Текст книги "Сбежавшая невеста Дракона. Вернуть истинную (СИ)"

Автор книги: Арина Лунная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 30

Амелия

Солнце уже почти коснулось верхушек сосен, окрашивая небо в багровые тона, предвещая холодную ночь. В больнице стоит непривычная, давящая тишина. Я знаю, что Джонатан находится в одной из дальних палат. Я слышала, как скрипнула дверь и больше не открывалась. Мысль о том, что он спит под одной крышей со мной, вызывает странное смятение. Тревожную теплоту, смешанную с щемящей болью.

Я злюсь на себя. Он источник всей моей боли, причина моего бегства, а я, как наивная дура, налила сегодня ему чай и теперь не могу уснуть, беспокоясь, выспится ли он, не мучают ли его кошмары. Эта новая, непрошеная забота путает все чувства, заставляя сердце сжиматься от противоречий.

Чтобы отвлечься, я яростно перебираю засохшие травы на кухонном столе, но все мое существо напряжено, как струна, в ожидании. И вот наконец я слышу долгожданный скрип колес и фырканье уставшей лошади.

Повозка! Провизия, которая позволит мне ухаживать за новыми пациентами.

Я выхожу во двор, поправив платок, и чувствуя, как холодный вечерний воздух обжигает щеки.

Мартин уже спрыгивал с повозки. Его деревянный протез глухо ударяется о подножку. Увидев меня, он сдержанно кивает, но в его обыкновенно спокойных глазах я читаю что-то новое. Какую-то тревогу, даже страх.

– Лекарыня Амелия, – произносит он хрипловатым голосом, снимая потрепанную шапку и нервно сминая ее в здоровой руке.

– Мартин, что ты здесь делаешь? – удивляюсь я.

– На рынке услышал, что повозка с провизией отправится к тебе, и напросился в дорогу! Не ожидала?

– Конечно, нет!

– Они привезли столько всего, Амелия. Мука, соль, сухая фасоль… и даже какие-то железные инструменты.

– Инструменты?

– Да. Вот тут, – он указывает на один из свертков. Я тут же разворачиваю его и едва сдерживаю удивленный вздох. Здесь все, что может понадобиться для лечения пациентов. Да, с таким набором можно оперировать хоть каждого второго!

– Спасибо, Мартин, – я делаю шаг назад, но инстинктивно останавливаюсь, заметив, как его взгляд скользит за мою спину к двум стражникам. Его пальцы беспокойно теребят край рубахи. – Что-то не так? Ты выглядишь встревоженным.

– Ничего, лекарыня, но откуда… – он откашливается слишком поспешно, и его глаза снова отворачиваются в сторону. – Эти люди в доспехах. Непривычно видеть стражу у больницы. Не случилось ли чего?

– Просто предосторожность, – уклоняюсь я от объяснений, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Что-то не так. – Давай разгрузим. Поможешь? Муку нужно отнести в кладовую, только аккуратно, чтобы мешок не порвался. Стража? – зову их и указываю на то, что нужно забрать. Они ловко забрасывают на плечи по мешку с крупами и удаляются.

Мартин кивает и, повернувшись к повозке, начинает возиться с остальными веревками, крепившими мелкий груз. Его движения какие-то резкие, лихорадочные, протез скрипит от напряжения. Я помогаю ему откинуть тяжелый, пропахший дождем брезент. Из-под него пахнет зерном, кожей и чем-то чужим, кислым, как от старой ветоши.

В этот момент из-за угла больницы, из сгущающихся сумерек, выходит незнакомец. Высокий, в потертом дорожном плаще, с лицом, полностью скрытым в глубине капюшона. Я вздрагиваю, почувствовав внезапный холодок страха. Мартин резко оборачивается на скрип гравия, и я вижу, как его лицо бледнеет, а глаза округляются от ужаса.

– Кто это? – тихо, но четко спрашиваю я, отступая на шаг назад. – Он приехал с вами?

– Потерявшийся путник, – бормочет Мартин, избегая моего взгляда. Его здоровые пальцы сжимаются в кулак. – Подсел по дороге… вслед за мной. Просился до деревни. Говорит, что ничего не помнит.

Незнакомец молча подходит к повозке и, не говоря ни слова, берет один из ящиков. Его молчание, скрытое лицо и сама его внезапность вызывают животный ужас. Я инстинктивно отступаю еще на шаг, сердце стучит где-то в горле.

