Текст книги "Гора трех скелетов"

Автор книги: Артур Баневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Йованка стояла как заколдованная. Лицо у нее было бледное. И вдруг она словно очнулась, отпрянула от ручейка, как от вьющейся под ногами ядовитой змеи.

– А?! Что ты сказал?…

Я неуверенно улыбнулся:

– Слушай, что с тобой? Моста через бурный поток вроде нет. Бояться нечего…

Она взглянула на меня отсутствующим взглядом:

– Ты что-то сказал?

– Я пошутил. Помнишь, Костас нам рассказывал анекдот про Султана…

Она нахмурилась, кивнула:

– Ну да, «через мост, как на тот свет»…

Она встряхнула головой и пошла к черной дыре пещеры. У входа она присела, вглядываясь вглубь.

– В чем дело, в конце-то концов? – не выдержал я.

Она не отвечала. Потом распрямилась, поправила висевший на плече автомат.

– Знаешь, Марчин, кажется, мне знакомо это место. – Она глубоко вдохнула, исподлобья глянула мне в глаза. – Где у тебя фонарик?

– Йезус!.. Начинается. – Я скрипнул зубами. – Кому сказано, пошли?!

Она вздрогнула и… безропотно подчинилась. Мы двинулись дальше.

Огромную поляну снизу невозможно было увидеть, ее закрывал старый лес и уступ, на котором нас чуть не накрыли родимые мины. Она была со стадион величиной, и сюда, под самую вершину Печинаца, югославы водрузили антенну телевизионного ретранслятора. Его останки напоминали остов Ноева ковчега. Чуть лучше сохранилось одноэтажное здание аппаратной, крыши на нем не было, но кирпичная кладка устояла, в некоторых окнах даже поблескивали на солнце стекла.

Почти вертикальная каменная скала, венчавшая Печинац, прикрывала поляну с востока, высоту ее оценить на глаз не представлялось возможным: мы шли почти впритирку к стене, пещер и пещерок в которой было как дырок в швейцарском сыре. Некоторые были неглубокими нишами в сером известняке. Но когда из очередной потянуло вдруг могильным холодом, мурашки побежали у меня по коже. Я печенкой своей почувствовал, что именно в этой пещере спрятан сундук, битком набитый нашими новыми заморочками.

Над входом в пещеру торчал хвостовик невзорвавшейся мины из тяжелого дивизионного миномета. Каким образом она залетела на такую поднебесную высоту, было не очень понятно.

Где-то здесь находился штаб Султана. Я вынул из рюкзака фонарик, но включать его не стал. Понемногу клонившееся к западу солнце освещало нутро горы, как хороший военный прожектор. Стены и потолок пещеры, в которую я не без опаски заглянул, были выкрашены белой краской.

Дыра, перед которой я стоял, была величиной с широкое окно, и находилось оно в метре от земли. Можно было влезть в пещеру, но ведь был и нормальный вход – чуть подальше, метрах в трех. К нему вела натоптанная тропа. Через «дверь» я вошел в пещеру.

То, что я увидел, сразу же заставило меня остановиться с громко бьющимся сердцем. В одной из ниш стоял освещенный солнцем рюкзак, родной брат того, что я видел утром. Кажется, я видел и его хозяина. Там, внизу.

Пещера была обширная – метров тридцать в ширину. Пол был заляпан пометом летучих мышей. Я прошел чуть подальше и за выступом обнаружил подземный ход, который вел в глубину горы. Рядом с ним стояли буровая установка на гусеничном ходу и компрессор.

Вдруг потемнело. Свет заслонила не решавшаяся войти в пещеру Йованка.

– Марчин, ну что там? – окликнула она меня.

– Еще не знаю, – честно признался я. – Но, кажется, мы что-то нашли.

Прихрамывая, я подошел к нише с рюкзаком и открыл его клапан. Сверху лежала подозрительно тяжелая железная коробка, в каких обычно прячут сокровища. Я попытался открыть замочек, и – о, чудо! – мне удалось. Волосы шевельнулись у меня на голове. Внутри бриллиантов не было. В коробке лежали детонаторы, которыми пользуются взрыватели в шахтах. Их было много, и они показались мне новехонькими. Что касается самого рюкзака, он под завязку был набит динамитом. Если б все это свинство рвануло…

– Что там?

