Текст книги "Коробейники"
Автор книги: Арнольд Каштанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Подошла официантка: «Обеды кончились. Есть яичница и гуляш». «Может быть, водку?» – предложил Юшков. Нижнетагилец усомнился: «Не жарко ли?» – «А мы немного,– сказал Юшков и попросил официантку: – Триста грамм».– «И пива две бутылочки»,– сказал нижнетагилец и подмигнул официантке. Юшков вернулся к теме. «Значит, секреты?» – «Ты с чем приехал?»– «В смысле?» – «Ну не с пустыми же руками?» – «Ну есть кое-что...» – «Что у вас там может быть для них на автозаводе. Ничего у вас для них нет. Небось выписали шестьдесят рублей через завком, и считаешь, что хром у тебя в кармане».– «Какие шестьдесят рублей?» – будто бы не понял Юшков.
Нижнетагилец успел заметить смущение, понял, что угадал, усмехнулся. Официантка принесла ужин. Ресторан постепенно заполнялся людьми. Нижнетагилец сказал: «Коробейники».– «Почему коробейники?» – «Историю надо знать. Были такие. Осуществляли снабжение населения». Юшков ждал, когда сосед вернется к главной теме, но тот почувствовал его интерес и, набивая себе цену, важно молчал, хотя, наверно, это ему было нелегко. Юшков понимал, что торопиться нельзя.
Расплатились и вышли в холл.
В углу его стояло перед телевизором несколько кресел. Немолодые мужчина и женщина смотрели документальную передачу. Женщина была хорошо одета и казалась много интересней своего невзрачного соседа. Она вязала. Нижнетагилец показал на нее глазами и подмигнул Юшкову. Женщина, деля внимание между телевизором и вязанием, все же заметила подмигивание. Попавшись, нижнетагилец смутился и спросил: «Что будет? Свитер?» «Сыну свитер»,– спокойно кивнула женщина. Мужчина, упираясь руками в подлокотники, а плешивой макушкой в спинку кресла, почти лежал в нем. «Что, Григорьевич,– сказал он нижнетагильцу,– я слышал, ты вагон хрома урвал?» – «Я же не сижу все дни перед телевизором,– сказал нижнетагилец.– Я на комбинате околачиваюсь».– «Что без толку оплачиваться. Тебе легче прожить»,– сказал мужчина. Женщина тихо приказала: «Сядь. Ты совсем уже сполз». Он подтянулся, сел повыше и потрогал рукой ослабевший узел галстука. «Значит, домой теперь?»—спросила женщина нижнетагильца. «Не знаю,—сказал он.– Я скажу «домой», когда у меня будут номера вагонов. Когда я вот по этому телефону, – потрогал он красный аппарат на столике перед телевизором,– сообщу на завод номера вагонов, тогда я смогу сказать «домой».– «А я, наверно, как раз успею свитер довязать,– вздохнула женщина.– Пока свое получу».– «Не пойму вообще, зачем тебя посылают,– обидно засмеялся нижнетагилец.– Что ты здесь есть, что тебя нет».– «Это вы начальству моему подскажите»,– улыбнулась женщина, подняла на нижнетагильца глаза и, к удивлению Юшкова, покраснела. Нижнетагилец подмигнул: «Надо будет подсказать».
Он пошел к лестнице. Мужчина в кресле крикнул ему: «Сейчас начнется футбол!» – «Посмотрю, как мой херсонец,– ответил нижнетагилец.– Не уехал ли. Обещал коньяк поставить, если хоть что-то получит. Месяц и десять дней впустую просидел».– «Я думаю, он уже уехал,– сказал мужчина в кресле.– Он тут звонил утром в Херсон. Отзывают».– «Значит, сегодня уедет»,– засмеялся нижнетагилец и ушел.
«Вы садитесь»,– сказала женщина Юшкову. Идти в номер не хотелось. Юшков сел. У женщины был мягкий южный выговор. «Я из Одессы. Дважды в год здесь по месяцу торчу,– сказала она и кивнула в сторону мужчины.– Вот Аркадий Семенович тоже каждый конец полугодия тут. Мы уже здесь как свои стали. В первый раз вам, конечно, будет трудно. Пока связи наладятся».– «Если вас тут за своих считают,– сказал Юшков,– что же вы так долго без стали сидите?»– «Не получается у них пока хромистая сталь. Как плавка, так брак. А на нет и суда нет».– «Но вот этому товарищу из Нижнего Тагила удалось?» – «Еще бы,– ревниво вмешался мужчина.– Он с нарядом на дефицитные электродвигатели. Он им электродвигатели, они ему сталь. Да и то один вагон получил, а ему надо два».
