Текст книги "Болотная трава"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Заслуженный учитель, – угодливо заметил Семён Никитович.

– Это к делу не относится, – сердито оборвал его Иван Афанасьевич и неожиданно добавил: – А вот Гришу мне, между прочим, жаль. Он в чём-то неплохой ещё парень, совсем неплохой.

– Однако Галку свою отдать за него не желаешь, а у них любовь, – коварно поддел его Семен Никитович.

– Да, нонсенс, – мрачно объявил Иван Афанасьевич. – Однако человеку свойственно забывать и надеяться. На этом во многом история строится.

– Но Гришка от Галки твоей не отступится, попомни моё слово, – убежденно произнес Семен Никитович. – Он парень упрямый.

Иван Афанасьевич в ответ только досадливо пожал плечами и вздохнул, давая понять, что спорить он тут не собирается.

– Выходит, отношения у них серьёзные, – заметил Виталий и на всякий случай счёл нужным добавить: – Отсюда, возможно, и неуспеваемость.

– Ясное дело, – снова, уже весело, согласился Семен Никитович. – С девками возиться учёности не надо, зато время требуется.

– А сейчас он дома, не знаете? – спросил Виталий.

– Дома, дома, – проворчал Иван Афанасьевич. – Галка дома, значит, и он дома. А вечером в кино собрались.

– Он что же, без неё из дома уже не выходит? – засмеялся Виталий.

– Отходил, – сурово сказал Иван Афанасьевич. – Как его отец из милиции недавно привёз – всё, как отрезало. Ну и Галка, конечно, добавила.

– Она, как дед, учителем желает стать, – тонко хихинул Семен Никитович, не очень, однако, одобрительно. – Вот Гришку и воспитывает.

– Да вы зайдите, – посоветовал Иван Афанасьевич. – Один он сейчас. Отец на работе, а мать к бабке Авдотье за город уехала.

– Да, потолковать с ним надо, – вздохнул Виталий, поднимаясь со скамьи. – Спасибо за разговор. И доброго вам здоровья.

Он невольно при этом обратился к Ивану Афанасьевичу, но потом кивнул и весёлому Сене. Иван Афанасьевич что-то проворчал ему на прощание, но в глазах у него при этом исчезла суровая настороженность, просто добрые глаза у него оказались.

– Всего, всего, – неунывающим фальцетом бодро откликнулся Семён Никитович. – Если что, всегда услужить рады.

Следуя указаниям стариков, Виталий пересёк дворик, по щиколотку увязая в опавшей листве, зашёл в темноватый холодный подъезд и поднялся на второй этаж. Возле двери нужной ему квартиры оказалось всего два звонка, и, прочтя таблички возле них, Виталий уверенно позвонил. Где-то в глубине квартиры послышались торопливые шаги, и дверь распахнулась.

На пороге стоял невысокий плотный парень, белобрысый и курносый, в стареньких тренировочных брюках и клетчатой рубашке с растёгнутым воротом. На круглом румяном лице быстрые голубые глазки прятались за длинными белыми ресницами, а светлых бровей почти не было видно. Парень с удивлением посмотрел на Виталия.

– Вам кого?

– Гриша Сопкин?

– Ну, он самый.

– Я к вам, – Виталий протянул удостоверение. Гриша с любопытством и чуть заметным испугом посмотрел в красную книжечку и, переведя взгляд на Лосева, мрачно спросил:

– Ну и что требуется?

– Поговорить требуется. Зайти можно?

– Ну да, да. А как же, – спохватился Сопкин. – Милости прошу.

Миновав длинную темноватую переднюю, они зашли в просторную комнату, обставленную дорогим, ещё новым гарнитуром и всю сиявшую этой современной, но под старину новинкой. «Кажется, югославский», – отметил про себя Виталий. В комнате царил идеальный, прямо-таки нежилой порядок. Они уселись в стороне, возле овального полированного столика с большой хрустальной вазой посередине.

– Я хочу сразу сказать, Гриша, – приступил к разговору Виталий, – что мы к тебе ничего не имеем, кроме просьбы. Помоги кое в чём разобраться. Только и всего. – Тревожное выражение сошло с Гришиного лица, и он с облегчением сказал:

– Дак насчёт той драки, если правду сказать, я…

– Та драка уже ушла, – махнул рукой Виталий. – Нас интересует сейчас Гарик Серков. Ты его ведь знаешь.