Я оглянулся. Темный силуэт Йованки был обхамлен червонным золотом предзакатного солнца. Йованка-призрак смотрелась просто потрясающе!

– Ничего особенного, – отозвался я. – Взрывчатка… О Йезус-Ма…

То, что я увидел у стены рядом со входом, на миг лишило меня дара речи. Это была коляска, в которой мамаши возят младенцев. Самая обыкновенная детская коляска на четырех колесиках. Не знаю почему, но я вдруг представил себе Йованку в длинной, развевающейся на ветру юбке на краковских Плянтах, с такой коляской и большим животом…

– Видишь те дырки в стене? – спохватился я. – Они для динамита… Дальше у них компрессор и пневматические молотки. Бурят дырку, засовывают заряд… Все просто. Вопрос только – зачем? Такие затраты, столько работы…

– Это здесь? – тихо спросила она. – Здесь сидел Султан?

Я подошел ко входу. Йованка могла бы и посторониться, но она не сделала этого. Что издали казалось бесплотной тенью, было неподатливо тяжелым на ощупь и теплым, почти горячим.

– Видишь дорогу? Та самая, на которой мы были. Только здесь она кончается. По ней мусульмане подвозили сюда продукты и оружие. Идеальное место для обороны: снизу ничего не увидишь, а отсюда – все как на ладони… Тут была у них главная база, тут был штаб. Только здесь могут садиться вертолеты, а без них Султан здесь бы и месяца не продержался, когда гору окружили сербы…

Покончив с теорией, я перешел к практике. Я взял Йованку за теплую сильную руку:

– Идем отсюда.

– То есть… как? Просто уходим, взявшись за руки? – Она явно не ожидала подобного поворота.

– Просто вряд ли получится. – Я перенес вес тела на больную ногу. – Они скоро будут здесь. Они сюда и шли, в пещеру…

Дискутировать со мной Йованка, к счастью, не стала, но едва мы вышли на свет божий, она остановилась и упрямо свела брови:

– Я хочу вернуться к ручейку.

– Чтобы искупаться?

Йованка сердито сверкнула глазищами:

– Ты думаешь, тут был штаб Султана? Что-то не похоже… Там ведь, дальше, есть ход в глубину, правда?… А почему ты не пошел туда?

– Зачем?

– Не прикидывайся дурачком. К чему тащить на гору такие машины? Они не просто бурят и взрывают, они что-то делают.

Я попробовал прикинуться умным:

– А что, если они хотят взорвать пещеру? Может, это такой хитрый предвыборный ход Мехчича. Кандидат в депутаты уничтожает памятник темному прошлому. С помощью динамита он наводит мосты между враждующими народами Боснии…

– Еще чего! – отмахнулась Йованка. – Я все-таки вернусь сюда… – (Чтобы устоять на ногах, я покрепче схватил ее за плечо.) – Я знаю, ты умотался. Я сама чуть живая. Но у меня есть Оля, и если я не сделаю, что в моих силах…

– А вот это уже запрещенный прием. Армейским ботинком и прямо по сердцу! – Я попытался улыбнуться, но не очень получилось. – Ну хорошо, пошли к ручью. Только без толку, там ничего нет.

– Почему ты так думаешь?

– Если б там было что стоящее, были бы следы… И с этой большой пещерой что-то не так. На потолке копоти нет, значит, костров в ней не жгли. Стены зачем-то выкрасили. Делать им нечего, что ли? Или не выкрасили, а закрасили что-то?… Подземный ход завален. Я светил туда фонариком. Завал начинается метров через пять-шесть, завал старый: подпорки трухлявые.

Йованка молчала. Она шла сбоку, поддерживая меня.

– Что ж ты меня не позвал?

– Честно? Просто побоялся, что ты схватишь кирку и примешься долбать камни… Слушай, Йованка, а что ты здесь ищешь?

Она промолчала.

– Там работы для бригады горнопроходчиков, а уж сколько это стоит, я и не говорю. Значит, там, по другую сторону завала…

Я не договорил. Я просто понятия не имел, что может быть там, по другую сторону.