Похоже было, мужчина не столько Юшкову, сколько женщине хотел объяснить, что подвиги нижнетагильца преувеличены. Женщина возразила: «И с электродвигателями не у всякого получится». Она хотела защитить нижнетагильца, а получился как бы упрек Аркадию Семеновичу. Она поправилась: «Что говорить, если у нас их все равно нет.– И, недовольная собой, сказала, на мгновение став похожей на Лялю: – Все. Тихо. Сейчас не мешайте мне. Мне надо сосчитать петли». Юшков попытался понять, в чем тут было сходство с Лялей, но не смог. Женщина считала петли на связанном, а Аркадий Семенович стал произносить другие цифры в том же ритме: «Двенадцать, тринадцать, четырнадцать...» – сбил ее со счета, и они рассмеялись. Она сказала: «Аркадий, перестань», и он повеселел.
Спустился по лестнице нижнетагилец. Спросил, кто играет, и важно сказал, усаживаясь в кресло: «Посмотрим, чем они нас сегодня порадуют».– «Как сосед? – спросила женщина.– Уехал?» – «Уехал!» – захохотал нижнетагилец. Теперь, когда Юшков знал, что сила того в электродвигателях, нижнетагилец перестал его интересовать. Они все здесь были соперниками, и в самом худшем положении был он, Юшков.
У барьера с табличкой «Администратор гостиницы» стояла стройная женщина в золотистом парике и в строгом синем костюме. Она разговаривала с администраторшей и отстранилась, давая Юшкову возможность подойти к барьеру. «Тут у вас товарищ из Херсона освободил койку в двухместном номере,– сказал Юшков.– Я хочу на его место». «А больше вы ничего не хотите?» – спросила администраторша. Юшков оскорбился: «Это вы у меня спрашиваете?» – «Я уже выписала вам место. Что же, вам дважды в день постель будут менять?» – «Поля,– вмешалась женщина в парике,– удовлетвори просьбу товарища».– «Я еще не трогал вашей постели»,– по инерции спорил Юшков, хоть видел, что администраторша переписывает его бланк. Женщина в парике прошла к кабинету около лестницы. Ее синий костюм был похож на форму стюардессы. У нее был вид школьной учительницы, которая идет между парт, поглядывая на шалунов. Аркадий Семенович, снова сползший в кресле так, что брюки задрались и оголились молочно-белые икры, мгновенно подобрался. И впрямь как ученик перед учительницей. На двери кабинета висела табличка «Директор».
«Что не смотришь футбол? – крикнул нижнетагилец Юшкову.– Садись сюда».– «Вы как? – спросил Юшков.– Не боитесь спать один в комнате?» – «Да знаешь, последние пять десятков лет как-то... А что?» – «Да решил вот составить вам компанию». Нижнетагилец хмыкнул и сказал: «Молодец. Остроумно пошутил. Молодец».
Дверь в кабинет директрисы оставалась открытой. Она сидела за столом и позвала Юшкова: «Ну как, Юрий Михайлович, все в порядке? Заходите, пожалуйста, садитесь». Он сел в кресло. Свет в кабинете был ярче, чем в холле, проявилась сетка морщинок вокруг глаз и стало видно, что директрисе не меньше пятидесяти. Вздернутый носик и полные губы сохранили какую-то долю то ли детской капризности, то ли детской беспомощности. «Вы меня, конечно, извините, Юрий Михайлович, но в вашем городе живут не очень хорошие люди».
Этнографическое это наблюдение претендовало всего лишь на то, чтобы быть немедленно опровергнутым, и явно исключало самого Юшкова из числа не очень хороших людей. Поэтому он развел руками и улыбнулся. «Нет, я серьезно, Юрий Михайлович.– Она по-детски надула губы.– Месяц назад тут был ваш земляк, я просила его прислать мне пятнадцать баночек женьшеневого крема. Говорит, у вас в городе он свободно на прилавках лежит. Вроде интеллигентный мужчина был, клялся, что вышлет, как только домой вернется, и вот по сей день мне этот крем шлет». «Может быть, он умер?» – предположил Юшков. Она сказала: «Вы не похожи на толкача».– «Это моя первая командировка,– сказал Юшков.– Не знаю даже, с чего надо начинать».– «Да, люди тут по месяцу сидят. Скажите, ну разве это не безобразие?» – «Что же делать?» – в тон ей глубокомысленно сказал Юшков, Она вздохнула: «Да, от нас с вами это не зависит».
