Текст книги "Лепрозорий (СИ)"

Автор книги: Ариса Вайа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Она устало обернулась к нему заплаканным лицом. Тоненький носик опух, а губы даже посинели.

– Ненавижу, – всхлипнула она.

– Это из-за Лиона? – аккуратно спросил Хоорс, делая рукой знак Люции. Бескрылая кивнула и медленно босиком зашла в кабинет.

– Ненавижу! – взревела императрица, с силой швыряя топор в стол. И он крепко воткнулся в древесину меж ребер мертвой пумы. – Как он мог меня оставить?! В такой момент! – и Бель сжала кулаки и всхлипнула еще горше.

Хоорс легонько ее приобнял и, потянув на себя, заставил прижаться и умерить пыл. Даже крыльями укрыл, чтобы она могла оказаться только с ним.

Убедившись, что советник и императрица заняты, Люция обвела взглядом комнату. Шторы из кожи в пол, песочного цвета, лоснящиеся, бархатные. Огромный дубовый стол, служивший императрице разделочным полотном. Клетки по углам, но пустые. Там же вилы и плети. На стене целая коллекция топоров и ножей. Кажется, милая ласковая девчушка, всхлипывающая у нее на плече, выросла во что-то дикое. Не было времени сожалеть и, осознав, что сделала правильный выбор, Люция на цыпочках двинулась в угол кабинета. Где, как и обещал Хоорс, уже полукругом стояли двухметровые зеркала.

– Я чувствую себя такой беззащитной! – плакала Бель, вжавшись в белый камзол Хоорса. Стиснула его за ребра, словно могла стать еще ближе. Ей было мало его, слишком мало, чтобы утешиться.

– Тш, милая, не плачь, – шептал он, поглаживая ее по дрожащим лопаткам и шелковым волосам.

Люция как можно аккуратнее рассыпала кругом меж зеркал кристальную пыль. Та все так же пульсировала, и это немного пугало. Встала в круг, вытащила из кармана блюдце, высыпала на него перышки из белоснежных крыльев Изабель, сверху положила шнурок из паутины Евы, все как говорил Хоорс. Сжала зубами листик с непонятными и сложными словами ритуала. Оставалось только зажечь перья и паутину и прочитать. Тогда все станет иначе, станет лучше, прекраснее. Люция подавила в себе кашель, только скользнули капельки крови по крохотной бумажке. Вытащила коробок спичек из-за пазухи.

Все будет иначе.

#41. Императрица

Резко отпрянув, Хайме рванул назад. У Евы перехватило дыхание, но она только сильнее вжалась в тигриную холку и закусила губу, заставляя себя не кричать.

Снова – лабиринт, гудящий от змеиных тел. Тигр мотнул головой, выбирая дорогу. Слишком медленно. Щель за ним разлетелась осколками, и амфисбена зашипела, раскачивая раненной головой. Алая кровь заливала ей глаза, и она только покачивалась, высунув черный раздвоенный язык. Хайме замер, припав на лапы. Пока чудовище было занято собственной болью, можно было неслышно уйти.

Ева дрожала, обхватив зверя за шею. Не могла поверить, что все происходит именно с ней. Отчаянно звала Самсавеила, молилась, просила у судьбы хоть немного удачи.

Пурпурная капля змеиного яды скользнула с метровых клыков и разбилась на Евином плече. Она только охнула, ощутив, как шею окатило горячим. И тут же пожалела об этом. Задрала голову, боясь, что ее вздох был услышан.

Почувствовала только глухой удар в грудь – тигр сорвался с места, а хищная пасть громко клацнула там, где мгновения назад была Ева. И сердце паучонка снова заколотилось, как бешеное.

Хайме нырнул в первый же туннель. Амфисбена – за ними. Паучонок, вцепившись в густой мех, не могла оторвать глаз от переливающихся чешуек змеи. До чего же прекрасное творение. Мощное, хищное, сильное.

Но змея вдруг исчезла – нырнула в поворот, оставив свое лакомство в туннеле. Но Хайме и не думал останавливаться, только ускорился.

В конце туннеля показался лиловый свет, как от кристальных ламп. Там безопаснее, там лучше, ближе к замку. И можно забраться в императорский дворец, и переждать. Только бы добраться быстрее.

Оставались считанные метры, и тигр несся, практически припав к полу.

Удар пришелся в ребра Хайме и Евину ногу.

