Текст книги "Китайская головоломка"

Автор книги: Аркадий Жемчугов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Сталин и Мао слушают… друг друга

…Чан Кайши в опубликованной 1 января 1949 года новогоднем послании выступил с идеей заключения перемирия между КПК и гоминьданом. Советскому Союзу, США и Англии он предложил выступить посредниками. И это в тот момент, когда Народно-освободительная армия вела по всему фронту успешное наступление на деморализованные войска гоминьдана. Генералиссимусу Чан Кайши, как воздух, нужна была хотя бы временная передышка.

Как ни странно, Сталин заглотнул эту наживку и лично написал пространнейшую, со всех сторон обоснованную телеграмму, которую в январе по радио передавали два дня – 10 и 11 января. Суть же телеграммы сводилась к тому, чтобы направить Чан Кайши такой ответ: «Советское правительство стояло и продолжает стоять за прекращение войны и установление мира в Китае, но, раньше чем дать согласие на посредничество, оно хотело бы знать, согласна ли другая сторона – китайская компартия – принять посредничество СССР».

Мао Цзэдун ответил сразу же, 13 января. Он предложил И. В. Сталину сообщить Чан Кайши о том, что Советский Союз всегда желал и желает видеть Китай мирным, демократическим и единым. Но каким путем достичь мира, демократии и единства Китая это собственное дело китайского народа. Правительство же СССР, основываясь на принципе невмешательства во внутренние дела других стран, считает неприемлемым участие в посредничестве между обеими сторонами в гражданской войне в Китае. Вождю народов преподнесли нравоучительный урок. Но это было исключением из правила. А правило, которого строго придерживался Председатель КПК, состояло в следующем: каждую телеграмму на имя вождя народов он заканчивал словами – циньчжи (прошу указаний).

…Как раз в тот момент, когда Чан Кайши предлагал Мао Цзэдуну заключить военное перемирие, Народно-освободительная армия КПК стояла перед дилеммой: брать ли Пекин штурмом со всеми связанными с этим потерями в живой силе и разрушениями в городе или попытаться «ударить по рукам» с генералом Фу Цзои, командующим 300-тысячной армией, оборонявшей Пекин? В конце концов, сработал второй вариант. И Народно-освободительная армия вошла в древнюю столицу без единого выстрела.

Мао Цзэдуна же все это время волновали не только вопросы, касавшиеся чанкайшистской инициативы с перемирием и захвата Пекина. Своих соратников по ЦК КПК он поочередно озадачивал рассуждениями явно зондирующего характера. «Когда в молодости я читал древние романы, – говорил он, – то часто думал: как это необыкновенно здорово – быть императором! Но неизвестно было, как можно стать императором. Теперь понятно. Скоро мы въедем в Пекин. Ведь как только мы въедем в Пекин, я стану императором, не так ли?»

Нетрудно догадаться, какой ответ он рассчитывал услышать. Но не услышал. Ни от кого. Тем не менее от мысли этой не отказался: вскоре после вступления в Пекин по его личному приказу Политуправление военного совета ЦК КПК официально организовало во всех подразделениях НОА серию докладов на тему о том, что «председатель Мао является императором в новых исторических условиях». Результат оказался нулевым. Но он еще более проникся этой идеей.

Как ее осуществить? И осуществима ли она? Как сложится дальше его судьба? Вопросы… вопросы… вопросы. Кто способен ответить на них?

Мао Цзэдуну, по его личной просьбе устраивают приватную встречу с одним из авторитетнейших даосов-отшельников. Она проходит под покровом глубочайшей тайны. Председатель КПК говорит как на духу. Даос молча выслушивает его, закрывает глаза, задумывается на мгновение и тихо произносит: «Ба, сань, сы, яо» – «834—1». И больше ни слова. Мао Цзэдун расстроен. Ожидал ясных ответов, а услышал нечто вроде головоломки, без малейшего намека на то, как разгадывать ее. Но мудрец ограничился тем, что уже сказал.