«От вас кое-что зависит,– осторожно сказал он.– Вы директор единственной в городе гостиницы. Наверняка руководство комбината идет к вам на поклон, когда хочет устроить получше какого-нибудь заслуженного гостя. Разве не так? Значит, и они вам не откажут в случае чего». «Вы преувеличиваете мои возможности, Юрий Михайлович. Многие так считают. Норовят подарок какой-нибудь сунуть... Я, конечно, человек грешный, но в этом чиста: не беру».
Лет десять назад она, наверно, еще пользовалась успехом. Поднялась, взяла сумочку, погасила в кабинете свет. Юшков проводил ее до выхода. Напротив было почтовое отделение. Он заказал там разговор с домом и попросил мать завтра же купить и выслать ему пятнадцать баночек женьшеневого крема.
Рядом с почтой был магазин. Водку в нем по вечерам не продавали, и Юшков купил бутылку вина. Эта покупка пришлась нижнетагильцу под настроение. «Херсонец много о себе мнил, Юра. Если бы он не был, между нами говоря, таким-эдаким,– нижнетагилец, сидя на своей кровати со стаканом в руке, сказал, каким именно был херсонец,– если бы он не был таким-эдаким, я бы ему, как нечего делать, помог. Я сюда как-никак кое-что привез. И пили бы мы сейчас с ним коньяк. Но он хотел права качать. Он по инстанциям ходил. Ну и выходил».Он оказался разговорчивым, продолжал рассуждать уже лежа в темноте. Юшков спросил: «Директор гостиницы может что-нибудь сделать?» «Все может,– убежденно сказал нижнетагилец и тут же честно поправил себя: – Хотя... Вообще-то... ничего она не может. В хороший номер с телефоном тебя устроить в следующий раз – это да, а в смысле заказа... Она имеет дело с крупным начальством, а нашему брату лучше иметь дело с человеком поменьше. Начальство что-нибудь решит, а какой-нибудь бригадир на отгрузке Володя возьмет да перерешит...»
Он не подозревал, что предсказывает свою завтрашнюю судьбу.
«С Володей я тебя завтра познакомлю. Но договориться с ним не пытайся. Будет клясться, что лучший твой друг, а завтра появится кто-нибудь еще – и он продаст тебя со всеми твоими инсинуациями».– «С чем?!» – «Со всеми потрохами продаст. Спи».
Утром они отправились на комбинат. Прошли квартал по трехэтажной улице Ленина, вышли к железнодорожному вокзалу и позавтракали в маленькой темной столовой, набитой галдящими мальчишками в форме ГПТУ. За привокзальной площадью поднялись на железный мост, прошли по нему над путями и увидели комбинат. До горизонта стояли цехи маленькие и большие, длинные и квадратные, соединенные трубопроводами и асфальтовыми дорогами. Вокруг них шли цепочки деревьев, бетонные эстакады и изгороди из низкого кустарника. К каждому цеху, подходили железнодорожные ветки, именно они да торчащие в разных местах то гроздьями, то поодиночке трубы и создавали основной рисунок открывшейся с моста картины. Спустившись вниз, Юшков и его сосед оказались на территории комбината.
Нижнетагилец с утра был вялым и неразговорчивым. Он подошел к длинному белому цеху, в торец которого упирались два железнодорожных пути. Толкнул калитку с надписью «Посторонним вход воспрещен». Здесь был конец производственной цепочки. Мостовые краны грузили в вагоны стальные листы, рельсы и штанги. Все это катилось сюда с другого конца цеха по дорожкам из стальных трубок. Солнечные лучи, падая сверху, казались балками стальной конструкции. В глубине сыпали искрами газовые резаки.
Бригадир Володя, черный и худой, в брезентовой куртке, надетой на майку, руководил погрузкой. Заметив нижнетагильца, он занервничал и попытался улизнуть, а когда увидел, что скрыться не удастся, набросился с руганью на крановщицу. В кабине крана под самой крышей она едва ли могла его слышать, а он стоял у штабеля штанг, задрав голову, и потрясал кулаком.
