Текст книги "Теплая кровь. Том 1: Вторжение (СИ)"
Автор книги: Артём Суханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
– И я, конечно же, с недовольным видом отвечу ему официальной формулировкой, что своей, то есть властью ведущего инспектора Синода, официально санкционирую силовые действия первой категории против эрзина Аюра Цангалова с целью извлечения необходимой для следствия информации. Первая категория, как вы, Аюр, наверняка не знаете, – это побои. И хоть слово «первая» и означает самую легкую степень силового воздействия, фактически под определение «побои» можно подвести что угодно. И капитан Димов, чтобы показать губернскому чистюле, то есть мне, как у настоящих защитников государства, то есть у него, дела делаются, сделает с вами такое, о чём я даже думать не хочу. Да и неважно нам с вами сейчас это. Важно, что, когда завтра ваш окровавленный полутруп посадят передо мной в допросной камере ратушной тюрьмы, вы скажете мне всё, что я хочу знать, понимаете? И когда я узнаю всё, что хотел, я о вас забуду. Совсем. Начисто. Даже нож ваш выкину в Ичит, чтоб он не напоминал мне о косоруком неумехе из села Цангал. И жандармы о вас тоже с удовольствием забудут. Ну то есть кормить будут своей бурдой и запрос в Костовск о дальнейшем решении вашей судьбы обязательно отправят, но о таких вещах, как медицинская помощь тяжело изувеченному человеку, забудут. Даже теплого одеяла не принесут. Как думаете, выживете вы в холодной камере с отбитыми внутренними органами, сломанными ребрами и прочими милыми сердцу фельдфебеля Аргирова пустяками? Лично я сильно сомневаюсь.
Лазаров встал.
– Как я сказал, Аюр, этот способ займёт много моего времени. Поэтому, чтобы сэкономить его хоть чуть-чуть, я не буду сейчас вас уговаривать и терпеливо слушать ваше убогое деревенское вранье. Я задам вам один вопрос и, если не получу на него ответ, который мне нужен, произнесу официальную фразу про допрос первой категории капитану Димову и пойду спать в гостиницу. Это понятно?
Аюр торопливо кивнул.
– Вы пытались вчера от меня сбежать, потому что это вы убили Радима Петева?
– Нет, – тихо ответил эрзин, быстро облизав пересохшие губы.
– Нет, – эхом повторил за ним Лазаров. – Что ж, я пытался. капитан Димов! – Богдан развернулся лицом к жандарму.
– Нет, стойте, – закричал Аюр, – Я его не убивал! Я его возил! Но я видел! Видел!
Лазаров насмешливо посмотрел на замершего перед ним капитана и сделал шаг вперёд, встав вплотную к Димову.
– Страх, – прошептал Лазаров на ухо капитану, – только через него и работаем с ними, чертями.
Затем он отстранился, резко повернувшись к эрзину.
– Итак, Аюр, рассказывайте, что именно вы видели?
1) Западная Склавия – одна из трёх областей Склавии. В отличие от двух других слабо заселена и не поделена на провинции.
2)Великий Океан омывает побережье Западной Склавии и Республики Джирапозы.
3)Голова – должности, звания, а также меры длины и веса, применяющиеся в Склавии, взяты по аналогии с Российской Империей. Также как и в РИ, внутригосударственые названия постепенно вытесняются общими для Ойкумены стандартами. пусть читатель не удивляется, видя, как склавийцы используют в обороте разные, но, по сути идентичные друг другу названия.
Глава 2. Лавр
Лавр и зверь увидели друг друга одновременно. Встреча произошла вечером, когда огненный круг на западе уже начал спускаться к невидимому отсюда морю, касаясь верхушек порядком надоевших Лавру пальм. Лавр стоял в самом центре поляны, окруженной непроходимой стеной папоротникоподобных растений с жёсткими, колючими листьями. За его спиной возвышалось добела высохшее дерево неизвестной породы. До того, как наткнуться взглядом на торчащую из кустов звериную морду, Лавр собирал ветки, усыпавшие всю поляну вокруг умершего исполина. В то время как его левая рука все еще прижимала к груди охапку веток, правая медленно поползла к висящему на поясе ножу. Ветки, удерживаемые лишь одной рукой, начали выскальзывать из охапки. Тварь в кустах угрожающе зарычала, не делая попыток приблизиться. С того места, где находился Лавр, он мог разглядеть только морду твари – вытянутая, покрытая гладким коричневым мехом, она оканчивалась твердым чёрным наростом, похожим на клюв. Из злых мутных глаз существа текли, не переставая, нечистые слёзы.
