Текст книги "Теплая кровь. Том 1: Вторжение (СИ)"
Автор книги: Артём Суханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Глава 6. Лавр
Уже три года прошло с тех пор, как Лавр ушёл с действующей службы на борту легкого крейсера «Гневливый», но для самого себя он до сих пор оставался старшим матросом. Это было неудивительно, если учесть, что большая часть участвовавших в экспедиции склавийцев состояла из бывших и действующих военных, поэтому над экспедицией неустанно витал дух старой доброй армейской дисциплины.
Десять минут хватило Лавру, чтобы обежать все шесть палаток, в которых проживал личный состав экспедиции. Перед заходом в седьмую, свою собственную, он заскочил в расположенную на «Выдре» оружейную.
– Здорово, Кремень, – поприветствовал его Савва Енчев, стоявший в карауле при оружейной, – курить есть у тебя?
Лавр отрицательно помотал головой. Он не пил и не курил, и Савва это знал, но каждый раз дразнил Лавра своими вопросами.
– Эх, а ведь, верно, я и запамятовал! – хмыкнул Савва, – курить – Бога гневить! – процитировал Енчев слова хладоморских проповедников, смешно понизив голос и поглаживая рукой воображаемую бороду, – а также мыться, бриться и ругаться! Бог от того печалится зело и плачет!
Енцев рассмеялся собственной шутке, Лавр вежливо улыбнулся, но промолчал.
В Хладоморье, где он родился, порядки были строже, чем где бы то ни было. Местные проповедники весьма своеобразно толковали учение о Верховном Существе. В общем-то, и слова такого «Верховное Существо» на севере всегда избегали, до сих пор употребляя давно забытое в остальной стране слово «Бог». Бог, в отличие от Верховного Существа, имел свои желания и устремления, указывая людям, как им жить через своих проповедников. Курение, алкоголь и азартные игры, например, были у местных под строгим запретом, ибо «Бог не велит». Выращенные в строгих правилах и привыкшие подчиняться старшим деревенские жители Хладоморья инстинктивно принимали строгий армейский устав, за что всегда были любимы склавийскими генералами, старавшимися при любой оказии набрать в свои подразделения побольше выходцев из этого сурового края. Любовь эта была взаимной, ибо для молодых хладоморов армия и флот были единственным шансом вырваться из холодной пасторали родных мест. Лишенные строгих ограничений многие хладоморы принимались вкушать греховные на родине радости с прытью, недостижимой для простых склавийцев. Таким был и Савва Енчев, уроженец Восточного Хладоморья, славившегося своими рыбными промыслами. За папиросы он взялся сразу, как оказался в армии. Смолил он раза в четыре чаще обычного курильщика, видя в табаке эдакое воплощение свободы и сопротивления ненавистным северным порядкам. При виде любого земляка Савва всегда старался совратить его плодами свободы и приучить к запретному в Хладоморье курению. В остальном он был хорошим парнем. К тому же еще и земляк. В общем, Лавр приятельствовал с ним с первых дней экспедиции, что не мешало Енчеву регулярно дразнить терпеливого Камнева.
– Ты зачем пришёл-то, благоверный? – спросил его Савва.
– За ружьём, – просто сказал Лавр, – Смолян распорядился.
– Ого, – Енчев сразу посерьезнел, – что случилось? Он что-нибудь ещё приказывал?
– Приказывал мне палатки обежать. Сейчас будет собрание проводить, судя по всему. Я в лесу нашёл мертвую скотину с обломком копья внутри. Сам знаешь, что такие находки означают.
– Возвращение ночных караулов они означают, – сказал с тоской Савва, – а я только начал высыпаться. Вот тебе, пожалуйста, мёртвая земля!
Енчев подошел к оружейной стойке и, найдя нужную фамилию, вытащил винтовку Лавра и две снаряженные обоймы.
– Десять патронов? – ахнул Лавр, – ты что, Савва, издеваешься?
