Текст книги "Лепрозорий (СИ)"

Автор книги: Ариса Вайа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Я верю, что Люция справится, – дрогнувшим голосом перебила кошку Ева. – Я буду надеяться.

– Паучоныш, не мучай себя. Это бесполезно. Я хотя бы знаю, какой мир без войны, у меня есть муж, дети, есть, с чем сравнить. Но вся жизнь твоей фурии – одна сплошная война, понимаешь? Она всю жизнь сражается. Она воин до мозга костей, – Химари было жаль Еву, тяжело понимать, что ее надеждам не суждено сбыться.

Ева с силой сжала кулаки и закусила губу, заставляя себя не плакать.

– Но она верит, что мир хороший. Я все еще не понимаю, почему. Но Люция действительно в это верит, – проскулила она, вытирая нос тыльной стороной ладони и громко шмыгая.

– Все будет хорошо. Ты веришь старой кошке, а, паучонок? – кошка тяжело вздохнула, пригладила выбившуюся из косички прядь жестких паучьих волос.

Ева закивала, успокаиваясь. С каждым разом ей все легче было унять слезы.

***

– Ты сильно занята? – спросила Химари, склонившись над плечом бескрылой. Люцифера скрупулезно отделяла мясо от костей и складывала в мешок с перетертой клюквой и солью.

– Говорить могу, руки заняты, – пробурчала Люция, дернув плечом.

– Я пришла за своей платой. Инпу мертв, а взамен я получила лишь катаны и броню. Ты обещала дать ответ мой вопрос, помнишь? – Химари отряхнула бревно напротив бескрылой и примостилась на краюшке.

– Если вы про то, что значит окружающий мир для меня, то – помню.

Люция была немногословна после последнего разговора, но кошка действительно хотела узнать ответ. Ей было глубоко плевать на мнение бескрылой, но в глубине души она чувствовала, что должна увидеть мир ее глазами.

– Я все пытаюсь понять, почему ты считаешь мир совершенством, – осторожно начала Химари. Ева ведь об этом и говорила. Люция только хмыкнула, и пришлось продолжить, надеясь, что хоть какие-то слова заденут ее. – Я понимаю, почему ты считаешь себя совершенной – ты не чувствуешь боли, как Самсавеил, ты сильная, крепкая, выиграла войну совсем девчонкой, вела за собой мужчин, пережила целый ад, – принялась перечислять она. – Но мир? Мир-то – почему? Почему ты считаешь этот проклятый лепрозорий совершенным?

Люция покачала головой, наотмашь швырнув мясо в мешок.

– Ничего вы не поняли, госпожа Химари, – презрительно усмехнулась она.

Кошка удивленно изогнула бровь.

– Мир сам по себе совершенен, – продолжила бескрылая, пальцами и коротким ножом выковыривая тазобедренный сустав оленихи. – Не потому, что в нем нет страданий, боли, болезней – они есть, еще какие. Не потому, что в нем безопасно и легко – еще как опасно! И совсем не легко. И даже не потому, что-де и в таком аду найдется место счастью – много вы таких видели? Мир – совершенство, потому что он – единственное, что у меня есть. Я пыталась это и Еве объяснить, но она не понимает меня, – хмыкнула Люция. – Я другого мира не знаю и никогда не узнаю. Он – самый лучший из всех, что мне доведется увидеть, и именно поэтому он – совершенство. А я – всего лишь часть его. Я тоже совершенство, потому что я такая же, как этот мир. Несовершенна в совершенстве. Совершенна в несовершенстве. И вы – такая же. И Ева. Все мы – совершенства этого мира, потому что других таких нет, – Люция задумчиво повертела в руках сустав и, сжав кулак, разломала его.

Химари пожевала губами, осмысливая ее слова. Хмыкнула, улыбнувшись про себя. Сколько людей она знала, сколько мнений, но таким мир видела одна только Люцифера. Мир – через призму себя. Себя – через призму мира.

– Совершенные чудовища, – задумчиво прошептала кошка. – Уроды-совершенства. Презренные циркачи в этом лепрозории бога.

Люция пожала плечами.

– Пусть так.

– Спасибо за такое откровение, – кошка была уже занята, пытаясь хотя бы мысленно ощутить мир таким же, как и Люцифера.

