Текст книги "Болотная трава"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Заходите, – величественно разрешила Мария Савельевна, вытирая локтём пот со лба. – Чего ж не поговорить. Только вспомнить не обещаю.

На том они и расстались.

* * *

Вернувшись в отдел, Лосев и Войцеховский расположились на стареньком диване, втиснутом между столами. Тесно было в комнате. Но сейчас здесь никого не было. Некоторое время оба молча курили, словно перебирая в уме подробности состоявшегося разговора, потом Виталий сказал:

– Что-то неважная у тебя тут слава, Димочка.

– Подумаешь, – презрительно пожал плечами Войцеховский. – Чего только по злости баба не сбрехнёт. Воровать не даю, и все дела.

– Нет, не все дела, – жёстко возразил Лосев. – Ты, я так понял, активно здесь пасёшься. – Он насмешливо покосился на Войцеховского. Тот вскипел от негодования:

– Откуда эти данные? У тебя что, факты есть? Ну давай, давай, выкладывай, раз так. Пиши рапорт, топи!

Он вскочил с дивана и теперь уже сверху вниз, как рассерженный зверёк, смотрел на Лосева. Верхняя губа у него от возбуждения подёргивалась, и короткие усики, казалось, воинственно топорщились, обнажая мелкие, частые, желтоватые от курения зубы.

– Ты сядь, – примиряюще сказал Лосев. – Фактов у меня нет, так что писать не собираюсь. А вообще работа наша много соблазнов имеет, ты это и сам понимаешь. Власть. Димочка, какая-никакая, а власть.

– Философ, – насмешливо заметил Войцеховский, заметно успокоившись и небрежно развалясь на диване. – Тебе в замполиты надо идти. Будешь всех воспитывать. Хотя… – Он всё-таки старался быть объективным и потому снисходительно добавил: – Сыщик ты тоже неплохой.

– Ну, спасибо, – улыбнулся Лосев. – А теперь давай подумаем. Как могли эти двое появиться в буфете около двенадцати ночи?

– И один из них с портфелем, будто с работы.

– Вот-вот. Что же это за работа такая, которая в двенадцать ночи кончается? Или так поставим вопрос: что же они после работы делали, если только в двенадцать ночи перекусить заскочили?

– М-да, – с сомнением покачал головой Войцеховский. – Вопрос.

– А ты прикидывай. Ну что может быть?

– Да мало ли куда они после работы могли зайти. Тысячи дел у всех.

– Не-ет, милый мой, кое-что всё же предположить можно, – усмехнулся Лосев, заканчивая курить и ища глазами, где бы загасить сигарету. – Вот одну версию я и хочу с тобой обсудить. – Он наконец отыскал пепельницу на тумбочке возле графина и, приподнявшись, размял в ней окурок. Потом задумчиво спросил:

– А что, если они с поезда только что сошли, приехали откуда-нибудь, а?

– Вполне возможно.

– Во-от, – удовлетворённо произнёс Виталий. – А с какого пригородного поезда они могли сойти? Ты погляди в расписание.

– Ну, давай поглядим.

Войцеховский поднялся с дивана, перегнулся через стол и, выдвинув верхний ящик, достал оттуда небольшую книжицу.

– Значит, так. – Он снова уселся на своё место и стал перелистывать страницы расписания. – Вот дальние…

– Дальние меня не интересуют, – сказал Лосев. – Из них пассажиры выходят с вещами. А тут один портфель на двоих.

– Зато, видать, ценный, если он его из рук не выпускал.

– Именно что, – с ударением подтвердил Лосев. – Там не смена белья и зубная щётка для дальней дороги. Там, скорей всего, бумаги, деньги, что-то вроде этого. Словом, ты прав, ценный портфель.

«Такой ценный, – подумал Лосев, – что, возможно, он за этот портфель жизнью заплатил».

– Так что дальние поезда отпадают, – решительно заключил Виталий. – Смотри пригородные.

– Что ж, посмотрим. – Войцеховский снова принялся листать расписание. – Так… так… – бормотал он. – Какие же тут прибыли около двадцати четырёх?.. Вот, к примеру, из Нарова… в двадцать три тридцать семь… Подойдёт? – Он посмотрел на Виталия.