– Смолян говорил, что надо больше? – строго спросил Енчев. – Нет? Ну и не тявкай мне тут. Когда убивать будут, тогда и приходи за остальными.
– Совсем ты душу погубил, Енчев, – вздохнул с притворным сожалением Лавр, – друзьям перед смертным боем патронов жалеешь! А все от курения твоего нечестивого, истинно говорю!
Последнюю фразу он тоже произнес смешным густым басом, подражая северным проповедникам. Оба друга засмеялись.
– Ладно, топай давай, – сказал, просмеявшись, Енчев, – у меня смена через час кончается, если не припрягут к ночному дежурству, может, зайду ещё.
Лавр кивнул и, повесив на плечо винтовку, двинулся к своей палатке.
– Дорогая, я дома! – привычно рявкнул Лавр, едва зайдя под брезентовый тент.
– Закрой рот, быдло! – также привычно отозвался сидевший спиной ко входу мужчина с узкими плечами и кудрявыми каштановыми волосами, – а не то велю выпороть тебя на конюшне.
– Прям плетьми, барин? – нарочито жалостливо спросил Лавр. В эту игру со своим соседом по палатке он играл не в первый раз.
– Конем, – мужчина встал и повернулся лицом к Лавру.
Позади мужчины стоял походный стол с огромным металлическим ящиком, напоминавшим корабельную радиостанцию. Не занятое ящиком пространство стола было завалено разнообразными деталями и инструментами. В палатке ощутимо пахло раскаленным свинцом и сжигаемым спиртом. Перед тем как встать мужчина аккуратно положил на стол импровизированный паяльник и затушил спиртовую горелку. – Конём тебя пороть буду. Конюшня же. Найду, значит, жеребца помассивнее, ну и…
– Жениться тебе надо, барин, – рассмеялся Лавр, – как преданный холоп твой говорю, всенепременнейше надо.
– А тебя манерам научить надо, холоп, – мужчина нарочито грозно нахмурился, – как смеешь ты входить без стука, чернь?! И где мой барский кофе?
– Кстати, правда, мог бы и кофе принести, – произнёс мужчина уже совсем другим тоном, – я просто подыхаю, как хочу спать, а эта чертова тарахтелка по-прежнему не желает работать!
– Вот коронуешься, твоё высочество, тогда и буду тебе кофий носить, – усмехнулся Лавр, – а пока обойдешься!
– Не приведи, Верховный! – собеседник Лавра сделал испуганное лицо, – а, вообще, если я-таки коронуюсь, кофе мне будут подносить исключительно юные дамы, желательно обнаженные. А тебя я наконец расстреляю как государственного преступника.
Мужчины рассмеялись. Лавр положил винтовку на свою раскладушку и огляделся в поисках канистры с водой. Страшно хотелось пить.
– А воды нет, – усмехнулся мужчина, – я её уже часа два как всю выпил!
– Ну и сука ты, Кост, – устало вздохнул Лавр. Тащиться обратно к кухне ему очень не хотелось.
– А вот это, между прочим, оскорбление члена Государевой Фамилии! – нахмурился Кост, он же Константин Ангел, племянник склавийского государя Александра, – и это уже каторга.
– Поговори мне ещё, твоё высочество, я тебе вообще вооруженный мятеж устрою, – Лавр похлопал по прикладу винтовки, – с членовредительством и, возможно, убийством. Правда, что ли воды нет?
– Правда, – Кост грустно вздохнул, – ты извини, Лавр, я ненарочно. Хотел ещё сходить, но забыл. Кстати, мятежник хренов, а откуда у тебя винтовка?
– Поблизости от лагеря могут быть чужаки, – коротко ответил Лавр. – И точно есть дикие звери. Одного я сам видел.
– Подробности! Немедленно подробности!
– А вот хрен тебе, – Лавр довольно улыбнулся, – без глотка воды ничерта тебе, твоё высочество, не скажу, хоть режь меня!