Амфисбена с силой боднула их мордой и швырнула в стену. Они оказались на новой развилке, и никаких фонарей здесь не было, только вилась стайка голодных пурпурных облаков у вырубленной в скале лестнице.

Ева в ужасе посмотрела на свою ногу и бок тигра. Штанину разорвало, и целый пласт кожи свернулся от коленки до щиколотки. Голень чудовищно пекло, но паучонок не чувствовала боли, только в ушах отдавался грохот от пульса. Сглотнув, Ева посмотрела на амфисбену. Хищная тварь переливалась в лиловом свете и сияла каждой чешуйкой. Огромная, как двадцать кроватей телицы Мерура! И такая же чудовищная, как сам бык в гневе.

Тигр поднялся, хромая. Еще бы метр их пронесло, и они угодили бы в бездну. Еще бы чуть-чуть, и в бездну угодила бы сама амфисбена, но она все рассчитала, обошла их по другому пути, и теперь смотрела пурпурными глазами, пытаясь выбрать добычу повкуснее. Хайме попытался оценить обстановку. Выбор был, один опаснее другого. Под самым боком амфисбены крошилась кромка обрыва, но она не позволила бы так себя обмануть, тварь была, определенно, умнее обычной змеи. За ней толпились облака, готовые разделить ее трапезу. Пока она их не тронет – они не тронут ее, неплохое соседство. Но стоит ей задеть их, как облака кинутся на более крупную добычу, а значит, обмануть амфисбену можно.

Хайме подождал, пока Ева снова заберется верхом и крепко ухватит за шею. Змее это не понравилось, и она встала в стойку, подняв тяжелую голову. Отклонилась, готовясь ударить. Сейчас! И тигр ринулся к ней – под груды свернутого мяса и чешуи. Лишь бы получилось. Лишь бы она не решила, что он пытается ее обмануть. И он бежал, сбивая лапы, в самую гущу облаков. Успеть бы.

Амфисбена ловко развернула тяжелое тело и обрушилась на них всем своим весом. Хайме в последний момент успел отпрыгнуть, но их с Евой и без того задело и отшвырнуло в туннель. Огромная морда змеи упала в скопище облаков. И, встревоженные такой наглостью, они бросились на нее.

Ева закашлялась и принялась вылезать из-под огромной туши тигра. Он тяжело сипел, смотря нечеловеческими глазами в стену, с морды капала кровь.

– Не умирай! – прошептал Ева, обнимая его за шею. Она даже не пыталась осмотреть себя, ничего не болело, но на ее руках хрипел Хайме, ребра странно вздымались, а сломанный хвост колотил по полу.

Но зверь, казалось, усмехнулся, уткнулся носом в ее руку. И шкура опала, растворилась, возвращая хозяину человеческий вид. Ева машинально погладила Хайме по щеке.

– Это всего лишь ребра, кому они нужны! – хмыкнул он, привставая. – Не хорони меня раньше срока. У меня еще кошка есть и дети.

И Ева с готовностью подала ему руку и неимоверными усилиями помогла подняться. Вот вечно так, торопится и думает всякие глупости. Конечно, он не умрет. Он сильный, почти как Сэм!

Встав, Хайме только сплюнул кровь под ноги и перевел дух. Можно было воспользоваться этим же тоннелем, вернуться в лабиринт и попытаться найти другой выход. Но никто не гарантировал, что не будет новых амфисбен. Со сломанными ребрами далеко не уйдешь, а о беге не могло быть и речи. Тем более с Евой на спине. Оставался другой вариант – пойти по лестнице, так любезно предоставленной самой судьбой. Судя по разливающемуся вокруг урчанию облаков, трапезничающих амфисбеной, они слишком заняты, чтобы заметить их. И Хайме за руку увел Еву за спину.

– Идем. Только тихо, держись меня и не высовывайся, – шепнул он ей, крадучись выходя из тоннеля.

Ева крепко взяла его за пояс и побрела следом, боязливо выглядывая из-за локтя.

В гроте у самой бездны облака пожирали амфисбену. Паучонок никогда в жизни не видела столько облаков. Стайка, которую прикормила кошка, казалась по сравнению с ними жалкой. Это были целые тучи! И одной амфисбены им было мало. Они опутали всю змею, и она задрожала. Проглотили ее синюю душу и принялись за тело. Оно буквально растворялось, попадая в облака. Шкура клочьями провисала на скелете.