– Пожалуй, – кивнул тот. – Отбирай все в интервале от, допустим, двадцати трёх пятнадцати до двадцати трёх сорока пяти. Или нет! – Виталий заставил себя собраться с мыслями. – Если эти двое приехали на электричке в Москву, то, видимо, сразу пошли в буфет. А от платформы до буфета… ну, от любой платформы сколько минут потребуется?

– Ну, минут десять, самое большее.

– Вот. Теперь считай. Мария Савельевна вытурила их в четверть первого. Они даже сыр доесть не успели. Выходит, провели они в буфете минут пятнадцать, ну от силы двадцать, так?

– Ну, пожалуй, так, – солидно кивнул Войцеховский.

– Добавь десять минут на дорогу в буфет с платформы. Ну, накинем ещё пять – десять минут на возможные задержки в пути, на нерасторопность, на поиски этого самого буфета. Выходит, интервал прибытия интересующих нас поездов сужается до… до, самое большее, пятнадцати минут. Вот тут и ищи.

– Ясненько, – энергично, даже с энтузиазмом подхватил Войцеховский, невольно заражаясь этим неожиданным поиском. – Значит, наровский поезд оставим. Ну что ещё?.. Ага! Вот поезд из Каменска. Прибытие двадцать три сорок две. Подходяще. И остановок в пути мало, кстати говоря. Всего… Раз, два, три, четыре. Четыре остановки всего. Ну, перед самой Москвой ещё три. Но они не в счёт. Нет, просто очень подходящий поезд! Запишем его. – Войцеховский сделал новую пометку в блокноте. – Теперь дальше… – В конце концов он выудил ещё три поезда, и этим список исчерпался. После некоторого обсуждения два поезда они всё же вычеркнули. Осталось три.

– Придётся проверять, – заключил Войцеховский, удовлетворённо и даже плотоядно потирая руки.

– Бригады там постоянные, не знаешь?

– Как сказать. Там же почти одни женщины. Текучесть большая.

– Тем не менее надо всех опросить. У нас же фотография этого типа есть. И приметы второго – грива волос, высокий и, главное, зелёная куртка, жатая, с карманами всякими, словом, фирма, бросается в глаза. Может, кто из проводников их заметил. Потом на всех станциях по пути поспрошаем. В такое позднее время пассажиров там немного было. А эти двое билеты брали, по платформе гуляли, пока ждали поезд.

– А билет у него в кармане нашли? – поинтересовался Войцеховский.

– Билета мы не нашли, – вздохнул Виталий.

– Ну, может, выбросил по приезде.

– Может, и выбросил, – с сомнением кивнул Виталий.

Уловив это его сомнение, Войцеховский досадливо вздохнул.

– А может, и пустая вообще версия, шут её знает.

Досада его, кстати, была вполне искренней, потому что Дима, несмотря на все свои недостатки и сомнительные склонности, был наделён способностями к розыску и отсюда неугасаемым к нему интересом.

– Всё может быть и даже вполне возможно, – твёрдо произнёс Лосев. – И тем не менее железный есть закон: любую версию надо отработать до конца, прежде чем её отбросить. До самого конца. Любую версию. – Он вдруг улыбнулся и мечтательно добавил – А эта мне чем-то нравится, если хочешь знать.

Внезапно он даже проникся симпатией к этому «тушканчику», как мысленно окрестил Войцеховского, уловив его нетерпеливое желание действовать. И тот эту мгновенную симпатию тотчас ощутил.

– Зря ты на меня, Виталька, бочку катишь, – сказал он проникновенно. – Ей-богу, зря. Все ведь сейчас, как могут, крутятся. Когда ещё мы продовольственную программу выполним и есть будем от пуза. А человеку ведь каждый день чего-то надо. Я же на вокзале служу, я же вижу, какой народ к нам приезжает и зачем. Приезжает с пустыми чемоданами и кошелками, а уезжает с полными. Да мы ещё три Москвы вокруг себя кормим, это же не секрет. А я себе что позволю? Килограмм колбасы из подсобки за наличный расчёт взять? Нашёл преступника.

– Не в том дело, – упрямо возразил Лосев. – Разжижаешь характер, вот что. Уступчивым делаешься в разные стороны. И кончим об этом. Не дурак ты, подумай. – И уже совсем другим тоном закончил: – Нет, версия у нас с тобой наметилась интересная, что там ни говори, – и весело подмигнул.

