет разжиться теплой одеждой… Попросим у Дороты.

– И ты думаешь, я смогу надеть на себя ее тряпки? – Йованка рубаху взяла и начала стягивать с себя насквозь мокрую ковбойку, мелко постукивая зубами.

Слева похожая на сказочного зверя гора, поросшая лесом, пожирала змею ползшей с запада грунтовой дороги. Прямо передо м «ой было похожее на перевернутый таз взгорье, а справа высился крутой каменистый откос скалы.

Первого солдата я увидел, когда мы уже почти миновали невысокий хвойный лесок. Сначала я увидел вышку и стоявшего на ней часового, а потом и сам блокпост, довольно-таки неказистое сооружение из мешков с песком и досок.

Если бы не вышка и мачта с голубым флагом миротворческих сил, случайно забредший сюда грибник мог бы пройти мимо поста, не заметив его. Ежинову Гурку, а точнее сказать, дорогу, проходившую через существовавшее только на топографических картах село, охранял караул поляков. Пост стоял на бойком месте: как раз здесь и ходили через границу нынешние контрабандисты, потому как более глухого медвежьего угла в Боснии попросту не было. Что касается дороги, то ничего, кроме горячей пищи для солдат, по ней уже давно не возили.

Пахнуло жареным луком, рот мой непроизвольно наполнился слюной. День выдался нервным, богатым на события, перекусить мы так и не успели.

Взобравшись на невысокий глинистый откос, я втащил на него Йованку, а когда поднялся с колен, Красавчик – я про себя назвал его так из-за пижонских, наискось подбритых бакенбардов – в бронежилете стоял в непосредственной близости от нас, с автоматом «узи» наперевес. В каком он был звании, понять не представлялось возможным из-за того же бронежилета, этот тип вполне мог быть и командиром блокпоста. Судя по морде, прямо скажу довольно-таки наглой и уже крепко помятой, он мог быть кем угодно, даже приехавшим на дальний пост с инспекцией генерал-лейтенантом. К счастью, капрал Блажейский стоял с ним рядом. Вот ему я и адресовал свою обезоруживающе широкую улыбку.

– Насколько я понимаю, мы немного нарушили?

Лицо Красавчика стало суровым.

– Вы нелегально пересекли границу Мусульмано-Хорватской Федерации, а также находились на территории минного поля без соответствующего на то разрешения.

– А с чего пан взял, что мы пересекли границу?

– А как же иначе вы попали бы к нам?

Крыть, как говорится, было нечем: блокпост Ежинова Гурка находился за пределами Республики Сербской.

Я примиряюще улыбнулся:

– Ну скажем так: мы заблудились в здешнем лесу… Я слышу запах ужина. Блажейский, мы чертовски проголодались. Неужели вы не накормите даму и ее кавалера?

Капрал Блажейский нерешительно переступил с ноги на ногу, но Красавчик продемонстрировал поразительную крепость духа:

– Вас накормят в военном городке. Дарек, свяжись с дежурным по лагерю, пусть высылают транспорт для нарушителей.

Мой боевой товарищ Дариуш Блажейский бессильно развел руками.

– Понятно, – сказал я. – Вам приказано арестовать нас. Но хотя бы поговорить с сослуживцем…

– Никаких разговоров! – перебил меня Красавчик. – Мы наслышаны о вас, пан капитан! Майор Ольшевский сказал…

Увы, я так и не узнал, что сказал обо мне майор Ольшевский. Пуля, отвратительно хрястнув, вошла Красавчику в правый висок и вылетела из левого. Если б на нем была каска, наш разговор не получился бы таким обидно коротким.

– Пан хорунж… – Блажейский поперхнулся.

Жизнь не боевик, а карабин не дробовик. Красавчика не отшвырнуло, как тряпичную куклу, когда порция свинца ударила его в голову со скоростью несколько сот метров в секунду. Начиная падать, мой собеседник уже был мертв, но он еще успел сделать шаг и тяжело завалился в мои объятия с разинутым ртом и закатившимися под лоб глазами.

Йованка вскрикнула. Потом я услышал, как упавший на землю Блажейский, шурша травой, быстро отползает в сторону, а еще через секунду вторая пуля вошла в спину Красавчика и, толкнув меня в грудь, застряла в бронежилете хорунжего.

