Текст книги "Операция "Ловец Теней" (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Ждет нас всех трибунал, Вася. Трибунал, а может быть, и пуля.

* * *

Я обернулся, аккуратно спрятав нож в широкий рукав рубахи.

– Он очнулся? – спросила Мариам тихо.

Я не ответил. Только покачал головой – нет, мол.

Девушка сначала погрустнела, сжимая ремешок моего подсумка, а потом вдруг улыбнулась.

– С твоим другом все будет хорошо. Главное – он жив.

– Будет, – кивнул я. – Разреши мне мой подсумок?

– А! Да! – как бы опомнилась Мариам.

Она торопливо подошла ко мне. Я принял подсумок. Улыбнулся девушке.

– А теперь принеси, пожалуйста, воды. В горле пересохло.

– Конечно! Сейчас!

С этими словами девушка торопливо вышла из женской комнаты. А я, тем временем, тоже стал торопиться.

Открыв влажный подсумок, я стал шарить в нем рукой. Потом достал сырые от воды наручники. Быстро осмотрелся, ища, к чему бы пристегнуть Хана.

В комнатке на первый взгляд не было совершенно ничего подходящего. А потом меня осенило.

Я опустился, приподнял подстилку, на которую положили Хана.

Деревянный настил. Он был приподнят над полом сантиметров на двенадцать или пятнадцать. А еще покоился на деревянных ножках.

Тогда я схватил руку Хана, защелкнул на ней браслет, потянул так, что тело Призрака несколько неестественно перекрутилось. И тогда прищелкнул второй браслет к ножке. Когда торопливо накрыл Тарика одеялом, в комнату снова вошла Мариам с глиняной чаркой в руках.

– Спасибо, – поднявшись, улыбнулся я.

Я немного попил, и вместе мы вернулись в мужскую. Там я принялся укладываться на свою подстилку. Девушка было хотела мне помочь, но я мягко и вежливо ее отстранил. Улегся сам. Хотел подумать, как мне действовать дальше.

Девушка, казалось, собралась уходить и даже нерешительно встала, но потом вдруг спросила:

– Слушай, Саша, – Мариам подалась ко мне, любопытство заблестело у нее в глазах, – а можно тебя кое-о чем спросить?

– Можно.

– Скажи, а ты разведчик?

Я вопросительно приподнял бровь.

– А почему это ты решила, что я разведчик?

Девушка удивленно округлила свои большие глаза.

– Отец сказал. Сказал, что ты и твой друг – советские разведчики. Оттого вы так и похожи на пуштунов. Ну, кроме тебя. Ты совсем не похож.

– Отец?

– Да. А ему сказал твой командир, – покивала Мариам, – командир, который встретил моего отца у реки. Он и показал вас ему.

Я нахмурился.

– А твой отец рассказывал, как выглядел этот командир?

– Нет, – девушка быстро мотнула головой, – а брат – да. Он сказал – мужчина был большой, бородатый. Похож на медведя.

– Он носил такую же форму, как мой друг? – нахмурился я.

Увидев мою реакцию, Мариам насторожилась. Опасливо приподняла бровки.

– Не бойся, – улыбнулся я, а потом сказал, стараясь не пугать гостеприимную девушку: – А не знаешь, говорил ли мой командир еще что-то?

– Отец сказал, что да, – медленно кивнула Мариам. – Он говорил, чтобы мы приютили вас на время. Что вы ранены в бою с бандитами-душманами. А еще…

Девушка отвела взгляд. На лице Мариам отразились ее душевные сомнения.

– А еще сказал, что скоро за вами придут ваши. Придут, чтобы забрать домой.

Глава 18

Пока Мариам хлопотала во дворе, у большой глиняной печи, я лежал на своем ложе.

И пусть тело мое болело, а голова раскалывалась, я почти не замечал этого. Не замечал, потому что думал. Обдумывал все, что услышал сегодня.

Ситуация была непростой. Время поджимало – за Ханом скоро вернутся его дружки, это было очевидно. «Командир», которого видел Абдула, скорее всего был «Призраком».