В тот же вечер состоялось короткое совещание у Цветкова, где собралась вся группа Лосева. После сообщения Виталия о его поездке на вокзал Фёдор Кузьмич сказал:

– Версия эта и мне нравится. Что весьма опасно, я тебе скажу. Рано ей нравиться. Напутать тут можно.

В это время к Виталию подсел опоздавший Петя Шухмин.

А Цветков между тем продолжал, обращаясь уже ко всем присутствующим, но в то же время как бы размышляя про себя:

– Это дело на раскрытие пойдёт туго, ещё раз говорю. За тем убийством ещё чего-то нехорошее стоит, вот что. По этим двум запискам чувствуется. Подозрительные записки. Но ничего мы не узнаем, пока убийство не раскроем и убийц не задержим. Вот так.

– Их двое было, – заметил Откаленко. – Одного приметы есть.

Никогда он раньше не выскакивал со своими замечаниями. «Пройдёт, – подумал Виталий, которого слегка коробила эта перемена в его друге, и снисходительно отметил про себя: – От счастья, видать, ошалел. Как мальчишка». Словно Игорь был не старше, а моложе его, вдруг как бы стал моложе.

– Видимо, было двое, – задумчиво согласился Цветков, по привычке раскладывая на столе перед собой остро отточенные карандаши. – Видимо. И приметы одного из них тоже есть. Всё верно. Теперь нужны версии, по которым работать будем. Вот одна – это железная дорога. Ничего версия, перспективная. Но этого мало. Город тоже должен что-то дать, какие-то ниточки для поиска.

– А он уже кое-что дал, Фёдор Кузьмич, – сказал Лосев. – Двух свидетелей Денисов всё-таки раскопал.

– А нужны сейчас версии, – покачал головой Цветков. – Нужны линии поиска.

– Ну, понятно, – не уступил Лосев. – Я вот о чём думаю. Вы смотрите. Мы точно знаем, когда эти двое вышли из буфета. Через пять минут, считайте, они сели в какую-то машину. Это было, выходит, в двадцать минут первого ночи. А труп во дворе бросили через двадцать минут. Тот старик, которого Денисов нашёл, точно назвал время, он сына ждал. Значит, за двадцать минут…

– Скорее пятнадцать, – перебил его Откаленко. – Они в машину не через пять минут сели, могли и разговоры быть.

– Хорошо, за пятнадцать минут, – согласился Виталий, – они совершили убийство и проехали путь от вокзала до того двора. Так?

– Ну-ну, правильно рассуждаешь, – одобрительно кивнул Цветков и отодвинул от себя карандаши. – Давай дальше, давай.

– Считаю, надо нам тот путь тоже проехать. Угадать его и посмотреть вокруг. Вдруг да они там где-то наследили. Не на прогулку ведь ехали. Сначала человека убили, видимо, прямо в машине, а потом труп везли, искали, как избавиться от него скорее. Сильно должны были нервничать, бояться, и чёрт их знает, что могли в таком состоянии делать. Ведь аховое состояние было. Не всякая психика выдержит. Так что поискать их путь стоит, я полагаю.

– Что ж, тут улов вполне возможен, – согласился Цветков. – Сейчас мы силы распределим. Кто у нас путь тот будет искать?

– А я бы ещё кое-что предложил, – снова вмешался Откаленко. – Вот машина их. Она, выходит, ждала около вокзала. За рулём видели того, в зелёной курточке, но он же и в буфете оказался. Что же получается, смотрите, – Игорь непривычно загорячился. – Либо он, который в куртке, встретил того маленького, ну, жертву свою, на перроне и они вместе в буфет пошли. Либо если они вместе приехали в Москву, то машину к вокзалу пригнал второй. Но потом за руль сел первый. Почему, спрашивается?

Все с интересом слушали Откаленко, а Петя Шухмин, когда Игорь задал свой вопрос, пробасил:

– А может, машина его с утра, допустим, у вокзала ждала? Сам он её там оставил. И все дела.

– Тогда как они со вторым встретились, у вокзала? – спросил Откаленко. – К определённому часу?

– Да хотя бы. У машины и встретились.

– Тут, по-моему, всё равно, у машины тот, второй, стоял или за рулём сидел, дожидался, – вступил в разговор всегда спокойный и рассудительный Валя Денисов. – Важно, что в любом случае его, этого второго, там могли видеть.