Ева вжалась в Хайме и судорожно задышала. Все с опозданием свалилось на нее – и страх, и ужас, и осознание приближающейся смерти. Но ярче всего обожгла боль. Ногу пекло и щипало, в сапоге хлюпало, по спине словно прошлись плетями, а голова наливалась свинцом. Тело болело так, что хотелось упасть, согнуться и хотя бы вырвать. Может, так стало бы хоть капельку легче?! Паучонок не могла напиться воздухом. Ее больше не волновало ничего. Ни Сэм, ни Люцифера, ни мир, ни пегасы, ни будущее. Только лиловые твари, пьяные от змеиной души.

Дрожа всем телом, она уткнулась коту в спину и тут же отпрянула. Ему еще больнее. И стало даже чуточку легче. Она уже спокойнее выглянула из-за него, хотела спросить, что они будут делать дальше. Но ноги ее подкосились, и ни слова вымолвить она не смогла – лиловые тучи ползли уже к ним.

***

– Изабель, милая, помнишь мое обещание? – Хоорс понял лицо императрицы в своих ладонях, улыбнулся, заглянув в ее мокрые глаза.

Она неловко всхлипнула и кивнула.

– Помнишь, я обещал тебе, что ты поквитаешь с кошкой? – ласково шептал он, складывая сизые крылья.

Бель снова кивнула, но слезы прекратились. Наоборот, теперь в лазурных глазах императрицы мелькало удивление и даже подозрение. И она посмотрела туда же, куда кивал и Хоорс.

В полукруге зеркал стояла маршал Люцифера. Бескрылая, рыжая, с трудом узнаваемая. Но все такая же крепкая и восхитительно мощная. Бель захлестнул восторг, и она стиснула руки советника за запястья.

– Боже, Хоорс! – прошептала она и от радости даже мурлыкнула под нос. – Неужели ты уговорил ее? Она убьет кошку?

Императрица переводила взгляд с Хоорса на свою любимую Люциферу и снова на него. Пока не услышала, как маршал читает себе под нос. Что-то на чужом языке, так кошки молились Самсавеилу, считая его своим богом, чтобы он избавил их от мучительной смерти. Глупые кошки! Но зачем это было Люцифере? Под ногами ее были рассыпаны кристаллы, а в руке она крепко держала серебряное блюдце с тлеющими белыми перьями.

Не успела она даже спросить, как Хоорс перехватил ее руки и больно стиснул по запястьям. Бель вскрикнула, но он тут же заткнул ей рот ладонью.

– Я придумал лучше, милая Бель, – улыбнулся он, убирая руку с ее губ и отстегивая с пояса тяжелый моток веревки. – Гораздо, лучше!

Императрица не успела даже пискнуть, как Хоорс повалил ее животом на пол и придавил ногой за плечи. Он не видел, что за окном по скользкому фасаду карабкалась та самая кошка, смерть которой он обещал Бель.

Химари подтянулась на дрожащий руках и прильнула к окну. Вжалась щекой в ледяное стекло и перевела дух. До чего же жарко. Оставалось только добраться до парапета под самой крышей, а дальше – рукой подать до заветной башни, всего метров тридцать. Кошка даже повернулась в ее сторону, чтобы удостовериться, что это та самая башня с кожаными шторами и полукруглым столом.

Башня оказалась той, вот только и Хоорс, и Люцифера уже были в ней вместе с Изабель. Но кошку смутило совсем не то, что советник связывал крылья императрице, уперев сапог в ее спину, а то, что делала Люция. В серпе зеркал глупая бескрылая читала по бумажке слова кошачьего ритуала, и Химари с ужасом смотрела на ее губы, читая каждое слово.

– Люция, пожалуйста, ошибись хоть в слове! Хоть в звуке! – волна отчаяния нахлынула на кошку и, вместе с тем, придала сил. Химари понимала, что опоздала. Даже если она ворвется в башню, будет уже поздно. А то и хуже. Никогда не знаешь, чем отомстит незавершенный ритуал.

Она ведь знала. С самого начала знала. Знала!

И кошка стремительно забралась на парапет и боком двинулась в сторону окон. Ей оставалось только смотреть, как Хоорс крепко связывает упирающуюся Бель.

Люция тщательно проговаривала каждое слово, красиво выведенное Хоорсом на мятой бумажке. Перья все еще тлели, и надо было успеть до того момента, как стержни сгорят в пепел.

