Текст книги "Теплая кровь. Том 1: Вторжение (СИ)"
Автор книги: Артём Суханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Глава 12. Богдан
Дождь начался внезапно. Гром стих уже около часа назад, оставив после себя духоту и резкий запах озона. И вот, наконец, дождь. Сухость на языке сменилась металлическим привкусом, а ноздри раздулись, чувствуя влажное дыхание посвежевшего воздуха. За окном архива монотонно стучали капли. На топчане дрых Янчев, надежно скрытый от глаз возможной проверки громадами архивных полок. На часах Лазарова стрелка приближалась к пяти часам. За окнами было по-прежнему темно, светать в это время года здесь, на Ичите, начинало где-то после шести.
Лазарову пришлось перелопатить не менее двух десятков заявлений, прежде чем он нашел интересующую его информацию. Заявитель, жена поездного машиниста, подробно описывал, как на приусадебный участок их дома ворвались сразу пятеро аборигенов в вонючих мохнатых шапках и кожаных безрукавках. Пытавшегося их остановить мужа они опрокинули на землю целым шквалом ударов, после чего утащили на прилегающую улицу, с которой жена машиниста явственно слышала ржание лошадей.
Спустя ещё десять листов, написанных разными людьми и разным почерком (но, как правило, отвратительным), заявитель снова был свидетелем пропажи человека и снова в заявлении фигурировал транспорт злоумышленников – запряженная парой лошадей бричка.
Эдак с неделю назад, ещё в Костовске, Лазаров за завтраком читал в утренней газете о новой тактике столичных душегубов. Бандиты Георгиополя полюбили расстреливать своих жертв из скорострельного оружия, проезжая мимо них на полной скорости в своих бандитских авто. Помнится, тогда Лазаров подумал что-то о превосходстве человеческого разума и быстрых ногах прогресса, сделавших редкий и роскошный ещё двадцать лет назад автомобиль доступным даже для городских бандитов.
Но Ичитьевску было далеко даже до Костовска, не говоря уж о столичном Георгиополе. Здесь преступники передвигались постаринке, на конной тяге. Кстати говоря, и конная тяга не была уж такой распространенной вещью. Все городские брички уж точно можно было проверить за день на предмет использования их в ненадлежащих целях. Вот только после рассказа Янчева стало окончательно ясно, что Димов, опасающийся повторения беспорядков, своих людей не даст ни под каким предлогом. А значит, следствие нужно было проводить исключительно в одиночку, так сказать, аналитическим путём.
Стремление к анализу вернуло Лазарова к чтению рапортов недельной давности, от которых он перешёл к внимательному осмотру карты города, висевшей в главном зале архива. Вооруженная карандашом рука инспектора методично отсекала город от внешнего мира, перерезая графитовыми линиями дороги, ведущие к эрзинским деревням, – одну за одной. Человек, изучивший лежащие на инспекторском столе документы с той же тщательностью, что и сам Лазаров, быстро смекнул бы, что рука повторяет путь армейских конных разъездов. Точно также неделю назад солдаты отрезали бунтующих эрзинов от их деревенских сородичей, организуя пикеты на каждой, даже самой пустяковой дороге. Поскольку при каждом солдатском подразделении присутствовал минимум один жандарм, маневры драгун были отражены в соответствующих рапортах. Отрезая в хронологическом порядке дорогу за дорогой, Лазаров наконец добрался до последней, южной заставы, установленной в восемь часов вечера. Время пропажи человека было указано только в двух заявлениях – около трёх часов дня и семь вечера соответственно. На момент второго заявления были перекрыты уже все дороги, кроме южной и юго-западной. Лазаров хмыкнул, проведя карандашом на юг от Ичитьевска по последней, закрытой военными, дороге. Среди россыпи названий деревень к югу от города опытный глаз инспектора мгновенно выхватил знакомое название. Сагил. То ли деревня, то ли село, где при загадочных обстоятельствах погиб храбрый и самоотверженный жандарм Цанёв.