Нижнетагилец, оживившись, поймал его руку, заглядывая в глаза: «Что новенького?» Бригадир бдительно зыркнул по белой рубашке, галстуку и отутюженному костюму Юшкова: не проверяющий ли какой? Юшков предложил сигарету. Купленная в Быкове пачка «Столичных» усилила подозрения бригадира: «Из Москвы будем?» «За хромом приехал, как и я»,– отрекомендовал нижнетагилец. «Хрома нет и не будет»,– сказал бригадир, теряя интерес к Юшкову.
Он все порывался уйти. Взгляд нижнетагильца стал беспокойным. «Номер вагона ты мне скажешь?» – «Какого вагона? – недовольно спросил бригадир.– Чего ты сюда ходишь? Ты в производственный отдел ходи».– «Постой, постой,– нижнетагилец всерьез встревожился.– Мой вагон вчера отправили?» – «А откуда я знаю? Помню я вас всех, что ли?»
Бригадир пошел вдоль стены к своей будке, маленький нижнетагилец засеменил рядом. «Ты шутки со мной шутишь? Отправили или нет?» – «А я говорю: не ходите здесь! Сюда посторонним вход запрещен! Ходите, работать мешаете, поэтому и чехарда получается».– Какая чехарда?!» – «Я делаю то, что мне велит производственный отдел. Идите туда». Бригадир скрылся в свою стеклянную будку. Нижнетагилец посмотрел на Юшкова, словно тот мог что-нибудь объяснить ему. «Понял?.. Кажется, увели мой вагон».
От отгрузки до производственного отдела было километра три по асфальтированным аллеям между корпусами. Нижнетагилец то срывался на бег, то, выдыхаясь, едва плелся. С седых волос лился пот. «Катали сталь на мой заказ, круг сто тридцать, рядом же стоял, ну что за народ...» – бормотал себе под нос, будто молился.
В комнатах производственного отдела мужчины обступали работающих за столами женщин, нависали над ними, и каждый пытался так или иначе втолковать свое. Женщинам приходилось не только отбиваться от мужчин, но и отвечать на телефонные звонки, они балдели в этом шуме и духоте, одна из них, полная и распаренная, кричала: «Товарищи, вам нечего тут делать, подождите в коридоре! Товарищи, имейте совесть, тут же нечем дышать! Лишние выйдите, товарищи!» Ее никто не слушал, и она сказала второй: «Сумасшедший дом какой-то».
Ту, вторую, Юшков, едва заглянув в комнату, заметил сразу, поскольку молодых женщин всегда замечал в толпе прежде других людей. Он не слышал ее голоса, но по лицу видел, что она терпеливо повторяет одно и то же мужчине, упирающемуся руками в ее стол, и одновременно слушает телефонную трубку. Прежде чем положить трубку, она убрала ею со лба светлую прядку и в это время встретилась взглядом с Юшковым. На секунду задержала взгляд, что-то мелькнуло в ее лице, словно бы искорка узнавания, которая всегда доказывала Юшкову, что этой женщине он может быть интересен. Он загадал, что если заказы автозавода ведет она, то у него все получится.
Нижнетагилец промчался к столу полной женщины: «Я не мальчик, понимаете! Что у вас тут делается?! Я же не могу сторожить всю ночь свою сталь!» «Товарищ, произошла ошибка...» Юшков показал светловолосой свои бумаги: «Это к вам?» «Да»,– подняла она глаза от бумаги, задержала узнающий взгляд. Юшков встал в очередь к ее столу. Полная промакнула подбородок носовым платком, сказала: «Когда он уже кончится, этот день?» – и стала ругаться в трубку. Светловолосая вытянула шею в ее сторону, слушая разговор. «Тут человек у меня стоит, что я ему скажу? – объясняла в трубку полная.– Нет, уж лучше я его к вам пошлю. В конце концов нельзя так распускать бригадиров.– Положив трубку, сказала нижнетагильцу: – Идите к заместителю сортопрокатного». «Что вы меня гоняете?» – заревел он. Она пожала плечами. Взъерошенный нижнетагилец выскочил из комнаты, бормоча угрозы. Светловолосая спросила: «Опять Володя там коники выбрасывает?» – «Откатали Нижнему Тагилу круг сто тридцать, нужно было резать на шесть, он порезал на четыре».– «Кому?»– «Говорит, по ошибке. Вагон этот забрал москвич».– «Такой кот с усиками?» – «Ну. Ясное дело. За такие «ошибки»...» – «Ай, опять ему это сойдет».
