Текст книги "Операция "Ловец Теней" (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 16

То, что я принял правильное решение, мы поняли очень быстро.

Не успел я отдать приказ, как мы услышали грохот стрельбы у нас за плечами.

Я обернулся.

Позади, метрах в трехстах, шел стрелковый бой. Там то и дело сверкали дульные вспышки. Летели снизу, со склона к берегу, ярко-алые шары трассеров. Это Солодов, взявший пулемет Васи, палил из него по невидимым врагам.

Трассеры, словно маленькие звезды, мчались под углом вниз. Некоторые навсегда гасли, ложась в землю. Другие рикошетили. Огненными искрами они отскакивали от берега, но потом все равно гасли где-то над Пянджем.

– Боем их скрутило, – пробурчал Уткин тихо, – Вакулина от нас отрезали!

Я снова глянул вперед. Туда, где не было видно почти никого, кроме раненого врага, так явно лежащего на пограничной тропе. Его черный силуэт шевелился. Издали, да еще и в темноте, это несомненно человеческое движение напоминало копание клубка змей, что никак не могли разъединиться.

Понимание пришло быстро.

Все группы «Призраков» держали друг с другом устойчивую, а еще постоянную радиосвязь. И потому могли гораздо более четко координировать свои действия.

Остатки «Головной», как я назвал ее про себя, группы, решились на эту странную ловушку с раненым, только потому что знали – их прикроют с тыла. Знали – их подельники займут Вакулина и его отряд боем, давая головной группе шанс на такую рискованную уловку и отрыв.

Быстро стало ясно, почему заслон Соколова тоже не подоспел вовремя. Вполне вероятно, что и он был скован боем где-то на границе.

Призраки действовали хитро. Их малочисленный отряд, словно набор острейших хирургических скальпелей, бил в нужные места Шамабада. Попадал в нервы, сковывал нам «мышцы».

Таким образом «Призраки», быстро осознав крах своего нападения, пытались выпутаться из всей этой истории. Пытаясь отойти. Отойти, не оставив живых, кто мог бы рассказать о них нашим спейслужбам.

М-да… Не каждый день встречаешься с таким хитрым врагом. Ну ничего. Мы тоже не пальцем деланные.

– Давайте, – сказал я без сомнений, – задержать врага.

– Это… Это похоже на ловушку, – сказал Малюга. На грязном его лице читались растерянность и сомнения.

– И точно. Ловушка, – проговорил Уткин, неотрывно следя за «раненым». – Саша, ты уверен?

С этими словами Уткин глянул на меня.

У Васи, несмотря на его внушительную крупнату тела, лицо всегда оставалось по-детски кругловатым. А взгляд – наивным.

Но теперь, с повязкой на голове, Вася Уткин выглядел настоящим матерым солдатом.

Я понимал, что это недалеко ушло от правды. Уткин и правда был хорошим бойцом.

– Уверен, – сказал я.

– Ну тогда я тоже уверен, – кивнул Вася.

– Примкнуть штыки, – скомандовал я. – Быть готовым к рукопашной.

И мы примкнули. А потом, в полной темноте, короткими перебежками помчались вперед, к лежащему на земле Призраку.

Тем временем стрелковый бой позади не угасал. Пограничники крепко сцепились с Призраками. Я предполагал, что сражение приобрело позиционный характер, почти такой же, как был поначалу у Сатрого Дома.

– Лежать! Руки! Руки вверх! – стал орать Малюга, наставляя пустой автомат на раненого Призрака.

Призрак, тем не менее, оказался невелик. Одетый в импортный камуфляж и капюшон, он скрыл лицо, замотав его куфией. Низкорослый, худоватый боец походил своей комплекцией на подростка. Не знай я его боевых навыков, которые продемонстрировал нам каждый Призрак сегодня, не стал бы опасаться такого субтильного парня.

Но я прекрасно понимал – даже с ним нужно считаться.

– Руки, чтоб я видел! – кричал Уткин, шедший по левое плечо от меня.

– Я кровь! – на ломаном русском орал раненый, – я не стоять!

– Руки!

Внезапно раненый выхватил пистолет. Направил его на Малюгу, но я ожидал такой исход.

Потому тут же врезал ему прикладом. Раненый не стал стрелять, защитившись руками от удара.

А потом понеслось так понеслось.

