Текст книги "Бывшие. Я не смог ее забыть (СИ)"

Автор книги: Ария Тес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Выдыхаю и шепчу.

– Мне кажется, что этот мужчина – неплохой человек, конечно, но не сейчас. Когда мы говорили, я чувствовала себя, как…в урагане. Он пытался сдержать эмоции, но внутри него все горит. Мне кажется, что он сейчас – это чистое разрушение, а я…я итак еле держусь. Не хочу…быть разрушенной, понимаете? Мне страшно. Он меня пугает. Может быть, пройдет время, и этого уже не будет, только сейчас…кажется, он готов разрушить абсолютно все, к чему прикоснется даже по касательной.

– Да…понимаю, – через пару мгновений звучит такое же тихое, – Преданный мужчина – страшное зрелище, а попасть в его воронку? Смерти подобно.

Слов не подобрать, чтобы описать то облегчение, которое разливается у меня по нутру, пока Светлана встает и подходит к своей сумочке. Через мгновение она достает оттуда телефон, а потом поворачивается и кивает.

– Записывай номер адвоката. Это моя хорошая подруга, Лера, и она тебе не откажет. Плюсом ко всему, у нее огромный стаж, и она любого в этом городе за пояс заткнет. Даже этого…Верного.

Фамилия срывается с ее губ с огромным пренебрежением, а мне только силой воли удается удержать внутри вопрос, который сильно дергает: что их связывает? Почему такая реакция? Что он сделал?

Нет, не мое дело.

Я наспех записываю номер и до безумия благодарна за все: она меня выслушала и поддержала, дала отвлечься, подписала самооценку, а потом вручила новые карьерные перспективы и шанс эти перспективы исполнить, развязавшись с ублюдком навсегда.

Из офиса я выхожу впервые в приподнятом настроении.

На душе впервые чуть отступает смута. Я знаю, что меня снова накроет тоска и боль, точно саван, но сейчас этого нет. Главное, что сейчас я делаю свои первые вдохи свободы…

Полной грудью.

«Мой счастливый балкон»

Лера

– …И что там? Расскажи…

Слава блаженно улыбается, откинувшись на шезлонге назад. Я не могу сдержаться и улыбаюсь ему в ответ.

Наш младший братик.

Он всегда был маленьким солнышком, и они с Ильей две монеты с абсолютно разными насечками. Илья – сбитый, грубоватый, ершистый ежик. Он и в детстве был маленьким волчонком, а Слава…Слава – солнышко. Даже в самые плохие моменты жизни, когда казалось, что лучше выйти за порог и идти, пока ноги в кровь не сотрешь, он так звонко смеялся, что на сердце теплело.

Помню, как даже стены серой квартиры расширялись, а еще помню, как во время очередных застолий, мы втроем прятались в нашей детской комнате. Я вешала простынь, включала тихую музыку, прежде загородив дверь внушительным шкафом, чтобы к нам никто не «заглянул». Мы садились в круг, и я читала какую-нибудь книгу. Особенно хорошо было летом. Тогда вообще можно было засесть подобным образом на балконе, есть свежую черешню и не думать, что за пределами этого маленького шалаша вообще что-то еще существует.

Так прятаться придумал Слава. Он тогда увидел картинки с индейскими вигвамами и потребовал повторить. Он зародил эту традицию…

– Ты стал еще красивее, – подкладываю руку под голову и чуть морщу носик с улыбкой, – Это вообще законно? Девчонки, наверно, с ума сходят.

Брат звонко смеется.

Ко мне в комнату заглядывает Илья. Он оценивающе смотрит сначала на меня, потом в экран планшета, потом закатывает глаза.

– Опять гогочет. Сколько можно?!

Через мгновение он подходит к постели и плюхается рядом.

Снова появляется ощущение, будто бы я нахожусь в том самом коконе. Внутри есть мы, а снаружи? Неважно, что снаружи…

– Чего ты вечно ржешь? – цыкает Илья, Слава жмет плечами.

– Жизнь у меня веселая. Кстати, ты ему делаешь комплименты? Нет? Пора начинать. Скоро он своими колючками сам начнет давиться.

Илья опять закатывает глаза.

Я опять улыбаюсь.

Слава опять смеется.

Боже…как мне хорошо.

Подползаю ближе к брату, толкаю его лбом в плечо и шепчу.

– Спасибо вам. За то, что вы есть. Мои самые красивые, лучшие мальчики на свете.