– Это не откровение и не тайна. Просто никто меня об этом не спрашивает, – усмехнулась Люция, исподлобья глядя Химари в глаза.

Кошка кивнула. Пожалуй, долг был выплачен Люцией с процентами. Ради этого стоило выползать из своей норы и бороться.

#38. Хозяин Райского сада

Ева трепетала, находясь в каком-то незнакомом состоянии, сродни эйфории и животному страху. Все вокруг было совсем чужеродным, странным, пугающим. Скользкие камни, омываемые пурпурными ручьями, переливающиеся бока огромных тварей, копошащихся в расщелине. Треск и шепот кумо, пробирающий до костей.

Это были темные холодные ходы под горой, ведущие к самому ее сердцу особыми путями. Единственным источником света были кошки. Химари вела всех, высоко подняв руку, объятую лиловым пламенем до запястья. Замыкал Хайме, готовый в любую секунду отразить атаку. Но вдоль таких скал никто в своем уме не пошел бы – ни света, ни плит, как в ангельских катакомбах, сплошные камни, так и норовившие раскрошиться под ногами в самый неожиданный момент. Воздух наливался чем-то потусторонним, и Ева дышала, набирая полную грудь. Она чувствовала, что все вокруг отзывался в ней чем-то, что в меньшей степени горело и в кошках.

Ветер дохнул в лицо горстью лиловой пыли, и Ева заткнула рот и нос рукой, чтобы не закашляться. Все здесь было ей незнакомо, но она почти физически ощущала, как сильно ее звало это место. Оно было чужим, но то, куда вели катакомбы, вызывало у паучонка восторг. Она не знала, куда хочет попасть Люцифера, но понимала, что именно туда нужно попасть и ей. Что-то ждало ее, звало, просило, умоляло. Страх смешивался с радостью, разгорался, разливался, заполнял собой каждую клеточку Евиного тела.

Паучонок попробовала расплести паутину, любопытство будоражило и подстегивало. На тончайшем белом кружеве сверкнуло лиловое пламя и погасло, поглотив паутину. Нельзя. Или рано. Или не там. Ева не могла понять, почему это произошло, но пробовать снова не стала. Ей и без всякой паутины казалось, что она на верном пути. Ее ждало нечто, за что она готова была отдать всю свою жизнь. Не знала, почему, зачем, кому, но терпеливо шла, томясь счастливым ожиданием.

Кошка скомандовала остановиться, дрогнувшим голосом позвала Хайме.

Перед ними стайка кумо вилась у груды блестящих камней. Обойти их было трудно, но вполне реально. Вот только сверху шла более хрупкая порода, и можно было запросто попасться им на обед. Если обойти снизу, то можно было попасть на обед уже амфисбенам, что заполнили собой расщелину.

– Люция, этой же дорогой в захваченный мною замок попали твои охотницы? – усмехнулась кошка, обернувшись к бескрылой. – Рассказывай, как им это удалось. Особенно меня пугают те, что под нами – от амфисбен не сбежать и не скрыться.

– Они шли ниже, где нет ваших кумо, жертвовать даже одним воином было слишком опасно, это могло подорвать мораль, – хмыкнула Люцифера. – Нам повторить то же самое не удастся, нас сожрут, и не подавятся – Мерт с нами нет.

– Ты про ту хищную змею, которую ты украла из моего госпиталя? – кошка прыснула смехом.

Ева вжала голову в плечи, вспоминая шепелявую хозяйку болот. Брр, неужели она годилась на что-то кроме поедания сладостей и размножения?

– Да, укротительница амфисбен. Я не знаю, что она делала, но те твари, оставшиеся после вас, слушались только ее, – Люция пожала плечами, щурясь на копошащуюся тьму внизу.

– Они слушаются любую змею. Мы спускали их на шпионов, которых угораздило забраться в катакомбы, прекрасные зверюшки. Прожорливые только, – Химари поджала губы и грустно вздохнула. – Змей среди нас нет, придется по старинке.

– Плохая идея, – рыкнул кот, хватая ее за руку. – Очень плохая идея! Пошли через верх.

– Действительно, давайте все здесь передохнем! – огрызнулась кошка, вырывая руку. – Замыкай, пожалуйста.

Хайме недовольно поморщился.

– Давай лучше я, – тревожно предложил он, пристально смотря кошке в глаза.