– Приплыли, – мрачно сказал мужчина, думая, как ему избавиться от сковывающего левую руку груза.
Зверь из кустов был первым представителем фауны, встретившимся членам экспедиции профессора Зерваса за месяц их путешествия по реке Тавропос (1). И встретил его не кто-нибудь, а лично Лавр. Один. Не имея при себе огнестрельного оружия.
– Везучий ты парень, Лавр. Самый развезучий везунчик. Хренов первооткрыватель. – Не выпуская рычащую тварь из поля зрения, мужчина сделал осторожный шаг назад. От сухостоя в левой руке нужно было избавляться, но шум от падающих веток мог спровоцировать зверя на атаку, а значит, ему нужно было время, чтобы достать нож. Теперь Лавр старался выгадать лишние секунды, постепенно увеличивая разделяющее их с тварью расстояние.
Когда кусты вокруг звериной головы заколыхались, Лавр с резким выдохом швырнул охапку дров на землю и, отпрыгнув к самому дереву, выставил перед собой выхваченный нож. Зверь немедленно отреагировал на движение человека, но совершенно не так, как ожидал Лавр. Морда исчезла, и из-за кустов послышались звуки, характерные для пробирающейся через бурелом тяжелой туши.
Проклиная свою безмозглость, Лавр осторожно двинулся к кустам, из-за которых эта тварь появилась. Лучшее, что он мог сейчас сделать, это как можно быстрее идти в лагерь и доложить там о находке, но вместо этого что-то неудержимо влекло его вперёд.
– Вот ты какой, азарт первооткрывателя, – хмыкнул Лавр. – А батька, когда лупил, говорил, что это просто дурь.
Заходящее солнце всё ещё давало достаточно света, чтобы Лавр смог заметить красные капли на зелени псевдопапоротников. Много, много красных капель.
– Да ты никак ранен, братец, – присвистнул Лавр, – тем более тогда стоит на тебя поглядеть. А то, не ровен час, отбросишь ты копыта, так сразу и перестанешь быть всем нужен.
Лавр считал себя достаточно опытным человеком и перспективу самому отбросить копыта при неожиданной атаке подранка видел вполне отчетливо. Поэтому шёл медленно, стараясь не шуметь, и периодически останавливался, прислушиваясь.
Треск ломаемых кустов постепенно затих. Видимо, зверюга выбился из сил. Неудивительно. На траве и листьях все чаще попадались следы крови. Зверь явно был серьезно ранен и теперь, судя по всему, достаточно ослаб, чтобы можно было подойти к нему поближе. Лавр ускорил шаг.
Тварь он настиг через несколько минут. Зверюга лежала спиной к нему и уже не предпринимал попыток подняться. Сиплое дыхание животного было наполнено присвистами и клокотанием. Лавр остановился, рассматривая раненую тварь.
Размером зверюга был с матерого взрослого кабана. Тело было покрыто чёрной, очень толстой на вид кожей, поросшей кое-где пучками сероватой шерсти. Хвост, короткий и почти плоский, подрагивал в такт прерывистому дыханию животного. Могучие лапы зверя сейчас были бессильно раскинуты в стороны. Обойдя тварь, Лавр увидел знакомую уже морду с чёрным костяным наростом. Под тушу натекла целая лужа крови. Присмотревшись, Лавр обнаружил источник кровотечения – с правой стороны туши, там, где у привычных для родившегося в деревне Лавра свиней заканчивались рёбра, торчал деревянный обломок, длинной в пару пядей.
Чуя присутствие Лавра, животное снова попыталось зарычать, но вместо этого грозные звуки почти сразу превратились в надсадные хрипы.
– Приплыл ты, братец, – пробормотал Лавр, – что уж теперь.