Повисает тишина.

Я не прошу ответа, потому что есть такие отношения, когда ответ уже не нужен. Он прописан тонкой рябью и всполохами воздуха, очерчивая крепкую, вечную связь между родными людьми.

Так хорошо…

Поднимаю глаза и смотрю в профиль Ильи.

– И да. Ты тоже у меня очень красивый. Я вами обоими горжусь просто безумно!

– Та-а-ак…что происходит?! – Илья чуть ежится, потом переводит на меня взгляд, – Ты чего такая…

– Какая?

– Знаешь сама. Что случилось? Он приезжал?

Моя улыбка медленно сходит с лица.

Нет, он не приезжал. Я так и не включила свой телефон, поэтому думаю, что на нем очень много пропущенных, но лично? Я Рому не видела с того дня. Думаю, Илья ему что-то сказал. И нет, не угрожал, конечно же, ведь угрозы Рому едва ли напугали бы. Тут явно что-то другое…

– Что ты ему сказал? – тихо спрашиваю, разглядывая ромбики на одеяле.

Илья вздыхает.

– Неважно.

– Угрожал?

– Пф. Будто бы это помогло. Нет.

– Что тогда?

– Лер, это неважно. Скажи просто: приезжал?

– Нет.

– Значит…– Илья обрывается на половине фразы и смотрит на Славу.

Младший притих.

Конечно, он уже знает. Не от меня. Думаю, ему рассказал Илья, и я благодарна. Рассказывать самой – как насиловать душу огромным страпоном. С шипами.

Я не готова.

– Ты маме рассказала? – тихо вклинивается в наш разговор брат, я перевожу на него взгляд, мотая головой.

– Пока нет.

– Она узнает.

– В курсе, и тогда начнется.

– Думаешь, будет переубеждать?

– А ты сам как считаешь, Слав?

Вопрос резонный. Мама у нас…я ее люблю, правда, но она пассивная. Это неплохо, конечно. Не все люди похожи на меня или…Эмиля. Многие выбирают жить, плывя по течению, и я знаю, что она начнет тащить меня туда же.

– Мама легко найдет тысячу аргументов против развода, а я не хочу их слышать, – сознаюсь тихо, – Я боюсь передумать.

Парни молчат. Слава первый нарушает тишину, аккуратно ступая на очень тонкий лед моего относительного спокойствия.

– Лер…а ты хорошо подумала?

– Честно?

– Ты же знаешь.

Заглядываю в его глаза, которые светятся мягкой поддержкой. Чуть улыбаюсь…

– Я как будто бы отрываю кусок от живой плоти, Слав. Любовь никуда не ушла. Она не уходит за пару дней, и ее невозможно перекрыть даже ненавистью и болью. Я много об этом думала. У меня действительно есть огромное желание…плюнуть на все. Порой бывает так дико, что я хочу среди ночи сорваться и поехать к нему, потому что…мне его дико недостает…

На глазах снова появляются слезы, и я прикрываю их. Даю себе время.

Тогда звучит еще один аккуратный вопрос, но теперь от Ильи.

– Может, тогда и хуй с ним? Гордость – это прекрасно, но…она стоит таких мучений? Я же говорю, никто не осудит тебя, если ты его простишь.

Мне удивительно слышать это именно от него, но…какая, собственно, разница?

– Не могу…

– Лер…

– Нет, я правда не могу. Понимаю, что если я к нему вернусь, то через какое-то время сожру себя изнутри. Я снова и снова буду переживать этот момент, никакого доверия больше не будет и…

– Доверие можно вернуть, – шепчет Слава, я киваю.

– Возможно, вы правы, но…я больше не вывезу, понимаете? Жить с ним и знать, что в мыслях у него другая? Это еще худшее насилие над своей личностью. Да. Мы с вами прекрасно знаем, что жизнь – это не наш с вами балкон из детства. Это то дерьмо, которое почти каждую ночь гудело за дверью, но… наши с ним отношения…они тоже стали моим балконом, а теперь…меня как будто окунули в ледяную воду и показали, что это была просто иллюзия.

– Лер…

– Не надо, – быстро стираю слезы и слегка улыбаюсь, мотнув головой, – Не надо. Я не хочу говорить с мамой до моего отъезда, потому что знаю, что она выкатит кучу аргументов, и я…из-за того, что я дико хочу вернуться в момент, когда мой балкон все еще казался крепостью, мне будет очень просто поддаться. А так станет только хуже. Я скажу. Когда приеду в Милан, я все ей расскажу…

Повисает тишина.