– Дак чего о нём знать-то, если так спросить?

– Это я тебе скажу. А сперва ответь честно: ты доволен, что Валерка, дружок твой, сел?

– Ну, как сказать… – растерянно пробормотал Гриша.

– Как есть. Ведь потому ты и дома спокойно сидишь, что Валерка сел. Верно? И Гарик тоже, кстати сказать, сел.

– Ну да? – изумлённо вытаращил свои голубые глаза Сопкин. – Гарик сел? Ой, батюшки! – Он даже хлопнул себя по коленям. – А за что, если так спросить?

– Тяжёлое за ним дело, Гриша, – вздохнул Виталий. – Тяжелей не бывает. И потому, кстати, говорить ты теперь можешь откровенно, бояться уже некого.

– А я, если правду сказать, – Гриша вдруг как-то сбоку, неожиданно остро взглянул на Виталия, – не очень-то кого и боюсь.

– На вокзале нашему товарищу показалось другое.

– Ха! А зачем это мне было храбрость там показывать? Там обратная картина требовалась, если правду сказать. – И голубенькие Гришины глазки хитро блеснули за белыми пушистыми ресницами.

– Ишь ты, тактик, – усмехнулся Виталий. – Ну а сейчас, выходит, храбрость показать уже можно?

– Сейчас с нашим удовольствием, – Гриша кивнул золотистой головой.

– Тогда скажи, где Серков в Москве живёт, вернее, жил? Где сейчас живёт, это я знаю, – усмехнулся Виталий.

– Ну, где жил, – неуверенно повторил Гриша, подняв глаза к потолку и словно преодолевая какие-то сомнения. – То у родителей жил, то у невесты.

– Родителей? – удивлённо переспросил Виталий. – Родителей ведь у него нет, он сказал.

– Он вам много чего скажет, – хмыкнул Гриша.

– Ну, что другое понятно. Но тут-то чего скрывать.

– А я почём знаю. Есть они у него, и всё тут. Даже не извольте сомневаться.

Гриша как будто был даже доволен, что заставил Виталия удивиться, сообщив ему что-то такое, чего Виталий, оказывается, не знал. И, воспользовавшись этим, спросил прямо, без обиняков:

– А ты не заливаешь, что он сел? Гарика посадить нельзя. Так и так освобождать придётся.

– Если даже виноват?

– Ага.

– Это почему же?

– Эх, – Гриша сочувственно посмотрел на Виталия. – Не знаешь ты, кто его батя, если на то пошло. Раньше он об этом даже справку носил, чтобы, значит, зря не хватали.

– А теперь?

– Теперь, выходит, не носит, раз вы не нашли.

– Ну и кто он такой, батя его? Предупреди, будь другом, – улыбнулся Виталий.

– А на кой мне знать, если так спросить? Только Гарик говорил, пальцем его никто не тронет. Батя как кнопку, нажмёт, так сразу все прокуроры забегают знаешь как?

Виталий пожал плечами.

– Что-то пока никто не бегает.

– Выходит, не спохватились ещё. И Гарик вот темнит.

– Ну и где же родители его живут, знаешь? – поинтересовался Виталий.

– Не-а, нам туда хода нет. Я его у «Ударника» ждал, пока он к бате своему ходил.

– Зачем ходил?

– Деньгой разжиться. Случайно на мели оказался.

– А вообще, значит, деньги были?

– Ну! В такой фирме работать и чтобы денег не было? Это он у бати в долг брал.

В другое время Виталий пошутил бы по поводу того, что Гришу приятель в дом к себе не пускает, но сейчас этому помешали какие-то вдруг возникшие у него ещё неясные подозрения. По крайней мере, в одном Сопкин, видимо, не врал: родители у Серкова имелись. Почему же он это скрывает? Стыдится? Боится? Нет, что-то тут не то. С этим ещё предстояло разобраться. Кроме того, обращало внимание и другое обстоятельство. При аресте Серкова документов у него никаких не оказалось. А на работе в личном деле паспортные данные были явно сознательно искажены. Паспорт указанной там серии и номера, как выяснилось, принадлежал совсем другому лицу, адрес прописки тоже был выдуман. Об этом ещё предстоял малоприятный разговор с Иваном Фомичом, директором лесоторговой базы в Лупановке. Но пока что Серков оставался до конца неясным. Кроме, пожалуй, вопроса о невесте.

– А кто же у него невеста, Марина? – спросил Виталий.