– Ложись! – крикнул я Йованке, опускаясь на колени. – Лежи и не двигайся! Слышишь?!

И опять я проворонил звук выстрела, пытаясь освободиться от объятий убитого. До слуха донесся лишь его отголосок. Стреляли откуда-то сверху, справа, а значит, с горы, и это было из рук вон плохо.

Я махнул рукой бледной, как труп в морге, спутнице:

– Прыгай под склон, прячься!

Но Йованка почему-то метнулась не туда, откуда мы пришли на пост, а в мою сторону. Я подумал, она хочет скрыться за мешками с песком, но тут ноги ее оскользнулись на мокрой траве. Йованка всплеснула руками и, пытаясь удержать равновесие, поехала на меня, как вспомнивший детство прохожий по замерзшему тротуару. Лучшей мишени просто невозможно было выдумать.

И снайпер выстрелил. Третья пуля пересекла пополам тоненькую березку над моей головой. Четвертая взрыла землю метрах в полутора от Йованки. С перепугу она упала на колени и, уже как фигуристка, эффектно завершающая программу, подкатилась по траве ко мне. Чертыхнувшись, я рывком завалил ее в неглубокую воронку под кустом можжевельника и сам свалился туда.

Теперь можно было оглядеться. Снайпер стрелял с большой скалы, находившейся на юге, с расстояния метров пятьсот. Судя по первому выстрелу, это был очень неплохой снайпер. Мне было непонятно, как он умудрился промахнуться по Йованке, в полный рост бежавшей по поляне, ведь попал же он дважды в хорунжего, практически скрытого листвой несчастной березки. И почему он прекратил стрельбу? Потому, что не видел нас? Или он боялся попасть по ошибке в того, кого убивать ему запретили?…

Йованку трясло.

– Марчин, бежим отсюда!

Глаза у нее были безумные, она прямо-таки кричала шепотом.

– Лежи! – цыкнул я.

– Ну не здесь же! Давай туда, на блокпост!..

– Лежи, он не видит нас!

Я как сглазил. Пятая пуля ударила в камень, из-за которого я выглядывал, так близко от моей головы, что я едва не лишился зрения. Мелкими осколками мне в кровь посекло скулы и лоб.

– А вот теперь – бежим!

Я рванулся к глинистому откосу, нога у меня сорвалась, и кто знает, чем бы кончился мой героический порыв, если б не Йованка, двумя руками вытолкнувшая меня из воронки. Я ответил ей в том же духе. Когда подошвы ее ботинок опять заскользили по траве, я с силой толкнул ее в ягодицы, она полетела в нужном мне направлении, широко разбросив крылья рук и опережая свои ноги. Следом за ней я рухнул в колючий кустарник под откосом.

А снайпер тем временем сменил опустевшую обойму из пяти патронов и снова взялся за дело. Четыре пули подряд просвистели над нашими головами. Сверху сыпался песок, летели ошметки травы. Я отер кровь с лица изнанкой майки.

Нет, не случайно Ежинова Гурка во время войны была вторым после Печинаца центром обороны мусульман. Скала, с которой стрелял снайпер, господствовала над местностью. С нее можно было обстреливать и деревню, и все подступы к ней, и даже часть блокпоста, появившегося здесь уже после того, как закончились боевые действия. Глинистый откос довольно надежно прикрывал нас с Йованкой, о чем свидетельствовала стрельба снайпера практически наугад. Он явно нервничал, потеряв нас из виду.

– Не поднимай головы! – предупредил я Йованку, прижавшуюся к мокрой глине.

– Нам нельзя здесь задерживаться, – негромко и совершенно, как мне показалось, спокойно ответила она. Более того, не дождавшись моего ответа, она перевернулась на спину и, достав из кармана зеркальце, сунула мне его под нос. – Слушай, тобой детей пугать можно. Это ежевика, она холерно колючая. Я вон тоже, смотри…

Руки у Йованки были исцарапаны до крови, колени, после того как она совершила чемпионский пируэт, содраны. Мы лежали лицом к лицу. Йованка дотронулась до моего лба пальцами, и они были такие грязные, что уж лучше бы она этого не делала.