Пока я бил, успел заметить, как здоровенный, крупный Призрак с таким же закрытым лицом кинулся на Уткина. В руках врага блеснул боевой нож.

Уткин не растерялся, попытался ткнуть в Призрака автоматом со штык-ножом. Огромный Призрак схватился за ствол и просто сбил Уткина с ног массой тела.

Учитывая комплекцию Васи, это внушало.

Тем временем из темноты на меня бросился еще один враг. Он ждал где-то под скалой, за камнем. Одетый как все остальные – в камуфляж, подогнанный по фигуре, и капюшон, этот так же орудовал ножом.

Он был высоким, выше меня ростом, а еще поджарым, жилистым, но широкоплечим.

Сходу Призрак попытался схватить меня за оружие. Задрать ствол кверху и ударить ножом в низко опущенной руке.

Я успел схватить его за вооруженную руку. Почувствовал, какой силой она налита. А еще понял – долго я его так не продержу.

Отведя шею назад так, что хрустнуло, я изо всех сил врезал Призраку головой в лицо. К моему удивлению, он это предвидел. Опустил голову так, чтобы удар пришелся в лоб, а не в нос.

Щелкнуло так, что у меня перед глазами все поплыло.

Призрак тем временем успел отобрать и отбросить мой автомат.

Время, казалось, замедлило свой бег. Эти мгновения в темноте показались мне вечностью.

Вот мы с «Призраком» стоим друг против друга. Вот в его руках темнеет в темноте нож.

Там, где-то за спиной, яростно борются на земле Уткин и Призрак-гигант. А где-то справа – раненый Призрак бросает в Малюгу песком, норовя попасть в глаза.

А потом время снова возобновило свой бег. И понеслось.

Схватка была яростной и быстрой. Мы с Призраком то и дело топтались на месте. Наносили друг другу удары, уклонялись, а потом и вовсе принялись бороться за нож.

Остальная реальность вокруг превратилась в какие-то картинки, которые то и дело попадали на глаза.

Вот Вася Уткин сверху Гиганта, сидит на нем верхом и изо всех сил дубасит по лицу. Враг прикрывается от его ударов локтями и предплечьями.

Вот Малюга душит Раненого автоматом. Они топчутся на месте, а потом Раненый изо всех сил бьет Малюгу затылком в лицо. Враги расцепляются.

Вот мы с Призраком, неведомо когда упали и изо всех сил боремся за нож, у самого края берега.

Бой быстрый, яростный, грязный. В полной темноте слышны глухие удары по телу. Яростные, звонкие щелчки кости о кость, когда кто-то бьет кому-то по лицу. Лязг оружия, звон клинков. Рык, стоны, злобные крики. Вопли отчаянного сопротивления.

Все это наполнило тишину Границы. Все это перемешалось с мерным гулом Пянджа, звуча инородно для этих мест.

Призрак был силен. А еще умел и техничен. Мы то и дело пересиливали нож, то и дело перехватывали его, отбирая друг у друга и стремясь ударить в наиболее уязвимые точки: подмышку, живот, шею, пах. И каждый всегда мог предугадать действие другого. Каждый мог быстро найти решение и защититься от смертоносного клинка.

Мы катались по берегу, то я оказывался в выигрышной позиции сверху, то он.

В технике мы несомненно были равны. Но в самом начале схватки я понял одну вещь – мое тело, молодое тело девятнадцатилетнего парня, уступает Призраку в силе.

Мое тело гибче, быстрее. Мышцы, приспособленные на взрывное усилие, помогали мне выжить в этом бою не раз и не два. Но в спокойной, выносливой силе, в способности долго прилагать усилие, я ему уступал.

И когда мы оказались у обрыва, я это почувствовал особенно хорошо.

Мы боролись прямо у края берега. Лежали вдоль него, и под нами в каких-то полутора метрах шумел Пяндж. Я буквально мог слышать, как каждое наше движение, каждое усилие заставляет куски подмытой глины откалываться от берега и с всплеском падать в воду.

Призрак был сверху. Нож его застыл надо мной. Острие смотрело в сердце. А он налегал.

Я стиснул зубы. Осознавая, что еще миг, другой, и клинок вонзится в мое тело. Руки горели огнем. Мозг быстро, холодно соображал, как повернуть исход в мою сторону.