– У меня контроль лучше, – и она коснулась его плеча, упрашивая о маленькой поблажке.

Недовольно фыркнув, Хайме вернулся в хвост их скромной процессии. Химари скомандовала:

– Всем взяться за руки цепочкой и за мной. Кто расцепит пальцы – останется видеть сцены рая тут!

Звучало убедительно. Люция крепко стиснула холодную кошкину руку и двинулась следом. Щелкнув пальцами, Химари потушила огонь. Раскрыла ладонь, и на ней засеребрились синие осколки кристалла. Свет, исходящий от них, пульсировал и бился, обволакиваемый слабым пурпурным пламенем.

Кошка вытянула руку и защелкала языком, подзывая стайку голодных облаков. Ева вжала голову в плечи, потому что они стремительно ринулись к ним. От исходящей от кумо угрозы стало вмиг дико страшно. Они были такие пушистые, мягкие, красивые. Но по спине противно тек ледяной пот, а волосы у висков вставали дыбом. Хотелось орать и прятаться, но паучонок только крепче стиснула жесткие ладони Люции и Хайме.

Облака бросились на синие кристаллы и принялись с урчанием их уплетать. Кристаллы тянулись, разрываемые облаками, словно были сахарным сиропом. Кумо успокоились, только когда вылизали кошкину руку начисто.

– Бегом! – рыкнула она, выдергивая ладонь. И ринулась в первый же тоннель.

У очередного поворота она остановилась перевести дух. Прислушалась, но среди топота ног шепот и треск кумо был не стышен.

Выглядела кошка совсем неважно. Но что больше встревожило Еву – та рука, с которой Химари кормила кумо, постарела. Кожа огрубела, и сетка морщин перчаткой оплела ладонь и запястье.

– Что это было? – сердито пробурчала Люция, хватая кошку за плечи. – Твоя душа? Твоя жизнь?

– И то, и другое, – усмехнулась она, выныривая из объятий бескрылой. – Не было у меня выбора, замолчи.

Дальше их повел уже кот. Он не стал даже слушать уговоры и возмущения Химари, только оттеснил ее за спину и попросил Люцию быть замыкающей. Такое построение бескрылую не радовало. Света от пурпурного огня, охватившего кисть кота, ей было мало, и приходилось придерживаться рукой за стены. Под пальцами она чувствовала шероховатые зарубки и узоры, но не могла разобрать, что это.

Ева видела все и, задрав голову, таращилась на потолок, исписанный древними письменами. Странные символы по спирали опутывали круглый туннель. Трогать их паучонок боялась, каждый знак был словно сделан из воды, казался жидким и прозрачным. Зазевавшись, она споткнулась и едва не полетела на землю. Кот пряднул ушами.

– Так не пойдет! – и коснулся пламенеющей рукой знаков. Все утонуло во тьме, и Ева не смогла разглядеть даже собственных рук.

Было слышно, как урчат кумо, шипят амфисбены, ворочая свои огромные чешуйчатые тела.

Туннель вспыхнул, и кольцо лиловых знаков растянулось от кота до бескрылой, озаряя все вокруг.

– Идем, – кот поманил всех рукой и двинулся дальше. Кольцо послушно следовало за ними. Люция держала руки поближе к груди, трогать стены расхотелось.

Ева грустно смотрела Химари в спину. Она, наконец, поняла, что так сильно сближало кошек с этим местом. Они были родными для этих катакомб, для письмен, для кристаллов. Неотделимой частью сокровенного мира лепрозория. Они владели чем-то поистине удивительным и знали гораздо больше, чем говорили. Вот только даже для них эта странная сила была слишком огромна.

***

Лиловые письмена тоннеля растворились в темной зале, погрузив все во тьму. Но что-то, однако, можно было разглядеть – огромный грот, старательно выщербленный в самом сердце горы, расползался вокруг сотнями темных коридоров. У самого дальнего края высилась тяжелая черная дверь из стали, запертая на засов.

Сердце Евы екнуло. Испарина скользнула по вискам. Туда.

– Пошли, – пробурчал кот, хватая Люцию за запястье и увлекая за собой. – Сними засов, дальше я сам, – и он принялся щелкать пальцами, пока все они не засияли так, будто под кожей горели кристаллы.

