Текст книги "Пересыхающее озеро"

Автор книги: Арнальд Индридасон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

23

Посол Федеративной Республики Германии в Исландии, госпожа Эльза Мюллер, имела докторскую степень. Она приняла полицейских лично в своем кабинете около полудня. Это была видная женщина шестидесяти лет. Она одарила Сигурда Оли теплым взглядом. Эрленд же в своей коричневой вязаной кофте под поношенным плащом вызвал у нее меньший интерес. Госпожа посол объяснила, что она историк по образованию и докторскую степень получила за свои исследования. Для гостей был приготовлен кофе и немецкое печенье. Полицейские сели на диван, и Сигурд Оли взял чашечку – ему не хотелось выглядеть невежливым. Эрленд отказался. Он бы с большим удовольствием закурил, но не решался спросить разрешения.

Отдав дань вежливости, полицейские извинились за причиненное германскому посольству беспокойство, но госпожа посол ответила, что помощь исландским властям – само собой разумеющееся дело.

Запрос рейкьявикской полиции относительно Лотара Вайзера прошел по всем инстанциям, сообщила фрау Эльза, обращаясь преимущественно к Сигурду Оли. Разговор шел на английском языке. Немец с таким именем, продолжала она, занимал должность консультанта по экономическим вопросам при торговом представительстве Германской Демократической Республики в шестидесятые годы. Информацию о нем, как оказалось, получить очень сложно, поскольку выяснилось, что в указанный период он сотрудничал с восточногерманскими спецслужбами и был связан с КГБ. Госпожа посол сообщила, что после падения Берлинской стены значительная часть документов «Штази» была уничтожена и та скромная информация, которой они располагают, исходит от западногерманской контрразведки.

– Вайзер бесследно исчез в Исландии в 1968 году, – продолжала фрау Мюллер. – Никому не известно, что с ним случилось. В свое время поговаривали, что он допустил какую-то оплошность и…

Госпожа посол замолчала и пожала плечами.

– Был устранен? – закончил за нее Эрленд.

– Это лишь предположение, и у нас нет никаких доказательств. Он мог также покончить с собой, а тело отправили на родину с диппочтой.

Она улыбнулась Сигурду Оли, будто хотела показать, что пошутила.

– Понимаю, что вам это может показаться комичным и малоправдоподобным, но с точки зрения дипломатии Исландия считается краем света. Климат ужасен. Вечные завывания ветра, темень и холод. Вряд ли отыщется более суровое наказание, чем отправить человека на работу в Исландию.

– То есть Вайзера могли наказать, послав сюда? – переспросил Сигурд Оли.

– Как мы выяснили, в молодости он сотрудничал со спецслужбами Лейпцига. – Фрау Мюллер пошуршала листками бумаги, разложенными перед ней на столе. – С 1953 по 1957 год, а может быть, и до 1958 года в его задачу входила вербовка иностранных студентов, из которых большинство, если не все, были коммунистами. Он склонял их к сотрудничеству со спецслужбами, чтобы они предоставляли властям определенную информацию. Так сказать, доносили на других студентов, следили за ними.

– Предоставляли информацию? – повторил Сигурд Оли.

– Не знаю, как вы это называете, – продолжала фрау Мюллер, – шпионить за соседями? Лотар Вайзер считался большим специалистом по привлечению молодежи к такому сотрудничеству. В обмен он предлагал деньги, а также хорошие оценки на экзаменах. В то время всех будоражили события в Венгрии. Молодежь следила за происходящим там, а спецслужбы присматривали за молодежью. Вайзер внедрился в студенческую среду. Таких, как он, было много. Люди типа Лотара Вайзера имелись во всех университетах Восточной Германии, да и вообще в высших учебных заведениях всех стран социалистического лагеря. Благодаря осведомителям они следили за обучающимися, узнавали их образ мыслей. Влияние студентов-иностранцев могло быть опасным, хотя большинство из них изучали наравне со специальными предметами основы марксизма.

Эрленд вспомнил о том, что Лотар говорил по-исландски.

– В Лейпциге в те годы обучались студенты из Исландии? – спросил он.

– Я не знаю, – ответила фрау Мюллер. – Вы можете это выяснить.

– Что стало с Лотаром? – задал свой вопрос Сигурд Оли. – После Лейпцига?

– Могу представить, насколько далеко от вас все это, – заметила фрау Мюллер, – спецслужбы и шпионаж. Вам, на севере, известно о таких вещах только понаслышке.