21 сентября 1949 года, выступая в Пекине перед делегатами сессии Народного политического консультативного совета Китая, Мао Цзэдун громогласно провозгласил: «Китайский народ, составляющий четвертую часть человечества, отныне выпрямился во весь рост». Председатель Коммунистической партии Китая не обмолвился ни единым словом ни о марксистском учении или хотя бы о своем детище – «китаизированном марксизме», ни о влиянии этого учения на национально-освободительную борьбу китайского народа. Главная цель его выступления состояла в том, чтобы показать, что он, именно он, вновь объединил китайскую нацию в единое государство, как это сделал когда-то Цинь Шихуан. Эту роль объединителя он затвердил 1 октября 1949 года, когда с трибуны Тяньаньмэня торжественно провозгласил: «Китайская Народная Республики создана! Отныне китайский народ встал во весь рост!»

На трибуне рядом с Мао Цзэдуном находились не только его ближайшие сподвижники по партии, но также представители китайской национальной буржуазии и даже влиятельные руководители хуацяо – многочисленных, разбросанных по всему земному шару общин китайских эмигрантов. Картина была глубоко символичная, но далекая от коммунистических идеалов.

…Утром 16 декабря 1949 года, спустя всего лишь два с половиной месяца после провозглашения КНР, Мао Цзэдун прибыл на специальном поезде в Москву.

Идея этого визита родилась у него еще в апреле 1948 года. Тогда он написал И. В. Сталину о том, что готов прибыть в Первопрестольную и предстать перед вождем народов. Мао не знал, каким будет ответ. Во многом это был тщательно продуманный им зондирующий жест. Председатель KПK прекрасно понимал, что у Сталина нет недостатка в причинах быть недовольным им, в частности тем, что произошло в Цзуньи, а затем в Яньани, где он покончил с «московской группой» во главе с Ван Мином. Наконец, Сталин не мог не понимать, что скрывается за «китаизацией» марксизма-ленинизма. Да мало ли что можно было инкриминировать вождю китайских крестьян?! Мао Цзэдуну было известно, что Сталин называет его «редиской» – то бишь «красным снаружи и белым изнутри». Впрочем, вождь народов окрестил так не только Мао Цзэдуна, но я многих других руководителей КПК. Одним словом, Председателю КПК было отчего испытывать волнения и тревоги. К тому же он ни разу не выезжал за пределы Китая.

Ответ Сталина пришел как раз в момент форсирования реки Янцзы подразделениями Народно-освободительной армии. Сталин писал: «Вам не следует спешить с поездкой в Москву. Вы не можете оставить сейчас Китай и руководство делами в связи со сложностью обстановки на Юге и в связи с тем, что Китай, по существу, не имеет правительства, а это сопряжено с определенной опасностью для дела революции».

Далее в телеграмме давались советы по части организации и принципов работы будущего правительства.

Содержание телеграммы Сталина не оставляло сомнений в том, что Москва признает Мао Цзэдуна вождем китайской революции. И это было самым главным для Председателя КПК. Он услышал то, что надеялся услышать. Поэтому прочитав телеграмму, он возликовал, провозгласив в полный голос троекратное «Сталин тунчжи, ваньсуй!» («Десять тысяч лет товарищу Сталину!»).

…«Заблуждения подобны фальшивым деньгам: изготовляют их преступники, а распространяют порой самые честные люди». Эту, кажется, французскую пословицу вполне можно применить в тому, как визит Мао Цзэдуна в СССР был преподнесен мировой общественности противниками советско-китайского сближения. С их недоброй руки были запущены в обиход многочисленные байки о том, что, мол, в Москве китайского руководителя встретили весьма прохладно, что Сталин долго не принимал его, проявляя тем самым свое недовольство, что, наконец, Мао Цзэдун находился в Москве под домашним арестом. К сожалению, свою толику в подобные измышления внес тогда государственный секретарь США Д. Ачесон. В действительности же все было с точностью до наоборот.

На приграничной с Китаем станции Маньчжурия Мао Цзэдуну был предоставлен специальный поезд, в котором его до самой Москвы сопровождали зам. министра иностранных дел СССР А. И. Лаврентьев, представители протокольного отдела МВД, посол СССР в КНР Н. В. Рощин, руководитель группы советских специалистов в Китае И. В. Ковалев. На Ярославском вокзале, куда спецпоезд прибыл утром 16 декабря, Мао Цзэдуна встречали В. М. Молотов, А. И. Микоян, Н. А. Булганин и незадолго до этого назначенный министром иностранных дел А. Я. Вышинский. В распоряжение высокого гостя была предоставлена дача Сталина в Усове. Вождь народов принял Мао Цзэдуна через шесть часов после его прибытия в Москву.