По-хорошему, к зверюге теперь стоило вернуться утром, когда тот уже окончательно околеет. Прийти из лагеря всей гурьбой, взвалить животину на носилки и отдать под ножи мацентийских ученых. Парни Зерваса наверняка уссутся от такого счастья. Сейчас лезть к умирающей твари было попросту опасно. Судя по размеру челюсти, она запросто могла отхватить от Лавра хороший кусок. Но оставлять животину мучиться было жалко. Лавр тяжело вздохнул.
– Прав ты был, батя, жил дураком и помру дураком. – Мужчина сделал несколько осторожных шагов к животному так, чтобы выйти к открытому участку шеи. После каждого шага Лавр был готов отпрыгнуть назад, но животное уже не обращало на него никакого внимания. Дыхание, все более редкое и прерывистое, отнимало теперь все его силы.
Подойдя почти вплотную, Лавр ударил. Толстая шкура напрочь скрывала от взгляда мужчины вены и артерии, поэтому бил он под основание черепа, вложив в удар весь свой вес и практически рухнув на рукоять ножа. Зверь напружинился, затрясся мелкой предсмертной дрожью и затих.
Попытавшись встать с поверженного животного, Лавр чуть не порвал куртку о тот самый деревянный обломок, что торчал из нижней трети туши. Теперь, когда мертвый зверь больше не представлял угрозы, Лавр смог разглядеть обломок повнимательнее. Осторожно просунув в рану по-прежнему остававшийся в его руке нож, он попытался расширить отверстие, чтобы извлечь обломок. Сделать это ему удалось довольно быстро. Как следует уперевшись ногой в тушу и крякнув от усилия, Лавр стал счастливым обладателем обломка древка, оканчивавшегося плоским длинным наконечником.
– Вот тебе и ветка, – хмыкнул Лавр, вертя в руке наконечник. Легкий, острый желтовато-коричневого цвета, он, скорее всего, был сделан из кости. Возможно, даже из кости сородичей мертвого бедолаги.
– Вдвойне первооткрыватель, ты глядь, – улыбнулся мужчина, – хоть в академию поступай.
Отпоров ножом обмотку из травы, соединявшую наконечник с древком, Лавр аккуратно положил находку в карман куртки, с трудом застегнув на клапан встопорщившийся карман. Затем мужчина вытер нож о траву и уже собирался убрать оружие в ножны, как его осенило.
Судя по размеру наконечника и толщине деревянного обломка, рана в теле животного была нанесена копьём. При этом копьё явно повредило зверю лёгкое, а с такой раной далеко не убежишь. То есть…
То есть напавшие на зверя охотники находятся где-то поблизости.
Спина Лавра моментально взмокла. Даже в его условно цивилизованной деревне в Хладоморье (2), на севере Центральной Склавии, профессиональные охотники всегда считались народом нелюдимым и опасным. С ними предпочитали не связываться. Здесь же, судя по примитивному орудию, охотились и вовсе дикари – аборигены, если вспомнить умное слово из корабельных книжек. А как аборигены отнесутся к чужаку на своей территории, Лавр очень хорошо представлял. Плохо они отнесутся.
Обратный путь к лагерю был быстрым и шумным. Если вначале Лавр ещё пытался ступать осторожно, то уже с первыми признаками сумерек ему пришлось окончательно забыть об осторожности, чтобы успеть вернуться до темноты. В лагерь он влетел с последними лучами вечернего солнца.
Объединенная экспедиция Георгиопольского (3) Гоударственного и Мацентийского Императорского университетов расположилась на берегу Тавропоса, недалеко от места стоянки кораблей экспедиции – речных пароходов «Курталис» и «Выдра». Истосковавшиеся по твердой земле первопроходцы предпочли палубе пароходов расставленные по тропическому берегу палатки. Тем более, что насекомых и ядовитых гадов, которые могли бы досаждать экспедиции, в Мортуме (4) не водилось, что делало стоянку на берегу ещё более привлекательной. Сейчас обитатели лагеря как раз готовились к ужину. Над стоявшей в центре лагеря полевой кухней курился ароматный дымок, а значит, уже через час должен был начаться ужин. Нужно было успеть доложить о своей находке руководству экспедиции. К счастью, руководителей долго искать не пришлось: они были там, где им и положено было быть, – в штабной палатке.