Юшкову казалось, что, разговаривая, светловолосая краем глаза не упускает его из виду и некоторые ее слова и жесты, рассчитаны на него. Перед ним еще оставался пухлый блондин в сером костюме и ярком галстуке, один из вчерашних его соседей. Тот держал в руке сверток и, когда подошла его очередь, положил сверток на бумаги и уперся двумя руками в стол, приблизив лицо к лицу светловолосой. «Еще раз здравствуйте, Ирина Сергеевна. Как поживаете?» «Спасибо»,– сказала она. Он вытащил из пиджака шоколадку. «Это дочке».– «Это уже ни к чему,– нахмурилась Ирина Сергеевна, быстро взглянув на Юшкова.– Дочка уже большая».– «Уже в четвертом?» – «Пятый кончила». Ирина Сергеевна протянула руку за бумагами, торопила. Блондин приехал за простым углеродистым листом, она пообещала ему выдать лист через три-четыре дня. «Целую ручки»,– сказал он на прощание. «Погодите,– окликнула она.– Заберите свой сверток».– «Ирина Сергеевна, как вам не стыдно...» – «Заберите немедленно сверток».– «Но вы меня обижаете...» – «Я вас не обижаю,– сказала она, покраснев,– но сейчас обижу». Он крякнул и, взяв сверток, покачал головой: «Ох, Ирина Сергеевна, что вы со мной делаете».
Рассерженная блондином, она протянула руку за бумагами Юшкова, сверила их со своими и сказала: «Да, задолжали мы вам ужасно. Шестьсот тонн. Просто ужасно». Взглянула на него, уже не узнавая. Юшков молчал. Она вздохнула: «Хромистой стали у нас нет. Будут делать плавку после двадцатого». «После двадцатого?» Этого Юшков не ожидал. До сих пор он представлял себе, что будет какая-то конкуренция между ним, нижнетагильцем, другими, он не знал, каким образом сможет победить, но надежда была. Двадцатое – это был тот крайний срок, который назвал Лебедев. После двадцатого он уже выбывал из игры. Он стал объяснять, почему ему нужно раньше, забыв, что все в очереди перед ним пускались в такие же объяснения к досаде всех остальных. Ирина Сергеевна вздохнула: «У нас очень плохо с хромом. Посмотрите вот». Разворачивала перед Юшковым разграфленный лист, словно секретную карту. «График составляет заместитель начальника производства. Вот видите – только после двадцатого. Я постараюсь, чтобы первый металл дали вам».
Разговор был окончен. Юшков сказал: «Я буду заходить к вам за новостями». «Конечно,– сказала Ирина Сергеевна, утешая.– Мало ли что бывает».
Он потолкался в коридоре, прислушиваясь к разговорам, и побрел на отгрузку.
Над комбинатом уже повис тяжелый зной, едкий от дыма цеховых труб, а в цехе гудели вентиляторы и было даже прохладно. Там, где грузились вагоны, нижнетагилец ругался с бригадиром. Изможденное лицо бригадира выражало страдание. Нижнетагилец матерился, а бригадир то трогал его за рукав, то бил себя в грудь: «Григорьич... Ты веришь, что это нарочно? Да чтоб я сдох. Чтобы мои дети света не видели. Резчик перепутал! Да неужели ж я тебя бы обманывал? Да уж если на то пошло, мне вообще до фени, кому что достанется. Я делаю, что мне велят. Ну бывает же всякое! Резчика я накажу. Клянусь, накажу...»
Кто бы ни был виноват, нижнетагилец лишился вагона, который считал своим. Он брюзжал, пока они с Юшковым шли к мосту через железную дорогу. Покосился: «А у тебя что слышно?» – «Ничего не будет».– «Надо дать»,– веско сказал нижнетагилец. Юшков рассказал про сверток блондина. «Конечно, это непросто,– согласился нижнетагилец.– Надо уметь. Она тебе так даст, что останется только вещички в руки и домой: посылайте кого-нибудь другого». Сменяя только что высказанное мнение на прямо противоположное, он никогда не терял безапелляционности.
