Текст книги "Гора трех скелетов"

Автор книги: Артур Баневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Помнит, как к ней в палату приходил польский солдат. В вашу клинику доступ был свободный?

– Не сказал бы, – покачал головой доктор. – Кажется, я помню этого поляка. – Он подумал и добавил: – И девушку… Минно-взрывная травма, глубокий шок, да к тому же сильное физическое истощение. Она была вся в грязи и бредила…

– Кто ее привез.

– Да вроде бы военные… Да-да! Три солдата.

– С ними не было офицера?

Доктор развел руками.

– Вы не разговаривали с ними?

– Ну как же! – оживился доктор Булатович. – Офицеры, как правило, владеют английским, а трое двух слов связать не могли. И по-сербски они не говорили… Я вспомнил! Старшим у них был сержант. А тот, который приходил к пациентке, кажется, был капралом.

– И часто он бывал у нее?

– Помилосердствуйте, столько времени прошло!.. Да, ходил. Медсестры судачили о нем… О тех двух девушках тоже. Их ведь было двое, молодой человек.

– Двое?!

– Двое, двое, я отлично помню. Я ведь принимал их. Та, вторая, в тот же день сбежала из клиники. У нее было касательное ранение бедра. Пулевое. Ничего страшного, большая царапина по сути дела. Ей только сделали перевязку и ввели противостолбнячную сыворотку.

– У нее было пулевое ранение? Вы не ошиблись, доктор, не осколочное?

Доктор Булатович укоризненно покачал головой:

– Молодой человек, память, пожалуй, единственное, что у меня еще не отобрали. Этот дом уже фактически не мой… – Старик тягостно вздохнул, зашаркал к креслу. – Она была плоха, очень плоха, – пробормотал он, с трудом садясь в него.

– Кто, та, которая сбежала? – Честно говоря, я запутался: слишком много девушек сразу толклись в моей голове в эту минуту.

Доктор Булатович удивленно поднял брови:

– Да нет же, та, которая осталась.

– А та, другая, она нуждалась в госпитализации?

– Я бы сказал, что ей был необходим постельный режим. И костыли. Нога у нее была вывихнута. А рана начинала гноиться, нужно было колоть антибиотики…

– То есть сама она убежать из клиники не могла.

– Без чьей-то помощи? Исключается.

– Она тоже была грязная?

– А вас удивляет? Их ведь, насколько я помню, подобрали на минном поле.

– Меня удивляет другое: почему их повезли не в полковую санчасть, а к доктору Стояновичу. У нас в полбате тогда был отличный хирург.

Старик задумался:

– Да, тоже странно…

– А вас еще что-то удивило?

Доктор Булатович ответил не сразу.

– Знаете, когда ее раздевали в операционной, у нее нашли… – Старик замолчал. По глазам было видно, что он колеблется.

– Нашли драгоценности? – подсказал я.

Доктор облегченно вздохнул:

– Вы знаете об этом? Слава богу!..

Сбоку от меня стояла не женщина, а некий персонаж из фантастических романов – человекоподобный биоробот-переводчик с восковым лицом, пустыми глазами и неживым голосом. Я понял, пытку нельзя затягивать надолго.

– Видите ли, доктор, ваша бывшая пациентка моя… ну, как бы вам сказать…

Теперь уже доктор Булатович пришел мне на помощь:

– Ваша гражданская жена?

Я не стал возражать против его версии.

Повеселевший старик бодро потер сухонькие ладони:

– Хорошо, значит, вы и без меня все знаете! Я ведь хирург, а не гинеколог. Не скрою, меня просто шокировал способ хранения ее… побрякушек.

Доктор покосился на Йованку и замолчал. Моя переводчица о чем-то спросила старика, он ответил. Йованка энергично возразила.

– Доктора Булатовича смущает мое присутствие, – пояснила моя бледная как смерть спутница. – Я сказала ему, что я тоже детектив, что мы с тобой работаем вместе…

Я поспешил подтвердить наглое вранье. Лицо мое было до такой степени невозмутимо, что у доктора отпали последние сомнения.