Ненадолго.

Чтобы не касаться больше острой темы, мы переводим разговор в другое русло. Илье не очень нравится идея, что теперь он остается в России один, но я его убедила в том, что вернусь обратно через год. Слава громко хохотал, разряжаю обстановка, а потом заявил, что приедет через две недели.

«Не могу же я оставить своего братишку в одиночестве?»

Илья начал вздыхать и закатывать глаза.

Я молча наблюдала за ними, слушала смех брата, острый сарказм второго, и…внезапное осознание ошарашило.

Мне действительно казалось, что наша с Ромой семья – это тот самый балкон, где всегда было тепло и хорошо. Но на самом деле, мой балкон никогда не меня наполнения и тональности – вот он. На этой постели, в кругу моих младших братьев.

Это тот островок счастья, который никогда не развалится. Здесь меня никогда не предадут…пусть за окном будет мир, в который не хочется порой возвращаться, но здесь все навсегда останется стабильно. Близкие люди, связанные одной цепью, сердце, бьющееся громко, и…настоящая любовь…

***

На следующее утро я собираюсь на встречу с адвокатом. Волнуюсь. Илья выдает мне мой паспорт, который я забыла, конечно же, взять, потом провожает из дома.

– Все будет классно. Не сойдетесь? Поищем другого адвоката. Обещаю, справимся.

Я ему киваю, оставляю поцелуй на щеке и иду к лифту.

За окном неплохая погода. Уже холодно, почти ноябрь. У меня скоро день рождения. От мыслей этих в моменте хочется вздернуться. Планы, которым не суждено свершиться, режут изнутри.

Дети…

Маленькая дочка.

Мы очень хотели девочку.

Обычно мужчины всегда топят за мальчишек, но Рома всегда хотел именно дочку. Он говорил, что ему меня одной мало, а…

Стоп.

Прикрыв глаза у подъезда, я отсекаю дальнейшие мысли. Хватит. Не думай об этом. Не заходи за черту. На поле из тех мыслей одни гранаты, и каждый шаг – потенциальная смерть.

Собираюсь, выдыхаю и делаю шаг, как раз когда звучит голос, который я слишком хорошо знаю.

– Лера!

Меня ударяет током. На секунду кажется, что этот голос…принадлежит тому, кого я видеть хочу и не хочу одновременно.

Нет. Слава богу…нет.

Это мой свекор.

Николай Петрович неловко мнется у своей машины. Он взглядом будто бы оценивает меня, будто бы спрашивает разрешения подойти, а я…просто стою и смотрю на него в ответ.

Как же он похож на Рому…

Точнее, безусловно, он на него, но…какая разница? Мне опять больно. Эти глаза и без того будут преследовать меня до конца жизни…

Наконец-то свекор решается и делает пару шагов навстречу. Я чуть хмурюсь. Мне бы не разрыдаться…

– Здравствуй, девочка моя.

Пробивает насквозь.

Его голос звучит нежно, но печально.

Он все знает…

– Вы знаете.

Чуть прикрыв глаза, Николай Петрович кивает. Я благодарна ему за то, что он хотя бы не врет.

– Без понятия зачем вы приехали, но если собираетесь выгораживать его, то…– продолжаю движение, упрямо глядя себе под ноги.

Свекор шепчет.

– Лер, брось.

Я опять замираю.

– Ты же…

Не успевает договорить. Через мгновение дверь подъезда жестко открывается и на улицу выскакивает полуголый Илья. Взгляд у него тяжелый и жесткий, брови опять упали на глаза.

Я свои поднимаю. Николай Петрович тоже. Теперь нас тут трое в этой странной мизансцене.

Первым в себя приходит свекор. Он откашливается, потом издает смешок.

– Что? Меня тоже бить будешь?

– Вы знаете, что я вас безумно уважаю, Николай Петрович. Но.

– Но.

– Да. Если потребуется, за сестру…

– В курсе. Думаешь, я ее обижу?

– Что у вас на уме? Зачем вы здесь?

Свекор пару раз кивает, глядя на носки своих ботинок, потом поднимает на меня глаза.

От них опять бьет током.

– Я просто хочу поговорить с тобой, дочка. Выгораживать никого не стану, даю свое слово. Согласишься?