Хоорс управился с крыльями, завел руку Бель за спину и крепко обвязал запястья. Императрица брыкалась, пыталась что-то кричать, сжав зубами веревку, кажется, проклинала его. Белое личико налилось кровью от ярости и отчаяния. Хоорс потуже связал ее ноги за лодыжки и колени, так, чтобы она даже согнуть их не смогла. Но она все равно дергалась, еще сильнее задирая юбки. Попыталась даже ползти, но советник сел ей на спину, больно придавив крылья. И Бель сдалась. Горько заплакала, упершись лбом в паркет. Сил сопротивляться у нее не осталось. Она что-то яростно шептала, кусая веревку, но больше выла от обиды и боли.

Тогда он слез с нее, ухватил на ворот и потянул в угол. Она только умоляюще посмотрела на него, пытаясь разобрать, что им движет. Глянула на Люцию, торопливо дочитывающую ритуальную молитву.

Люцифера мельком поглядывала на перья, пытаясь успеть с ними вовремя. Белые перья сгорали быстро, один за другим. Опахала сворачивались, осыпались. Ей показалось, что среди чисто белых перьев мелькнуло совсем иное, странное, другое. Бурое опахало вмиг осыпалось пеплом, не дав себя разглядеть. Показалось.

Изабель всхлипнула, когда Хоорс усадил ее к стене и склонился над ней.

– Предатель, предатель! – шептала она в веревку как можно четче, чтобы он услышал. Чтобы понял, как она его ненавидит. Всех их ненавидит! Они врали ей всю ее жизнь! Клялись в верности! В любви! Присягали! Обещали всегда быть рядом. Хранить. Беречь.

– Смотри, моя госпожа, – восторженно прошептал он, насильно поворачивая ее лицом к Люции. – Смотри! Смотри!

Но она обмякла и уронила голову на грудь. Встрепенувшись, Хоорс обернулся.

Люция стояла на коленях, уронив и блюдце, и листок. Смотрела в потолок пустым взглядом. Едва дышала. Белая, как снег.

Покачнулась и рухнула в лиловую пыль.

***

Люцифера с трудом продрала глаза. Попыталась пошевелиться, на даже шелохнуться не смогла. Все вокруг было в жутком тумане, хуже того, она ничего не могла вспомнить.

Какой-то стол, дубовый, массивный, с тушей зверя и воткнутым в нее топором. У самой ножки стола – голова пумы, смотрящая на нее мертвыми грустными глазами. Тяжелые шторы. Огромная дверь. Серп зеркал и целый ворох пыли. И в этих лиловых осколках – она сама. Отдельно. Чужими глазами.

Умерла?! Но нет, что-то шло не так. Или наоборот – именно так! Все, абсолютно все, что происходило, она видела со стороны. Просто помутнение. Все же, умерла. Как и обещали ангелы – выпорхнула из грешного тела, сорок дней проведет рядом с ним и отправится к Богу. Да, еще сорок дней.

Ее мысли рассыпались жуткой ложью, потому что она, там, посреди лиловой пыли, приподнялась на локтях. И посмотрела в свою душу, словно видела ее насквозь. И Люция не нашла в себе даже мысли. Не понимала. Не могла разобрать. Тело жило отдельно, само по себе, без нее. И она даже не чувствовала его.

К бескрылой подбежал Хоорс, прервал круг пыли и принялся помогать. Стоило той Люции твердо встать на ноги, как она отпихнула советника и бросилась в туше мертвого зверя. Спешно достала из ящичка нож. Положила руку на доску. Замахнувшись, воткнула лезвие в ладонь. И залилась радостным смехом. Смехом Люции!

– Хоорс? – мягко позвала она, с теплой улыбкой смотря на проткнутую руку. – Знаешь, знаешь, что я чувствую? – воскликнула, показывая ему окровавленную ладонь.

Он медленно подошел к ней и кивнул, понимая.

А она смотрела на него и по-детски улыбалась.

– Я чувствую холодную твердую сталь. Но боли – боли нет совсем. И я, – пыталась она подобрать слова, – словно не помню, какая она.

Это невозможно, и Люция пыталась прогнать чудовищное наваждение. Все вокруг было как в тумане – вязким, тягучим, тяжелым. Но как будто настоящим – ярким, четким. За окном было видно Химари. Глупая кошка, ты опоздала. Так торопилась, едва не срываясь с карниза, спешила, бежала, кричала. Спасибо, за заботу, глупая кошка.

