Текст книги "Сбежавшая невеста Дракона. Вернуть истинную (СИ)"

Автор книги: Арина Лунная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Глава 48

Амелия

Мы вбегаем во двор, и у меня перехватывает дыхание. Больница… дышит. Стены, еще утром покрытые штукатуркой и пылью, теперь белоснежны и прочны. Окна сами вставляются в проемы, и в них появляются чистые стекла, отражающие заходящее солнце. В саду, на еще недавно голой земле, распускаются цветы. Алые маки, синие васильки, белая ромашка. Воздух наполнен гулом жизни, не тревожным, а деловым, рабочим. И все это произошло практически без моей помощи. Без моего вмешательства. Меня здесь вообще не было.

Но мне сейчас нет дела до этой магии. До силы, которая скрывалась в больнице. Сердце колотится о ребра одним именем.

– Лира! – мой голос звучит резко, прорываясь сквозь общий гул. – Альберт! Где она? Как она?

Из двери главного входа выходит не призрак, а… человек. Пожилой, седовласый господин в безупречном, хоть и старомодном, костюме. На переносице покоится пенсне. Рядом с ним, потирая бока о косяк, проходит упитанный рыжий кот, мурлыканье которого напоминает работу маленькой мельницы.

Альберт. Он настоящий. Он состоит из плоти и крови. А кот. Он правда живой. Его шерсть местами слежалась, где-то на боку виднеется какое-то вышарканное пятно.

Альберт улыбается, и в его глазах я читаю безмерное облегчение.

– Наша миссия выполнена, леди Амелия, – его голос больше не эхо из прошлого, а живой, бархатный баритон. Но, видя мое отчаяние, он тут же становится серьезным. – Девушка в третьей палате. Состояние тяжелое, но стабильное. Пока. Надеюсь, что вы сможете ее спасти и ее дитя не останется сиротой.

Он забирает у меня корзину с травами.

– Сюда, лекарыня, прошу.

Я пулей влетаю в палату. Здесь лежат трое, но все взгляды прикованы ко мне. Лира бледная, как простыня, ее дыхание поверхностное. Я падаю на колени у койки, хватая ее холодную руку.

– Прошу, держись, – шепчу я, и мой голос больше похож на молитву, чем на приказ.

Мои руки действуют быстрее, чем я успеваю подумать. Альберт ставит передо мной корзину с травами. Я срываю с пучков нужные травы, мну их в ступе. Джонатан, не говоря ни слова, начинает помогать.

Его сильные пальцы, не знающие нежности, с удивительной аккуратностью срывают колючие листы кровоостанавливающего чертополоха. Мы смешиваем травы, Альберт, поправляя пенсне, контролирует дозировку. Его живое, теплое присутствие за спиной словно моя незримая опора.

Я надрываю окровавленную рубаху Лиры, обнажая страшную рваную рану на животе. Быстро, профессионально обтираю ее влажной тряпицей. Зелье готово. Это густая, пахнущая землей и жизнью зеленая субстанция.

Я закрываю глаза, мысленно вкладывая в него все свое умение, всю свою веру.

– Помоги. Исцели. Дай ей жить.

Открываю глаза. Капаю несколько капель прямо на рану. Потом аккуратно разжимаю ее синие губы и вливаю еще пару капель.

– Марта, – оборачиваюсь к призрачной фигуре в углу, – присмотри за ее ребенком.

– Конечно, леди, – кивает призрак и растворяется в воздухе.

Я замираю, не дыша. Минуты кажутся вечностью. Но вот первый проблеск. Края раны начинают мягко светиться золотистым светом. Лира делает первый, глубокий, хриплый вдох, ее грудь поднимается. Я выдыхаю, и мои плечи, застывшие в напряжении, наконец, опускаются.

Мы спасли ее. Она будет жить. Она справилась.

Рана постепенно начинает стягиваться. Бледно-розовый цвет возвращается к ее губам, щекам. Ее дыхание выравнивается, становится ровным и спокойным. Я просто сижу и смотрю на нее, чувствуя, как по всему телу разливается волна усталости и безмерного облегчения.