– У! Бунтовщик! – Константин погрозил Лавру пальцем, – князя правящего дома как денщика гоняешь! Доберусь до тебя ужо! – Константин взял канистру и, выйдя из палатки, направился в сторону лагерной кухни.
По правде говоря, денщиком здесь был Лавр. К Константину его пристроили ещё во флоте после «предотвращения компрометирующего инцидента», как выразился тогда командир «Гневливого», на котором они с Константином оба проходили военную службу в радиорубке корабля. Во время того инцидента двое матросов получили тяжёлые ранения, а не вмешайся Лавр, они бы и вовсе погибли. К счастью, микрофон радиостанции, подвернувшийся тогда под руку Лавру, был достаточно тяжелым, чтобы остановить разбушевавшегося князя.
Константин, как и все члены Государевой Фамилии, был Гением (1). При этом, в отличие от многих других князей, он свой талант активно развивал, вот только контролировать его побочные эффекты получалось не всегда. Своему предыдущему денщику Константин едва не перегрыз зубами сонную артерию. Именно Лавр и спас бедолагу «аккуратным, но сильным ударом металлического предмета в область затылка». По армейскому принципу «если у тебя получается, то ты и делай», командир корабля назначил Лавра на место выбывшего денщика. А по истечении срока службы уже сам Константин попросил Лавра остаться его слугой. Лавр не возражал. Константин был неплохим парнем. Когда не бросался на людей, конечно же.
– Держи, кровопийца, – вернувшийся с кухни Константин осторожно подал Лавру горячую кружку, из которой шёл пар, приятно пахнущий чабрецом. – О чём задумался?
– О том, принял ли ты таблетки, твоё высочество. А то ты вон даже про воду забыл.
– Как ни странно, принял, – Константин сразу посерьезнел, – я Безумия(2) не меньше твоего боюсь, сам же знаешь.
Официально никакого Безумия, конечно же, не существовало. Припадки агрессии, часто встречающиеся у отмеченных Гением людей, в каждом конкретном случае объяснялись по-разному. Переутомление, проблемы в личной жизни, нервные срывы, разновидность эпилептического припадка. Один неприметный чиновник из Синода заставил Лавра заучить весь огромный перечень отговорок на случай, если приступ Безумия застигнет Константина при свидетелях.
Лавр сделал глоток. Чай, который Кост принес вместо воды, был не только ароматным, но и сладким. Истосковавшийся по вкусовым приключениям язык уверенно сообщал о присутствии в кружке значительного количества сгущённого молока – сверхценного, между прочим, ресурса, за лишнюю ложку которого дежурные по кухне могли и убить. В кружке же Лавра было минимум три ложки.
– Как ты это добыл? – восхищенно уставился он на Коста.
– Как и подобает наследнику великого государства, разумеется, – важно ответил тот, по-княжески гордо вскидывая острый подбородок, – ну такому знаешь, стереотипному. Из бедняцких пересудов, – продолжил Кост уже другим тоном.
– Ты въехал на коне прямо в палатку полевой кухни, поверг острой саблей повара Полидора и, разогнав дежурных, швырялся банками сгущенки в бедных и убогих, воображая, что это золотые монеты? – задумчиво предположил Лавр.
Константин наградил это предположение долгим и громким смехом, постепенно переходящим в болезненный скулеж.
– У меня аж живот свело, – простонал молодой князь, – ты бы полегче, а?
– Просто расскажи, как было дело, – пожал плечами Лавр, – я, если ты забыл, родился в хладоморской деревне. Я знаю столько преданий про добрых князей, что могу до завтрашнего утра предположения делать. И судя по твоей реакции, до утра в этой палатке доживу только я один.
– Сдаюсь, сдаюсь! – лицо Коста исказилось гримасой ужаса. – Ты слишком древний, Лавр. Я имел в виду современные предания. Ну это вот которые про дядину любовницу, тётиного любовника, тупых ленивых министров, – Кост замолчал, испытывающе смотря на ничего не понимающего Лавра. – Да спёр я эту сгущенку, Верховный тебя заешь! В такие моменты я понимаю, почему министр Двора и Особый Департамент сошлись именно на твоей кандидатуре. Ты вон даже хулительных сплетен про Государеву семью не знаешь!