Мне известно, что если я пойду в отказ, он настаивать не будет. В глубине этих проклятых глаз я вижу боль и вину. Стыд. Но так же вижу там любовь…Он всегда относился ко мне тепло. Как к своей дочери. Конечно, Рома все равно его сын, и это не одно и то же, но…у нас не такая ситуация, когда это будет иметь значения. Сомневаюсь, что Николай Петрович одобряет то, что сделал его сын.

Бросаю взгляд на Илью и шепчу.

– Все нормально. И господи, вернись в квартиру! Ты же заболеешь!

Брат стоит еще пару секунд, потом цыкает, подходит к Николаю Петровичу и жмет ему руку. Я не злюсь на это. Я все понимаю. Именно этот мужчина стал для нас всех чем-то вроде…фигуры отца. Мы втроем его любим и уважаем. Ничего не поменялось и не поменяется никогда…

Когда Илья скрывается в подъезде, Николай Петрович слабо улыбается и смотрит на меня.

– Прямо лев. Хороший парень.

– Спасибо. Извините, у меня не очень много времени…

– Не волнуйся, Лер. Я не прошу о долгой встрече. Думаю, тебе сейчас со мной рядом…находится сложно.

Ничего не отвечаю.

Он все и без меня знает…

– Давай на качели? Сто лет на них не сидел.

Молча соглашаюсь.

И идем мы тоже молча. Солнце пару раз выходит из-за тучи, но, в конце концов, прячется за нее. Становится серо и зябко. Я кутаюсь в свой платок, присаживаюсь на качели и смотрю в землю. Он перед собой.

– Не против, если я закурю?

Слегка мотаю головой.

Раз.

Толчок – и я немного иду вперед. Два – второй. Я возвращаюсь обратно. Эти качели сейчас так похожи на меня саму. Безумно хочется, чтобы Рома страдал, но так же безумно хочется узнать, что с ним все в порядке…

Идиотка.

Хорошо, что мне хватает силы воли не спрашивать то, о чем так отчаянно стучит мое сердце…

– Давно вы знаете?

Николай Петрович делает затяжку, выпускает горький дым в серое небо.

– Он рассказал на том ужине, где вы поздравляли нас с годовщиной.

Вау.

Нет, я опять ему благодарна за отсутствие лжи, но…от этого мне становится легче? Нет.

– Я не буду говорить тебе ничего, Лер. Знаю, что так сделаю только хуже, а я не хочу делать тебе больно.

– Я разведусь, – пинаю носком ботинка камушек, – Меня ничего не остановит.

– Знаю, и я здесь не для того, чтобы попытаться тебя остановить.

– А зачем тогда?

Мой голос вздрагивает. Между строк звучит: зачем вы меня мучаете?…

Николай Петрович, кажется, слышит. Он бросает на меня короткий взгляд, после отбрасывает во внутренний карман своего пальто и вынимает оттуда бумаги. На мгновение мне кажется, что это документы о разводе.

Сердце бьет наотмашь.

Развод – это то, чего я хочу. Но если говорить откровенно, не прикрываясь никаким бредом а-ля «гордость» и «самоуважение». Это только то, чего я должна хотеть. То, чего я заставляю себя хотеть. На самом деле, все мое нутро в этот момент сжимается, а душа идет трещинами.

Сердце хочет совершенно другого. Мы – это сердце. Кто бы что ни говорил, кто бы как ни думал, но мы – это наши эмоции. Разум – это расчет. Это система ценностей и ориентиров, которые способны привести нас в точку, где по итогу нам должно стать лучше. Но мы – это то, что мы чувствуем.

Вся я заключена в паре слов: я хочу вернуться обратно.

Обнять его. Поцеловать. И никогда не вспоминать о том, что случилось…

Больно.

Мне дико больно говорить правду, только от нее не спрячешься. В момент, когда я думаю, что свекор привез мне документы о разводе, мое сердце разбивается снова на тысячу частей.

Блядь…

Николай Петрович передает мне документы.

– Я хочу, чтобы ты это взяла.

– Что это? – спрашиваю хриплым голосом.

– Это документы на квартиру.

Ударяет током.

Я пару раз моргаю, глядя на ровный шрифт бумаги. Вижу уголок с розовыми узорами, а еще чувствую в конверте что-то твердое и железное – ключи.

Он не шутит.

Резко смотрю на него.

– На квартиру?!

– Да, Лер. Квартиру.

Меня искажает неожиданная эмоция. Ядом опаляются кости.