Встреча была дружелюбной. Оба лидера прошли навстречу друг друга по ковровой дорожке. Мао заключил в свои ладони протянутую руку Сталина, который второй рукой накрыл руки гостя.

– Здравствуйте, товарищ Сталин, – с нескрываемым волнением произнес Мао Цзэдун. Он долго тряс руку Сталина, его лицо светилось радостью.

Рад вашему приезду, товарищ Мао Цзэдун, – негромко произнес Сталин. Он тоже был возбужден, и, задержав взгляд на лице гостя, добавил: А вы выглядите моложе и крепче, чем я полагал.

Такими запечатлелись в памяти М. С. Капицы первые минуты встречи лидеров СССР и КНР.

В беседе с Мао Цзэдуном вождь народов высказался за то, чтобы сохранить Договор о дружбе и союзе, подписанный Советским Союзом и чанкайшистским Китаем 14 августа 1945 года, внеся в него две-три поправки. Мао Цзэдун предложил заключить новый договор.

После встречи Сталин звонил Мао Цзэдуну по телефону, обсуждая то одни, то другие вопросы двусторонних отношений. Интересовал его, между прочим, вопрос, кто подпишет договор. Сталин, чувствовалось, хотел, чтобы договор подписали два лидера. Ему и в голову не приходило, что, по китайским понятиям, не императорское это дело. Его лишь несколько удивило, почему Мао Цзэдун уклонился от ответа.

В торжественной обстановке в присутствии И. В. Сталина и Мао Цзэдуна 14 февраля министрами иностранных дел СССР и КНР – А. Я. Вышинским и Чжоу Эньлаем соответственно был подписан Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР.

11 апреля при ратификации договора и пакета двусторонних соглашений Мао Цзэдун заявил, что «они дали нам надежного союзника», «облегчили нашу работу в области внутреннего строительства и совместного противодействия возможной империалистической агрессии».

* * *

Французский журналист Мариус Маньян провел в Китае четыре месяца – лето и начало осени 1950 года. Он стал первым из иностранных корреспондентов, беседовавшим с Мао Цзэдуном после провозглашения Китайской Народной Республики.

«Это было 20 июня 1950 года. В тот день я осматривал государственное хозяйство в окрестностях Пекина. С большим интересом наблюдал я работу советских комбайнов, которые убирали и молотили пшеницу на огромном ровном поле. Вдруг меня позвали. У ворот меня ожидая автомобиль. Это была правительственная машина: меня приглашал к себе председатель Мао Цзэдун!

…Мы только что вошли в приемный зал здания, занимаемого председателем в бывшем Запретном городе императоров; в зале – глубокие кресла, обшитые темной кожей, низкие столы, покрытые стеклом, украшенная тонкой резьбой мебель. Мы беседовали с генералом Чжу Дэ, Лю Шаоци и Чжоу Эньлаем, прихлебывая чай, пахнувший цветами жасмина. В зал вошел довольно высокий, хорошо сложенный, плотный человек. Помня виденные мною фотографии и картины, я сразу же узнал в нем Мао Цзэдуна.

Однако Мао Цзэдун в жизни несколько отличается от своих изображений на портретах. Первое, что бросается в глаза, это его широкий и очень высокий люб цвета слоновой кости, над которым лежат непокорные черные волосы. Затем – глаза, слегка раскосые, глядящие прямо в ваши глаза и как бы читающие ваши мысли. Затем – правильный рот с четко очерченными губами, произносящими всегда продуманные короткие фразы. Его вопросы, как и объяснения, всегда точны. Родинка на подбородке придает особое обаяние этому лицу, от которого веет острым умом, твердой волей и добротой. Фотографии не могут в полной мере отразить целеустремленность, молодость и сдержанное воодушевление, запечатленные на лице этого человека, думающего о будущем 475 миллионов людей.

За обедом я сидел по левую руку от Мао Цзэдуна. Он часто обращался ко мне. Я не испытывал в разговоре с ним никакого стеснения, а напротив, все время чувствовал уверенность, что меня слушают, что обращенные ко мне слова выражают полную искренность главы китайского государства, что его вопросы требуют столь же искренних и прямых ответов.

Как все китайцы, Мао Цзэдун любит провозглашать тосты, и самым глубоким чувством в этот незабываемый вечер был проникнут его тост за французский народ…

Я заметил, что Мао Цзэдун много курит, главным образом маньчжурские сигареты.