Лазаров самодовольно ухмыльнулся. Вот, пожалуйста, раскрыл дело за одну ночку, причём, первую ночку в этом убогом городке. Вот, господа, что такое жизненный опыт! Все дальнейшие процедуры были, натурально, делом техники. Рота солдат, господин Димов в качестве представителя Государственного Министерства Внутренних дел и пара понятых отправляются для его, ведущего инспектора, сопровождения в село Сагил, где, натурально, переворачивают село вверх дом и кошмарят местных до тех пор, пока те не расскажут, куда дальше повели пленников неуловимые наездники бричек. То, что до поисков Цанёва жандармами пленников из села уже увезли, было для Лазарова очевидным. Другое дело, далеко их увезти всё равно было нельзя. По-настоящему с внешним миром (то есть с крупными городами и другими провинциями, а не с затерянными в медвежьих углах деревнями) город связывали только речной порт и пока однопутная, но всё же уже работающая железная дорога. Ни там, ни там скрытно провести пленников у злоумышленников не получилось бы. Рано или поздно они с солдатами добрались бы до какой-нибудь заимки или хутора, где и нашли бы пленников. Сбыться этому прекрасному плану мешал ровно один факт. Ни Димов, ни военное руководство ни за что и никогда не позволили бы отправить из города роту вооруженных солдат накануне пресловутого «Праздника Теплой Зимы» после того, как за неделю до этого праздника эрзины отменно порезвились в Ичитьевске, в том числе и благодаря отсутствию двух из четырех расквартированных в городе рот десятого драгунского. Чертов праздник. Интересно, какую-такую тёплую зиму эрзины празднуют в начале сентября? Так или иначе, а всё, что он мог сейчас сделать, он сделал. Пора бы и честь знать.
Лазаров наскоро оделся и, стараясь не разбудить Янчева, поднялся наверх к выходу из занятой жандармами части ратуши. Здесь он показал свои документы ещё одному дежурному (к счастью, не спящему) и попросил организовать ему транспорт до гостиницы. Дежурный ответил категорическим отказом. Автомобили, имевшиеся в гараже Ратуши, предназначались исключительно для служебных нужд. А служебными, по словам дежурного, нужды становились тогда, когда об этом заявлял господин капитан или господин городской Голова. Без их слова он, дежурный, выделить машину не имел никакого права.
Лазаров, конечно, не спустил провинциальному увальню подобную наглость, принявшись ругаться с тем остервенением, которое свойственно в пять утра человеку, желающему после тяжелого рабочего дня наконец оказаться, если не дома, то хотя бы в постели. Как всегда это бывало с Лазаровым, ругань дала результат, но не тот, на который он рассчитывал. Стойкий жандарм в окошке дежурного не уступил ни на йоту, зато дождь за время ругани прекратился. Лазаров в пылу ругани не сразу заметил этот факт, но заметив, тут же замолчал, прислушиваясь с полминуты, проверяя, не обманывает ли его слух. Затем выглянув в окно и увидев, что дождь действительно прекратился, он коротко извинился перед дежурным и вышел вон.
Сам по себе путь до гостиницы не представлял никакой сложности. Двухэтажное здание распространенного в Ичитьевске стиля «временный барак» находилось в двух кварталах к северу от Ратушной площади. Беспокойство вызывали разве что появившиеся после дождя лужи, слишком глубокие для щегольских туфель Лазарова, а также темнота, мешающая их разглядеть. Взгляд Богдана то и дело обращался к восточной линии горизонта, но небо ещё даже не начинало краснеть.