Вот только меня мучал один вопрос: почему меня не прикончили там, на берегу? Почему этот «Медведь» попросил отца Мариам забрать и меня тоже?

Этого я не понимал. Но обязательно разберусь.

Нужно было придумать, как выйти из ситуации. И пусть наметки определенного плана у меня были, я все еще активно обдумывал его. Этот план.

Сначала пришла идея – оставить Хана здесь и идти к своим. Но если я не успею вернутся – то подвергну Мариам и ее родных опасности.

Все же, нужно помнить, что на заставе бедлам. Что вряд ли меня станут слушать после того, что случилось в прошедшие пару дней. А если и выслушают, то далеко не сразу.

Да и оставлять Тарика Хана тут одного – тоже опасно. Раненный зверь всегда самый кровожадный.

В общем перебирал я разные варианты: и заставить Тарика Хана пойти со мной к границе, и каким-то образом подать нашим сигнал. И много что еще. И все это казалось мне в нынешних абстоятельствах малореализуемым.

И все же, когда кое-какие верные мысли стали наклевываться, я кое что услышал. В соседней комнате сначала заворочился, а потом и закашлялся Тарик Хан.

Его голос походил на хриплое, немного гундосое карканье умирающего ворона с перебитым клювом.

Я приподнялся на локтях. Осмотрелся и прислушался. Потом сел на своем ложе, стараясь понять, где же Мариам. Не прибежит ли сердобольная девушка на жутковатое почти предсмертное кряхтение Хана.

Тогда я решил, что может и прибежать. И понял – надо ее опередить. Поговорить с Ханом, чтобы он тут не разорался и не перепугал сначала девушку, а потом и ее родственников.

Тогда я, все так же прислушиваясь, медленно встал. Пошел в женскую комнату. Когда одернул занавеску, увидел, что Хан уже заметил, что прикован наручниками.

Он все еще лежал, видимо не в силах был сесть, но уже скованную тянул руку. Лицо его, хоть и суровое, светилось недоумением, когда он пытался понять, что же мешает ему поднять руку.

Как только я вошел, Хан уставился на меня.

Я ничего ему не сказал. Только приложил палец к губам – тихо, мол.

Хан нахмурился. Выглядел он не важно. Все его лицо было иссечено поверхностными ссадинами. На морщинестом лбу сияла большая, налитая красным шишка. Но живописнее всего выглядел нос – свернутый моим ударом головы на бок, он слегка неестественно торчал вправо. А еще страшно напух. Под носом запеклась кровь и Хан постоянно шмыгал им, стараясь прочистить.

– Я помню тебя, шурави, – сказал он вдруг на русском языке.

Голос у Хана был глубоким, хрипловатым. Он звучал бы внушительно, угрожающие, если бы не забавная гундосость из-за перелома носа.

– А я тебя знаю, Хан, – ответил я негромко.

Хан не изменился в лице. Даже не нахмурился. Он только звякнул цепочкой наручников, снова попытавшись приподнять руку.

– Твоих рук дело? – Спроси он, потрясая рукой.

– Нет, Хафизулла Амин вернулся с того света, чтобы лично щелкнуть браслетами у тебя на запястье, – сказал я со злой иронией.

Теперь Хан нахмурился.

– Ты спросишь, как мы сюда попали? – Проговорил я, – и откуда я тебя знаю, ведь так?

Я медленно зашагал к Тарику. Тарик молчал. Он замер, словно чутки, готовый к броску снежный барс. Но в этой настороженности было больше напускной бравады. И совершенно никакой реальной угрозы.

– Последнее тебе лучше не знать, Тарик, – сказал я, присев на корточки на некотором расстоянии от Хана, – а кое-что тебе лучше будет все же узнать. Нас с тобой нашли на берегу реки местные. Привезли сюда, в свой дом. А еще они думают – мы с тобой друзья. Советские разведчики, понимаешь ли.

Теперь Тарик Хан хмыкнул. Его разбитые губы искривились в неприятной ухмылке.