Когда Лавр вошёл внутрь, он увидел троих мужчин, склонившихся над разложенной на походном столике картой. Официальный глава экспедиции, профессор Императорского Мацентийского Университета доктор Ставрос Зерван, объяснял что-то своему заместителю по хозчасти Аристотелю Аргиропуло. Третьим участником собрания был склавиец Лев Смолян, магистр медицины и член Склавийского Государственного Географического общества, руководивший всеми подданными Государя, участвовавшими в экспедиции. Смолян первым заметил вошедшего в палатку Лавра.
– Камнев? – Смолян помнил всех членов экспедиции в лицо и пофамильно, в отличие, кстати, от Зерваса, – что-то случилось?
– Люди, – ответил Лавр, вытаскивая из кармана костяной наконечник и протягивая его Смоляну, – вот.
Смолян повертел в пальцах находку.
– Ну да, похоже на наконечник копья. Покажем нашим антропологам, скажут точно. Где ты это взял?
– В туше мертвого зверя, – Лавр подавил улыбку, глядя на непонимающее лицо Смоляна. – Во время сбора дров наткнулся на раненое животное размером примерно со свинью. В туше животного после его смерти обнаружил деревянный обломок с примотанным к нему вот этим.
– Ясно, – протянул Смолян. За его спиной Зерван что-то быстро говорил по-мацентийски глядящему в карту Аргиропуло.
– Утром посмотрим, что там за туша, – сказал наконец Смолян.
– Он не мог уйти далеко, господин Смолян. Я имею в виду зверя. Он был ранен в лёгкое, а с такой раной много не пройдешь.
– Думаешь, охотники близко? – Смолян почесал переносицу, что в его случае всегда означало раздумье, – понял тебя. Будь добр, обеги все палатки, позови сюда старших. И да, вооружись, пожалуйста, на всякий случай. Скажешь, что я приказал.
Смолян тут же отвернулся от Лавра и заговорил по-мацентийски, привлекая к себе внимание начальника экспедиции. Он знал, что старший матрос Камнев выполнит свои обязанности безукоризненно.
1)Тавропос -крупнейшая река Мортума.
2) Хладоморье – губерния на севере Склавии. Составная часть гиганской области Центральная Склавия. Столица -город Хладоград.
3) Георгиополь – столица Склавии.
4) Наиболее крупный кусок Большого материка, сохранившийся после потопа. Считается континентом, хотя по размерам он сильно меньше Северного континента. Мортум необитаем. То есть совсем. Здесь нет абсолютно никакой фауны, не считая водящейся в водоёмах рыбы. Хотя, ученые предполагают, наличие живых существ в глубине континента. И, как показала встреча Лавра, полагают небезосновательно.
Глава 3. Ольга
Губернаторский дворец, построенный в начале прошлого века, считался до недавнего времени одним из красивейших архитектурных ансамблей города. И это в Асанье (1), в которой весь центр города сплошь состоял из отделанных белым мрамором особняков. Лиссабцы (2), почти двести лет хозяйничавшие на полуострове, хотели создать из губернаторского дворца символ своей нерушимой власти над страной и одновременно символ цивилизации, которая, с точки зрения лиссабцев, была принесена сюда исключительно парусами кораблей островного королевства. Однако заказчики получили не совсем то, что хотели. Альфонсо Моска, нанятый среди прочих для строительства дворца, был одним из лучших скульпторов своего времени. А еще он был истинным джирапозсцем, любившим свою родину и свой народ. Поэтому созданные им статуи и барельефы изображали простых джирапозских женщин: пастушек, белошвеек, собирательниц винограда. Женщины все как одна стояли на коленях с поднятыми вверх руками, в просительной позе. Их лица, умело вырезанные скульптором, показывали, что они умоляли о пощаде. Двести семьдесят три мраморные женские фигуры, стоящие на коленях по всему дворцу, сразу превращали губернаторскую резиденцию в символ национальной борьбы против лиссабского господства. Асаньцы носили Альфонсо на руках, а лиссабские судьи скрипели зубами, не в силах доказать злой умысел скульптора. Моска же утверждал, что мраморные женщины молятся Верховному Существу (3), а лица их полны благоговения, как он сам его понимает.
