Текст книги "Операция "Ловец Теней" (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Танк медленно, словно огромный бронированный жук, полз по дороге. Из люка на полкорпуса торчал командир танка – старший сержант Фролов.

Я выступил вперёд, оторвался от пограничников и бегом направился к танку. Стал махать Фролову.

Тот, заметив меня, глянул вниз, в люк, что-то проговорил.

Грохочущий и рокочущий, как железный монстр, танк замер на месте.

– Здорово! – крикнул я, помахав ему рукой, – куда путь держите⁈

– Здорово, Сашка! – перекрикивая шум танкового двигателя, заорал Фролов. Потом, видимо, не расслышав меня, добавил: – Чего?

– Едешь куда, говорю!

– А! Так всё! К заставе! Командир взвода приказал! Сказал танки стягивать к Шамабаду! Послезавтра все! Уходим! Снимают усиление-то!

Глава 7

– Ну вот, теперь еще и танкисты с заставы сматываются, – пробубнил Вася Уткин тихо, – сидели тут полгода, и вдруг внезапно все.

Я не ответил ему сразу.

Мы шли по темному коридору заставы. Завернув, стали спускаться по лестнице вниз, в подвал, где располагалась сушилка.

Тем же вечером, после боевого расчета, мы с Уткиным направились на «сходку», куда приглашал нас Матузный.

Признаюсь, мне было интересно. Интересно, кто же именно из пограничников решил устроить это тайное собрание.

Я подозревал, что Лазарев намеренно разрешил пограничникам собраться в укромном месте и строить определенные планы. Не нужно семи пядей во лбу, чтобы разыскать и разогнать бойцов, устроивших в сушилке свою «партизанскую» штаб-квартиру.

Если бы подобное случилось при Таране, уже через пять минут он, в компании Черепанова, пендалями выгонял бы погранцов вон из подвала. А потом устроил бы нам какой-нибудь марш-бросок в «условиях химической опасности».

Да только Лазарев ничего подобного не делал. Даже не предпринимал. И чуйка подсказывала мне – это было нарочно.

С утра, за день службы, я много думал обо всей этой ситуации. Сопоставлял все, что узнал.

И что же мы имели?

Два непонятных офицера без документов. Как потом говорил Таран, они «поторопились» осмотреть участок и поперлись на границу без разрешений начальника. Да еще они, эти офицеры, под определенным покровительством начальства отряда, раз уж их приказано было отпустить.

Далее – постановка обоих на важные должности на заставе. Затем – провокация нового начальника, повлекшая за собой, по сути, раскол между личным составом и офицерами. А теперь еще и ослабление заставы посредством отзыва усиления.

В эту же «кашу» приплетаем еще и «странных сержантов», держащихся особняком. Да и, если вспомнить, у них с офицерами нормальные отношения.

Собрав все это в кучу, приправив намеками самого Тарана, я решил – Шамабад стал центром какой-то странной деятельности. Деятельности намеренной и, на первый взгляд, совершенно вредной.

«Все, что не делается, все во благо» – этот смысл слов Тарана не покидал моей головы. Всегда держал я в уме те его слова.

А еще тот странный набор терминов, что он мне выдал: ловушка, Шамабад, компас, камень, призрак, пересмешник.

Тут мне все было очевидно – то что происходит, как-то связано с Призраками Пянджа и пересмешником. Вот только методы… Методы вызывали вопросы.

– А ты что по этому поводу думаешь, а, Саша? – спросил меня Уткин, когда мы подошли к дверям сушилки.

Его низковатый басок вырвал меня из размышлений. Я обернулся.

– А что тут думать? Сейчас и посмотрим.

С этими словами я постучал в дверь сушилки.

Некоторое время ответа никакого не следовало. Потом суровый низкий голос, принадлежавший, по всей видимости, одному из наших радистов Максу Мухину, спросил:

– Кто?

– Ясень три, – ответил я нехитрым отзывом.

Потом за дверью снова повисла тишина. Щелкнула щеколда. Дверь приоткрылась, и в проеме и правда появилось суровое лицо Мухина.

– А, Сашка? А мы вас ждали. Кто там с тобой? Уткин. Так. Понятно. Ну проходите.

Мухин распахнул дверь. Уставился на лестницу, чтобы посмотреть, нет ли за нами «хвоста».