Веселый смех Мао Цзэдуна свидетельствует о его чистосердечии. Он смеялся, когда слышал меткий ответ, когда мы рассказывали ему, что нас поражает и удивляет в его стране, смеялся, когда говорил о поражении, которое США потерпели в Китае!»

И один в поле воин

Принятая осенью 1949 года Общая программа НПКСК провозгласила Китайскую Народную Республику «государством новой демократии», которое «ведет борьбу против империализма, феодализма, бюрократического капитала, за независимость, демократию, мир, единство и создание процветающего и сильного Китая».

Главным же лозунгом дня стало: «Учиться у Советского Союза!» И объяснялось это очень просто. «Мы ничего не знали, совершенно не имели опыта, в Китае не было специалистов, даже среди министров… Мы были вынуждены использовать советский опыт и советских специалистов» вспоминал в 1958 году Мао Цзэдун о первых годах после образования КНР.

С помощью многих тысяч советских специалистов в Китае были в кратчайшие сроки восстановлены горнодобывающая, металлургическая и прочие ведущие отрасли экономики, железнодорожная и шоссейная сеть. В телеграмме по случаю третьей годовщины советско-китайского Договора о дружбе, союзе и взаимопомощи Председатель КПК писал: «В течение трех лет отношения тесной дружбы и сотрудничества между двумя великими союзниками – Китаем и Советским Союзом – сильно укрепились и развились. Истинно бескорыстная помощь, оказанная Советским правительством и советским народом новому Китаю, не только ускорила восстановление и развитие экономики Китая, но и будет иметь важное значение для осуществления первого пятилетнего плана государственного строительства Китая в крупных масштабах».

19491952 годы вошли в историю КНР как период спокойного, осмотрительного, рассудительного вхождения во власть новых руководителей Срединного государства.

В декабре 1953 года ими был принят программный документ «Бороться за мобилизацию всех сил для превращения нашей страны в великое социалистическое государство». В нем были обозначены два этапа китайского революционного движения – новодемократический и социалистический.

«Задача первого этапа китайской революции – свержение народными массами под руководством рабочего класса господства в Китае империализма, феодализма и бюрократического капитала, преобразование полуколониального, полуфеодального общества в новодемократическое обществе – успешно решена. Образование Китайской Народной Республики свидетельствует о том, что первый этап китайской революции в основном завершился и начался второй ее этап». Этап перехода к социалистическому обществу.

Переходный период был рассчитан «примерно на три пятилетки (начиная с 1953 года и кончая 1967 годом, а вместе с восстановительным периодом в общей сложности 18 лет)».

В документе подчеркивалось, что без тесного союза с СССР и советской помощи невозможно будет построить социализм. «Нужно воспитывать народ всей страны в духе понимания того, что помощь нашей стране со стороны Советского Союза… – это непременное условие для победы дела строительства социализма в нашей стране».

Столь откровенная ставка на советскую помощь разделялась не всеми. По этой причине программный документ не был обнародован. С грифом «секретно» его разослали в партийные организации как «тезисы для изучения и пропаганды генеральной линии партии в переходный период». Как выразился Мао Цзэдун, «мы решили, что вначале не будем пропагандировать генеральную линию во всей партии».

Наличие разногласий в руководстве страны относительно путей построения социалистического общества в Поднебесной нашло отражение в самом тексте документа. «Необходимо критиковать все ошибочные взгляды, идущие вразрез с генеральной линией, – говорилось в нем. – Например, утверждения о том, что нашей стране якобы не нужна промышленность, что не следует увлекаться индустриализацией и можно было бы снизить ее темпы, не делать упора на тяжелую промышленность, что крестьянству и народу вообще нет никакой пользы от индустриализации, а учитывая помощь Советского Союза, незачем самим ее проводить и т. д. В то же время нужно критиковать взгляды тех, кто без всякой осмотрительности провозглашает скачок вперед, не считается с конкретными возможностями, хочет осуществить социалистическую индустриализацию не за относительно продолжительный, а за очень короткий срок, хочет устранить все старое и вместо него насадить новое, требует резкого повышения уровня жизни народа, добиться всего одним махом».

Внимательному глазу тех, кто знакомился с документом, не составляло труда понять, в чей огород летят камни. Об этом красноречиво говорило как бы ненароком вставленное в текст документа короткое замечание о том, что «никоим образом не следует преувеличенно не соответствующим действительности образом восхвалять чьи бы то ни было заслуги».