– Амелия, – тихо зовет меня родной голос. Я оборачиваюсь к Джонатану. И мне кажется, что стены больницы выдыхают вместе со мной.

– Госпожа, – хрипло зовет меня старик с соседней койки, – а вы так же и меня излечите?

– Сначала я! – вступает другой, помоложе. – Нога, она у меня уже второй день…

Они начинают спорить, а я смотрю на них, на их живые, полные надежды лица и не могу сдержать улыбку. Больница не просто оживает. В ней вновь появляется жизнь. Она вернулась в ее стены.

Я прикрываю глаза. И снова вижу ее. Бабушку. Она не говорит ни слова, лишь смотрит на меня и улыбается. Такой теплой, гордой улыбкой. Это так странно. Я почти не помнила ее лица, но теперь, в этих видениях, я словно прожила с ней всю жизнь.

– Спасибо, – шепчу я, глядя на ее образ, который начинает медленно растворяться. – Заботься о больнице. Ты нужна всем этим людям.

Ее образ тает, оставляя после себя лишь тихое, согревающее душу эхо.

Я открываю глаза. Джонатан стоит рядом, его молчаливое присутствие помогает успокоиться, позволить себе расслабиться. Альберт, сияя, проверяет пульс Лиры на запястье.

– Как же это прекрасно, – вырывается у него, и в его голосе слышны слезы, – вновь почувствовать тепло человеческого тела.

Я смотрю на них, на своих пациентов, на эти стены, что стали моим домом. Я целительница. Уверенная. Сильная. А Джонатан… он мой защитник и правая рука. И мы оба нашли здесь, среди этих оживших стен, то, что искали всю жизнь. Настоящий дом.

Глава 49

Амелия

Закат заливает двор больницы густым, тёплым светом, и я чувствую, как вместе с уходящим днем из моих плеч уходит и остаточное напряжение. Двор постепенно пустеет. Последние пациенты – мужчина с перевязанной рукой и девушка, прихрамывающая на свежесделанном костыле, – медленно бредут к своим палатам. Воздух пахнет влажной землей, варёной похлебкой и… миром. Простым, заработанным миром.

Мы с Джонатаном стоим на пороге, плечом к плечу. Я ищу глазами Серафима, но его нигде нет. Словно его и не было. У меня осталась лишь лёгкая, колючая радость в памяти и чувство недосказанности.

– Исчез, – тихо говорю я. – Без единого слова.

Джонатан хмыкает, и в уголках его губ играет знакомая усмешка. Он достаёт из своего потертого камзола сложенный вчетверо лист бумаги.

– Кажется, слово всё же было. И не одно. Я нашел это письмо, приколотым к нашей двери. Этот старый… друг, вечно предпочитает исчезать в дымке. Прочтешь его первой?

Я беру лист. Почерк убористый, с резкими завитками.

'Дорогие мои нерадивые ученики (сегодня вы, впрочем, заслужили, чтобы я опустил это определение), но я все же решаю его оставить. Если вы читаете это, значит, я уже в пути. Не ищите. Моя роль здесь сыграна.

Вы, скорее всего, ждёте от меня каких-то объяснений. Почему я помогал? Всё просто. Я знал намного больше, чем когда-либо вам говорил. Но именно мое знание позволило вам найти «Сердце Пламени» и понять всю опасность его силы, если им завладеет тот, кому оно не принадлежит.

Твоя бабушка, Амелия, придумала ритуал печатей, а я нашел записи, как их снять. Есть записи, которые ты можешь найти в библиотеке твоей больницы. Там много интересного, но если ты все же будешь настолько занята, что так и не спустишься туда, то я кратко изложу их суть в этом письме. Когда твоя бабушка решила усыпить больницу, Альберт поклялся наблюдать. Ждать того, кто сможет снять печати не силой, а сердцем. К сожалению, он не мог помочь вам в этой борьбе, так как не знал всего, что было скрыто.