– Возможно, – улыбнулся Эрленд. – Не припомню ни одного хоть сколько-нибудь приличного секретного агента-исландца.

– Вайзер работал на спецслужбы ГДР. Он больше не занимался отслеживанием студенческих настроений. Много ездил и был прикреплен к посольствам в разных странах. В том числе его посылали и в Исландию. У него была особенная любовь к вашей стране, этим объясняется и тот факт, что в молодости он выучил исландский. Очевидно, у него были большие способности к языкам. Здесь, так же как и в других местах, в его задачу входило привлечение местного населения к сотрудничеству тем же способом, что и в университете Лейпцига. Если убеждение не помогало, он мог посулить денег.

– У него были связи с исландцами, работавшими на него? – спросил Сигурд Оли.

– Неизвестно, какие у него были тут успехи, но ничего исключать нельзя, – ответила фрау Мюллер.

– Имеется ли информация о сотрудниках посольства, с которыми он работал здесь? – поинтересовался Эрленд. – Кто-нибудь из них еще жив?

– У нас есть список людей, находившихся в Рейкьявике в то время, но нам не удалось найти ни одного из ныне здравствующих, кто был бы знаком с Вайзером и знал бы о его деятельности. На сегодняшний день нам известно точно только то, что его следы теряются в Исландии. Что произошло, мы не знаем. Он словно испарился. К слову, старые архивы спецслужб не очень-то надежны. Многих деталей не хватает, так же как и документов «Штази». Когда их предали гласности после объединения двух Германий, многие бумаги, в основном касающиеся вопросов слежки за гражданами, затерялись. Органы безопасности бывшей ГДР, естественно, были ликвидированы. Надо признаться, мы не располагаем полной информацией о судьбе Лотара Вайзера, но собираемся заниматься этим и дальше.

Наступило молчание. Сигурд Оли потянулся за печеньем. Эрленду нестерпимо хотелось курить. Он не видел пепельницы, так что, похоже, ему не удастся это сделать.

– Правда, есть интересная деталь, – снова заговорила фрау Мюллер. – Раз уж вспомнили о Лейпциге. Жители этого города страшно гордятся тем, что именно они подняли восстание, приведшее к отставке Хоннекера и падению Берлинской стены. В Лейпциге существовало сильное оппозиционное движение против коммунистического режима. Штаб-квартирой восставших послужила церковь святого Николая в старом городе. Люди собирались там для молитвы и протеста, и в один из вечеров повстанцы вышли из храма и направились к зданию «Штази», которое находилось неподалеку. Считается, что Лейпциг по меньшей мере стал началом процесса, приведшего к падению Берлинской стены.

– Ясно, – проговорил Эрленд.

– Странно, что немецкий разведчик исчез в Исландии, – вмешался Сигурд Оли. – Это все-таки…

– Необычно? – закончила за него с улыбкой фрау Мюллер. – Тот факт, что Вайзер был секретным агентом, давало преимущество убийце, если имело место преступление. Это видно из реакции торговой миссии ГДР, находившейся в Рейкьявике. У них ведь не было своего посольства. Полная тишина. Показательная реакция, когда пытаются замять дипломатический скандал. Никто ничего не говорит. Точно этот самый Вайзер никогда и не существовал. Мы не обнаружили никаких признаков расследования по факту его исчезновения.

Фрау Мюллер перевела взгляд с одного полицейского на другого.

– Его исчезновение осталось незамеченным и для местной полиции, – заметил Эрленд. – Мы навели справки.

– Указывает ли это на то, что дело было внутрипосольским? – вмешался Сигурд Оли. – Что, возможно, его убил кто-то из коллег?

– Вполне может быть, – согласилась фрау Мюллер. – У нас очень мало сведений о Вайзере и его судьбе.

– Убийцы скорее всего уже нет в живых, – добавил Сигурд Оли. – Столько времени прошло. Если, конечно, Лотар Вайзер был убит.

– Вы полагаете, что он и есть скелет из озера? – спросила фрау Мюллер.

– У нас нет готовых выводов на этот счет, – ответил Сигурд Оли. Полиция не проинформировала посольство о деталях находки. Сигурд посмотрел на своего босса, и тот кивнул. Тогда Сигурд сказал: – К найденному нами скелету было привязано прослушивающее устройство русского производства шестидесятых годов.

– Да, понимаю, – задумчиво произнесла фрау Мюллер. – Русского производства? И что же? Какие у вас соображения?

– Самые разные, – заверил ее Сигурд Оли.