Бескрылая с трудом подняла тяжелую деревянную задвижку. Осторожно положив ее рядом с дверью, едва сдержала кашель. Под курткой тянулась розовая паутина, облегчая каждое движение, но надолго ее не могло хватить.

– Вот он, твой райский сад, – презрительно бросил Хайме, касаясь пальцами ворот.

Черная дверь от прикосновения кота пришла в движение. Высеченный круг под его руками засиял пунцовым и провернулся. По десяти трещинам разошлось лиловое пламя, охватывая дверь целиком, рисуя замысловатые узоры по краям. Защелкали замки. Стальные ворота пунцовой рамой обрамляли последний элемент.

– Теперь ты, – устало позвал кот Химари, пропуская ее к воротам.

Десять элементов заканчивали прорисовываться. Скала, Волна, Пламя, Ветер, Цветок, Кошка, Солнце, Месяц, Песочные часы. Последним засиял в самом центре силуэт огромного раскидистого дерева. Вся дверь переливалась узорами, пряча черную сталь, оставалось только темное пятно в лиловой кроне.

Химари коснулась круглого замка, дверь поглотила и ее пламя. Впитала его, как жадная земля – воду. Слизала, будто кумо.

Последним стало яблоко, засиявшее чужеродным светом. Щелкнул последний замок, и ворота приоткрылись ровно настолько, чтобы мог зайти человек без крыльев. Теплый струящийся свет опутал залу, мягко растекся по пыльному полу и замер, не дойдя до тоннелей.

– Ладно, я пошла, – пробурчала Люция, невольно кладя руку на рукоять ножа. – Я быстро, подождите тут.

– Я с тобой, – тихо пискнула Ева и зажмурилась, боясь гнева фурии. Но кошка ее опередила, всучив одну из своих катан.

– Не стоит ходить в Райский сад безоружной, – мягко прошептала она, стиснув пальцы Евы на рукояти клинка. Люции ничего не оставалось, кроме как взять паучонка с собой. – Этот меч – самый лучший клинок, который можно вообразить. Он рубит даже ангельскую сталь, – как бы невзначай обронила кошка, ласково поцеловав паучонка в лоб.

Люция нахмурилась, Райский сад казался ей ловушкой. И Хоорса еще не было. Ни записки, ни весточки, а ведь она опоздала на два месяца. Согласится ли он исполнить план с таким промедлением? Простит ли?

– Пошли уже! – недовольно пробурчала фурия, махнув Еве рукой. Проводила кошек взглядом. Химари уже села, подвернув ноги под себя, а Хайме принялся расчесывать ее спутавшиеся волосы. Открытие врат райского сада отняло у них немало сил, кровь отлила от лиц и рук, дыхание стало тяжелее и чаще. Но они и слова упрека не сказали.

– Спасибо, – чуть слышно шепнула им Люция, за руку уводя Еву в райский сад.

Лиловый свет поглотил их, обнял и успокоил. Все на свете, вся жизнь стала такой глупой, наивной и простой. Стоило лишь окунуться в этот осязаемый свет, и ощущение самой себя растворялось в нем, смешивалось, исчезало. Все внутри трепетало, словно найдя свой истинный дом, место, где всегда ждали, всегда понимали. Никогда раньше никто из них не испытывал такого простого счастья. Теплого и мягкого, как бок пушистой кошки. Простого и доброго, как искренние подарки познавших боль и страдания. Ласкового, понимающего, родного. Хотелось остаться здесь навсегда.

Люция поморщилась, чувствуя, как саднят лопатки на месте отрезанных крыльев, как горят ноги, покалывает спина. Но и эти ощущения утонули в лиловом свете.

Когда глаза привыкли, Люцифера смогла разглядеть райский сад. Одни лишь кристаллы окружали ее, уводя узкой тропой через расщелину в зал, сияющий еще сильнее, еще теплее, еще роднее. Душу так и звало рвануть туда и остаться навеки, впитывая и поглощая каждой клеточкой чистое счастье, радость просто жить. Но бескрылая одернула себя, грубо напомнив, что внутрь идти нельзя. Хоорс не стал бы говорить об этом, не будь веской причины. Это ловушка, просто ловушка. Капкан, готовый сожрать ее душу живьем.

Тряхнув головой, она повела паучонка к маленьким кристаллам поближе к двери. Ева вяло последовала за ней.