– Вот! – запальчиво воскликнул Откаленко. – Я к тому и веду.

– Но тут ещё один момент есть, – возразил Виталий. – Поважнее. Если за рулём был тот, в зелёной куртке, то выходит, убийца – второй. Он и труп во дворе выбросил. Значит, он главный, он самый опасный.

– Эх, знать бы мотив, – вздохнул Откаленко.

– Портфель – вот мотив, – убеждённо ответил Лосев. – Что-то там было.

Откаленко, снова оживляясь, сказал:

– Но я о машине начал. Надо вечером, в районе от двадцати трёх до двадцати четырёх часов, поработать на стоянке у вокзала. Кто-нибудь мог запомнить те «Жигули», как считаете, Фёдор Кузьмич?

– Хм, – покачал головой Цветков и задумчиво почесал карандашом за ухом. – Возможно, милые мои, возможно. Во всяком случае, всё надо изучить, любую тропку, любую щёлку. Только так. Вы сыщики, профессионалы самой высокой пробы, в столице работаете. А потому сперва у вас должна работать голова, а потом уже ноги.

– А когда надо, то и руки, – серьёзно добавил Лосев.

– Вот руки пускать в ход надо аккуратно, – Цветков погрозил карандашом. – Тем более с оружием. Это у нас чаще всего результат какой-то ошибки, просчёта, неловкости.

– Ну, бывает же и необходимость, Фёдор Кузьмич, – не утерпел Виталий. – Сами знаете, с кем дело порой имеем. А у нас, между прочим, столько инструкций да правил надо выполнить при каждом выстреле, столько объяснений и взысканий тебя ждёт в случае чего, что и в нужный момент боимся оружие применить. Это уж слишком, я считаю. Отсюда и жертвы у нас.

– Ждёшь, пока сначала по тебе выстрелят или ножом ткнут, – тут же подхватил Игорь Откаленко. – А потом изволь сначала в воздух выстрелить.

– Всё тут предусмотрено, милые мои, – неуступчиво и сурово возразил Цветков. – И ничего. Столько лет, значит, управлялись. С самыми отчаянными иной раз. Банды были такие, что вам и не снились. Я уж не говорю про двадцатые, тридцатые годы. Перед войной, однако, изрядно их извели, мало кто и уцелел. Ситуация позволила.

– Да, нахватали, говорят, тогда врагов народа выше головы, – хмуро отозвался Игорь Откаленко.

– Выше, выше, – горестно кивнул Цветков. – Развёрстка была, месячный план по разоблачению. Не выполнил, значит, сам враг народа.

– И выполняли? – внешне почти равнодушно спросил Валя Денисов.

– Кто выполнял, а кто и сам шёл. Разные были люди, – вздохнул Цветков. – Но верх брали гады.

– Значит, под это дело и уголовников пустили? – спросил Лосев.

– Пустили… – снова кивнул Цветков, не отрывая глаз от карандашей на столе, словно был лично ответствен за то страшное время.

– А после войны? – спросил Петя Шухмин и вздохнул, словно сбрасывая с себя какой-то груз.

– Банд хватало, – тоже невольно вздохнув, ответил Цветков. – Война, как водится, дала высочайший скачок преступности. Да и оружия по стране ходило тьма. А тут вскоре и амнистия бездумная добавила, в пятьдесят третьем. Не реабилитация, то честных людей на волю выпускали, а амнистия. Уголовников всех подряд повыгоняли. И конечно, новый скачок.

Впервые, кажется, Цветков разрешил себе в разговоре со своими молодыми сотрудниками вспомнить то жестокое и слепое время, точнее, не вспомнить – он и не помнил его, пацаном был, – а упомянуть по рассказам других, уцелевших, всё переживших и ничего, конечно, не забывших. «В конце концов, всё надо знать и помнить, – подумал Цветков. – Всё, что было, хорошее и плохое. А то так и повторить будет легко. Нет, нет, всем надо знать. А этим особенно».

– Да-а, времечко, – протянул Игорь Откаленко и с усмешкой спросил: – А после войны тоже ждали, пока по вас выстрелят?

– Иное время, иные песни, – сказал Виталий.