– В общем-то это врачебная тайна, но вам я скажу, – начал он. – На ней было множество синяков, причем более раннего происхождения, чем рана на голове. Ну, знаете, словно бы ее крепко побил муж. Ноги у нее были стерты до волдырей, до крови. Два пальца сломаны. На запястьях и щиколотках у пациентки имели место кровавые потертости. Почти все ногти у нее на руках были обломаны, бедра в ссадинах, а тело натерто каким-то жиром, поверх которого были грязь и засохшая кровь. Были содраны колени и локти. На правой лопатке имелся порез, опять же более поздний, чем синяки… Однажды на Адриатике мне пришлось перевязывать попавшую в шторм купальщицу, так вот у нее были похожие повреждения тела. Упаси бог, я не хочу сказать вам, что пациентка купалась, перед тем как подорваться на мине – по весне довольно-таки сомнительное удовольствие в наших краях, но что было, то было… Ну и еще одно, если уж говорить о том, что бросилось в глаза: кто-то очень плохо побрил ее…

– Голову?

– Не только. У нее были выбриты подмышки и промежность, и так небрежно, что я просто не знаю, как она ходила после этого. Разве что в раскорячку, вот так… – И старый доктор, легко поднявшись с кресла, наглядно продемонстрировал, как это должно было выглядеть.

На Йованку я боялся даже взглянуть. К счастью, она сама подала голос:

– А белье, какое-нибудь белье на больной было?

– Хорошо, что вы напомнили! – обрадовался старик. – Нижняя рубашка на ней была надета на левую сторону, такая обыкновенная, розовая, а трусики…

– Что трусики?

– Ну, знаете, стриптизерши носят такие, на завязочках, чтобы они снимались легче… Да-а, вспомнил! На ней была военная форма и шерстяное одеяло на плечах.

Настала и моя очередь удивиться:

– Вы говорите, на плечах? Разве ее не принесли на носилках?

– Нет, молодой человек, в том-то и дело, что она была на ногах. Бредила, была практически без сознания, но в приемную вошла сама…

Йованка прерывисто вздохнула.

– А сколько, по-вашему, ей было лет? – спросил я.

Доктор Булатович с сочувствием взглянул на меня:

– Эх, друг мой… Женский возраст, знаете ли, хитрая материя… Ну что я вам могу сказать: была уже не молоденькая девушка, а зрелая сильная женщина. Другая бы и не вынесла все то, что с ней случилось.

– Вы хотите сказать…

– Я уже сказал вам, – перебил меня старик, – что она подверглась насилию, и очень жестокому насилию. Вполне возможно, что пережитый ею шок стал причиной упомянутой вами амнезии. Чаще всего люди забывают то, чего не хотели бы помнить сами… Ваша подруга, молодой человек… у нее с головой все в порядке?

Стало слышно, как чирикает севший на карниз окна воробей. Доктор, склонив голову набок, ждал моего ответа.

– Как вам сказать, доктор, – вздохнул я. – Она очень сообразительная. Временами даже умная… Но бывают моменты…

– Это пройдет, – утешил меня доктор Булатович. – Время, знаете ли, самый лучший лекарь. Рано или поздно ваша подруга все вспомнит… И благодарите Бога, что ей было не восемнадцать, молодая девушка просто сломалась бы психически.

– Доктор, меня не интересует ее возраст, – попытался объяснить я. – То есть он меня интересует, но только из чисто практических соображений…

– Вы собираетесь на нее жениться? – добил меня повеселевший старичок.

– Да нет же… То есть в смысле… – «О Йезус!» – простонал я про себя. – Мне просто необходимо знать, сколько ей лет. Это поможет в поисках.

– Понимаю, понимаю, – закивал мудрый доктор Булатович. – Видите ли, даже в нормальных условиях трудно, а подчас и просто невозможно определить возраст женщины. А если учесть состояние, в котором ваша больная находилась… Н-не знаю, молодой человек. Скажем так: ей было лет двадцать семь – двадцать восемь… Возможно, тридцать… А на сколько лет она сейчас выглядит?

И снова стало тихо, так тихо, что я услышал, как из крана в кухне доктора капает вода.

– Лет на двадцать пять, – отчаянно солгал я. – Нормально выглядит… То есть очень хорошо.

Если б кто-то и захотел повернуть в этот момент мое лицо в сторону Иованки, без бульдозера у него ничего бы не получилось. Я попытался сменить тему:

– А та, вторая девушка, она жива?