– У меня в семье за такие разговоры по губам били, – хмыкнул Лавр. – Север, сам понимаешь.
– Ну, если таким образом тебя научили любить Государя, то я только за, – ухмыльнулся князь. – Впрочем, даже воровство и скандалы из личной жизни правящего дома, в последнее время уступили место другим сказкам. Их-то ты слышал?
– Про Гениев?
– Да, про Гениев, – процедил Константин.
– Да уж слышал, – вздохнул Лавр.
Сказки о Гениях появились сравнительно недавно. Их любили рассказывать по ночам в темноте деревенских изб и духоте городских работных домов. Сказки о мертвых детских телах в канализациях рабочих кварталов. О мудрых изобретателях, от чьих белых рук пахнет кровью, забившейся под ухоженными ногтями. О богатых поместьях, чьи подвалы наполнены мясом крестьян, не заплативших вовремя оброк. О профессорах-насильниках, растворяющих в химических реагентах тела изувеченных ими студентов. О смертоносном оружии, работающем на человеческой крови. Ужасали даже не сами сказки. Жутко становилось от мысли, что любая сказка всегда была основана на правде. На простой, но поучительной истории. И этих историй в Склавии с каждым днём становилось всё больше и больше.
– Самое смешное, что Гении-то тут и ни при чём, – задумчиво произнёс Константин. – Жертв Безумия больше не стало, наоборот. Каждый прошедший кризалис Гений, поставлен на учёт в Синоде. За каждым надзирает какой-нибудь инспектор, проверяющий, пил ли ты в течение года таблетки и достаточно ли большая дубинка у твоей «няньки». Достаточно пары строк в отчёте такого вот инспектора, чтобы Гений отправился в уютный пансион с добрыми докторами до конца своей жизни. И всё равно чернь, чтобы им всем сдохнуть, воют про «кровавую науку» и «учёных-безумцев»! Знаешь, сколько приступов Безумия оканчивается хотя бы одной человеческой смертью? Да там цифра меньше одного процента!
– Я знаю, что официально никакого Безумия не существует, – спокойно сказал Лавр. – Официально никого не наказывают за эти приступы и за появившиеся во время их жертвы. Поэтому народ и бесится. Будешь тут беситься, когда власти врут тебе в лицо. Чего ты вообще, Кост, так разошёлся? Нам до Склавии, почитай, что месяц пути. А ты тут такие речи толкаешь, как будто за брезентом тебя толпа с вилами ждёт.
– Думаешь, тут вилы не найдутся, случись чего? – Кост вздохнул, – когда я выхожу из палатки один, даже здесь, в экспедиции на краю мира, на меня смотрят как на цепного пса без ошейника. Знал бы ты, как это бесит.
– Накручиваешь ты себя, твоё высочество, – вздохнул Лавр, – видишь то, чего в помине нет.
– Может, и так, – легко согласился Кост. – Может быть, и накручиваю. Ты мне, кстати, обещал рассказать, чего там у тебя случилось, когда за дровами ходил.
– Да ничего не случилось, – махнул рукой Лавр, – встретил местного зверюгу, – раненого. Ранили его явно недавно и явно люди. Я доложил Смоляну, он сказал, брать винтовку и дуть к тебе. Вот и вся история.
– Нихрена себе! – выругался князь, – ты прям видел этих людей?
– Копье видел. Прямо в зверюге. Наконечник отдал Смоляну.
– Ух и обрадовался, поди, Смолян, – хмыкнул князь, – подтвердилась его правота, не ошибся он.
– Не ошибся в чём?
Но ответить Константин не успел. Его прервал едва различимый в палатке звон корабельной рынды. Ужин наконец был готов. Лавр не смог скрыть довольную улыбку.