– И рекомендую тебе и дальше поддерживать эту же скромную легенду, Тарик. Во имя твоей же собственной безопасности.

– Молодой щенок, – Тарик говорил на русском хорошо, но с явным, плохоскрываемым акцентом, – молодой щенок не только умеет кусаться. Молодой щенок еще и лает неплохо. Лает, и думает, что он воет, словно настоящий волк.

– Старому коту лучше бы закрыть хлебальник, – сказал я очень по-доброму и даже с улыбкой, – иначе одним только сломанным носом он не обойдется.

Хан все это время не прекращал улыбаться. Несколько мгновений он молчал, сверля меня оценивающим взглядом.

– Ты хороший солдат, пограничник, – начал он, наконец. – На удивление хороший. Я давно не дрался с таким ловким и хитрым противником.

Тарик замолчал, но и я не спешил отвечать ему. Недождавшись моего ответа, Хан продолжил:

– Мне даже жаль тебя убивать. Потому, знаешь что я тебе посоветую, юнец? Если хочешь остаться жив, поскорее уходи отсюда. Уходи из этого места, где бы оно не находилось. Возвращайся на свою заставу.

Я снова промолчал. Только хмыкнул ему.

– Ты хороший воин, пограничник, – повторил Хан. – Я признаю твои доблесть и выучку. Потому, разрешу тебе жить дальше. Иди себе, пока не поздно.

– Сильные слова, – кивнул я. – Но бесполезные. Ты не в том положении, Хан, чтобы ставить свои условия. Совершенно не в том.

Улыбочка сошла с губ Хана.

– Если ты хочешь умирать, это твое дело мальчишка. Я лишь предупреждаю. Мои люди уже наверняка знают, где я. Знают, и скоро придут за мной. И тогда тебе непоздоровится. Тогда, молодой шурави, я уже не буду к тебе так великодушен.

– Призраки Пянджа, – сказал я с ухмылкой, – они придут сюда. Так?

В глазах Тарика блеснуло недоумение, впрочем он очень быстро подавил этот блеск. Взгляд лидера Призраков снова сделался бесстрастным и холодным.

– Те самые Призраки, кто нынче ночью оставил большую часть своего личного состава под Шамабадом? Признаюсь, когда я узнал о вас, я был лучшего мнения о «секретном» пакистанском спецназе.

Тарик, дышавший все это время ровно и спокойно, стал нервничать. Дыхание его участилось. Грудь под пакрывалом принялась вздыматься чаще, а сломанный нос забавно засопел.

– Вы проиграли совсетским пограничникам, – проговорил я. – Вы, опытные бойцы, не смогли справиться с восемнадцати и двадцатилетними парнями. Ты сам, проиграл в бою с девятнадцатилетним парнем. Думаешь, ты можешь меня как-то напугать?

– Ты не пограничник, – сузил он глаза, – ты кто-то еще. КГБ? Ведь так?

– Признаюсь, – проигнорировал я слова Тарика, – твои провалившиеся планы были весьма изобретательными. Маяки в вершинах Бидо, Марджара с Молчуном, которых ты туда послал. Весьма изобретательно. Я бы даже похлопал, но что-то не хочется.

Хан стиснул зубы. Поджал опухшие губы.

– Я лично конвоировал обоих твоих людей с Бидо на заставу, когда они попались, Хан. Так что не старайся напугать мня. Не выйдет.

Тарик молчал недолго.

– Значит, КГБ, – Хан с трудом устроился на спине. Подложил свободную руку под голову. – Что ж. Неудивительно, что ваши спецслужбы ведут против меня свою работу. Вы можете пыжится как хотите. Все это будет впустую.

Он уставился в потолок. Потом вздохнул.

– Скажи мне, как твое имя?

– Я уже связался со своими, Тарик, – начал я. – И скоро они будут здесь. Я расскажу тебе, как события пойдут дальше. Советские солдаты зайдут в кишлак. Потом зайдут в этот дом. И ты сдашься. Сдашься спокойно и тихо. Тогда ты сможешь сохранить то немногое, что у тебя осталось – жизнь.