Всё это Ольга прослушала в своё время на лекциях в Государственном Университете и теперь вспоминала каждый раз, глядя на дворец с балкона отеля Централь. Открывающийся ей вид сильно отличался от описанного в работах искусствоведов. Отличался так, как расколотый сервиз отличается от целого. На фронтальных колоннах следы от пуль. Многочисленные балкончики, фронтоны и эркеры сбиты, сколоты взрывами и гаубичной шрапнелью. Потемневшие стены щерятся пустыми провалами выбитых окон. В крыше северного крыла зияет дыра – туда упал снаряд главного калибра линкора «Доррадо», чудом не разорвавшийся. И всюду, по всему дворцу, были разбросаны обломки разбитых статуй гениального Моски. Мраморные джирапозски, просившие о пощаде, так и не вымолили её у жестоких убийц. Особенно ироничным Ольге казалось то, что люди, крушившие статуи, тоже были джирапозсцами. Более того, они являлись представителями законной власти. Впрочем, на этот счёт на полуострове существовало два мнения. И отстаивающие эти мнения люди убивали друг друга, проливая кровь и круша произведения искусства ради ответа на давно набивший оскомину извечный человеческий вопрос: «Кто тут главный?»
Ольга жила в Асанье уже месяц. Приплыла сюда вместе со Снорри Бьорсоном, угрюмым военным корреспондентом из Норге, с которым она познакомилась в Доррадо – столице раздираемой гражданской войной страны. Снорри был стар, неряшлив и зануден, любил называть себя лучшим военкором Норге, много пил и пах мокрой псиной, но он был единственным, кто согласился взять Ольгу к себе в качестве фотографа. Прочие герои пера и фотоаппарата охотно угощали даму папиросами и выпивкой, но на просьбы о работе отвечали вежливыми улыбками и покачиванием головой. Военные журналисты были людьми опытными и осторожными и не доверяли невесть откуда взявшимся новичкам. Ольга прекрасно это понимала и ненавидела себя за навязчивость, но другого выбора, кроме как просить о работе, у неё не было – власти пускали в зону боевых действий только аккредитованных журналистов, а получить аккредитацию могли лишь сотрудники крупных газет и журналов.
Снорри согласился сразу, как увидел Ольгины фотографии. Проворчал себе под нос что-то вроде «годится» и сказал собирать вещи. Через два дня по всё ещё работающей железнодорожной ветке они выехали из Доррадо в Порт-Хосе, чтобы оттуда уплыть на пароходе в Асанью. В это время бои шли по всей Джирапозе. Республиканское правительство едва отбросило мятежников от столицы, и стремление Бьорсона тащиться на другой конец острова было непонятно Ольге. На справедливо возникшие вопросы седовласый норжец хитро улыбнулся и ответил, что «посидел за картой и кое-что прикинул». И вот теперь, после всех своих прикидок, после прибытия в Асанью и размещения в лучшем отеле из оставшихся, Бьорсон только и делал, что сидел в баре и жрал выпивку в компании сползшихся со всей Асаньи сотрудников второсортных джирапозских газет и младших офицеров Республиканской Милиции. На все Ольгины призывы поехать наконец на линию фронта Бьорсон отвечал, что ещё не время и нужно как следует осмотреться. Осматривание (в основном, ассортимента выпивки в баре) проходило уже месяц. Ольге, чтобы не задушить проклятого норжца собственной бородой, приходилось чем-то себя занимать, и поэтому большую часть свободного времени девушка проводила на улицах и крышах разрушенного города с фотокамерой наперевес.