– Мартин, – снова начинаю я, – мне кажется…

Но не успеваю я договорить, как из-за повозки появляется второй мужчина, почти копия первого. Такой же высокий, в таком же грязном плаще. Они двигаются синхронно, беззвучно, как тени, четко зная свои цели. Они окружают меня.

Ледяной комок страха сдавливает горло, перехватывая дыхание. Я пячусь к двери, судорожно ища глазами стражу. Они должны уже вернуться, но они еще слишком далеко. Они стоят у ворот, спиной ко мне, и переставляют мешки с зерном.

– Стража! – пытаюсь крикнуть, но голос срывается в хриплый шепот. В горле пересыхает.

Второй незнакомец оказывается рядом в долю секунды, словно он материализовался из воздуха. Его рука в грубой кожаной перчатке, с силой, от которой у меня хрустнули зубы, зажимает мне рот, заглушив любой звук.

Я пытаюсь укусить его, почувствовав на языке противный вкус грязной кожи и пота, но хватка лишь усиливается, боль пронзает челюсть. Первый мужчина хватает меня сзади, обхватив руки так, что кости трещат.

Паника, острая и слепая, ударяет в голову. Кровь гудит в ушах. Я извиваюсь, как рыба на крючке, брыкаюсь, пытаюсь ударить головой, пятками, но все бесполезно. Их руки как железные капканы. В глазах темнеет от ужаса и нехватки воздуха, в носу щиплют предательские слезы.

Краем затуманенного зрения вижу перепуганного Мартина. Он стоит как вкопанный, его лицо искажено гримасой чистого ужаса и полнейшей беспомощности. Он не нападает, но и не бросается на помощь. Он просто смотрит на происходящее, и в его взгляде читается отчаяние.

– Держи ее крепче! – раздается низкий, хриплый приказ.

Мне набрасывают на голову что-то тяжелое, грубое и пропахшее землей, и потом. Плотная ткань прилипает к лицу, в нос и рот ударяет удушливый запах пыли, плесени. Я задыхаюсь, мир сужается до темноты, паники и этого ужасного запаха. Меня грубо тащат по земле, камни и сухая трава впиваются в спину через тонкую ткань платья. Потом двое мужчин поднимают меня и с размаху швыряют на деревянный пол повозки. Удар о жесткие доски отзывается острой болью в боку и плече. Сверху наваливается что-то тяжелое и грубое, вероятно, тот же брезент. Меня придавливает, становится нечем дышать.

Сердце бешено колотится, готовое вырваться из груди. Я пытаюсь кричать, звать на помощь, но звук теряется в толстой ткани, превращаясь в глухое, бессильное мычание.

Сквозь грохот колес, звон в ушах и собственное прерывистое, задыхающееся дыхание я улавиваю обрывки фраз:

– Куда проще, чем думалось…

– Стражники-то смотрят не туда, идиоты… столько человек, а толку никакого. Собака на цепи и то лучше охраняет.

– Молчи, дурак! Гони быстрее!

И потом голос Мартина. Тихий, прерывистый, полный настоящего отчаяния:

– Вы же сказали… только напугать… Вы обещали не причинять ей вреда! Я не для этого…

В ответ раздается грубый, презрительный смех.

– Заткнись, калека. Теперь твоя очередь молчать, если жизнь дорога. Сиди и не отсвечивай.

Повозка набирает скорость, увозя меня в неизвестность, в кромешной тьме мешка. В этой давящей черноте, под грузом брезента, я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти до крови впиваются в ладони.

Первоначальный слепой страх постепенно сменяется леденящей яростью. Эмма. Это она. Но я знаю, что Мартин не добровольный предатель, а пешка. И, возможно, он единственный, кто знает хоть часть правды.

Сквозь грохот колес, сквозь толщу мешка и брезента до меня доносится отдаленный, но яростный крик. Он такой громкий, такой полный неподдельной боли, отчаяния и гнева, что на мгновение перекрывает все остальные звуки.

Джонатан… и он кричит мое имя.

Глава 31

Джонатан

Кровь стучит в висках, сливаясь с дробным стуком копыт моего скакуна. Я гоню его так, будто за нами гонится сама смерть. Возможно, так оно и есть. Впереди, на грязной дороге, пылит ничем не примечательная повозка. Но я знаю. Я чувствую кожей, что Амелия в ней. Каждым мускулом, каждым когтем дракона, что рвется наружу. Она там.

Я настигаю их за несколько ударов сердца. Мои стражники, как стая волков, окружают повозку. Я даже не останавливаюсь, спрыгиваю с седла на ходу, и земля содрогается под моими ногами. Двое мужиков, сидевших на облучке, застывают с идиотскими выражениями лиц. От одного из них уже разит страхом.