До ручейка мы добрались без происшествий. Я посветил фонариком в пещерную тьму:

– Ну что я тебе говорил! Там, дальше, даже пес не пролезет…

Не говоря ни слова, Йованка взяла у меня фонарик, прислонила к стене автомат и, встав на колени, сунула голову в узкую щель. Дыра была похожа на перекошенную злобой пасть. Я никак не мог избавиться от впечатления, что через миг Печинац перекусит пополам незваную гостью. Йованка вскрикнула, сердце у меня оборвалось.

Следующий звук, металлический щелчок у меня за спиной, и вовсе мне не понравился. То, что щелкнуло, находилось в непосредственной близости от моего затылка. Дергаться не имело смысла. На свой автомат я мог лишь опираться.

– Спокойно, это я. А точнее говоря – мы. – Голос был знакомый, можно сказать почти родной. Русский язык безупречный.

Я медленно повернулся и увидел потное лицо сержанта Недича. Стоявший рядом с ним Усташ приветливо махал хвостом.

– Не хотелось навязываться, но мой пес просто без ума от вас, пан детектив.

В подтверждение слов Усташ встал на задние лапы и лизнул меня в щеку.

– Что вы тут… Вы что, шли за нами? – растерянно пробормотал я.

– Бинго! – усмехнулся хороший полицейский по имени Мило.

Он сунул за пояс пистолет и положил на камень висевший на плече АКМ. В сущности, сержант ничем не рисковал: моя левая рука была занята почесыванием головы Усташа, а задницу Йованки, торчавшую из щели, вряд ли можно было считать оружием. Судя по всему, щель оказалась куда глубже, чем я предполагал.

– Ну и зачем вы здесь?

– Из любопытства. – Сержант Недич хлопнул по рукоятке пистолета. – А также ради удовольствия. Поохотиться на мусульманина нынче удается редко. Вы были приманкой для них, считайте, охотились мы вместе.

– А, так вы попали в затылок типу с немецким автоматом!..

Из щели вылезла Йованка. Щурясь от слепившего глаза солнца, она встала рядом со мной и сказала сержанту что-то по-сербски.

– А я думал, вы догадались, – ответил по-русски хорошо воспитанный боснийский полицейский. Лицо его не покидала усмешка.

– Спасибо, возможно, вы спасли нам жизнь, – сухо поблагодарила Йованка. – Там, дальше, можно пролезть, не так тесно. – Слова были адресованы мне.

Мило без объяснений отобрал у Йованки фонарик и, присев на корточки, заглянул в пролом.

– Усташ, сюда! – позвал он, и пес наконец-то оставил меня в покое.

Недич светил фонариком, Усташ принюхивался. Хвостом он уже не махал.

– Пожалуй, я туда не пролезу, – сообщил сержант Недич.

– Ну и не надо, – пожала плечами Йованка.

– Надо! – Полицейский повернул к нам голову.

– Зачем? – Вопрос вырвался у нас с Йованкой одновременно.

– У нас с вами сходная мотивация: мы ищем правды. – Недич потрепал собаку по холке. – Напрасно тратим время: там ничего нет.

Усташ, дружелюбно оскалившись, задрал ногу и начал поливать стену.

– Он умный, он знает свое дело, – пояснил сержант. – Я тоже умный. Я приказал ему идти по вашим следам. И правильно сделал. Вы хороший сапер, пан капитан. Жаль, что я не встретил вас во время войны. Может, все вышло бы совсем по-иному… – Он помолчал и добавил: – Здесь, на Печинаце, и у всех нас…

Мне оставалось принять к сведению загадочное заявление. В одном Недич был безусловно прав – эта гора никому и никогда не прощала ошибок.

Я взял у него фонарик и сказал им обоим:

– Я пойду первым. Как хороший сапер, скажу вам: эту щель я бы обязательно заминировал.

И все-таки мы пролезли. Все четверо. Тесный ход расширился, и большую часть пути мы проделали привычным способом: на четвереньках, было, конечно, несколько неудобно, зато в целости остались наши скальпы и животы.

Мин я не обнаружил – кто же минирует дороги в никуда? Свежеиспеченная минерская мудрость собственного сочинения тешила мою душу до самого финиша. Кстати, ползли мы молча. Все, за исключением замыкающего Усташа, который время от времени поскуливал и даже гавкал вполголоса, пытаясь воззвать к моему разуму. Потолок ушел вдруг куда-то вверх, ход расширился, и я увидел прямо перед собой глухую стену, а под ней небольшое озерцо, то бишь самый натуральный тупик.