Ну точно, шпионский триллер какой-то, не иначе…

Когда мы вошли, в сушилку уже набилось не меньше пятнадцати человек. Все они были молчаливыми и сосредоточенными. Почти все курили, и от этого под потолком сушилки висело дымное марево. Тяга вытяжки уже не справлялась.

Впрочем, когда парни увидели, что мы «свои», то стали потихоньку возобновлять свой спор. В сушилке поднялся галдеж.

– Никого больше не будет? – спросил тем временем Мухин.

– Да не. Я больше никому и не говорил, – отозвался Матузный, сидевший в уголке.

Парни расселись по низким лавкам у стен и будто бы разделились на три лагеря. В первом оказались Матузный, младший сержант Гамгадзе, тоже радист, ефрейтор Умурзаков, ну и сержант Мухин тоже к ним подсел. Эта пятерка расселась справа.

Слева сидели четверо: Нарыв, Солодов, Алим Канджиев и Костя Филимонов. Последний был сержантом и встал на мою прошлую должность – должность старшего вожатого служебных собак.

И эти две группки снова возобновили свой спор.

А вот третья, наиболее многочисленная, – просто слушала их. Слушала молча и не перебивала.

Я быстро смекнул, что тут происходит. Среди пограничников выделились две группы с разными убеждениями относительно происходящего и того, как стоит действовать.

– Я говорю, нужно подляны! Подляны нужно! – говорил Матузный мерзковатым тоном. – Так и сживем с заставы эту падлу!

– Какие подляны, акстись⁈ – возражал ему Нарыв. – Если уж противодействовать, то по закону! Нужно по линии политотдела идти. Написать жалобу, чтоб все как надо!

– Да слить бензин с Шишиги, пускай побегает, поищет, – рассмеялся Умурзаков.

– Ну, почти половина всего личного состава, – улыбнулся я, пока остальные спорили, – неплохо.

– К нам потихоньку новые люди приходят, – похвастался Мухин. – Вот сегодня вы вдвоем пришли. Завтра, видать, еще кого притащим. Настроения у парней однозначные. Ну и мы не торопимся всех сразу вовлекать. Ну, чтоб Лазарев быстро нас не раскусил.

«Кажется мне, он уже о вас догадывается, – подумал я, – да только с нами играет».

– Ну, падайте, где место найдете, – сказал Мухин, а потом пошел к правой лавке, пихнул в плечо Умурзакова.

Тот подвинулся. Дал Мухину место сесть.

Мы с Уткиным потеснили парней. Уселись, куда пришлось. Я принялся и дальше слушать спор.

Он, тем временем, становился все ожесточеннее, а голоса погранцов – громче.

– Жалобы ваши ничего не дадут, Слава Генацвале, – покачал головой Гамгадзе, – ты что, не знаешь, как это бывает?

– Ну и как же? – на выручку Нарыву пришел Костя Филимонов.

– Долго, Костя, долго! – ответил ему Гамгадзе.

– Вот, они так уже битый час, – шепнул мне Малюга, который явно не стремился вовлекаться в весь этот спор.

– О чем спорят-то? – потянулся к нему Уткин.

– Да о чем… – Малюга вздохнул. – Одни хотят саботировать приказы Лазарева. Другие – пойти по официальной линии, жалобы на него писать.

– А ты что думаешь? – ухмыльнулся я Малюге.

Тот вздохнул.

– Да я не знаю… Мне что-то не то, не другое не по душе. Одно – мутное какое-то дело. Другое – бессмысленное. Так я считаю.

– Ребята, – говорил тем временем Алим, стараясь пересилить всеобщий рокот, – вы же понимаете, как это непорядочно будет? Это ж вся служба, вся работа на заставе – псу под хвост.

– Работа на заставе и так псу под хвост идет! – яростно ответил ему Матузный. – И так и будет, пока этот жлоб тут командует!

Я слушал их спор недолго, а он, к слову, все не унимался и ходил по кругу. И в общем-то, показался мне бестолковым. Но кое-что интересное для себя я подметил – напор Матузного.

Пусть остальные его «соратники» тоже отличались рвением, но он превосходил всех. Спорил яростнее остальных, кидался на любые аргументы, которые приводили Нарыв и его группка.

– А тут таких много, – продолжал Малюга.

– Каких? – спросил я с интересом.