– Песня у нас теперь одна – соцзаконность, – сухо возразил Цветков. – И ни на шаг от нее, хоть умри. Ну ладно, – он хлопнул ладонью по столу. – К делу, милые мои. Ты, Лосев, возьмёшь на себя поезда, вокзал, все станции. Тут большая группа действовать должна. Работу надо провести быстро.

– Слушаюсь, – ответил Лосев. – Подключим железнодорожных коллег. Сегодня же опросим бригады всех трёх поездов. Завтра по станциям.

– Вот так, – одобрил Цветков и продолжал: – Путь той машины от вокзала до двора ищет… Ну, давай ты, Денисов. Дело тонкое. Не сбейся. Путь там не один, конечно. Счёт веди на минуты. И обстоятельства дела учти. Ну да ты сообразишь, я надеюсь.

– Соображу, Фёдор Кузьмич, – очень серьёзно подтвердил Валя.

– Та-ак, – удовлетворённо произнёс Цветков. – А вот Откаленко займётся стоянкой у вокзала. Сам на неё указал. Остальное определит Лосев. Сейчас у нас… – Цветков взглянул на миниатюрный будильник, стоящий на столе. – Время подходит. Так что в бой.

Все шумно поднялись со своих мест и потянулись в коридор, на ходу закуривая и сдержанно переговариваясь между собой.

Шухмин подошёл к Виталию.

– Тебе с вокзала звонили, где ты сегодня был. Я спешил и не понял, но вроде они там кого-то задержали.

– Ого! – обрадовался Виталий. – Кто звонил, Войцеховский?

– Вроде он. Слышно было плохо.

– Ну-ну. А я уже было в нём разочаровался.

– Ты давай звони, – усмехнулся Пётр. – А потом очаровывайся.

* * *

Вскоре после отъезда Лосева Войцеховский снова отправился в буфет к Марии Савельевне, дождался, когда она отпустит последнего покупателя, и строго сказал ей, глядя при этом куда-то в сторону:

– Вы в какое же меня положение ставите, уважаемая Мария Савельевна? Да ещё перед моим коллегой из города. Я что, по-вашему, поборами занимаюсь?

– Я такого и не говорила вовсе, чего выдумываете? – агрессивно отрезала та. – А насчёт финской колбаски сами знаете.

– А вот это, к вашему сведению, не побор, – вскипел Войцеховский, и вытянутое вперёд лицо его с бусинками-глазками и топорщившимися под длинным носом чёрным усиками стало ещё больше походить на рассерженного зверька. – Это, если на то пошло, любезность ваша была. Но теперь я сто раз подумаю, прежде чем к вам обратиться. Увидите.

– На сто первый, значит, только придёте? – безбоязненно съехидничала буфетчица.

– Но-но, язык попрошу не распускать! – прикрикнул на неё вконец обозлённый Войцеховский. – Я вам не советую с милицией ссориться. А то возьмусь за ваши дела всерьёз, и кто останется на своём месте, а кто… Это мы ещё посмотрим.

– Эх, Дмитрий Иванович, Дмитрий Иванович, – шумно вздохнула Мария Савельевна, поспешно меняя тон и толстой своей рукой устало вытирая пот со лба. – Я что ж, вы думаете, не понимаю? Каждый хочет жить лучше, чем живёт. Закон природы, я вам так скажу. И потом, есть глаза, они всё вокруг видят. Один языком зарабатывает, другой головой, третий руками. А легче всех, ясное дело, первый, ну, третьему-то и обидно. Уж так человек устроен, от природы.

– Эта философия вас до добра не доведёт, предупреждаю, – строго и неприязненно объявил Войцеховский. – Не наша эта философия. Так что всё. Я к вам больше не приду, не рассчитывайте. Но и вы…

– Вот вы не придёте, а этот молодой человек, придёт, из города, – усмехнулась Мария Савельевна. – И у меня, возможно, будет что ему сказать.

Она, очевидно, решила приобрести защитника.

– Уже, значит, чего-то вспомнили? – насторожился Войцеховский.

– Не уже, а вспомню.

– И что же вы вспомните, интересно знать? – с тонкой, понимающей улыбкой спросил Войцеховский. – Поделитесь.

– А я ещё не знаю, что вспомню, – дерзко ответила Мария Савельевна. – Там увидим.