Было холодно. Господин инспектор осторожно шёл по неуклюжей деревянной мостовой, аккуратно обходя регулярно возникающие на его пути провалы. Он поднял воротник своего форменного сюртука, но воротник, слишком узкий, совсем не спасал от пронизывающего утреннего ветра, пробирающего насквозь. Идти быстро инспектор не мог – был шанс вляпаться в лужу. По правую руку от него шли ладные избы инженеров и прочих квалифицированных работников, по левую – бараки чернорабочих. Из окон одного из таких бараков послышался надрывный женский крик. Лазаров даже остановился, прислушиваясь, но не услышал никаких других звуков, вроде борьбы или приглушенного мычания, или еще чего-то в таком духе. Он стоял возле привлекшего его внимание барака чуть больше минуты, но единственным звуком в ночи, оставалось журчание текущих куда-то ручьев, возникших повсюду после прошедшего дождя. Инспектор снова начал свой путь. Идти до гостиницы оставалось не больше десяти минут, даже в том черепашьем темпе, в котором двигался не молодой уже Лазаров. Сгустившуюся вокруг Богдана тишину нарушало только хлюпанье воды, в лужи от которой нет-нет да и ударяла порой инспекторская дорогая туфля. Вокруг слабо пахло чем-то соленым и неприятным. На языке всё время чувствовался металлический привкус. Провинциальный город в тишине раннего утра казался неуютным, в чём-то даже опасным. А ведь уже полшестого. Где же все эти дворники, молочники, булочники? К Богдану вернулась посетившая его в архиве тревога.
Первого человека он встретил в паре кварталов от гостиницы. Мужчина в промокшем плаще и шляпе с обвисшими полями стоял посреди улицы, прислонившись к низкому заборчику, отгораживавшему от улицы аккуратный одноэтажный домик. Едва заметив приближающегося Лазарова, он тут же направился к нему.
Беспокойство Богдана усилилось. По работе ему ни раз приходилось сталкиваться с такими вот мужчинами, поджидающими его на безлюдной улице. Не сбавляя шага, он расстегнул пуговицы на плаще и пиджаке, затем засунул руку за пазуху и, расстегнув кобуру, переложил свой «Сброя-Криминал» в карман плаща. Мужчина тем временем приблизился почти вплотную.
–Мне холодно, – сказал он, двигаясь прямо на Лазарова, – я замерзаю.
–Ещё бы, вы же насквозь промокли, – хмыкнул Лазаров. Он остановился, продолжая держать руку в кармане плаща. – Вам бы домой, уважаемый.
–Да надо бы домой, – мужчина тоже остановился и поднял взгляд на Лазарова. Богдану взгляд не понравился. – Только там тоже теперь холодно.
–Да уж, эти коробки насквозь, наверное, продуваются, – хмыкнул Богдан, – но там хотя бы сухо. В какой стороне вы живете? Если нам по пути, я вас провожу.
С мужчиной явно было не всё в порядке. Он стоял ровно и разговаривал как трезвый интеллигентный человек. Но в его взгляде было что-то такое… ненормальное.
–Да, насквозь, – кивнул мужчина. – Холод пронизывает насквозь. Мне холодно. Я замерз.
Так и есть, безумец. Лазаров сделал шаг назад. Псих сделал ровно такой же шаг вперёд.
–Послушай, парень, – Лазаров старался говорить спокойно, – иди куда шёл.
–Я шёл к теплу, – сказал безумец. – Мне просто нужно согреться.
На лице незнакомца не дрогнул ни единый мускул, когда он прыгнул на Лазарова. Интеллигентное мужское лицо оставалось спокойным, контрастируя с агрессивным поведением тела.
Лазаров был готов к подобному поведению безумца. Когда тот сделал шаг, слишком быстрый, чтобы быть мирным, рука Богдана тут же рванула пистолет. Слишком медленно. Богдан выхватил пистолет в ту же минуту, как кулак мужчины влетел ему в лицо. Мир поплыл перед глазами Лазарова. За первым ударом тут же пришел второй, а затем незнакомец повалил инспектора прямо в мерзкую дорожную грязь.
–Нужно согреться. Просто чуть-чуть тепла, – продолжая бормотать себе под нос, мужчина извлёк откуда-то грязный кухонный нож и склонился над инспектором. При виде ножа Лазаров заорал во всю мощь лёгких и пнул сумасшедшего ногой под колено. Тот охнул. Не пытаясь вставать, Лазаров перекатился вправо – туда должен был улететь пистолет, выроненный инспектором при падении.
–Холодно, – вновь заныл безумец, идя за катающимся по грязи инспектором. -Я весь озяб.