– Мог ли этот аппарат принадлежать посольству Восточной Германии или дипмиссии, как это там называлось? – вклинился в разговор Эрленд.

– Вполне возможно, – подтвердила фрау Мюллер. – Страны Варшавского договора активно сотрудничали между собой, в том числе и в области шпионажа.

– Когда произошло объединение Германии, – начал Эрленд, – и немецкие представительства в Рейкьявике слились в единое целое, обнаружились ли такие аппараты у бывших гэдээровцев?

– Мы не сливались в единое целое, – возразила фрау Мюллер. – Восточногерманские миссии были ликвидированы, мы и глазом моргнуть не успели. Но я поинтересуюсь насчет аппаратов.

– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу этого русского аппарата для прослушивания, найденного вместе со скелетом? – спросил Сигурд Оли.

– Не могу судить, – ответила фрау Мюллер. – Не мое дело высказывать предположения.

– Да, конечно, – стушевался Сигурд Оли. – Но все, что у нас есть, – это в основном предположения…

Но ни Эрленд, ни госпожа посол не дали ему закончить, и в разговоре возникла пауза. Эрленд сунул руку в карман и нащупал пачку сигарет, однако не осмелился достать ее.

– Вы тоже провинились? – спросил он у фрау Мюллер.

– Провинилась? – удивилась та.

– Почему вас послали в эту ужасную страну? На край света?

Она улыбнулась, но Эрленд ощутил, что за улыбкой что-то скрывается.

– Вы считаете ваш вопрос уместным? – спросила фрау Мюллер. – Я являюсь послом Федеративной Республики Германии в государстве Исландия.

Эрленд пожал плечами.

– Простите, – извинился он. – Но вы говорили о здешнем представительстве как о наказании. Впрочем, меня это, конечно, ни в коей мере не касается.

Неловкое молчание повисло в воздухе. Наконец Сигурд Оли решился прервать его, кашлянув и поблагодарив за сотрудничество. Фрау Мюллер холодным тоном пообещала связаться с ними, если выяснится что-либо еще в отношении Лотара Вайзера, что может оказаться полезным. По ее тону они поняли, что в этом случае она вряд ли побежит прямиком к телефону.

Выйдя из посольства, Эрленд и Сигурд Оли обсудили возможность знакомства исландских студентов в Лейпциге с Лотаром Вайзером. Сигурд решил заняться этим вопросом.

– Ты допустил бестактность в разговоре с ней, – сделал замечание Сигурд Оли.

– Э-э-э… сравнение с краем света вывело меня из себя, – проворчал Эрленд, зажигая долгожданную сигарету.

24

Вернувшись с работы, Эрленд застал дома Синдри Сная. Сын спал на диване, но, как только отец вошел, проснулся и встал.

– И где тебя носило? – спросил Эрленд.

– Ну… – промямлил Синдри Снай.

– Хочешь есть? – спросил Эрленд.

– Нет, спасибо, я уже поел.

Эрленд достал ржаной хлеб, масло и бараний паштет и заварил кофе. Несмотря на заверения Синдри о том, что он не голоден, сын с удовольствием уплетал бутерброды. Тогда отец выложил на стол сыр, который молодой человек тут же приговорил с большим аппетитом.

– У тебя есть новости от Евы Линд? – спросил Эрленд, подавая кофе, после того как сын немного утолил голод.

– Да, – ответил тот, – я разговаривал с ней.

– У нее все в порядке? – забеспокоился Эрленд.

– Более или менее, – ответил Синдри, доставая сигарету. Эрленд последовал его примеру. Сын поднес ему дешевую зажигалку. – По-моему, с Евой уже давно не все в порядке.

Потом они молча пили черный кофе и курили.

– Почему у тебя так темно в квартире? – спросил Синдри, посмотрев в сторону гостиной, плотные занавески препятствовали проникновению вечернего солнца внутрь помещения.

– Слишком яркий свет, – ответил Эрленд. – Вечером и ночью, – поправился он через минуту, не вдаваясь в подробности. Зачем ему объяснять Синдри, что он предпочитает короткие зимние дни и черные как смола ночи вечному летнему свету, излучаемому светилом сутки напролет. Он и сам не понимал, почему лучше чувствовал себя зимой, при полном мраке, чем ярким летом. – Где ты ее нашел? – спросил Эрленд. – Где же она прячется?

– Она прислала сообщение на мой телефон, и я позвонил ей. Мы все время поддерживали связь, даже когда я был в провинции. У нас всегда были хорошие отношения.

Он замолчал и посмотрел на отца.