– Вы хотите от меня откупиться, да?! Чтобы все прошло тихо и на ваших условиях?! Это…

– Лера… – тихо просит он, – Пожалуйста, не надо.

Прикусываю язык. В глаза свекра стоит бесконечная боль…

– Не говори так. Главное – не думай. Ты же знаешь, что я бы так с тобой никогда не поступил.

Это правда.

Оседаю внутренне, внешне сжимаюсь.

Какая же я идиотка…

– Ты была мне дочерью десять лет, моя дорогая девочка. Я знаю, что он поступил…неважно, не будем о нем. Не хочу говорить об этом сейчас, но…ты должна знать, что я не мог даже надеяться о таком счастье. Всегда хотел дочку, жаль, не получилось, а Бог услышал и послал ее в твоем лице.

Бумаги начинают мелко подрагивать. Сердце опять наотмашь…

На этот раз слезы срываются с глаз, и я не в силах их сдержать. Мне больно снова. Потому что рвать придется не только с Ромой, но и с его родителями. С частью своей семьи…

Вот так…

Смотрю в глаза Николая Петровича, а через мгновение подаюсь к нему и крепко обнимаю.

От него пахнет так, как я привыкла. Теплотой и защитой. Домом.

– Простите меня, пожалуйста.

Его рука ложится на мой затылок, а пальцы мягко перебирают волосы. Голос звучит глухо и сломано…

– Ты меня прости, дочка. Моя вина во всей этой ситуации тоже есть.

– Нет, нету…

– Поверь мне, есть. Но это уже неважно.

– Спасибо, Николай Петрович.

– Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь снова с нами общаться. А если нет? Что ж. Знай, что мы с Ниной тебя всегда будем любить и ждать. Понадобится помощь? Тебе? Парням? Обращайся.

Я собираюсь в кучу.

Если бы кто-то знал, как это сложно…Наверно, нет в этом мире ничего более тяжелого, чем слова, которые я заставляю себя сказать.

– Пожалуйста, поговорите с ним. Попросите…меня отпустить. Пожалуйста…

Свекор замирает на мгновение, потом кладет голову на мою и вздыхает.

– Я сделаю все, что в моих силах, моя девочка. Спасибо, что была с нами. Надеюсь, ты найдешь свое место и станешь счастливой…

Еще немного я позволяю себе посидеть в его объятиях, но потом время кончается. Мне пора ехать.

Встаю. Не глядя на него, делаю шаг в сторону, но вдруг звучит…

– Он любит тебя, Лера.

Внутри раздается сирена.

Дыхание спирает, а горло схватывает спазм.

– Я…не должен этого говорить. Обещал себе, что не стану, да и тебе обещал, Илье, но…он тебя очень любит.

– Он любит ее, а не меня, Николай Петрович.

– Это неправда. Рома поймет все…просто будет уже слишком поздно.

Я ничего не отвечаю. Не знаю, что сказать, поэтому ухожу.

На сердце нет злости или обиды. Лишь щемящее чувство, как если бы я разорвала отношения с родителями.

Да я их и разорвала. Мы же были одной семьей, пока все не рухнуло под разрушающим давлением первой любви…

«Два разных офиса, два идентичных наполнения»

Кира

Мои тонкие шпильки стучат по серому кафелю, отдаваясь эхом по пространству, хотя я слышу только свое сердце.

Оно долбит уверенными басам по ушам, стучит в висках и переходит на пальцы.

Что я натворила?...

Я стараюсь не вспоминать ту ночь, но каждый раз, стоит мне закрыть глаза, я о ней вспоминаю. Все выходные на репите – его стоны, рык, его руки на моей коже.

После того, что произошло, мы не разговаривали. Эмиль встал с постели и молча ушел в душ, а я сбежала. Так быстро, как только смогла. Трусливо, как только умею.

Все выходные прошли на иголках. От каждого звонка телефона я вздрагивала, а сколько слез пролила? Нельзя было переступать черту. Нельзя…

Снова прикрываю глаза, затормозив возле стеночки. Шершавая отделка вонзает в лоб, а он и без того ноет. Я наступила на грабли. Не свои, конечно, лишь по касательной они мне принадлежали, но я это сделала, и теперь не знаю, как мне быть дальше. Как жить с этим? Как переварить и уложить, что когда ты слишком громко кричишь о своем «никогда-не-сделаю», Вселенная обязательно услышит и подбросит тебе обстоятельства, где собственные принципы будут поставлены под большой вопрос.

