Текст книги "Лепрозорий (СИ)"

Автор книги: Ариса Вайа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Люция кивнула, ее больше увлекало потрошение оленя, которого она застрелила сегодня утром, чем купания и приведение себя в порядок. Ева носила хворост для костра. За ней всюду следовал тигр; проносился мимо, несильно бил огромными лапами по лодыжкам, играя; прыгал, вился вокруг. А она до дрожи его боялась и пыталась делать вид, что не замечает. Тихонько скулила и зажмуривалась, когда он несся прямо на нее.

Ева услышала, как тихо поет кошка, отмываясь в ледяной воде. Ее мурлыкающий голос был нежен, удивительно притягателен, чарующе легок и безыскусен. Бросив все, паучиха юркнула меж деревьев поближе к озеру, поглядеть на удивительную кошку. Быть может, именно ее так почитал и уважал покойный Мерур. Тогда на Химари вдвойне стоило взглянуть. Какая она? Неужели у нее и впрямь кошачьи лапы вместо ног? И хвост? В пути паучиха не разглядывала новую спутницу.

Тигр бросился было следом, но вдруг передумал и ушел стоять над душой Люции.

Как прекрасна была Кошка – тонкая, изящная. Мыла волосы, наклонившись над водой. Не тронутое солнцем тело с проступающими ребрами и бедрами все равно казалось Еве удивительно красивым. Белый хвост, увенчанный такой же белой кисточкой, раскачивался из стороны в сторону в такт песенке. А ноги, да, ноги и впрямь были кошачьими лапами. Человеческие бедра плавно переходили в тонкие колени, а затем вдруг, утопая в белом мехе – в кости предплюсны, совсем как у кошек. Химари шагнула к берегу, на ходу выжав волосы, и Ева успела разглядеть крохотные ступни – лапы с розовыми подушечками и острыми когтями. Отдельно все это казалось чудовищным. И львиный хвост, переходящий в поясницу, и кошачьи уши, и лапы, и клыки, и даже следы вибрисс на щеках. Но в ней оно слишком гармонично сочеталось

– Выходи, – мурлыкнула Химари, запахнувшись в серое кимоно.

И Ева, поняв, что бежать уже поздно, вышла из-за дерева, боязливо закрылась руками, ожидая удара.

– Я просто хотела… – начала она, вжав голову в плечи.

– Я знаю. Лучше помоги мне, раз пришла, – Химари указала рукой на разложенные вещи. Гребни, зеркальце, пузыречки с тушью, кисти, помады, шкатулку украшений и мелочей.

– Да, конечно, – девочка подбежала к вещам, едва не запутавшись в собственных ногах. Когда телица Мерура была жива, Ева каждое утро помогла той с макияжем и прическами. Но ее плотные крема и набор бирюзовых теней не мог сравниться с косметикой Химари.

Паучонок взяла гребни, повертела в руках, прикидывая, какой больше подойдет для густых волос кошки, и подняла глаза на Химари.

– Спасибо, я сейчас, – кошка села спиной к Еве, раскрыла зеркальце и стала разглядывать себя в нем. Расстроенно облизнула белесые губы, внимательно посмотрела на едва различимую каемочку на носу, и паучонок только сейчас заметила, что самый кончик носа – кошачий.

Ева сглотнула и, подойдя, взяла тяжелую копну волос в руки. До чего мягкими были пряди, не то что жесткая вечно путавшаяся грива телицы. Хотелось просто стоять и водить руками по волосам, чувствуя каждой клеточкой их прикосновения. А ведь грубые руки паучихи были не так чувствительны, как у других, что же они ощущали, касаясь Химариных волос?

– Спишь? – тихо спросила кошка, глядя на Еву в зеркальце.

Паучонок вздрогнула и едва не выронила гребни, зажатые под мышкой.

– Простите, – промямлила она и стала спешно расчесывать черную гриву.

Ей было неуютно. С одной стороны, паутина не могла врать, но показывала, что, когда Люции было двадцать лет, она победила Химари. И в паутине сама кошка тоже была молодая. А сейчас Люция выглядела очень взрослой, а Химари – все такой же молодой. Можно было понять, когда фурия в бешенстве, в ярости, рада или удивлена – морщины выдавали ее эмоции. Но лицо кошки было совершенно гладким, белая матовая кожа казалась даже велюровой. Ева начинала путаться, но спросить не решилась.