– Ева – хорошая девушка, – сказал сын.

– Конечно, – подтвердил Эрленд.

– Серьезно! – стал горячиться Синдри. – Если бы ты знал, какая она была…

– Не стоит напоминать мне об этом, – оборвал его Эрленд, даже не пытаясь скрыть раздражения в голосе. – Я и так все знаю.

Синдри замолчал и уставился на отца. Потом он потушил сигарету. Эрленд сделал то же самое. Синдри встал.

– Спасибо за кофе, – сказал он.

– Ты уходишь? – удивился Эрленд, вставая, в свою очередь. Он вышел из кухни вслед за сыном. – Куда ты собрался?

Синдри не отвечал. Он взял свою поношенную джинсовую куртку со стула и натянул на себя. Эрленд ходил за ним по пятам. Ему не хотелось, чтобы Синдри уходил в таком настроении.

– Я не хотел… – начал он. – Но… Ева… Я знаю, что вы дружны.

– Что тебе вообще известно о Еве? – не выдержал Синдри. – С чего ты взял, что знаешь ее?

– Не делай из нее святую, – ответил Эрленд. – Еве это не подходит, да и ей самой не понравилось бы.

– Я и не делаю, – возмутился Синдри. – Но ты не должен считать, что знаешь Еву. Даже не думай! И вообще, как ты можешь судить, что ей подходит?

– Она законченная наркоманка, вот что я знаю! – взревел Эрленд, выходя из себя. – Или нужно знать что-то еще? Ко всему прочему, Ева не делает ничего, чтобы исправиться! Она потеряла ребенка, как тебе известно, и врачи сказали, что это не самое худшее, что могло произойти из-за того, что она кололась во время беременности. Так что не стоит тут гарцевать по поводу своей сестры. Эта идиотка опять влипла в какую-то историю, но я больше не желаю выпутывать ее из глупостей.

Синдри уже открыл дверь на лестницу и готов был выйти, но ненадолго задержался, обернулся к Эрленду, зашел обратно в квартиру и закрыл за собой дверь. Затем подошел к отцу.

– Гарцевать по поводу моей сестры? – повторил Синдри.

– Раскрой глаза! – сказал Эрленд. – Вот что я хочу тебе сказать: пока она сама не захочет себе помочь, вряд ли мы сможем что-либо изменить.

– Я прекрасно помню Еву до того, как она подсела на наркотики, – заявил Синдри. – А ты помнишь ее?

Он вплотную подошел к отцу, и Эрленд увидел гнев в его движениях, в выражении его лица и во взгляде.

– Помнишь ли ты Еву, когда она еще не кололась? – повторил Синдри.

– Нет, – ответил Эрленд. – Я не помню, и ты прекрасно это знаешь.

– Да, я прекрасно это знаю, – сказал Синдри.

– Не болтай всякую чушь, – проговорил Эрленд. – С меня достаточно Евы.

– Чушь? – переспросил Синдри. – Мы для тебя чушь?

– Боже мой! – простонал Эрленд. – Хватит. Я не собираюсь ссориться с тобой. И с ней я тоже не собираюсь ссориться и не хочу ее обсуждать.

– Так ты ничего не знаешь? – присвистнул Синдри. – Я виделся с ней позавчера. Она живет с каким-то типом по имени Эдди. Он на десять или пятнадцать лет старше ее. У него совсем крыша съехала: он набросился на меня с ножом, думая, что я рэкетир. Решил, что я пришел за деньгами. Они сбывают наркотики, но и им перепадает, однако денег всегда не хватает, так что за ними охотятся рэкетиры. Несколько человек. Ты, может, знаешь этого Эдди, ты ведь легавый. Ева не хотела говорить мне, где находится, она страшно напугана. Они сидят в какой-то дыре недалеко от центра. Эдди дает ей дозу, и она любит его за это. Никогда не видел такой искренней любви. Смекаешь? Он ее дилер. Она в полном дерьме, просто омерзительна. И знаешь, что ее интересовало?

Эрленд покачал головой.

– Она хотела знать, виделся ли я с тобой, – продолжал Синдри. – Ты не находишь это странным? Единственное, что ей хотелось выяснить, виделся ли я с тобой. С чего бы это, а? Почему она этим интересуется, по-твоему? В состоянии полного улета. Что ты думаешь на этот счет?

– Не знаю, – признался Эрленд. – Я уже давно перестал разбираться в Еве.