– Растерянных. Парни недовольны, но что делать – не знают. Я, вот, тоже не знаю.

– Понятно, – сказал я, а потом хлопнул себя по бедрам и встал. Обратился к остальным: – Так, братцы, тихо.

Спор, казалось, и не думал прекращаться. Пограничники так увлеклись, что совершенно меня не слышали. Тогда я закатил глаза и рявкнул:

– Тихо, я говорю!

Некоторые из спорщиков аж вздрогнули. Беспорядочный галдеж тут же затих. Я почувствовал на себе взгляды окружающих – заинтересованные, удивленные, а еще – недовольные.

– Так, значит, с решением вы, как с Лазаревым быть, я смотрю, подкачали.

– Как это, подкачали? – удивился Мухин.

– Так. Не можете к общему знаменателю прийти.

Тут со всех сторон, и от «саботажников», и от «официальщиков», как я окрестил для себя эти две группы, стали лететь недовольные выкрики.

– А чем это тебе не нравится, чего мы предлагаем?

– У тебя, Сашка, другие идеи есть? У меня вот нету!

– Надо, все ж, жалобу. Так правильнее всего будет.

– Послушайте, – поднял я две руки, но рокот остановился не сразу, – послушайте, я говорю. Тихо!

Не сразу, но я все же смог утихомирить погранцов.

– Значит, слушайте, – продолжил я, когда крики и рокот наконец стихли, – как известно: «критикуешь – предлагай». И я могу и покритиковать, и предложить. Ну как, готовы выслушать?

Сначала несмело, но потом все активнее со всех сторон понеслись одобрительные выкрики: давай, мол, говори.

– Значит, слушайте, что я думаю, – начал я. – С одной стороны, тут есть те, кто хочет дискредитировать Лазарева неподчинением. А также чинить мелкие неурядицы, чтоб подчеркнуть, что с обязанностями своими он справляется плохо. Так?

– Так точно! – крикнул Матузный.

– Ну.

– Так и думаем!

– Да только, – продолжил я, – только забываете вы, что в таком случае, можете подорвать боеспособность всей заставы. Способность ее выполнять свое прямое предназначение – охрану границы.

– Так она и сейчас уже подорвана! – возмутился Матузный. – Уже все идет через хрен собачий!

– Подорвана, говоришь? – улыбнулся я. – А ты что, в наряды не ходишь? Границу не меряешь шагами? Лазарев вторые сутки как начальник заставы, и по-твоему все прахом уже?

«Саботажники» притихли. Принялись переглядываться. Вдруг Матузный снова подал голос:

– Ну, может быть, еще не прахом, но скоро точно будет!

– Обязательно будет, – согласился я, – если с Шишиги бензин слить, как тут кто-то предлагал, а тревожке надо будет на выезд.

Умурзаков, предложивший слить бензин, стыдливо опустил глаза.

– Ну вот! Саша дело говорит! – встал Нарыв. – Я ж говорю – надо жалобу написать! Надо по официальному каналу идти, чтоб все было как надо! Да, Саша?

– По официальному, через полит отдел – долго, – покачал я головой. – А еще, неэффективно. Или все забыли, как Лазарева с Вакулиным сам начальник отряда покрывал?

Нарыв удивленно округлил глаза. А потом медленно, аккуратно сел на место.

В сушилке повисла тишина. Густая, душная, она душила, сдавливала горло.

Все, кто тут был, уставились на меня.

– И чего ж ты предлагаешь? – решился спросить Мухин. – А? Сашка?

Я вздохнул, прочистил горло и офицерским тоном начал:

– Подлянки – детский сад. Лазарев ждет этого. Это повод кого-то сгноить на губе или отправить на самый гиблый участок. Он выставит нас смутьянами перед отрядом. Мы потеряем моральное превосходство и единство.

Пограничники слушали, не перебивая. Казалось, внимали каждому слову. Наученные армией, они подсознательно почувствовали лидера. А мне это и было нужно.

– Да и второй вариант не лучше, – продолжал я. – Как я уже сказал, Давыдов уже покрыл Лазарева раз, когда мы их задержали. Да и политотдел – гиблое дело. Вакулин там теперь свой. Документ утонет, а Лазарев узнает и будет мстить нам точечно. В общем, это долго и ненадежно.