Я стала Катей. Грязно, мерзко, мерзко от самой себя…но я стала ей. Мои чувства, которые так легко удавалось держать под замком, пока Эмиль смотрел в другую сторону, вырвались, стоило ему повернуть голову в мою.

Идиотка…

Я же знаю, что он не чувствует того же, что и я. Мне это известно. Я не совсем дура, которая рассчитывает, что ее внезапно заметят. За яркой звездой-Кристиной, все женщины кажутся бледной тенью, и пока она мигает на горизонте, не жди для себя ничего хорошего. Аксиома. Да и не в Кристине тут дело, просто если мужчина любит другую, для тебя места не будет. Да и как можно ждать иного? Я просто оказалась рядом и стала для него таблеткой.

Яд расползается по внутренностям. Я дышу чуть чаще, ощущая, как слезы и истерика, которую я давила под горячими каплями тропического душа, вырываются вновь яркими всполохами. Меня почти накрывает с головой, но звучит голос:

– Кира Андреевна? С вами все в порядке?

Выдыхаю и открываю глаза. Девочка из бухгалтерии стоит рядом, на ее лице читается волнение. За меня.

Забавно.

Я сама за себя не волновалась, когда пошла на поводу у своих эмоций, а вот человек со стороны относится ко мне с большим трепетом. Ха! Может быть, в этом моя главная проблема? Я себя совсем не люблю…

– Да, просто мигрень. Эмиль Рамзанович у себя?

– Да, приехал недавно.

Супер.

Киваю и отстраняюсь от стены, а потом снова иду на плаху. Я знаю, что должна сделать. Я знаю, как будет правильно.

Я должна поступить правильно. Больно? Адски. Сложно? Знали бы вы, сколько раз мне пришлось переписывать то, что сейчас я сжимаю в своих руках. От слез бумага становилась тоньше, рвалась, а чернила превращались в синие пятна… но я это сделала. Думаю, первый шаг навстречу другой жизни, где я тоже буду о себе переживать, как переживал посторонний человек. Надеюсь, правда, все-таки сильнее…

Стучу несколько раз.

А дальше удар молнии изнутри…

– Да, входите.

Меня поражает на месте. Дикое волнение тремором проходится по внутренностям, мурашки кусают кожу, а мир на мгновение меркнет.

Я не могу дышать.

Дура…

Все было сложно еще на этапе твоей тихой влюбленности, а теперь?…что же ты наделала, Кира…

– Вы слышите? Входите.

В его голосе появляются стальные нотки. Эмиль начинает злиться, значит, занят. А это значит, что у меня есть возможность выскочить быстро – суну ему бумагу, брошу пару фраз и наутек. Глупо, возможно, но мне страшно. Моя решимость не танк, даже не боеголовка. Она похожа на тонкое стекло, которое так легко разбить…всего одним взглядом в его глаза.

Боже, дай мне сил выдержать это.

Касаюсь холодной ручки и резко открываю дверь. Эмиль смотрит на меня исподлобья, на его носу висят прозрачные очки.

Это еще один разряд. Еще один жар по всему существу, как вылитая из ведра горячая вода прямо в раскрытую грудину.

Мне будет так его не хватать…

Блядь, зачем я это сделала? Могла бы быть рядом с ним, просто общаться. Просто смотреть на него исподтишка, пока он не видит. Мне бы этого хватило, а теперь…ничего не останется.

Правильно поступать – это всегда непросто. Это всегда неприятно. Это всегда давит. Когда в деле замешаны чувства…

Зачем ты это сделала?…

Но времени назад не вернуть. Все совершенное – совершенно; и каким бы печальным ни был наш музыкальный опус, это итог. Рви волосы на голове, рыдай на дне ванны, ощущая его губы на своем теле…все уже сделано. Взятки – гладки.

Я резко опускаю глаза в пол. Дверь за моей спиной нежно касается короба, проскальзывает и тихо щелкает.

Кабинет погружается в тишину.

Я мнусь у двери, хмурюсь. Эмиль смотрит на меня не мигая. Чувствую его взгляд каждым миллиметром своей кожи…а дальше слышу короткий смешок.

– Быстро бегаешь.

Фраза, брошенная в ту ночь, больно бьет под дых. И чего ты стоишь? Чего ждешь?! Добавки?! Развязывайся быстрее и уходи! Уходи, родная…

Ничего не отвечаю, подхожу к его столу, на который кладу свое заявление на увольнение.