– Сейчас бы поесть и на боковую. Ох, и высплюсь я!
– Шиш тебе, – вздохнул Кост, – Смолян приказал мне настроить Устройство Вероятностей (3) к завтрашнему утру. Он там завтра на какую-то разведку собирается. Так что спать нам сегодня не придется.
– Нам? – ахнул Лавр, – я-то тут при чём? Ты вот сиди и делай. Ты у нас Гений. А я высплюсь.
– Я тебе горло перегрызу, – угрожающе прошипел Константин, – сам же понимаешь, Безумие – страшное дело. Как перемкнёт во время возни с аппаратурой, так и всё. Опять придётся денщика искать.
– Приступ, – фыркнул Лавр, – так и скажи, загрызешь друга из зависти, вот он и весь приступ.
– Так или иначе, – задумчиво произнёс князь, – а спать тебе сегодня не стоит. Мало ли чего.
Оба тут же расхохотались.
– Ладно, – произнёс, просмеявшись, Лавр, – пошли ужинать, твоё высочество!
1) Гений – название самого дара, а также наделенного им человека. Гении способны управлять силами, не подчиняющимися современным для этого мира законам физики. Чаще всего эта способность выражается в возможности создавать предметы с особыми свйствами, но бывают и Гении, способные применять свои силы лишь с помощью возможностей собственного тела.
2) Безумие – спутник и проклятие любого Гения. Выражается в эксентричном поведении, психической неуравновешенности, и/или, в непрогнозируемых припадках, при которых гений входит неконтролируемый транс. В таком трансе Гений обладает силой ис коростью, заметно превышающими способности обычного человека. трансы так же характеризуются повышенной агрессивностью и крвоожадностью. Контролировать себя в такие моменты Гений не в силах.
3) Устройство Вероятностей – изобретение Константина Ангела. автор полагает, что предназначение данного механизма понятно, исходя из его названия. если же нет, что ж, в дальнейших главах оно будет описано более подробно.
Глава 7. Ольга
До войны из города на запад шли три автомобильные дороги и железнодорожная колея. Сейчас блокирующие город военные Директории перегородили две из трех дорог оборонительной линией с окопами и дзотами, оставив для сообщения только шоссе, проходившее мимо старого замка Альдо, защищающего дорогу своими многочисленными пулеметными гнездами и малокалиберными орудиями. Дорогу здесь перекрывало такое же импровизированное КПП, как и на въезде к позициям республиканцев, только вместо одинокого броневика шлагбаум стерегли два гусеничных средних панцера из довоенных склавийских поставок.
Высокий майор в неестественно чистом мундире нагнулся к окну автомобиля. Увидев Урути, он кивнул и что-то сказал своим. Из-за панцеров стремительно вынырнул юркий военный автомобильчик-проводник. Кортеж Урути двинулся следом без всякого досмотра.
– Галантно, – процедила Урути, сплюнув, – приятно, когда твой город бомбят такие милые галантные мальчики, не правда ли, Снорри?
Бьорсон промолчал. Дорога была прямой, как стрела, и автомобиль быстро продвигался в глубь порядков мятежников. Несмотря на ночь, на позициях Директории было оживленно. Многочисленные грузовики, рыча моторами, возили во все стороны какие-то грузы, группы солдат, подчиняясь рычащим командам офицеров, двигались короткими перебежками от грузовиков к небогатым крестьянским постройкам, сейчас, видимо, переоборудованным под склады.
– Это всё выглядит, как подвоз боеприпасов из тыла к линии фронта, – проворчал норжец, – ты не думала, что Романо просто арестует тебя сейчас к чертовой матери и начнет ночное наступление?
– Это ничего не даст, – ответила генерал. – Хименес и без меня отобьёт любую атаку, а потом казнит заложников.
– Заложников, – задумчиво проговорил Бьорсон, – ну да, как же я забыл, с кем я сейчас разговариваю. Ты всегда была такой предусмотрительной, Лаура. И во сколько ты оценила свою голову?