Призрак завыл, навалившись на рукоять изо всех сил. Его злые темные глаза уставились прямо на меня. Расширились, округлились. Казалось, вот сейчас он вытаращит их так сильно, что они полезут из глазниц.

«Чего таращишься, падла?» – промелькнуло у меня в голове.

А потом пришло и решение.

Я просто взял и плюнул ему в рожу. Прямо в глаза.

Призрак с отвращением зарычал, зажмурился, а я отклонил его нож. Клинок со звоном ударился о камни. Я схватил Призрака за ворот свободной рукой. А потом снова дал ему в морду лбом, на этот раз попал так, что хрустнуло. Призрак не издал ни звука, лицо его тут же расслабилось, и я почувствовал, как Призрак заваливается набок, к Пянджу.

Я отправил его в нокаут. Выгнал сознание из головы своим ударом. Но его тело, напряженное, заклинившее в конвульсиях, все еще сопротивлялось обмороку. Пальцы все еще держались за мою одежду. Да еще и тащат меня за собой.

Я принялся до боли в пальцах хвататься за береговые камни, одновременно стараясь отпихнуть Призрака от себя свободной рукой и ногами.

– Граната! Граната! – заорал вдруг Малюга где-то на берегу.

На эти его слова реагировать мне было некогда.

Я все еще старался отделаться от Призрака, когда берег под нами обвалился.

Это случилось так быстро, что холодная вода, в которую я попал, будто бы ошпарила разгоряченное в драке тело.

Вздохнуть я не успел. В рот и нос тут же хлынула вода. У нее был землистый привкус.

Легкие сдавило от недостатка воздуха.

Перед глазами все потемнело, верх, казалось, перемешался с низом. К бесконечному гулу Пянджа, что был теперь не внизу, как раньше, а вокруг, примешался скрежет речных камней, влекомых по дну волей реки.

Эта воля сейчас увлекала за собой и меня. Первые несколько мгновений она крутила меня, словно марионетку. Но потом кое-что произошло.

Сквозь толщу воды я услышал хлопок. Гулкий, приглушенный, звучавший где-то сверху.

«Сверху» – промелькнуло у меня в голове.

Не разжимая зажмуренных глаз, я быстро сориентировался, на ощупь попытался взмахнуть руками, по звуку определив, где же верх.

Но дно я нашел быстрее. И последнее, что я успел почувствовать – сильный удар по голове, выбивший из меня все сознание.

* * *

– Саша? – спросила Наташа, положив голову мне на грудь. – Проснись, Саша.

Теплое солнце грело мне лицо. Его ласковые лучи нежно касались кожи, словно женские прикосновения.

«Теплое. Утреннее, – подумал я, – на Кубани у нас хорошо. Жара набирает обороты только к обеду, а сейчас – милое дело».

А потом разлепил глаза.

– Ты заснул? – спросила Наташа, – притомился?

– Нет, – улыбнулся я.

Наташа пошевелилась. Она подняла голову. Потом приподнялась на локте. Заглянула мне в глаза. Ее красивые русые волосы на солнце казались золотыми. Такими же золотыми, как пшеничное поле, что раскинулось впереди.

«Какая же она красивая, – подумал я, заглядывая в ее глубокие, голубые глаза, – самая красивая».

Над головой стояло ровное голубое небо. Лесополоса, защищающая поле от суровых южных ветров, раскинулась над нами. А дальше – поле. Большое, бескрайнее поле пшеницы.

«Конец июня, – промелькнуло в голове. – зреет».

– Можно я тебя кое-о чем спрошу, Саша? – проговорила Наташа бархатным, спокойным голосом.

– Можно, – с улыбкой ответил я.

Внезапно лицо девушки ожесточилось. Стало суровым. Взгляд сделался волчьим.

Небо, казалось, тут же затянуло тучами. А может быть, они там уже были?

Поднялся ветер, океан пшеницы ожил, поддаваясь его порывам.

– Почему ты ушел? – спросила девушка хрипловато.

– Наташа? – нахмурился я.

– Почему ты оставил меня одну?

Внезапно ее молодое, юное лицо изменилось. Возраст проступил на нем. Она превратилась в ту самую Наташу. В мою жену. Ровно в такую, какой я ее помнил в конце жизни.

– Почему ты ушел туда, в прошлое? Почему оставил меня одну?