Вместо этого ей вдруг вспомнилось, как на юбилей тельца-советника Онуфрия пришли гейши. Они были слугами господина Инпу, эдаким подарком на торжество – танцевали, играли на музыкальных инструментах и очень мило общались с гостями. Все они были кошками. И Химари слишком сильно была на них похожа. Ева осеклась, когда Химари подвела глаза угольно-черной тушью и стала медленно вырисовывать губы карминной помадой. Ее худое лицо со впалыми щеками все больше и больше походило на лица тех гейш. Не такое белое, не кажущееся маской, но слишком похожее.

Кошка, мурча себе под нос, поправляла подводку, широко раскрывая и без того большие кошачьи глаза – лиловые, даже светящиеся, как кристальная лампа, с узким вертикальным зрачком.

– О чем ты думаешь? – кошка разглядывала себя в зеркале, но Еве мерещилось, что она смотрит через него на нее саму. Спохватившись, паучонок принялась зачесывать кошкины волосы в высокий хвост.

– Вы красивая, – тихо-тихо прошептала она, зажмурившись. – И похожи на гейш, что приходили к моему покойному господину.

Кошка улыбнулась, казалось бы, так же сдержанно, что и гейши, но в ее улыбке чувствовалась неподдельная нежность.

– А ты похожа на мою дочь.

Ева боязливо выглянула из-за плеча Химари, пытаясь получше разглядеть в зеркальце ее лицо. Зачерпнула гребнем волосы ото лба и затянула в хвост потуже.

– А какая она? – прошептала, не поднимая головы.

Кошка отложила зеркальце и, скрестив ноги, села поудобнее.

– Ее звали Сейрен, она была волчицей. Еще у нее была сестра – Шизука, но ты совсем на нее не похожа.

– Но вы же кошка, – Ева, забыв про страх, перебила Химари, непонимающе нахмурила брови.

– Меня попросили убить Шизуку, – замялась Химари. – Вообще только кошки могут менять форму – становиться зверьми, и не отличишь от дикой твари. Но иногда другие виды обнаруживают особенные источники силы Самсавеила и по нелепым случайностям находят в себе способность к метаморфозам. Не то чтобы это случается часто, волки, например, выкрали у кошек тайну превращения. Но это требует нескольких десятилетий обучения, а Шизука научилась этому сама. Превращаться умела, а контролировать зверя – нет, – Химари подала паучонку охапку игл для прически. – Потому и терроризировала свою же родную деревню. Я нашла ее – волчицу, до смерти напуганную собственными человеческими мыслями, трясущуюся от криков людей и треска огня. Я увидела ее под корзинами на торговой площади, среди трупов с порванными глотками. Она сидела и скулила, зашуганно озираясь вокруг. Уже не волк, еще не человек – тело медленно менялось с наступлением утра. Но, как только она заметила меня, как только поняла, что я могу быть угрозой для нее – ощерилась и обернулась волком – исчезли человеческие черты – руки стали мощными лапами, ребячий хребет превратился в широкую спину.

– Ты спела ей, и она послушалась тебя? – Еве становилось любопытно. А кошка залилась смехом.

– Какие песни, паучоныш? Так не бывает. Она напала на меня, бросилась, так отчаянно желая впиться мне в глотку. Никакой любви, паучонок, никакого прозрения и волшебства материнских чувств, – ухмыльнулась кошка. – Я успела обернуться львом и сбить ее в прыжке. Прижала к земле и сомкнула челюсти на горле. Она потеряла сознание от удара и вернулась в человеческое тело. Тогда я отпустила ее, не могу я детей убивать. Но пришли люди – они видели из окон нашу маленькую битву.

– Они забрали ее?

– Они ждали, что я убью ее. Кричали, чтобы я порвала ее лапами на куски, разгрызла маленькую черепушку. Они считали ее чудовищем. Такие же люди, как она, с такими же волчьими ушами, зубами, хвостами – они жаждали ее смерти. Не моей! А ведь я – кошка, их враг по крови. А ее… Я спросила, где ее родители, но волчонок была сиротой, и никто не взял ее к себе после их смерти. Осталась только старшая сестра, Сейрен, но та сошла с ума – ее заставили наряжать трупы родителей для похорон, а затем упекли в дом сумасшедших на окраине округа Волков. Младшая девочка-волк побиралась на улице, перебиваясь мышами и ворованной едой, ее били и выгоняли из города, ненавидели, презирали. И волчонок нашла в себе силы стать чудовищем – удивительная девочка, чтобы спасти сестру или ради самой себя, а может из мести. Она никогда не рассказывала об этом.