Лазаров безуспешно пытался нащупать оружие, но рука только скользила по омерзительного вида грязи. Псих приближался.
–Да чтоб тебя, – Лазаров вспомнил о ноже, отобранном у эрзина Аюра. Жаль, что он оставил его у жандармов.
Боль обожгла крестец – безумец быстро догнал его и принялся лупить ногами. Для сумасшедшего его действия в драке были потрясающе логичны. Следующий удар, сверху вниз, пришёлся в голову. И в эту секунду пальцы Лазарова нащупали рукоять пистолета.
Безумец уселся верхом на поверженного инспектора. Его рука занесла кухонный нож.
–Ещё немного тепла, – пробормотал мужчина.
–Шиш тебе, – прохрипел Лазаров, опуская большим пальцем вниз скобу предохранителя, – чтоб ты, сука, насмерть замёрз.
Безумец был быстрее. Нож должен был ударить инспектора куда-то в область сердца, но из-за панических дерганий Лазарова убийца промахнулся. Нож всего лишь скользнул по ребрам, причинив, однако, сильную боль инспектору.
–Сука! – заорал благим матом Лазаров, поднимая вверх свою «Сброю-Криминал», – аааа!
Безумца сбило на землю с первого выстрела. Не помня себя, Лазаров вскочил на ноги и выстрелил ещё четыре раза. Его руки дрожали, с близкого расстояния он умудрился попасть в сумашедшего только один раз. Видя, что псих не встаёт, Лазаров прислонился к стене стоящего рядом барака, слушая, как в соседних кварталах верещат свистки жандармов. «Всё-таки хоть кто-то этот город патрулирует», – подумал инспектор. – «Хорошо, что хоть кто-то».
Понимая, что уходить сейчас было бы неправильно, он остался дожидаться патруля, только теперь заметив, как начинает светать. Первые лучи солнца окрашивали привычную Лазарову реальность в непривычные для неё цвета. Лужи, грязь и перепачканная в этой грязи одежда Лазарова были красно-бурого цвета.
«Я один это вижу?» – подумал инспектор. – «Я тоже свихнулся?»
Он сам отдал пистолет в руки прибежавших патрульных и, представившись, максимально коротко рассказал, что произошло. Те, посовещавшись, настоятельно попросили инспектора Синода пройти с ними. Уныло кивнув, Лазаров двинулся с ними обратно к ратуше. Вместо удобной гостиничной кровати ему предстояло провести несколько часов в камере, да ещё и в одежде, перемазанной красной грязью. Но, по крайней мере, он не сошёл с ума. Шедший всё ночь дождь действительно был цвета артериальной крови.
Глава 13. Ольга
-Нет, господин Бьорсон, я не могу ничего рассказать вам о причинах крушения моего корабля. Боюсь, что до соответствующего распоряжения военно-морского министерства Склавии данная информация строго секретна. Всё, что я могу сказать вам, так это то, что вооруженные силы Джирапозской Директории, равно как и Республиканская Армия Джирапозы, не имеют к гибели моего корабля ни малейшего отношения, – отчеканил капитан второго ранга Димитар Господинов.
Это был высокий худой человек за пятьдесят с болезненно бледным лицом в застегнутом на все пуговицы мундире Государственного Военно-Морского Флота. Под тонким сукном кителя были ясно видны многочисленные повязки, наложенные на переломанного офицера джирапозскими врачами. Его речь и движения были неестественно медленными и дергаными, как бывает после приема сильных обезболивающих. Не нужно было быть медиком, чтобы понимать: в сознании Господинова удерживают только сильные препараты и гордость морского офицера Склавии. И тем не менее, капитан был твёрд и суров, отвечая на все вопросы, как и подобает склавийскому офицеру. Ольга почувствовала гордость за соотечественника.
–Каковы условия вашего содержания в плену, капитан? – Снорри задал провокационный вопрос, не отрываясь от занесения предыдущего ответа в записную книжку.