Пять лет спустя на закрытом заседании Политбюро ЦК КПК, проходившем в курортном местечке Бэйдайхэ 1730 августа 1958 года, Мао Цзэдун признается: «После освобождения до 1952 года все было в порядке. По существу, в 19531956 годах, с одной стороны, подняла голову буржуазная идеология, а с другой – началось подражание Советскому Союзу… У нас была введена заработная плата… Систему натурального снабжения мы объявили устаревшим методом, партизанской привычкой, которая сдерживает активность, и заменили эту систему буржуазным юридическим порядком, открыли простор для распространения буржуазной идеологии». «Все имеет два источника: один – социализм, который внедрили у нас старшие братья (старшими братьями китайцы называли советских специалистов. – А. Ж.); другой – капитализм, который коренится в отечественной почве… К счастью, за это короткое время им не удалось пустить глубокие корни. Еще все может измениться… На мой взгляд, деревенский стиль, партизанские навыки – это хорошо… Именно в городах и надо распространять деревенский стиль и партизанские привычки».

…Основные установки генеральной линии были вопреки позиции Мао Цзэдуна приняты в 1954 году Всекитайским собранием народных представителей и зафиксированы в конституции КНР. В частности, в ней говорилось: «Период от создания Китайской Народной Республики до построения социалистического общества есть переходный период. Основными задачами государства в переходный период являются постепенное осуществление социалистической индустриализации страны, постепенное завершение социалистических преобразований в сельском хозяйстве, кустарной промышленности, а также в капиталистической промышленности и торговле… Наша страна уже установила отношения нерушимой дружбы с великим Союзом Советских Социалистических Республик… Китайская Народная Республика есть государство народной демократии, руководимое рабочим классом и основанное на союзе рабочих и крестьян».

Всекитайской конференцией КПК в первой половине 1955 года был одобрен первый пятилетний план развития народного хозяйства Китая.

Его главные задачи были определены следующим образом: «…создание первичной базы для социалистической индустриализации страны… создание первичной базы для социалистического преобразования сельского хозяйства и кустарной промышленности… создание базы для социалистического преобразования частной промышленности и торговли… Все размеренно, поэтапно, постепенно, без спешки и необдуманного забегания вперед».

За пять лет намечалось в два раза увеличить валовую продукцию промышленности. Это была вполне реальная цель, для достижения которой требовались должные усилия со стороны народа и соответствующее руководство со стороны политических и хозяйственных инстанций.

Однако практическое претворение в жизнь генеральной линии партии вскоре натолкнулось на скрытое сопротивление и саботаж. Но Мао Цзэдун не дремал.

Он очень болезненно воспринял развенчание культа личности Сталина, прекрасно понимая, что грядет его черед. И не ошибся. Китайская пресса, в том числе и центральная, мгновенно откликнулась на это международное событие серией публикаций антикультовской направленности. В некоторых из них прямо ставился вопрос о том, что во главе государства не должны стоять люди старше шестидесяти лет, что в таком возрасте человеческий организм, как правило, не в состоянии справиться с каждодневными перегрузками, связанными с высокой государственной деятельностью. Приводились факты из истории. Делались ссылки на медицинские авторитеты.

Мао Цзэдун в то время как раз достиг «установленной планки», однако показал, на что он еще способен. Неожиданно для многих его оппонентов возникло «дело Гао Гана – Жао Шуши».

Гао Ган был заместителем премьера Госсовета и председателем Госплана, игравшего первую скрипку при составлении пятилетнего плана. Жао Шуми занимал должность заведующего организационным отделом ЦК КПК, ключевым звеном в высшей партийной власти. Оба были членами Политбюро.

Маo Цзэдун обвинил обоих в заговорщической деятельности с целью захвата власти в партии и государстве. По его предложению 24 декабря 1953 года проект соответствующей резолюции был разработан на заседании Политбюро, а в феврале 1954 года – представлен на утверждение 4-го пленума ЦК КПК. Наконец, 31 марта 1955 года этот вопрос был вынесен на рассмотрение Всекитайской конференции КПК, принявшей специальную резолюцию «Об антипартийном блоке Гао Гана – Жао Шуши». Мао Цзэдун тем самым добился того, что не он лично, а «вся партия» осудила «заговорщиков». А Гао Ган был осужден еще и за то, что «не только не сознался в преступлении против партии, но, напротив, покончил жизнь самоубийством».