А теперь надо что-то сказать. Надо как-то подытожить, но…я забываю все слова. Боюсь, если даже смогла бы их вспомнить, то не смогла бы произнести. Ха! Но меня сразу бросило бы в слезы…

Какой кошмар.

Я себя совсем не узнаю, но вот так.

Поэтому выбираю ничего не говорить. Я даже не смотрю на Эмиля, хотя он продолжает вкручивать в меня взгляд, словно толстые, раскаленные шурупы.

Уходи…

Разворачиваюсь и направляюсь обратно к двери. Каждый шаг похож на шаг по огромным сугробам, но я упрямо следую намеченному плану: сейчас я покину этот кабинет, потом доберусь до своего стола, соберу вещи и спущусь вниз. К своей машине, которая отвезет меня в мою квартиру. Там никого нет, только холодные стены, и я долго проплачу на диване. Надеюсь, что однажды мне удастся выбрать из ямы, в которую я сама себя загнала. Надеюсь, что мне удастся отмыться от той грязи, которую я допустила по собственной воле…

Он не настаивал. Точнее, настаивал, но это было не изнасилование. Невозможно изнасиловать того, кто втайне слишком долго желал подобного исхода.

Я хотела.

И за это буду долго себя ненавидеть. Надеюсь, не навсегда…

– Кира, остановись, – его голос звучит жестко, и я замираю, коснувшись ручки двери, – Ты не забыла, что у тебя контракт?

Он не шутит?...

Резко оборачиваюсь и сразу попадаю в плен его глубоких глаз. Эти глаза…от них мурашки, от них в душе дичь. Кровь закипает…

– Ты…серьезно сейчас? – заставляю себя вытолкнуть слова, а Эмиль усмехается.

Он медленно отодвигается на кресле, потом плавно встает. Я наблюдаю цепко за каждым движением…как он расстегивает запонки на запястьях и закатывает рукава черной рубашки.

большие предплечья напрягаются.

Так некстати в мою реальность проникает их образ. Я помню. Как они упирались в постель рядом с моим лицом, пока он был сзади.

Шлепок!

Я вздрагиваю.

Эмиль выходит из-за стола.

В голове вата. Я замерла, как зайчик, который понял, что через мгновение настанет его смерть. Он знает, что нужно бежать, но в моменте не может ничего с собой поделать. Он просто стоит и ждет неизбежной кончины, как и я. Стою и не шевелюсь.

Контракт – это проблема. Стандартный договор в их фирме, так как бизнес Батаева не терпит большой текучки. Он всегда серьезно относится к подбору кадров, и есть несколько этапов «проверки». в конце ты подписываешь контракт. У каждой позиции свой срок, конечно же, мой равен пяти годам. Осталось еще два. Если я уволюсь раньше, то обязана выплатить крупную неустойку, как особо важный человек, посвященный в слишком тонкие материи.

Мне казалось это гарантией. Я же не знала, что все будет так…поэтому да, это выглядело, как гарантия, что тебя однажды не выпрут. А теперь…это капкан?

Эмиль подходит вплотную, ухмыляется.

– Почему ты думаешь, что я буду шутить на эту тему? Ты – моя правая рука. Мой ассистент, который слишком много знает.

– Эмиль…

– Тш-ш-ш…Не надо, Кира.

Он становится еще ближе. Медленно надвигается на меня, и я покрываюсь мурашками, когда его дыхание касается моей шеи.

Щелк!

Дверь закрывается.

Я вздрагиваю и шепчу.

– Что ты делаешь?

– Я думаю, ты знаешь, что я делаю…

Его рука ложится под мой подбородок. Обдает мурашками и жаром, а когда я смотрю ему в глаза, то рассыпаюсь на части…

– Не заставляй меня быть жестким, дорогая. Или…ты этого хочешь?

Нутро скручивается моментально. Эмиль чуть толкает носом мой, и я начинаю дрожать…господи…

– Эмиль, мы не можем…

– Ты знаешь, что это не так. Мы можем. Очень неплохо можем, кстати…

– Нет, я…я имела в виду, работать вместе. Я…

Боже, да возьми ты себя в руки!

Злюсь сама на себя, а потом упираюсь ему в грудь и пытаюсь оттолкнуть.

– Прекрати, это была ошибка, и я…

Он грубо прижимает меня к двери за предплечья. Раздается жесткий грохот, и я опять замираю. Смотрю ему в глаза, как котенок смотрел бы на ястреба.