– В тысячу чужих, – ответила безмятежно Урути. – В Асанье осталось ещё немало предателей, жаждущих обрести на своём плече крепкую руку Директории. Романо знает, что в случае моего ареста минимум тысяча человек вместо руки на плече ощутит петлю на шее.
«Заложники», «предусмотрительность», «петля на шее», – Ольга поняла, что дрожит. Дрожит не от страха, а от омерзения. Эта стареющая женщина на переднем сиденье автомобиля была настоящим чудовищем. Как вообще можно было ставить кого-то подобного во главе тысяч вооруженных мужчин? Она же ненормальная! Ненормальная…
Автомобиль въехал в контролируемый Директорией городок. Кажется, это был Сан-Валентино. В лицо Ольге тут же ударил запах разложения. На стоящих вдоль дороги фонарях качались подвешенные на веревках тёмные фигуры. Некоторые фонари, работающие несмотря на военное время, ясно показывали, что именно на них подвешено.
– Крестьяне, – усмехнулась Урути, – асаньские крестьяне не в восторге от мятежа, и наши славные мальчики наводят порядок, как умеют. Я слышала, что повешенных здесь меняют каждую неделю по понедельникам на рассвете.
Усилием воли Ольга проглотила гадкий горячий ком, что попытался выскочить из желудка. Звери! По обе стороны линии фронта в штабах сидят оскаленные звери, алчущие человеческой крови! Верховное Существо, дай разум склавийцам никогда не повторять такое у себя дома! Пожалуйста, дай разум!
Автомобиль въехал на центральную городскую площадь. Воздух здесь приятно пах цветами, огромные букеты которых висели здесь повсюду. Водитель остановился у трёхэтажного каменного дома, над которым возвышалась аккуратная башенка со старинными часами. Въезд к зданию преграждали ставшие уже привычными шлагбаумы и колючая проволока.
– Мальчики привыкли к удобствам, – хмыкнула Урути, покидая автомобиль, – штабная землянка не для них, им подавай дом алькальда.
В дом алькальда, или, говоря по-склавийски, ратушу, их не пустили. Через пять минут после их приезда по покрытым красным ковром ступеням быстро спустился мужчина в сером полковничьем мундире и кепи. За ним шли гурьбой еще около десятка человек, в основном в таких же мундирах, но Ольга увидела среди них и пару цивильных костюмов. По-видимому, в штатском были ушедшие с мятежниками чиновники гражданской администрации Асаньи.
– Урути, – кивнул генералу мужчина. На вид он был моложе Ольги. Подбородок и щёки безукоризненно выбриты, но на рукавах мундира прожекторы уличного освещения выхватывали подозрительные бурые пятна.
– Романо, – процедила генерал, – я думала, ты выше.
– Я младший ребёнок в семье, Урути, – дернул щекой мужчина. – Всё лучшее досталось моему брату. В том числе и рост.
– Возможно, – хмыкнула женщина, – твой брат вёл себя действительно достойно, хотя как командир ты будешь получше.
– Ты его убила? – у Гаспаро Романо, командующего войсками Директории в асаньской провинции, были очень красивые тёмно-карие глаза, и сейчас Ольга видела в них тихое бешенство.
– Технически его убила гравитация. И плотник, который хорошо сколотил эшафот, – Урути явно издевалась.
– Вот как… – Своим лицом и голосом младший Романо владел безукоризненно. – Мой брат был генералом и заслужил пулю, Урути.
– Твой брат был мятежником и ничего не заслужил, – отчеканила Лаура Урути, смотря прямо в лицо кареглазому генералу. – Та же судьба ждёт и тебя, мальчик.
Романо хмыкнул. Подошедшая к последней фразе свита разразилась яростным негодованием.
– Где твой мундир, генерал? – Урути продолжила испытывать терпение офицера, – ещё не пошили? Или ваши Директора допустили, чтобы мятежом в Асанье командовал полковник?