Где-то за дворцом залаяла собака, прогрохотал по улице старенький М-4, прозванный военными острословами «бойцовым индюком» за уродливые щитки, приваренные на механические ноги для защиты идущей за шагоходом пехоты. Двухместный шагоход был изготовлен в Праме не меньше десяти лет назад, но до сих пор был грозной боевой единицей, особенно в городской застройке, где шагающая машина легко заходила в тыл неповоротливым панцерам(4). Ольга видела фотографии с результатами работы бронебойных 70-мм пушек, установленных по бокам корпуса «бойцового индюка». Результаты впечатляли. Для работы против пехоты и легко бронированных машин, М-4 располагал спаренным крупнокалиберным пулеметом, которым в минуту опасности управлял второй пилот шагохода. Пулемет, кстати, неплохо работал и против авиации, что уже успели почувствовать на своей шкуре вояки противника. Сейчас пулемет, установленный над кабиной пилота, был мирно задран в зенит, а значит, никакой опасности в ближайшее время ничто не предвещало – система воздушной тревоги у защитников города была устроено хорошо. Секунду подумав, Ольга вскинула фотоаппарат и сделала несколько снимков шагохода на фоне израненного дворцового мрамора. На восьмом снимке мрамор начал желтеть, это означало, что пора менять балкон.
Вот уже три дня Ольга была одержима идеей сфотографировать закат над Асаньей. Закатное солнце делало израненный войной город ещё более больным, окрашивая мраморные стены и крыши домов в бледно-желтый цвет. Так желтеет кровь на гимнастёрках убитых солдат, которые, даже не стирая, передают молодняку из Республиканской Милиции. Желтый город под алым небом. Город, утративший белизну своих мраморных зданий, город, где каждый день льется кровь от бомбардировок и артиллерийских обстрелов противника. Город, утративший невинность. Художник, нарисовавший такое, имел все шансы стать знаменитым. Но Ольга не была художником, да и известности не желала. Сегодня у неё был только фотоаппарат и тяга к красоте. Оставалось поймать нужный ракурс.
Правильное место для съемки Ольга присмотрела ещё три дня назад. Балкон их с Бьорсоном номера идеально подходил для любования закатом, для этого он, собственно, и был создан проектировавшим отель архитектором. Быстрым шагом она прошла через весь пятый этаж отеля, пока не достигла дверей номера. Быстрым движением руки вставила ключ в скважину, повернула. Во всех трех комнатах номера было пусто. Снорри, скорее всего, сидел в баре, «собирал информацию». Ольга заняла давно подготовленную позицию и принялась наблюдать.
Западную часть Асаньи занимал порт и примкнувшие к нему бедные кварталы, населенные работниками этого самого порта. Небогатые домишки с крытыми чем попало крышами – классика припортового района. К северу от порта располагалась изящная набережная с белоснежными особняками, имеющими собственные причалы для выхода к морю. Обитателей северной набережной соединяла с центром Окружная улица, застроенная по обе стороны исключительно респектабельными особняками, церквями и дорогими общественными зданиями. Одно из таких зданий и интересовало Ольгу. Штаб Западного Флота Республики, или Адмиралтейство, как он назывался в прежние времена, был не менее прекрасен, чем губернаторский дворец, и тоже искалечен боями. Флотские офицеры и примкнувшие к ним матросы дрались так же отчаянно, как и их сухопутные собратья из губернаторских казарм. Командующему лояльными Республике войсками пришлось подтянуть артиллерию, сухопутную и корабельную. Теперь огромные пробоины в изящных колоннах, поломанные статуи и сколотые портики превращали Адмиралтейство в идеальную фактуру для съемки.
Ольга взяла фотокамеру наизготовку. Огромное солнце медленно клонилось к линии горизонта, становясь всё краснее. Ольга замерла, выжидая момент.
Скрипнула дверь номера. По тяжелым шагам за спиной Ольга поняла, что Бьорсон вернулся, но никак не отреагировала на его приход. Солнце было важнее. Уже три дня у нее не получалось поймать нужный момент, сегодня она это сделает.
Расколотый мрамор Адмиралтейства из желтого стал оранжевым. Нависшее над морем солнце обрело цвет хлещущей из артерии крови.
Шаги замерли прямо за спиной Ольги. Она слышала тяжелое дыхание Бьорсона, тот стоял молча, не произнося ни слова.