Доктор покачал головой:

– Я слышал, она погибла. Кто-то из сестричек знал ее, не помню кто, но мне говорили, чуть ли не в тот же день.

– А вы не могли бы вспомнить, кто именно. Это очень важно.

– Я понимаю, – согласился доктор. – Ничего не могу обещать, но попробую… Загляните ко мне вечерком.

– Ну и самое последнее, доктор. Какого цвета волосы были у той вашей пациентки?

– Вы хотите сказать, у пациентки доктора Стояновича? Черные, – улыбнувшись, сказал доктор Булатович. – Я бы даже сказал, очень черные. Ну вот такие же, как у вашей спутницы…

– Что с тобой? Ты неважно выглядишь…

– Со мной все в порядке. В полном порядке! – сердито отрезала Йованка.

– Там, в багажнике, у меня есть бутылка «люксусовой», сделай глоточек, помогает.

– Повторяю для непонятливых: отстань! – с трудом сдерживаясь, прошипела она.

Я показал пальцем на багажник и вылез из «малюха».

Телефон был занят не в меру говорливой мамашей: одной рукой она держала трубку, другой качала коляску с вопившим во все горло младенцем. Пока я дожидался очереди, в машине, похоже, что-то произошло. Еще недавно смертельно бледное лицо моей спутницы подозрительным образом порозовело. Йованка стояла у машины с эмалированной кружкой в руке.

Глаза у нее были зажмурены, голова запрокинута в синюю высь. Судя по всему, одним глоточком она не ограничилась. Ужаснувшись, я начал телефонный разговор в темпе стрельбы из «Калашникова»:

– Это полбат? Говорит двоюродный брат пани Ковалек. У меня кончается телефонная карточка. Найдите пани Ковалек. Срочно! Я перезвоню через пять минут. Спасибо.

По моим расчетам, второй звонок можно было сделать не раньше, чем минут через десять. Мою телефонограмму принял какой-то откровенно зевавший в трубку засранец. К тому же двоюродная сестра была нормальной женщиной. «Это еще плюс пять – семь минут!» – подумал я с тоской. В течение пятнадцати минут Йованка трижды прикладывалась к кружке. Когда она собралась сделать это в четвертый раз, я заскочил в телефонную будку, чуть не сбив с ног попавшуюся мне под ноги бабулю.

– Подхорунжий Дупереля слу…

– Это я!.. Ну кто-кто – молочный брат пани Ковалек… То есть двоюродный, холера!.. Вы нашли ее?

– Одну минуточку!

Нет, от радости я не подпрыгнул. К телефону мог подойти и майор Ольшевский, разгадавший незатейливую комбинацию. Или, что еще хуже, предупрежденный вышеупомянутой пани.

Но, к великому моему удивлению, ответила журналисточка:

– Алло, это ты, журавлик?

– Я, моя лягушечка! Буду краток: нужно поговорить с глазу на глаз, мы можем сейчас встретиться?

– Где?

– А куда ты в состоянии добраться без помощи армии?

– У меня есть машина. Красная «астра».

– Бинго! Как раз в цвет! Найди на карте деревню Црвена Драга. Вот там и встретимся.

Я вернулся к машине. Йованка уже сидела в ней. Бутылка, лежавшая у нее на коленях, пустой еще не была.

– Хватит пить, – сказал я. – Это водка, а не минералка.

– Ой, правда? А я и не заметила!.. А наши не проезжали?

– Какие еще наши?

– Ну в светло-зеленом джипе? – Язык у Йованки еще не заплетался.

– Прекрати комедию! И это… И не надо делать опрометчивых выводов!

– Опрометчивых? Из чего?

– Из того, что рассказал старик Булатович.

– Каких, например?

– Сама знаешь, – увернулся я от ответа. – И вообще, он был прав: тебе не нужно было слушать все это. Ну мало ли откуда могли взяться синяки?

– А может, это и не синяки вовсе? – Йованка смотрела на меня с откровенной издевкой. – Может, это… ну, скажем, засосы? Может, я была любительницей экстремального секса в угольном погребе? Оттуда и синяки, и всякие там царапины… Жаль, черт побери, что я все-все на свете взяла и позабыла. А то бы я такое показала в постели своему дорогому Ромеку! Слушай, он бы и думать забыл про свои сраные теплицы с редиской и луком! И с деньгами бы у меня проблем не было…

Мне стало тревожно. Женщины таких габаритов, как правило, пьют водку стаканами. Спиртное в бутылке уменьшалось на глазах.