Я ей не ответил.

– Потому что был должен? – спросила она.

Я молчал и тут.

Наташа тяжело вздохнула. А потом потянулась к моему лбу. Прикоснулась. Прикосновение это было холодным и влажным. А еще жгло так, будто трогали свежую рану.

– Я никогда не уходил, – ответил я наконец. – И ты это знаешь.

Наташа улыбнулась.

– Знаю. Но не чувствую.

Я стиснул зубы. Почувствовал, как на лице играют желваки.

Наташа вдруг тихо, по-доброму рассмеялась.

– Проснись, – сказала она теплым, добрым голосом.

А потом снова коснулась моего лба.

* * *

Я распахнул глаза. Вздрогнул и подорвался. Сел.

Стеганый курпай, которым я оказался укрыт, сполз, обнажив меня по пояс.

А потом увидел их – глаза, большие, темные, карие.

Девушка, сидевшая рядом, не вздрогнула от моего быстрого движения. Не отпрянула. Она только немного отстранила руку с влажным полотенцем. С любопытством уставилась на меня.

– Не бойся, – на очень чистом русском проговорила девушка.

Голос ее тут же отразился в голове болью. Казалось, ощущения мало-помалу возвращались, и к сожалению, первым из них стала головная боль. А потом и боль во всем теле. Казалось, на мне не было живого места. Одни только ушибы.

Но я не скривился. Только немного поморщился, одновременно осматриваясь.

Глинобитные, побеленные стены. Кое-где побелка осыпалась, но стены все равно казались уютными и аккуратными. В деревянном потолке единственное распахнутое настежь окно. Из него льется спокойный солнечный свет. У дальней стены – занавешенный выход. У противоположной от меня стены – ниша с кувшинами для воды.

Утрамбованные земляные полы застелены старыми, но чистыми, а еще очень пестрыми паласами. Тут и там разбросаны подушки.

У одной из стен – старый сундук. Над ним еще более старое ружье, висящее на гвоздике. Посреди комнаты низкий столик для еды. В углу – полка с кораном.

Пахло печным дымом и какими-то специями. К этим запахам примешивался еще один – кисловатый дух овечьих шкур.

На улице послышались мужские голоса. Где-то кричал ишак.

И хотя жилище было довольно бедным, все же здесь старались сохранять уют.

– Ты в безопасности, – проговорила девушка, – не бойся. Все хорошо.

Оказалось, меня положили у стены, на жесткий, но чистый ковер из верблюжьей шерсти. Еще один подложили под голову. Укрыли лоскутным одеялом.

Девушка медленно отложила полотенце и взяла чарку с водой, что стояла у моей постели.

– Прошу, попей.

Я уставился на девушку.

Молодая, шестнадцати или семнадцати лет, она обладала необычной, очень живой красотой.

У нее были большие темные глаза, густые брови и смуглая кожа. Черные волосы девушка заплела в одну плотную косу.

Она оделась скромно, но ярко: длинное платье и шаровары из дешевой, но цветной фабричной ткани. На голове девушка носила легкий платок, сдвинутый назад.

– Извини, – я тронул лоб. Почувствовал шершавую и большую ссадину под пальцами. – Я напугал тебя.

– Вовсе нет, – девушка улыбнулась и вежливо отрицательно покачала головой. – Все хорошо. Вот.

Она снова предложила мне чарку. Я принял. Аккуратно отпил несколько глотков.

– Где я? – спросил я тихо, возвращая девушке чарку.

– Кишлак Кундак, не очень далеко от реки, – улыбнулась девушка.

Я поморщился от боли, снова тронул лоб.

– Ты сильно ударился головой, – сказала она озабоченно, – тебе нужен отдых и покой.

Девушка вдруг встрепенулась и тут же засмущалась. Спрятала от меня свои темные, миндалевидные глаза.

– Если я тебе мешаю отдыхать, я уйду…

– Нет, – улыбнулся я. – Спасибо. Ты хорошо говоришь по-русски.

В глазах ее вспыхнула легкая заинтересованность. Смуглые щечки зарумянились.

– Мой папа до революции был рабочим. Помогал строить ГЭС на реке Кабул. Я тогда жила в городе и ходила в советскую школу.

В голосе девушки чувствовалась какая-то гордость. Но потом она вдруг погрустнела.