– Лорд Риваль⁈ – лепечет один, но я его не слышу.

Мой взгляд выхватывает в толще дорожной грязи знакомый, истерзанный край серого платья. Из-под грубого брезента торчит прядь волос цвета темного меда. Это она. Амелия.

В груди что-то обрывается с сухим треском. Весь мир сужается до этой повозки, до этого пятна грязи и ткани.

– Амелия!

Я не узнаю свой голос. Это рык. Грубый, дикий, полный такой животной ярости, что оба мужика шарахаются назад. Я в два шага преодолеваю расстояние, хватаю брезент и срываю его с оглушительным ревом. Дерево трещит под моими пальцами.

Она там. Свернувшись калачиком, вся перепачканная, с лицом, наполовину скрытым грязным мешком. Но она не двигается.

Ледяная волна страха смывает всю ярость. Она мертва? Нет. Нет, я не допущу.

Я падаю перед ней на колени, не замечая ничего вокруг. Руки сами тянутся к ней, но я боюсь прикоснуться, боюсь подтвердить худшее. Пальцы дрожат.

– Амелия? – мой шепот едва слышен.

Я осторожно, с невероятной бережностью, снимаю с ее головы этот проклятый мешок. Ее лицо бледное, в грязи и следах слез. Глаза закрыты. Но из ее полуоткрытых губ вырывается короткий, прерывистый стон.

Она жива.

Облегчение, острое и болезненное, пронзает меня, заставляя на мгновение забыть, как дышать. Но следом накатывает новая волна гнева. На них. На себя. На весь этот проклятый мир.

Я провожу большим пальцем по ее щеке, стирая комок грязи. Кожа холодная.

– Всё хорошо, – бормочу я, сам не веря своим словам. – Я здесь. Всё кончено.

Я слышу за спиной возню, приглушенные крики. Мои люди скрутили тех двоих. Один, тот, что постарше, визгливо оправдывается. Второй уже лежит на земле, уткнувшись лицом в грязь, пока один из стражей прижимает его ногой. А тот, что с деревяшкой вместо руки, просто сидит на земле, уставившись в пустоту, и его всего трясет. Позже. С ними разберусь позже.

Сейчас есть только она.

Я аккуратно, как самую важную драгоценность, поднимаю ее на руки. Она невесомая, как пушинка. И такая хрупкая. Ее голова бессильно падает мне на плечо, и я чувствую ее горячее дыхание на своей шее.

– Больница… – вырывается у нее из груди тихий, бессвязный шепот. – Альберт… не пускай их… Джонатан…

Она бредит. Бредит тем проклятым местом, которое стало ей домом. Бредит призраками. Бредит мной.

Что-то острое и тяжелое впивается мне в глотку. Я крепче прижимаю ее к себе, чувствуя, как ее ребра проступают сквозь тонкую ткань платья.

– Я здесь, – снова говорю я, и мой голос звучит чуть тверже. – Я с тобой.

Я несу ее к своему коню. Один из стражников, молодой парень по имени Рори, уже держит моего взмыленного скакуна.

– Лорд Джонатан. Что прикажете делать? В замок? – бросает он, глядя на Амелию с нескрываемым любопытством и ужасом.

Замок. Там, где холодные стены, придворные интриги и где, возможно, до сих пор плетет сети ее сестра. Нет. Ни за что.

– Нет, – отрезаю я, уже усаживаясь в седло и укладывая Амелию поперек колен, стараясь сделать это как можно удобнее для нее. – В охотничье поместье. Оно ближе. И там тише. Никто не должен знать, что мы там. Отправь гонца вперед, чтобы он все приготовил. И пусть найдет лекаря. Самого лучшего.

Рори бросается исполнять приказ. Я смотрю на повозку, на этих подлецов, что посмели похитить Амелию.

– Их тоже взять с собой, – говорю я тому из стражников, что командует отрядом. Мои глаза сами собой находят того, что с деревяшкой. Он смотрит на меня, и в его взгляде не страх преступника, а отчаяние загнанного зверя. Интересно. – Особенно этого. Живыми и невредимыми. Я с ними поговорю. Лично.

Пока мы скачем, Амелия не умолкает. Она бормочет отрывки фраз, обрывки имен.

– Огонь… не могу… платье испортила… – ее пальцы судорожно впиваются в мой плащ. – Эмма… зачем?