– Ну что, довольна? – не оборачиваясь, сказал я Йованке, упершейся лбом в подошву моего ботинка.

Луч света прошелся по тяжелому серому своду над головой, я вспомнил, что с детства боялся замкнутых пространств и с ужасом представил свою будущую камеру-одиночку.

– Все, финиш! – известил я своих товарищей. – Обратно придется ползти, извиняюсь, раком… Господи, какой я все-таки кретин! Говорила же мне мама: не слушай…

– А ну-ка пропусти, – бесцеремонно дернула меня за штанину Йованка.

Ей удалось протиснуться рядом со мной, и не скажу, что это доставило мне хоть какое-то удовольствие.

– Куда тебя понесло?

Йованка словно бы не услышала меня. Лежа рядом со мной, она сунула руку в чернильно-черную воду. Озерцо утробно булькнуло, со дна всплыл серебристый пузырь. Лужа оказалась неожиданно глубокой.

– Ну и что? – резонно вопросил я.

– Сейчас поймешь, – жарко выдохнула мне в ухо Йованка.

Она стала стягивать с плеча автомат, мое несчастное ухо буквально запылало от боли: она задела его мушкой «Калашникова». Слава богу, магазин был отстегнут еще там, у вонючего источника. Йованка взяла автомат за ствол и опустила его в воду.

– Слушай, ты что… ошалела?

– Глубоко, – радостно возвестила она. – Очень глубоко… Это сифон! Через него можно пронырнуть…

– Ты хочешь… Нет, ты не в своем уме! И не думай даже…

– А чего тут думать, нырнуть, и все тут! – Йованка облизнула пересохшие губы. – Я нырну…

– Ну не я же! Я и плавать-то… Нет, ты действительно чокнутая! Хочешь покончить жизнь самоубийством?!

– Я хочу пронырнуть через сифон. Я помню… то есть я чувствую: это то самое место. Мне нужно проверить… – Она покосилась на меня: – Да не бойся ты, Марчин, ничего со мной не случится. Я не задохнусь. Знаешь, какой у меня объем легких?

– И размер груди, – машинально пробормотал я. Как-то не хотелось верить, что она говорит всерьез. – Ты ненормальная…

– Ненормальная, – легко согласилась Йованка, – не спорю… Между прочим, мы с тобой застряли капитально, назад теперь никак не получится. Остается одно – вперед и только вперед… Минуту под водой я выдержу. Досчитаю до двадцати и начну возвращаться. Я успею, слышишь. – (Я кивнул машинально.) – У меня на обратный путь будет в два раза больше времени. Ну а если…

– Что «если»?

– Если меня долго не будет, не вздумай лезть мне на помощь.

– Это я тебе гарантирую, – уныло заверил я. Недич молчал, как противотанковая мина. Хамство, конечно, но говорили мы с ней по-польски.

Йованка внимательно взглянула на меня. Не знаю, о чем думала она, я лично проклинал тот миг, когда дрогнул и сам полез в эту ловушку, в проклятую темную щель в мертвом известняке. Лучше снаружи видеть брата-поляка в прорези мушки, чем ее глаза…

Случилось то, чего я меньше всего ожидал. Она поцеловала меня так быстро, что я не успел даже зажмуриться. Что-то бесконечно нежное коснулось на миг моих губ. Я закрыл глаза. Я замер, как от прикосновения волшебной розы…

Когда я очнулся, она была уже по пояс в воде. Сифон гулко хлюпнул, в черной дыре скрылись подошвы армейских ботинок, и до меня дошло: поцеловала меня Йованка, может быть, в последний раз в жизни.

Усташ жалобно взвыл.

– Ты прав, она не в своем уме, – неизвестно кому сказал сержант Недич.

Я уже не слышал его, я считал. Я стоял на коленях перед черным зевом, поглотившим Йованку, и считал, загибая пальцы: один, два, три… Пожалуй, с детского сада, где меня научили считать, нехитрое дело не давалось мне с таким трудом. Я то и дело сбивался со счета, считал поначалу быстро, слишком быстро, в темпе бьющегося сердца, потом взял себя в руки: седем… осем… девёнц…

На счете «пятнадцать» я готов был нырнуть, приподнялся на руках и тут же упал на живот. Хороший полицейский Недич резко дернул меня за ногу, за здоровую. Сержант даже под землей сохранил способность мыслить на зависть здраво:

– Не сейчас! Ты заблокируешь ей дорогу.