–Я не нахожусь в плену, господин Бьорсон, – усмехнулся Господинов. – По крайней мере, так говорит генерал Романо, и у меня пока нет причин ему не доверять. Как только моё состояние станет лучше, меня переправят в посольство Склавии в Доррадо.
– Тогда каков ваш статус? – они со Снорри сидели в малом зале провинциального ресторана за длинным прямоугольным столом. По обе стороны от них – полковники, майоры, парочка генералов, огромный пузан с золотой цепью алькальда. Напротив – капитан Господинов и сам Романо. По мнению Ольги, – не самая лучшая обстановка для откровенного интервью, но Бьорсону было плевать. Он словно не замечал недовольных лиц офицеров Директории.
– Цветана, – прервал Бьорсон её мысли, – капитана Господинова крупным планом, пожалуйста.
Ольга вскинула камеру. Щёлк, щёлк!
– Жертва кораблекрушения, – хмыкнул Господинов, покосившись на сидевшего рядом Романо. Генерал невозмутимо нарезал тонкими пластами лежащий перед ним кусок мяса.
Ольга встала из-за стола и сделала несколько шагов назад. Щёлк! Ольга постаралась, чтобы воюющий с мясом Гаспар попал в кадр вместе с отвечающим на вопросы Господиновым.
– Капитан! – Димитар Господинов был явно измучен и разговаривал с трудом, но норжца это не останавливало. На морского офицера продолжали сыпаться вопросы из бьорсоновской записной книжки. – Кораблекрушение произошло вследствие природных факторов или нападения на вас третьих лиц?
–Увы, я не могу говорить об этом, господин Бьорсон. Мне запрещено.
–Это запрет генерала Романо? – сидящий рядом с Бьорсоном полковник подавился застрявшим в горле куском и с возмущением посмотрел на обнаглевшего писаку. Ольге тоже начало казаться, что Бьорсон перегибает. Лицо самого Романо было бесстрастно. Методично шевелиля челюстями, генерал отправляет в рот очередную порцию тонко нарезанного мяса.
–Нет, – Господинов покачал головой и болезненно сморщился. – Это запрет военно-морского министерства Склавии на разглашение военной тайны. Поскольку под определение военной тайны могут подпадать почти любые сведения о моём корабле, экипаже и оперативных задачах командования, я предпочитаю ничего не говорить о произошедшем до официального заявления министерства военно-морских дел Склавии.
–В Склавии уже знают, что произошло?
–Не могу знать, господин Бьорсон.
Лицо Господинова непередаваемо. Гримаса, в которой смешалась боль от ран, вежливая благожелательность и умело скрытое отвращение к надоедливому журналюге. Щелчок. Эта фотография лучшая из сделанных Ольгой за сегодня.
Бьорсон продолжил свой допрос. На помощь Господинову пришёлт Романо, попытавщись перевести разговор на другую тему. Бьорсон начал терроризировать вопросами и его. Господинов, на которого уже не обращали внимание, сделаел несколько жадных глотков из своего бокала. Ольга видела, что рука офицера дрожит.
Ольга сделала еще несколько снимков и вернулась за стол. Бьорсон сцепился уже с тремя полковниками и майором, яростно споря с ними о границах допустимого в журналистике применительно к нынешней ситуации. За всем этим с довольным лицом наблюдал Романо, неторопливо потягивающий густое красное вино. Господинов, пользуясь передышкой, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Обращаться к нему сейчас было невежливо, но у Ольги не было выбора.
–Вам говорили, что вы удивительно фотогеничны, капитан? – спросила она по – склавийски. Чтобы Господинов хотя бы теоретически мог её услышать за рёвом устроенной Бьорсоном перепалки, Ольге пришлось говорить громко, но никто не обратил внимание на чужую речь. Все слишком были заняты разбушевавшимся Бьорсоном.
Господинов открыл глаза и удивленно посмотрел на Ольгу.
–Вы склавийка?
Ольга кивнула.
–Не ожидал увидеть здесь соотечественника. Даже не знаю, что сказать, но, если честно, я очень рад услышать здесь родную речь, – искренняя улыбка на бескровном лице Господинова выглядела жутковато.