– Зачем? – У Гриши насмешливо заблестели голубые глазки и розовое лицо расплылось в какой-то странной, неодобрительной ухмылке. – Марина у него для удовольствия. А Нинка, та считается невеста. У неё же квартира, если правду сказать.

– Не одобряешь? – поинтересовался Виталий, наблюдая странную Гришину ухмылку.

– Их дело.

– Ну а, извини меня, Галя у тебя зачем?

Гриша насторожился и неприязненно посмотрел на Виталия.

– Вынюхал? – спросил он сердито. Виталий пожал плечами.

– Разве это секрет?

– Секрет не секрет, а в мои дела не лезь, очень даже прошу, – отрезал Гриша так решительно и твёрдо, что Виталий никогда бы не мог предположить, что этот мягкий, даже угодливый и вроде бы пугливый парень, каким он представился ему поначалу, может так говорить с кем-то.

– Я тебя спросил не из любопытства, – сухо пояснил Виталий. – Я хочу знать, что ты за человек, можно ли на тебя положиться.

– Человек как человек.

– Ну а твой батя тебя, надеюсь, одному хорошему учит?

– Батя профессии учит, чтоб жить можно было.

– С вашей профессией жить можно по-разному. Ты про деда своего слышал?

– Ну, – вдруг насторожился и как-то весь подобрался Гриша. – Что слышать-то о нём, если так спросить?

– Что люди о нём говорят. Достойно жил, вот что. Очень его уважали.

– А-а. Ну, конечно, – с облегчением вздохнул Гриша. – А я чего другое уже подумал. – И добавил внушительно: – Дед святой был, теперь таких нет.

– Кто это тебе сказал, что нет?

– Батя правду говорит.

– Ну как так нет? Вот, мне кажется, Галя достойный человек. Или, допустим, дед её. Как полагаешь?

– Иван Афанасьевич – человек, – с уважением подтвердил Гриша, кивнув золотистой головой, и добавил: – Галя тоже ничего.

– Вот и ты на своего деда будь похож, – искренне посоветовал Виталий. – Что ж он, зря жил, что ли? Ничего в семье своей не оставил, ни следа ни у кого в душе?

– Почему? Помним.

– Это, знаешь, мало, – помнить. Даже гордиться, и то мало. Надо похожим стать.

– Читали, читали. Трудовая династия, да? – насмешливо спросил Сопкин. – Это только у шахтёров и учителей можно.

– А чего тут плохого, в династиях?

– Плохого, ясное дело, ничего нет. Шума только много. И хвастовства. Батя верно говорит.

– А ты без шума деда себе в пример возьми.

Гриша хитро усмехнулся.

– Воспитывать пришёл?

– Да нет, к слову пришлось. Честно говоря, дед твой мне покоя не даёт. Неохота стало грязь ворошить. А вот приходится.

Виталий сказал это с такой искренней досадой, что Гриша удивлённо на него покосился и тут же отвёл глаза, словно боясь выдать себя, какие-то свои потайные чувства. Что-то было в душе у Гриши, до чего он и сам дотрагиваться не всегда решался, и какие-то странные для него мысли рождались тогда и не очень понятные тревожные чувства. И вот сейчас этот длинный парень из розыска вдруг коснулся этих чувств, этих струн в душе, и снова возникло беспокойство, и ничего уже Гриша поделать не мог.

– Ладно, – вздохнул он. – Чего же делать, раз надо. Спрашивай. Всё, что знаю, скажу, не изволь сомневаться.

– Хорошо. Вернёмся тогда к делу.

Виталий почувствовал, что взаимное доверие достигнуто, причём достигнуто, как ему показалось, само собой, без каких-то особых усилий с его стороны или каких-то приёмов. Просто он был честен с этим парнем и заставил его ответить тем же. И ещё, конечно, спасибо Ивану Афанасьевичу, что рассказал про Гришиного деда. И сейчас Гриша хитрить не будет. Поэтому Виталий спросил напрямик:

– Ты Гарика знаешь, так?

– Ну, знаю.

– А вот что он где-то деньги добыть собирался, большие деньги, про это знаешь?

– Ты что? Не положено нам такое знать, – насмешливо и чуть ёрничая ответил Гриша, поблёскивая своими хитрющими глазами, и вдруг добавил: – Но вроде бы собирался, если правду сказать, – и почему-то отвёл глаза.