Чуть поздней – лет этак через триста, если не ошибаюсь, – я понял, как он был прав. Вода в черном корыте вдруг забурчала, заходила ходуном. Йованка была где-то рядом, совсем рядом, но почему-то не появлялась на поверхности.

– Тащи ее, капитан! – крикнул Недич.

Повторять не было нужды. Я сунулся по бедра в ледяную темную воду и почти сразу же получил по рукам чем-то твердым и движущимся. Это был ботинок. Вцепившись в него и отталкиваясь от стенки сифона свободной рукой, я начал двигаться назад, медленно, целую вечность, как мне показалось. Спас тот же Мило Недич, полицейский. Он вытянул меня из сифона за ноги. Я в свою очередь вытащил Йованку.

Потом мы с ней лежали рядом, стуча зубами от холода, и никак не могли отдышаться. Что характерно, голова моя покоилась на ее груди. Затылку было мягко и тепло.

– Спасибо, – поблагодарила Йованка по-русски меня и сержанта Недича.

– Накупалась? – тихо спросил я.

– Я напугала вас? Пшепрашам. Я и сама немного перепугалась. Минута кончилась, а я не успела… Да нет, воздуха у меня и на полчаса хватило бы: там воздушный мешок, и все очень просто, надо только набраться смелости… Честное слово. Даже ребенок сможет…

– Ребенок-то, может быть, и сможет, – согласился я. – Он не застрянет, как ты…

– Да не застревала я! Негде там застрять, Марчин, и утонуть невозможно.

– Ну началось! – горестно вздохнул я, предположив, что сейчас начнутся новые уговоры. И не ошибся.

– Если не веришь, нырни сам, – с обезоруживающей простотой предложила Йованка. – Неужели ты думаешь, я могу послать тебя на смерть?… Только лучше первой буду я. Я же тебе говорю, даже ребенок…

Слушать дальше я не мог. Я достал из рюкзака пластиковый мешок, завернул в него фонарь и, криво им обоим улыбнувшись, полез в чертов сифон.

Под водой все оказалось совсем не безнадежно, как мне представлялось. В метре от поверхности проход начал расширяться и резко поворачивать вправо и… вверх. Если б Йованка до меня не пронырнула хитрую перемычку, я бы точно запаниковал и ни за что бы туда не сунулся. И я полез, полез черт знает куда! В бедрах я был поуже своей предшественницы и проскочил препятствие неожиданно легко. По ту сторону сифона я вынырнул с полными воздуха легкими. Даже переводить дух не пришлось. Я вылез из чертовой трубы и включил фонарь.

Лаз во вторую часть сифона был узок и тесен, с рубахой своей я распрощался заранее. С ностальгической грустью я вспомнил армейские гимнастерку, каску и противогаз, ползти пришлось по-пластунски, как в армии. Местами даже не ползти, а продираться, теряя волосы и кожу, как необъяснимым образом случилось с моей левой подмышкой.

Но игра стоила свеч! В некотором смысле, разумеется.

– Усташ там с ума сойдет, – отплевываясь, сообщил Недич, – он не любит…

Сержант не договорил. Труп просто невозможно было не увидеть. Червячки-санитары местами хорошо поработали над ним, но и то, что осталось, производило впечатление. Скелет сидел, опираясь спиной и задней частью черепа о стену. Длинная коса свисала на плечо трупа, который когда-то был женщиной, и скорее всего молодой. То, из чего она выстрелила себе в рот, заставило удивиться даже сержанта Недича.

– Полудюймовка! – определил он, покачав головой. – Ну хоть сразу, хоть не мучилась…

Мило был прав. Пуля калибра 12,7 миллиметра буквально разнесла верхнюю часть черепа неизвестной. Смерть была мгновенной. Удивительное дело, длинноствольный «макмиллан» она не выпустила из рук. На спусковой крючок девушка нажала пальцем ноги.

– Она сама… – Йованка сглотнула слюну. – Она сама убила себя.