Простите, что не открыл всё сразу. Дорога, которую вы прошли, была вашей собственной. Вы не просто нашли артефакт, вы поняли его суть. И я горд быть свидетелем этого.

Не грустите. Вам и без моего ворчания будет хорошо. Вы есть друг у друга. И у вас есть дом.

Храните его.

Ваш Серафим".

Я дочитываю и не могу сдержать улыбки. Даже в прощании он не смог отказать себе в удовольствии немного подразнить.

– Ну что, «многословный друг»? – спрашиваю я, возвращая письмо Джонатану.

Он пробегает по нему глазами, и я вижу, как исчезает последняя тень непонимания, мучившая его.

– Так он толком ничего и не объяснил… Все, как он любит. Думаю, что единственное, что нам стоит сделать, это посетить библиотеку и найти твое прошлое. Прошлое твоей бабушки, – он убирает письмо. – Но он прав. В главном. Мы нашли свой дом.

Мы снова замолкаем. Его рука находит мою. Его пальцы, шершавые и сильные, осторожно переплетаются с моими. На его запястье и на моём мягко светятся метки. Никаких слов не нужно. Все громкие признания, все клятвы уже остались позади, выстраданные и выговоренные нашими поступками. Его молчание сейчас самая честная речь из всех, что я слышала.

Но он всё же нарушает тишину, и его голос звучит так тихо, что его слышу только я.

– Я искал это всю жизнь, Амелия. Силу. Неуязвимость. Нечто, что позволило бы моему роду выжить. Но я не думал, что «Сердце Пламени» – это ответ, – он поворачивается ко мне, и в его глазах я вижу не дракона, а человека. – Я нашёл то, что искал, не в артефакте. Я нашёл это в тебе. И нашем доме.

Я прижимаюсь к его плечу, чувствуя, как слёзы счастья подступают к глазам.

– И я нашла то, что искала, – шепчу я в ответ. – С тобой.

Кусты сирени у забора неожиданно приходят в движение. Я вздрагиваю. Джонатан мгновенно оказывается передо мной, его меч уже в руке, острием направлен в сторону шума. Всё его тело, как сжатая пружина.

Но из-под ветвей выползает не враг. Это Мартин. Грязный, в рваной одежде, с лицом, искаженным от стыда. Он, не глядя на клинок, падает на колени прямо в сырую землю и склоняет голову.

– Леди Амелия… – его голос срывается. – Прости. Пожалуйста. Я был так глуп!

Я делаю шаг вперёд, но Джонатан легким движением руки останавливает меня, всё ещё не доверяя тому, кто предал однажды.

– Всё в порядке, – тихо говорю я ему.

Подхожу к Мартину и, не думая о платье, опускаюсь на колени рядом с ним. Земля холодная и влажная.

– Встань, Мартин, – говорю я тихо. – Не для этого я возвращала тебе руку.

– Нет! – он трясет головой, не поднимая глаз. – Я не встану, пока ты не выслушаешь! Я готов отдать тебе всё, что у меня есть! Всё!

Дрожащими пальцами он начинает лихорадочно расстегивать ремни своего деревянного протеза. С глухим стуком он сбрасывает его на землю между нами.

– Вот! – он протягивает его мне. – Это единственное, что у меня есть. Оно ничего не стоит, но я готов отдать это, если ты… если ты меня простишь.

Я беру в руки грубый, но добротный кусок дерева и металла. Поворачиваю его, будто оценивая.

– Отличная вещица, – говорю я задумчиво. – Как думаешь, Джонатан? Сможем ли мы ей выкапывать упрямые корни мандрагоры?

Глаза Мартина округляются. Он стискивает зубы, и по его грязным щекам текут слёзы. Он ждал гнева, презрения, но не этого.

– Леди, я… – он замолкает, не в силах вымолвить ни слова.

Я откладываю протез в сторону и мягко касаюсь его плеча.