Конечно же, я блефовал. Сейчас мне нужно было любыми словами, любыми действиями посеять в душе Тарика сомнения. Опасения.

Я наблюдал за этим человеком прошлой ночью. Наблюдал за тем, как он руководил своим отрядом. И он делал это осторожно. Обдумывал каждый шаг. И только взвесив все за и против – принимал наиболее верное, как ему казалось, решение. И пусть, такая тактика не привела его к цели, а простые пограничники умудрились его остановить, Тарик Хан вряд ли пересмотрит такое свое поведение.

От него буквально веяло стальной, холодной осторожностью. Это было видно по его выверенным движениям. По его тщательно подобранным и взвешенным словам. По его взгляду. Он и есть эта самая осторожность.

И сейчас я собирался обратить его же качество против него самого. Приложить все усилия к тому, чтобы он осторожничал предпринимать слежующий шаг. Что бы он стал пассивен и просто ждал. Что бы не пытался сам выпутаться из сложившейся ситуации.

Это позволит мне перестраховаться. Даст мне самому время обдумать, что делать дальше.

Конечно, оставался риск, что в отчаянии Хан выдаст себя. Что расскажет местным правду о себе и обо мне. Или попытается солгать. Но все же, я думаю он не решится привлекать к себе столько внимания. Ведь раз уж я, единственный на весь кишлак шурави, еще жив, то местные, наверняка как минимум нейтрально настроены к Советской Армии. А это не было на руку Тарику.

– Связался? И как же ты это сделал? – Хмыкнул Тарик.

– Очень кстати у местных в кишлаке нашлась трофейная советская радиостанция, – солгал я, пожав плечами как ни в чем не бывало, – если хочешь, я тебя даже свожу к ней посмотреть. Конечно, как сможешь ходить.

– С радостью посмотрю на нее, малец, – холодно проговорил Тарик.

В голосе его проскользила едва заметная злость. Злость от беспомощности. Это хорошо.

– Возможно ты лжешь, шурави, – снова подал голос предвадитель Призраков, – возможно нет. Но если нет – нам лишь остается сидешь и смотреть, кто же первый достигнет этого места – советские войска или мои люди.

– Верно, старик, – не менее холодно, но беззлобно сказал я.

– И если к тому времени, когда «Пандж ке Са́йе», когда Призраки Пянджа придут сюда, а меня здесь не будет, они станут мстить. Мстить тем, кто тут живет, – Тарик Хан обратил свое болезненное, изуродованное дракой лицо ко мне. – Думаешь, ты хотел бы такой судьбы этой милой девушке, что так заботливо ухаживала за нами все это время? А ее родным?

Я нахмурился. Заглянул Хану прямо в его темные, глубокие глаза.

– У тебя еще есть время спасти их, молодой шурави, – сказал Тарик, – возвращайся к своим. Оставь меня. Доложи, что прикончил в бою или позже, здесь в кишлаке. Скажи, что задушил Тарика Хана бельевой веревкой. Получи свои почести и награды. Спаси жизнь этим людям. Ты в силах повернуть ход событий в такую сторону.

Я вздохнул. Покачал головой.

– А кто тебе сказал, Хан, – проговорил я, поднявшись с корточек, – что шурави уйдут отсюда, когда прибудут за мной? Кто тебе сказал, что мы покинем этот кишлак? Нет, мы будем ждать. Ждать твоих призраков, чтобы добить окончательно. И я буду первым, кто встретит их у дверей этого дома с оружием в руках.

Хан свел густые, черные брови к кривой переносице. Он помрачнел, словно грозовая туча, встретившая на пути к долине высокогорный хребет. А потом отвернулся.

– Так что отдыхай, Хан, – продолжил я, выходя из комнатки, – отдыхай, пока отдыхается.

Дело шло к вечеру.

Все это время я провел в напряженных раздумьях. План действий мало помалу наклевывался и казался мне вполне сносным в текущих условиях. Хотя и рискованным. Как всегда – действовать нужно было быстро. Ведь я не знал, когда придут призраки. Возможно даже сегодня ночью.