Я сделал намеренную паузу. Обвел всех присутствующих взглядом. А потом заговорил:

– Есть третий путь. Наблюдать. Фиксировать. Анализировать. Лазарев и Вакулин что-то затевают. Я думаю – это не просто вредный начальник. Нам нужно понять, чего именно они хотят добиться. Тогда мы ударим наверняка, зная их слабое место. А пока – внешне безупречная служба. Никаких глупостей. Помните: Шамабад – это мы. Не дадим им нас расколоть. Возьмем все в свои руки. Ведь мы не мелкие хулиганы. Мы не жалобщики и сутяжники. Мы – пограничники. Так давайте и действовать, как пограничники.

Погранцы молчали. Смотрели на меня широко раскрыв глаза. Все сработало, как я и ожидал. Оставалось сделать последний шаг:

– И сейчас я расскажу вам, братцы, – продолжил я, – как мы с вами будем действовать.

«Совещание» в сушилке закончилось через пятнадцать минут после моего прихода. Пограничники, по одному, по двое, принялись расходиться. Ну, чтобы внимания не привлекать.

Когда мы с Уткиным, Нарывом и Канджиевым поднимались по лестнице, нас вдруг догнал Матузный.

– Слушай, Саша, – начал он с улыбкой, – ну ты, конечно, дал. Я знал, что ты балакать умеешь как надо. Но речь ты толкнул такую, что любой депутат на партсобрании позавидует.

Алим с Нарывом переглянулись. Вася вопросительно приподнял бровь. Я молчал.

– Слушай, а что делать-то будем, когда… – Матузный заговорщически втянул голову в плечи и зыркнул на выход в коридор. Продолжил: – Когда соберем информацию?

– А вот когда соберем, – сказал я, – тогда и решим.

Матузный задумался. Покивал.

– Разумно. Ну лады. Давайте, пойду я, пока Черепанов не просек, что мы тут кучкуемся. Да и наряд у меня скоро. Так что – бывайте!

Когда Матузный обогнал нас и исчез в коридоре, я притормозил остальных:

– Братцы. Есть дело.

Все трое: Алим, Уткин и Нарыв переглянулись. Потом с интересом и некоторым замешательством уставились на меня.

– Слушайте сюда, – я приблизился, положил Уткину и Нарыву руки на плечи. Тогда все вчетвером мы образовали кружок. – Надо бы нам кое за кем тоже проследить.

– За кем это? – удивился Уткин.

– А вот слушай, – я обернулся, глянул, не идет ли кто следом. Никто не шел. – Сейчас все расскажу…

– Значит, что мы имеем? – сказал я и глянул сначала на Матузного, а потом на Нарыва. – Давайте сложим все, что мы узнали.

С момента того самого нашего «совещания» в сушилке прошло семь дней. На протяжении этого времени пограничники больше не собирались. Только несли службу.

И стоит отдать должное – несли справно. Хотя и условия этой службы существенно изменились.

Сегодня, после боевого расчета, я все же позвал парней в сушилку. Но позвал далеко не всех. Нас было шесть человек. Кроме меня пришли еще Нарыв, Матузный, Уткин, Канджиев и Малюга.

– Саша, а ты ж говорил, что что-то придумал, а? – спросил Матузный нетерпеливо. – Сказал…

– Придумал. Но не гони коней, – покачал я головой, а потом подался вперед, оперся о свои колени.

Остальные уселись на лавку рядом или передо мной. Слушали. Ждали.

– Значит, перво-наперво – наряды, – начал я. – Последние четыре дня почти по всему участку мы больше чем в двоем не ходим. Укрупненных нарядов на границу почти не отпускают.

– Но они ж все-таки бывают, не? – удивленно округлил глаза Матузный.

– Бывают, – кивнул Канджиев. – Я, как ты, Саша, и просил, старался запомнить, кто укрупненными нарядами в последнее время ходил. И куда ходил. У меня вот…

Оберегая заживающую руку в гипсе, Алим привстал, достал свернутый тетрадный лист. Стал с трудом его разворачивать, показывая остальным свой корявенький почерк.

– Так, – начал он. – Вчера укрупненный был на правом фланге. Ушли вчетвером. Старшим был Барсуков. Позавчера – Левый фланг у красных камней. Пять человек, рабочая группа, их комнех наш новый вел.

– Под предлогом проверки системы, – вспомнил я. – Да только они с собой групповое оружие брали. Пулемет. Точно не рабочая группа – а настоящая засада.