Внутри паучонка бушевала целая буря. Опутывающий ее свет казался не просто прекрасным, дарил не только счастье. Но и что-то еще, не поддающееся пониманию. Виски ныли, голова наливалась свинцом. Она знала, что это за место, и помнила хозяина сада. Воспоминания дробились, крошились, будто их насильно запихивали в ее маленькую голову.

Евин разум раскалывался, трескался, разбивался. Осколки его смешивались, разрывая сознание. Она вспоминала, как рождалась и умирала в лепрозории сотни раз. Сотни жизней, и все это была она, всегда всякий раз пытающаяся найти дорогу в райский сад. Даже собственная, жалкая паучья жизнь растворилась как капля в океане тысяч других. Но всегда ее звали Евой. Каждую жизнь – Ева.

Не в силах терпеть чудовищную боль, Ева заорала, что было мочи. Вырвала руку, из последних сил растянула на непослушных пальцах паутину и вплела в виски.

Воспоминания зашевелились снова, укладываясь по порядку, от паучьей жизни к самой первой. Осколки памяти вставали на свои места – тысячами разбитых зеркал. Время между ними стиралось, они смешивались в одну бесконечную жизнь. Ева рухнула на колени, тяжело дыша, переживая вспышками одну жизнь за другой. Сотни, тысячи раз. Разум сходил с ума.

– Ева? – такой далекий, совсем чужой голос на мгновения выхватил из мучительного забытья. Ева подняла голову и посмотрела на склонившуюся над ней женщину чужими глазами. Пыталась вспомнить, кто она, что здесь делает, и как ее зовут.

Люцифера.

Разбитая мозаика прожитых жизней сложилась до самого конца. И ужас, нечеловеческий ужас поглотил ее душу. Ева с трудом отвернулась от спутницы. С тревогой глянула в сияющий проход. И буря новых воспоминаний затопила ее целиком.

Он ждал ее все эти жизни.

– Сэм! – заорала Ева, насколько хватило легких. – Сэм! – закричала, вытирая слезы. – Сэм, – позвала сорвавшимся голосом и побежала к нему.

Она сбивала ноги, спотыкаясь о кристальные камни. Дрожала, едва находя в себе силы совладать с неуклюжим телом. Но все равно вошла в святую обитель.

Люция осталась одна. И ее разрывало от неконтролируемого страха, любопытства и тревоги за паучонка. А еще она совершенно не понимала, что произошло. Но знала точно – без провидицы из сада не уйдет. Подобрала брошенную катану и бросилась следом.

Яркий свет райского сада ослепил ее, заставил остановиться и сильно зажмуриться. Но глаза быстро привыкли, и можно было разглядеть само сердце горы.

Оно и впрямь напоминало сердце – огромная пещера даже пульсировала подобно ему. И везде, всюду были кристаллы, словно горевшие изнутри. Все звенело, играло, пело волнительными трелями. Такие же кристальные деревья росли, шелестели, раскачивали лиловые яблоки, цвели. Без света, без ветра, без насекомых и птиц. Райский сад был пуст, тем и прекрасен. Лиловые реки утекали из кристально-чистого озера, унося с собой кристальные лепестки. Высеченные пунцовые ступени вели вкруг грота на самый верх, где на серебряных цепях висел распятый серафим.

Ева поила его с рук, встав на цыпочки на самом краю кристальной лестницы.

– Самсавеил, – выдохнула Люция, чувствуя, как подкашиваются ноги.

***

– Я вспомнила, – тихо прошептала Ева, наблюдая, как жадно пьет Самсавеил из ее черных ладошек. – Все вспомнила. И тебя, и себя, – отряхнула руки и посмотрела ангелу в глаза. – Ты не узнаешь меня, Сэм?

Он улыбнулся.

– Ты – моя Ева. Радость моя.

Паучонок шмыгнула носом, раскрыла рот, чтобы спросить еще, но не решилась. Разве было у нее право снова ждать его любви? Маленькое чудовище, когда-то бывшее прекрасной девушкой. Она не ждала от него ничего, и только терла глаза, пытаясь унять слезы.

Он молча разглядывал каждую черточку ее опухшего от слез лица, каждую ссадину, каждую царапину. А она украдкой, боязливо поглядывала на него – на сияющую лиловым кожу, бархатную, искрящуюся, на такие же лиловые крылья.