– Я шучу, Мартин. Никто не будет копать твоим протезом корни мандрагоры. Он не выдержит и пары кустов, но… – я беру его за культю, всё ещё красную от ремней. Он вздрагивает, но не отдергивает руку. Я поднимаю протез и, ловко двигая пальцами, пристегиваю его обратно. – Походи с ним еще, – говорю я, поднимаясь и отряхивая колени. – Так от тебя будет больше пользы. А вскоре, – я оборачиваюсь к Джонатану, – Джонатан выточит тебе новый. Более удобный. Не так ли?

Я вижу, как челюсть Джонатана напрягается. Он всё ещё смотрит на Мартина с холодной яростью, вспоминая его предательство. Но он видит и мой взгляд. Видит, что я не злюсь.

Он с силой вдыхает, словно проглатывая что-то горькое, и кивает, коротко и резко.

– Да. Сделаю.

Мартин поднимает на него глаза, полные невероятного облегчения.

– Спасибо! – вырывается у него. – Я… я знал, что ты сжалишься!

– Я не сжалилась, Мартин, – поправляю я его мягко. – Я просто вижу, что ты не предатель. И даю тебе шанс это доказать. Теперь вставай. Иди, умойся. На кухне тебя накормят.

Он поднимается, неуверенно пошатываясь, ещё раз кланяется и, бормоча слова благодарности, плетётся к больнице.

Я возвращаюсь к Джонатану. Он всё ещё смотрит вслед Мартину с нахмуренным лбом.

– Он не заслуживает твоей доброты, – тихо ворчит он.

– А разве ты заслуживал? – так же тихо спрашиваю я, снова касаясь его руки. – Или я? Мы все заслуживаем второго шанса, Джонатан. Именно этим наш дом и отличается от других.

Он смотрит на меня, и суровость на его лице тает, сменяясь тихим пониманием. Его пальцы снова переплетаются с моими.

Мы стоим так, на пороге нашего дома. Сумерки сгущаются, но они не страшны. Вокруг кипит жизнь. Та, что мы спасли и построили вместе. Вокруг слышны голоса пациентов, смех Лиры, ворчание Альберта, мурлыканье кота.

И где-то в глубине двора, у ручья, пульсирует мягким светом ледяная сфера с моей сестрой внутри. Напоминание о прошлом, которое мы обязательно исцелим. Я закрываю глаза, чувствуя тепло руки Джонатана и ровный, счастливый гул дома.

Эпилог

Джонатан

Я стою у плотницкого верстака, что сколотил своими руками в старой кладовке за кухней. В воздухе витает запах свежей стружки, сушеного чабреца и тёплого хлеба. И это такой привычный и настоящий запах дома. Нашего дома. За окном слышен смех пациентов, лай собаки, которую приютила Амелия, и ровный деловой гул жизни.

Я выстругиваю последнюю деталь. Маленькую, тщательно отшлифованную деревянную птичку. Это для колыбели, которая уже стоит в стороне и ждет своего часа.

Мои руки, привыкшие к весу меча и жесткости драконьей чешуи, с непривычной нежностью работают с мягкой липой. Я до сих пор удивляюсь этому превращению. Человек с властью, званием, нашедший своё королевство в старой больнице. Дракон, сторожащий не свою сокровищницу, а жизнь. Их жизнь. Хотя с каждым днем я все больше удивляюсь, что мое сокровище – Амелия и все, что с ней связано.

Дверь скрипит, и в мастерскую вплывает Амелия. Вернее, вплывает её живот, опережая её на добрых полшага, а за ним уже и она сама, с лёгкой улыбкой на усталых, но счастливых губах. В её руках связка свежесобранной лаванды.

– Опять пылишь? – она подходит и, встав на цыпочки, смахивает стружку с моего плеча. Её движения стали такими плавными, обтекающими. Она носит наше дитя. Наше крохотное счастье.

– Я создаю шедевр, – парирую я, целуя её в макушку. Её волосы пахнут солнцем и той самой лавандой. – Для нашего будущего архитектора. Или садовода. А может, он пойдет по твоим стопам и станет лекарем? Кто знает.

Она смеётся, и этот звук для меня как та самая музыка, которую я когда-то искал на пышных балах и никогда не находил.