– Я же крикнул тебе, беги к откосу. Зачем ты побежала ко мне?

– Мне показалось, он попал в тебя. – Голос у нее был виноватым.

– Креститься нужно, если кажется.

Она спрятала зеркальце в карман, мельком глянув в него.

– Почему он не стреляет?

Вопрос был, как говорится, интересный. Я собирался было ответить на него, когда метрах в пятидесяти от нас на востоке негромко хлопнуло, и тут же рвануло совсем близко от нас, да так, что всколыхнулась земля и зазвенело в ушах. Ударило взрывным ветром, сверху посыпались обломки досок и песок. Переждав пару секунд, я осторожно поднял голову и увидел то, чего больше всего не хотел бы увидеть в этот момент: за стеной из мешков с песком клубился дым, торчали развороченные балки бункера, кто-то громко стонал…

– Х-холера! – выругался я.

– Гранатомет? – угадала побледневшая Йованка. – Они стреляли из гранатомета по блокпосту?! Но там же…

Впервые в жизни слышал я, как звучит РПГ-7, стреляющая по тебе. На что способна куцая труба, из которой можно было продырявить танк с расстояния триста метров, мне было хорошо известно.

Я схватил Йованку за руку:

– Бежим туда! Если он достанет меня, добудь какое-нибудь оружие и попробуй снять этого гада с гранатометом. И не ввязывайся в перестрелку, слышишь?

– А может, туда? – Йованка показала глазами на гору, поросшую густым лесом.

– Слишком далеко, а эти небритые ребятишки уже рядом… И потом, что за разговоры, кто у нас командир?

– Ты, – сказала Йованка.

На этот раз снайпер, похоже, не ожидал от нас такой прыти, о чем свидетельствовала одна-единственная пуля, запоздало шмякнувшая в мешок с песком, через который я перескочил следом за Йованкой. Вторая пуля ударила в оплетку окопа, куда мы с ней и завалились, дыша, как загнанные лошади. Система фортификации на посту была довольно-таки простенькой, если не назвать ее словом покрепче. Один поворот окопа, и я оказался перед дверьми подорванного блиндажа. Капрал Блажейский, сидевший с ручным пулеметом в руках, к счастью, не успел выстрелить в меня.

– Они убили их, – пробормотал он, размазывая бежавшую из носа кровь. – Всех убили, пан капитан…

– Ты не ранен? Тогда ползи на восточную сторону. И не высовывайся, у него хорошая оптика… Мы сейчас!

Я вышиб ногой перекошенные взрывом двери и заглянул в блиндаж. Внутри было полно дыма, я едва не споткнулся об одного из парней, лежавшего у самого входа. Головы у него не было. Свободных бронежилетов я тоже не обнаружил. На стене висели два автомата «берилл» и старый брезентовый подсумок с обоймами. В кровяной луже лежал АК-74 с подствольником. Не успел я толком порадоваться, как в двери заглянула Йованка:

– Ну, что тут, Map?…

Она вскрикнула и закрыла рот руками.

– Тут где-то должны быть выстрелы к гранатомету, – пробормотал я. – Слушай, беги к Блажейскому, спроси у него, он знает… То есть не вздумай бежать, ползи, Йованка. А лучше сунь два пальца в рот, посиди за дверью, отдышись…

Слова из меня выскакивали как-то сами собой. Под ногами хлюпало.

– Ничего, – тихо сказала Йованка. – Я поищу, я найду… Ты сам иди туда, они уже близко, я слышала, как они переговариваются…

Она толкнула меня в спину.

По траншее, окружавшей блиндаж, я перебежал на восточную сторону укрепленного пункта. Здесь были три стрелковых гнезда на три стороны света. Как в сказке, холера. Я осмотрелся через северную амбразуру, затем через южную. Потом на коленках подполз к самой опасной – восточной. Амбразурка была узенькой и низкой, не чета той, что в блиндаже, через которую туда влетел полуторакилограммовый привет от небритых боснийских дровосеков. Гранатометчика я не увидел и на востоке. Скорее всего, выстрелив, он скрылся в подлеске. Вряд ли он догадывался, что почти весь личный состав блокпоста был в блиндаже на ужине.