– Я не брошу тебя здесь, – всхлипнула она, мокрыми ладонями касаясь его худых щек. И бархатный песок осыпался, обнажив белоснежную кожу. – Боже, Сэм, ты весь в пыли, – протянула она, пальцами отряхивая его лицо и волосы.

Он терпеливо закрыл глаза, позволив паучонку умыть его. Молча стал дожидаться, пока она уймется. Но она старательно отряхивала черные волосы, и не могла остановиться.

– Прости, что так долго шла, – прошептала она, отряхивая руки. – Прости, что боялась.

Люция бесшумно подошла сзади и приобняла одной рукой Еву за плечи. Паучонок вздрогнула и сжалась от нахлынувшего страха.

– Кто ты? – спросила Люция ангела, сжав рукоять опущенного меча.

– А ты? – усмехнулся он, подняв на нее глаза.

И бескрылая запнулась, его вопрос, как и ее, требовал больше, чем просто имя. Действительно, кто же она? Уже не ангел, крылья не вернуть. И даже не маршал, предатели не в почете. Человек – давно уже нет.

– Ты – Люцифера. Предательница крылатых. Та, кто посмел пойти против природы, против судьбы. Редкая смелость, а, Люцифера? – хмыкнул он. – А я Самсавеил. Глупец, решивший, что люди прекрасны, раз одна из них, – кивнул он на Еву, – так любит их всех.

– Я вижу, как они прекрасны, – протянула Люция, разглядывая неестественно вывернутые в плечах руки ангела. От запястий тянулись цепи к стенам грота. Даже крылья были пробиты кольцами и распяты.

Самсавеил горько рассмеялся, но даже его смех успокаивал.

– Ты помнишь свои крылья?

Люция кивнула, все еще чувствуя, как саднят лопатки и плоть возле сломанных костей.

– Это мои крылья, – тихо произнес он. – С этого все и началось. Раз сын ангела и человеческой женщины родился крылатым, может, и все смогут летать? – с издевкой произнес он. – Долетят до бога, спросят, любит ли он их?! – язвительно прошипел Самсавеил, дернув крепкими оковами.

– Долетели, – протянула бескрылая, в замешательстве разглядывая первого ангела. Белокожий, черноволосый, с такими же черными глазами. Исхудавший, костлявый. Лиловый бархат переливался на его выступающих ребрах и бедрах. Крохотные пурпурные кристаллы обручем медленно плыли у его головы. Нимб, как в легендах.

– Им было невдомек, что там – никого нет! – продолжал он, яростно смотря Люции в глаза. – Бог, этот обезумевший старик, создал райский сад – не эти жалкие пару сотен метров вокруг, а само это месте, все то, чем вы живете. И напрочь сошел с ума, – и Самсавеил смеялся, наблюдая, как до бескрылой начинало доходить. – А вместе с ним лишился разума и я.

А она судорожно перебирала множество мыслей. Вспоминала слова Химари, кошачьи храмы, их историю. И все вставало на свои места, укладывалось в ее голове так плотно и ровно, что не возникало даже сомнения в истинности мыслей. Сумасшедший старик, тот самый, на потолке кошачьего храма, так отчаянно тянущий кристальные щупальца к каждому существу, создал себе игрушку. Создал тварей, навеки запечатанных в статуях кошачьих храмов. Проклял их, сам себя. Не наигравшись, создал новых. Снова – из себя, таких же, похожих, единых. И окончательно сошел с ума, разбившись на тысячи осколков. Любой захочет умереть на его месте. Обернуться вселенской пылью и раствориться в ней.

Вот только смерть для Бога теперь висела на девяти цепях, скованная по крыльям, рукам и ногам, и кричала, сходила с ума сама. Он должен был даровать ему свободу от жизни, но оказался совершенно бесполезен.

Лепрозорий, окружавший Люцию, стал таким по вине и по милости шестикрылого ангела. Крылья дали начало и кошачьи ушам, и волчьим хвостам, и щупальцам, и рогам. Люди поняли, что могут больше. Крылатые начали треклятое безумие, возомнив себя такими же, как Самсавеил. Они решили, что могут создавать, творить, править, раз они стали как он. Они поверили, что они такие же, как бог, который их любит. По образу. По подобию. И точно так же, как он, сошли с ума.