Чего-то не хватало. И Люция не сразу поняла, что не видит императрицу. Совсем. Только у стола лежала ее диадема, и больше ничего.

Хоорс наклонился, подбирая серебряный обруч.

– Я счастлив тебе угодить, моя госпожа, – ласково прошептал, надевая диадему на рыжую бескрылую перед ним.

Она успела только что-то тихо ответить ему, как дверь распахнулась, и вошел Самсавеил в темной мантии. Крылья волочились за ним следом лиловым шлейфом, громыхали цепями, выдавая в нем хозяина райского сада. Он спокойно огляделся, тяжело вздохнул, заметив зеркала и пыль, посмотрел в самую душу Люции и перевел взгляд на Хоорса и женщину рядом с ним.

– Люди, – презрительно прошептал он, снимая капюшон.

– Кто вы? – обратилась к нему рыжеволосая женщина. Заглянула в глаза и попятилась, упершись спиной Хоорсу в грудь.

– А ты? – склонив голову на бок, процедил он. Усмехнулся, посмотрел за спину пары, где стенку подпирала четырехкрылая блондинка с блуждающим взглядом. – Люди, – повторил он с грустью. – Глупые люди, возомнившие себя равными мне, – рассмеялся он, медленно подходя к столу. – Глупые люди, наивно полагающие, что священные книги кошек могут просто так попасть им в руки. Глупые люди, даже не пытающиеся думать головой. За тысячи лет не изменилось совершенно ничего, – чеканил слова незнакомец.

– Хоорс! – взвизгнула бескрылая, спешно вырывая нож из руки.

Но он развернулся и бросился наутек – к окну. Распахнул его, осыпал проклятьями приближающуюся кошку, и ринулся к двери. Замер возле Самсавеила, пытаясь разобрать, станет ли он его преследовать.

– Ты свою роль уже выполнил, но теперь своя шкура дороже? – усмехнулся шестикрылый, не оборачиваясь. – Беги! – с презрительным смехом позволил он.

Дверь хлопнула в считанные секунды, и Хоорс скрылся в коридоре.

– Так кто же ты? – улыбаясь, спросил Самсавеил, медленно подходя к бескрылой. – Кто ты? – уже настойчивее, требовательнее.

– Я – Люцифера! Маршал этой империи! – рыкнула женщина, опуская клинок, как перед разделкой мяса. – Ты не посмеешь меня убить! – и она второй рукой вытащила из дубовых досок топор.

– Ты – Изабель. Не стоит мне лгать, – выдохнул он, оценивающе глядя на нее. – А я – Самсавеил, – и протянул ей руку. – Тот, кому ты так часто исповедовалась.

Бель сглотнула, судорожно пересчитала пурпурные крылья, волочившиеся за ангелом – ровно шесть. Глянула на протянутую ладонь, на серебряные кандалы. И воткнула нож в стол.

– Ты поможешь мне? – неуверенно прошептала, протягивая руку в ответ. И он коснулся ее ладони своей. И сразу стало теплее, легче. – Ты сделаешь меня такой же, как ты? – осторожно посмотрела ему в глаза, пытаясь разобрать в них ответ.

Но Самсавеил отпустил ее руку и вместо ответа схватил за горло. Бель дернулась, но сил вырваться не хватило. И хуже того, даже руки поднять она не могла. Тело отказалось ей повиноваться.

– Но я же теперь, как ты! – вскрикнула она, вставая на цыпочки, пытаясь вырваться. – Я не чувствую боли. Мне и крылья вырастят!

– Ты никогда не станешь, как я, – грустно прошептал Самсавеил, отбирая у Бель топор. Больше не было необходимости сдерживать ее. И Бель поняла, что руки и ноги снова ее слушаются.

Ярость просто заполняла ее целиком. Как он посмел! Она сильнее! Она лучше! Изабель шипела, пытаясь вырваться, царапала шестикрылому ангелу лицо, с ужасом ощущая, как под сломанными ногтями его кожа и плоть восстанавливаются мгновенно. Нужно повторить то же, что и Хоорс! Нужно забрать его тело! Тогда она станет лучше! И каждый, каждый в этой империи поймет, что ее надо бояться, что за свою семью и любимых она сотрет в порошок. Она больше не будет маленькой девочкой, запертой в комнате мертвых родителей. Она больше не будет смотреть в маленькое витражное окошко на то, как сильнейших воинов империи ведет за собой ангелица. Это она будет вести всю империю, она станет лучшей императрицей. Вечной императрицей! Если только справится с последней жалкой преградой.