Они пообедали в той же столовой с мальчишками из ГПТУ, купили в ларьке стиральный порошок и вернулись в гостиницу. «С рубашками ты промахнулся,– сказал нижнетагилец.– Опытный человек никогда сюда светлые рубашки не берет. Не настираешься». В номере повалился на кровать, хохотнул озорно: «Херсонец небось сейчас докладывает начальству о поездке. Или жене объясняет, что такое рентабельность. Очень хорошо эти вопросы сек».
Юшков пошел в умывальную стирать рубашки. Какой-то скуластый парень с узенькими черными усиками покуривал, сидя на подоконнике, и посоветовал: «Для таких мероприятий надо старушенцию какую-нибудь завести». Даже в расслабленной, небрежной позе его тело не теряло стройности и кошачьей хищной грации. «Это не ты вагон хромистой стали увел?» – спросил Юшков. Парень хмыкнул: «Мой сосед. Он уже сегодня смотался. Как там твой дед? Лежит с инфарктом?» – «Близко к тому».– «Гениальная операция, а? Красиво задумано и чисто сработано. И всего-то мы влили в этого Володю один стакан коньяка. И сказали: на сегодня хватит, остальное получишь в Москве».– «Это может ему дорого стоить».– «Вывернется. И в конце концов с умными людьми за бутылкой сидел, новые анекдоты послушал».
Прошел в туалет тот мужчина, который вчера сидел перед телевизором, Аркадий Семенович. «Вот кто хорошо устроился,– сказал ему в спину парень.– Ему о рубашках думать не надо». Юшков прополоскал рубашку и ушел в номер. Сосед спал. Нужно было что-то делать. Преодолевая безразличие, Юшков пошел в душ. Постоял под горячей струей, под ледяной, снова под горячей и снова под ледяной. Растерся. Стало веселее. У него начал складываться план: изучить комбинат с самого начала, с того места, где получается брак, с мартенов. Сойтись поближе с людьми, стать здесь своим человеком. Вдруг что-нибудь да откроется? Уехать он всегда успеет, а других идей у него нет.
В восемь сосед проснулся, и они пошли ужинать. Нижнетагилец взял инициативу в свои руки: «Кто сегодня заказывает, я или ты?» – «Давай я».– «Ладно. В другой раз я».
Около эстрады сидели принаряженный Аркадий Семенович и женщина из Одессы, которая вчера вязала в холле перед телевизором. Она была в шелковом платье с большой брошью на груди. Знакомый усатый парень сел за их столик. Ухмыляясь, наклонился к женщине, зашептал на ухо. Она сначала придвинула к нему голову, потом отстранилась и покраснела. Наверно, он рассказывал анекдоты. Аркадий Семенович стал смотреть в сторону, заинтересовавшись вдруг лепкой вокруг плафонов. Парень поманил рукой официантку, что-то заказал. Прыгнул на эстраду, поставил на радиолу пластинку, отрегулировал звук погромче. Пока он возился, Аркадий Семенович и одесситка сердито перешептывались между собой. И тут нижнетагилец сказал: «Хром есть». Юшков решил, что ослышался. «Где?!» – «Хром есть. Четыре вагона. Но мне он не годится. Я его не беру».– «Почему?» – «Он не по ГОСТу. Завышен марганец».
Стараясь оставаться спокойным, Юшков спросил: «На много завышен?» «На двенадцать соток».
Тыча вилкой в бруски жареного картофеля, важно сопел: он, мол, не берет что попало. Снабженец, наверно, он был хороший, но металловедению его никто не научил. Лишние двенадцать соток марганца в этой стали, хоть и были отступлением от ГОСТа, ее не портили. Юшков боялся выдать себя. «Что ж этот бригадир не пытался всучить никому?» – «Что он пытался и что не пытался, мы с тобой знать не можем».– «А ты сам,– спросил Юшков, не заметив, что перешел на «ты»,– так и будешь сидеть до конца месяца, пока хром не пойдет?» – «Против лома нет приема. У меня, кроме хрома, полно дел. Я тут еще только неделю, а уже две позиции сверх фондов выбил. У меня тут два десятка позиций».
Усатый парень около эстрады пригласил танцевать одесситку. Она отказалась. Он топтался перед ней, теряя апломб, а она мотала головой. Аркадий Семенович шлифовал пальцами свою рюмку. Теперь, когда появилась надежда и Юшков знал, что ему нужно будет делать завтра, все вокруг получило смысл. Он начинал действовать, а действие, как ток в проводнике, создавало вокруг себя поле с силами притяжения и отталкивания. И Юшкову азартно хотелось, чтобы женщина отказала нагловатому парню и чтобы парень почувствовал себя побежденным.