–Война джирапозсцев привлекает журналистов со всего света, – улыбнулась Ольга. – Большинство склавийцев сейчас в Доррадо, где идут основные бои, но Бьорсон потащил нас сюда. И, кажется, не прогадал.
–Да, – хмыкнул Господинов, – воюют сейчас по всей Джирапозе, а вот разбитый склавийский эсминец – это, конечно, сенсация. Рад, что трагедия моего корабля хоть кому-то из соотечественников принесет пользу.
–Я предпочла бы фотографировать мёртвых джирапозсцев, капитан, – поморщилась Ольга. – Знать, что где-то гибнут корабли твоей страны мне совсем не в радость. Тем более, что вы не можете рассказать ничего о произошедшем, и это добавляет к и без того неприятной истории нотку страха неизвестности. Скажите, капитан, то, что произошло... Это может случиться с другими склавийскими кораблями?
– Госпожа фотограф, вы же понимаете, что я не могу говорить об этом с вами…
– Понимаю, господин капитан. Вы боитесь навредить своими словами Склавийской армии и Государству. Скорее всего, это связано с тем, что выполняемое вами задание было не совсем легально с точки зрения международного права. Поэтому вы и молчите, ожидая склавийского представителя. Вот только в стране, где ваш эсминец потерпел кораблекрушение, идет гражданская война. И вы оказались на территории той стороны, которую Склавийское Государство не признаёт. Романо, который боится, что гибель вашего эсминца повесят на него, тянет время, желая сначала осветить гибель корабля в независимой прессе, а потом уже вести переговоры со склавийцами, республиканцами и собственным правительством о вашей судьбе. Вы понимаете, сколько времени это всё может занять? Если причиной гибели вашего корабля являются враждебные действия чужих кораблей, вы понимаете, что может быть ценой вашего промедления?
– А вы неплохо разбираетесь в политике для фотографа, – хмыкнул Господинов.
– А ещё я люблю свою страну, капитан, – Ольга ближе склонилась к офицеру. – Я пойду подышать вечерним воздухом. Надеюсь, вы последуете за мной. Говорить здесь небезопасно, даже на склавийском.
– Господа! – привлекла к себе внимание Ольга, – я хотела бы пройтись и выкурить папиросу. Никто из господ офицеров не хочет составить мне компанию?
Тут же все присутствующие загомонили ещё сильнее, наперебой предлагая свои услуги. Большинство сидящих здесь офицеров было не старше сорока, и их рвение в попытке услужить красивой женщине было понятно.
– Господин капитан, я выбираю вас, – улыбнулась Ольга Господинову. Тот сухо кивнул и, с трудом поднявшись, направился к выходу следом за Ольгой под завистливыми взглядами джирапозских офицеров.
– Прошу меня простить сударыня, но местный врач запретил мне курить, и я пытаюсь придерживаться его рекомендаций, – попытался быть вежливым Господинов.
Ольга махнула рукой.
–Вы знаете, зачем я вас позвала, капитан. До завтрашнего дня мне нужен ваш рапорт о произошедшем. Потом я попытаюсь доставить его в Доррадо. Наверное, у нашей разведки есть и более близкие точки шифрованной связи, но я их не знаю.
Больные глаза израненного офицера внимательно осматривали Ольгу.
– Надо полагать, кадровым офицером склавийской армии вы не являетесь, девушка? – улыбнулся Господинов, – а разведка документов не носит.
– Я заведующая Государственного конструкторского бюро в Георгиополе, если хотите знать. КБ разработки и проектирования альтернативных способов связи. Сейчас нахожусь, скажем так, в академическом отпуске. Зовут меня Ольга Ангел, но в Джирапозе я нахожусь инкогнито с документами Цветаны Ваневой. Что ещё вам нужно сказать, чтобы вы прекратили упрямиться? Кем прихожусь Государю Александру? Да пожалуйста, троюродной племянницей прихожусь! Ещё вопросы?