Под предлогом мер против «антипартийного блока» Мао Цзэдуну также удалось провести на партконференции резолюцию о создании контрольных комиссий в центре и на местах, с помощью которых были поставлены под жесткий надзор все партийные организации.

Но и это еще не все ответные меры председателя. Тогда же в середине 50-х годов в структуре Народно-освободительной армии Китая появилась новая воинская часть № 8341. Так Мао Цзэдун материализовал те четыре загадочные цифры, которые услышал от даоса отшельника.

Официально на эту воинскую часть была возложена охрана расположенной за стенами «запретного города» правительственной резиденции Чжуинаньхай, естественно, со всеми ее обитателями – высшими лицами партии и государства и членами их семей. Руководство вновь созданной охранной частью было возложено на давнишнего, еще со времен Яньани, телохранителя Мао Цзэдуна Ван Дунсина. Однако далеко не всем было известно о том, что в/ч № 8341 выполняла не только охранные функции, но и другие, порой весьма деликатные.

А началось все с того, что в один из летних дней 1955 года Председатель КВК самолично пожаловал в казарму к солдатам и в задушевной беседе «за жизнь» попросил каждого из них подыскать в родных краях по одному толковому крестьянскому парню. По одному из каждого уезда или волости, пусть даже самых удаленных от столицы. Когда же рекомендованные солдатами рекруты прибыли в Пекин, председатель лично побеседовал с каждым из них, а затем попросил вернуться в родные пенаты для сбора интересовавшей его информации. Он проинструктировал, как нужно собирать сведения, к каким вопросам проявлять повышенный интересу, как делать все это ненавязчиво, не привлекая к себе ненужного внимания. Особо подчеркнул, чтобы молодые люди «вели себя благопристойно, проявляли сыновье уважение к старшим и к деревенским властям».

Когда же рекруты вновь вернулись в Пекин, да еще не с пустыми руками, Мао Цзэдун «заслушивал их поочередно три дня подряд, а потом внимательно читал их отчеты, исправляя по ходу ошибки в написании иероглифов».

Поеле этого отобранные лично им новобранцы прошли полугодовую стажировку, кто – на заводе, кто – в деревне, с тем чтобы «иметь наглядное представление о классовой борьбе».

Наконец, еще одна просьба-поручение председателя состояла в том, чтобы каждый новобранец, вернувшись после стажировки в в/ч 8341, регулярно, раз в два месяца, направлял письма своим родственникам, справляясь у них о житье-бытье, о настроениях в деревне, о действиях местных властей и т. д. Ответные письма надлежало передавать в руки Мао Цзэдуна.

В 1956 году на территории в/ч 8341 открылась школа, «Вы хорошие товарищи, – объяснял Мао Цзэдун, – но с образованием у вас не все благополучно».

А в 1960 году там же, на территории части, открывается еще одна – вечерняя школа, преподавание в которой ведется уже по институтской программе.

Подготовка лично преданных председателю кадров ставится таким образом на поток. Отслужив положенный срок в в/ч № 8341, крестьянские парни теперь уже с высшим образованием и специальной подготовкой разъезжались по разным уголкам страны, а на их место прибывали новые.

Проблемы трудоустройства для выходцев из в/ч № 8341 не существовало. Дело в том, что командир части Ван Дунсин возглавлял еще и Общий отдел ЦК – святую святых компартии. Во всех периферийных органах КПК у Общего отдела были свои люди, которые и обеспечивали нужные рабочие места для солдат Мао.

Вся обширная территория Срединного государства оказалась в скором времени покрытой сетью тайных агентов Мао Цзэдуна. Они внедрились в партийные, государственные, армейские и прочие структуры. От них председатель черпал самую свежую, непричесанную информацию о положении в стране и ее отдельных регионах, о настроениях простых китайцев и периферийного руководства. Он был в курсе всего и вся. И был уверен, что тайная армия готова выполнить любой его приказ.

Когда летом 1966 года в Китае разразилась словно девятибальный шторм «великая пролетарская культурная революция», многие наблюдатели недоумевали, как это юнцы-хунвэйбины, студенты и школьники, согласовывают, а зачастую прямо синхронизирует свои действия в масштабах всей страны. Бросалось в глаза, что выдвигавшиеся в разных регионах лозунги и призывы «маленьких генералов Мао» выглядели написанными под копирку. В первые месяцы «культурной революции» никому и в голову не приходило, что хунвэйбины – всего лишь марионетки в умелых руках выпускников в/ч № 8341.