Он мог бы сказать, что у них с Евой бывали и горе, и радости. Несмотря на то что их отношения не назовешь легкими, скорее хрупкими, и порой у них разгорались настоящие баталии, все же между ними была какая-то связь. Иногда даже все шло как нельзя лучше. Он вспомнил рождественские праздники, когда Ева находилась в тяжелейшей депрессии из-за потери ребенка, так что он опасался, как бы она не совершила какой-нибудь глупости. Они встретили Рождество и Новый год у него дома и много говорили о ребенке и чувстве вины, которое мучило ее из-за того, что случилось. А потом в один прекрасный день после праздников Ева исчезла.

Синдри смотрел на отца.

– Ее интересовало, как у тебя дела. Как у тебя дела!

Эрленд молчал.

– Если бы ты знал, какая она была до того, как стала принимать наркотики, – продолжал Синдри, – если бы ты знал ее такой, какой ее знал я, у тебя был бы настоящий шок. Я давно не встречался с ней, и когда увидел, на кого она стала похожа… мне захотелось…

– Кажется, я сделал все, что мог, чтобы помочь ей, – ответил Эрленд. – Только вот возможности ограничены. И когда понимаешь, что у человека на самом деле нет никакого желания выпутаться…

Он так и не договорил.

– Она была рыжеволосой, – произнес Синдри. – В детстве. Густые рыжие волосы, мама говорила, что это ей досталось от тебя, от твоей семьи.

– Я помню ее рыжие волосы, – улыбнулся Эрленд.

– В двенадцать лет она коротко подстриглась и выкрасила волосы в черный цвет, – продолжал Синдри. – С тех пор она красит их черной краской.

– Зачем она это сделала?

– Их отношения с мамой не были простыми, – заметил Синдри. – Со мной мама обращалась совсем не так, как с Евой. Возможно, из-за того, что Ева была старше и напоминала ей тебя, а может быть, потому, что она была шумной, гиперактивной. Рыжеволосая и слишком подвижная. Она выводила из себя учителей. Мама перевела ее в другую школу, но стало только хуже. Еву дразнили, потому что она была новенькой, а она устраивала разные гадости, чтобы привлечь к себе внимание, донимала других детей, рассчитывая, что таким образом ее примут в компанию. Маму миллион раз вызывали в школу.

Синдри закурил.

– Ева никогда не верила маминым россказням о тебе. Во всяком случае, она так говорила. Они с мамой ругались, как кошка с собакой. Ева была мастером в том, чтобы завести маму, упомянув твое имя. Говорила, нет ничего удивительного, что ты ушел от нее, что никто не может жить с нашей матерью. Ева защищала тебя.

Синдри посмотрел по сторонам, держа сигарету в руке. Эрленд указал ему на пепельницу на столе. Втянув в себя табачный дым, Синдри уселся к столу. Он успокоился, и напряжение спало. Сын рассказал Эрленду, как Ева сочиняла истории о своем отце, когда уже достаточно подросла, чтобы задавать вопросы о его поступках.

Дети ощущали озлобленность матери по отношению к их отцу, но Ева не верила тому, что та говорила, и придумала свой собственный образ папочки, который меняла сообразно ситуации. Выдуманный ею характер поворачивался совсем другими гранями, нежели портрет, нарисованный матерью. Дважды Ева сбегала из дома, чтобы найти отца. В девять и одиннадцать лет. Она врала подругам, рассказывая, что ее настоящий папа вовсе не один из тех типов, которые ошиваются около ее матери, и что он живет за границей и всегда, когда возвращается домой, привозит ей дорогущие подарки. Но она не может их показать, потому что папа не разрешает хвастаться. Другим она врала, что у отца огромный особняк и что иногда она ездит погостить туда и получает все, что хочет, потому что он настоящий богач.

По мере взросления и созревания истории об отце становились более реалистичными. Как-то раз мама упомянула, что, насколько ей известно, их папаша по-прежнему работает в полиции. Вопреки всем трудностям в школе и напряженной обстановке дома после того, как Ева лет с тринадцати-четырнадцати стала пить пиво, пристрастилась к табаку и попробовала гашиш, она всегда знала, что отец где-то в городе. Со временем желание разыскать его ослабло.

Возможно, лучше просто фантазировать по поводу дорогого папочки, поделилась она как-то с братом. Ева думала, что встреча с отцом может стать еще одним разочарованием.

– Само собой разумеется, так и получилось, – подвел итог Эрленд.

Он уселся в кресло. Синдри забрал свою пачку сигарет.