– Мой мундир пошел на бинты раненым, Урути, – бешенство в глазах Гаспара прошло. Теперь в них горел какой-то дьявольский огонек торжества, – сегодня у меня появилось много раненых. Очень много.
– Ясно, – проворчала генерал, – у мальчика произошло что-то, чем он неимоверно хочет поделиться с противником. Ты уже видишь себя победителем, мальчик. Ну что ж показывай, что тебя так обрадовало. Объяснять ты всё равно ничего не будешь.
– Не буду, – усмехнулся Романо, – вы готовы еще проехаться, сеньора Урути? Здесь недалеко.
Их машина двинулась за кортежем Романо в сторону городской больницы. Первые палатки с красными крестами появились ещё на въезде. Внутри, за больничным забором, из-за этих палаток уже яблоку было негде упасть. И отовсюду, из каждой палатки, слышались стоны и крики раненых.
– Что у них произошло? – прошептала Ольга в ухо Бьорсону, – и почему этот Романо хочет, чтобы республиканцы увидели его раненых?
Бьорсон не успел ответить. Машина остановилась у самого здания больницы. Водитель заглушил двигатель, и стали слышны голоса из палаток, расположенных совсем рядом.
– Хлеба бы, – бормотал сидящий возле палатки парень с забинтованным лицом, – хлеба бы покушать. Или другой еды! Принесите, а, жрать хочу, сил нет!
Он говорил это проходящим мимо врачам и санитарам, но те только разводили руками, не понимая, чего хочет от них забинтованный.
Ольга похолодела. Парень говорил на склавийском. На её родном языке. В одетых на него лохмотьях Ольга с ужасом узнала форму Государственного Военно-Морского флота.
– Потому что это не его раненые, – сказал Бьорсон то, что Ольга и так уже поняла. – Это склавийцы. И черт меня подери, если я понимаю, откуда они тут взялись!
– Их обнаружили лейрийцы(1), – Романо замолчал, дожидаясь, пока Ольга сделает снимок, и продолжил. – Весь берег вокруг Коста-Браво просто завален обломками кораблей. Выживших около трех тысяч. Тяжелых генерал Морильо размещает в больницах Лейрии, тех, кто переживет дорогу, везут нам. Сейчас у нас размещено около трёх тысяч, и раненые прибывают.
Около трех тысяч… Ольга лихорадочно прикидывала в уме численность экипажа военных кораблей государства. Три тысячи – это экипаж линкора или авиаматки, без учёта летчиков. Эскадронные миноносцы имеют в составе не больше трёх сотен человек, а всякие корвет-фрегаты и того меньше. И три тысячи это только выживших. Сколько тогда всего моряков? Тысяч десять? Ну да, если в воды Джирапозы вошел один из государственных военных флотов, то такая численность вполне могла быть, но ведь это значит, что государь Александр решился на прямое вмешательство в джирапозскую войну. Может такое быть? Теоретически. А могут все отправленные на войну боевые корабли потерпеть крушение у берегов джирапозской Лейрии? Даже теоретически такого Ольга представить не могла.
Импровизированная пресс-конференция происходила в кабинете главного врача больницы. За дверью слышались периодические крики оперируемых, отрывистые команды врачей и топот неизвестно чьих шагов. Романо говорил кратко и по существу, прерываясь только, когда Бьорсон просил Ольгу сделать снимок. Ольга пятнадцать раз сфотографировала Романо и десять раз палатки во дворе больницы. На просьбу Бьорсона разрешить им интервью с больными главный врач с сожалением ответил, что до утра они такой возможности предоставить не могут. Израненным матросам нужен ночной отдых. Романо гостеприимно предложил остаться всем присутствующим до утра. Урути нервно дернула щекой и приказала подготовить машину к отъезду немедленно. На это Бьорсон заявил, что намерен остаться на некоторое время в расположении солдат Директории, если уважаемый генерал, конечно же, не против. Подумав несколько секунд, военачальник согласился. И тут же Бьорсон попросил у него еще и интервью. Разумеется, короткое, ведь он, Бьорсон, понимает, что у генерала нет для этого времени. Романо на это заметил, что у сеньоры Урути времени ещё меньше, но если она готова проводить его в расположение войск Директории, то он, Гаспар Романо, с удовольствием потратит несколько минут на интервью. Натужный обмен любезностями закончился коротким, но емким ругательством генерала Урути, после которого она покинула кабинет, до хруста вбивая каблуки простых солдатских сапог в жалобно скрипящий деревянный пол учреждения. Едва под окнами утих рёв республиканского автомобиля, как Снорри вытянул блокнот из нагрудного кармана и принялся задавать вопросы генералу Романо. Ольга начинала понимать, что как журналист Бьорсон и впрямь неплох.