– Но потом все пошло плохо, и нам пришлось уехать сюда, в Кундак. Сейчас отец с братом пастухи. Пасут овец.

– А мать? – спросил я.

Девушка погрустнела еще сильнее. И даже отвернулась.

– Извини, – сказал я. – Этот вопрос был лишним.

– Ничего, – пискнула она.

Я попытался пошевелиться. Потом встать, но голову прострелило так, что стало тошнить. Тогда я благоразумно решил повременить с подъемом.

– Ты все еще слаб. Тебе нужно восстанавливать силы, – заботливо сказала девушка.

Я вздохнул. Глянул на нее.

– Меня звать Саша. А тебя?

Девушка от удивления округлила глаза и снова зарумянилась. Мне казалось, что она вот-вот спрячет от меня лицо. Не выдержит взгляда.

– М-меня… – заикнулась она. – Меня зовут Мариам.

– Мариам, – я посерьезнел. – Ты понимаешь, кто я?

Лицо девушки стало мрачным.

– Шурави? Солдат?

Впрочем, Мариам тут же оживилась и торопливо заговорила:

– Не переживай. Ты в безопасности. Наши старейшины любят Шурави. Шурави помогли нам справиться с бандой Ахмада. Сделали так, что стало безопасно. Потому и тебе тут ничего не угрожает.

Я задумался на миг, а потом сказал:

– Расскажи, как я сюда попал? Далеко ли мы от Пянджа? Кто и где меня нашел? А еще недурно было бы узнать, где мои вещи и оружие.

– Далеко? Не так уж. Несколько километров от реки, – девушка махнула рукой вправо. – А нашли тебя мой отец с братом. У нас ночью волки овец разогнали. Одну задрали. Еще две пропали. Вот, они ходили искать, а нашли вас.

Я нахмурился.

– Кого «Вас»?

Девушка посмотрела на меня с такой наивностью, какой, казалось, мне никогда и видеть-то не доводилось.

– Ну как это кого? Тебя и твоего друга.

Глава 17

Друга, значит?

Новость о некоем таинственном друге стала для меня определенной неожиданностью. Но виду я не подал. Не показал Мариам своего удивления. Вместо этого только спросил:

– Друга? Скажи, а где он?

Девушка разулыбалась.

– Нам пришлось положить его в женской части дома. Сам видишь, жилище у нас небольшое, небогатое. И втроем бывает тесновато. А раненному, ему много места надо.

– Он приходил в себя? Что-нибудь говорил?

Мариам отрицательно покачала головой.

– Нет. Ты очнулся первым.

Я вздохнул.

– Где моя одежда? Я хочу посмотреть на моего друга.

Я догадывался, о каком «друге» идет речь. В реку мы могли упасть только с «Призраком», с которым боролись. Вероятно, его прибило к берегу примерно там же, где и меня. И обоих нас нашли и вытащили местные.

«М-да… – подумал я. – Ситуация непростая. После рукопашной…»

Я осекся в собственных мыслях. После рукопашной…

Получилось так, что я откололся от наряда. В пылу драки оставил Васю Уткина и Малюгу один на один с бойцами Призраков. Зараза… Как у них там вышло? Сдюжили ли?

Призраки были сильными противниками. Так просто, с наскока их не взять. И все это понимали.

Пусть парни и Малюга, и Уткин, всего лишь срочники, но они парни не промах. Граница за их не очень долгую службу научила их многому. И просто так они не сдадутся.

Вот только от этого командирского беспокойства за своих бойцов избавиться я уже, наверное, не смогу. Слишком глубоко въелось. Да и следует ли избавляться? Трезво мыслить это мне никогда не мешало. Зато подсказывало, что даже здесь, в горниле войны, я все еще остаюсь человеком. Это всегда было отдушиной.

«Сдюжат, – подумал я. – Должны сдюжить».

– Одежда? – Мариам заулыбалась и с какой-то заботливой гордостью проговорила: – Про одежду ты не бойся. Я ее выстирала. На улице сушится. Если хочешь, могу дать тебе отцовские вещи. Но…

Она слегка подалась ко мне и очень обеспокоенно заглянула в глаза.

– … Но ты думаешь, что ты уже сможешь встать? Сможешь ходить? У тебя голова, наверное, еще болит. Может, пока полежишь?