Вот и хорошо, помолчи ещё чуть-чуть, не отвлекай…
Ольга навела камеру так, что в объектив попало всё: кровавый сгусток солнца, море, ряд хибар, притулившихся к зданию порта, пожелтевший под лучами солнца мраморный скелет Адмиралтейства…
Щелчок. Потом ещё один и ещё. В фотокамере сегодня вдоволь плёнки.
Ольга снимала почти полчаса, успев дважды поменять плёнку в камере. Всё это время Бъорсон стоял за её спиной, ничем, кроме тяжелого дыхания, не обозначая своё присутствие.
– Зачем? – спросил он, когда Ольга закончила и обернулась к нему, – сочетание цветов действительно восхитительно, но «Карризо» (5) – это «Карризо», – он кивнул на Ольгину фотокамеру и ехидно улыбнулся, – планируешь раскрашивать сама?
– Сама. А что, есть другие варианты?
Бьорсон недоверчиво хмыкнул. В эту игру они играли уже давно. Снорри прекрасно понимал, что Цветана (так назвала себя Ольга при встрече) не та, за кого себя выдаёт, и пытался вытащить девушку на откровенный разговор. Ольга отмалчивалась, хамила или небрежно врала. Последнее, что нужно было ей в этой жизни, – это разговор по душам с престарелым алкоголиком.
– Тогда тебе проще поставить мольберт перед окном, девочка. Если ты сможешь вот так, – он кивнул в сторону горизонта, – разрисовать свои фотографии, тебе стоит задуматься о карьере художника.
Ничего раскрашивать Ольга, конечно же, не собиралась. Не зря она потратила почти месяц, вникая в ремесло фотографа. В Доррадо она модернизировала пленку и объектив купленного фотоаппарата так, чтобы он производил цветные снимки. Кажется, технология, которую она использовала, называлась «хромогенным фотоматериалом». Бьорсону знать это было не нужно. Очевидно, что обычный человек, даже профессиональный фотограф, не смог бы сотворить такое с не подходящим для этого аппаратом. Он тут же начал бы задавать неудобные вопросы, ведь он как журналист был мастак задавать неудобные вопросы. Ольге это было не нужно.
– Да, я раскрашу эти фотографии, Снорри. Нужно же как-то коротать вечера, пока ты «опрашиваешь информаторов» за рюмкой крепленого вина по всем пивным этого города, – проворчала она нарочито сварливо, – к концу работы я как раз состарюсь, а ты, может быть, соизволишь поехать-таки на линию фронта.
– Фронт, – провыл, закатив глаза Снорри, – почему приличных девочек так тянет к крови, грязи и пулям, скажи мне, душенька? Нет, правда! Тебе нужен материал или возможность поваляться в бурой жиже местных окопов? Сдается мне, что именно второе! Ты же видишь, я всё это время собирал информацию, чтобы…
– Ты пил всё это время, Снорри, – рявкнула, не выдержав, Ольга.
Бьорсон торжествующе улыбнулся.
– Я ждал кое-кого, Цветана, – его голос звучал как-то по-отцовски ласково, – ожидание за рюмочкой всегда лучше ожидания без таковой, но на первом месте у меня было именно ожидание, а не рюмка. Наконец человек, которого я ждал, соизволил мне ответить, так что перезаряжай свой «Карризо» и будь готова в течение часа. Материала для твоей кровожадной души, девушка, хватит с избытком!
Честно говоря, материала хватало и здесь, но Ольгу неудержимо тянуло на линию боевого соприкосновения. Никакой стоящей причины подвергать свою жизнь опасности у неё не было, а была только тянущая тоска, словно бы превратившаяся в отдельный, спрятавшийся где-то за поджелудочной железой орган. Этот орган тащил Ольгу, как тяговая лошадь тащит телегу. Тащил к пулям и минометным обстрелам, ежедневно собирающим свою кровавую плату, тянул к бурой крови на грязных зеленых мундирах и сером от постоянного кипячения перевязочном материале, тянул к оранжевой жидкой глине в глубине сырых окопов, где медленно гнили заживо молодые парни и девушки по обе стороны фронта. Ольга не имела никаких иллюзий по поводу того, куда она едет и что хочет увидеть. Более того, она уже видела всё это сквозь белые зёрна эфирных помех, когда Генеральный Штаб Государственной Армии Склавии дал наконец добро на тестирование эфирных дальновзглядов (6). Тогда джирапозская армия, ещё подконтрольная правительству Республики, давила анклав Боевой Организации Анархистов в Сантурсе (7). Сантурские каменоломни приносили десять процентов от общего дохода республиканского бюджета, поэтому правительство было заинтересовано в скорейшем разгроме анархистов и попросило помощи в подавлении мятежа у Склавии. Склавия отчаянно нуждалась в джирапозском хлебе, а склавийской армии требовались полевые испытания принятой на вооружение техники, поэтому Государь дал добро почти сразу. Войска посылать никто не собирался – только экспериментальные образцы, обслуживающие их военные советники и гражданские инженеры.