– Тогда ты всех их убила и забрала ту девочку из больницы? – Ева затянула хвост паутиной, подоткнула волосы снизу и заколола иглами. Паучонку хотелось сделать прическу, как у Госпожи из сокровенной картины Мерура, но она плохо помнила ее.

Химари покачала головой.

– Я решила, что хочу стать хозяйкой чудовища, хочу научить ее быть совершенным орудием смерти. Чтобы она смогла отомстить. И я забрала ее. Без сестры она отказывалась мне верить, и я была вынуждена совершить набег на дом сумасшедших и забрать второго ребенка. Это едва не стоило мне жизни – без письменного разрешения главаря волков, на охраняемую территорию, да еще и воровкой, мало того, что сама кошка. Но я забрала сестру Шизуки – Сейрен, и только тогда она стала тренироваться вместе с кошками.

– Ведь это здорово! – Ева едва не подскочила.

– Это было слишком тяжело. Она не скоро научилась контролировать себя, а между превращениями в волка умоляла меня ее убить. Я баюкала ее в полнолуние, пряча ото всех, утешала и учила. Снова и снова. Вместе с ее сестрой, и без нее. Я понимала ее, но мой эгоизм, мое желание обладать такой силой, пусть и косвенно, было сильнее. Но я любила ее, хотя сама этого не понимала.

– А Сейрен тоже училась быть воином?

– Нет, она достигла совершенства в токсикологии. Яды делала и противоядия, – пояснила кошка. – Тихая зашуганная девочка. Ты похожа именно на нее, – Химари подала старые заколки, и Ева, поправив выбившиеся пряди, украсила гребнем с цветами и бусинами прическу. Кошка повернулась и мурлыкнула, прищурившись. – И ты смотришь на меня так же, как они вдвоем.

– А ты тоже рассказывала им истории и пела кошачьи песенки? – паучонок придвинулась к Химари совсем близко, и та погладила ее по волосам. Как же хотелось бесконечно тереться об ее ладонь, жмурясь от удовольствия!

– И танцевала, – кошка кивнула и, поднявшись, принялась укладывать свои вещи.

– Ты, должно быть, красиво танцуешь, – пробурчала Ева под нос, и про себя добавила, – не то, что я.

– Хочешь посмотреть? – Химари, подняв зеркальце, пудрила нос так, чтобы его кончик слился по тону.

– Очень.

***

Опьяненная восторгом и завороженная красотой, Ева кусала губы и не могла оторвать взгляда от танцующей Кошки. Химари кружилась у берега озера. Мягко ступала босиком, покачиваясь, как плакучая ива. Мурлыкала себе под нос, завораживала, манила.

Каждый шаг – так волнительно прекрасен, по-кошачьи грациозен и точен. Ни одного лишнего движения, но Ева была поглощена кошкой: ее спокойствием, силой, чарующим завораживающим танцем. Ее вдохновляла Химари – изящным телом, которым та владела настолько мастерски, что становилось жутко. Ее баюкал нежный кошкин голос, одурманивал, путал.

Еву била дрожь от холода, и в то же время тепло разливалось по всему телу. Кошка сводила с ума. Кружилась, покачивая бедрами, гнулась, мялась, тянулась. Как хотелось коснуться ее, погладить кисточку хвоста, мягкие уши, уткнуться в маленькие ласковые руки. И лишь бы она никогда-никогда не останавливалась. Такая нежная, тягучая, прекрасная. Как танцующее пламя, как мягкий бархат.

– Стой! – тихий голос Люции – словно пощечина. Ева и не заметила, как та пришла.

Паучонок вздрогнула и едва не рухнула лбом в землю, тело вмиг стало ватным и неподъемным, голова шла кругом, гудела, пульсировала, и каждый удар сердца – громом в ушах. За шиворот паучонка удержала Люция. Отодвинула от кошки, уложила возле себя и укрыла сверху курткой. Ева попыталась встать, чувствуя, что между женщинами назревает ссора, но даже голову поднять не смогла, мир кружился. Мягкий, теплый, одурманивающе прекрасный.