– Да и проблем с системой в тех местах не было, – сказал Нарыв, – все девять сработок отработали нормально. Я был на пяти.

– И до этого, в среду, – продолжал Алим, вчитываясь в свои записи, – у Белой скалы снова укрупненный. Снова Барсуков старшим ходил. Брали пулемет.

– А! В субботу еще засада была! – вспомнил Нарыв. – Укрупненная. Черепанов вел, но Барсукова все равно в наряд засунули. И застава – вхолостую.

Я задумался. Забавно, но меня в последнее время ставили на участки подальше: то у моста часовым, то у Угры дозором ходить. На два дня уходили мы на Бидо конными. Вчетвером. Все было ясно – Лазарев старается держать меня подальше. Чтоб не отсвечивал.

– Видите закономерность? – спросил я.

– Да, – кивнул Нарыв сурово. – Почти по всему участку ослабили наряды. Но вокруг определенных мест – у Белой скалы и Красных камней – наряды укрупненные. Еще у Волчьего камня усиленным ходят.

– Я был в трех таких, – сказал Малюга, – во всех нам предписали передвигаться строго с соблюдением маскировки.

– Угу… – покивал я. – Почти везде надзор за границей оставили, но именно в этих местах шуруют как надо. Так…

У меня уже были определенные мысли относительно того, что же происходит на заставе. И я почти уверен – мысли эти верные. Лазарев с Вакулиным пришли на заставу не просто так. Они ждут здесь Призраков Пянджа. Ждут, потому что, как мне рассказывал Марджара на Бидо, призраки считают, что капсула, которую спрятал когда-то в Бане Абади, все еще тут, на Шамабаде.

Вот только… Вот только остается вопрос – зачем ослаблять всю охрану границы? Зачем идти на такой рискованный шаг и ставить под удар и без того рискующих пограничников? Ведь «Призраки» и сами прекрасно лезут на нашу территорию. Мы уже пресекли два их проникновения. И я думаю – будут еще.

В общем и целом – методы офицеров казались мне неправильными. Рискованными. Но к этому моменту я ясно понимал – раз они считают именно такие методы оправданными, значит, тому есть причина.

И теперь я должен ее узнать. Ведь рисковать парнями, рисковать Шамабадом только потому, что кто-то решил пойти по легкому пути такой ценой, я не могу. И не стану.

Ну ничего. У меня был план, как можно привлечь внимание Лазарева и Вакулина. Как получить рычаг давления против них.

– Ну, хорошо, узнали мы, как они работают, – сказал Матузный, – ничего хорошего. Ослабление по всему участку. А теперь что? Как работать будем? Какая у тебя идея, Саша, и зачем мы время тянули?

– Идея простая, – пожал я плечами. – Дискредитация.

Малюга с Нарывом и Алимом изобразили удивление. Переглянулись. Вася сидел напротив меня с каменным лицом.

– Дискредитация? – спросил Нарыв. – Это как?

– Смотрите, – начал я, – завтра в четыре утра мне в дозор, на правый фланг. Идем вдвоем с Петренко. В тех местах брод. Пярдж можно перейти совсем легко. План такой – мы с Петренко организуем ложную сработку. Стрельбой и ракетой имитируем нападение на наряд.

Все слушали внимательно. Только Малюга с Матузным переглянулись.

– Дальше – бой и ранение. Все будет выглядеть так, будто на наряд напали душманы. Наряд принял бой, но один из бойцов потерял боеспособность.

– Значит… – Нарыв нахмурился, – ты хочешь таким образом сделать вид что…

– Что методы, которыми работает Лазарев, опасны и неэффективны. Что он непонятно по какой причине ослабил наряды на границе, тем самым усилив риск нападения со стороны духов.

– Если все получится, – Матузный разулыбался, – будет скандал! Начальник заставы ослабил охрану, и тут на тебе! Сразу весь отряд на ушах будет!

– Да, – я кивнул. – Мы привлечем к себе внимание. А потом…

Глянув на Нарыва, я продолжил:

– А потом уже можно и коллективную жалобу на него подать. Подать всем личным составом. Тут уж в отряде никто не отвертится. Придется принимать меры.

– Гениально… – Матузный аж расцвел.

Я строго глянул на Уткина. Тот вспохватился.

– А… А что ты говорил про ранение? – спросил он.