Но Войцеховский, какой он ни был стяжатель и ловкач, обладал, однако, бесспорным оперативным чутьём. Он сразу же определил, что буфетчице уже есть что сообщить нового. То ли она в самом деле что-то вспомнила, то ли утаила в первом разговоре, дела это не меняло. И Войцеховский решил непременно и немедленно это узнать и, если удастся, первым доложить, да не Лосеву, а, обойдя Лосева, сразу кому-нибудь из начальства, лучше всего прямо в МУР. «И делу пользу, да и мне кое-что должно отломиться», – решил он. Вообще себя Войцеховский не забывал ни при каких обстоятельствах. Оправдывался он при этом тем, что не он один такой, все такие, для всех на первом месте всегда своя выгода, свой успех и свои проблемы, решительно для всех, других людей он вокруг не видел. А в ком он всё-таки этого не обнаруживал, то приходил в невольное восхищение: вот ведь как человек ловко маскируется, ну надо же!

Однако при всём том Войцеховский был пока что не на плохом счёту и числился даже в резерве на выдвижение, ибо его неуёмное стремление отличиться, энергия, сметливость, исполнительность и бесспорное оперативное чутьё отменно помогали ему в работе. Сам он уже примеривал себя к должности начальника отделения уголовного розыска на вокзале, это для начала, конечно, как первый шаг. И должность эта, надо сказать, уже маячила перед ним вполне реально. Дело в том, что сегодняшний начальник отделения при всём том, что был человеком знающим и добросовестным, любил, однако выпить, и хоть делал это, естественно, не на работе, а дома, притом в узком, дружеском кругу, и отнюдь не часто, нехороший слушок, однако же, проник в отдел. Так, знаете, как лёгкий сквознячок, неведомо откуда взявшийся. Разное говорили: то ли сам начальник выпивает, то ли кто-то за его здоровье, то ли прямо на работе, то ли дома, то ли в праздник, то ли в будни, – но вроде бы что-то в этом роде, хотя точно никто ничего не знал и значения слушку не придавали. А тут с пьянством дело круто пошло. И Войцеховский, сразу насторожившись и, конечно, обрадовавшись, не только досконально обо всём проведал, что в общем-то особого труда не составляло, но, главное, сумел найти самый подходящий момент, чтобы довести это до сведения начальства, при этом, конечно, сильно и незаметно сгустив краски. Теперь нужен был всего один, самый малый толчок, один-единственный, но уже с другой стороны, это Войцеховский чувствовал точно, чтобы заветное назначение наконец состоялось. И вот такой случай сейчас сам шёл в руки.

– Вот что, Мария Савельевна, – сказал он с подкупающей прямотой и доброжелательностью. – Зачем нам с вами ссориться, скажите? Кому от этого, извините, польза? Вам, что ли? Не думаю и не надеюсь. И не мне тоже. Ну, брал я у вас иной раз дефицит. Признаю, брал. Но разве я один такой? За что же меня казнить, скажите?

– Да что вы, Дмитрий Иванович! – впервые за весь разговор по-настоящему смутилась Мария Савельевна и энергично махнула толстенной рукой, словно отгоняя какое-то наваждение. – Бог с вами! Да разве я хочу ссориться? Ни в жизнь, вот провалиться мне. Я и вообще-то кроткая, если хотите знать. Комара не обижу. А тут… Говорю, ни в жизнь! И не потому что милиция, а потому что человек вы… Я же знаю.

Она уже искренне верила в то, что говорила, легко поддаваясь охватившему её чувству умиления и растроганности.

А Войцеховский, легко уловив её состояние, решил ещё больше укрепить это новое и пока мимолётное отношение к себе. И потому всё с такой же видимой искренностью и явным расположением произнёс:

– Я, Мария Савельевна, всегда и всем готов помочь, и ничего мне взамен не нужно. Одному советом, другому делом. Тут, я вам скажу, силы и времени жалеть нельзя. Ведь как людям и без того трудно живётся. Глядите, сколько у всех трудностей, неприятностей, забот, хлопот…

– Ой, не говорите, – шумно и охотно подхватила Мария Савельевна и, увидев подошедшего покупателя, торопливо бросила. – Я сейчас.

Отпустив всё, что требовалось, она снова подошла к Войцеховскому и тяжело вздохнула.