– У тебя должна быть слабость! – шипела она и изо всех сил тянулась к его глазам.

– Ее нет в моем теле, – прошептал Самсавеил ей на ухо. И она успела схватить его за волосы, только коснулась лилового нимба, как руки обдало жаром, и кожа слезла с ладоней. Закричав от ужаса, она принялась лупить его по щекам и вискам. Даже попробовала ударить ногой, но промазала.

Он только наблюдал за ней, смотря прямо в глаза. Думал, расценивал, решал. Наконец, коснулся другой рукой лба Изабель.

– Я просто дам тебе то, чего была лишена Люцифера, – нашелся он, проведя пальцами ото лба Бель до подбородка, от виска к виску.

– Крылья? – просияла она. Но это была боль. Чудовищная, словно нахлынувшая за десятилетия сразу. Разрывающая, пожирающая изнутри. Все пульсировало и горело. Не было на теле даже миллиметра, не охваченного диким проклятьем.

Сперва Бель орала, пока не потеряла голос. Билась в руках шестикрылого ангела, хрипела, дрожала. В конце концов, боль поглотила ее целиком, и она повисла на его руке. С закатанными глазами и льющейся вместе с кровью слюной. Он снова провел пальцами по ее лицу, и боль, как морская волна, отхлынула.

Самсавеил отпустил ее и даже поддержал за плечо, не дав упасть на ослабевших ногах. Боли не было, но теперь тело ее помнило и боялось. И этот страх передался и Бель. Она с трудом подняла к лицу руки, чувствуя, как они покалывают. Странные ощущение. Изабель пыталась разобраться в них, понимая, что больше Самсавеил ее не тронет.

До нее дошло, только когда ногти покрылись кристаллами. Пальцы твердели, отказывались повиноваться. Глянула на ноги, но с ними происходило то же самое. Ее пожирали кристаллы, заменяли собой ее плоть. Живьем. И от осознания этого захотелось закричать. И она даже попыталась это сделать, но горло изнутри тоже затвердело, вышел только сип, хотя она всеми силами пыталась орать.

В голове глухо отозвался удар сердца. Оно с трудом толкало лиловый песок по артериям. Сетка лиловых кристаллов поглотила ее всю. Глаза остекленели. Сердце сжалось в последний раз и застыло кристаллом.

– Прекрасна, – вздохнул Самсавеил, оглядывая свою работу. – Словно живая, – грустно усмехнулся он, снимая с головы Изабель серебряную диадему. – И почему люди превратились в это? – спросил он, повернувшись к окну. Его слова предназначались добравшейся кошке, но она не стала отвечать.

Химари пыталась оценить обстановку, спрыгнув на пол. Всюду был лиловый песок. Самсавеил ждал от нее ответа, оглядывая тело Люциферы, навечно закованное в кристалл. В углу, возле зеркал лежало тело императрицы. И кошка подошла к ней.

– Ты ей не поможешь, – отозвался Самсавеил, бережно вертя в руках диадему. Прекрасная работа, не считая глубокой царапины посередине. – Люцифера добралась до самых глубин своего ада, – начал он, но кошка махнула на него рукой. Он даже не обиделся, лучше нее зная свои ритуалы, сам же учил всех кошек.

Химари осторожно убрала волосы с лица Люции, подняла поровнее. Как же непривычно было видеть ее такой. Не бескрылая, а четырехкрылая, совсем не сильная, совсем не крепкая. Тонкая, хрупкая. Но кошка-то знала, что в ее лазурных глазах сверкает все та же сила и уверенность.

– Люция, ты слышишь меня? – осторожно спросила она, взрезая веревки когтями. Она бы привела ее в чувство силой Самсавеила, но помнила – только капля магии, и она превратится в такую же статую, и кошка вместе с ней.

Потрясла за плечи, заставила посмотреть на себя. Она бы ударила ее, но после анальгезии это было слишком опасно. Зрачки Люции дрожали, она только взглянула на Химари и заплакала. Так горько, что сердце Химари сжалось.