– Откуда ты знаешь? – напористо спросил Виталий.

– Разговор один слышал.

– Чей?

– Ну, Гарика. С Генкой говорил.

– Кто такой Генка?

– Дружок его. Во какой, – Гриша щёлкнул пальцами по зубам, что должно было означать высшую степень дружбы.

– Ну и что у них за разговор был?

– Они, понимаешь, ночевать у бабки Авдотьи остались, – Гриша невольно заговорщически понизил голос. – А не знали, что я за стенкой лежу и ухо в их сторону, – он хихикнул.

– Подслушивал, выходит?

– Ну не нарочно же, – смутился Гриша.

– Ладно, – проговорил Виталий. – Какой же у них там был разговор, у бабки?

– Насчёт кассира какого-то. Когда он деньги повезёт. Больше не разобрал ничего.

– И больше такого разговора при тебе не было?

– Не-а. Больше я их обоих не видел.

– А кто такой этот Генка, ты знаешь?

– Не могу знать. Дела с ним не имел. Да и бабка его не знает, я спрашивал. Он всего один раз и ночевал у неё, в тот раз.

– Когда ж это было, помнишь?

– Да с месяц назад. Не! – перебил сам себя Гриша. – Сейчас скажу, – он посмотрел на потолок. – Ну да. Тридцать первого августа, вот когда. Точно. Потому что первого сентября день рождения у нас. И мы в тот день бабкину зелень на огороде дёргали, к столу, значит. И я ночевать остался.

«Выходит, разговор был за два дня до убийства, – подумал Виталий. – Но разве Лямкин кассир? Странно…» И, вздохнув, он сказал:

– Ладно. Оставим это пока. Мы с тобой насчёт невесты Гарика не кончили говорить. Где эта Нина работает, не знаешь?

– Студентка она. Мать с отцом за границей. Квартиру ей купили, свою под замок, и адью. Только бабки, ясное дело, шлют. И фирменные шмотки, конечно. Она их толкает машкам в баре.

– В каком баре?

– Они топчутся в «Алмазе». Я туда уже не хожу. Вырос.

– А Нина?

– Эту не оторвёшь. Гарик её там снял раза два, ну и вышел на квартиру.

– И когда свадьбу наметили?

– А никогда. На кой она им, свадьба-то? Хата на двоих есть, и ладно. Разогнать и так не имеют права, совершеннолетние.

– Сколько же ей лет, Нине?

– А! Она уже истаскалась вся. Восемнадцать.

Всё это для Виталия не было новинкой. И группы такие он знал, и этих «истаскавшихся» девчонок, и парней из баров, «своих» баров, где идёт своя, скрытая, подлая и грязная жизнь. Виталий выудил оттуда не одного нахального и мелочевого юного фарцовщика или зарёванную, обозленную «машку». Вот такой была и та глупенькая Нина.

Виталий почувствовал, что в разговоре с Гришей информация превысила «расчётные нормы» и «поплыла вширь», этого уже не требовалось. Задачу можно было считать выполненной. Сейчас главное было переварить полученную, местами просто загадочную информацию и сделать кое-какие выводы на завтра.

Он дружески простился с Гришей, но так, что тот ощутил: разговор их не окончен, далеко не окончен и чем-то Гриша теперь связан с этим долговязым, приветливым и открытым, но жёстким парнем, и это, как ни странно, вселило в него успокоенность. А Виталия в понедельник ждали трудные встречи.

* * *

Но до всего этого, ещё в субботу, сразу после оперативного совещания у Цветкова, интересные встречи произошли у Игоря Откаленко.

Семён Прокофьевич Лямкин оказался заведующим ювелирным цехом производственного объединения «Рембыттехника». По существу, это была большая мастерская, куда граждане приносили всякие ювелирные изделия починить, переделать, а то и создать что-то новое по замыслу и вкусу заказчика.

– У нас работают мастера только самой высокой квалификации, просто художники, если хотите знать, – с гордостью сказала Игорю заместитель заведующего, маленькая полная бойкая женщина с большими выразительными и очень чистыми глазами, от которых трудно было оторваться.

Женщину звали Мальвина Серафимовна. Она была слегка сбита с толку удостоверением Откаленко, ибо привыкла к визитам сотрудников ОБХСС, но с МУРом ей сталкиваться не приходилось. А поскольку Игорь не спешил объяснить ей причину своего визита, то самые несуразные и тревожные мысли роились сейчас у неё в голове. Тем не менее она преданно и чистосердечно смотрела на Игоря своими чудесными глазами, давая понять, что готова чем угодно ему помочь и что на неё он может всецело положиться.