– И всё-таки, генерал, – наседал Снорри, – опознали ли военные Директории хоть какой-то корабль? Три тысячи человек – это много, неужели у берегов Джирапозы разбился целый склавийский флот?
– Пока рано говорить об этом, – ответил Романо, – одно могу сказать наверняка, несмотря на поддержку, оказываемую склавийским государем так называемому «Правительству Республики Джирапоза», руководство Джирапозской Директории не считает Склавийское Государство своим врагом и не ведет против него никаких боевых действий. Джирапозская Директория не берет на себя ответственность за события, произошедшие со склавийским флотом в территориальных водах Джирапозы. Более того, я как командующий войсками Директории в провинциях Лейрия и Асанья утверждаю, что территориальные воды в этих провинциях на данный момент мы не контролируем по причине захвата так называемым «Правительством Республики Джирапоза», размещенного в Асанье джирапозского военного флота.
– Пояснил ли сложившуюся ситуацию кто-то из выживших склавийских моряков?
– К сожалению, нет. Старший из выживших склавийских офицеров – капитан второго ранга Димитар Господинов. – Романо старательно произнёс это непривычное для него склавийское имя. – К сожалению, отказывается рассказать нам о произошедшей трагедии, настаивая на встрече со склавийским консулом в Доррадо.
– Но вы отказываете ему в этой встрече, потому что что? – где-то в глубине души Ольга удивленно присвистнула, глядя на преобразившегося Снорри. Грузный, неопрятный норжец превратился если не в ястреба, то в воспеваемого на Норге гуся, яростно щиплющего противника неудобными вопросами.
– Потому что сначала я покажу живого склавийского офицера журналистам нейтральной страны, а потом пусть едет, куда ему вздумается, – рубанул Романо. Нет, положительно, два этих мужчины стоили друг друга.
– Даже не попытаетесь рассказать о тяжелом ранении капитана, мешающем ему передвигаться? – подленько улыбнулся Бьорсон.
– Не хочу оскорблять ваш интеллект, сеньор журналист, – вернул улыбку Романо.
Подобный диалог длился ещё полчаса, затем Снорри попросился в туалет, куда и отбыл в сопровождении генеральского ординарца. Ольга поморщилась, опять же про себя. Нет, всё-таки первое впечатление о Бьорсоне было верным. Менее подходящего момента для справления своих нужд было трудно представить.
– Я хотел бы поспать некоторое время, если сеньоры не возражают, – объявил Романо, когда Бьорсон вернулся. Разговор предлагаю продолжить сегодня в семь вечера в «Баране и пастушке». Для провинциального городка этот ресторан просто отличный. Обещаю вам, сеньор Бьорсон, присутствие на ужине капитана Господинова.
– Благодарю вас, генерал, – норжец сделал шеей движение, которое, видимо, должно было сойти за поклон. – Можем ли мы съездить днём на побережье к разбитым кораблям?
– Нет, – отчеканил Романо, – не можете.
Бьорсон ехидно усмехнулся, но Романо предпочёл этого не заметить. Ординарец подал генералу форменный кепи, и командующий асаньской армией Директории покинул комнату.
1)Лейрия – провинция Джирапозы к северу от Асаньи. Находиться под контролем Директории.