Шевельнулся куст ежевики. Затаив дыхание, я припал щекой к прикладу, и тут над самой моей головой в мешок с песком глухо шлепнула пуля снайпера, о котором, признаться, я забыл на какое-то время. Я упал на дно стрелкового гнезда.

Две следующие пули расщепили доски, которыми были обиты стены круговой траншеи. И снова все стихло. Голову бы дал на отсечение, что снайпер в этот момент менял не слишком удачную для него позицию. Непонятно откуда взявшаяся самоуверенность чуть не погубила меня. Привстав, я хотел было еще разок осмотреться через амбразуру, но то, что я увидел сразу же, буквально парализовало меня. Из кустов летел огненный шар. Прямо в меня, то есть в эту злосчастную амбразуру. Я не успел даже отпрянуть, не успел помянуть ни Йезуса, ни холеру…

И который уж раз в жизни Бог, в существовании Которого я крепко сомневался, намекнул мне на то, что чхать он хотел на чью-то веру в Него или неверие. Сигнальная ракета, задев росший в аккурат перед амбразурой цветок репейника, непостижимым образом изменила направление и с убийственным шипением промчалась над бруствером, устремившись туда, куда ей и положено было лететь, – в небо. Все произошло настолько мгновенно, что я не успел даже испугаться. Передернув затвор «берилла», я послал длинную очередь в кусты, из которых вылетела ракета. И оттуда тут же застучал чужой «Калашников». Гранатометчик был, увы, не один. Мешки над моей головой затряслись, посыпался песок. Одна из досок, обрамлявших амбразуру, разлетелась в щепки. Я упал на задницу, и вовремя, холера! Пуля снайпера и на этот раз разминулась с моим грешным телом.

Перекрестившись, я пополз по траншее к блиндажу. Блажейский оказался в левом аппендиксе, я увидел его, после того как он дал очередь из ручника по скале, на которой сидел снайпер.

– Вы в блиндаж? Осторожней! – присев на корточки, предупредил он. – Двери у него под прицелом. Он чуть не снял меня…

Ледяные мурашки побежали по моей спине.

– Йованка! – что было сил крикнул я. – Сиди там, траншея простреливается!..

Господи, что она делала там, в полном дыма и трупов блиндаже, неужели искала проклятые выстрелы для подствольника? Боюсь, она даже не представляла себе, как они выглядят…

А между тем крик мой был услышан. Раздался громкий хлопок РПГ-7, граната, тупо ударив по внутренней стене шанца, упала на дно траншеи и, прокатившись мимо аппендикса, взорвалась. Стрелявший находился близко, очень близко от блокпоста. Оглохшие от взрыва, мы с Блажейским окончательно перешли на крик.

– Сиди здесь! – завопил я. – Не высовывайся, я туда, к трем амбразурам. Отсюда их не достать!

– Они убьют вас, пан капитан! – надрывался в ответ капрал Блажейский.

Его попытка остановить меня за штанину была тщетной. А вот снайперу удалось сделать это. Я лишь на мгновение приподнял голову, и его очередная пуля сделала пробор в моих волосах. Я рухнул на дно траншеи.

– Тут нам каюк! – крикнул капрал Блажейский. – У него гранаты… Надо бежать в лес, туда, откуда вы пришли…

– Поздно, Дарек. Кроме гранатомета у них есть автоматы. Пока бежим, они перестреляют нас…

– Будем сидеть и ждать смерти?

– Подождем, когда у них кончатся гранаты… Не удивлюсь, если они уже кончились. Из ракетницы по амбразурам стреляют не от хорошей жизни…

– А если эти гады просто хотели поджечь блокпост? – хмуро предположил капрал Блажейский.

– Ну вот что, – сказал я. – Мне все-таки нужно в блиндаж. Прикрой меня, когда я добегу до двери…

Вряд ли его обрадовало мое предложение. Траншея, похоже, простреливалась почти на всем протяжении. Но капрал Блажейский всегда был хорошим солдатом, подчинился он беспрекословно. Сменив позицию, он присел на дне траншеи с пулеметом в руках. «Калашников» загрохотал как раз оттуда, куда я полз. «Все, конец!» – подумал я, распластавшись на мокром песке, но после второй очереди до меня дошло, что огонь ведется из блиндажа и скорее всего по скале, на которой сидел снайпер.