– Вот сын у меня. Ну здоровенный же парень, как я, представляете? Тяжести какие-то поднимает, чемпион он там у себя где-то. А вообще машинистом ездит. Специальность, я вам скажу, замечательная. И плата, и снабжение. Ну всё, казалось бы, у человека. И вот влюбился! Ну как отравился. Девка, я вам, честно скажу, оторви да брось. Тряпка половая. Ею только… И ничего он не видит. Ну ничегошеньки. А она…

Войцеховский терпеливо и участливо слушал совсем уже разволновавшуюся буфетчицу. Он умел это делать, когда хотел, с подкупающим вниманием. И Мария Савельевна окончательно растрогалась от своих собственных переживаний и невольно прониклась благодарной симпатией к своему собеседнику, забыв, что ещё час назад он её так возмутил своим лицемерием и грубостью.

– Да-а, – вздохнул Войцеховский, и на его вытянутой вперёд усатенькой физиономии с блестящими глазками отразилось сочувствие, даже некая скорбь, в которую можно было бы и поверить, если бы не настороженность в быстрых глазах, не нетерпение во всём облике этого «тушканчика», как метко окрестил его про себя Лосев. – Не просто вам жить, Мария Савельевна, что и говорить, – сочувственно продолжал он. – Одни, конечно, переживания. А вот, к примеру, когда убивают человека, каково его близким, матери, допустим, представляете?

– О господи, – испугалась буфетчица. – Да кого же это убили?

– А вот того самого гражданина с портфелем и убили, – сокрушённо сообщил Войцеховский. – В тот вечер, когда он у вас побывал.

– Да что вы говорите?! – ахнула Мария Савельевна и даже всплеснула толстыми руками, а на отекшём, плоском её лице от волнения проступил обильный пот. – Кто же это его, дознались?

– У меня лично, – Войцеховский заговорщически понизил голос и даже придвинулся к буфетчице, нагнувшись над широкой стойкой, всем видом подчёркивая своё особое доверие, – у меня лично, – со значением повторил он, – большие подозрения вызывает тот второй, который с ним был.

– Точно! – с жаром подтвердила Мария Савельевна. – И у меня тоже. Вот печёнкой чувствую – он! У меня на это истик ужас какой.

Войцеховский про себя усмехнулся этому словечку. Но он уже по опыту знал, что инстинкт, интуиция у женщин бывает порой удивительная, особенно у той их категории, которая непрерывно и напряжённо общается с различными людьми. Поэтому слова Марии Савельевны он воспринял вполне серьёзно. И осторожно спросил:

– А что, вёл себя как-нибудь подозрительно?

Мария Савельевна нерешительно взглянула на своего молодого собеседника, на остренькие, настороженные его глазки, в которых решительно ничего симпатичного не уловила, как и во всей его вытянутой, словно принюхивающейся к чему-то физиономии, и, вздохнув всё же решилась поделиться с ним своими наблюдениями. Сообщение Войцеховского про убийство того маленького человека, сейчас казавшегося ей таким милым и беззащитным, произвело на Марию Савельевну большое впечатление, просто ошеломило её.

– Вёл он себя ужас как тревожно, – шёпотом начала она. – Вертелся, крутился, на часы всё посматривал. К окну вон даже подбегал.

– К окну?

– Ага. У нас тут вся площадь видна.

– И спорили, говорите?

– Ну форменным образом, не глухая ведь.

– А о чём?

– Вот не разобрала. Мне ж ни к чему было. Знать, так я бы всё до словечка…

– Так, так… – задумчиво произнёс Войцеховский. – И ещё вы подумали, что он строитель?

– Ага, точно.

– А почему – «точно»?

– Да кто его знает. Вот вошло в голову, и всё тут.

Она было повысила голос, но тут же спохватилась и снова перешла на шёпот:

– И потом, я вам скажу, я его уже раз тут видела, у себя. С неделю назад. Он самый был, длинный, и в куртке той зелёной. Я эту куртку враз узнать могу. Мне сын с ней все печёнки проел, достань да достань. Это как влюбился в ту стерву, значит.

– Понятно. Один тот парень был?

– Не. С девушкой. Такая вся из себя. И молоденькая ещё. Но, ясное дело, намазанная. А с виду сказать, студентка. Ну да. Студентка и есть, – добавила она, словно вспомнив что-то.