Имя ее сестры, вырвавшееся в бреду, обжигает меня, как раскаленное железо. Да, зачем? Ради власти? Ради меня? Мысли путаются, но одно ясно как никогда. Это не закончится. Пока Эмма дышит, Амелия в опасности. А я ведь хотел закончить все спокойно. Хотел договориться с ее сестрой, но ей всегда мало. Слишком мало, чтобы отступить. Чтобы сдаться. Ярость поднимается из недр души. Обжигающая. Опасная.

Я наклоняюсь к уху Амелии, чтобы заглушить стук копыт.

– Никто больше не причинит тебе вреда, – шепчу я, и это звучит как клятва. Как обет, данный не ей, а самому себе, своим предкам, всему, что у меня есть. – Я уничтожу того, кто посмеет поднять на тебя руку. Слышишь? Я уничтожу.

Она не слышит. Она стонет. Ее тело вздрагивает в лихорадочном жару. Я прижимаю ее еще крепче, пытаясь передать ей свое тепло, свою силу. Но я чувствую себя беспомощным. Ей определенно что-то дали. Успокоительные травы. Или что-то похуже. Что-то, что не позволяет ее магии вырваться наружу и защитить ее.

А я, лорд Джонатан Риваль, наследник драконьей крови, не могу защитить ту, которая стала для меня важнее всех титулов и земель.

Мы въезжаем в лес, и дорога становится уже. Солнечный свет едва пробивается сквозь густые кроны. Тишина, нарушаемая только нашим движением и ее прерывистым дыханием, давит на уши.

– Кот… не смей… мой хлеб… – снова бормочет она, и мне вдруг до боли хочется усмехнуться.

Этой ночью, когда она выставила меня на холод, этот проклятый кот смотрел на меня с таким презрением. А сейчас она, полумертвая, переживает за его еду.

Она вся сплошное противоречие. Хрупкая и несгибаемая. Добрая до глупости и жесткая, как сталь. Та, что смогла выжить в одиночку в заброшенной развалюхе, и та, что сейчас лежит у меня на руках, доверчиво прижавшись щекой к моей груди.

Я смотрю на ее лицо, на темные ресницы, отбрасывающие тени на бледные щеки, на упрямый изгиб губ, даже сейчас будто готовых что-то возразить. И понимаю, что все это время, все эти дни, что я провел, слоняясь вокруг ее больницы, как призрак, я не просто пытался заслужить прощение. Я пытался вернуть себе этот свет. Этот огонь, который она зажгла во мне и который я сам же чуть не погасил своим идиотизмом.

– Прости, – тихо говорю я, зная, что она не услышит. Но мне нужно это сказать. – Прости меня за все.

Впереди показываются крыши охотничьего поместья. Небольшого, каменного, надежного. Место, где нас никто не найдет.

Я проезжаю во внутренний двор и, не дожидаясь помощи, сам сползаю с коня, не выпуская Амелию из рук.

Навстречу выбегает перепуганная служанка.

– Лорд! Комната готова, лекарь уже едет!

Я киваю и несу Амелию внутрь, в прохладную полутьму сеней, а затем по узкой лестнице наверх, в лучшую спальню. Она маленькая, но уютная. На столе уже дымится кувшин с горячей водой, на кровати застелено чистое белье.

Я осторожно, как ребенка, укладываю ее на простыню. Она тут же съеживается, уходя в себя, ее бред становится тише, но от этого не менее мучительным.

Я отступаю на шаг, давая служанке возможность подойти, но не ухожу. Стою как вкопанный, наблюдая, как она смачивает тряпку и осторожно протирает грязь с лица Амелии.

Дверь скрипит. На пороге стоит Астра. Ее лицо бледное, глаза огромные. Она смотрит на Амелию, и по ее щекам катятся слезы.

– Я… я слышала, вы вернулись, – шепчет она. – С ней все…?

– Она жива, – прерываю я. Мой голос снова становится жестким. Приказным. Это единственный способ не развалиться. – Астра. Ты была с ней все это время. В замке. Ты видела все, – я делаю шаг к ней. – Настало время сказать правду. Всю правду. О той ночи. Что ты видела на самом деле?

Я смотрю на нее, и в ее глазах вижу знакомую борьбу. Страх и желание сделать что-то правильное. И на этот раз, глядя на бледное, беззащитное лицо ее госпожи, страх, кажется, проигрывает.

Она глубоко вдыхает, сжимает руки в кулаки и поднимает на меня взгляд.

– Я скажу, – тихо, но четко произносит она. – Я все вам расскажу, лорд Джонатан. Все, что видела.

Глава 32

Амелия

Боль – это первое, что приходит ко мне. Тупая, ноющая боль в виске, в боку, в каждой мышце. Я пытаюсь пошевелиться, и тело отвечает пронзительным протестом. Я лежу на чем-то мягком. Запах… не больницы. Не пыли, трав и старого дерева. Здесь пахнет воском, мылом и чем-то чужим, мужским.

Память возвращается обрывками, как удары кинжала. Повозка. Грубые руки. Удушающая ткань мешка на лице. Голос Мартина, полный отчаяния. И… его голос. Джонатана. Громовый, яростный, полный такой животной силы, что сквозь толщу страха и паники она достигла меня.

Я медленно открываю глаза. Потолок над головой незнакомый, низкий, из темных балок. Я в маленькой, но уютной комнате. Камин потрескивает в углу, отбрасывая теплые блики на стены. Я укутана в тяжелое шерстяное одеяло.

И рядом он. Джонатан.

Он сидит в кресле у камина, неподвижный, как изваяние. Его локти упираются в колени, длинные пальцы сцеплены, а взгляд устремлен в пламя, но, кажется, он не видит его. Его лицо… оно выглядит таким усталым. Темные круги под глазами, напряженные линии вокруг рта. Он кажется старше. И беззащитнее. Эта мысль настолько неожиданна, что на мгновение перебивает боль.

Я шевелюсь, и скрип кровати заставляет его вздрогнуть. Он резко поворачивает голову, и золотые глаза, казалось, выцветшие от усталости, вспыхивают, натыкаясь на мой взгляд.

– Ты пришла в себя, – его голос хриплый, будто он не спал несколько ночей.

Он не бросается ко мне, не пытается прикоснуться. Он просто сидит и смотрит, и в его взгляде такая буря из облегчения, вины, тревоги, что мне становится трудно дышать.

Я пытаюсь сесть, но боль в боку заставляет меня резко выдохнуть. Джонатан делает порывистое движение, как будто хочет помочь, но останавливает себя, сжимая кулаки.

– Здесь был лекарь, – говорит он тихо. – У тебя ушиблены ребра, скорее всего сотрясение, множество ссадин. Но ничего… ничего серьезного. Ты будешь жива.

«Будешь жива». От этих слов по спине пробегает холодок. Значит, все было действительно серьезно.

– Где я? – мой собственный голос звучит слабо и хрипло.

– В моем охотничьем поместье. Здесь безопасно. О нем почти никто не знает.

Безопасно. После того, что случилось, это слово кажется насмешкой. Я оглядываю комнату, ища знакомые очертания, запах полыни, призрачное мерцание Альберта. Но здесь только камень, дерево и он.

– Они… те люди? – спрашиваю я, и воспоминания о грубых руках и удушье заставляют меня содрогнуться.

– Они под стражей, – в его голосе появляется стальная нотка. – Я с ними еще поговорю. Особенно с тем… Мартином.

Мартин. Его имя отзывается в груди тупой болью. Он был приманкой. Он привел их ко мне. Но в его глазах был ужас. Он не хотел этого. Я знаю, что он не хотел. Потому что он не такой. Он добрый, отзывчивый, порой чересчур наивный, но это Мартин.

– Он не виноват, – вырывается у меня. – Его заставили.

Джонатан смотрит на меня с каким-то странным, невыносимым выражением.

– Ты всегда ищешь оправдания другим, даже когда сама едва не погибла, – он качает головой. – Амелия… мы должны поговорить.

– Это не оправдание! Он не виноват. Немедленно отпусти его из-под стражи.

– Амелия…

Я отворачиваюсь к окну. За ним темный лес. Не такой, как вокруг больницы. Чужой. Я знаю, о чем он хочет поговорить. О Эмме. О той ночи. О лжи, которая сломала нас обоих. Но я так устала. Устала от боли, от недоверия, от этой постоянной войны внутри себя.

– Я не хочу, – шепчу я. – Не сейчас. Сначала отпусти его. Ему и так нелегко.

– Хорошо. Я отпущу его, и я все понимаю. Но наш разговор нельзя откладывать, – он делает паузу, и я слышу, как тяжело он дышит. – Астра была здесь. Она рассказала мне… что видела в ту ночь.

Я замираю. Сердце заходится где-то в горле. Я медленно поворачиваю к нему голову.

– Что?

– Она видела, как я зашел к Эмме. И видела, как я вышел. Я был там совсем недолго, Амелия. Очень недолго. И вышел… сам.

В груди что-то сжимается, холодное и тяжелое. Ледяной ком. Я не хочу это слышать. Не хочу, потому что тогда рухнет вся моя защита, вся стена из гнева и обиды, что держала меня на плаву все эти недели.

– Она могла солгать, – говорю я, но в моем голосе нет уверенности.

– Зачем? Ранее ей угрожала твоя сестра. Она боялась. После того, как ты сбежала со свадьбы, Астра скрылась вслед за тобой. Она просто исчезла, а обнаружил я ее здесь. Потому что она одна из немногих, кто знает об этом месте. И сейчас, увидев тебя… она не смогла молчать.

Я закрываю глаза. В голове снова всплывает та картина. Беседка. Его руки на талии Эммы. Ее торжествующий взгляд. Его слова… Его слова, которые резали, как нож.

– Я видел то же, что и ты, – его голос звучит прямо надо мной. Я открываю глаза. Он встает у кровати, но по-прежнему не решается прикоснуться. – Но я видел это через пелену какого-то дурмана. Я помню запах ее духов, удушливый, сладкий. Помню, как мир поплыл. А потом… провал. Я очнулся в ее покоях с чувством грязи и стыда, с синяками, которых я не оставлял. И с одной мыслью: «Я предал тебя». Мой самый страшный кошмар стал явью.

Он говорит, и я вижу боль в его глазах. Настоящую, неприкрытую боль. И часть меня, та, что все еще любит его, кричит, чтобы я поверила. Но другая, израненная и запуганная, сопротивляется.

– Почему ты не сказал мне тогда? – мой голос срывается на шепот. – Почему не объяснил?

– Потому что я был идиотом! – в его голосе прорывается отчаяние. – Я думал… я думал, что если ты возненавидишь меня, если я сам оттолкну тебя, то ты уедешь, найдешь кого-то лучше. А я… я останусь и буду разбираться с этим в одиночку. Я хотел найти доказательства, понять, что произошло. Это была трусость. Глупость. Я не прошу простить меня. Я прошу… дай мне возможность доказать.

Он опускается перед кроватью на одно колено, так что наши глаза оказываются на одном уровне. Он не умоляет. Он смотрит на меня с такой серьезностью, с такой надеждой и таким страхом, что у меня перехватывает дыхание.

– Дай мне возможность показать тебе правду. Не на словах. Не через чужие рассказы. А именно показать.

– Как? – вырывается у меня. – Вернешь время вспять?

Он глубоко вдыхает.

– Я слышал… я знаю, что существуют способы. Зелья. Ритуалы. Они позволяют увидеть прошлое. Увидеть воспоминания. Я прошу тебя… давай создадим такое зелье. Для меня. Я выпью его, и ты увидишь. Увидишь ту ночь моими глазами.

– Ты с ума сошел? – я пытаюсь встать, но боль приковывает меня к месту. – Я не алхимик! Я не колдунья! Я… я просто…

Я замолкаю. Я не «просто». Я та, чьи руки светились. Та, что спасла его брата силой, о которой даже не подозревала. Та, что нашла книгу, которая открывается кровью.

И меня осеняет. Больница. Книга бабушки.

Там были разделы, которые я даже не пыталась читать. Сложные схемы, странные ингредиенты. Зелья. Ритуалы.

Джонатан видит перемену в моем лице.

– Что? – тихо спрашивает он.

Я смотрю на него, на его напряженное лицо, на глаза, полные решимости и страха. Он готов пройти через это. Готов выпить неизвестное зелье, которое, возможно, убьет его, лишь бы я поверила.

И я понимаю, что тоже хочу ему верить. Отчаянно хочу.

– Я не умею, – повторяю я, но теперь в моем голосе уже нет отказа. Есть вызов. – У меня ничего нет. Ни ингредиентов, ни инструментов, ни знаний.

– Тогда скажи, что нужно. Я достану все. Любую книгу, любой корень, любую пылинку с Луны.

Я качаю головой, и слабая улыбка трогает мои губы.

– Нет. Не нужно ничего доставать, – я делаю глубокий вдох, чувствуя, как боль в боку отступает перед нахлынувшей решимостью. – Все, что мне нужно, уже есть. В одном месте.

Он смотрит на меня, не понимая.

– Где?

Я поднимаю на него взгляд, и впервые за долгое время в моих глазах нет ни капли сомнения.

– Больница. Мы должны вернуться. Немедленно.