– Йованка, послушай, – взывал я к ее разуму. – Я понимаю, что все это страшно, но ты же выжила… И потом, Оля!.. Оставь в покое водку, ну хотя бы до вечера! Я ведь за рулем!.. Не пей, говорят тебе!..

– А я пью? – Она опять приложилась к кружке. – Ты прав, женишок. Мало ли что было там, на войне. Все прошло и забыто, а в моем случае – забыто напрочь. Спасибо Тебе, Боженька! Да и что такого случилось, если разобраться. Ну изнасиловали, ну поизмывались!.. Но ведь такое выпало пережить тысячам боснийских женщин… И потом, кто знает, может, мне понравилось? Может, я по натуре своей – курва…

– Йованка!..

– Что «Йованка»? Все мы курвы, детектив Малкош! А вы – кобели!.. Слушай, попалась бы тебе такая, как я, в лесу на Печинаце, ты что, не воспользовался бы? А если б я потом родила от тебя, интересовала бы судьба твоего выблядка?… А почему его должна интересовать?

– О ком ты?

– О том, кого мы зачем-то ищем!..

Она уронила голову на грудь и замолчала. Господи, какое счастье, когда пьяная женщина замолкает наконец!.. До самой Црвеной Драги Йованка больше не произнесла ни слова. Опустив стекло, она позволила ветру выдувать из себя излишние градусы. А может быть, мысли, которые ей и трезвой не давали покоя. И лишь когда я свернул к знакомому зданию с решетками на окнах, Йованка вяло удивилась:

– А это еще зачем?

– Хочу спросить о тех ночных идиотах.

– Не верю я Недичу…

– У него добрый пес. Не бывает, чтобы добрые псы были у злых людей.

Усташ оказался не только доброй, но и чуткой полицейской собакой: я еще не вылез из машины, когда он уже шел по дорожке, подметая ее большущим хвостом. Кобель улыбался широкой улыбкой, чего нельзя было сказать о двух подчиненных сержанта, стоявших на крыльце. На меня они смотрели довольно-таки хмуро. Когда я спросил полицейских по-сербски, на месте ли начальник, они переглянулись и сделали вид, что не поняли меня. Усташ оказался намного сообразительней: призывно гавкнув, он затрусил на задний двор.

– Недич там? – спросил я боснийских ментов, и они одновременно кивнули, а когда я пошел следом за псом, спустились с крыльца и перекрыли мне путь к отступлению. Широко расставив ноги, они встали посреди двора с совершенно непроницаемыми лицами.

– Здесь? – спросил я Усташа у дощатого сарая, практически скрытого от посторонних глаз кустами бузины.

Пес мотнул хвостом и вошел в приоткрытую дверь. Я последовал за своим провожатым.

Мило стоял у столба, на котором висела конская упряжь: удила, уздечки, хомут… Лошадьми в сарае уже и не пахло. Пахло кое-чем другим, куда менее приятным. Горелым человеческим мясом, как мне показалось.

– У меня для вас две новости, – сказал сержант Недич, глядя на меня сквозь прорезь прицела несколько устаревшего, но очень внушительного с виду нагана образца 1895 года. – Одна плохая, другая почти хорошая. С какой начинать?

– Если легкая и быстрая смерть, по-вашему, хорошая новость, начинайте с плохой, сержант.

– С плохой? Проше пана! – Недич с ловкостью фокусника высыпал патроны из револьвера на пол и кинул его мне.

Наган я поймал с поразившим меня самого проворством. Мне почему-то показалось, что сержант дорожит своим раритетом и крайне огорчится, увидев его лежащим в конском навозе.

Сержант Недич улыбнулся и вынул из кобуры своего «стечкина».

– Ах вот оно что! – запоздало сообразил я. – Из револьвера кого-то грохнули, и теперь на нем мои отпечатки…

– А потому у меня есть все основания застрелить вас? – Недич покачал головой. – Вы ошибаетесь, пан Малкош. Если б я хотел убить вас, я бы уже давно сделал это.