Люция обернулась. Весь райский сад был чудесным творением одной лишь мысли распятого ангела. Озеро, чьи воды уносили кристаллы по всей империи, было самой живительной влагой во всей империи. Цветущие деревья, одни лишь яблони, камни, кристаллы, ступени. Все они не нуждались во внешнем мире. Свет, почва, тепло и дождь были им не нужны. Райскому саду нужен был только Самсавеил.

– Ты – Бог? – тихо прошептала она. – Ведь ты – и есть Бог! – закричала она, словно ее озарение нельзя было выразить иначе.

Он рассмеялся, запрокинув голову. Тряхнул головой, усмехнулся кончиками губ.

– И да. И нет. Я – самое первое его творение. Это меня, а не вас, он сделал подобным себе, надеясь, что я буду сильнее и смогу вынести его ношу. Это мне, а не вам, он отдал свои самые сокровенные дары – руки, способные творить из ничего, силу, которую нельзя превзойти. И свое же проклятье – бессмертие. Глупый Бог верил, что, поделившись проклятьем, умрет сам. Но он просто сошел с ума. Навечно!

– Тебя ведь не смогли убить, – она словно и не слушала его, тревожно разглядывая полупрозрачные шрамы и даже швы. – Тебя резали на куски, – дрогнувшим голосом прошептала она, подходя к ангелу ближе. – Но ты полностью регенерировал и даже не умер от боли и потери крови.

Самсавеил терпеливо ждал, пока она удовлетворит свое любопытство, разглядев каждый сантиметр его тела, усыпанный лиловой пылью. Она оказалась куда глупее, чем ему казалось, и куда менее любопытной, куда более доверчивой. И ее совсем не интересовало его настоящее прошлое. Никого оно не интересовало. И это было бы даже больно, не будь так радостно – Еве не стоило знать ничего о нем. Совершенно ничего. Иначе все будет впустую, а этого нельзя допустить. Вытерпеть еще тысячи лет ради того, чтобы снова быть с ней – невыносимая цена.

Из мучительных сомнений и страха, тянущего липкие пальцы к его сердцу, Самсавеила вывел голос Люциферы.

– Ты чувствуешь боль? – тревожно спросила она, касаясь ладонями его бархатной груди. Отряхнула пыль и, осмелев, прижалась ухом к тощим ребрам. Она не ожидала, что тело крылатого будет теплым. И вздрогнула, услышав, как бьется сердце.

– Нет.

– Анальгезия, значит, как и у меня, – отпрянув, Люция поджала губы. Она, как любопытный ребенок, водила ладонями по его груди и рукам, и лиловый песок осыпался в кристальное озеро.

До нее доходило. Медленно. Со скрипом.

– Поэтому им нужна была я? – осторожно спросила она, морщась от воспоминаний.

– Да. Они считали тебя идеальным творением. Подобна Самсавеилу, Богу, твердили они, – усмехнулся он, сочувственно глядя на бескрылую. Он и не думал, что его же кровь проявится через тысячелетия.

– У меня больше нет крыльев, – вздохнула она и, обведя руками райский сад, усмехнулась. – И это место мне не подвластно.

– Верно, – ангел кивнул. – Когда-то сотни лет назад ты была самым первым моим творением, самым лучшим. Но не идеальной. Даже я для них не идеален, – рассмеялся он. – Потому и нахожусь здесь.

– Как много всего – в твоей власти? – прошептала Люция, прижав к себе Еву. И снова она слышала его через слово, как будто ее разум отказывался принимать его слова. – Раз она знает тебя, значит, это не первая ее жизнь, верно?

– Я возвращал ее тысячи раз, надеясь, что когда-нибудь она вернется, – Самсавеил кивнул.

– Понятно, ты можешь давать нашим душам новые тела и новые жизни, – Люция тяжело вздохнула, пытаясь сформулировать мысль. – Можно вопрос?

– Ты ведь за этим и пришла. Спрашивай.

– Лепра – твое проклятье?

Ангел удивленно вскинул брови, от кошек он привык слышать вопросы о предназначении, но совсем не о болезни.