– Когда? Когда же меня отпустит?! – всхлипнула она и взвыла. – Я же сбежала! Все закончилось!

– Ш-ш-ш, тихо, тихо, – кошка прижала ее голову к груди и погладила по шелковым волосам. – Люция, ты действительно сбежала, – шептала она ей на ухо, прижимая к себе. – Ты нашла Еву, меня, Хайме. Это не сон и не опыты. Это твоя жизнь, – силой оторвала ее руку от левого запястья. Люция расцарапала его в кровь, словно пытаясь найти цифры клейма.

– Но я умерла, там! – не унималась ангелица, мотая головой. – Ты можешь говорить с моей душой, ты же кошка, – тяжело, рывками, вздохнула.

– Не выдумывай глупостей, бестолковая ты Люцифера! – Химари закатила глаза. Она бы ущипнула ее, давая понять, что тело реально, но побоялась. Могло ведь выйти хуже, кто знал, что будет с Люцией, почувствуй она боль, куда более сильную, чем царапины на руке. – Давай, вставай! – рыкнула она, с силой потянув крылатую на себя.

– Ты не врешь мне? – она с трудом встала на ноги, тяжелые крылья перевешивали, а к телу она еще совсем не привыкла. Даже не понимала, чье оно.

– Я никогда тебе не врала, – тревожно отозвалась кошка, с трудом поддерживая ее. – Держись. Пожалуйста, держись.

#42. Лицемеры

Хайме протянул Еве руку, и, видя, что она от ужаса не может даже шелохнуться, сам схватил за запястье.

– Я с тобой, не бойся, – попытался он ее успокоить. Ему бы кто так сказал, потому что животный страх смерти перебивал собою все ощущения. Тигр, запертый в его душе, как в клетке, жалобно мявкал и дрожал от ужаса.

– А ты? – всхлипнула Ева, с нечеловеческой силой сжав его ладонь. Губы ее дрожали, а зубы выстукивали так, будто она насмерть замерзала.

– За меня не волнуйся, я же кот, – и он даже попытался выдавить из себя жалкое подобие улыбки, скулы свело. Но это не подбодрило ни Еву, ни его самого. Тогда он глубоко вздохнул полной грудью, стиснув зубы от боли, и выдохнул, рывками, едва не потеряв сознание. Помнил, как учила Ясинэ – контроль, спокойствие и равнодушие. Сможешь плюнуть смерти в лицо – выживешь.

Кот прищелкнул пальцами, ограничивая и выгоняя ощущения от силы Самсавеила. Как только запас закончится, на несколько минут ее заменит собственная душа и оставшиеся жизненные силы. Надо только удержать ее. Не дать бы больше, чем у него есть. Не дать бы меньше, чем хватит для кумо. Лиловое пламя окутало его руку, лизнуло ладонь и вытекло на пол. Растворилось, исчезло, ушло. На ладони засеребрились синие кристаллы, отсвечивающие в такт его сердцу. Этого должно было хватить до самого конца лестницы. И кот зацокал языком, подзывая пунцовые тучи, двинулся им навстречу.

Ева взвизгнула, но руку не отпустила, только захромала следом, глотая слезы от страха. Бормотала под нос, дрожала от страха, но шла. Шаг за шагом, спиной к лестнице, до крови вцепившись в шершавую ладонь кота. Едва не споткнулась о первую ступеньку.

– Лестница! – громко шепнула она, потянув Хайме на себя. Выглянула из-за него, боясь даже взглянуть на тучи. Ни глаз, ни ртов, ни даже рук или щупалец. Но она всем своим существом ощущала, как они на нее смотрят. Ее даже передернуло, стоило представить, каково приходится Хайме.

Он поднялся за ней, едва не упал, совсем обессилев. Выделенный лимит кончался, а лестница только началась. И Ева тоже это поняла. Одной рукой растянула паутину, опутала его пальцы и запястье.

– Возьми мою, ты кошке нужен, – протянула она.

Глупый паучонок, только годы тренировок позволяют так безалаберно разбрасываться своей душой и жизнью. Кот даже дернул плечом, но почувствовал, как стало легче. Кристаллы покрылись сеткой паутины, а кумо и не заметили подмены. Хайме благодарно повел сломанным хвостом по Евиной ноге.