– Я знаю о куно и шисаи, – Люция ногой прижала паучонка к земле, не давая подняться снова. – Я знаю, что вы маскируетесь под гейш. Знаю, что очарованных вашими танцами вельмож находили с ядовитыми иглами в глотках. Я знаю, что вы способны свести с ума, ввести с глубочайший транс. Я вижу, что каждое ваше движение отточено до миллиметра, а голос чудовищен, он туманит разум, путает мысли.

– Но ты в трезвом рассудке, – Химари стояла от бескрылой на расстоянии вытянутой ноги, как раз так, чтобы гарпия не смогла ударить, и искоса смотрела сквозь нее.

– А Ева – нет! – зарычала фурия.

Химари уперла руки в бока. Она не собиралась спорить, но возмущение в ней нарастало.

– Я не умею танцевать иначе. И я не хотела доводить Еву до такого, – тихо, грустно извинилась кошка.

– Вы ведь хотели нас предать, – Люция схватилась за нож. – Решили начать с Евы?

Кошка вздохнула полной грудью и, помедлив, протянула руку к подошедшему тигру, и он ткнулся мордой в ладонь. Химари кивнула своим мыслям, посмотрела на Люцию и снова кивнула.

– Я собиралась оставить вас, ты права, но… – она запустила пальцы в густую шерсть зверя, потянула шкуру, отвернулась от Люции.

– Но что?

– Передумала, – кошка пожала плечами и двинулась в лес. – Ева просто попросила меня станцевать для нее. Не могла же я отказать.

– Да нас ангелы ищут! Что вы, что я – преступницы, и я больше, чем уверена, нас не ловить будут, а убивать. А вы тут у озера бедрами крутите, краситесь, наряжаетесь! Жрать подано, и нечего на открытой местности шастать!

Но Химари молча покачала головой, отвечая гарпии в мыслях, и ушла, скрывшись за серыми стволами.

Люция осталась с Евой одна. Фурия презрительно фыркнула, подняла Еву на руки и понесла в лагерь.

– Ну и как же угораздило эту чертову кошку?! А ты зачем просила, а? Таракань бестолковая, – бурчала Люция, вышагивая между колючих сухих кустов.

А Ева гладила фурию по плечам, понимая, что та не сердится на нее. Сердилась бы – на плечи закинула, как мешок, всегда же так носила.

– Лежи, утром станет лучше, я знаю, – Люция осторожно положила паучонка у тлеющей нодьи и села рядом.

– Правда, она красивая? Она так чудесно танцует, – лепетала Ева, словно ей не было плохо. – Прости ее. Она хорошая, я знаю, – и паучонок прижалась к Люции всем телом. – Она не хотела, я знаю. Предавать нас не хотела.

Люция поджала губы. Усмехнулась. А Ева все бормотала:

– Я в паутине видела. Я сплела их сорок семь штук, и ни в одной она не предала нас. Я не вру, – она едва не плакала, понимая, что Люция не доверяет ни кошке, ни ее словам. – Она придет, она вернется.

– Как скажешь, спи.

Люция ушла, укрыв паучонка курткой. Ей вдруг захотелось окунуться в ледяную воду с головой и пролежать так всю ночь. Ева поднялась на локтях, но тут же рухнула на сухую траву, обессилев. Улыбнулась, понимая, что фурия заступилась за нее перед Химари, несмотря на то, что считала ту сильнее себя; осознавая, что для Люции она не пустое место. И это чувство тлело в глубине ее души, разгоралось и заполняло собой все мысли, баюкало нежнее кошкиных песен.

#17. Брезгливость насильников

Неужели таков наш ничтожный удел:

Быть рабами своих вожделеющих тел?

Ведь еще ни один из живущих на свете

Вожделений своих утолить не сумел!

Химари сидела на уступе скалы и смотрела на горизонт. За спиной сквозь толщу горы был слышен шум лиловых родников; подпитываясь их энергией, кошка видела больше, дальше, глубже. Вспоминала край Кицунэ, каким он был пару веков назад. До чего могущественно время – меняет все и вся. Леса разрослись, степи опустели, в поле зрения был лишь один постоялый двор с конюшней. А от него рукой подать до тайных ходов, ведущих к храму Самсавеила.