– Нет, я не создавал лепру, – Самсавеил качнул головой. – Ее создали вы сами. Пытаясь сотворить ангелов, вы нарушили хрупкий баланс и за пару десятков лет утопили весь райский сад, империю, в этой заразе. И даже не выжили бы, не дай я кошкам рецепт лекарства.

– Понятно, – Люция сглотнула и похлопала молчаливую Еву по плечу. – Паучоныш, пожалуйста, собери пару кристаллов у озера.

Ева потупила взгляд, но все же уступила. Несколько раз глянула на распятого ангела, и затрусила по лестнице вниз.

– Ты сам меня сюда привел, – прошептала Люция, заглянув ангелу в глаза. – Сам создал. Как и Бог – свою смерть?

– Возможно, – Самсавеил попытался пожать вывернутыми плечами.

– Я больше не нужна ангелам. И ты им тоже не нужен, – она вздохнула, проводив паучонка взглядом до самого озера. – А ей – нужен.

И пока Ева была увлечена поиском крохотных кристаллов, Люция поудобнее обхватила тонкую рукоять катаны Ясинэ и занесла над головой. Острая сталь переливалась в свете лиловых кристаллов и словно пела.

Как же остер был кошачий клинок.

#39. Тревоги и опасения

Цепи поддались не сразу. Кошачий клинок вспыхнул, рассекая ангельскую сталь, как масло, и треснул на последней цепи. Люция не сумела удержать катану, и она разлетелась осколками, а рукоять выбило из рук. Цепь, удерживающая руки шестикрылого ангела, треснула сама, и Самсавеил ухнул в озеро. Ворох лиловой пыли облаком застыл над кристальной водой.

Ева оглушительно завизжала. Весь грот повторил за ней, разнося ее ужас и страх. Затрепетали яблони, зазвенели кристальными листьями. Пронзительно заплакал райский сад.

Люция в несколько прыжков добралась до Евы по осыпающейся лестнице, мельком убедилась, что паучонок цела, и прыгнула в озеро.

Снаружи казалось, что водоем райского сада был неглубок, но Люции пришлось вынырнуть, набрать полные легкие воздуха и нырнуть снова. Шестикрылый ангел медленно шел на дно, и когда Люция подхватила его за руки, равнодушно посмотрел ей в глаза и позволил увлечь себя на берег.

Вынырнув, Люция закашлялась, тут же сплюнула лиловую воду, смешанную с кровью, и обернулась к Еве. Паучонок дрожала, обняв яблоню, и тихо скулила. Скулила и яблоня, будто живая зверюшка. Но стоило Еве увидеть Самсавеила, как она оживилась, а дерево смолкло.

Люцифера подтащила ангела за кольцо в крыле и вытолкала на берег. Укутала в его же крылья и, понимая, что настолько обессиленное тело придется тащить, подняла на руки. Это была совсем не хрупкая кошка, не Ева и даже не подстреленная косуля. Крылатый весил многим больше. Даже больше, чем Лион двадцать лет назад. Люция даже усмехнулась – опять, снова, но уже все совсем иначе.

– Ворота открой, – пробурчала гарпия Еве, вставая с Самсавеилом на руках.

Ева глянула на нее затравленным волчонком, но послушно убежала выполнять приказ. Люция сделала несколько тяжелых шажков с едва посильной ношей, и рухнула на колени. Закашлялась, уткнувшись лбом в ворох мокрых перьев, обреченно взвыла. До чего же тяжело, руки горели от самого хребта, ноги тянуло из-за свалившегося веса. Бросить бы, бросить невыносимую ношу.

Но Люция только усмехнулась. Если кто и мог вытащить Самсавеила из его же сада, так только она. Значит, придется донести.

– Помочь? – ангел все это время наблюдал за ней, вслушиваясь в ее мысли.

– Чем? – просипела она, виновато глядя на алое расползающееся пятно на белоснежных крыльях.

Самсавеил вытащил руку из вороха перьев, зазвенев цепями, и коснулся двумя пальцами ее лба, провел ими до губ, от виска к другому.

– Ты ведь знаешь, что сегодня умрешь, – грустно усмехнулся он, но его бархатный голос нежно проникал в черепушку и словно обволакивал ее изнутри. Тепло, приятно, так блаженно.

– А вы это исправили? – Люция глянула ему в глаза, пошевелила лицом, чувствуя, как стекает горячая вода к подбородку.