Тяжелое, сухое дыхание вызывает трепет.

Злится…

– Замолчи сейчас.

– Я не…

Он не дает мне договорить. На меня обрушивается еще один страстный поцелуй, который будто выбивает меня в ту ночь, когда я допустила свою главную ошибку.

Нет, не смей! Только не снова…

Познав на вкус ненависть к себе и отвращение, я больше не хочу, поэтому борюсь. Упираюсь руками ему в грудь, и когда это не приносит плодов, сильно кусаю его за нижнюю губу.

Эмиль резко отстраняется. На его нижней губе кровь, а в глазах всполохи злости и…насмешки? Через мгновение он начинает смеяться в голос, плавно стирая кровь.

– Кусаешься? Интересно…

– Прекрати, – шепчу хрипло, сжимая себя руками, – Пожалуйста, подпиши. Ты же не такой. Не становись таким из-за того, что произошло. Просто подпиши, я уйду и…

Он снова не дает мне сказать. Перебивает, сделав шаг навстречу и снова прижав меня к двери. Его палец касается моего подбородка, хотя это и необязательно. Я все равно не смогу оторвать своих глаз от его…

Мы смотрим друг на друга долго, пока его образ не начинает плыть передо мной.

Сердце сжимается…

Я жмурюсь и шепчу.

– Пожалуйста, отпусти меня. Это неправильно. Это…

– Неужели…у тебя есть ко мне чувства?

Резко распахиваю глаза и не дышу. Моргаю часто. Эмиль чуть выгибает брови, а потом с его губ срывается смешок.

– Ну…конечно. Ты в меня влюблена. Ни одна женщина не поедет ночью к мужчине, который ей безразличен.

– Это нечестно. Я думала, что у тебя ко мне дело и…

– И ты за меня переживала. Не отрицай. Я вижу. Ты в меня влюблена.

Густо краснею.

Я – взрослый человек, но сейчас как будто бы забываю об этом. Сознание внутри головы мечется, как если бы ты была заучкой, влюбленной в самого красивого парня школы, а он внезапно об этом узнает.

И что теперь?…

Нет! Стоп! Нет-нет-нет! Ты уже давно не та заучка.

Чуть мотаю головой и стараюсь увести ее из-под гнета этих пальцев.

– Бред. Это…

Эмиль не дает даже этого. Он прижимает меня за шею к двери. Несильно, но достаточно, чтобы я снова замерла…

Приближается.

И шепчет.

– Вранье.

Его губы снова накрывают мои. На этот раз без напора. Плавно. Аккуратно. Нежно…

Я теряюсь от того обвала чувств, который сваливается мне на голову.

– Эмиль, нет… – все еще борюсь.

Сжимаю его рубашку на плечах, стараюсь оттолкнуть. Я так хочу быть сильной и оттолкнуть его! Но он улыбается, забирает мои ладони и зажимает их над головой всего одной рукой.

– Да.

Углубляет поцелуй. Его язык проходится по моим губам, и это так жестоко…

По щеке скатывается слеза.

Это так жестоко…

– Не надо…

– Тише…

Гулкий шепот опадает второй смертью моих принципов и силы духа. Я не знаю, как с ним бороться. И да, наверно, если ты по-настоящему этого хочешь, то сможешь все, но я…проблема в том, что я заставляю себя хотеть поступить правильно, а разум в таких ситуациях не помогает. Он рассыпается и превращается в труху…

Эмиль рвано поднимает мою юбку, собирая ее на талии. Его пальцы вонзаются в ягодицу, а через мгновение цепляют трусики.

Они остаются на полу.

Я снова оказываюсь у него на руках, потом он ставит меня на пол перед своим диваном, поворачивает и чуть толкает. Падаю. Цепляюсь за черную, кожаную спинку ногтями. И застываю…

В тишине сухих, частых вздохов звенит пряжка на его ремне, и я покрываюсь мурашками. Возможно, это похоже на окошко для побега, но…если оно и есть, то слишком маленькое и незаметное.

В него очень сложно попасть.

Я не попадаю, по крайней мере.

Эмиль делает шаг ко мне, его руки ломаться мне на бедра, и через мгновение он проникает в меня мощным толчком, от которого я задыхаюсь.

Издали слышится его тихий смех. Ладони ползут выше, одна переходит на живот, сжимает грудь и тянет на себя. И вот пыльцы уже сжимают горло. Его шепот разрушает…