– Мариам, – я очень по-доброму улыбнулся. – Спасибо тебе за беспокойство и заботу. Но, пожалуйста, принеси мне во что одеться. Я буду тебе за это благодарен.

Девушка вдруг снова зарумянилась и не выдержала. Спрятала от меня глаза.

– К-конечно. Подожди.

Она аккуратно встала.

Судя по фигуре и росту, Мариам выросла не в нищете. Видимо, в детстве питалась она достаточно хорошо, чтобы вымахать такой рослой и красивой девушкой. Образ ее серьезно контрастировал с местными женщинами, которых мне приходилось видеть.

В большинстве своем они были низкорослыми и худощавыми. Выросшими в основном на растительной пище. О Мариам такого сказать было нельзя. Все же девушка походила на городскую. Походила и аккуратной внешностью, и ростом, и сложением.

Тогда я подумал, что у Афганистана был шанс.

СССР пришел сюда и принес с собой школы, заводы, дороги, гидроэлектростанции. Принес с собой другие, более гуманистические нравы, так сильно контрастировавшие с закостенелостью некоторых местных народов.

Если бы дело пошло в том же направлении, вероятно, подобных Мариам девушек здесь было бы гораздо больше. Но и сама Мариам не сидела бы здесь, в этом пастушьем кишлаке. Возможно, стала бы она учителем, врачом, а может быть, и инженером.

Да только подобный расклад не устраивал наших англосаксонских «соседей по планете». И мы получили то, что получили. Получили вот таких, как Мариам, людей без будущего.

Прежде чем подойти к сундуку, она вдруг обернулась. Лицо ее стало озабоченным.

– Если ты переживаешь, что с твоим другом что-то не так, то не переживай. Он хоть и ранен, ушибся, как ты, но жив. Ему ничего не угрожает.

– Я тебе верю, Мариам, – кивнул я. – Просто хочу посмотреть на него.

Девушка торопливо покивала и больше ничего не сказала. Вместо этого она направилась к сундуку. Открыла, принялась в нем копаться. Потом достала какую-то одежду и вернулась.

– Вот. Отцовская рубаха и шаровары, – присела она рядом. – Не знаю, будут ли тебе в пору, но пока твоя одежда не высохнет, ты…

– Спасибо, – я принял одежду. Положил себе на колени.

Потом глянул на Мариам. Девушка несколько мгновений совершенно бесхитростно разглядывала мое лицо. Когда поняла, что я это заметил, робко отвела взгляд.

– Давай я выйду. А ты переоденешься, хорошо? – заговорила она торопливо и очень смущенно.

– Хорошо, – улыбнулся я.

Девушка быстро встала, поправила платье и вышла из комнаты. Исчезла за занавесью, которой закрывали вход.

Хотя голова болела, я все же заставил себя встать. Тут уже не до беспокойства за собственное здоровье. Я должен был узнать точно – Призрак ли тот «друг», о котором говорила Мариам. Узнать и решить, что делать дальше. Разработать план действий. План, что мне делать с этим «другом» и как можно скорее вернуться на советскую сторону. На заставу.

Одежда, и без того мешковатая, оказалась мне велика и одновременно… мала. Все дело в том, что шаровары были короткими, но достаточно широкими. А вот рукава рубахи, напротив, болтались по самые кончики пальцев.

Недолго думая, я просто подвернул их, чтобы не мешались.

Потом аккуратно, борясь с головной болью, болью во всем теле да еще и тошнотой, пошел к выходу из комнаты.

Мариам вернулась почти сразу. Причем была она бронзовая, как статуя, а еще не решалась смотреть мне в глаза.

То ли подсматривала, зараза маленькая, то ли еще что?

Впрочем, меня это особо не смутило.

– Пойдем, – сказала она, стараясь не встречаться со мной взглядом. – Я покажу тебе, где твой друг.

Мы перешли в другую комнату. Насколько я понял – в женскую часть дома.

Комната была меньше, беднее. Земляной пол здесь не покрывали цветастые паласы, лишь грубые циновки из речного камыша. При каждом шаге они суховато шуршали под ногами.

У дальней стены, в нише, где хранили нехитрые женские пожитки – мотки шерсти, иголки, лоскутки яркой фабричной ткани для платьев – теперь лежал он. Мой «друг».