– У вас что же, какие-нибудь сигналы есть? – опасливо поинтересовалась Мальвина Серафимовна и многозначительно заверила: – Кому-кому, а мне можете спокойно сообщить.

– Есть сигналы, есть, – туманно согласился Игорь. – И очень серьёзные.

– Ах, боже ты мой! – всплеснула пухлыми ручками Мальвина Серафимовна. – Ну, конечно! Как это я сразу не догадалась!

Они беседовали в маленьком кабинетике заведующего. За тонкой фанерной стенкой, обклеенной всякими объявлениями, графиками и плакатами, замерший цех словно прислушивался к их разговору. И Мальвина Серафимовна, понизив голос чуть не до шёпота, доверительно спросила, вся трепеща от волнения:

– Боже мой, неужели Семён Прокофьевич арестован? Хотя… – Она в нерешительности умолкла. – Вы же не ОБХСС… Ничего не понимаю.

– Почему вы решили, что он арестован? – сухо спросил Игорь. Всё ему тут не понравилось, всё вызывало подозрение и недоверие.

– Так ведь две недели его нигде нет, – взволнованно ответила Мальвина Серафимовна.

– Что ж вы в милиции не поинтересовались?

– И без того было ясно, – многозначительно вздохнула Мальвина Серафимовна. – Ждём вас со дня на день. Хотя не вас.

– А что же начальство ваше?

– Ничего. Молчит.

– Но оно в курсе, что Семён Прокофьевич пропал?

– Само собой, а как же.

– И запросы делали?

– Вот не знаю, ей-богу. Да они уже знают, как тут поступать. Не первый случай.

– Ну а дома тоже не волнуются?

– Да мы-то как раз и волнуемся. А дома… С Ларисой Васильевной он недавно развёлся. Собственно, этого надо было давно ждать, – как-то загадочно усмехнулась Мальвина Серафимовна. – Имущество разделили, детей нет. Живут, словом, отдельно теперь.

– Выходит, Семён Прокофьевич один жил?

– Один, один. Вы разве обыск у него не делали? – с затаенным сочувствием поинтересовалась Мальвина Серафимовна, и выразительные глаза её чуть затуманились.

– При чём тут обыск, – сердито пожал плечами Откаленко. – Семён Прокофьевич убит. Как раз две недели назад.

– Убит?! – ахнула Мальвина Серафимовна и прижала пухлую ладошку ко рту. – Быть этого не может!

– Оказывается, может.

– Господи, да кто же его?

– Вот и расследуем, – Игорь заставил себя смягчить тон. – У вас, например, какие-нибудь подозрения на этот счёт есть? Были у него какие-нибудь враги или ссоры?

– Ну, я не знаю… На кого же тут подумаешь… – ошеломлённо произнесла Мальвина Серафимовна, вытаскивая из кармашка синего халата сигареты.

Дрожащими, непослушными пальцами она несколько раз слишком торопливо и нервно, а потому и безуспешно щёлкнула зажигалкой. Игорь с усмешкой отобрал у неё зажигалку. Закурив наконец, Мальвина Серафимовна постепенно пришла в себя. И тут мысли её заработали в ином направлении.

– Я вам так скажу, – доверительно произнесла она, снова понижая голос. – Это, конечно, трагедия, я понимаю. Но цех вздохнёт.

– В каком смысле?

– Ах, теперь уже можно сказать, – махнула рукой Мальвина Серафимовна. – Мы же все просто стонали. Поборы с мастеров устраивал знаете какие? За всё, буквально за всё. Место поближе к окну, отгул, ребёнка в детсад. А то…

– Значит, враги у него были?

– Ещё бы! То есть… – она словно споткнулась. – Не такие, конечно, чтобы убивать.

– Он из Лупановки ехал, когда это случилось.

– Ну да, да, с болота, – подхватила Мальвина Серафимовна, и глаза её оживились. – Он там член правления… был. Тоже хлебаем с этим болотом горя пополам с радостью. Сама там состою. И ещё двое наших, самые старые мастера, Клинкин Иван Иванович и Шафран Илья Зиновьевич.

– А почему горя хлебаете? – поинтересовался Игорь.