Кошка опустила глаза и стала спускаться. Прямо под уступом сидела Ева, задумчиво плела паутину и, поднимая, смотрела сквозь нее на небо. Ночью паучихе снились кошмары, и теперь она была сама не своя, даже не спрашивала ни о чем.

– Мы идем на постоялый двор, где конюшни, – подобрав полы кимоно, Химари спрыгнула с уступа.

Люция непонимающе посмотрела на кошку, сложила руки на груди. Она все это время стояла в тени раскидистого дуба, больше всех переживая, что на открытой местности их могут заметить с неба.

Прошла неделя с тех пор, как они отправились в храм Самсавеила, когда-то принадлежавший Ясинэ. Тогда они сошлись на том, что Химари обязана Люции за спасение, а Люция требует лишь помощь в убийстве Инпу и согласна пойти в кошачий храм.

– Там можно будет оставить Еву, не потащишь же ты ее в храм. Мы и сами рискуем, он может рухнуть в любой момент, – Химари поставила ладонь козырьком и посмотрела вдаль, где в дневной дымке степей не было видно конюшен и дома.

– Да я вообще в ваш храм не пойду, там... – продолжение Люция пробурчала себе под нос, отвернувшись от кошки. Расчесала пальцами спутанные волосы, нервозно поправила ворот куртки.

– Хорошо, посторожишь моего тигра, – невозмутимо ответила кошка и, потуже затянув перевязь меча, бодро зашагала под тенью скал в сторону постоялого домика.

Ева, сорвавшись с места, бросилась за ней, но, заметив тигра, гордо несшего своей хозяйке заячью тушку, приостановилась и опасливо вжала голову в плечи. Люция позади глухо ударила кулаком ни в чем не повинный дуб и побрела следом, полностью погруженная в свои мысли.

***

– Люция, ты можешь ответить на мой вопрос? – Химари остановилась посреди пшеничного поля и, обернувшись, чтобы лучи не били по глазам, посмотрела на бескрылую.

– Какой? – отозвалась Люция, фыркнув себе под нос.

– Я видела только лис, а раньше при кошках здесь жили в качестве слуг тушканы, мы иногда нанимали их как гонцов. Куда они подевались? – кошка похлопала рукой по бедру, подзывая тигра.

– Был издан указ, что слуги либо должны приносить доход работой, либо за них платят хозяева. Нужно было сократить их число, – Люция с трудом припоминала указы, которые ее не касались. Возможно, они уже изменились, но за время своего заключения маршал этого не знала.

– Угу, и вы решили уничтожить их совсем. Отобрали империю, так хоть бы заботились о ней, – кошка махнула рукой и, подобрав полы кимоно повыше, зашагала к виднеющемуся возле островка леса дому. Лошади фыркали, земля у ног стрекотала и жужжала, полная насекомых, но сам дом был тих, и это не предвещало ничего хорошего.

– Времена меняются. Раз вас так это задевает – начните очередную войну и забирайте трон, – огрызнулась вслед бескрылая.

– Я старая кошка, мне уже все равно, как вы жить будете. Просто грустно, – Химари пожала плечами. Казалось бы, разговор должен был успокоить ее, но что-то еще бередило душу. Кошка обернулась, прищурившись, оглядела гору и сглотнула подступивший к горлу ком. Где-то там было место, хранившее одни из самых неприятных воспоминаний. От раздумий ее отвлек тигр, боднув лбом. Завертелся рядом, приминая стебли пшеницы, игриво заклокотал, и кошка усмехнулась.

***

Люция придержала дверь домика, пропуская Химари с тигром и растерянную Еву. Девочке все было в новинку, и она, боязливо прячась за кошкой, пыталась разглядеть, о каких же лисах говорили женщины. Но в полумраке зашторенной комнаты был лишь приземистый мужчина с пушистым рыжим хвостом, и Ева даже улыбнулась, таким несуразным он ей показался. Лис вытирал столы и, увидев пришедших гостей, огрызнулся, махнув на них тряпкой.

– Чего надо? – встал, уперев руки в бока. – Комнату или пожрать?

– Комнату, – Люция прикрыла за собой дверь и расстегнула куртку.