Положили его не на циновки, а на невысокий деревянный настил, покрытый тонким, вылинявшим до серости одеялом. Под голову сунули жесткий валик из свернутой домотканой материи. Это была жертва гостеприимству и обстоятельствам.

«Друг» лежал на боку, лицом к стене. Свет из единственного маленького окошка, затянутого мутноватым бычьим пузырем, падал косо, высвечивая сухую глину стены, ее неровности, и скользил дальше, к его спине.

Его одежду сняли. Укрыли лоскутным одеялом, прямо так же, как и меня.

Волосы, темные и короткие, слиплись от пота и крови. Дышал он тяжело, прерывисто, с хриплым присвистом на вдохе. Иногда его тело вздрагивало мелкой судорогой, и тогда пальцы сжимали край одеяла.

Казалось, даже без сознания его дух яростно сопротивлялся этой слабости, этой чуждой постели в женской половине чужого дома.

Возле настила стояла деревянная миска с мутной водой и тряпицей. Рядом – глиняный кувшинчик с каким-то темным, густым отваром – может, из местных трав, а может, просто крепкий чай.

Запах стоял особый: терпкая смесь пота, крови, пыли и сладковатого дыма от маленького глиняного очага в углу. Над очажком висел почерневший медный чайник. Две плетеные корзины с мукой и сушеными бобами стояли у стены, напоминая о мирной жизни посреди войны.

Тишина здесь была густой, нарушаемой лишь хриплым дыханием лежащего на настиле человека и редким потрескиванием тлеющих в очаге щепок.

В этой простоте, в этой бедности, в этом вынужденном нарушении древних законов чувствовалась тихая угроза.

– Я думал, – сказал я, – в женской части дома мужчинам не место.

– Не место, – согласилась Мариам. – Но дом у нас маленький. Если бы мы положили вас обоих в мужской комнате – стало бы совсем тесно.

– Твой отец нарушает местные традиции. Странно, – глянул я на Мариам.

Девушка погрустнела.

– Он… Он долгое время жил и работал с Шурави. С советскими людьми. Оттого и нравы у него мягче. Правда… – Девушка вдруг глянула мне прямо в глаза. – Правда, многим в кишлаке это не нравится. Некоторые соседи относятся к нам не очень дружелюбно.

Только сейчас, когда девушка в очередной раз заглянула мне в глаза, до меня дошло – она не боялась этого делать. Не боялась смотреть на мужчину. Как же я сразу этого не заметил?

Для местных женщин подобное поведение – табу. Но Мариам смотрела так, будто и не думала, что в подобном поведении есть что-то запретное. Кажется, ее отец достаточно прогрессивный человек. По крайней мере для этих мест. И хорошо это или нет – я пока что не решил.

– Мариам, – сказал я, не отводя взгляда от неизвестного «друга», – можно тебя кое-о чем попросить?

– Д-да… – заикнулась девушка, – Конечно, Саша. Что тебе нужно?

– Где мой подсумок? – спросил я.

– Подсумок? – удивилась Мариам.

– Тряпичная сумка. Она была у меня на ремне.

– Ах да! – Девушка торопливо закивала. – Она промокла. В ней были разные вещи. Я разложила их на крыше, поближе к солнцу, чтобы просохли.

– Собери их обратно и принеси мне мой подсумок, пожалуйста.

– Но… – Мариам вздернула свои черные бровки, – но они все еще не высохли.

– Ничего страшного. Они мне нужны.

Девушка деловито кивнула и убежала из женской комнаты.

Прекрасно. Ее я отвлек. У меня появилось немного времени.

Я пошел к небольшой лавке, на которой лежала посуда. Взял с нее самодельный, худой от постоянной заточки ножик. Медленно, стараясь издавать как можно меньше шума, подошел к настилу, где лежал незнакомец. Так же тихо опустился.

Приставив лезвие ножа к смуглой, обнаженной шее «друга», я тронул его за плечо.

Я ожидал, что незнакомец вздрогнет и обернется, но этого не произошло. Тогда я потянул его сам.

Призрак тяжело поддался. Полуперевалился на спину. И тогда я смог рассмотреть его лицо.

Черные волосы, широкие скулы. Большой, горбатый, а еще свернутый набок нос. Но самое главное – борода. Черная, но седоватая на подбородке.