Паучонок, хромая, торопливо тянула его за руку все выше и выше. Оставалось только с десяток ступеней, и дверь, ведущая во дворец. Совсем немного, совсем чуть-чуть! Дернув руку кота на себя, Ева чуть не упала. Удержалась только, ухватившись за старое крепление для фонаря. И то оно надломилось, и Ева, повиснув, с ужасом оглядела пройденный путь.

Часть облаков все еще вились у туши амфисбены, даже шипели, деля остатки ее тела и капельки души. Несколько облаков с особым упорством преследовали кота, вылизывали его руку, собирая последние крохи синих кристаллов. И он старел на глазах, сетка морщин растянулась до плеча.

Ева шкрябнула ногтями ручку двери за спиной, и та покорно провернулась и распахнулась. Паучонок едва не рухнула в темную пыльную комнату. Успела упасть на колени, все еще держа кота за руку.

Облегченно вздохнула, как из-под куртки выскользнул осколок обсидианового меча. Звякнул о ступеньку, отскочил, провертелся и покатился по лестнице в самую гущу кумо. Остался на первой ступеньке, переливаясь лиловым светом. Но Ева уже не смотрела на него. Отпихнула кота, нырнула под облака и со всех ног бросилась за драгоценным подарком Люции. Она успеет, она схватит и вернется! Она не позволит забрать ее любимое сокровище. Заберет, вернет, спрячет под сердцем. Самое ценное. Единственное, что останется от Люциферы, когда она умрет. Успеет! Достанет! Заберет!

Она споткнулась, запутавшись в собственных ногах, и пролетела несколько десятков ступенек на животе. Но успела. Поймала! Схватила! Прижала к груди. Утерла рукавом сломанный нос и разбитые губы. Сглотнула железную кровь. И подняла глаза.

Над ней нависло кумо. Совсем не милое. Совсем не доброе. Коснулось лица ледяным лиловым дымом, и Ева с ужасом ощутила полное единство с ним. И оно перетягивало на себя ее душу и жизнь. Пожирало, волной страха и ужаса отшвыривая любые попытки сопротивляться.

***

Паучонка вырвало из агонии. Хайме схватил ее за шкирку и бегом потащил по лестнице. Перехватил под мышки, едва не упал от накатившей боли, зарычал, заставляя себя терпеть. Каждое движение отзывалось в груди мучительной болью, он готов был поклясться, что чувствует, как крошатся сломанные ребра. Рванул в темную комнату, кинул паучонка в угол и заперся. Под рукой нашарил старый шкаф и обрушил его под дверь. Выдохнул. Осел на четвереньки, беззвучно крича от боли. Успел. Справился. Вытащил. Она живая. Точно живая. Он ведь чувствовал, когда нес ее, что сердце билось. Не мог ошибиться. Не мог ее потерять.

Услышал тихий всхлип, и позволил себе уткнуться лбом в пыльный пол. Раз плачет, значит, точно живая. А страх и горе пройдут.

Но она рыдала так горько, так отчаянно. Кричала, заткнув рот ладонью. Скулила, выла раненым зверем и билась лбом о пол. Столько боли и чудовищной безнадежности было в ее скорбном плаче, что Хайме не выдержал.

– Что-то сломала? Болит? – прохрипел он, с трудом подползая к ней. – Страшно? – тронул ее руку, пытаясь утешить.

– Нет! – закричала она, отпихивая его ногой. – Я не вижу! – заорала и снова зашлась горьким плачем.

– Тут темно, – кашлянул кот. Морщась от боли, прищелкнул пальцами, и его руку окутало лиловое пламя. Оно озарило собой крохотную комнатушку, подсобку, заваленную старым хламом. – Так лучше?

– Лучше?! – взревела Ева, ногтями вцепившись в собственное лицо. Провела ими, расцарапывая кожу до крови. Закричала, хлюпая сломанным носом. – Ничего не изменилось!

Кот непонимающе поднял на нее глаза. И обомлел. Перед ним сидела паучиха, нос, губы, подбородок – все в алой крови вперемешку с соплями и слюной. Черные бездонные глаза были подернуты лиловой пеленой. Все восемь. Слепая, совсем слепая.

И до того было больно смотреть на нее, что кот едва сдержал горький вздох. Бедная, бедная Ева. Ее чудовищное горе придало ему сил, он привстал и обнял ее, силой прижимая к себе. Она, рыдая от ужаса, вздрогнула, когда он ее коснулся, но вжалась в него, прильнула к груди.