– Пятьдесят тенши, – фыркнул лис, удаляясь в дальний угол, к стойке с записями и ящичку с ключами. Посмотрел на гостей и ухмыльнулся. – Нет денег – нет комнаты, дамы. А за всякие побрякушки я не продаюсь. Пегасню видели? Ангелы прилетают ко мне частенько. Слышите топот копыт? Или убирайтесь, или вам придется заплатить.

И правда, за дверью было слышно, как прискакал конь. Люция загодя отошла в тень, поближе к столам, впуская неожиданного гостя. Сердце ушло в пятки, ведь любой ангел узнает Химари, и тогда беды не миновать.

Дверь распахнулась, и по скрипучему полу пронеслась юная лисица в черном плаще. Бросилась в объятья хозяина дома и разразилась слезами. Ее трясло, она хрипло выла, а хвост колотил по ногам.

– Папа, папа, – проскулила она.

– Фенека, что случилось? Милая, тебя обидели? Скажи, кто, я убью его! – он снял с девушки капюшон, обнажив ярко-рыжие лисьи уши, заглянул в ее полные слез глаза. И, кажется, понял. Спешно отстегнул брошь плаща и не удержал в трясущихся руках ткань. Девушка осталась стоять в прилипшей к телу тонкой нижней сорочке. – Фенека, дочка?

А она упала к его ногам, пряча нагое тело в черных складках бархатного плаща. Он стоял над ней и не мог поверить.

– Фенека, что с тобой сделали?

– Ничего, – так отчаянно, как будто это «ничего» было самым обидным в ее жизни. – Я ехала за продуктами, долго выбирала мясо, и потому задержалась. Знала – ты будешь ругаться, и решила сократить дорогу через лес, – всхлипнула и утерла слезы.

– Там тушканы, ты что, обезумела? – он судорожно нащупал рукой стул и упал на него.

– Они напали на меня. Хотели изнасиловать, – лисица закашлялась от слез. – Стащили с коня, раздели, порвав платье, – сглотнула подступивший к горлу комок.

– Какие твари могли такое сотворить? – лис шептал совсем тихо, обхватив голову руками.

– Они раздели меня, сняли с меня маску и рассмеялись, – взвыла с надрывом. Лисица теребила плащ, плечи ее дрожали, уши были прижаты к голове. – Не тронули меня. Сказали, что я им противна, – всхлипнула. – А всю еду забрали, только коня оставили.

Люцифера хохотала, упершись руками в стол, и это больно задело униженную девушку, та вспыхнула до кончиков рыжих ушей и, плача, укрылась плащом с головой. Ева попыталась, прячась за Химари, заглянуть в лицо Фенеки, но так и не смогла. Лис подскочил, как ошпаренный, и бросился с кулаками на фурию, причитая, что он крылатых позовет, у него и свисток есть на такой случай. Но когда он подлетел к маршалу, она выпрямилась и посмотрела на него сверху вниз.

– Никого ты не позовешь. Твоя надежда – если крылатые прилетят сюда сами. А свисток – просто блеф, ни один ангел не унизится до такого, – Люция, не глядя на лиса, вытащила из внутреннего кармана куртки крохотный вытянутый пузырек с запаянным горлом. Белый порошок заполнял сосуд целиком, а на дне был оттиснут ангельский герб – два крыла и диадема. Лис побледнел.

– Кто ты? – он следил глазами за пузырьком, едва дыша.

– Какая разница? Я отдам его Фенеке, если ты позаботишься о девочке из паучьего рода и тигре. Им нужна комната и еда. Согласен? – она спрятала пузырек в кулаке, заставляя хозяина дома посмотреть ей в глаза. А он уже тянул свои руки к Конфитеору.

Целый год его дочь не будет монстром. Целый год она будет счастлива.

Лисица выглядывала из-за плаща, не веря такой случайности. Ева успела разглядеть ее лицо, словно паутиной исполосованное лепрой, даже губы – сухие корочки больной плоти. Неужели и тело было таким же?

– Согласен, – лис взял себя в руки, вытер потные ладони о фартук. Но Люция кинула пузырек Фенеке и отвернулась. Лисица поймала Конфитеор и крепко прижала к груди, словно маленькая стекляшка была самым дорогим сокровищем.

– Вы кто? – Фенека спрятала дар в карман и встала. Она ждала от Люции ответа, не веря в случайности и чудеса. Ева успела разглядеть под потной сорочкой бугры лепры от груди до бедер прежде, чем девушка запахнула плащ.