Но и на такой вариант у меня был расчет. Маленький ножичек, что я припрятал под паласом своего ложа, должен был выручить меня. Если я пойму, что начался штурм – я просто прикончу Тарика прямо на его настиле.

Но если у меня будет еще немного времени, я все же смогу добраться к своим. И при этом захватить с собой Хана.

К вечеру вернулись отец и брат Мариам. Девушка накрыла нам скромный ужин на том самом небольшом столике, в мужской половине.

Подавали хлебные лепешки, похлебку из фасоли и крепкий черный чай.

Мариам позвала и Хана присоединиться, но тот отказался. Сказал, что слишком слаб, чтобы держаться сидя. Тогда Мариам понесла ему еду – нехитрую похлебку с хлебной лепешкой.

Отца Мариам звали Абдулой Рашидом. Это был невысокий крепко сбитый мужчина лет пятидесяти. Несмотря на то, что казался он тяжеловесным и суровым, держался Абдула просто и дружелюбно. Часто улыбался.

Его грубоватое лицо было испищрено марщинами. У глаз эти морщины казались особенно глубокими и многочисленными. И каждый раз, когда Аблуда улыбался, становились еще глубже и, казалось бы, еще многочисленнее. У Абдулы была короткая, аккуратная борода, глубокие темные глаза и седоватые короткие волосы.

Когда он взялся за простую солдатскую ложку, я обратил внимание на его руки. Крупные, грубые, раздавленные тяжелой работой, они несли на себе шрамы – отмечатки долгой трудовой и крайне непростой жизни.

Абдула одиевался просто, но аккуратно. Он носил длинную старую, но чистую рубаху, просторные шаравары и тюбетейку с простым, но пестрым арнаментом.

Рядом с отцом сидел брат Мариам – Карим. Это был юноша четырнадцати лет. Почти еще ребенок.

Карим, наперекор своему отцу был высок. Выше Мариам. По юношески худой, какой-то неуклюжий и будто бы угловатый, за низким столиком он сидел нарочито ровно. Сидел так, как, видимо, по его мнению, должен сидеть за столом настоящий воин.

У Карима было худощавое, скуластое лицо и большие глаза, напоминавшие девичьи. Над верхней губой уже пробился несмелый мальчишечий пух, и мальчик часто и с какой-то забавной гордостью поглаживал его, будто бы это были пушистые мужские усы.

Карим носил не по размеру большую папаху и тонкий шерстяной халат, который перепоясывал видавшим виды кушаком. За кушак, совсем как «воин» мальчик заложил простенький самодельный ножик в мягких кожаных ножнах.

Карим смотрел на меня строго. Хмурил брови. Говорил мало и сухо. И так же мало ел, несмотря на то, что у него постоянно урчало в животе.

– Спасибо вам за кров, заботу и пищу, – сказал я, отламывая кусочек от плоской лепешки, – без вас было бы тяжелее.

Абдула с улыбкой отмахнулся.

– Не за что, Саша. У нас есть не много, но мы с радостью разделим с тобой и твоим другом эту скромную еду.

Мариам улыбнулась мне. Глянула на меня смущенно, но увидев, что я это заметил, уставилась в свою миску фасоли. Деликатно зачерпнула несколько фасолинок и отправила в рот.

Абдула тоже заметил, как девушка на меня смотрит. При этом он не прекращал улыбаться.

– Вы были рабочим? – Спросил я. – Работали с советскими специалистами?

– Двадцать лет, – покивал Абдула. – Мы с Фатимой перебрались в город еще в шестидесятом. Не от хорошей жизни перебрались. Отец не оставил мне ничего, кроме старой хибары с гнилой крышей, да паршивой овцы.

Абдула улыбнулся. Взгляд его сделался мечтательным и теплым.

Сначала я работал на стройках разнорабочим. А последние семь лет – крановщиком на строительстве гидроэлектростанции. Хорошие были времена. Мы жили в светлой и сухой квартире. Всего хватало. Чувствовалась твердая земля под ногами.