– Так ведь как дело было, – со вкусом начала Мальвина Серафимовна, ручкой разгоняя сигаретный дым. – Весной ещё попались нам шабашники, бригада, и ребята вроде ничего, приличные. А бригадир там вообще… Решили мы с Генкой нашим не связываться, с волком с этим. Ну, собрал этот бригадир деньги с нас, с кого тысячу, с кого полтыщи, а с кого и две, расписки по всей форме выдал, копать было начали, а потом – раз! – и нет их. – Голос Мальвины Серафимовны дрогнул, и на огромных, чистых глазах навернулись слёзы.

– Ну, найдут, – утешил её Игорь. – Прокурору-то заявили?

– А что нам с того, что этого дурака в тюрьму посадят? И будет он нам десять лет по полтора рубля присылать, – зло ответила Мальвина Серафимовна и ожесточённо размяла в пепельнице окурок сигареты. – А всё от беспорядков наших. Сбили его эти деньги, левые, шальные. И жена, видать, дура, не удержала. О господи! Откуда мне теперь эти полторы тысячи взять? Клиентов обманывать? Вон наш Семён Прокофьевич дообманывался.

– При нём большие, видимо деньги были, – сказал Игорь. – Откуда бы им взяться, как думаете?

– Так он же вроде кассира был, – охотно пояснила Мальвина Серафимовна. – Вот и вёз, наверно. Общественные.

– Это вроде «чёрной кассы», что ли?

– Вот-вот. Без неё-то не обойтись. Сами небось понимаете. И сами боретесь. Обязаны, я понимаю. Одним словом, парадокс нашей жизни, – использовала она явно чьё-то чужое выражение.

Игорь усмехнулся. Но решил эту скользкую тему не продолжать, а вернуться к делу и с сомнением спросил:

– Но откуда ночью он мог везти такие деньги? Кассу свою он ведь там не держит?

– А кто его знает. У него там уже дом стоит. А потом, мог в тот день с пайщиков собрать всякие взносы.

– Много тысяч вёз, – покачал головой Игорь.

– Ну и что такого? У нас пайщиков-то чуть не двести пятьдесят. И каждый сколько вносит? – Мальвина Серафимовна тяжко вздохнула. – Верно кто-то у нас сказал, последнюю рубашку закладываем. Как в старину на храм божий собирали. Но зато свой домик будет. – Она усмехнулась. – Храм на болоте, представляете?

– Ну и что за эти поборы вы получаете?

– Какие поборы? – вдруг насторожилась Мальвина Серафимовна, неожиданно сообразив, с кем она позволила себе разоткровенничаться. – Это складчина, вот и всё.

– И что вам это даёт? – повторил свой вопрос Игорь, и в тоне его чувствовалась искренняя и совсем не служебная заинтересованность.

– Ну как что? Зато хоть строимся, всякий там материал завозят. И шабашники, я так скажу, в основном честные попадаются. Это мне вот так повезло: на жулика налетела. Ну а что делать? Как искать? – Она сердито посмотрела на Игоря, и в больших её глазах стоял немой укор, словно Игорь был виноват в её неудаче. – Тоже парадокс: строить разрешают, а строить некому. Что хочешь, то и делай.

– М-да, – неопределённо произнёс Игорь, про себя вполне соглашаясь со своей собеседницей, но не считая возможным произнести это вслух.

– Да вот Иван Иванович как раз в тот день и видел его там, Семёна Прокофьевича, – неожиданно вспомнила Мальвина Серафимовна. – Ну да. Он рассказывал.

– А попросить его сюда можно? – насторожился Игорь.

– Вам всё можно.

Мальвина Серафимовна, усмехнувшись, легко поднялась со стула и скользнула в цех, откуда давно уже вновь доносились возбуждённый шелест голосов и тонкое повизгивание каких-то механизмов.

Через минуту в кабинетик неловко протиснулся высокий бледный человек, седоватый, в очках и синем рабочем халате. За ним в дверях появилась маленькая Мальвина Серафимовна и сказала Игорю:

– Я уж вас оставлю, тут и двоим повернуться негде.

– Хорошо, хорошо, – откликнулся Игорь и обратился к Клинкину: – Присаживайтесь, Иван Иванович. Так вы, значит, последний, кто видел Семёна Прокофьевича на болоте? – Игорь невольно употребил это выражение. – Второго сентября это было, в понедельник. Так?