– А тебе лучше не знать, ты и так рискуешь. Разве это законно – брать лекарства у незнакомцев, когда ты их не заслужила честным трудом и верой? Если ангелы узнают – тебя вздернут на виселице твои же лисы, лишь бы избежать позора, – горькая усмешка исказила лицо Люции, но никто этого не видел, она так и не повернулась.

– Зато я год буду красива и здорова, – голос лисицы был твердым и решительным. Она ловко открыла ящик с ключами и вытащила один из них. – Пойдем, девочка из паучьего рода, – поманила Еву рукой и тявкнула по-лисичьи, привлекая внимание тигра, он боднул хозяйку в бедро и неспешно поплелся за Фенекой по ступеням.

– Мы вернемся, – гарпия кивнула, не оборачиваясь, застегнула куртку и вышла за дверь.

– А ты куда? – Химари вынырнула следом.

– С вами, мне так спокойнее, – Люция пожала плечами и искоса глянула на кошку.

***

Фенека очень быстро ушла, сказав, что у нее много работы, и Еве стало одиноко и даже скучно в молчаливой тишине. Она сидела на захваченной клопами кровати и смотрела на тигра. Ей было страшно его касаться, и она просто разговаривала сама с собой, обращаясь к нему.

– Наверное, ты любишь Химари так же сильно, как я люблю Люцию, – паучонок подобрала ноги и обняла себя за колени. – Иначе, зачем бы ты пошел за ней, верно?

Тигр не отозвался на вопрос, положил морду на лапы и закрыл глаза.

– Тебе, наверное, тяжело! – спохватившись, паучонок принялась расстегивать ремешки, перекинутые через спину зверя. Стянула сверток с вещами Химари – косметикой и бельем, плотно уложенными в сероватое кимоно. Выгрузила тяжелую сумку, доверху набитую иглами, перевязанными по сотне штук. Подхватила котомку и, просунув ремешок под лапами тигра, вытащила ее, потрясла над ухом. В сумочке забренчало, и Ева, не совладав с любопытством, сунула руку внутрь. Ничего необычного – стеклянные пузыречки, слишком легкие, чтобы быть полными, трубочки, обмотанные бинтами скальпели, нитки и медальон. Паучонок без раздумий вытянула его за цепочку. Милое, потрепанное украшение – овальная плашечка из золота с крохотным замочком, истертым от прикосновений. Ева щелкнула пальцами, раскрывая кулон, и села на пол, распахнув рот от изумления.

На обеих сторонах медальона было по портрету. Слева была сама Химари, ее Ева узнала сразу же – кошка как будто и не изменилась, лиловые глаза смотрели с равнодушием, но в улыбке чувствовалась мягкость и, вместе с тем, гордость. Волосы были зачесаны в хвост, шею и плечи скрывал плотный ворот белого кимоно. На правой стороне был изображен кот. Резкие скулы, аккуратно очерченные губы, тонкий нос, высокий лоб. Паучонку он не нравился. Было в его тяжелом взгляде то, что заставляло Еву чувствовать себя маленькой и беспомощной. Сила? Гордость? Кот был так не похож ни на одного мужчину, которого она встречала. И белые полосатые уши на макушке даже не придавали его образу очаровательности. А темно-фиолетовое кимоно казалось слишком строгим. Неужели Химари могла любить такого человека? Мужчину, чей снисходительный взгляд заставлял паучонка ежиться? Был ли он с ней таким же высокомерным, как на крохотной картине?

Ева защелкнула медальон и аккуратно вернула в сумочку. Решено, она смастерит для Люции безделушку, когда-нибудь фурия вспомнит паучонка и, быть может, улыбнется. Девчушка села на край кровати и принялась выплетать меж пальцев кружева паутины.

***

Ева сидела нос к носу с тигром и заглядывала ему в глаза. Он казался ей кем-то большим, чем дикая кошка. Во взгляде читалось необъяснимое; смутное чувство терзало девочку, но она не могла разобрать шепот интуиции. В голове не было ничего, кроме гулких шорохов и, вместе с тем, пустоты.

Она не знала. Но паутина – знала все!