Ольга крепко, до боли в глазах, зажмурилась, отгоняя воспоминания. Но они не уходили, наоборот, становились чётче, обрастали подробностями. С тех пор прошло уже больше года, но каждый раз, когда девушка вспоминала о произошедшем, её бросало в пот снова и снова. При Сантурсе Ольга впервые увидела гибнущих на войне людей, и теперь её снова тянуло к этому страшному зрелищу. Она знала, что это самая настоящая одержимость, и боялась её, но ничего не могла с этим поделать.
– Девушка? – Бьорсон внимательно посмотрел на неё, – у тебя как, все в порядке?
– В порядке, – проворчала Ольга. – В обморок не упаду, господин журналист, не рассчитывай.
– Надеюсь, что так, – из голоса Снорри вдруг куда-то пропали все весёлые нотки. – Иди уже собирайся, девушка. Времени, как я сказал, у тебя час!
Но часа ей не дали. Уже через двадцать минут в двери номера забарабанили по-военному бесцеремонные кулаки. Ольга в этот момент стояла в растерянности над грудой одежды, попеременно хватаясь то за купленные на местном базаре кавалерийские форменные брюки, то за шляпу-клош. Послышался щелчок – это Снорри отпер двери номера. В коридоре зазвучали голоса пришельцев – резкие отрывистые команды. Несколько раз прозвучало слово «генерал». Генерал… То есть сначала их повезут в штаб и там, скорее всего, придется вести светскую беседу с местным командующим. Кто у них там сейчас командует? Романо? Да, точно, бригадный генерал Гаспар Романо. Вот только командует он окружающими город мятежниками. А кто у нас командует Асаньей? Вроде бы на многочисленных генеральских приказах, расклеенных повсюду в городе, Ольга видела фамилию Урути, но ничего больше про командующего гарнизоном она не знала. Рука неуверенно переползла от кавалерийских штанов к прямой юбке ниже колен. Ольга достаточно хорошо знала вкусы высших военных чинов, чтобы понимать: военную форму на женщине они одобрят, только если та член Государевой Фамилии и шеф полка. Исключения, конечно, бывали, но Ольга никогда не считала себя настолько везучей, чтоб надеяться на это. Юбка из легкой ткани, блуза, чулки телесного цвета, шляпа-клош, туфли-барморалле (8), осеннее пальто… Ольга представила, как будет выглядеть в этом в окопах, и чуть не взвыла. Выкуси, генерал! Из саквояжа с одеждой были извлечены штаны-галифе и коричневая кожаная куртка пилота-шагоходца. Она была широка Ольге в плечах, но в остальном слишком шикарна, чтобы оставить её на прилавке седоусого толстяка, где она и была найдена две недели тому назад. Наряд дополнили егерские ботинки, купленные Ольгой на том же базаре – с начала боевых действий армейскую форму стало купить заметно проще, чем хорошую цивильную одежду. За дверью раздраженно лаяли армейцы и глухо ругался Снорри. Часы показывали, что у неё есть еще двадцать минут от отведенного ей Снорри срока. Военные в коридоре номера так явно не считали. Ольга поняла, что закипает. Да пошли вы! Уже через минуту взорам двух офицеров предстала красивая женщина, дерзко смотревшаяся в кожаной куртке, кавалерийских штанах и армейских ботинках. Голова осталась по-хулигански не покрытой, обнажая русые короткие локоны, кое-как приведенные в надлежащий вид.