– Вряд ли она такая уж ранимая со своим боевым раскрасом на лице, – заметил Эрленд. – Ева все время наступает на одни и те же грабли. У нее никогда нет денег, поэтому она вешается на дилеров, болтается вместе с ними, и даже несмотря на то что они вытирают об нее ноги, ее тянет к ним.

– Я попытаюсь поговорить с ней, – пообещал Синдри. – Но думаю, что Ева все еще надеется на то, что ты придешь и спасешь ее. Сдается мне, она на последнем издыхании. Сестра часто попадала в переделки, но такой, как сейчас, я ее никогда не видел.

– Почему она подстриглась в двенадцать лет? – спросил Эрленд.

– Ее кто-то поймал и гладил по волосам, делая недвусмысленные предложения, – объяснил Синдри.

Он выпалил это не раздумывая, точно в его памяти скопилась куча подобных примеров.

Синдри скользнул взглядом по библиотеке в гостиной. Квартира была просто завалена книгами.

Эрленд застыл, как статуя с холодными мраморными глазами.

– Ева говорила, что ты все время копаешься в историях, связанных с исчезновениями людей, – перевел разговор Синдри.

– Да, – отозвался Эрленд.

– Это из-за твоего брата?

– Возможно.

– Ева мне как-то сказала, что твое исчезновение из ее жизни многое определило для нее.

– Мда, – сказал Эрленд. – Даже если люди исчезают, они не обязательно умирают.

В его мыслях всплыл черный «Форд-Фолкэн», припаркованный перед центральным автовокзалом Рейкьявика. На одном из колес машины не хватало колпака.

Синдри не собирался оставаться на ночь у отца. Эрленд предложил постелить ему на диване, но сын отказался и попрощался. После его ухода Эрленд еще долго сидел в кресле, размышляя о своем брате и Еве Линд, о том немногом, что он помнил о ней, когда она была еще ребенком. Ей было всего два года, когда он ушел от них. Слова Синдри о дочерней любви к отцу задели его за живое, и его тяжелые отношения с Евой представились ему в новом и печальном свете.

Даже после того как после полуночи он погрузился в сон, его брат, Ева, Синдри и он сам не выходили у него из головы. Ему приснился удивительный сон. Он и его дети, втроем, ехали в машине. Дети сидели на заднем сиденье, а он за рулем, но Эрленд не знал, где они находятся, поскольку все вокруг было залито таким ярким светом, что он не узнавал местность. Вместе с тем ему казалось, что машина вроде бы движется вперед и ему нужно управлять ею как можно осторожнее, поскольку вокруг ничего не видно. Эрленд поглядывал в зеркало заднего вида на детей, сидящих на заднем сиденье, но не мог различить их черт. Он понимал, что там Синдри и Ева, но их лица были размытыми, как будто он смотрел через ткань. Эрленд уверял самого себя, что это не могут быть никакие другие дети. Еве, должно быть, не больше четырех лет. Он заметил, что брат и сестра держатся за руки.

Из включенного радио раздался завораживающий женский голос, который пел:

 
Знаю, ты придешь ко мне под вечер…
 

Вдруг перед ним возник гигантский грузовик. Эрленд попытался просигналить и нажать на тормоз, но ничего не вышло. Он посмотрел в зеркало заднего вида – дети исчезли. С него как гора с плеч свалилась. Эрленд взглянул на дорогу. Грузовик приближался с неимоверной быстротой. Столкновение было неизбежно.

И тут он с удивлением ощутил чье-то присутствие у себя под боком. Эрленд посмотрел на пассажирское кресло и увидел Еву Линд, которая там сидела и, улыбаясь, смотрела на него. Она уже больше не была маленькой девочкой, но оказалась молодой женщиной отталкивающего вида в замызганном синем плаще, с сальными волосами, синяками под глазами, впалыми щеками и черными губами. Она улыбалась, широко открыв рот, и Эрленд заметил, что у нее не хватает зубов.

Он хотел ей что-то сказать, но не мог ничего из себя выдавить. Хотелось крикнуть ей, чтобы она убиралась из машины, но что-то удерживало его. В ней чувствовалось какое-то спокойствие. Полное равнодушие и умиротворение. Ева Линд посмотрела на отца, потом на грузовик и принялась хохотать.

До того как произошло столкновение, Эрленд вынырнул из сна, выкрикивая имя дочери. Какое-то время он не мог прийти в себя, а потом снова опустил голову на подушку, и удивительно печальная песня проводила его в сон без сновидений.

 
Знаю, ты придешь ко мне под вечер…