Утром он вышел из гостиницы, когда его сосед еще спал. Если они, эти четыре вагона, существовали в действительности, то никто теперь не должен был его опередить. В пустом коридоре заводоуправления уборщица таскала из двери в дверь швабру и ведра, позвякивала связкой ключей. Юшков встал около двери производственного отдела. Час спустя появилась полная женщина. Она распарилась уже с утра, тяжело дышала, льняное желтое платье потемнело под мышками. Следом сунулся было в комнату узбек из Ташкента. Она, обмахиваясь за своим столом веером из бланков, сказала ему: «На двери же написано! С восьми часов! Читать не умеете?» Было без пяти восемь. Юшков боялся, что эти четыре вагона может отдать кому-нибудь полная женщина. Ровно в восемь появилась Ирина Сергеевна. Она сразу почувствовала волнение Юшкова. Пропустила в комнату, подала стул, попросила: «Подождите, пожалуйста, я сейчас». Расположилась за своим столом, вытащила зеркальце, причесалась. Делала это так, словно причесывается по просьбе Юшкова и для его удовольствия. Таращась исподлобья в зеркальце, спросила по-приятельски: «Что у вас новенького?» «Посмотрите, пожалуйста,– попросил он.– У вас должна быть плавка с марганцем не по ГОСТу». Удивленно взглянула. Спрятала зеркальце, продвинула к себе аппарат. Набрала номер. «Слушай, Володя! У тебя есть четыре вагона хрома? Есть или нет?.. Ты на меня не ори! – Лицо ее вдруг стало некрасивым и грубым.– Ишь ты! Я тебе так поору, что больше не захочется! Мы документы на эти четыре вагона не оформляли!»
Документы не составляли – значит, металл еще никто не взял. «У меня с собой фирменные бланки,– сказал Юшков.– Я пишу расписку, что претензий по марганцу к вам не будет. Дайте нам в счет заказа».
«Выдай все на тридцать шестой заказ!» – крикнула Ирина Сергеевна в трубку. Это был заказ Юшкова. Положила трубку. Посмотрела с уважением: «Как вы узнали про эти вагоны?» – «Каждая фирма,– повторил Юшков мудрость нижнетагильца,– имеет свои секреты».– «Вам повезло»,– улыбнулась поощрительно она. Юшков спросил: «Куда мне теперь?» «Вы в гостинице? – спросила она.– Родственниками еще не обзавелись? Позвоните мне из гостиницы утром, скажу вам номера вагонов».
Юшков помнил урок соседа. Из производственного отдела он побежал на отгрузку. Володя заполнял ведомость в своей будке. Он заметил Юшкова издали, когда тот пробирался к нему, балансируя на штабелях стали, но опустил голову к бумагам, словно бы не видел его. «Как тридцать шестой заказ?» – спросил Юшков. Пришлось повторить это трижды. Володя поднял голову: «Что тебе надо здесь? Видишь, я работаю?» «Вижу, как ты работаешь. Запомни, Володя,– сказал он,– эти четыре вагона – мои. С ними мудрить не пытайся. Так, как с Нижним Тагилом, второй раз не получится. Запомни: тридцать шестой заказ для тебя табу. Знаешь, что такое табу? Приходи завтра в триста двадцатый номер гостиницы, попробуем друг друга понять». Володя молчал, отводил глаза, будто не слышал. Может быть, испугался, а может быть, посмеивался, как это Юшков, начав с угроз, кончил приглашением.
Нижнетагилец лежал на кровати в тренировочном эластичном костюме. Животик его в этом костюме обрисовался так, словно под тканью был спрятан футбольный мяч. «Заболел, что ли?» – спросил Юшков.
«Так и разэдак, этого я боялся»,– сказал нижнетагилец. Медленно попробовал сесть, прислушиваясь к ощущениям, чтобы поймать боль раньше, чем она начнется. Это ему, естественно, не удалось, и, снова ругнувшись, он повалился на кровать. «Радикулит?» – «Миозит,– ответил нижнетагилец.– Хрен редьки не слаще».– «Знаешь,– сказал Юшков,– я все-таки взял тот хром».– «Но там же марганец завышен».– «Рискнул. На поворотный кулак автомобиля сгодится».– «Ну раз подошло, так хорошо,– сказал нижнетагилец.– Мне не подошло». По чувству облегчения, которое Юшков испытал, он понял, что это его все-таки мучило. Все-таки эти четыре вагона он словно из кармана у соседа вытянул.