Я положил наган на стоявшую у стойла бочку из-под керосина и только в этот момент увидел, что мы с Недичем в сарае не одни. В стойле лежал обнаженный по пояс бородач. Руки его были связаны за спиной вожжами, шиколотки ног обмотаны электропроводом.

– Если у вас возникнет желание рассказать об увиденном полиции миротворцев, предупреждаю: я обвиню вас в убийстве, Малкош. Отпечатки на орудии преступления есть, жертва тоже…

– Йезус! Это не тот, у кого была сломана ключица?

– Тот самый. Так что я не думаю, что ваши отпечатки мне понадобятся.

– Вы не отвезли их в Добой?

– Чтобы они там потребовали адвоката? Адвокат посоветовал бы этим олухам держать язык за зубами… Зачем мне сложности, пан Малкош? Мне всего-то и нужно знать, кто они такие и зачем напали на вас. Такое у меня, знаете ли, нездоровое любопытство.

Бородач дернулся, застонал.

– Действительно нездоровое, – пробормотал я. – От такого любопытства, похоже, умирают, сержант…

– Вы еще не услышали хорошую новость, капитан. Напавшие на вас – мусульмане. Они пришли оттуда – из-за реки…

– И что из этого следует?

– Знаете, есть такая пословица: «Враг моего врага – мой друг». У этих типов, должно быть, есть повод не любить вас. А следовательно, мы с вами союзники, пан Малкош. О вашей спутнице речь пока не идет.

– Вот как? Но почему?

– Пани Бигосяк для меня – большой знак вопроса. – Полицейский пнул ногой лежавшего в луже крови пленника. – Красавец говорит, не знает, зачем она понадобилась шефу. Но кое-что он все же сказал. Они не должны были убивать пани Бигосяк, а относительно вас у них были другие инструкции. Чувствуете разницу?

– Они хотели убить меня? – (Ресницы у бородача дрогнули.) – И он вот так просто взял и сказал вам об этом?

– Вы думаете, я пытал его? Ну какая же это пытка! Я всего лишь втолковал ему, что терпеть не могу киллеров.

– С помощью электротока?

Сержант Недич удивленно воззрился на меня:

– Видите ли, Малкош, я полицейскую академию не заканчивал, а потому у меня в голове мозги, а не говно. Я считаю, убийц нужно расстреливать. И расстрелял одного. Из нагана, заметьте…

– Но они же не убили меня?

– Но собирались убить! В Библии сказано, что одна только мысль о грехе – величайший грех… А вы думаете по-другому?

Его серые глаза похолодели.

– Честно говоря… – Честно говоря, я не знал, как я думаю.

Выручил умница Усташ, сунувший свою огромную башку мне под руку. Его карие глазищи лучились греховным помыслом: он хотел, чтобы я немедленно почесал его за ухом.

– На большой войне, – тихо сказал Недич, – ваши соотечественники тоже не церемонились с бандитами, они не вели их за ухо в гестапо. Бандитов и убийц расстреливали в Варшаве на месте… Вы считаете преступниками тех, кто вершил такой самосуд?

– Я не считаю, но есть и такие, которые думают по-иному.

– Знаю, – усмехнулся сержант Недич. – И у нас есть такие, которые махали платочками вслед американским «томогавкам». К счастью, дядя Сэм не Господь Бог. Вряд ли ему ведомо, что в старой конюшне негодяй Недич попирает священную демократию и права человека… Кстати, вы напрасно думаете, что я пытал этого бандита с помощью электротока. Электричества здесь нет. Да и зачем оно, когда есть зажигалка?… Нет и хозяйки конюшни, тетушки Обрадович. Ее убили мусульмане. Ее и еще пятнадцать жителей Црвеной Драги. Вот здесь, на этом дворе… – Недич щелкнул курком «стечкина». – А вот теперь решайте, пан Малкош. Одно из двух: либо я отпускаю красавца, и он возвращается в Црвену Драгу мстить за товарища, либо я привожу приговор в исполнение.

Пес настойчиво толкнул мою безвольно отвисшую руку. «В хорошенькую историю ты влип, капитан!» – тоскливо подумал я.