И Ева, подобрав под себя ноги, отложила недоплетенный браслет для фурии и принялась расплетать паутину нить за нитью. Коснулась рукой теплого носа зверя и продолжила. Виток за витком. Клетка за клеткой, узел за узлом. Тигр прищурился и даже припал на задние лапы, словно готов был прыгнуть, если что-то пойдет не так. А Ева плела так быстро, как умела лишь она – растянув призрачные нити между мизинцами и большими пальцами, а остальными шевеля с такой скоростью, выкладывая узор, что не разглядеть ни малейшего движения.

И вот паутина была голова. Идеальная, ровная. Засеребрилась и потухла. Не рассыпалась, не смялась. Потухла. И Ева заорала от ужаса, бросилась прочь, сбивая руки и ноги. Отползла в самый угол, подальше от зверя, и взвыла. Сердце ее колотилось, казалось, в самой голове. Гулко. Громко. Больно.

Никто, никто на свете не мог закрыть Еве глаза. Никому, ни одной твари не удавалось лишить ее дара. А тигр – словно воздвиг нерушимую стену, с вышины которой паучиху окатило кипящим маслом.

Она беззвучно кричала, забившись в пыльный угол. Паутина тухла лишь на мертвых.

Провидица понимала, что это не простое совпадение, и не каприз паутины. Ведь тигр был жив. Еву брала злость – как он мог обмануть паутину?! Ее душил страх – кто он, что смог?

А зверь изучающе смотрел на нее, медленно водил хвостом по смятой кровати. Щурился и заглядывал в бездонные глаза.

Ева вдруг поняла, что перед ней – чудовище. Тигр послан их убить, именно поэтому он не пустил ее в свое прошлое, оставив лишь иллюзию смерти – она бы разгадала все его планы. Провидица хотела снова расплести паутину на пальцах, но руки дрожали, а сама мысль, что он сожрет ее, если она узнает правду – пугала до глубины души. И Ева качалась, обняв ноги. Вперед-назад, вперед-назад. Ждала, что будет. Лишь бы, лишь бы фурия спасла ее! Забрала, обняла, укрыла! Она придет, обязательно придет!

Тигр шелохнулся, и Ева залезла за штору, дрожа всем телом. Он спрыгнул с кровати, и она вцепилась в пыльные портьеры, что было сил. Мягкие лапы ступали бесшумно, но Ева понимала – он идет к ней. Зажмурила все восемь глаз, ожидая смерти.

Фурия, пожалуйста, спаси.

***

– Химари, скажите, а где ваша лепра? – осторожно поинтересовалась Люция, отнимая от бедра опустевший инъекционный шприц. Конфитеор медленно разливался по венам, и гарпия терпеливо прощупывала спину, пытаясь определить, как скоро придется увеличить дозировку лекарства.

– Лепра? – Химари искоса глянула через плечо и, снова подняв полы кимоно, зашагала по вырубленным в скале ступенькам.

– Я заметила, что вам не интересны лекарства, – Люция спрятала стеклянный пузырек в мешок за спиной и встала. Идти предстояло еще столько же, а бесконечные повороты в толще горы ее уже утомили. Здесь было слишком тесно, под ногами – слишком скользко.

– У меня нет лепры, – кошка махнула рукой, чтобы гарпия поторапливалась. – У меня чистая родословная, без единого скрещивания с другими видами. Или ты всерьез думала, что ваша болезнь берет начало от слабой веры? – усмехнулась Химари, обнажив белоснежные клыки.

– Так значит, все дело в беспорядочном скрещивании?

– И в том, что ангелы делают себе подобных из других существ. Вы скоро выродитесь и так, даже войны не нужны, – Химари выглянула из-за каменной стены, скрывающей тайный ход от чужих глаз. Перед ней было лишь поле во мраке ночи и тусклые пятна масляных ламп у одиноких домов. Постоялый двор, приютивший провидицу и зверя, отсюда было не видать.

– А вы, стало быть, и впрямь принцесса? – Люция шла по пятам, раздраженно одергивая цепляющийся за выступы колчан.

– Теперь это не имеет никакого значения, – Химари жестом попросила бескрылую пригнуться и перебежками добраться через вымытые водой ступени на новый виток переходов. Гарпия нырнула мигом, а кошка остановилась перевести дух. Казалось бы, ничего особенного Люция не спросила, но в душе все словно сжалось от самой старой обиды.