– Ранение должно быть настоящим, – улыбнулся я, – и убедительным. Возможно, даже тяжелым.

– Самострел? – нахмурился Матузный.

– Если Артем не согласится стрелять, то да, – кивнул я. – Придется мне себя подстреливать.

Все, кроме Уткина и Матузного, нахмурились. Последний просто сиял от какого-то странного возбуждения.

– У меня после операции с каскадовцами осталось три трофейных патрона. От китайских Тип 56, что с наших АК слизаны. Кустарного производства. И пулю, и гильзу на экспертизе от советской легко отличат.

– Вроде как душманы, – покивал Матузный.

– Верно, – я притворно вздохнул, – братцы. Я почему вас собрал? Когда все проверну – из строя меня выбьет на некоторое время. А вы – самые надежные парни для меня. Только вам я могу доверить дальше всю эту ситуацию развивать. Именно на ваши плечи упадет ответственность за то, снимут наше новое начальство или нет.

Все пограничники молчали. Все, кроме Матузного. Тот поторопился ответить:

– Справимся, Саша. Можешь на нас рассчитывать.

– Я знаю, – улыбнулся я, заглянув Матузному в глаза. – И последнее, пока что о нашей задумке никому. Ясно? Мы – могила.

– Ясно! – кивнул Матузный решительно.

– Ну, ясно, – промычал Уткин.

– Ясно. А куда ж деваться? – вздохнул Нарыв.

Малюга промолчал. Только кивнул.

– Ну и хорошо, – сказал я с улыбкой. – Ну лады. Пойдемте. Тебе ж, Слава, скоро в наряд?

– Через двадцать минут, – сказал Нарыв.

Пограничники по одному, по двое принялись выходить из сушилки. Мы с Уткиным остались вдвоем, последними.

– Ну, пойдем теперь мы, – сказал я с улыбкой, – Черепанов теперь за нас. Гонять не будет за сборище. Но если Вакулин или Ковалев увидят – будут вопросы.

– Пойдем, – вздохнул Вася.

Когда мы отправились на выход, Вася, шедший за моей спиной, вдруг окликнул меня:

– Саш?

– М-м-м? – я обернулся.

– Думаешь… Получится?

– Получится, Вася. Обязательно получится.

Ночью я проснулся от того, что в коридоре, тянувшемся между нашими комнатками, зажегся свет. Затем в нем раздались звуки тяжелых офицерских шагов.

Когда суровые тени появились в проеме комнатки, то свет зажегся и у нас.

Остальные пограничники, кто жил здесь вместе со мной, сонно завертелись, закряхтели. Кто-то принялся разлеплять глаза.

– Старший сержант Селихов, – сказал Лазарев на удивление холодным голосом, которого раньше за ним не замечалось. – Встать.

Я уставился в проем. Их было пятеро. Лазарев стоял первым. По правое и левое плечо у него застыли Вакулин и совершенно растерянный Ковалев. А за ними, уже в коридоре, я смог разглядеть лица Соколова и Барсукова.

– Я сказал, встать, – повторил Лазарев почти безэмоционально.

От его голоса аж повскакивали остальные пограничники. Матузный зашевелился, поднялся на своей кровати. Подорвался и Гамгадзе. Солодов принялся сонно тереть глаза.

Я медленно стянул с себя одеяло. Нарочито неторопливо встал и даже не стал принимать стойку «смирно». Только заглянул в глаза Лазареву.

Тот приблизился.

– Значит, решили устроить провокацию на границе, да, Селихов? – сказал он сурово, глядя мне в глаза.

Взгляд Лазарева изменился. Казалось, будто на меня смотрел другой человек. В глазах его не было больше злобы. Только усталая раздраженность.

Это меня не удивило.

– Чего молчите? – спросил он.

– А чего мне говорить?

Лазарев нахмурился. Подался ко мне и проговорил тихо:

– Меня о тебе предупреждали, но я даже и не думал, что ты станешь такой занозой в заднице.

Я не ответил. Тогда Лазарев вздохнул.

– Ты даже не знаешь, куда лезешь, Селихов. Молчишь? Ну ладно. Тебе же хуже, – Лазарев отстранился, а потом громко сказал: – Старший сержант Селихов. Вы арестованы.

«Попался, – подумал я с ухмылкой, – ты попался, сукин сын».