– И если я скажу, как в Библии: «Не убий», вы не…

Сержант не дал мне договорить:

– Послушайте, я расскажу вам кое-что о нынешней Боснии. По ту сторону границы его отпустят еще до того, как вы закончите давать показания. Здесь, у нас, он посидит за решеткой подольше. Но поскольку судьями будут сербы, в один прекрасный момент появятся наши западные друзья, которые вежливо попросят незамедлительно перенести судебное разбирательство на территорию Хорватско-Мусульманской Федерации. Мы ведь, сербы, не сможем быть беспристрастными в этом деле…

– И что вам нужно от меня, сержант, помочь убить его?

– Вы должны забыть эту конюшню.

– А если не получится?

Сержант Недич развел руками:

– Я убил его дружка. Значит, либо я сейчас убью его, либо он убьет меня, моих ребят-полицейских и вырежет всех моих родственников… Выбора у меня, в сущности, нет. Не скажу, что я большой любитель стрелять кому-то в затылок, но зато я не посажу этого головореза на электрический стул, как это сделали бы ваши американские союзники. Убей убийцу – вот самое древнее и самое действенное правило самообороны. Если я не убью его, Малкош, никто мою мать кормить не будет. Никто не будет кормить мою бабку, племянника и пса… Я знаю, кто послал этих двоих. Знаю, это дело само собой не рассосется. Либо мы их, либо они нас. Вы отсюда уедете, и вас, может быть, оставят в покое. А мне уезжать из Боснии некуда… Вы думаете, мы убиваем друг друга потому, что нам нравится? Если б хотя тысячную часть того, что свалилось на нас с неба в виде американских бомб, выдали бы нам деньгами, если бы нам дали работу или открыли границы, уверяю вас – охотников пострелять резко поубавилось бы…

Сержант Недич замолчал, выжидающе глядя на меня. По толевой крыше сарая застучали редкие дождевые капли.

– Кто он? – спросил я. – Кто приказал убить меня?

Недич горько усмехнулся:

– Мне пришлось застрелить раненого, чтобы узнать хоть что-нибудь… Бородатый – личность известная. Во время войны он расстреливал гражданских сербов. Стариков поубивал, а молодых девушек увел в лес. Тел их так и не нашли…

– Вы не ответили на мой вопрос, сержант.

– Информация дорогого стоит…

Я оценил в уме свои активы. Много времени у меня не заняло.

– Могу дать слово: буду держать язык за зубами.

Сержант покачал головой:

– Маловато, пан Малкош.

– Это все, на что я сейчас способен.

– Ну что ж, – задумался сержант. – Кое-что мне действительно известно. Я узнавал о тех трех поляках, погибших на Печинаце. Я и сейчас считаю, что погибли они по глупости. Но эти ребята и их офицер чуть раньше спасли пастуха и его коров, залезших на минное поле…

– Вот тут вы совершенно правы, сержант, это была непростительная глупость. Шел дождь, вертолеты не летали, а мальчишка даже не был ранен. Пару часов он еще смог бы посидеть на мине.

– Ну, что было, то было.

– Но пастушок, кажется, был мусульманином…

Недич досадливо махнул рукой:

– Да разве в этом дело!.. Короче, Малкош, я хочу, чтобы перед отъездом вы рассказали мне о результатах своего расследования. Договорились?… Ну и отлично! А того типа, которому вы почему-то очень не нравитесь, зовут Зульфикар Мехчич.

– Зульфикар Мехчич, политик?! – Небесно-голубые глаза Дороты Ковалек увеличились в размерах, свидетельствуя о том, что они могут стать еще больше и неотразимее.

– Он самый. – Я хотел для наглядности ткнуть пальцем в предвыборный плакат Султана, но не нашел его среди других на стене дома. И ничего удивительного не было: мы находились на территории Республики Сербской.

– Я знаю Мехчича, – пробормотала журналистка. – Но только я не понимаю…

– Вот и я тоже. – Я не собирался отдавать инициативу. – Пока это всего лишь версия. Вот если б вы, пани Дорота, договорились с ним встретиться…

– Я, одна?

– Ну, разумеется, в моем присутствии. – (Сидевшая позади меня Йованка заерзала, «малюх» качнулся.) – Если б вы смогли устроить встречу, я бы простил вам вашу гнусную статейку.

Фирменные ресницы взметнулись.

– А в чем, собственно, дело? Могу я знать, во что вы собираетесь впутать меня?