«И сделала это чуть ли не с удовольствием», – подумал я. Выражение жутковатого наслаждения, последнего и самого сильного в жизни, читалось в позе трупа, словно в экстазе ногами обнявшего орудие своей смерти.

На низкой каменной полке стояли огарки четырех свечек. Повыше в трещину был всажен факел. Я вынул его из стены и достал из кармана зажигалку. Смоляная тряпка загорелась с первого щелчка.

– Пошли дальше, – сказал я.

Йованка, неотрывно смотревшая на труп, вздрогнула:

– Пошли?… Просто посмотрели и пошли себе?… И тебя не интересует, что здесь произошло?

– Интересует. Потому и надо идти. Застрелилась она потому, что либо не смогла, либо побоялась нырнуть в сифон. А зачем нужно было нырять – вопрос.

– Она не смогла, – хмуро констатировал Недич. Как и полагалось хорошему полицейскому, он склонился над останками и, покопавшись в них, нашел то, что искал. – Она была ранена. – Сержант приподнял нижнюю часть свитера девушки, и я увидел под ним марлевые свитки бинтов. – Ранение в живот. Хуже смерти не придумаешь. – Он кивнул на свечки. – Она и так продержалась долго, пока свет был… Малкош, посветите мне. – Он тронул рукой косу. – Волосы рыжие, правда?… Если я не ошибаюсь, это Савка Недельковска, наша санитарка. Ей было двадцать пять, когда она пропала. Пошла за раненым в лес, и больше ее никто не видел.

Недич поднял лежавшую рядом с останками сумку. Внутри были патроны, носки, майка, ржавая консервная банка. Когда Мило поднимался на ноги, из сумки выпала небольшая ружейная масленка. Я поднял ее и подал сержанту.

– Значит, она воевала на вашей стороне? А не могла она…

Мило резко мотнул головой:

– Она сербка. Настоящая сербка. Умная, сильная, самостоятельная девушка. Студентка. Она училась в Белграде.

– И ты, должно быть, сербка, – улыбнулся я Йованке. – Точнее сказать, должна быть по всем параметрам. Ладно, пошли. Бедняга никак не могла быть отцом Оли.

Дальше мы шли почти в полный рост. В одном месте пришлось перейти вброд небольшое подземное озерцо, воды в нем было по колено. В озерцо спускались сколоченные из досок ступени. Рядом с лесенкой я насчитал с десяток пластиковых ведер. «Здесь они брали воду», – подумал я.

Дальше коридор раздваивался. Судя по полкам, заставленным ящиками, в левом ответвлении был склад. До самого свода высились тщательно накрытые брезентом штабеля. Те, кто закладывал сюда провизию, знали, что делают: даже здесь, на поднебесной высоте, Печинац в дождь промокал насквозь. Как и большинство балканских гор, он был дырявый, как сито.

В правом ответвлении находилась казарма. В условиях пещеры вполне комфортабельная: кровати с панцирными сетками, шкафчики, стояки для оружия, два больших телевизора, ящики с аудио– и видеокассетами, пирамида проигрывателей и видеомагнитофонов, книжные шкафы с чтивом, три компьютера… Для взвода, который некогда обитал здесь, вещичек было больше, чем достаточно.

Мило приподнял брезент, прикрывавший один из больших ящиков на полу. К моему удивлению, в нем оказались вовсе не патроны, как я предполагал, а японские ноутбуки в коробках. Было их много, сотни. Мы проверили еще несколько ящиков, и почти в каждом из них обнаружили дорогие и довольно дефицитные в свое время вещи: импортную парфюмерию, изделия из кожи, сантехнику, цветные телевизоры…

– Надо же: они читали книги! – воскликнула Йованка, подошедшая к книжному шкафу.

– И причем исключительно антикварные, – сказал сержант. – Некоторые книги на латыни, и они очень дорого стоят…

– Чтобы собрать все это, нужно разграбить не один город.

На мое замечание Мило откликнулся философски:

– Война кормит воюющих.

– И хорошо кормит… Сколько их здесь было?

– Немного. Чуть больше сотни. Но они были до зубов вооружены. Для нас, сербов, Печинац был всего лишь одним из участков фронта, а для них…

– Султану было что защищать, – сказал я, окидывая взглядом полный всякой всячины зал.