– Он сегодня особенно активный, – она кладёт мою ладонь себе на округлившийся живот. Я чувствую под пальцами твёрдый, уверенный толчок. Жизнь. Наша жизнь.

Я все еще как вчера, помню тот день, когда она сказала мне о своем положении. Мы как раз заканчивали красить новую веранду. Она вытерла руки о передник, посмотрела на меня своими ясными глазами и просто сказала:

«Джонатан, у нас будет ребенок».

И в её взгляде не было ни тени страха или сомнения. Только доверие. То самое, которого нам так не хватало в самом начале.

Мы не стали ждать. Наша свадьба была непохожа ни на одну другую. Не было ни герцогов, ни знати, ни тысяч свечей у алтаря. Она прошла прямо здесь, во дворе больницы, под аркой из дикого винограда, который мы посадили вместе.

Амелия шла ко мне не по длинной красной дорожке, а по усыпанной полевыми цветами траве, в простом платье цвета слоновой кости, сшитом Мартой и Лирой. Вместо фаты на ее голове красовался венок из ромашек и васильков. А на её лице была улыбка, от которой у меня перехватило дыхание.

Она не бежала. Она шла. Уверенно. Навстречу. И вручая ей свое кольцо, я давал клятву не перед лицом богов или вассалов, а перед лицом Альберта, Лиры, Мартина с его новым, удобным протезом и десятка других людей, чьи жизни мы спасли и кто стал нашей новой, настоящей семьёй.

Она стала моей женой не по долгу и не по расчёту. А по самой искренней любви. По выбору. Тому самому, что и я сделал когда-то, сказав: «Моё место здесь».

– О чём задумался? – её голос возвращает меня в реальность.

– О том, что я, наверное, самый богатый человек на свете, – говорю я, обнимая её за плечи и глядя в окно.

– Не только ты, – ее губ касается смущенная улыбка.

Я притягиваю ее ближе к себе. Выглядываю за дверь. Наш двор – это картина, которую я готов разглядывать вечно. Альберт, с газетой в руках, важно восседает на скамейке. Рядом с ним пристроился рыжий кот, начисто забывший о своём призрачном прошлом.

Мартин ловко управляясь с новым протезом, помогает Лире развешивать белье, а ее ребенок сидит рядом с ней и играет в траве.

Где-то у конюшни Серафимов ученик. Тот самый мальчишка, который появился у нас пару месяцев назад с письмом от «старого друга», колет дрова. Серафим сдержал свое слово. Он не вернулся. Не на нашу церемонию, не после. Да и, скорее всего, я не увижу его, когда наш с Амелией ребенок появится на свет, но он постоянно присылает нам весточки и тех, кому нужна помощь. И мы помогаем. Это наш долг. Наша радость.

Больница отныне не просто «процветает». Она живёт. Каждый день мы что-то чиним, подкрашиваем, улучшаем, но уже не магией, а своими руками. Потому что это наше. Выстраданное. Выбранное.

– Пойдем, – говорит Амелия, прерывая мои мысли. – Солнце садится. Пора закрывать ворота.

Мы вместе выходим на крыльцо. Вечерний воздух свеж и сладок. Мы стоим, так как стоим каждый вечер, плечом к плечу, глядя на затихающий двор, на огонек в окне палаты, где спит выздоравливающий старик, на тёмный силуэт леса на горизонте.

Я кладу руку на её живот, чувствуя тихое, настойчивое движение. Наше будущее. Наследник не трона из камня и стали, а царства из милосердия и надежды.

Амелия прислоняется головой к моему плечу.

– У нас с тобой всё получилось, – тихо говорит она. И в этих словах вся наша история. Боль, предательство, поиск правды, прощение и эта тихая, непоколебимая уверенность, что пришла ей на смену.

– Всё только начинается, – поправляю я её.

Мы стоим так, пока последний луч солнца не уступает место звёздам. Дракон и его целительница. Муж и жена. Два одиноких сердца, нашедших наконец, свой дом друг в друге. И тишина вокруг не пустая, а полная. Полная жизни, которую мы спасли и построили вместе.