– Говори, Малкош, – прошипела мне в затылок Йованка. – Я бы тоже кое-что хотела узнать. Я что, я с вами не пойду?

– Пойдешь, – вздохнул я. – Мне бы очень хотелось видеть его глаза, когда пани редактор представит тебя своей переводчицей.

– Зовите меня просто Доротой, – сменила гнев на милость явно заитересовавшаяся Златовласка. – Ну раз уж мы заодно, я, конечно, попробую, только получится ли? Во-первых, я его просто видела один раз на собрании избирателей, а во-вторых, у него охрана. И потом, знаете кем он был во время войны?

– Знаем, – мягко сказал я.

– Пани редактор права. – Сухим тоном Йованка явно давала понять, что протянутая ей рука дружбы не замечена. – Мы только зря потратим время. Уверяю тебя, этот гад и бровью не поведет, если узнает меня.

– Но ведь он тоже, я надеюсь, человек, – не согласился я. – Разрешите представиться: пан Марчин Малкош, специалист по задаванию хамских вопросов. Если хотите, сотрудник польского оппозиционного еженедельника «Нет». Только имей в виду: там, где мы встретимся, должны быть люди, по возможности как можно больше людей…

– Ах вот как? – Улыбка на лице Супердвадцатки несколько поугасла. – А позвольте узнать, зачем?

– На всякий пожарный случай, как любит говаривать мой друг Славек Долята.

Журналистка призадумалась. Несколько обеспокоило меня то, что она смотрела на Йованку, от которой прямо-таки веяло сибирским холодом.

– Так вот. – Дорота Ковалек перевела взор на меня. Глаза у нее были как две ледышки. – Если уж я это и сделаю, то с одним условием…

– Господи, и тут условия, – вздохнул я. – Я слушаю тебя, Дорота.

– Любопытство – мое ремесло. Я хочу знать, что вы здесь делаете.

– Все хотят знать, что мы делаем здесь, – констатировал я. – Слушайте, когда вернемся домой, я возьму отпуск и напишу приключенческую книгу о том, что мы тут понаделали.

– Надеюсь, заручившись моим согласием? – сухо поинтересовалась Йованка.

И опять я не смог выдержать ее взгляда.

– Я отдам тебе часть гонорара, – пообещал я. – Нет, весь гонорар!.. Слово офицера!

Своим выдохом она чуть не отморозила мне щеку. При этом то, что находилось у нее под рубахой – несколько тесноватой, замечу, – высоко приподнялось и опустилось. Я перевел взор на два куда более скромных бугорка по соседству.

– Хорошо! – согласился я. – Но только когда все закончится.

Дорота взглянула на Йованку и торопливо кивнула в знак согласия.

– Но как он узнал о Мехчиче? – Голос Йованки был полон сомнения. Она все еще дулась на меня, о чем, впрочем, уже забывала время от времени. – Ему сказали эти бандиты?

– Это сказал мне сержант.

– Не верю я менту! – в очередной раз вспылила Йованка. – Да ты и сам ему не очень-то веришь. Однорукий действительно мертв?

Я пожал плечами:

– Так утверждает Недич…

– Они с Султаном стоят друг друга! Недич – страшный человек…

– Потому что он не берет взяток?

Она зашипела, как проколотая хулиганом резина:

– Прекрати ерничать! Ты не видишь, ее уже нет в машине!.. И не надо так гнать, экономь бензин.

Я притормозил. Впереди, метрах в трехстах, показался полосатый шлагбаум. Наученный горьким опытом, я решил подъехать к нему со скоростью двадцать километров в час.

– А при чем здесь Дорота? – как бы между прочим спросил я, протирая ветровое стекло тряпочкой.

Ответ Йованки, так и не пересевшей с заднего сиденья, искренне удивил меня.

– Я же вижу, как ты на нее смотришь! – воскликнула она.

– Я?! На нее?… Ну знаешь!.. Послушай, временами ты ведешь себя как старая занудная жена.

– Потому что я и есть старая! И я жена!.. Слава богу, не твоя.

– Больше я никогда не дам тебе алкоголя.

У меня были основания для такого заявления. Когда я вернулся из конюшни тетушки Обрадо-вич, Йованка пила уже из горлышка.