Подошла Йованка.

– А я думала… – Она прерывисто вздохнула. – Да какие же тут идейные соображения? Деньги, барахло… Вот за это они и воевали.

Безнадежно махнув рукой, она вышла из казармы, больше похожей на склад супермаркета. На вопрошающий взгляд Недича я ответил недоуменным пожатием плеч.

Йованку мы нагнали у первых камней завала. Она стояла перед ними с горящей зажигалкой в руке. Я поднял факел повыше и увидел, что остановило ее. Ниша в стене была полна костей. Черепов с длинными женскими волосами было два. Женщины скорее всего отстреливались и погибли вдвоем в этой стенной нише, когда кто-то кинул в коридор гранату. Уцелевшие куски их одежды были посечены осколками.

Одна из убитых была в беретике и армейской куртке, под которой виднелся кружевной лифчик. На другой – она лежала сверху – ничего, кроме короткой комбинашки и домашних тапочек на ногах, не было. Она держала в руках самозарядную винтовку М59/66, югославскую версию русского карабина Симонова. Ее обойма вмещала десять патронов.

Бледная и неподвижная стояла Йованка между поставленной на попа могилой на двоих и завалом.

– Тут был бой, – тихо сказал Мило, тронув пальцем щербину от пули на стене. Рядом с нишей следов было множество. – Короткий, но жестокий бой, – продолжил сержант Недич. Он взял в руки винтовку и, отсоединив обойму, заглянул в нее. – Она не успела даже расстрелять все патроны. Был взрыв, сильный взрыв.

Йованка показала на ботинок, видневшийся среди камней завала:

– Тут еще один… Или одна…

Я поднял факел. Коптящее пламя осветило тяжелый серый свод. Трещин на нем не было.

– Ты думаешь, все это рухнуло само по себе? – спросил я Мило.

Ответа не последовало. Задумавшийся серб смотрел назад. Я оглянулся и увидел дыру в стене. Рядом стояли ящики, из-за них мы не заметили ниши. Мило поднял с пола большую щепку с остатками смоляного покрытия.

– Это от столба. Он подпирал потолок. Взрыв был сильный, очень сильный: обрушился свод, завалило большой тоннель. Ручная граната на такое не способна.

Горящие смоляные капли с шипением падали мне под ноги. Я подошел к Недичу:

– Похоже, я уже видел этот завал, только с другой стороны. Там большая пещера, и в ней техника для бурения…

– Техника? – Полицейского явно заинтересовало сообщение. – Ты хочешь сказать…

Я неуверенно пожал плечами:

– Но до пещеры далеко, несколько десятков метров. Может, это два разных завала, а между ними…

– А между ними то, до чего хочет добраться Султан, – предположил полицейский. Он взял у меня из рук факел и склонился над дырой, которую даже Йованка умудрилась не заметить.

За лазом открылся еще один подземный зал, на удивление большой. Места в нем хватило бы на стрелковую роту. Зал был спальным помещением, но больше напоминал ночлежку или подземную тюрьму, лежанки были сколочены из досок, тюфяки набиты сеном. В помещении была одна-единственная кровать, да и та сломанная. Кто-то вырвал витые столбики, поддерживавшие балдахин. Они валялись на полу у самого лаза. Загораживая вход в зал, лежали два мужских скелета. Черепная коробка у одного была вдребезги разбита. Изящно обточенные столбики скорее всего использовались в качестве дубин. Оба убитых были в военной форме, но без погон И знаков различия.

– Били от души, – заметил я. – Так могут бить только женщины.

Мило кивнул:

– И уже лежачего. В драке особо не размахнешься.

Я попытался представить: босниец, как и мы, подошел к дыре в стене. Заглянул в нее, полез, чем-то крайне заинтригованный. Ну, скажем, выстрелами, криками или видом лежащего у входа сослуживца. На коленях он вполз в помещение. Тут его ахнули по затылку, а потом уже и добили витыми балясинами шикарного ложа.

Справа вдоль стены тянулся ряд совсем никудышных сенников. Было их много, и лежали они вплотную друг к другу. Над ними натянута толстая веревка, от нее к каждой лежанке – веревка потоньше, с петлей на конце. Петли надевали на шеи обитательниц карцера под сырой стеной, деревянные колодки на руки и на ноги. По колодкам и петлям можно подсчитать приблизительное количество особо непослушных пленниц. Вместе с рыжеволосой, которую мы нашли у сифона, было их одиннадцать. Шестерым или семерым удалось избавиться от пут.