«Вот когда лежу – ничего,– удивился нижнетагилец коварству болезни.– Вроде и здоров. А с тебя, конечно, причитается. Я один про эти вагоны знал».– «В другой раз отметим,– пообещал Юшков.– Я не забуду».– «Зачем откладывать? Жрать-то мне сегодня надо. Вот и сбегал бы в магазин. Что нам ресторан? Музыки мы ихней не слыхали?» Нижнетагилец взволновал себя этими рассуждениями.
Пока Юшкова не было, он, однако же, остыл и успел осознать, что четыре вагона хрома упустил зря. Лежал мрачный, не глядел на Юшкова. «А ты, брат, на ходу подметки рвешь. Не мог мне подсказать, что двенадцать соток марганца сталь не портят?» – «Я думал, тебе не годится. Я же не знаю, для чего тебе».– «На такую ответственную деталь, как автомобильный поворотный кулак, годится, а мне не годится?» – «А бог тебя знает, может, вы там, в Нижнем Тагиле, спутники делаете».– «Спутники,– буркнул нижнетагилец.– Сидел бы я тут с тобой». После ужина он подобрел и сказал почти умиротворенно: «А теперь это дело надо переспать». Ночью он постанывал и ругался, не давая Юшкову заснуть, а утром ушел на комбинат. Юшков спустился в холл и позвонил Ирине Сергеевне. Она продиктовала номера четырех вагонов. Пошутила: «Не знаю, как вы будете со мной рассчитываться». «Что-нибудь придумаем»,– сказал он. Она тихонько рассмеялась, отчего его слова стали казаться двусмысленными ему самому. Эти четыре вагона явно прибавили ему весу в ее глазах. Он тут же заказал по междугородному автозавод, Лебедева.
Ожидая разговора, видел сквозь стекло, как появилась на улице директриса, толкнула дверь и пошла по ковровой дорожке походкой учительницы, входящей в класс. Около администраторши томилась маленькая очередь с чемоданами и портфелями. Директриса кивком головы в золотистом парике поставила всем «примерно» по поведению, подошла к Юшкову: «Утро доброе, Юрий Михайлович, разговор ждете? Все дела, дела? Вы уже четвертый день у нас живете и даже родственницу себе не завели». «Может быть, я как раз жене звоню»,– попытался он попасть ей в тон, несколько озадаченный им. Она шутливо возмутилась: «Какие могут быть жены? У нас в гостинице все холостяки. Дома вы все женатые, в командировке все холостые!»
Звякнул аппарат. Междугородная соединила с Лебедевым. Юшков прочитал номера вагонов. Лебедев записал, сказал: «Что ж, Михалыч, начало есть. Когда остальные шесть будут?» Юшков помялся. Теперь эти вагоны не казались ему такой уж большой удачей и он не знал, как Лебедев отнесется к нарушению ГОСТа. «Петр Никодимович, в плавке завышен марганец».– «На сколько?» – «На двенадцать соток».– «Ну, ничего,– подумав, сказал Лебедев.– Кашу маслом не испортишь.– И повторил: – Последний вагон должен уйти от них не позже двадцатого. Действуй, Михалыч».
Директриса, проходя к своему кабинету, заметила: «Между прочим, ваша землячка, Юрий Михайлович, приехала».– «С автозавода?» – «Нет, с какого-то другого».– «Молодая?» – «Девочка. Хороша, Юрий Михайлович, хороша...» Замолчала, потому что «землячка» прошла мимо них к лестнице. Она была в трикотажной безрукавке и американских джинсах, вместо чемодана волокла сумку из джинсовой ткани с латинскими белыми буквами «Sport».
Следом за ней Юшков поднялся на третий этаж. Дверь 305-го номера была распахнута. Там лежал на кровати поверх покрывала усатый парень в брюках и свитере. Когда девушка проходила мимо, он присвистнул. Она от неожиданности остановилась и уставилась на него. «Извините, девушка – сказал он.– Совершенно не могу управлять эмоциями». Она хмыкнула и пошла дальше. Парень позвал Юшкова: «Юра, как дела?» Услышал где-то имя. Все ему было просто.