– Опять истик подсказал? – засмеялся Войцеховский.

– По всему видать было. Хотя народа было много, не очень-то я приглядывалась.

– А с виду-то она какая была?

– Модная, грудастая, волос копна – во! – Мария Савельевна подняла над головой обе руки. – Тёмные волосы, кольцом всё, румянец во всю щёку, белые брючки все ляжки обтягивают. В теле девка, что говорить.

– А ещё что на ней было?

– На ней-то? Да распашоночка такая розовая, заграничная, чтоб соблазну больше придать. В «Берёзке» такие, говорят, есть.

– Они что же, закусывали у вас тут? Время-то какое было?

– Да часов шесть. Ясное дело, с поезда. Ох, – вздохнула Мария Савельевна. – По правде сказать, не хотела я в эту историю влезать. Ей-богу, не хотела. Вам-то скажи, затаскаете потом, что ж я, не знаю? Вон года три назад кража у нас тут была. А я вот тоже кое-что заметила. Ужас я какая глазастая. Ну, раз всё рассказала, два, три, то одному следователю, то другому. Господи, со счёта сбилась, сколько меня вызывали, и каждый раз ещё по часу жди. И всё, понимаешь, на сознательность давят, на патриотизм. А потом ещё суд пять раз откладывали. Ну, зареклась я.

– Так ведь тут дело-то какое? Убийство, – проникновенно сказал Войцеховский. – И я у вас даже показаний официальных брать не буду. Мне бы только поймать того душегуба.

– Ну да. Ну да, – понимающе закивала толстая буфетчица. – Что ж я, чурка? Жуткое же дело.

– А я нигде о вас не упомяну, – заверил Войцеховский. – Слово даю. И вы в стороне. Всё элементарно. Поняли?

– Ясное дело. А как же.

– Только уж и вы больше никому, договорились? А то меня подведёте и себя, кстати, тоже.

Он явно намекал на Лосева, и Мария Савельевна чуточку даже смутилась, уж больно понравился ей тот светловолосый длинный парень, который говорил с ней недавно, и не хотелось скрывать от него что-то, если он снова придёт. Но тут одна мысль мелькнула у неё, и Мария Савельевна сразу успокоилась.

– Что вам сказала, того никому больше не скажу, – вполне искренне заверила она Войцеховского.

– Вы ещё не всё мне сказали, – стойкой улыбкой произнёс тот. – Ну, к примеру, слышали вы их разговор? Может, они по имени друг друга называли? Вспомните, вспомните, – настойчиво, почти повелительно попросил он.

– Ничегошеньки я не слышала, – вздохнула Мария Савельевна, и громадная её грудь тяжело приподнялась на стойке буфета, и тут же Мария Савельевна выпрямилась, давая понять, что она свой долг выполнила и разговор можно кончать. И повторила решительно: – Вот, ей-богу, ничегошеньки, хоть убей.

– Но, говорите, весёлые были? – не отставал Войцеховский.

– Очень даже.

– А сколько, по-вашему, лет тому парню, в куртке?

– Да недалеко от той девки ушёл, лет двадцать. Вот зелень, а на такое пойти, это же надо. Всё потому, что слабо наказываем. Мало годов им за решёткой даём. Да такого убивца навеки там похоронить надо, – Мария Савельевна не на шутку разволновалась. – Его же только выпусти, что я, не знаю!

– Откуда же они всё-таки приехали, интересно знать? – задумчиво, как бы самого себя, спросил Войцеховский, не обращая внимания на бурный всплеск своей собеседницы. – С какой станции хотя бы?

– Кто ж их знает, – успокаиваясь, пожала могучими плечами Мария Савельевна. – Да уж не с близкой, больно голодные были.

– Ну, это не факт, – возразил Войцеховский. Вскоре он распрощался. Ничего больше узнать у буфетчицы не удалось. Но уходил Войцеховский с чувством какой-то неоконченности их разговора, словно что-то осталось между ними неясное, им не доспрошенное, ею не досказанное.

По дороге он решил, что сообщить новые, добытые им сведения надо будет не в МУР, а своему начальству, от которого и зависит его продвижение по службе. А то когда ещё из МУРа дойдёт благодарность ему, да и дойдёт ли вообще. А тут сразу всё попадёт в нужные руки.