Худой и длинный Клинкин резко опустился на стул, словно сломавшись где-то в поясе, и, закинув ногу на ногу, переплёл их в какой-то немыслимый узел.

– Видел, – хмуро и коротко произнёс он и добавил: – А уж последний я был или нет, того не знаю.

– Понедельник-то рабочий день, как же вы вырвались?

– Отгул имел.

– А Семён Прокофьевич?

– Под вечер приехал.

– На машине?

– Нет у него теперь машины. Супруга, говорят, отобрала.

– В тот день говорили вы с ним?

– Чего мне с ним говорить, – неприязненно ответил Клинкин.

– Зачем же он так поздно приехал, как думаете?

– Известно зачем.

– Это зачем же?

– А вы у других спросите.

Клинкин еле цедил слова, глядя куда-то в сторону, и, как видно, боялся сказать лишнее. Он был насторожен, обеспокоен и мечтал, судя по всему, только об одном: поскорее закончить этот неприятный разговор. Игоря не обманывала его чуть сонная медлительность, она не скрывала напряжения. Бледное морщинистое лицо его ничего не выражало.

– Почему же у других надо спрашивать, почему не у вас? – удивился Игорь так искренне, что Клинкин невольно бросил на него пытливый и недоверчивый взгляд.

– Почему, почему, – ворчливо ответил он. – Потому моё дело сторона и начальства, я считаю, лучше не касаться, обжечься можно.

Произнеся такую длинную тираду, Клинкин поджал сухие губы, упрямо продолжая пристально и хмуро смотреть куда-то в сторону.

– У нас вроде уже начали, когда надо, начальство в глаза критиковать, – иронически заметил Игорь, как бы упрекая собеседника своего в отсталости.

– Начали, – со скрытой насмешкой ответил Клинкин. – Сначала сорок лет отучали, а теперь начали.

– Да ведь уж нет Семёна Прокофьевича, – сказал Откаленко сердито. – Некого вам теперь бояться, если на то пошло.

– Слышал, что нет. Так другие есть. Лезть в их дела не привык. Ну их. Моя задача, если на то пошло, денег набрать и дом построить.

– И дорого он вам выйдет?

– А вы думали! Один фундамент в тысячу встанет. У нас же торфу под ногами на метр сорок. Да сам дом, если купить да привезти, тысячи на две с половиной потянет. Да шабашники, чтоб его поставить, не меньше как тысячу возьмут, и ещё гляди, чтоб на совесть сработали. На них закона нет. Ну а там ещё электричество подвести, водопровод, дороги, осушка болота. И-и, не сочтешь…

Клинкин разволновался, забыв о своей опасливой сдержанности. Нешуточные заботы, одолевавшие его, прорвались сквозь тонкую плёнку недоверия и боязливости. Перед Игорем сидел пожилой, усталый и издёрганный человек, из последних сил боровшийся за своё маленькое благополучие, за свою, видимо, сокровенную мечту: домик и садик, тишина и покой на старости лет.

– Что ж, разве вы один деньги на всё собираете? – сочувственно спросил Игорь. – Небось взрослые дети есть, помочь должны.

– Есть-то они есть, – вздохнул Клинкин. – Да руки у меня одного. У них головы. Дочь вон врач в поликлинике. На сто сорок свои бьётся с дитём, без мужа. Сын инженер, тоже недалеко от неё ушел, и семья, конечно.

– Люди-то они хорошие?

– Дай бог всем таких дитев. Но о внуках – моя забота. Родителям только прокормить хватило бы да одеть как-никак. Эх, чего уж там, – Клинкин вздохнул. – Я Фёдору своему говорил: иди ко мне, всему обучу, ремесло ведь тонкое, редкое, и какие-никакие деньги будут. Нет, образование ему надо. Ну а теперь не знает, как удрать из своей конторы и ко мне прибиться или ещё куда. Однако поздновато уже.

– А у вас с заработком всё-таки прилично выходит? – напрямик поинтересовался Откаленко. – Клинкин наконец-то взглянул на него, подозрительно и опасливо, и в свою очередь спросил:

– Вы, извиняюсь, откуда будете?

– Из МУРа. Слышали про такую фирму?

– А как же. Но зачем тогда заработками интересуетесь? Вам, я полагаю, надо узнать, кто убил, а не сколько я своим горбом зарабатываю.