Я остановил малолитражку у польского чек-пойнта. Лицо у капрала, подошедшего к машине, было озабоченным.

– Пан Малкош? – козырнул он. – Сожалею, но я не смогу пропустить вас на территорию Мусульмано-Хорватской Федерации.

– На каком основании, капрал?

– Приказ начальства. Оповещены все пограничные посты. Мое дело маленькое… – Наклонившись ко мне, капрал виновато улыбнулся: – Мне действительно очень жаль.

Похоже, он говорил правду, мало того, был готов хоть чем-то помочь мне.

– Кому я могу пожаловаться? У вас есть радио?

– Лучше бы вам уехать, пан капитан, – тихо сказал капрал. – Я должен задержать вас при малейшей попытке… Ну, сами понимаете.

Я уже начал разворачиваться, когда Йованка схватила меня за плечо:

– Смотри, Марчин!

И действительно, было на что посмотреть! Стреляя выхлопной трубой, к чек-пойнту мчался светло-зеленый джип с брезентовым верхом.

– Их только не хватало! – пробормотал я, пытаясь выбраться из кювета. Не сразу, но мне все же удалось это сделать.

– Капрал! – окликнул я уходившего к укрытию дежурного. – Как говорится, долг платежом красен. Видите вон того громко пукающего динозавра? Рекомендую внимательно осмотреть его… Слышите, капрал, самым тщательным образом. Не исключено: в машине взрывчатка!..

Капрал, поначалу несколько растерявшийся, быстро сообразил, что к чему.

– Рядовой Молек, к бою! – скомандовал он пулеметчику, ковырявшему в носу у амбразуры укрытия. – Гонсеровский, Ежина, задержать нарушителя!

Водитель странного джипа (а это был экзотический румынский АРО) слишком поздно почувствовал неладное. Машина вильнула, грохнула глушителем, что больше насторожило находившихся на чек-пойнте солдат, и остановилась у самого шлагбаума. Наконец-то я разглядел людей, сидевших в ней. Было их трое. Одеты они были в камуфляжные комбинезоны и, что характерно, одинаково давно не бриты, в точности как тот тип, который собирался зарезать меня. Было впечатление, что они только спустились с гор, где либо валили без лицензии лес, либо разбойничали. Моему капралу они сразу же не понравились. Через десять секунд трое боснийцев стояли у джипа, широко расставив ноги и положив руки на капот. Подчиненные капрала приступили к тщательному осмотру подозрительного джипа.

Армия меня в общем-то не любила. И в то же время в армии служили бывшие коллеги-офицеры, некоторые были моими хорошими друзьями. Их подчиненные не стали бы портить кровь однокашнику и собутыльнику своих непосредственных начальников. Плохо же вы тогда знаете нашу армию, панове!.. Короче, капрал – дай ему Бог здоровье и еще одну лычку на погоны! – выполнил мое распоряжение. Видели бы вы глаза водителя джипа, время от времени метавшего взгляды в меня! Они проносились мимо, как убийственные удилища Йованки. «Ты – труп! Я убью тебя!» – телепатировал мне босниец. И я вынужден был принимать к сведению эту информацию.

– Капрал! – крикнул я. – Если у них в багажнике есть газовый баллон, внимательно проверьте его. Газ, как известно, взрывается, если его умеючи поджечь!..

С этими словами я покинул место происшествия. Никто не попытался остановить меня: ни солдаты, ни движок моего верного «фиата-126П», серенького, с пятном грунтовки на левом крыле. Что же касается моей боевой подруги, она сидела не шевелясь, и лицо у нее было бледное от выпитого и пережитого.

Когда мы отъехали километров на пять, Йованка наконец пришла в себя.

– Не гони так, меня мутит, – простонала она.

– А если у них ничего не найдут? Ты хочешь, чтобы эти дровосеки догнали нас?

Йованка нахмурилась. После минутного раздумья она заявила мне:

– Он знает. Он знает, что ты знаешь о нем.

– И я знаю. Знаю, что он знает, что я знаю о нем. – Я немного сбросил скорость. – И что из этого следует?

– Надо уезжать отсюда.

– Нас не выпустят за пределы Республики Сербской. Во всяком случае здесь, на территории ответственности польского батальона… Да и куда спешить? Днем они не рискнут напасть на нас, а до вечера еще далеко…