Абудла вдруг погрустнел.

– Не то что сейчас.

– У вас много овец, – улыбнулся я. – Я видел, что вы пригнали домой не меньше пятнадцати голов.

– Два трети из них – не мои, – покачал головой Абудла, – я просто пасу их за деньги и пшеницу. Так что, никакой я не зажиточный бай.

– И все же у вас тут уютно, – сказал я. – Давненько я не бывал в таких уютных местах.

– Видит Аллах, это все Мариам, – с некой гордостью сказал Абдула, – она как ее мать – умеет сделать дом там, где им раньше и не пахло.

– Папа… – Смущенно буркнула девушка, бросив на меня робкий взгляд.

Старик ей не ответил. Только улыбнулся. А вот Карим как-то недовольно засопел. Тогда Абдула наградил его мимолетным, но строгим взглядом. Мальчик, заметив это, поджал губы.

– Скажи, Саша, – обратился ко мне Абдула, чтобы прервать неловкую паузу, – а откуда ты? Где твой дом?

– С Кубани я. – С улыбкой сказал я.

Абудула аж просиял.

– У меня был друг. Инженер советский, старый был. Дядей Володей я его звал. Он тоже с Кубани, – теплый, мечтательный свет снова заблестел в глазах старого пастуха, – он мне много что рассказывал о тех краях. И про большие поля. И про колхозы с их большими машинами. И про то, что у вас там тоже тепло, но солнце не злое, как тут, у нас. Что оно так не кусает.

Старик вздохнул.

– Наверное, было бы у нас тут так же, если бы мы крепче с вами дружили. Но то уже дела несбыточные. Много воды утекло с тех времен утекло… Хорошая вода была, чистая. Теперь вода кровью пахнет. Теперь война.

Впрочем, Абдула быстро заметил, что за столом воцарилась гнетущая тишина и поправился:

– А расскажи: как там у вас сейчас, на Кубани? Так же все?

– Так же, – покивал я. – И поля на месте. И машины. И про солнце дядя Володя вам не наврал.

– Дядя Володя никогда не врал, – разулыбался Абдула. – Хороший был человек. Я много хороших людей встречал. Много советских людей. Они нам дома, школы строили. Бесплатно строили.

Он снова вздохнул.

– Дороги строили. А где сейчас эти дороги? К могилам ведут…

Мариам вновь погрустнела. Она смотрела на своего отца. Смотрела, как взгляд его, провалившийся в хорошие воспоминания, вдруг померк. Стал стеклянным, как бы неживым.

– Карим? – Прочистив горло, сказал я, чтобы побороть снова начавшую густеть тишину, – а сколько, говоришь, тебе лет?

Карим насупился. Глянул на меня, словно волчонок.

– Сколько надо мне лет, – сказал он на корявом русском языке.

Говорил мальчишка гораздо грязнее, чем его отец и сестра. Понятно было, что в обычной жизни он гораздо чаще общался на пушту, чем на русском.

– Карим, – тут же строго одернул его Абдула. – У нас гость.

Потом старик добавил несколько слов на пушту. Мальчик ответил, резко, но все же несколько виновато.

– Извини его, Саша. Он еще мальчишка, кровь играет. – Сказал Абдула.

– Ничего страшного, – улыбнулся я.

Карим при этом пробурчал себе что-то под нос. Надулся, как девчонка и принялся выбирать из миски фасолины побольше.

– Вы говорите на русском удивительно хорошо, – улыбнулся я.

– Моя Фатима была учительницей русского языка, – лицо старика расслабилось и снова стало по-доброму приветлевым. – Образование она получила поздно, но свое дело любила. Она и меня и Мариам научила говорить. А вот Карим… Карима не успела. Карима я учил.

– В школу, он, значит, не ходил?

Карим призрительно фыркнул и даже отвернулся. Отвел глаза. Проговорил:

– Школа для баб. А я – мужчина, – он зло глянул на меня, схватился за ножны, потрепал их, – я знаю, как держать оружие!