Ноги сами понесли меня к дощатым дверям. В блиндаж я ворвался под аккомпанемент пулемета Дарека Блажейского. Я пнул ногой дверь и уже внутри помещения столкнулся с выбегавшей из блиндажа Йованкой. Опоясанная пулеметными лентами, с автоматом наперевес, она выглядела впечатляюще!

– Бежим, Марчин!

– Там снайпер!

– Я, кажется, убила его.

– Ты?!.

Я был настолько ошеломлен услышанным, что забыл, зачем рисковал жизнью по дороге в разбитый гранатой блиндаж. Блажейский уже не стрелял, я бежал по траншее за Йованкой, каждой клеточкой своего тела ожидая выстрела со скалы. У самого поворота я споткнулся, упал, а когда поднимался на ноги, РПГ-7 хлопнул в третий раз. Огненная волна швырнула меня на стенку траншеи. В голове зазвенело. Странно было видеть Блажейского, беззвучно разевающего рот. Потом он начал стрелять все туда же вверх из совершенно бесшумного ручного пулемета. Я медленно встал и пошел, таща за собой автомат за ремень и бессмысленно улыбаясь…

И тут из-за поворота траншеи выскочила она. Очами души я увидел, как якобы убитый ею снайпер спокойно досылает патрон в патронник СВД и припадает к прикладу небритой своей щекой…

– Ложи-ись! – взревел я и, откинувшись на стенку траншеи, начал стрелять туда, где высилась поросшая хилой растительностью скала.

Магазин у меня кончился.

– Прячься, кому говорят! – крикнул я Йованке, похоже и не собиравшейся меня слушать.

Она вела себя как контуженная. Или как сумасшедшая. Широко расставив ноги, черноволосая ведьма стреляла совсем не туда, куда стреляли мы с Блажейским. Она палила от живота длинными, как жизнь идиота, очередями в сторону и почему-то не падала замертво с простреленным насквозь сердцем…

А потом немое кино, которое я смотрел, снова стало вдруг звуковым. Где находился блиндаж, кто-то коротко вскрикнул. Я оглянулся и увидел, как всплеснувший руками босниец с трубой гранатомета в руках падает с крыши блиндажа на дно траншеи…

Майор Ольшевский вошел в мое узилище, не постучав.

– А я уж думал, это дежурный, – вздохнул я, приподнимаясь с лежанки. – Полчаса назад я просил принести ужин.

– Несут, – ухмыльнулся мой бывший сослуживец. Он ждал, но так и не дождался: навытяжку я перед ним не встал. – У меня для вас, пан Малкош, интересная новость, вас разыскивает полиция.

Мои брови медленно, но неудержимо полезли на лоб.

– Что вы говорите?! Любопытно, черт побери!.. Ольшевский поморщился:

– И не надо паясничать. Дело нешуточное: в Польше вас подозревают в убийстве!..

– Простите, а откуда у вас эта информация? Вы что, прослушиваете полицейскую радиоволну?

Майор Ольшевский не удостоил меня ответом.

– Малкош, я хочу знать, что произошло на блокпосту.

– А я хотел бы перекусить, Ольшевский. А еще я хотел бы увидеть пани Бигосяк…

– А вот я хотел бы, – повысил голос майор, – я хотел бы понять, как поступить с вами и кому передать: полиции или жандармерии? Вы замешаны в нападении на объект миротворческих сил, в результате которого погибли пять наших соотечественников!

– Все-таки пять, – вздохнул я. – Значит, тот раненый парень не выжил…

– А вас это удивляет? Он истекал кровью в блиндаже, а вы даже не оказали ему первой помощи!

– Это кто вам сказал?

– Капрал Блажейский, – огорошил меня майор. К счастью, он тут же несколько скорректировал свой ответ: – То есть врач сказал мне, что он умер от потери крови. Да, через пятнадцать минут после ранения вы перевязали его, но было уже поздно, слишком поздно, Малкош!