Сквозь стеклянную дверь ресторана Ольге было видно, как встают из-за стола джирапозские офицеры, возжелавшие подышать свежим воздухом. Видимо, хотят галантно подать зажигалку прекрасной курильщице. Самым галантным был высокий полковник с покрытым оспинами некрасивым лицом.
–Эстебан Де Сото, – сказал Господинов, проследив за взглядом Ольги, – начальник контрразведки у Романо. Кажется, ему интересно, о чём мы разговариваем.
– Да ни о чём мы не разговариваем, чёрт вас дери! – прошипела Ольга, – я уговариваю вас выполнить ваши обязанности офицера, а вы стоите как осел и молчите! Подайте мне зажигалку, ну!
Господинов аккуратно поднёс огонёк к заправленной в мундштук папиросе. Ольга выдохнула табачный дым прямо в лицо вышедшему на улицу Де Сото.
–Тоже решили прогуляться, полковник? – мило улыбнулась ему Ольга.
–Решил, что настало время выкурить сигару и посмотреть на парочку фальшивых женских улыбок, – Де Сото шёл с Ольгой, что называется, «круп в круп». – Мэтр Диего не любит, когда в его ресторане курят, знаете ли.
Контрразведчик воткнул в зубы толстый коричневый цилиндр и принялся совершать священные для любителей сигар ритуалы с извлечением из специального мешочка специальной гильотинки и дальнейшего откусывания кончика сигары этой самой гильотинкой. Все это он проделывал с максимально серьезным и сосредоточенным лицом. Особенно сосредоточенным лицо было в момент, когда пламя зажигалки касалось кончика сигары. Затем по мере раскуривания лицо из сосредоточенного постепенно становилось умиротворенным. У Ольги при взгляде на курильщиков сигар в такие моменты начинала дергаться щека.
–Разрешите вам сказать пару слов наедине, Цветана, – внезапно раздался голос Господинова, – вы позволите, полковник?
–Разумеется, сеньор Господинов, только далеко не уходите, – Де Сото даже не пытался изображать вежливость. – На улицах этого городишки ночью небезопасно, сами понимаете, война. – Он выпустил из ноздрей струю дыма, не переставая сверлить Господинова острым взглядом глубоко посаженных глаз.
– Рапорт я составлю сегодня ночью, – Господинов заговорил по-склавийски, когда они ещё не успели толком отойти, – передам вам завтра утром через Романо.
–Через кого? – ахнула Ольга, – вы с ума сошли?!
–Я запечатаю конверт, – улыбнулся Господинов, – письмо будет адресовано моей жене в Хладгороде. И да, в конверте действительно будет письмо для неё. Помимо моего рапорта командованию, конечно же. Попрошу Романо при свидетелях отвезти конверт вам, так как вы тут единственная склавийка. Я не военнопленный, а подданный Склавии, которому Директория оказала помощь, соответственно, запретить мне что-то говорить или что-то посылать они не могут. Ну или пусть срывают лицемерную маску дружелюбия, – Господинов усмехнулся. – Вы знаете, сколько ещё тут пробудете?
–Ну, если Снорри не зарежут на сегодняшнем ужине офицеры, – Ольга покосилась на ресторан, из которого даже на небольшом удалении слышались сердитые выкрики, – то не меньше суток ему понадобится, чтобы написать статью и отправить её радиотелеграфом в ближайший корреспондентский пункт норжцев. Вряд ли Романо выпустит нас раньше.
–Значит, у меня будет время. Что ж, постараюсь написать все бумаги до завтрашнего вечера.
Когда они вернулись к столу, накал спора Бьорсона с военными резко уменьшился. Снорри, налив себе очередной бокал вина, вежливо попросил Романо позволить ему собственными глазами осмотреть место крушения склавийских кораблей, а также дать возможность взять интервью у кого-то ещё из склавийских моряков, «так как общение с капитаном Господиновым абсолютно непродуктивно». Романо обещал подумать и дать ответ завтра утром. Офицеры, уже готовые линчевать дерзкого норжца, поумерили пыл после этих слов своего командира. Остаток вечера прошёл в шутливых разговорах умеренно пьяных людей.