Я только снисходительно хмыкнул мальчишке. Его, этот мой жест, кажется разозлил.

– Карим! – Строго прикрикнул на него Абдула, – нож для еды и работы! А не для хвастовства!

Мальчишка вздрогнул, с мимолетным страхом во взгляде глянул на отца. А потом съежился. Сгорбился. Состроил недовольное лицо, снова уставившись в миску.

– И снова извини его, Саша, – начал Абдула как-то устало, – Карим еще глуп.

При этих словах, мальчишка зыркнул на отца, но ничего не сказал.

– Он очень любил брата, – вздохнул Абдула, – подражал ему.

– Брата? – Спросил я.

Лицо Мариам сделалось вдруг скорбным. Абудула тоже стал угрюмым и тихим.

– Его брат, Фазир, – сказал Абдула, – ушел к душманам два года назад. А потом погиб в бою.

– Ты говоришь об этом очень открыто, Абдула, – сказал я немного помолчав.

– Я любил своего сына, – старик с трудом сглотнул тяжелый ком, – но никогда не одобрял его выбора. Никто из нас не одобрял.

Старик выпрямился, поджал губы.

– Видит Аллах, я горд всеми моими детьми. Я вижу, что они растут хорошими людьми. Фазир тоже был хорошим человеком. Но он сдружился с плохими людьми. А я, как отец, увидел это когда уже было очень поздно. Когда Фазира было уже не остановить.

Я поджал губы. Покивал. Глянул на Карима.

– Так значит ты хочешь стать воином? – Спросил я после недолгой паузы.

– Я и есть воин, – пробурчал мальчишка.

– Как и я, – я улыбнулся. – Но знаешь, что я тебе скажу? Война – плохое дело. На войне гибнут хорошие люди. Твой брат, наверное, был храбрым. Жаль, что он ушел к душманам.

Мальчишка глянул на меня с какой-то опаской, с какой-то неприязнью во взгляде.

– Настоящий воин становится воином, – продолжал он, – не потому, что хочет что-то кому-то доказать. Не потому, что он хочет быть воином. Он становится им, потому что должен. Потому что хочет защитить свою семью. Своих близких. Своих друзей и сограждан.

Взгляд Карима сделался удивленным.

– Не торопись, мальчик, – улыбнулся я ему, – и когда-нибудь ты поймешь…

Я глянул на Абдулу.

– Что любой воин, кто прошел настоящую войну, предпочел бы ружью молот и гаечный ключ рабочего.

За столом воцарилось молчания. Вся семья Абдулы притихла. Вслушалась в мои слова. Ни у кого и мысли не возникало, чтобы сказать что-то самим.

– Предпочел бы, даже если понимает, что война изменила его навсегда.

Когда я закончил, в доме сново стало тихо. Только из женской комнаты время от времени доносился тяжелый, болезненный кашель Тарика Хана.

Я знал – Хан слушал наш разговор. Слушал и анализировал.

Когда Абдула, было, открыл рот, чтобы что-то сказать, из-за тонкой деревянной двери входа в его жилище, раздался старческий, но громкий и все еще сильный голос:

– Абдул Рашид, писар-и Карим! – Ровным спокойным тоном говорил некто. – Салам Алейкум ва рахмат-уллахи ва баракатуху!

Я тот час же заметил, как все семейство Абдулы занервничало: как засуетилась за столом Мариам. Как забегали глаза у Карима. Как напрягся и поджал губы Абдула.

Я глянул в глаза старику. Абдула, опершись руками о бедра, принялся подниматься с паласа. А потом ответил на мой немой вопрос:

– Старейшина Малик Захир почтил нас своим визитом.

– Он не заходил давно, – растеряно улыбнулась Мариам, поправляя платок так, чтобы он закрыл ей волосы.

Я нахмурился. Подумал:

«Значит, давно не заходил, да? Видимо, сегодня у него появился отличный повод заглянуть к Абдуле. И этим поводом стали мы с Тариком Ханом».