Я никогда не видел этого человека прежде. Вернее, не видел живьем. Но Искандаров показывал мне фотографию. И на ней был изображен именно он – Тарик Хан.

Хан сквозь сон, или скорее какое-то подобие комы, поморщился. Нахмурился. Показал мне большие желтоватые зубы.

– Вот ты и попался, «друг», – сказал я тихо.

– Саша? – вдруг услышал я голос Мариам за спиной.

* * *

Тело Призрака лежало на пограничной тропе.

Сейчас он казался каким-то маленьким, будто бы скукожившимся. Молодое лицо застыло в неприятной, мерзковатой гримасе. Ровно в той, какая появилась на нем, когда Малюга вонзил этому бойцу его же нож в грудь.

Правые рука и нога Призрака были в крови. Одежда на них представляла собой сплошные лохмотья.

Малюга знал, что примерно то же самое представляет из себя и спина парня.

«Парня, – подумал Малюга, – никакой он не парень. Это мужик взрослый. Пусть и выглядит он, словно мальчишка».

– Я его знаю, – проговорил Лазарев, уставившись на труп, – позывной – Шакал. Он был сапером у призраков.

На пограничной тропе кипела деятельность.

Поисковая группа, только что прочесавшая склон горы у Старого Дома, спустилась сюда.

Командовал ею Черепанов. Нарыв держал Альфу на поводке.

Шумел Пяндж. С безоблачного синего неба смотрело на границу высокостоящее солнце.

Малюга пощупал раненую руку. Осколок не добрался до кости. Это было хорошо. Малюга сам не понял, как в последний момент, когда Призрак подставил ему взведенную гранату, умудрился отобрать ее у этого «мальчишки» и отбросить так далеко, как мог.

Он подошел, сел рядом с Уткиным. Семипалов быстро менял тому повязку на отстрелянном ухе.

– Голову поверни, вот так. Щас будет больновато…

Несмотря на заверения Семипалова, Уткин не переменился в лице.

Малюга глянул на Вакулина с Лазаревым, осматривавших труп. Осмотрел остальных пограничников, что стояли рядом.

– А неплохо этот здоровяк тебя отделал, – глупо прошутил Малюга, толкнув Уткина в плечо.

Вася тупо повернулся к нему. Малюге стало не по себе от этого.

Лицо Васи представляло собой буро-коричневую маску из крови. Правый глаз заплыл. Губы лопнули.

– Про Сашку думаешь? – пробурчал Малюга, понизив голос. – Выкрутится твой Сашка. Это ж Селихов! Он всегда выкручивается. Вот увидишь, придет к вечеру на заставу, побитый, усталый, но живой.

– Я прикончу его, – пробурчал Уткин низким, угрожающим голосом, – прикончу этого призрака. Всех их постреляю, как шакалов…

Малюге стало не по себе и от слов товарища. Он затих и снова глянул на беседовавших о чем-то офицеров.

Черепанов подошел к Лазареву. Что-то сказал ему.

Тот промолчал.

– Так, – заговорил вместо него Вакулин, – прочешите реку до конца тропы! Попробуйте отыскать тело Селихова.

– Вы, товарищ лейтенант… Или же… капитан, – мрачно ответил ему Черепанов, – рано его хороните.

– Он пропал без вести в самый разгар боевых действий, – похолодев голосом, возразил Лазарев, – как бы ни было печально, но исходя из обстановки, о которой мне доложили, Селихов скорее всего погиб.

Черепанов несколько мгновений стоял с каменным лицом. А потом, не сказав ни слова, обернулся и пошел к Нарыву. Стал раздавать поисковой группе указания.

– А ведь эта падла все расскажет, – буркнул Малюга, поерзав на камне, куда он уселся, и кивнув на Лазарева, – расскажет все начальнику отряда, как только на заставу вернется. Все ему вывалит, что за последние двое суток было.

– Пускай рассказывает, чего хочет, – пробурчал Уткин, уставившись в одну точку.

Он даже никак не среагировал на Семипалова, поднявшегося от него и ушедшего к пограничной тропе.

– Пускай рассказывает. Мне все равно. Я сказал – суку эту бородатую прикончу. Значит, прикончу. И ту падлу, что Сашку в реку утащила, – тоже прикончу. С того света достану и заново прирежу.

Малюга вздохнул. Помолчав немного, сказал: