Текст книги "Сбежавшая невеста Дракона. Вернуть истинную (СИ)"

Автор книги: Арина Лунная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава 44

Джонатан

Тишина после бури звенящая и хрупкая, как первый лед. Я стою с Амелией на пороге больницы, и кажется, будто все звуки мира приглушились, уступив место этому хрустальному покою. Воздух все еще горчит дымом сражения, но его уже перебивает свежий, пьянящий запах влажной земли и распускающихся почек – запах жизни, которая упрямо пробивается сквозь пепел. Больница, наш дом, выстояла. Не просто устоял, а вдохнул полной грудью, и я чувствую это каждой клеткой своего существа.

Я все еще держу Амелию за руку. Ее пальцы, хрупкие, но удивительно сильные, лежат в моей ладони, и это прикосновение стало для меня якорем, точкой отсчета в новом мире.

Я чувствую под ногами не просто каменные плиты. Я чувствую те самые корни. Те тысячи невидимых нитей, что проросли сквозь меня и намертво привязали к этому месту. Не цепями долга, не магией принуждения, а добровольным, радостным выбором. Этот дом, эта женщина… Они стали моей истинной короной.

– Артефакт, – тихо произносит Амелия, и ее чистый голос возвращает меня из глубин моих мыслей.

Я поворачиваюсь к ней. Ее глаза встречаются с моими, и в них нет и тени былого страха или неуверенности. Только стальная решимость, отточенная в горниле наших испытаний. Она больше не бежит от своей судьбы. Она смотрит ей в лицо.

– Теперь, когда печати сняты, он должен быть здесь, – продолжает она, и ее взгляд скользит по стенам больницы, словно она пытается рентгеном увидеть скрытые тайны. – Мы должны его найти, пока… пока другие не опередили нас. Пока они не добрались до него. Пока мы еще можем сделать так, чтобы никто не пострадал.

Ее слова просто констатация факта, но за ними стоит вся ее суть. Она не думает о силе, о могуществе. Она думает о людях. Всегда. Это восхищает и поражает меня одновременно. Я киваю, сжимая ее пальцы чуть сильнее, пытаясь передать ей всю гамму чувств, которая бушует во мне. Гордость, трепет, готовность идти за ней хоть на край света.

– Ты права, – говорю я, и мой голос звучит глубже, чем обычно. – Тень, которая стояла за Эммой, не отступит. Она лишь затаилась.

Победа над Эммой не конец. Это лишь передышка, хрупкое затишье перед новой бурей. И мы должны использовать его с умом.

Мы спускаемся в подвал. Лестница кажется уже не такой холодной и отчужденной. Наше общее сияние, то самое сплетение белого и золотого, что сокрушило тьму, уже угасло, но его эхо все еще витает в воздухе, согревая древние камни теплом, которого они были лишены долгие годы. Я чувствую его на коже, как легкое, почти неосязаемое прикосновение.

Книга лежит на столе, и страницы ее абсолютно чисты. Ни единого намека на семь символов, что когда-то были начертаны там. Они выполнили свою миссию. Они привели нас друг к другу.

Безмолвный и величавый Серафим следует за нами. Его молчаливое присутствие – дань уважения к пройденному пути и молчаливое обещание защиты на пути грядущем. Он наблюдает. Всегда наблюдает.

– С чего начнем? – спрашиваю я, окидывая взглядом уже знакомые полки, заставленные склянками и связками сушеных трав. Все здесь дышит ею, ее заботой, ее упорным трудом.

Амелия не отвечает сразу. Она закрывает глаза, и ее лицо становится маской безмятежной концентрации. Я чувствую, как от нее исходит легкая волна не силы в ее агрессивном проявлении, а чего-то более глубокого, слышащего. Ее дар, окрепший после снятия печатей, мягко пульсирует в пространстве, ощупывая каждую трещинку, каждый атом этого места.

– Здесь, – вдруг выдыхает она и открывает глаза.

Ее острый взгляд, устремлен на глухую каменную стену в самом дальнем углу. Там, где по всем законам логики должна быть лишь сплошная земля.

– Я… я чувствую зов, – шепчет она, и в ее голосе слышится изумление. – Как эхо. Оно доносится не от камня… а откуда-то из глубин моего сознания. Как воспоминание, которое я никогда не хранила.

Она подходит к стене и медленно, почти с благоговением, проводит ладонью по шершавой, холодной поверхности. Камень не реагирует.

– Может, нужен ключ? – предполагаю я, и в голове сами собой складываются обрывки знаний о древней магии, о ритуалах крови и наследия. – Не физический, а магический.

Амелия смотрит на свою руку, затем на меня. И в ее глазах вспыхивает та же догадка, что родилась и во мне. Это почти мистическое чувство когда два разума начинают работать в идеальном унисоне.

– Кровь, – произносим мы почти хором, и это слово звучит как заклинание.

Она без колебаний берет с полки маленькое, острое перо. Ее движения точны и выверены. Она проводит острием по подушечке своего большого пальца, а затем, не дав мне опомниться, по моей. Легкий укол, и капля алой крови выступает на коже каждого из нас. Кровь Лаврейн и кровь Риваль. Две линии, две судьбы, сплетенные воедино.

Мы одновременно прижимаем пальцы к холодному камню.

Сначала ничего. Лишь тишина, давящая своей неподвижностью. И вот… от точек соприкосновения во все стороны расходится сеть из тонких, почти невесомых золотистых линий. Они плетутся словно живые, складываясь в сложный, гипнотический узор, напоминающий то ли цветок, то ли солнце. В самом его центре появляется символ, которого не было в книге. Пылающее сердце, пронзенное молодым, упрямым ростком. Символ жизни, пробивающийся сквозь пламя испытаний.

Раздается тихий, властный щелчок, и часть стены бесшумно отъезжает в сторону, открывая узкий, темный проход в неизвестность.

Воздух, хлынувший оттуда, сухой и спертый. Пахнет вековой пылью, горькой полынью и… озоном, как после мощной грозы. Запах древней, спящей мощи.

Я делаю шаг вперед, инстинктивно прикрывая Амелию собой, и поднимаю факел. Пламя выхватывает из мрака небольшую круглую комнату, высеченную прямо в скале. И в центре, на простом каменном пьедестале лежит оно.

«Сердце Пламени».

Оно пульсирует ровным, теплым светом, отбрасывая на стены живые, танцующие блики. Это не слепящее сияние, а глубокое, внутреннее свечение, словно ты смотришь прямо в ядро живого, бьющегося сердца. Оно прекрасно, и от него исходит такая мощь, что по коже бегут мурашки.

Мы подходим ближе, завороженные. Но чем ближе мы, тем очевиднее становится странная неправильность.

– Он… не целый, – шепчет Амелия, и в ее голосе – не разочарование, а понимание.

Она права. Кристалл рассечен пополам неровным, болезненным сколом, будто его разломили с огромной, отчаянной силой. Здесь лежит лишь одна его половина. Вторая… исчезла.

– Как и говорилась в старинных писаниях, – тихо говорит Серафим с порога. Его голос, низкий и безжизненный, эхом разносится по каменному коридору, наполняя его древней мудростью.

Я отрываю взгляд от сверкающего осколка и смотрю на Амелию. Это не поражение. Это не тупик. Это новая глава. Испытание, которое нам предстоит пройти вместе.

Я снова беру ее руку. Не для поддержки, а как соратник, как партнер, как половина единого целого.

– Мы найдем вторую половину, – говорю я, и в моих словах нет ни тени сомнения. Только твердая, как сталь, уверенность. – Вместе.

Она обводит взглядом нашу маленькую, только что открытую вселенную тайн, и ее пальцы сжимают мои в ответ тепло, крепко, безоговорочно. В ее улыбке есть тень усталости, но главное в ней непоколебимая вера.

– Я знаю, – отвечает она просто. И в этих двух словах весь наш будущий путь.

Глава 45

Амелия

Тишина тайной комнаты давит на уши гуще, чем любая гроза. Воздух неподвижен и стар, им трудно дышать. Я стою, не в силах оторвать взгляд от сверкающего осколка на пьедестале. Половина. Вся эта битва, все пройденные испытания, снятые печати, и мы получаем лишь осколок. Обломок обещания.

«Сердце Пламени». Оно пульсирует передо мной ровным, теплым светом. Оно… живое. И оно зовет. Тихо, настойчиво, словно эхо. И оно где-то в крови. Эхо, которое я так долго заглушала, боялась услышать.

– Мы найдем вторую половину. Вместе.

Рука Джонатана сжимает мою, и его слова разбивают оцепенение. Его прикосновение не просто поддержка. Это якорь. Пока он со мной, я не заблужусь в лабиринтах собственного страха.

Я делаю шаг вперед, к пьедесталу. Моя тень падает на кристалл, и он на мгновение вспыхивает ярче, словно в знак признания.

– Не трогай его, – тихо предупреждает Серафим с порога. – Его сила сейчас нестабильна. Он узнал тебя, но он… ранен.

Я киваю, не глядя на него. Я и не собираюсь брать его. Пока. Вместо этого я обвожу взглядом стены. Голый камень. Ни фресок, ни надписей. Ничего, что могло бы указать путь.

– Бабушка, – шепчу я, закрывая глаза. – Ты привела меня сюда. Дай же мне знак. Что дальше?

Я кладу ладони на холодный камень пьедестала, по соседству с кристаллом. И тут же меня отбрасывает назад.

Визг.

Не звук, а вибрация, разрывающая разум. Белый, обжигающий свет. Пыльный запах полыни и лекарств.

Я не я. Я она. Мои руки, старческие, в коричневых пятнах, сжимают обе половинки «Сердца». Они обжигают, они кричат, в них бьется вся боль мира. За окном дым. Крики. Они идут сюда. За этим. За мной.

– Я не отдам тебя им, – шепчу я хриплым, не своим голосом. Сила бьет из меня потоком, выжигая душу. – Я не прячу тебя. Я разрываю тебя пополам. Лучше ничего, чем рабство. Лучше забвение, чем погибель в чужих руках.

Одна половина остается здесь, в самом сердце больницы, под защитой печати, что впитали мою жизнь. Вторую… вторую я отдаю земле. Лесу. Будущему.

– Для истинного сердца, – успеваю подумать я, прежде чем тьма накрывает меня с головой. – Для того, кто сможет простить…

Видение обрывается. Я падаю на колени, давясь воздухом. Руки трясутся. По щекам текут слезы. Ее слезы, мои слезы.

– Амелия!

Джонатан уже рядом со мной, его сильные руки подхватывают меня, прижимают к груди. Его запах кожи, стали и чего-то своего, драконьего, вытесняют призрачный запах дыма и отчаяния.

– Что случилось? Что ты увидела? – его голос напряжен, полон тревоги.

Я не могу говорить. Я лишь сжимаю кулаки на его плаще, пытаясь уловить обрывки ускользающего смысла.

– Она… она сама его разломила, – наконец выдыхаю я. – Чтобы спасти. Чтобы он не достался врагу. Одна половина здесь. А вторая… – я поднимаю на него полные слез глаза. – Вторая там, где должно родиться истинное сердце. Где можно… простить.

Я вижу, как он понимает. Не умом, а чем-то более глубоким. Его взгляд становится тяжелым.

– Простить, – повторяет он, и в этом слове вся тяжесть его собственной вины, его борьбы и нашего трудного пути друг к другу.

Вдруг кристалл на пьедестале вспыхивает ослепительно ярким светом. Золотой луч света бьет из него и ударяет мне прямо в грудь, в самое сердце.

Боль. Острая, пронзительная. Но за ней стремительный, всесокрушающий поток тепла. Жизни. Силы.

Я вскрикиваю, и из моих раскрытых ладоней вырывается пламя.

Но это не огонь разрушения. Он не жжет. Он живой, золотой, трепещущий. Он обволакивает мои руки, как теплые перчатки, и я чувствую каждую его частицу. Это сила самой жизни, сила роста и исцеления.

Я смотрю на свое горящее, но не сгорающее тело, на лицо Джонатана, озаренное этим светом. И я все понимаю.

«Сердце Пламени» – это не просто артефакт. Это наследие Лаврейнов. И его вторая половина… она не в лесу и не в земле.

Она во мне.

И она ждет, когда я стану достаточно сильной, чтобы принять ее. Достаточно сильной, чтобы простить. Не только его. Но и себя. И ту одинокую, испуганную девушку, которой я была все эти годы.

Пламя на моих руках медленно гаснет, оставляя на коже легкое золотистое свечение. Я поднимаю взгляд на Джонатана. На его широко раскрытые глаза, в которых читается не страх, а благоговение.

– Может быть, – говорю я, и мой голос звучит странно уверенно, хотя тело становится ватным. Я чувствую, как оно слабеет, но во мне еще есть силы, – вторая половина уже здесь. Может быть, это ты.

Он не отвечает. Он просто смотрит на меня. И в его взгляде все ответы, которые мне нужны.

Глава 46

Амелия

Мир плывет. Я чувствую крепкие руки Джонатана, которые несут меня, чувствую твердую опору его груди. Голова гудит, тело ватное, как после долгой лихорадки. Но где-то глубоко внутри, в самой сердцевине, горит крошечное, неукротимое пламя. Оно согревает изнутри, не давая погрузиться в беспамятство.

– Отпусти, – шепчу я, и мой голос звучит хрипло. – Я могу сама.

Он осторожно ставит меня на ноги, возле входа в больницу, но не выпуская из своих объятий, давая опомниться. Я делаю шаг и замираю, упираясь взглядом в происходящее за воротами.

Очередь.

Не два-три страждущих, как я могла себе представить, а десятки людей. Они теснятся у ворот, их лица изможденные, полные боли и… надежды. Надежды на меня.

У меня подкашиваются ноги. Нет. Это слишком. У меня нет столько коек, нет столько сил, нет…

– Леди Амелия!

Девушка, которую я не так давно приютила, выбегает из больницы, ее глаза широко раскрыты от ужаса.

– Внутри… их уже столько! Я не знаю, куда их размещать! Все койки заняты, люди ждут в коридорах!

За ней мелькает призрачная фигура Альберта.

– У нас никогда не было такого наплыва людей. Даже в самые лучшие времена! Боже правый, куда мы их всех разместим? – хватаясь за голову, тянет он, но тут же поправляет свое пенсне.

Паника, острая и холодная, сжимает горло. Я не справлюсь. Я снова все разрушу. Я…не смогу. У меня почти нет сил, а они… я им так нужна. Откуда? Откуда они узнали о больнице? Обо мне?

У меня перехватывает дыхание. Я закрываю глаза, отчаянно пытаясь найти опору. И вижу ее. Бабушку. Не в видении, а в памяти. Ее спокойное лицо, ее руки, всегда знающие, что делать.

«Дом – не стены, дитя мое. Дом – это сердце, что в них бьется. И ты должна почувствовать, что внутри этой больницы тоже есть сердце. Твое сердце. Вы с ней единое целое».

Я протягиваю руку и прикасаюсь ладонью к шершавой, облупившейся стене. Я не произношу заклинания. Я просто… чувствую. Представляю нас, как одно целое. Вспоминаю всю свою боль, разрушения, которые пережила по вине сестры, боль, отчаяние и понимаю, что это все уже не имеет никакого значения. Я открываю глаза. Смотрю на Джонатана. Он исцелил мои раны. Я заново доверилась ему. Простила. Нашла в себе силы двигаться дальше.

Я думаю обо всем этом, о том, как должна выглядеть больница. Она это я. Мое отражение. Я представляю ее чистой, прочной, готовой принять всех, кто пришел за помощью. Я представляю, как трещины на ее стенах и фасадах затягиваются, как краска ложится ровным слоем, как пахнет свежей древесиной и лекарственными травами.

Тепло вырывается из моей груди, из того самого пламени и растекается по руке. Камень под моей ладонью становится теплым, и я чувствую, как он… дышит. Трещины стягиваются, как раны на живой коже. Облупившаяся краска сходит хлопьями, как старая, мертвая кожа, и снизу проступает ровный белый слой. Свежий. Новый. Это не магия строителя. Это магия целителя. Я отдергиваю руку, задыхаясь. Силы резко убывают, в глазах темнеет. Но я вижу результат.

– Это… твое «Сердце Пламени». Твоя магия. Магия, которую ты наконец-то приняла, – тихо говорит Джонатан рядом со мной. – Она пробудила не только тебя. Она пробудила больницу. Она не могла дышать, пока ты отказывалась верить в свою силу. Пока твоя душа была ранена.

Так вот в чем истинная сила. Не в разрушении. В созидании.

Я делаю глубокий вдох, чувствуя, как слабость сковывает мышцы. Но я не могу остановиться. Я иду дальше, касаясь стен, дверных косяков, подоконников. С каждым прикосновением я отдаю частичку себя, частичку того тепла, которое живет внутри. Палаты освежаются, пыль исчезает, сломанная ножка кровати срастается сама собой.

Я почти падаю от изнеможения, когда Лира, сияя от увиденного, докладывает:

– Все размещены, леди Амелия! Все палаты… они как новые!

Я киваю, опираясь о косяк двери, и вижу, как Джонатан, скинув плащ, помогает переносить тяжело раненого. Дракон. Правитель. Но здесь он просто пара сильных рук.

Я медленно опускаюсь на стул и слышу их тихий разговор Джонатана с Альбертом.

– Когда заполучишь артефакт, уйдешь? – спрашивает Альберт, понизив голос. – Он сделает тебя неуязвимым. Это важно для твоего рода. Это отличный шанс получить то, что тебе нужно, а не прозябать на этом отшибе в кругу больных и раненых, которые тянутся сюда нескончаемым потоком. Это же вам не по душе. Вы же понимаете, что должны заниматься другими вещами? Стоит просто взять вторую часть артефакты и вы станете неуязвимым.

Я замираю, не дыша. Сердце заходится в груди.

Джонатан молчит всего секунду, но она кажется вечностью.

– Я знаю, но… – наконец говорит он, и в его голосе настоящая, горькая борьба.

Я боюсь услышать его ответ. Я готова отшатнуться, убежать, но мир взрывается раньше.

Ворота с грохотом разлетаются вдребезги. На территорию больницы врываются маги в багровых робах, и за ними вихрь из воды и колющего льда.

– Эмма. Она сбежала! – выкрикивает кто-то из стражников и тут же падает на сырую землю, словно кто-то вытянул из него все жизненные силы.

Все происходит за мгновения. Один из магов целится в меня, в мою истощенную, беспомощную фигуру у двери. Я вижу сгусток ледяной энергии, несущий смерть. Я слишком слаба, чтобы пошевелить даже рукой. Я не могу сопротивляться. Не могу отразить его атаку.

Джонатан бросается вперед не раздумывая. Он заслоняет меня собой, принимая удар на свою спину. Он не кричит. Он лишь издает сдавленный стон, падая на колени.

– Нет! – мой крик разрывает горло.

Но не успеваю я встать, как вижу вспышку света у него в руке. Яркую, теплую, живую. Вторая половина «Сердца Пламени» материализуется в его сжатом кулаке. Он держит ее, смотрит на меня сквозь боль, и в его глазах не жажда силы, не мысль о бегстве.

– Мое место здесь, – говорит он, и его голос гремит, наполненный новой силой. – С тобой.

Я раскрываю свою руку и вторая половинка артефакта появляется в ней из ниоткуда. Он соединяет половинки. Не в физическом смысле. Силой воли. Свет обрушивается на нападающих, ослепляет, отбрасывает. Маги падают. Уцелевшие с криком отступают в разбитые ворота.

Свет не гаснет. Он устремляется ко мне, вливается в меня, и я чувствую, как он не забирает, а отдает. Усталость смывается, сменяясь новой, неистовой энергией. Сила «Сердца» теперь с нами. Внутри нас. Мы единое целое.

Но победа горька. Я вижу, как Лира, та самая девушка, лежит на полу, схватившись за бок, из которого сочится алая кровь. Она бросилась помочь, приняв на себя случайный удар.

– Джонатан! – мой голос снова обретает силу. – Помоги ей! Отнеси в палату! Немедленно! – мой голос, еще недавно сдавленный и обессиленный, обретает силу. Я действую на эмоциях, на страхе за ее жизнь.

Он, все еще тяжело дыша, кивает, поднимая девушку на руки.

– Я сейчас, – бросаю я ему, прежде чем он успевает что-то сказать, и пулей вылетаю во двор, к своему саду. Мне нужны травы. Сейчас. Никто и никогда не умрет в моем доме. Никто.

Руки судорожно ищут необходимое, перебирают, острые шипы втыкаются в подушечки пальцев, но я не вижу траву, которая мне нужна. Ее нет. Здесь ее нет. Я бросаю взгляд в сторону горизонта. В сторону темного леса. Оборачиваюсь на больницу. Слышу тихий стон и действую быстрее, чем успеваю подумать.

Глава 47

Амелия

– Я сейчас! – мой крик еще звенит в воздухе, а ноги уже несут меня прочь от больницы, к темному краю леса. Сердце колотится. В такт ему стучит одна мысль: «Успеть, нужно успеть».

– Леди Амелия, стойте! – один из стражников Джонатана преграждает мне путь. – Нельзя! В лесу небезопасно, мы получили вести. Ваша сестра. Леди Эмма сбежала в сторону леса!

Второй стражник бледно кивает:

– Она может быть где угодно. Это может быть ловушка.

Я замираю, сжимая пустую корзину для трав. Передо мной стоит выбор. Остаться в безопасности, за стенами, которые я только что отстроила, и позволить Лире истечь кровью. Или рискнуть.

Решение приходит мгновенно, рожденное где-то глубже страха.

– Она умрет, если я не принесу травы, – говорю я, и в голосе нет места для возражений. – Я должна достать нужные травы. Следуйте за мной, если должны.

И я пускаюсь вперед. Срываюсь с места, не оглядываясь. Через мгновение слышу за спиной тяжелое дыхание и лязг доспехов. Стражники бегут следом. Они не отстают.

Преследуют меня, зная, что я могу оказаться в опасности, но сейчас в голове только Лира. Только ее здоровье, и если не я, то ее ребенок, муж… они останутся без нее, а я не могу этого допустить.

Лес встречает меня прохладной тенью и гулом тревожной тишины. Птицы не поют. Я знаю каждую тропинку, каждый корень. Мои пальцы сами находят нужные стебли и листья. Кровоостанавливающий тысячелистник, противовоспалительную кору ивы. Я рву их, почти не глядя, и отправляю в корзину. Страх за Лиру придает моим движениям резкую, отточенную скорость.

– Быстрее, леди, – шепчет стражник, его глаза мечутся по теням меж деревьев.

Я наклоняюсь за последним пучком мха, и мир замирает.

Воздух сгущается и становится ледяным. Я слышу, как позади меня раздается короткий, приглушенный стон и звук падающего тела. Металл доспехов глухо стучит о землю. Я не оборачиваюсь. Мне не нужно. Я уже знаю, кто стоит у меня за спиной.

– Сестренка, – голос Эммы плетется по лесу, как ядовитый плющ. – Бегаешь по лесу, как последняя травница. Как низко пала последняя из Лаврейнов. Раньше такие, как мы, не занимались подобным. Даже наша драгоценная бабушка велела ходить за травами тем, кто ниже ее по статусу.

Я медленно выпрямляюсь и поворачиваюсь к ней. Она стоит, вся в синеве и инее, ее пальцы сжаты в кулаки. От нее так и веет холодной и бездонной ненавистью.

– Эмма, – говорю я спокойно. – Пропусти меня. Жизнь невинного человека сейчас зависит от этих трав.

– А наша жизнь от чего зависела? – ее голос срывается на визг. – От твоей святости? От твоего «дара»? Ты всегда была лучше! Бабушка смотрела только на тебя! Сила должна была быть моей! А ты… ты просто стояла и светилась, как глупая свечка!

Я чувствую, как сила внутри меня собирается в плотный, теплый шар. Я не нападу первой. Я помню уроки Серафима. Защита. Только защита.

– Я никогда не хотела тебе зла, Эмма. Я предлагала тебе помощь. Всегда. Если бы не Серафим, то я бы даже не узнала о том, что во мне есть какая-то сила. Не узнала бы об этом артефакте.

– Не знала. Помощь, – она искажается в гримасе. – Твоя помощь – это унижение! Я разрушила твою помолвку тем спектаклем с нашей близостью, потому что не могла видеть, как тебе достается еще и это! Ты не заслужила такой доли! Ты должна была сбежать. И ты сделала это безупречно, но дальше… дальше ты должна была сгнить в этой развалюхе одинокой и забытой! Но нет же! Тебе показалось мало оставаться в тени. Ты решила отнять последнее, что мне осталось. Джонатана. Потом его братца! Боже, сколько же проблем мне доставил его братец. Я думала, что он не выкарабкается после моего нападения, но он оказался из тех счастливчиков, которых удача всегда находит сама. Даже здесь вмешалась ты. А ведь все было идеально! Я почти справилась!

Она вытягивает руку, и из ничего в ее ладони образуется кинжал из черного, нетающего льда. Я знаю, что это. Черная магия. Оружие, которым скорее всего, она ранила Серафима. Та незаживающая рана на его теле, с которой я так долго боролась.

– Но нет. Это не могло закончиться так легко. Ведь тебе всегда везет. Нашелся новый защитник. Нашелся артефакт. Но все заканчивается, Амелия. И твой конец наступит здесь и сейчас. Я избавлюсь от тебя навсегда, и ты больше никогда не встанешь на моем пути. А потом. После того, как Джонатан выдержит траур по твоей утрате, я избавлюсь и от него. Тогда артефакту понадобится новый хозяин. Тот, кто будет в силах справиться с его силой и мощью.

– Ты не сможешь! – перебиваю ее. – Ты не справишься с его силой! Она уничтожит тебя, если ты не та, кого он избрал.

Она взрывается смехом. Истеричным, нервным, от которого по телу бегут мурашки.

– Не смеши! Думаешь, я бы одна смогла все это провернуть?

– И кто стоит за тобой?

– Ох, к сожалению, ты никогда этого не узнаешь, но это тебе и ни к чему. Ты никогда не увидишься с ним.

Я смотрю в ее глаза, которые на секунду затягиваются темной пеленой, и понимаю, что та самая темная сила, тот кто ей помогает… и есть она. Эта тьма внутри нее. Она настолько срослась с ней, что они стали единым целым, а она этого не понимает. Она сошла с ума. Ей нужна помощь.

– Эмма, ты не ведаешь, что творишь. Тебе нужно… – я не успеваю договорить, как она атакует.

Всплеск ледяных осколков, острых, как бритва, летит в меня. Я поднимаю руку, и золотистый щит из чистого тепла вспыхивает передо мной. Лед шипит и испаряется, касаясь его.

– Я не хочу сражаться с тобой! – кричу я, отступая под напором ее ярости.

– А я хочу! – она бросается вперед. Ее кинжал описывает смертоносные дуги.

Второй удар. Третий. Четвертый. Каждый раз мой щит держится, но я чувствую, как он дрожит под напором ее тьмы. Она не просто использует магию воды. Она использует отчаяние, зависть, всю ту горечь, что копила годами.

– Хватит переговоров! – завывает она. – Взгляни, на что способна настоящая сила! Тебе не поможет даже артефакт. Я уничтожу тебя и без его помощи!

Она отскакивает, вскидывает обе руки к небу. Тьма вокруг нее сгущается, поглощая дневной свет. Вихрь из черной воды и льда поднимается с земли, принимая форму гигантского копья.

– Умри! – ее крик словно звук разрывающейся души.

Черное копье обрушивается на меня. И в этот миг я перестаю защищаться. Я не собираю силу для щита. Я думаю о Джонатане. О его руке в моей. О его словах:

«Мое место здесь. С тобой».

Я думаю о Лире, о всех, кто ждет меня в больнице. О бабушке. О больнице, которая стала мне домом.

Я прощаю Эмму. Испуганную девушку, которой не хватило любви.

И из глубины моего сердца, подпитанный силой артефакта и этой новой, безоговорочной любовью, вырывается свет. Не слепящая вспышка, а мягкая, всеобъемлющая волна. Она встречает черное копье, и тьма не взрывается. Она тает. Исчезает. Как будто ее никогда и не было.

Свет окутывает Эмму. Она застывает с широко раскрытыми глазами, в которых нет больше ненависти, лишь пустота и недоумение. Затем лед, который был ее оружием, поворачивается против нее. Он сковывает ее, сжимает, образуя вокруг нее идеальную, прозрачную сферу изо льда. Ее лицо, застывшее в маске поражения, – последнее, что я вижу, прежде чем мир взрывается белизной.

Я падаю. Не на землю, а в бездну света и памяти.

Я вижу бабушку. Она не старая и не молодая. Она суть. Она стоит в подвале больницы, ее руки прижаты к книге Печатей.

– Они близки, – говорит она, и ее голос звучит и в моей голове, и в самом камне. – Темные силы ищут Сердце. Мы должны спрятать его. Но для этого нужно скрыть и само место. Мы должны уйти в тень.

Рядом с ней стоят Альберт и большой рыжий кот. Они смотрят на нее с безграничной преданностью. Они не призраки. Они настоящие. Живые.

– Мы останемся, – говорит Альберт. – Мы будем ждать истинную наследницу. В какой бы форме нам ни пришлось существовать.

Бабушка касается их обоих лбом.

– Благодарю вас, верные друзья. Вы последние хранители света.

И я чувствую, как чары опускаются на больницу. Как жизнь покидает ее стены, оставляя лишь оболочку, призрак. И, как души Альберта и кота, добровольно покидают свои тела, чтобы стать стражами этого места и дождаться меня.

Я открываю глаза. Первое, что я вижу – лицо Джонатана. Его глаза полны такого ужаса и такого облегчения, что у меня перехватывает дыхание. Я лежу на его руках, на краю поляны.

– Ты… ты исчезла, – хрипло говорит он. – Я увидел вспышку и… я думал, я потерял тебя.

Я медленно сажусь. Голова кружится, но на теле ни царапины. Напротив нас, в нескольких шагах, стоит идеальная ледяная сфера. Внутри, как насекомое в янтаре, заточена Эмма.

Я смотрю на свою руку, затем на руку Джонатана. На наших запястьях горят, мягко пульсируя, сложные узоры. Его родовой знак Ривалей и, как я теперь понимаю, знак Лаврейнов.

– Значит, я простила… – шепчу я, глядя на сферу. – По-настоящему.

Джонатан следит за моим взглядом, и его лицо становится строгим.

– С ней будет покончено. На этот раз навсегда.

– Нет, – говорю я, кладя руку ему на плечо. – Не навсегда. Ее нужно не уничтожить, Джонатан. Ее нужно исцелить. Как и эту больницу. Как и нас самих.

Я поднимаюсь, все еще чувствуя слабость, но и новую, несокрушимую силу внутри. Я подхватываю корзину с травами, которая выпала из моих рук во время первой атаки Эммы.

– А сейчас нам нужно спасать жизнь Лиры и остальных.