Мило обошел зал и зажег факелы на стенах. Теперь можно было присмотреться поподробней.

– Веревки перепилены. – Совершенно спокойная с виду, Йованка подняла с пола конец удавки. – Скорее всего пилочкой для ногтей.

– Какие еще пилочки в тюрь… – начал было я, но Йованка не дала мне договорить:

– У них были пилочки и маникюрные ножницы. Товар должен выглядеть привлекательно. Видишь ту ванну? Как думаешь, для чего она служила?

«Ванна» – слишком громко сказано. Речь шла о пластиковой емкости для купания младенцев. Рядом с ней лежал полиэтиленовый мешок. Йованка, как всегда, была права. В мешке лежали гребень, щетка для волос, флакончики, тюбики, аэрозоли, губная помада… Парни Султана раздобыли даже краску для волос. Что касается презервативов, они валялись повсюду – в пакетиках и использованные. Добра хватило бы на пехотный полк.

– Одного не понимаю, – подала голос поразительно невозмутимая Йованка. – Почему они все почти раздетые. Смотрите, на них нет одежды…

– Зато есть теплые одеяла, – заметил Недич.

Наклонившись, он приоткрыл то, что лежало на топчане, и выругался по-сербски.

– Вон, еще одна. – Я с трудом выдавил из себя слова. – Если не ошибаюсь, она чуть ли не на девятом месяце…

В скелете женщины, как в кошмарной матрешке, находился еще один человеческий скелетик: скрюченный, маленький. Байковое одеяло несчастной было издырявлено пулями. Их всех убили одной длинной очередью из автомата, всех, кто не смог освободиться. На одной пленнице колодок не было. Она сидела прислонившись к стене, с веревочной петлей на шее. На скелете был теплый свитер.

– Кто-то боялся, что она простудится, – пробормотал я.

– Естественно. – Лицо сержанта Недича было мрачным. – К концу войны девушки стали дефицитом. Я не мог взять гору, но и муслимы отсюда носа не высовывали. Кроме того волка…

Последнюю фразу серба я не понял, а что произошло в подземном борделе, мне было в общих чертах понятно. В первую очередь от пут освобождали тех, кто еще был в состоянии бороться. Потом остальных. До беременных женщин просто не успели дойти руки. Так, во всяком случае, мне хотелось бы думать.

– Да они бы и не протиснулись в лаз с животами, – прочитала мои мысли Йованка.

А сержант Мило Недич словно задался целью озадачить меня. На этот раз в ход пошли не слова, а действия. За моей спиной раздался сухой костяной треск. Давясь проклятиями, Недич вырвал из груди лежавшего на топчане скелета заостренный книзу кол и принялся яростно топтать откатившийся в сторону череп, из глазницы которого торчали ножницы.

– Я ведь обещал, обещал, – топая тяжелыми башмаками, рычал сержант. – Обещал кое-кому растоптать его пустую, безмозглую черепушку!

Скелет, который стал причиной столь бурной ненависти серба, был в отличие от всех прочих в одежде. Мужской скелет. На нем были камуфляжная куртка и кальсоны. Правой рукой неизвестный сжимал армейский тесак. Рядом с ним лежали сжавшиеся в клубок останки длинноволосой женщины. Руки были связаны проволокой. Она подложила их под щеку, как делают сладко спящие дети. Но, пожалуй, больше всего меня поразила простыня, которой был накрыт топчан: где ее не залила кровь, она была идеально белой. Больше всего крови было под головой женщины.

– Он перерезал ей шею, – пояснил сержант. – Должно быть, услышал шум, поднял голову. Тут ему всадили в глаз ножницы… Или тот, которому размозжили башку, поднял тревогу…

– Не совсем так, – сказала Йованка. – Столбики из кровати пришлось выламывать. Этот в кальсонах не мог не услышать шума. Скорее всего он только собирался поразвлечься, снял штаны, начал стягивать с себя гимнастерку… Ножницами ударила его та, которую он… – ее голос дрогнул, сорвался, – которую он зарезал…