– Точно, – усмехнувшись, согласился Игорь. – Но тема у нас с вами получилась больно острая, я бы сказал. Она кого хотите заденет. Что ж я, Иван Иванович, не понимаю, как вам достаётся? И если вы иной раз со стороны заказ прихватите…

– А что прикажете делать? – живо откликнулся Клинкин, подавшись вперёд и окончательно забыв свою недавнюю сдержанность. – Вы глядите, что получается, – он по привычке стал загибать пальцы. – План у меня на месяц пятьсот пятьдесят рублей. Так? Из них двадцать четыре процента моих, зарплата то есть. Это выходит сто тридцать, так? Но план этот я играючи выполняю. А оставшееся время куда? Бумаги писать я не обучен и ничему другому тоже. Остаётся что? Остаётся заказы брать, так?

– Опасно, – покачал головой Игорь и сочувственно вздохнул.

– Именно! – подхватил Клинкин, с досадой ударив кулаком по острому колену. – А вы мне дайте не двадцать четыре процента с плана, а, допустим, сорок, но и план увеличьте вдвое, допустим. И сразу всем выгода. Клиенту дешевле, государству больше дохода, ну и нам тоже. Так? А вот нет же! – Он снова взмахнул кулаком. – Начальство ни в какую. Почему, спрашивается? Тут, полагаю я, расчёт свой есть.

– Какой же тут может быть расчёт? – заинтересовался Игорь.

– Ха! Они же мухлевать нас толкают. И мы у них, выходит, на крючке оказываемся. Как же тут можно не поделиться? Вот денежки наши неправедные вверх и поползли. А в случае чего ответ нам, мастерам, держать. Не им. Начальство-то в стороне. Вроде даже как борется с нами.

– Вот и до начальства добрались, – засмеялся Игорь. – И не обожглись.

– Так вывели вы меня, – ворчливо и довольно отозвался Клинкин.

– Ну а раз вывел, то можно, наверное, сказать, зачем в тот вечер Семён Прокофьевич приехал на болото? – усмехнулся Игорь, возвращаясь к главной теме разговора.

– Можно, можно, – по-прежнему ворчливо, но уже дружелюбно согласился Клинкин. – Деньги из людей выдирать, вот зачем прикатил. Это же ужас, я скажу, как он умеет из людей деньги выдирать… то есть умел, конечно. Ну не отобьёшься. Просишь хоть на месяц взнос отложить, а он ни в какую. Мёртво берёт… то есть брал.

– Что ж он, наличными разве собирал?

– А как же. Потом, надо думать, в банк вносил. Частично, конечно. Общественные расходы-то будь здоров какие. И осушка, и свет вести, и водопровод, и дороги. Всякие организации уговаривать и заинтересовывать надо.

– Ещё статья расходов? – понимающе спросил Откаленко.

– А вы думали, – хмуро, с раздражением ответил Клинкин, блеснув на Игоря стёклами очков. – И никуда не денешься. Сам понимаю, что платить надо. Потому жилы и рву. Ну а дальше следы наших денежек теряются. Куда идут, к чьим рукам прилипают, иди дознайся попробуй. Вот такая система.

Иван Иванович тяжело вздохнул, и бледное, морщинистое лицо его снова приняло замкнуто-скорбное выражение.

Да, в тот злочастный вечер денег у Лямкина могло быть много, очень много. И те два бандита, видимо, не промахнулись. Вот только как же Лямкин так неосторожно повёл себя?

– И не побоялся он с такими деньгами поездом ехать, да ещё так поздно, – покачал головой Откаленко.

Клинкин равнодушно пожал плечами:

– Кто его знает. Вроде бы на машине его должны были везти. Мы с Ильёй Зиновьевичем раньше уехали.

– А кто его должен был везти, не знаете?

– Нет. Вы у Ильи Зиновьевича спросите. Он, помнится, с Семёном Прокофьевичем перед отъездом разговаривал.

– А сейчас Илья Зиновьевич работает?

– Ясное дело, работает. Прислать, что ли?

– Если можно.

– А то нельзя, – ухмыльнулся Клинкин. – Я-то вам больше не нужен?

– Нет-нет. Спасибо вам, Иван Иванович. За доверие спасибо.

Игорь с неудовольствием заметил, что и сам вроде бы расчувствовался.

– Чего уж там, – Клинкин с трудом поднялся со стула, расправив свои спутанные длинные ноги. – Не подведите меня только, – прибавил он и тут же, устыдившись, досадливо махнул рукой. – Во заячья душа, до сих пор всего боимся.