…С 15 по 27 сентября 1956 года, через 11 лет после VII яньаньского съезда, в Пекине состоялся VIII съезд Компартии Китая. В своем вступительном слове Мао Цзэдун, говоря о 20-м съезде КПСС, ни единым словом не упомянул о культе личности Сталина. «На состоявшемся недавно XX съезде КПСС были также выработаны многие правильные политические установки и подвергнуты осуждению недостатки в партии», заявил он по этому поводу. «Выступивший с политическим отчетом Лю Шаоци высказался более конкретно: «Состоявшийся в феврале текущего года XX съезд Коммунистической партии Советского Союза является важнейшим политическим событием, имеющим мировое значение. Съезд… осудил культ личности, который привел к серьезным последствиям внутри партии…»

Точки над «i» поставил Дэн Сяопин в докладе об изменениях в уставе партии: «… культ личности как общественное явление имел длительную историю, и он не мог не найти некоторого отражения в нашей партийной и общественной жизни. Наша задача состояла в том, чтобы решительно продолжать проводить в жизнь курс ЦК, направленный против выпячивания личности, против ее прославления… Одна из важнейших заслуг XX съезда КПСС заключается в том, что он раскрыл перед нами, к каким серьезным отрицательным последствиям может привести обожествление. Наша партия всегда считала, что в деятельности любой политической партии и любой личности не может не быть недостатков и ошибок… Поэтому наша партия также отвергает чуждое ей обожествление личности».

Съезд вычеркнул из устава КПК все упоминания об идеях Мао Цзэдуна как идейной основе партии (это было внесено в устав на VII съезде в Яньане). В новом уставе КПК, одобренном на VIII съезде, однозначно утверждалось: «Коммунистическая партия Китая в своей деятельности руководствуется марксизмом-ленинизмом. Только марксизм-ленинизм правильно объясняет закономерности развития общества, правильно указывает пути построения социализма и коммунизма».

Такова была коллективная воля реалистически мысливших членов Политбюро. «В 1956 году, на VIII съезде партии, – вспоминал впоследствии Пэн Дэхуай, – я предложил изъять из устава всякие ссылки на идеи Мао Цзэдуна. Едва я успел выговорить эти слова, как Лю Шаоци поддержал предложение: «Верно, хорошо было бы все снять!»

Но это было не все. Мао Цзэдуну были предъявлены обвинения в нарушении партийной дисциплины, в частности систематическое нарушение партийных решений о сроках созыва форумов руководящих органов КПК. Следует, правда, отметить, что в строгом соответствии с конфуцианским постулатом о «сохранении лица» Дэн Сяопин, осуждая «чуждое партии обожествление личности», тут же добавил, что еще в марте 1949 года «по предложению товарища Мао Цзэдуна» было принято решение запретить празднование юбилеев партийных и государственных руководителей и присвоение их имен улицам, предприятиям и т. д. Мао, таким образом, сохранял свое лицо.

Оказавшись в меньшинстве на VIII съезде КПК, Мао Цзэдун не сдавался. Уже на II пленуме ЦК КПК 15 ноября 1956 года он выступил с призывом, «используя те же методы, которые применялись для исправления стиля в работе партии (т. е. методы чжэнфына яньаньского периода. – А. Ж.), бороться с уклонами субъективизма, сектанства и бюрократизма». Одновременно он требовал продолжать внедрение «китайских методов» строительства социализма.

27 февраля он выступил на Верховном государственном совещании с программной теоретической речью «К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа», а месяц спустя на совещании по пропагандистской работе обосновал необходимость развернуть новое движение за исправление стиля», подобного движению 1942 года.

А 27 апреля в одобренных ЦК КПК «Указаниях о движении за упорядочение стиля» уже прямо говорилось о том, что партийные организации обязаны «в качестве идейного руководства» брать оба доклада Mао Цзэдуна.

VIII съезд КПК изъял из программных документов партии всякое упоминание об идеях Мао Цзэдуна. В ответ Мао Цзэдун принудил ЦК КПК дать указание партийным организациям использовать его выступления «в качестве идейного руководства». Его выгнали в дверь он пролез через окно.